Императорские изгнанники

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

На следующий день, в полдень, Катон сидел на скамейке возле канцелярии префекта Бурра, командира преторианской гвардии. Его кратко поприветствовали, и он представил свой свиток с докладом, прежде чем ему приказали подождать снаружи, пока Бурр просматривает документ. «Мой доклад явно не годится для хорошего чтения», — подумал он. «Его когорта была отправлена ​​на восток, чтобы действовать как личная охрана командующего Корбулона. Таким образом, не ожидалось, что они будут вовлечены в какие-либо боевые действия; они должны были вернуться в Рим в целости и сохранности, после того как их отзовут. Но из-за нехватки войск, доступных Корбулону, Катону и его людям было поручено возглавить миссию по установлению римского ставленника на трон Армении. Стратегическое значение малого царства было таково, что более ста лет оно было оспариваемой территорией, переходя от римского контроля к парфянскому. На этот раз римляне потерпели поражение, а царь, которого они пытались навязать армянам, был схвачен и казнен, прежде чем Катон и его люди были с унижением отправлены обратно к Корбулону.

Корбулон постарался замять эту вылазку как можно быстрее, справедливо опасаясь, что такая неудача может привести к его замене на посту главнокомандующего восточными армиями. Он отказался позволить Катону и его людям вернуться в Рим, а затем проигнорировал письмо из императорского дворца с приказанием когорте воссоединиться с остальной гвардией в их лагере за стенами столицы. Все, что угодно, лишь бы помешать императору и его советникам осознать истинный масштаб унижения Рима. Было непросто описать короткую кампанию, не бросая тень на репутацию Корбулона и самого Катона, даже несмотря на то, что он сделал все, что мог, имея в своем распоряжении скудные силы. Бурра не обрадует и последовавшее за этим восстание в городе Тапсис, расположенном в горах недалеко от главного лагеря Корбулона в Тарсе. Римским солдатам пришлось пережить суровую зиму и мятеж, подавленный со значительными трудностями и человеческими жертвами. Ничто из этого не могло вызвать у императора симпатии к Корбулону и его сподвижникам. Единственный аспект отчета, который мог порадовать Нерона и его советников, — это разведданные, которые Катон собрал о местности и политической ситуации внутри Парфии, участвуя в посольской миссии к парфянам по приказу все того же Корбулона.

Поднявшись со скамейки и расправив плечи, Катон поправил фалерные ремни, которые висели на его полированном нагруднике. Он вышел в своем лучшем облачении, чтобы явиться в штаб, и теперь аккуратно уложил свой винно-красный плащ так, чтобы он спускался с его плеч аккуратными складками. Писарь, сидевший за столом сбоку от двери, ведущей в таблиний Бурра, поднял глаза, и они обменялись взглядами, прежде чем служащий откашлялся.

— Вы хотите, чтобы я принес вам что-нибудь немного перекусить и выпить, господин? Теплый денек снаружи.

В самом деле, это было так. Не по сезону жарко даже для июля. Пот уже выступал из-под челки у Катона и по его спине. Он покачал головой. — Я в порядке, благодарю.

Писарь опустил голову и продолжил работать с цифрами на своих вощеных табличках, в то время как Катон подошел к окну и посмотрел во двор здания штаба командира преторианской гвардии. Из окна открывался четкий вид на черепичную крышу помещений с колоннами, окружавшими открытое пространство, достаточно большое, чтобы вместить утреннее построение тысячи человек. За ними лежали бараки, стена лагеря, а затем ряды храмов, дворцов, форумов, инсул, заполненных беднейшими жителями города и большими домами богатых. Огромная часть императорского дворцового комплекса, покрывавшего Палатинский холм, возвышалась над горизонтом. Звуки города были приглушены до слабого гула, разносившегося по стенам лагеря, ближайшие из них, которые он мог слышать, были выкрики центуриона, сыпящего оскорбления своим людям во время осмотра. Во дворе писцы и офицеры ходили от помещения к помещению вдоль перистиля; только дежурные часовые стояли в лучах солнца, их тени в ракурсе четко очерчивались на тротуарной плитке. Каждый из них был безукоризненно одет и экипирован, и Катон был поражен спокойным чувством порядка и приличия, миром, далеким от его недавних переживаний, кровопролития, голода, грязи и вони, пронизывающего холода и постоянной опасности на границе и за ее пределами, где простирались земли Парфии, самого грозного врага Рима.

