История Франции в трех томах. Т. 1

Проблемы кризиса феодализма

Большинство зарубежных историков, в том числе и французских, считают XIV–XV вв. эпохой окончательного кризиса феодализма, затронувшего в той или иной степени все стороны общественной жизни во всех странах Западной Европы. По мнению этих исследователей, благоприятная экономическая конъюнктура непрерывного развития в XI–XIII вв. сменяется в XIV в. резко выраженной депрессией, которую характеризуют падение объема ремесленного и сельскохозяйственного производства, эпидемии и голодовки, убыль населения, финансовый и монетный кризисы, падение сеньориальных доходов, социальные движения, войны, политические кризисы и т. д., и т. п. [102] Историки расходятся между собой в определении хронологических рамок кризиса (считая его началом то конец XIII в., то начало или середину XIV в., а концом — середину или даже конец XV в.) и затронутых им стран. Дискуссионен и вопрос о причинах и следствиях кризиса, но большинство склоняется к признанию главной причиной несоответствие между ростом населения и материальными ресурсами общества и полагает, что кризис до конца разрушил старую экономическую, социальную, политическую и идеологическую структуру, подготовив наступление новой стадии — эпохи Возрождения. В советской науке проблема еще не исследована с должной полнотой [103], особенно для Франции, и тем важнее внимательно присмотреться к характеру процессов и событий, происходивших в течение этих столетий в классической стране европейского феодализма.

Действительно, времена были очень тяжелые. Об этом свидетельствует перечень только самых страшных бедствий: чрезвычайно долгая война с Англией (1337–1453), прошедшая почти целиком на французской территории, массовые эпидемии чумы (особенно «черная смерть» 1347–1349 гг., поразившая около трети всего населения), многочисленные восстания доведенного до отчаяния народа, разгул феодальной анархии и неоднократные острейшие политические кризисы. Военные поражения, убыль населения, разорение городов и сел, истощение материальных ресурсов поставили страну в 20-х годах XV в. на край гибели — ей грозила утрата национального суверенитета.

И, тем не менее, тогда же произошел решающий перелом в военных действиях, приведший вскоре к полной победе над внешним врагом, а затем к сравнительно быстрому в тех условиях возрождению хозяйственной жизни и политической силы. В конце XV в. Франция, наряду с другими передовыми странами, подошла к периоду зарождения капиталистического уклада, а в политическом отношении превосходила своих соседей на континенте, будучи самой сплоченной страной Европы.

Более того, несмотря на тяжелейшую разорительную войну и несомненный упадок экономики, во Франции продолжалось развитие всех ведущих и прогрессивных социально-экономических процессов, хотя внешние обстоятельства были большой помехой и значительно замедляли их темпы.

В деревне (за исключением отсталых областей) восторжествовала денежная рента, продолжалась социально-экономическая дифференциация крестьянства, даже появились, хотя и в небольших масштабах, срочная аренда и временный наемный труд, а в сельских местностях вокруг крупных городов — домашние промыслы, работа на купцов-скупщиков. Укрепили свое положение сельские коммуны — издавна существовавшие деревенские общины, получившие после освобождения крестьян от личной зависимости юридический статус. Коммуны и их выборные уполномоченные представляли деревню в ее отношениях с сеньорами, выступали в суде в защиту прав крестьян. Они сыграли важную роль в крестьянских восстаниях и в организации партизанской борьбы и обороны против внешних врагов. Все внутренние дела деревни находились в их ведении: соблюдение порядка принудительного севооборота и выпаса, пользование общинными угодьями, постройка церквей и других общественных строений.

Таким образом, можно констатировать, что в экономическом и в социальном планах французская деревня отнюдь не регрессировала: старые формы эксплуатации (серваж, барщина и т. п.) были изжиты. Развитие совершалось именно по тому пути, который в дальнейшем привел к зарождению капиталистического уклада.

Еще отчетливее этот процесс протекал в городах, где социально-экономические противоречия стали заметны уже в XIII в. Города развивались, хотя война принесла им не меньше зла, чем селам. Резкое падение объема ремесленной продукции, нарушение налаженных экономических связей между областями, сокращение как внутреннего рынка в связи с отторжением от государства значительных территорий, так и возможностей участия французских купцов в международной торговле — все это пагубно отразилось на экономической жизни городов. Тем не менее в организационном плане ремесло не деградировало, армия была вооружена и боеспособна, а крепости и городские укрепления отстраивались и возобновлялись всякий раз, как только для этого представлялась малейшая возможность. Более того, несмотря на войну, концентрация экономической силы в руках богатых купцов и мастеров ведущих ремесел увеличивалась. В некоторых отношениях война даже способствовала росту их богатств: во-первых, они наживались на предоставлении казне займов под большие проценты, а во-вторых, контроль королевских чиновников над городскими финансами и над всей деятельностью муниципалитетов не мог быть особо действенным в условиях войны и политической разрухи.

