Хранительница Темного пламени

Глава 8

Алмаз.

Как бы Асмодеусу не хотелось узнать, как началось обучение Мелании, он сдерживал себя. Морра в форме Алины, владела только бытийной магией, и была способна разве что на хорошо сваренный суп, никак не могла поделиться ощущениями от их первой встречи с Меланией. Подобное отсечение памяти и личности было необходимо, чтобы никто не смог снять иллюзию, чтобы обнаружить «погибшую» темную Хранительницу Морру. Асмодеусу мать Марьяны никогда не рассказывала, почему после смерти дочери разыграла собственную. Тот догадывался, что это напрямую связано с Милой и ее желанием получить Темное пламя.

Подготовка к празднику обретения Силы шла полным ходом. Все больше и больше гостей прибывало в Таверну и занимало комнаты. Русалки послали от себя сыновей, те могли беспрепятственно покидать водоемы, гномы прибыли в составе небольшой группы, сатиры всячески заискивали перед Мел, они в открытую поддержали Милу и Астрид, и теперь очень боялись гнева Новой Хранительницы. Полуночные коты опаздывали, но на то были причины, Катара двигалась медленно, потому что ждала появления на свет еще одного ребенка. Коты должны были явиться через сутки, как раз к празднику.

Мелания попросила музыкантов об одолжении, чтобы те репетировали прямо рядом с таверной. Они с радостью согласились и вечер наполнился пленяющей мелодией. Ночь была теплой и светлой, а от огромного костра, который девушка попросила развести сатиров, веяло жаром и жизнью. Сама Мелания переоделась в одежду из своего железного мира и танцевала, словно прощаясь мысленно со своей человеческой жизнью. Гато резвился рядом в форме зверя, которую принимал с гордостью, ведь это Мелания подарила ее ему. Янтарь, что освоилась на человеческих ногах, тоже плясала под музыку, хотя и спотыкалась немного. Без хмельных напитков не обошлось, и Асмодеус со стороны наблюдал, как Мелания неловко делает глоток горячего вина, поданного ей Алмазом.

— Ревнуешь ее? — Изумруд подкралась незаметно. Такой походки ожидаешь от кошки. Хотя если бы Асмодеус не был заворожен тем, как отблески огня танцуют в распущенных волосах Мелании, которые за последнее время стали еще светлее, он бы заметил приближение кентаврессы.

— Темную Хранительницу нельзя ревновать, она никому не принадлежит- со скукой в голосе пояснил он женщине. Он прекрасно понимал, что его чувства к молодой хранительнице могут погубить их договор с кентаврами. Но Изумруд не всегда будет управлять табуном.

— Любопытно, что она предпочла тебе общество полукровки. И, погляди, со вчерашней ночи он обрел полную форму. Коты даром времени не теряют.

Асмодеус молчал, а женщина тем временем продолжила:

— Интересно, какие дары получит Алмаз, когда соблазнит ее? Он сказал мне по секрету, что хочет пригласить Меланию полюбоваться сегодня луной.

Больше это слушать Асмодеус не мог, он подарил женщине одну из своих отработанных годами улыбок:

— Если соблазнит. А сейчас я должен идти, музыка зовет.

Асмодеус обычно не танцевал. Даже когда танцевали остальные, он предпочитал отсиживаться в сторонке, наблюдая и собирая чужие эмоции, по крупицам высасывая похоть, застенчивость, самонадеянность. Но сейчас ему хотелось быть рядом с Меланией. Уже завтра она обретет силу, а, значит, он ее потеряет.

Мелодия сменилась на протяжную и чувственную, я закрыла глаза, отдаваясь ей. Моей единственной страстью помимо науки были танцы. Художественная гимнастика, балетная школа, годы занятий хореографией. Мама боялась что моя миловидность в детстве будет уничтожена во время подросткового возраста и водила меня на все возможные кружки, лишь бы я оставалась красавицей. Со временем мне стало это нравиться. Когда я танцую, мысли в голове затихают. И темная и светлая моя часть отдаются мелодии с одинаковой страстью. Вот только я не способна танцевать с партнером. Так мне казалось до сегодняшнего дня.

Нежно, но требовательно мужская рука провела от локтя до моего запястья и крепко удержала ладонь. Еще до того, как я раскрыла глаза, я уже знала, к чей груди меня притянуло.

— Асмодеус…

— Потанцуем? — раздался его голос с хрипотцой, от которого по спине побежали мурашки. Он положил другую руку мне на поясницу и повел в танце. Но не долго, потому что темная часть меня взбунтовалась. Она не хотела, чтобы ее вели, она хотела вести сама. Я заставила его отпустить меня, закружившись в сторону костра словно собираясь прыгнуть в его голодную пасть, а он начал погоню, не на секунду не переставая двигаться под музыку. Это была игра, которая начинала мне нравиться, игра, в которой хотелось проиграть. Асмодеус ловил меня, поднимал в воздух и отпускал, так, что я могла продолжать свой собственный танец, он не претендовал на главенство, наслаждаясь каждым нашим случайным прикосновением. А в какой то момент к нам присоединился Гато. Он оставался без рубашки, но памятуя о моей нелюбви к полной наготе, раздобыл штаны. Волосы его распущенной алой волной лежали на плечах и спине, словно продолжение пламени, что взлетало к небесам. Мелодия ускорялась, казалось, музыкантам было также неимоверно жарко, как и мне. И вот уже Гато держал меня в воздухе, кружил, поражая силой, а затем передавал Асмодеусу который ничуть не уступал ему в мощи, и они оба позволяли мне танцевать одной. Музыканты закончили мелодию, чтобы перевести дыхание, а толпа загудела, подбадривая. Чувство огня на коже и огня внутри опьяняло, взгляды мужчин и женщин заставляли хотеть танцевать еще. Только этим напавшим на меня сумасшествием я могла объяснить свой следующий поступок.