Его мысли вернулись к человеку, читающему его отчет в соседней комнате. Как Бурр отреагирует на слова, которые Катон тщательно выбрал для описания условий на восточной границе? Примет ли он тот факт, что Корбулон как мог справлялся со стоящими перед ним вызовами, и что роль Катона в событиях была безупречной? Или он попытается осудить командира когорты, вернувшегося в Рим с менее чем одной третью людей подразделения, пригодных для выполнения служебных обязанностей? То, что произойдет потом, будет иметь решающее значение для будущего карьеры Катона. Будет шанс защитить свой доклад, как только Бурр вызовет его; было жизненно важно, чтобы префект был убежден поддержать его версию событий, когда отчет будет передан императору и его советникам во дворце. Он знал, что Бурр относился к нему с большим уважением после той роли, которую он сыграл в подавлении заговора с целью свергнуть Нерона в первые дни своего правления и вместо него посадить на трон кровного сына предыдущего императора. Заговор провалился; узурпатор Британник и остальные его лидеры погибли. Но Катон знал, что благодарность — весьма мимолетное качество в бурлящем мире римской политики. У Бурра могли быть свои протеже, которых он хотел бы продвигать вместо Катона.

Дверь щелкнула, ручка повернулась и открылась, обнаружив Бурра. Это был коренастый мужчина с умасленными темными волосами, тщательно уложенными, чтобы скрыть как можно больше преждевременного облысения. На нем была шелковая туника, вышитая серебряными нитками, которые составляли узор из дубовых листьев, поднимающихся вверх по рукавам и вокруг воротника. Его ступни украшали калиги с закрытым мыском до колен из красной кожи. Поскольку они уже обменялись краткими приветствиями, он ничего не сказал, а жестом показал Катону присоединиться к нему в своем таблинии, прежде чем повернуться и исчезнуть из поля зрения.

Катон поспешил к двери и закрыл ее за собой. Комната занимала всю ширину административного блока и была заставлена ​​скамьями и табуретами на тот случай, когда префекту нужно было проинструктировать своих офицеров. Перед столом из орехового дерева было открытое пространство, за которым Бурр устроился на мягком сиденье, спиной к двум открытым окнам на дальней стене. Перед ним лежал отчет, изложенный на свитке и придавленный стеклянным горшочком с чернилами и кинжалом. Он не пригласил Катона сесть, а сложил руки вместе, пристально глядя на своего подчиненного. Наступила напряженная тишина, прежде чем он откашлялся.

— Должен сказать, мне трудно сопоставить то, что здесь написано, с гораздо более оптимистичными сообщениями, которые Корбулон присылал из Тарса. Тем не менее, он по духу ближе к докладам, полученным от имперских шпионов, приставленных к полководцу. Они подтверждают то, что ты говоришь о нашем потенциальном царе Армении. Кажется, что Радамист был… был… опасной горячей головой. Возможно, он доставил бы нам больше проблем, если бы ему удалось вернуть трон, поэтому его потеря могла быть меньшей неудачей. Но мы никогда не узнаем.

— Нет, господин.

— Что подводит нас к тому, как ты выполнил миссию. Похоже, ты не хочешь привлекать Корбулона к ответственности за то, что он снабдил тебя недостаточным количеством людей для выполнения этой работы.

Бурр молчал достаточно долго, чтобы показать, что ему нужен ответ. Было заманчиво согласиться с ним в том, что несколько тысяч человек было гораздо меньше, чем Катон считал необходимым для обеспечения успеха, но он не был готов выставить Корбулона в плохом свете. Командующий был хорошим солдатом, и вряд ли он был виноват в том, что силы, предоставленные в его распоряжение, были недостаточны для защиты восточной границы, не говоря уже о вторжении и завоевании Парфии. Он заслужил верность Катона.