Продолжало развиваться экономическое неравенство между ремеслами. Суконщики, оружейники, меховщики, мясники и т. д. подчинили себе смежные профессии. Теперь рост производительности труда, выражавшийся в дроблении ремесел на отдельные очень узкие специальности, приносил выгоду главным образом мастерам богатых цехов. Претерпела также значительные изменения и внутренняя структура цехового и свободного ремесла. В большинстве цехов подмастерья попали в полную зависимость от мастеров, державших заработную плату на таком низком уровне, что она не давала подмастерьям возможности накопить средства для открытия собственной мастерской и фактически приравнивала их к наемным рабочим. Таким образом, структура ведущих ремесел также эволюционировала, хотя и очень замедленными темпами, в направлении к капиталистическому укладу. Однако зародившаяся раздаточная система (в сукноделии, кожевенном производстве и т. д.) в условиях войны не имела возможности для нормального развития.

Захватив полностью власть в цехе, мастера бесконтрольно увеличивали число своих подмастерьев и учеников, удлиняли рабочий день и препятствовали попыткам подмастерьев добиться хотя бы скромного улучшения своей доли. Организованные подмастерьями тайные союзы (компаньонажи) жестоко преследовались городскими властями. Тяжелое положение цеховых подмастерьев и учеников, равно как и внецеховых ремесленников, сближало их с массой чернорабочих, сезонников и прочей бедноты, прилив которых в города особенно усилился в связи с войной. В крупных городах они даже численно преобладали над мелкими и средними самостоятельными мастерами и торговцами и очень страдали от своего бесправия, так как их и без того скудные заработки произвольно облагались городским советом, к выборам которого они не имели никакого касательства. На них падала немалая доля городских сборов и государственных налогов, распределявшихся олигархией купцов и мастеров отнюдь не пропорционально доходам, что позволяло богачам изымать из обложения значительную часть своего имущества.

Параллельно обогащению городской верхушки шло возрастание ее политического веса, что особенно ясно сказалось в собраниях Генеральных Штатов, в парижском восстании 1356–1358 гг. и вообще в действиях городских муниципалитетов в обстановке войны и политических кризисов.

Итак, основные линии социально-экономического развития Франции в XIV–XV вв. не позволяют говорить об общем кризисе феодализма. Феодальная хозяйственная система вступила в это время лишь в первую фазу своего разложения и до ее действительного кризиса было еще далеко. В XIV–XV вв. еще только создавались условия для возникновения в будущем Элементов капиталистического уклада. Об этом свидетельствуют как победа денежной ренты, т. е. широкое распространение товарно-денежных отношений в деревне, так и эволюция ремесленной организации, не только способствовавшая накоплению денежных богатств у крупных купцов и мастеров ведущих ремесел, но и подготовлявшая их к роли организаторов производства. Параллельно шел процесс появления наемных рабочих из городского населения.

Очень важно отметить, что подобная эволюция происходила во Франции далеко не во всех ремеслах; ее преимущественной сферой были те отрасли (текстильное и кожевенное производство, судостроение и т, п.), в которых в XVI в. начался переход к мануфактуре. Остальные ремесла изменялись в XIV–XV вв. несравненно медленнее.

Еще более постепенной была эволюция аграрного строя. Феодализм родился в деревне, и она долгое время оставалась его цитаделью. Во Франции — классической стране феодализма — разложение феодальной аграрной системы совершалось особенно долго. В XIV–XV вв. оно только начиналось; такие новые явления, как наемный труд или срочная аренда, были еще очень мало распространены, и война сильно мешала их дальнейшему развитию.

Применительно к Франции трудно говорить о XIV–XV вв. как о периоде острого кризиса барского хозяйства (что характерно, например, для Англии). Постепенное исчезновение домена началось значительно раньше, еще в XII–XIII вв.; в XIV в. в подавляющем большинстве источников содержатся данные, свидетельствующие уже об окончании этого процесса, а не о его начале. Характерно, что во Франции барщина почти никогда не коммутировалась прямо в денежную ренту (как это часто бывало в Англии именно в XIV в.); уже в XII в. она уступила место натуральному оброку. Столь же закономерно протекал и процесс личного освобождения крестьян, и не менее существенно то, что выкупали они свои личные повинности, а не барщину.

