И нет у него тайн

Глава тридцатая

Винсент с тревогой вслушивался во все нарастающий гул за стеной сарайчика. Крики становились все громче, все возбужденней, все злее.

— Да здесь он, здесь! Вон, сыновья мои видели, разговаривали с ним! Стась, что он вам наплел?! Отвечай!

Стаська ревел, отвечал что-то неразборчиво, да его и не слушал уже никто.

— Слышишь, ты, оборотень! Я кому говорю — вылазь живо!! — кричал отец близняшек, заглядывая в дверь. Но войти он все еще не решался.

— Надо его выманить оттуда! Кто пойдет?

Этот глас остался без ответа, никто не хотел рисковать своей жизнью. Но тут появился Пшеслав-волчатник, замешкавшийся где-то по дороге. Он сразу понял, что к чему и деловито сказал:

— Забоялись поди? Расступись, сам пойду. Мне терять нечего, ни жены, ни детей, за вас пострадаю, сельчане!

Крики стихли, как отрезало. Народ отхлынул от сарая, освобождая дорогу. Пшеслав сжал покрепче палку с веревочной петлей на конце, которой он ловил волчат-переярков, и вошел в дверь. Он ссутулился, постоял, привыкая к полумраку.

— Ну, где ты, голос подай! Все одно отыщу.

— Здесь я... — хрипло произнес Винс. Им овладело безразличие к собственной судьбе, пусть делают что хотят... Голова по-прежнему была налита чугунной тяжестью, к горлу подступала тошнота. Все тело было похоже на печеную репу — такое же горячее, податливое, полуживое...

Пшеслав подошел, с хрустом вминая прелое сено.

— Поднимайся! — велел он, брезгливо скривив рот. — Думал, обманешь меня? Думал, купишь? Нет, просчитался ты, чертово отродье! Вставай, сказал!

— Я не могу... — слабо шевельнул рукой мальчик.

Пшеслав оглядел его, потом завел петлю на шею и дернул:

— Вставай, вставай, сможешь! Не то придушу!..

Винс перевернулся на живот и пополз к выходу. Колкие стебли царапали ладони, но мальчик этого не замечал.

Когда он показался снаружи, по толпе прокатилось громкое «Охх!» Грязный, потерявший человеческий облик, в крови и соломенной трухе, Винс и вправду походил на неведомое чудище.

Пшеслав встал с ним рядом, довольный и гордый собою. Он держал палку навесу, готовый в любой момент затянуть петлю.

— Ну, вот он! Решайте, что делать будем?

— Да вздернуть его!

На парня, что крикнул это, зашикали соседи и он примолк.

— Нет, вешать не годится. Оборотня этим не убить, — со знанием дела сказал Пшеслав. — Он оживет запросто. Только огонь и справится, они огня боятся. Эй, хлопцы, а ну, тащите сюда хворосту, да побольше! Разведем кострище!..

— А ты погоди, погоди, быстрый какой... — сказал вдруг отец близняшек. Винс сразу решил, что это именно он, потому как заплаканный Стась замер у его ноги и не решался отойти даже на шаг. — Что-то не больно он на волкулака похож... Слишком быстро ты его скрутил, так бы тебе оборотень и дался в руки!

— Потому и скрутил, что он уже подраненый кем-то! — разгорячился Пшеслав и ткнул Винса сапогом в больное бедро.

Мальчик вскрикнул от резкой боли, упал на землю, рискуя сломать шею петлей.

Стась бросился к нему, но тяжелая родительская длань отбросила его назад.

— Я не... обороте... — простонал Винс, глядя на собравшийся люд. Но мало кто выражал сочувствие, большинство были слишком запуганы. Им было достаточно лишь подать пример, чтобы участь мальчика была решена.

— А пусть перекрестится, если не оборотень, — угрюмо предложил мужик с рогатиной в руках.

Винс поднял руку и неловко осенил себя крестом. Но второпях перепутал плечи, потому как непривычно ему это, только у Стефана и научился, но не присматривался.

— А, что я говорил! — обрадовался Пшеслав. — Видите, не умеет он! Ведьмак, не иначе! А ведь до ночи уже всего ничего осталось, тогда его время придет. Наберет силу да и погрызет нас всех! Чего ждете-то, а? Тащите хворост!

Он говорил с такой уверенностью и напором, что ослушаться просто не смогли даже самые недоверчивые. Мальчишки постарше сорвались с места и помчались за сушняком. Воротились с полными охапками и замерли в ожидании.

— Вон туда кидайте! — командовал Пшеслав. — Чтобы подальше, чтоб искры на хаты не понесло!

Он потащил Винса на небольшой лысый пятачок, где даже трава не росла, все было вытоптано и где теперь собирались разжечь большое кострище.

Винс уже ничего не понимал, он смирился и только покорно делал, что ему велели.

Кто-то сбегал до ближней хаты, выгреб из печи уголья и приволок сюда...

— Ему надо кол осиновый забить... — зачарованно глядя на лежащего навзничь Винса, сказал какой-то щуплый мальчишка.

— Ну так принеси, — позволил ему Пшеслав. Он стоял рядом с Винсом, держа его на привязи, и взирал на разворачивающиеся работы с явным удовлетворением.

Тем временем хворост разложили в три вязанки, составив их одну к другой.

Люди стояли полукругом, на отдалении, негромко перешептываясь, в предвкушении жуткого, но захватывающего зрелища. По тем временам жечь колдунов и ведьм было делом обыденным и вместе с тем весьма таинственным и страшным.

Мальчик, умчавшийся за осиновым колом, вернулся на удивление быстро. Словно этот самый кол был у него заготовлен давным-давно и только ждал удобного случая.

— Вот, я принес! — довольно воскликнул он, протягивая гладко струганную деревяшку дядьке Пшеславу.

— Сам забьешь или как? — спросил тот.

— Сам! А можно?

— Давай, чего уж тут. Я придержу...

Пшеслав-волчатник распластал Винса, крепко разведя ему руки и не давая шевельнуться. А мальчишка пошарил вокруг, отыскал большой камень — вот растяпа, забыл молоток захватить — приставил кол острием к груди «оборотня» Поднял камень... Да и обмер...

Он встретился взглядом с полными страха и отчаяния глазами Винсента и не смог ударить. Выронив и камень и кол, мальчик попятился:

— Я н-н-не могу... Я...

— Да что с тобой? Никак испугался? — насмешливо спросил Пшеслав. — Э-э, герой... Дай-ка я сам! Ну, кто подержит?

Руки Винсента перехватил какой-то один мужик, а волчатник уверенным жестом снова приставил кол. Он широко размахнулся, занося камень, но ударить не успел, хоть и очень хотелось.

Ему помешал уверенный властный окрик, донесшийся откуда-то из-за спин молчаливой толпы:

— Что здесь за сборище? Сегодня что, праздник и я о нем позабыл? Чего собрались, спрашиваю?