Императорские изгнанники

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Вторая когорта вернулась в преторианский лагерь на следующее утро во главе с центурионом Игнацием. Солдаты и офицеры были настолько опрятны, насколько это возможно, в одежде и снаряжении, на котором были видны следы двух тяжелых кампаний. Тем не менее, они все еще шли четким строем, проходя через арку под сторожкой и напевая маршевую песню. Преторианцы, стоявшие на часах, и другие, отдыхавшие в тени возле своих казарм, смотрели на них с нетерпеливым любопытством. Хотя солдаты, возвращающиеся с войны, всегда испытывали волнение, настроение было приглушенным, особенно когда встречающие увидели, как мало их товарищей осталось в живых. В ту ночь в питейных заведениях вокруг лагеря будет много историй.

Макрон ждал их на ступенях канцелярии трибуна в конце казарм Второй когорты. Он был одет в свою лучшую тунику и плащ, а его фалеры ярко сверкали на ремнях, которые он носил поверх лорики скваматы — чешуйчатого доспеха. Солнце сверкало на его шлеме и амуниции, пока он с ленцой постукивал своим витисом по пяткам. Игнаций промаршировал с колонной вдоль фасада здания, затем отдал приказ остановиться. Он сделал небольшую паузу, прежде чем проорал своим парням повернуться лицом вправо и застыть в ожидании. Звук калиг, подбитых гвоздями, скребущих, а затем ударяющих по камням, эхом отразился от окружающих стен.

Макрон с нежностью окинул их взглядом. Это были люди, которых он хорошо знал, и он гордился ими. Хотя он никогда не признал бы этого открыто, но они показали себя ничуть не хуже его бывших товарищей из Второго легиона. Он почувствовал глубокое сожаление в груди от перспективы оставить их позади, после получения увольнительной и отъезда с Петронеллой в Британию. Однако сейчас он был их новым командиром и должен был выполнить этот долг как можно лучше. Он глубоко вздохнул и расправил плечи, обращаясь к преторианцам.

— Братья! Рим приветствует нас после нашей службы Империи на восточной границе. Вторая когорта может гордиться собой, так как мы служили под нашими штандартами с отвагой и честью. Пока наши товарищи из других когорт отсиживали свои задницы в столице, мы показали врагу, как сражаются настоящие римляне. Когда вы сегодня выйдете на службу, то вы будете идти с высоко поднятыми подбородками и с уверенной развязностью солдат, которые заслужили свое имперское жалование. Обязательно сообщите об этом нашим друзьям из других когорт. Если они выскажутся по поводу вашего внешнего вида, когда вы будете возвращаться в лагерь, то я разрешаю вам хорошенько их отлупить!

Солдаты и офицеры в строю заулыбались и засмеялись. Макрон оглядел их.

— Только полегче с ними, парни. Давненько им не приходилось иметь дело с чем-то более опасным, чем несколько буйных пьяниц и разъяренных шлюх.

Он позволил им насладиться моментом, прежде чем его выражение лица стало серьезным. Он жестом указал в сторону входа в казармы.

— Когда мы вернемся в наше расположение, ваши мысли обязательно обратятся к тем нашим братьям, которых больше нет с нами. Для многих из вас это первый раз, когда вы возвращаетесь из похода. Хотя вы знаете эти казармы как свои пять пальцев, теперь все будет по-другому. В комнатах будет много пустых коек. Здесь будет меньше привычных вам шуток. Вы будете вспоминать более счастливые времена и скучать по лицам павших. Они были вашими товарищами и друзьями, и вполне естественно, что вы будете скучать по ним теперь, когда вы вернулись к обычной рутине гарнизонных обязанностей. У вас будет время подумать о последних двух годах и оплакать наших погибших братьев. Некоторые из вас хорошо воспримут эту потерю. Других же мрак горя застанет врасплох. В этом нет ничего постыдного. Я служил достаточно долго, чтобы знать, что не бывает двух одинаковых солдат, и что все мы по-своему справляемся с тем, что подбрасывает нам жизнь.

— Мы гордые преторианцы, и по праву можем гордиться. Но мы также и смертные люди с сердцем и разумом, а также дисциплиной и мускулами лучших солдат императора. Наши конечности болят, наша плоть кровоточит, и наши сердца должны нести бремя наших потерь. Но есть и другие, о ком мы должны думать. Некоторые из вас знают семьи погибших. Я говорю вам: будьте носителями доброты для тех, кто никогда больше не увидит своих сыновей, оставивших их, чтобы выполнить свой долг и умереть за Рим. Они захотят узнать об их судьбе. Говорите добрые слова и проявляйте сострадание. Они будут нуждаться в этом…

Он сделал паузу, чтобы его слова улеглись в их головах. Затем он прочистил горло.