— Полководец назначил под мое командование столько людей, сколько посчитал благоразумным, господин.

— Благоразумным? — холодно улыбнулся Бурр. — Но какова твоя оценка… этого… благоразумия?»

— Господин?

— Как ты думаешь, сколько людей нужно было, чтобы поставить на трон Радамиста?

Катон кивнул в сторону своего отчета. — Как вы уже читали, у нас было достаточно людей, чтобы взять его столицу и сделать его царем.

— Только для того, чтобы ваши объединенные силы были разбиты повстанцами в бою всего через месяц. Хорошо, что враг пощадил то, что осталось от вашей колонны, в качестве мирного предложения Риму, чтобы мы могли принять их нейтралитет. — Бурр вздохнул. — Поверь мне, трибун, я понимаю, насколько были ограничены ресурсы Корбулона. Но ситуация была не настолько ужасной, что ему пришлось послать тебя и твоих преторианцев на миссию по принципу «сделай или умри». Ты потерял более трехсот лучших солдат императора. Уверяю тебя, это не обрадует Нерона. Тем более, что ты должен был действовать только как личная стража для придания Корбулону и его авторитету некоторого веса. Не предполагалось, что всех вас отправят в бой.

— В этом предназначение солдата, господин, — предположил Катон.

— Не смей читать мне лекции, трибун! — рявкнул Бурр. — Обычных солдат, да. Но преторианцы придерживаются как последнее средство. Они могут быть лучшими солдатами в армии, но именно поэтому их нельзя тратить на второстепенные задания, такие как в Армении, или подавлять восстания в малоизвестных горных городках, о которых вряд ли когда-либо слышал цивилизованный человек. Я даже и не знал, что Тапсис вообще существует, пока не пожалел об обратном. Корбулон превысил свои полномочия в развертывании твоей когорты в том виде, как он это провернул. С этим я ничего не могу поделать; Нерон должен поступать с легатом так, как он посчитает нужным. Однако у тебя тоже были свои приказы. Ты должен был возразить, когда Корбулон приказал тебе отправиться в Армению. Как твой командир, я могу принять какие-нибудь меры в отношении этого.

Он развернул руки и положил ладони на отчет, наклонившись вперед, чтобы официально обратиться к Катону.

— Трибун Катон, я принял решение освободить тебя от командования до окончания полного расследования твоего поведения во время службы на восточной границе.

«Вот оно», с горечью подумал Катон. «Награда за долгие годы службы Риму. Это не должно вызывать удивления», — сказал он себе, — однако же слова Бурра сильно его ранили.

— Твой старший центурион, Макрон, теперь должен принять командование, — продолжил Бурр.

— Я должен вам сказать, что центурион Макрон намеревается подать прошение о его немедленном увольнении, господин. Я подписал его просьбу. Он отправит ее вам в ближайшие несколько дней.

— Это очень плохо, — прорычал Бурр. — Что ж, в таком случае Макрон берет на себя командование, пока его запрос обрабатывается, и я найду тебе замену. А пока ты не должен покидать Рим без моего разрешения. Тебе есть что сказать в ответ на мое решение?

В голове Катона вертелось все то, что он мог сказать. Главным из них было его горькое негодование по поводу того, что с ним следует обращаться так несправедливо после того, как он делал то, что он всегда делал: служил интересам Рима, насколько мог, с приказами, которые ему давало его начальство. Но он не доставит префекту удовольствия видеть его гнев и негодование. Кроме того, ему нужно было время, чтобы подумать и спланировать защиту своих действий, чтобы представить ее следствию. Если, конечно, предположить, что ему дадут шанс изложить свою точку зрения.

Он успокаивающе вздохнул. — Нет, господин.