Если считать признаком кризиса падение объема сельскохозяйственного производства, как полагают французские историки, то и это навряд ли доказательно. Война, разорение деревни, уменьшение численности сельского и городского населения мешают разглядеть точное положение вещей, т. е. проверить, был ли упадок вызван этими или другими причинами. Однако преобладание крестьянского хозяйства над барским само по себе не являлось в тех условиях причиной сокращения объема сельскохозяйственной продукции. Именно во Франции, где мелкокрестьянское хозяйство очень долго оставалось основой земледелия, оно доказало свою приспособляемость, бесперебойно снабжая растущую промышленность сырьем и городское население продовольствием.

Итак, победа денежной ренты и эволюция ремесла сами по себе свидетельствуют лишь о начале разложения феодальных производственных отношений, а не о кризисе всей системы в целом. Вопрос о якобы непременном в тех условиях падении объема сельскохозяйственной продукции вследствие господства крестьянского хозяйства, весьма спорен. Но остаются убыль населения, социально-политический кризис и войны. Их отрицать никак невозможно.

Однако на современном этапе исследования проблемы нельзя считать демографические явления доказанной первопричиной кризиса, как это принято в зарубежных трудах. Слишком мало источников для каких-либо убедительных датировок и определения масштабов убыли населения. Путают расчеты и грандиозные эпидемии чумы, унесшие миллионы жизней, хотя демографическое падение началось, по мнению многих историков, значительно раньше. В тех же случаях, когда богатство сведений позволяет детально проследить историю какой-либо области или района, причиной убыли населения и всяких бедствий оказывается именно война [104].

Вопрос о том, чем именно были вызваны эти небывало затяжные и разрушительные войны, представляет, на наш взгляд, наибольший интерес при исследовании природы явлений, характерных для XIV–XV вв. Рассмотрим его подробнее.

Начало столетней войны

Падение сеньориальных доходов заметно во Франции уже в XIII в., а в XIV в. оно приняло значительные размеры. Оно было вызвано всем комплексом социально-экономических процессов. Увеличению сеньориальных поборов с крестьян был положен предел многими факторами: сокращением, а затем и исчезновением барской запашки, растущим удельным весом денежной ренты, как правило фиксированной при освобождении крестьян от личной зависимости, вытеснением феодалов с городского рынка в качестве продавцов сельскохозяйственной продукции и т. д.

Однако наиболее важным обстоятельством оказалось появление у феодалов сильного конкурента в эксплуатации крестьян — королевской власти. Мало того, что доходы от городов на территории обширного королевского домена поступали в XIII в. не сеньерам, а в казну, — государство предъявляло все растущие притязания на обложение налогами также и крестьянства и притом в масштабах всей страны. Выше было сказано о применявшихся при этом способах и о роли сословного представительства в постепенном формировании системы государственного налогового обложения податных слоев населения — горожан и крестьян. Начало этого процесса приходится как раз на рубеж XIII и XIV вв.

Положение феодального господствующего класса осложнялось еще и тем, что отлив части рыцарства и знати в заморские страны сильно сократился. Левант и Берберия (северное побережье Африки) стали с конца XIII в. недоступны. Оставались лишь Кипр, Морея (владения в Пелопоннесе) и захваченное французской анжуйской династией Неаполитанское королевство. Но и там везде французских сеньоров теснили арагонцы и венецианцы.

Кроме того, французское дворянство уже не могло предпринимать какие-либо экспедиции, полагаясь лишь на свои силы. Прошло то время, когда оно действовало на свой страх и риск, как в 1-м и 4-м крестовых походах или сопровождая в Италию Карла Анжуйского. Феодальную экспансию должно было организовать государство. Последние крестовые походы возглавил король Людовик IX. Его преемники обратили внимание не на далекий Левант, а на соседние земли на севере. Длительная борьба Капетингов с английскими Плантагекетами все больше перерастала в войну между государствами — Францией и Англией. Столетняя война была лишь последним, но самым длительным и самым тяжелым этапом этой борьбы. Ему предшествовали начавшиеся еще в конце XIII в. завоевательные походы французских королей во Фландрию. Поэтому сильное напряжение материальных и людских ресурсов для ведения войны заметно во Франции значительно раньше начала Столетней войны. В этом отношении походы Филиппа IV (1285–1314) и его преемников в конце XIII в. и в первые десятилетия XIV в. представляют для исследователей особый интерес.