— Есть еще один вопрос, о котором я должен рассказать с тяжелым сердцем. Некоторые из вас зададутся вопросом, почему трибун Катон не пришел поприветствовать вас. С грустью я должен сообщить вам, что он был смещен со своего поста, и что я буду исполнять обязанности командира до тех пор, пока не будет назначен новый трибун.

Некоторые из мужчин начали сердито бормотать. Справа от Макрона раздался голос.

— Что это значит?! Что такого сделал трибун?

— Молчать! — прорычал Макрон. — Вы преторианцы, а не гребаная толпа зевак на арене! Следующий, кто заговорит не по делу, почувствует мой витис на своих долбанных плечах быстрее, чем сварится долбанная вареная спаржа!

Он впился взглядом в строй, в поисках тех, кто решится ослушаться его. Затем он тяжело вздохнул и продолжил.

— Вторая когорта! Завтра на рассвете будет полная проверка. Так что почистите свое снаряжение, сходите к квартирмейстеру за тем, что нужно заменить, помойтесь, побрейтесь, вообщем приведите себя в полный порядок. Я хочу, чтобы завтра Вторая когорта была самой лучшей в лагере. Я оторву яйца любому, кто меня подведет. Вторая когорта! Разойдись!

Когда люди начали расходиться, Макрон заметил, что некоторые из них что-то бормочут, взваливая на плечи свои фурки и шаркая по направлению к казарменному блоку. Казалось, они были не больше Макрона довольны смещением трибуна. Центурион Игнаций наблюдал, как его люди проходят в здание, затем повернулся и подошел к Макрону.

— Так что там с трибуном Катоном?

Макрон оглянулся, чтобы убедиться, что их не подслушивают, прежде чем ответить.

— Кто-то во дворце недоволен тем, как Корбулон ведет дела, и хочет сделать показательный пример. Официальная линия заключается в том, что Катон небрежно отнесся к жизням своих людей.

— Какого хрена. Благодаря трибуну хоть кто-то из нас вообще вернулся из Армении.

— Я знаю это. Ты знаешь это. Люди знают это. Но какому-то придурку-советнику Нерона нет ни малейшего дела до правды. Они хотят наказать нашего мальчика, чтобы оказать давление на Корбулона и добиться быстрой победы над Парфией. Пусть полководец знает, что его ждет, если он вернется в Рим без триумфа, которым император сможет похвалиться перед толпой. Это перевешивает тот факт, что трибун сделал лучшую работу, какую только мог, с теми суровыми задачами, которые Корбулон нам выдал.

— Что с ним будет?

Макрон засунул витис под мышку и расстегнул ремешок шлема. — Будет какое-то расследование. Они могут выдвинуть против него официальные обвинения.

— Какие обвинения?

Макрон снял шлем и вытер пот со лба. — Я еще не знаю. Они могут обвинить его в превышении своих полномочий, неисполнении приказа.

— Как это?

— Нас отправили на восток, чтобы мы выступали в качестве телохранителей Корбулона. Мы были там в декоративных целях и не должны были вступать в бой.

— Но это легат послал нас в Армению.

— Несомненно, они скажут, что приказы, отданные Катону Бурром, имели бОльший приоритет над приказами Корбулона, и трибун должен был отказаться повиноваться легату.

— Да, в Тартар это все. Какой смысл быть назначенным командующим, если ты не можешь отдавать приказы людям, которые служат под твоим началом?

Макрон криво улыбнулся.

— Довольно… Кроме всего, есть вопрос о наших потерях. Они попытаются обвинить его и в этом. Скажут, что это из-за некомпетентности и личных амбиций.

Игнаций стиснул зубы.

— Хотел бы я посмотреть на любого из этих ублюдков, которые преуспели бы лучше, чем наш трибун.

— Ты будешь ждать этого очень долго. Послушай, Игнаций, они могут захотеть поговорить с некоторыми офицерами и солдатами. Если это случится, нам нужно убедиться, что мы поддерживаем версию трибуна. Обычно я не вмешиваю людей в дела, не относящиеся к их компетенции, но все это неправильно, и мы обязаны сделать все возможное, чтобы защитить Катона.

— Верно.

— Тем временем, я попробую поговорить с Бурром. Возможно, ему это не понравится, но я ничего не теряю, бросая ему вызов.

Игнаций посмотрел прямо на него.

— Значит, ты все еще собираешься получить увольнение?

— Почему бы и нет? Если преторианская гвардия так обращается с одним из своих лучших парней, я не хочу в этом участвовать.

— Справедливо. Но мне и остальным центурионам еще осталось несколько лет службы…

Макрон сразу уловил, куда подул ветер, и куда начал клонить Игнаций.