Бурр внимательно посмотрел на него, затем кивнул. — Я понимаю. Тогда наши дела здесь закончены. Твой ранг трибуна немедленно теряется, и я хочу, чтобы ты сейчас же покинул преторианский лагерь. Тебе не разрешено ступать внутрь без моего разрешения. Если в казармах когорты остались какие-либо личные вещи, ты можешь организовать их доставку к себе домой. Ты будешь проинформирован о ходе расследования и любых дальнейших действиях, которые могут быть предприняты против тебя. Все понятно?

— Да, господин, — сквозь зубы ответил Катон.

— Хорошо, теперь свободен. — Бурр коротким жестом указал на дверь и посмотрел вниз, снимая самодельные гири со свитка, отказываясь еще на мгновение встречаться взглядом с Катоном.

Сжав челюсти, Катон повернулся и зашагал прочь, гнев закипал в его сердце и прожигал его вены, когда стыд за такое обращение с ним поразил его болью, почти такой же реальной, как любая рана, которую он перенес за пятнадцать лет верной службы Риму.

— Освобожден от командования? — глаза Макрона расширились от недоверия. Ты верно шутишь?

Катон уселся на мраморную скамейку рядом со своим другом и уставился на мириады волн, пересекающих поверхность пруда, когда вода из фонтана брызнула вниз. Он глубоко вздохнул и горько выдохнул. — Боюсь, что это правда, Макрон. Префект приказал тебе взять на себя командование до тех пор, пока не назначат нового трибуна. Сомневаюсь, что это займет много времени, учитывая количество аристократов, алчущих получить пост в преторианской гвардии. — Он искоса взглянул на Макрона. — Мне жаль, что я задержал твое увольнение из армии, мой друг.

— К фуриям извинения, — ответил Макрон. — Что, во имя Плутона, Бурр думает, он делает? Он объяснил причины?

Катон кивнул. — Более менее. Этого я и боялся. Советники императора узнали, что дела у Корбулона идут не так хорошо, как он и предполагал. Они хотят сделать из кого-то показательный пример, чтобы Корбулон понял послание: добиться успеха или столкнуться с последствиями. — Он наклонился, чтобы поднять камешек, и швырнул его в кувшинку у подножия фонтана. — Моему положению не способствуют потери, которые понесла когорта. И когда они войдут в лагерь, брови взлетят от вида поредевших рядов. Ходят слухи, что я всего лишь еще один выскочка, решивший подняться по карьерной лестнице, независимо от того, скольким моим людям это будет стоить жизни.

— Это чушь. Пусть кто-то может что-то там бормотать, но когда они узнают всю историю, они поймут.

— Интересно, сколько времени это займет? Ты знаешь, как это бывает, мой друг. Ложь распространяется намного быстрее, чем правда, и наносит больший урон, когда поражает свою цель. Когда или если станет известна истинная история того, что произошло на восточной границе, будет слишком поздно. Моя замена будет прочно на месте, и я проведу годы, застряв в Риме в ожидании нового назначения. И учитывая, что надо мной нависла тень лже-обвинений, мне, возможно, никогда не позволят вернуться в армию. Мои воинские дни могут быть вполне сочтены в скором времени.

— Пфффффф. — Фыркнул Макрон. — С твоим послужным списком никто не позволит пропасть твоему таланту зазря.

Катон пожал плечами. — Надеюсь, ты прав. Но, учитывая природу людей, которые принимают решения в Риме, политика всегда превосходит разум. Тебе лучше явиться к Бурру как можно скорее. Он, вероятно, захочет расспросить тебя о содержании моего отчета и посмотреть, есть ли какие-либо неточности, которые он может использовать.

— Использовать? Использовать для чего?

— Будет проведено расследование моего командования когортой. Префект постарается как можно скорее собрать доказательства. Он хочет, чтобы его восприняли как командира, принявшего быстрые и твердые меры в отношении офицера, который потерял так много лучших солдат Нерона.

— Тогда ты должен бороться за свой угол, господин. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. То же самое и с другими центурионами и парнями. Мы будем говорить за тебя. Я поставлю Бурра на место.