Фландрия стала одним из главных объектов французских притязаний в силу многих причин. Политически она зависела от Франции лишь номинально (граф был прямым вассалом короля). Главную роль во Фландрии играли богатые сукнодельческие центры, особенно Гент, Ипр и Брюгге. С большим упорством и настойчивостью французские феодалы, от короля до рыцарей, пытались овладеть этим богатым краем. Это была феодальная экспансия: погоня за фьефами и деньгами — для сеньоров, овладение областью — для короля.

Филипп IV вмешался в ожесточенную внутреннюю борьбу во фландрских городах, встав на сторону олигархии против ремесленников. Вначале ему удалось установить в графстве свою власть, и он воспользовался ею для введения тяжелых налогов и для усиления феодальных повинностей. Это вызвало широкое народное движение в городах и селах. Французской армии пришлось воевать почти со всем населением графства, и в этой войне она была наголову разбита (битва при Куртре в 1302 г.). Французы были вынуждены очистить Фландрию; в дальнейшем Филиппу IV и его преемникам удалось удержать лишь несколько городов по южной границе.

История фландрской войны очень знаменательна. Это была первая крупная и, как показали дальнейшие события, непоправимая неудача в политике королевской власти, направленной на реальное овладение областями, номинально составлявшими французское королевство. Все прочие предприятия такого же рода могли сопровождаться временными и частными неудачами, но в итоге они всегда приносили королям победу. Однако в этих случаях речь шла об объединении французских областей под властью французского короля. Фландрия же в целом не была французской областью ни по населению, ни по языку (исключение составляла лишь пограничная с Францией территория); кроме того, у нее выработались свои особенности социально-экономического и политического развития. Богатая и самостоятельная область защищала свой политический суверенитет.

Фландрская война поглотила небывалые до того огромные денежные средства, не дав положительных результатов. Экстраординарные субсидии на войну, взимавшиеся главным образом с городов, за несколько лет возросли вдвое. Резкое увеличение государственного бюджета привело к созданию в 1303 г. нового органа центрального аппарата — Счетной палаты, ведавшей финансами.

Необходимость изыскать новые средства заставила Филиппа IV несколько раз «портить» монету, т. е. сокращать в ней долю драгоценных металлов. В ту пору это было для казны наиболее удобной формой краткосрочного государственного займа: сперва казна выигрывала от более «легковесной» монеты, затем восстанавливала прежнюю долю драгоценных металлов — чеканила «тяжелую» монету. Король подверг обложению и церковные владения, что вовлекло его в острый конфликт с папством и с французским духовенством. Одержав в этой борьбе победу, король заставил нового папу переехать в Авиньон и фактически поставил его в зависимость от себя. Благодаря этому он смог затем уничтожить своего главного кредитора — богатейший духовно-рыцарский орден тамплиеров — и конфисковать его казну.

Проигранная фландрская война означала провал намерений французского дворянства осуществить во главе с королем феодальную экспансию в Европе. Господствующий класс пытался использовать общее развитие страны лишь в своих интересах. Но необходимо подчеркнуть, что расплачивалась за эти попытки вся страна. Чтобы дать французскому рыцарству возможность попытать счастье на чужбине, все население областей королевского домена платило чрезвычайно тяжелые налоги.

Этим объясняется начавшийся еще в конце XIII в., т. е. задолго до Столетней войны, некоторый (пока еще незначительный) экономический упадок Франции, выразившийся в известном сокращении ремесленной и сельскохозяйственной деятельности. Он привел также к обострению политических противоречий между центральной властью и крупными феодалами. Они выступили в 1315 г. (после смерти Филиппа IV) с требованием восстановления своих попранных королями прав: возвращения им прежней юрисдикции и прежнего положения в Королевском совете, откуда их вытеснили советники Филиппа IV — легисты. Характерно, что баронов поддержали не только зависимые от них рыцари, но и некоторые северные города. Королю Людовику X пришлось пойти на частичные уступки и выдать несколько хартий, подтверждавших вольности провинций. Но весь центральный аппарат остался в руках правительства, да и сами уступки оказались временными.

Несмотря на проигранную фландрскую войну, правительство рассчитывало снова вмешаться во фландрские дела при наличии благоприятных обстоятельств. Его происки во фландрских городах не прекращались, и это неизбежно вело к обострению отношений, а затем и к открытому конфликту с Англией — главным поставщиком шерсти для фландрского сукноделия. Однако основная причина Столетней войны заключалась в другом.