— Просто говори правду. Если тебя попросят дать показания, дальше этого идти не нужно. Если правда будет иметь хоть какой-то вес, Катон вернется к командованию когортой, как только закончится эта вакханалия. — Он сделал паузу и поднял свой витис, постучав шишковатой головкой по плечу другого центуриона. — Ты хорошо послужил трибуну. Я буду рекомендовать тебя на должность старшего центуриона, как только получу увольнение.

Игнаций был тронут и с трудом подбирал слова, чтобы выразить свою благодарность.

— Я, э…

— Ты заслужил это, брат. Лучший человек для этой работы, по моему скромному мнению. Ну, не считая меня, конечно.

— Нелегко будет залезть в твои калиги, господин.

— На, вытрись, щелка сопливая, — прорычал Макрон. — Пока ты не заставил меня расплакаться, как какой-нибудь актеришка из театра Помпея.

Они коротко усмехнулись.

— Так, давай разместим людей, а потом пойдем и выпьем в офицерской столовой. Я иссох. В горле суше, чем в заднице верблюда.

Макрон вернулся в дом Катона в сумерках и как раз вешал свой плащ в нише у двери, когда почувствовал присутствие кого-то позади себя и вздрогнул от неожиданности.

— Что тебя задержало? — требовательно спросила Петронелла. Она наклонилась вперед и принюхалась. — Вино…

— Я один раз выпил с другими центурионами после того, как когорта достигла лагеря. Нам нужно было обсудить кое-какие дела.

— Выпил один раз? Судя по разящему запаху, было больше чем один раз…

— Вполне возможно, что так и было, — сказал Макрон, слегка нахмурившись, словно пытаясь точно вспомнить. — Нет, я думаю, это был только один раз.

— Одна чаша? Или одна амфора? — Петронелла ответила с презрением, затем повернулась и зашагала в сторону их спальных покоев.

— Где Катон? — Макрон крикнул ей вслед.

— В своем таблинии. Он попросил передать, что хочет с тобой поговорить, когда ты вернешься. Это было несколько часов назад, заметь. — Она повернула за угол и исчезла.

Макрон выдохнул с облегчением. Он легко отделался, поднял голову и прошептал краткую благодарственную молитву Бахусу за то, что тот не заставил его показаться таким пьяным, каким он себя чувствовал на самом деле.

Сняв доспехи и оставшись только в тунике и калигах, он отправился на поиски своего друга. Катон сидел на скамье возле своего таблиния, глядя на сад, в котором уже сгущались тени. Кассий, свернувшись калачиком, спал под скамьей. Катон держал в обеих руках по серебряному кубку и слегка улыбнулся, когда Макрон подошел к нему.

— Ты начал без меня, значит?

Катон сузил глаза и сморщил нос.

— А не наоборот?

— Возможно, я выпил одну или две чаши в лагере.

— Без сомнения. Как парни?

— Рады возвращению в Рим. Но они не слишком хорошо восприняли новость о тебе. Я переговорил с другими центурионами. Они поддержат тебя до последнего, если их вызовут для дачи показаний на каком-нибудь слушании.

— До этого может и не дойти. Мне приказано явиться на аудиенцию к императору через два дня, после игр. Тогда я узнаю свою судьбу. Но если дело дойдет до слушания или суда, то я буду благодарен, если за меня заступятся.

— Конечно, они будут. Они так и сказали. Я ожидал не меньшего, заметь. В когорте нет ни одного человека, который бы не знал, как мы тебе обязаны.

Катон был тронут этими словами, но ему было трудно принять их за чистую монету.

— Каждый офицер и солдат выполнил часть своей работы, Макрон. Мне повезло, что на моей стороне были хорошие люди, вот и все.

— Вот и все? — повторил Макрон и быстро рассмеялся. — Серьезно, парень, тебе нужно научиться принимать похвалу, когда она справедлива. Я не пытаюсь тебя подмаслить. С чего бы мне? Через месяц я больше не буду служить в армии, так что мне нечего выигрывать от лести. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, что я никогда не буду тебя обманывать. Так что то, что я говорю о тебе, правда, и это правдиво в отношении каждого человека в этой плутоновой когорте.

— Ты преувеличиваешь…

Макрон пристально посмотрел на него, а затем нахмурился. Тепло вина в его жилах и легкая эйфория в сердце приободрили его.

— Думаю, пришло время кое-что тебе сказать. Я скажу это сейчас, потому что в ближайшее время у меня не будет такой возможности, и я не хочу ждать, пока выпью еще. Если ты понимаешь, о чем я.

— Честно говоря, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

— А, да пошел ты со своей скромностью. Расслабься. И держи рот на замке, пока я не закончу.

Макрон глубоко вздохнул, собираясь с мыслями, в то время как Катон пытался скрыть свое веселье по поводу мрачного настроения своего друга.