— Просто скажи ему правду, Макрон. И пусть это будет кратко. Я не хочу, чтобы ты попал в ловушку, говоря что-нибудь, что впоследствии может быть использовано против тебя. Я знаю, что ты скоро направишься в Британию, но, как мы оба знаем, если ты наживешь врага в Риме, его досягаемость будет безграничной. Они будут охотиться за тобой, где бы ты ни оказался. То же самое и с остальными ребятами. Лучше дай им это понять, когда они нас нагонят.

— Они уже сделали это. Корабли прибыли в Остию вчера, ближе к вечеру. Аполлоний видел, как они вошли, когда отправлялся с багажом. Он прибыл сюда после того, как ты отправился в преторианский лагерь.

Катон оглянулся. — Где он?

— В термах, — Макрон ткнул пальцем через плечо. — С тех пор он там. Типичный хренов грек, бездельничающий каждый раз, как только у него появляется оправдание.

— У него есть свои преимущества. — Катон встал и выдавил улыбку, протягивая руку. — Полагаю, мне следует поздравить тебя с повышением, как бы недолго ты ни командовал когортой, исполняющий обязанности трибуна Макрон. Как тебе на слух, звучит неплохо, тебе так не кажется?

— Вовсе нет, яйца Юпитера, — прорычал Макрон, отказываясь взять Катона за руку. — Это неправильно. Ситуация более безумная, чем похотливый бык в жару. Ты должен бороться с этим, господин. Я буду полностью поддерживать тебя.

— Я знаю, что ты будешь. Но пока делай свою работу, пока мы ждем завершения расследования. Совсем неплохо, уволиться со службы по достижении звания трибуна, а?

— Я был совершенно счастлив как центурион.

— Я знаю. Но это армия, как она есть. Ты редко можешь знать заранее, что судьба подкинет нам на пути. Но одно можно сказать наверняка. Если ты не подготовишь когорту и не доложишь Бурру, возможно, скоро появится еще и вакантная должность исполняющего обязанности старшего центуриона.

Катон направился к терме в глубине сада. Один из рабов, дородный мужчина, раздетый до набедренной повязки, был занят подкармливанием расколотых поленьев в печи, пот блестел на его широкой спине. Дым клубился из трубы в конце здания. Это было скромное сооружение по сравнению с некоторыми из тех, что Катон видел в самых богатых домах столицы, но в нем были теплые и горячие комнаты, паровая баня и небольшой имплювий, расположенный вокруг переходного вестибулума, где лежало несколько гирь на специальной стойке. Он остановился рядом с рабом, и человек поспешно выпрямился и склонил голову, как только он почувствовал присутствие своего хозяина.

— Я тебя не узнаю, — сказал Катон. — Кто ты?

— Поллен, хозяин.

— Как долго ты член моего дома?

— Семь месяцев, хозяин. Кротон купил меня на невольничьем рынке, когда умер предыдущий садовник. Я отвечаю за сад и терму, — в голосе мужчины слышался отчетливый акцент. Однако который Катон никак не мог распознать — новый раб определенно вырос не в Риме или его окрестностях.

Катон кивнул. — Откуда ты знаешь, что я твой хозяин?

— Я был в саду, когда ты вчера вернулся. Кротон указал на вас, хозяин.

— Понятно. Итак, мое запоздалое приветствие, Поллен. Выполняй свой долг и преданно служи мне, и мы оба от этого только выиграем.

— Да, хозяин. Я буду, — категорично ответил Поллен, и Катон задумался, слышал ли он в голосе этого человека нотку негодования или, возможно, ему это показалось.

— Кто владел тобой раньше?

— Сенатор Сенека, хозяин.

— Сенека? Почему он продал тебя?

— Мы разошлись во мнениях по поводу вырубки деревьев в его саду, хозяин.

— Ты выразил несогласие? — Катон приподнял бровь. — Ты осмелился не согласиться с сенатором?

— Да, хозяин. И меня избили за это, прежде чем меня увезли на продажу.