Когда ко мне приблизился Гато, я притянула его к себе и поцеловала в губы. Мимолетно, почти целомудренно и остановилась возле него, потрясенная содеянным. Его яркие зеленые глаза потемнели, он прикоснулся к губам и улыбнулся, словно прекрасно осознавал, что для меня этот поцелуй значил очень много. Гато взял меня за руку с нежностью, а потом поцеловал в ладонь, возвращая подаренное ему, но не смея претендовать на большее. В тишине раздался отчетливый рык. Асмодеус в секунду оказался подле нас:

— Приберегите нежности для дня обретения силы, Хранительница.

— Не смей ей указывать, как распоряжаться собой, — встал за меня горой Гато. Волны ярости направились на него.

— Паршивый кот.

— Блудливый пес.

Мужчины начали трансформироваться. Первым когти появились у Гато. Асмодеус лучше держал себя в руках, выдав сквозь зубы изменившимся голосом:

— Устроишь драку, прекратишь быть фаворитом.

— Только за драку с другим фаворитом, я могу быть исключен. А ты, если я правильно помню, только регент.

От рычания Асмодеуса, казалось, в испуге сжалось даже пламя. Розовая часть меня одержала верх, и я отступила на пару шагов назад, опасаясь за самосохранение в этой битве тестостерона. Атмосферу разрядил Алмаз, выскочивший между мужчинами в своей парно копытной форме.

— Не стоит портить такой замечательный праздник распрями. — Он примирительно выставил перед собой ладони, чем вызвал только дополнительное рычание, — ну что вы, что вы, прямо как молодые жеребцы. Хотя, как показывает моя практика, чтобы не дать жеребцам подраться до увечий, надо только что увести кобылу… Мелания, не желаешь прокатиться до реки?

Я радостно закивала, не желая быть яблоком раздора. Пока ошарашенные Асмодеус и Гато приходили в полную человеческую форму, Алмаз уже помог мне вскарабкаться на себя и пустился галопом под одобрительные выкрики других кентавров.

Он скакал долго, так, что мне пришлось обхватить его торс, чтобы не замерзнуть. Идея уйти от проблем верхом на кентавре с каждой минутой казалась мне все более и более глупой. Тем более, что интуиция буквально вопила «Слезай с этого ненадежного жеребца». На полном ходу слезать было бы глупо, а потому я похлопала Алмаза по плечам, призывая остановиться.

— Река совсем недалеко, скоро там будем. Я приготовил пледы и вино.

Ох какой предусмотрительный. И ведь неизвестно, как связаться с Асмодеусом в случае неприятностей. К счастью вскоре показалась серебряная река, изгибающаяся, словно лента под светом звезд. Алмаз остановился и помог мне спуститься. Он все еще оставался в форме кентавра, когда доставал пледы и вино.

— Я разожгу костер, а ты завернись, согрейся. Возле реки бывает холодно. — он говорил странно, стараясь не смотреть на меня.

— Ты это заранее спланировал? — задала вопрос, ответ на который был очевиден. Тонкие губы Алмаза изогнулись в улыбке. Он успел превратиться в человека, закутать ноги во что-то наподобие килта. Мужчина разводил костер, подбрасывая в него синие еловые ветки, от чего тот неимоверно чадил, так, что дым поднимался в небеса белой извивающейся змеей.

— Вина? — я приняла у него глиняную чашу, сделала вид, что отпила. Алмаз еще повозился с костром, а потом сел на плед возле меня и принялся вглядываться вдаль.

— Здесь очень красиво, но я бы хотела вернуться в Таверну. Уже поздно. — сказала я. Мужчина не пытался приставать ко мне, или разговаривать. Он словно чего-то ждал. Вдали послышался какой-то шорох.

— Мне кажется, сюда кто-то направляется, — я вскочила с места, расплескав вино. Алмаз оставался спокоен.

— Тебе не кажется. — Он встал с места, деловито достал кинжал и вонзил себе в бок, шипя от боли. На землю и плед полилась алая кровь. Я вскочила с места, шокированная таким самовредительством.

— Ты что творишь?

Сквозь сжатые зубы мужчина снизошел для объяснений:

— Так никто не обвинит меня в твоей пропаже. Их было больше, меня ранили, а тебя похитили. Светлые, знаешь ли, не знают жалости.

— Но почему?

— Потому что за светлыми будущее, будущее за Славом и моими лошадьми.

— Весь твой народ может погибнуть без Темного пламени.

— Значит примут светлое! Всего то. Я не откажусь от своей нормальной жизни, чтобы быть со шлюхой. Пусть даже верховной шлюхой Темных. — высокомерно сообщил мне Алмаз. — Так что, Мелания. Надеюсь ты умрешь безболезненно. Прощай.

Он снова превратился в кентавра и унесся в противоположную реке сторону, прижимая раненный бок. Тварь парнокопытная. А светлые были все ближе и ближе. Со знаменами, сверкающими золотыми доспехами. Они уже пересекли реку, по золотому мосту, появившемуся по поле их предводителя. Впереди несся всадник, которого мне не нужно было видеть вблизи, чтобы узнать. Светлая моя часть заставила меня замереть на месте, с восхищением и почетом глядела на папочку. А тот приближался, являя собой мою скорую кончину. Раздался громогласный крик.

— Мы нашли тебя! Дочь моя, мое счастье, — он свалился с лошади и вместо ожидаемого смертельного удара, меня заключили в любящие отцовские объятья.