— Катон, господин, ты, без сомнения, самый лучший офицер, которого я когда-либо знал, не говоря уже о тех, под чьим началом я служил. Один из лучших в любом легионе, который когда-либо существовал, и ты должен знать. Я полжизни прослужил в армии. Я видел все это. Видел, как эти феллаторские сынки из богатых семей приходят и обращаются с рядовыми как с грязью, хотя те едва отличают один конец меча от другого. Но ты, ты другой. Ты был всегда честен с самого начала. Ты учился этому ремеслу тяжелым путем и заслужил каждое свое повышение, которое получил. У тебя есть сердце, а также голова. Ты остер, как игла, и храбр, как лев. И ты заботишься о людях, и не думай, что они не знают об этом. По праву ты сейчас должен быть долбанным легатом. Если бы ты им стал, смею надеяться, Империя была бы гораздо более безопасным местом, и хорошим людям не пришлось бы так беспокоиться о волосатых варварах, пересекающих границу по ночам, чтобы выбить им мозги и сбежать с их женщинами…

Кассий заскулил, а затем зарычал во сне, подергивая лапками.

— Ты закончил? — требовательным тоном спросил Катон. — Ты расстраиваешь мою собаку.

— Тише ты! — Макрон ткнул в него пальцем. — Я чертовски устал видеть, как ты не получаешь полноценные награды за свои достижения. Я устал видеть, как второсортные люди присваивают себе заслуги за твои успехи. Это неправильно. Будь я императором, я бы дал тебе командование всеми легионами, вот так. — Он попытался щелкнуть пальцами, но средний беззвучно упал под большой палец. Он посмотрел на свою руку и безуспешно попытался снова. — В любом случае, ты заслуживаешь не меньшего.

— Если ты так думаешь, — вежливо кивнул Катон, — было бы неплохо, если бы мы все пораньше легли спать. Я договорился, что завтра мы пойдем на скачки. Лучше всего нам как следует выспаться, чтобы мы могли прийти туда достаточно рано и найти хорошие места. Луций очень взволнован этим.

— Фурии бы побрали эти гонки! — Макрон схватил своего друга за предплечье. — Я говорю тебе, почему ты должен, на хрен, гордиться тем, чего ты достиг. Ради богов, прими это. Прими то, что я сказал, как правду. Я должен был сказать тебе раньше… Я горжусь тобой, парень. Я знаю, что ты мой командир и…

— Больше нет.

Макрон поднес палец к губам и нахмурился.

— Позволь мне закончить. Ты мой командир… мой брат по оружию… мой друг. Но ты также был мне как сын. Это то, что я чувствовал. И ты оказался настолько хорошим, насколько может надеяться любой отец. Ты поймешь, что я имею в виду, когда Луций вырастет. Он счастливый маленький ублюдок, у него есть ты, на которого можно равняться и уважать. У меня этого никогда не было. Мой отец был никем.

— Значит, он был лучше моего, — ответил Катон. — Мой отец родился рабом.

Макрон покачал головой. — Мы те, кто мы есть, Катон, мой мальчик. Рождаемся ли мы в роскоши или в трущобах Субуры, в достатке аристократии или в рабстве, мы сами прокладываем свой путь в этом мире и справляемся со всем, что подбрасывает нам судьба. Важно то, что находится здесь. — Он хлопнул себя по груди и уставился на Катона широко раскрытыми глазами, слегка покачиваясь. — Ты понимаешь, что я говорю?

Катон посмотрел на него в ответ и мягко улыбнулся.

— Я понимаю тебя, хотя некоторым сейчас это трудно понять. И спасибо за твои добрые слова. Я всегда нуждался в тебе, мой друг. Если я когда-нибудь получу еще одно командование, мне будет трудно выполнять работу в одиночку. Больше ничего не нужно говорить. Нам лучше отправить тебя в постель, пока Петронелла не отреклась от тебя.

— Ах, моя женщина. — Макрон усмехнулся. — Она будет не прочь побороться сегодня вечером, я ручаюсь. Мне нужно еще выпить, прежде чем я осмелюсь встретиться с ней лицом к лицу.

Он потянулся за кувшином, но Катон выхватил его. — Нет. С тебя хватит. Иди к ней, Макрон. Пока она не пришла за тобой. Это мой совет.

Макрон с нежностью посмотрел на кувшин и кивнул. — Хорошо…

Он неуверенно поднялся и повернулся в сторону комнат, которые были приготовлены для него и его жены, и с веселым взмахом руки вошел во мрак. Катон смотрел ему вслед, на мгновение, развеселившись, но потом его сердце сжалось от осознания того, что значительный отрезок его жизни подходит к концу. Он надеялся, что его ждут новые испытания, новые перспективы. Но там уже не будет Макрона, чтобы разделить их.

— Прощай, мой друг, — тихо сказал он и повернулся, чтобы еще раз окинуть взглядом свой перистиль.