— Тогда я надеюсь, ты усвоил урок. Быть рабом — все равно что быть солдатом. Оба должны подчиняться приказам. Если ты хочешь остаться здесь, ты не будешь проявлять ко мне такое же неповиновение, как к Сенеке. Если ты решишь повторить такой проступок, то вернешься на невольничий рынок. Выполняй свой долг здесь хорошо, и о тебе позаботятся со всей справедливостью. Я ясно выражаюсь, Поллен?

— Да, хозяин.

— Хорошо. Тогда продолжай свою работу.

Катон вошел в вестибулум и увидел одежду Аполлония, аккуратно сложенную на табурете, рядом с его калигами. Он расстегнул пряжку своего плаща и положил складки на небольшую деревянную скамейку, затем снял доспех и разделся. Поллен все еще был в его мыслях. Хотя он был терпимым хозяином по отношению к горстке своих рабов, он ожидал от них того же, что и от людей под его командованием. Он сделал паузу и улыбнулся, поправляя себя: людей, которыми он командовал. Он решил поговорить с Кротоном о новом рабе. Если Поллен поселился в доме и не доставлял хлопот, значит, все в порядке. В противном случае его бы предупредили, и если бы с его поведением возникли проблемы, его бы продали. В любом случае, несмотря на то, что раб утверждал по поводу того, как он покинул предыдущий дом, тот факт, что он был связан с Сенекой, оправдывал в данный момент подозрительнное отношение к нему.

Раздевшись догола, Катон взял с полок в аподитерии одно из льняных покрывал и полотенце и направился в тепидарий. Там было пусто, поэтому он сразу же перешел в кальдарий, где жар стоял уже во всю мощь раскаленных камней, отдернув кожаную занавеску в арке, разделявшей их. Аполлоний сидел на скамейке напротив, его тускло было видно в свете маленького стеклянного окошка. Его жилистое тело блестело от пота, он поднял глаза и слегка поднял руку в знак приветствия.

— Так скоро вернулся из лагеря?

Катон сел на скамейку напротив и кратко рассказал о том, что произошло. Аполлоний прищелкнул языком.

— Это жестко. И вряд ли это достойное вознаграждение за твою службу.

— Совершенно верно, — с чувством согласился Катон. — Кажется, я все-таки не смогу предложить тебе место в моей когорте. Я сожалею об этом.

Вольноотпущенник на мгновение задумался. — Жаль. Но еще не все потеряно. Расследование может оказаться в твою пользу.

— Это возможно.

Аполлоний внимательно изучил выражение лица Катона. — Но вряд ли, так будет.

— Я не входил в число людей, назначенных лично Бурром. Я получил командование благодаря влиянию Нарцисса.

— А его уже давно нет, — подумал Аполлоний. — Значит, у тебя во дворце нет покровителя, который бы охранял твои интересы. Непростая ситуация.

— Мягко говоря.

— Разве в Сенате нет никого, к кому ты можешь обратиться за поддержкой твоего расследования?

Катон доверял одному сенатору, который, по его мнению, мог предложить ему некоторую помощь. Веспасиан был командиром Второго легиона, когда Катон присоединился к его рядам. С тех пор их пути несколько раз пересекались, и Веспасиан был впечатлен его службой. Однако в настоящее время сенатор не имел большого влияния, и Катон решил, что идея обратиться за помощью к своему бывшему командиру выше, чем его гордость.

— Нет. Я сам по себе. Я сам с этим разберусь.

Аполлоний вздохнул. — Тогда это твои похороны. Но если я могу чем-то помочь, я буду счастлив.

— Если уж до этого дойдет. Но я благодарен тебе.

Наступила короткая тишина, когда Катон почувствовал, как пот начинает выступать на его коже, образуя бусинки, а затем стекать вниз. — Учитывая мою ситуацию, ты можешь захотеть связать себя с кем-то другим. Я пойму, если ты захочешь так поступить.

— Пока нет необходимости в этом.

Катон на мгновение внимательно посмотрел на агента. Он начал ценить острый ум Аполлония и осмысленное понимание мира. Более того, он встречал мало людей, которые были столь же искусны в обращении с оружием, как вольноотпущенник. Несмотря на то, что они вместе служили в посольстве Корбулона в Парфии и сражались бок о бок, Катон был обеспокоен тем, что он имел лишь самое базовое представление о характере и мотивах человека напротив. Он почувствовал побуждение узнать больше, и изменение обстоятельств воодушевило его выйти за рамки социального приличия.

— Скажи мне, Аполлоний, почему ты оставил службу у Корбулона и присоединился ко мне?

— Это было достаточно простое рассуждение. Корбулон уже человек вчерашнего дня. Мне нужен покровитель с будущим. Я думал, у тебя есть потенциал. Я все еще так думаю.

— Корбулон человек вчерашнего дня? — Катон покачал головой. — Ему даны важные полномочия. Он собирает большую армию для вторжения в Парфию. Если ему это удастся, он получит триумф и станет любимцем толпы и Сената. Я бы сказал, что он далек от того, чтобы заслужить такого рода эпитет в отношении своих аукторитас и дигнитас.

— Ты так думаешь? — Аполлоний вытер пот со лба. — Возможно, мне следует объяснить свои мысли. Ты прав, за спиной Корбулона стоит мощная армия. Это его и погубит, неважно победит ли он парфян, или же они его унизят. Если он добьется успеха, я готов поспорить, что каждый амбициозный сенатор в столице позавидует этому. Что еще хуже, если он станет любимцем толпы, то можешь быть уверен, что Нерон возжелает подрезать ему крылья как можно скорее, или же предупредить любую потенциальную опасность, которую он представляет, небольшим обвинением в заговоре. Если же он потерпит неудачу, Нерону понадобится козел отпущения. В любом случае Корбулон обречен. Когда он падет, это всего лишь вопрос времени. Я подсчитал, что для меня будет лучше передать свою преданность покровителю, чья карьера все еще находится на подъеме, и чтобы это было не так опасно. Я сомневаюсь, что кто-либо во дворце увидит в тебе угрозу в обозримом будущем. Ты идеально соответствовал моим требованиям. Итак, я к твоим услугам.

Катон сухо рассмеялся. — Похоже, ты не очень-то веришь в мою звезду. И это вряд ли было самым вдохновляющим заявлением о лояльности, предложенным клиентом.

— Может быть и нет. Но я думаю, ты найдешь его одним из самых честных и точных, которые ты, вероятно, слышал.

— Вот оно как, — снова рассмеялся Катон. — Но, как я уже сказал, я думаю, возможно, ты выяснишь, что присоединился к покровителю, чье положение вряд ли будет расти дальше при нынешних обстоятельствах.

— Не обманывай себя, господин.

Аполлоний редко обращался к нему как к командиру, и это льстило Катону.

— Учитывая то, что я знаю о тебе и твоей находчивости, — продолжил агент, — Я уверен, что ты переживешь расследование, и твое положение будет продолжать расти. Так что я доволен тем, что остаюсь у тебя на службе.

— Предполагая, что я буду счастлив держать тебя у себя на службе.

Выражение лица Аполлония превратилось в понимающую ухмылку. — Мы оба знаем, что ты был бы дураком, если бы не взял меня на службу к себе.

«Это правда, — признал Катон. Особенно сейчас, когда Макрон скоро выпишется из армейских рядов. Аполлоний был бы стоящим соратником, чей локоть хотелось бы ощущать рядом в битве, и был достаточно проницательным, чтобы стать полезным советником. Единственным аргументом против него была его безжалостная черта. Казалось, он полностью руководствовался эгоистичными соображениями. Катон обнаружил, что это его нервировало, поскольку он привык к безоговорочной лояльности и честности, существовавшей между ним и Макроном последние пятнадцать лет. Пройдет некоторое время, прежде чем он приспособится к своему новому спутнику. Пройдет гораздо больше времени, прежде чем он ему поверит. Но доверие было роскошью, которую он, возможно, не мог себе позволить. В сложившейся ситуации ему были нужны все союзники, которых он мог найти.