Длительную агрессию английских феодалов во Францию следует рассматривать под тем же углом зрения, что и французскую агрессию во Фландрию, причем война (особенно на первых порах) была для Англии удачной и для многих представителей английского дворянства очень и очень прибыльной, особенно в XV в., когда французские сеньории на оккупированной территории были розданы английским рыцарям[105]. Главной целью Англии было овладение юго-западной французской областью — Гиенью (южной частью бывшей Аквитании). Гиень имела с Англией прочные экономические и политические связи[106]; без них династические и территориальные притязания английских королей оказались бы фикцией, а захватническая экспансия английских феодалов не могла бы осуществиться. Из Гиени шли в Англию вина (в огромном количестве)[107], соль, сталь, красящие вещества и т. д. Богатство крупных портов (Бордо, Ларошели) и городов по Гаронне в значительной степени зиждилось на этой прибыльной торговле. Знать и рыцарство Гиени предпочитали номинальное владычество Англии, поддерживавшей их провинциальный сепаратизм, реальной власти французского короля. Поэтому они находились в союзе с англичанами даже тогда, когда вся остальная Франция во главе с королем воевала с Англией. Сепаратистские тенденции южных городов объяснялись также тем, что прочные экономические связи между ними и северными городами, в том числе и Парижем, еще не успели сложиться. По этим причинам война Франции с Англией из-за Гиени была одновременно и войной за объединение французского государства.

На первом этапе Столетней войны[108], в 1337–1347 гг., главная цель англичан заключалась в том, чтобы обеспечить себе владение опорными пунктами во Фландрии на побережье Па-де-Кале, а также закрыть туда дорогу французам. Разбив в 1337 г. французский флот при Слейсе (около Брюгге) и уничтожив таким образом военную охрану берегов, они высадились в Нормандии, разбили при Креси (на севере Пикардии) французскую армию и взяли в 1347 г. Кале, служивший складочным местом для вывозившейся из Англии шерсти. Экономическая и стратегическая важность этого порта с прилегающей к нему территорией явствует из того, что более двух столетий Англия прилагала огромные усилия, чтобы удержать его в своих руках; Кале был взят французами лишь в 1558 г.

Достигнув своей цели на севере (однако, несмотря на поражение французов при Креси, англичане не смогли развить там свои успехи), английская армия захватила в начале 50-х годов XIV в. Гиень, не встретив серьезного сопротивления. Юго-западные области вновь вернулись под власть английского короля; наместником был назначен его сын Эдуард — «Черный Принц» (по цвету лат). Базируясь на Бордо, он стал вместе с местными рыцарями совершать грабительские набеги в центральные французские области. При возвращении из одного такого набега в 1356 г. его настигла вблизи Пуатье французская армия и он разбил ее.

Поражение французов приобрело характер национального бедствия, и на нем следует остановиться[109].

Английский отряд был невелик и обременен большим обозом с награбленной добычей. Но английская армия отличалась сплоченностью и действовала согласованно. Лучники поддержали атаку рыцарей, и все подчинялись единому командованию. Французская армия, наоборот, хотя и вдвое большая, была менее боеспособна. Она распадалась на большие отряды под руководством крупных феодалов; фактически в ней не было единого командования. Лучники и городские отряды являлись вспомогательными частями, и рыцари не считали нужным действовать с ними заодно. Словом, во французской армии, как в зеркале, отражалась недостаточная политическая сплоченность страны.

Напав на неудачно построенное французское войско, англичане вызвали такую панику, что часть французских феодалов предпочла покинуть поле боя, уведя отряды своих рыцарей. Оставшаяся часть понесла тяжелейшее поражение. Король Иоанн Добрый и около двух тысяч рыцарей попали в плен, за них был потребован огромный выкуп.

Поражение при Пуатье поставило правительство и всю страну в крайне трудное положение. Необходимо было в кратчайший срок изыскать значительные денежные средства и почти заново создать армию.

Между тем состояние государственных финансов было катастрофическим. Оно также отражало незавершенность объединения страны и недостаточную силу центральной власти и ее аппарата. Уже первые годы Столетней войны внесли большое напряжение в доходную часть бюджета, так как обычных поступлений (от домена, займов у городов и отдельных лиц, субсидий, вотируемых Генеральными Штатами, и т. д.) не хватало. Управление государственными финансами находилось в руках членов Счетной палаты и было крайне громоздким. Знатные советники, члены Королевского совета и Парижский парламент претендовали на контроль над финансами и требовали реформ. В 1346 г. финансы были переданы в руки трех аббатов крупнейших монастырей, от которых ждали более осмотрительного и осторожного управления. Но из этой реформы ничего не получилось: слишком велик был разрыв между доходами и чрезвычайными расходами на войну[110]. Борьба за контроль над финансами особенно разгорелась в 1356 г., когда после страшного военного поражения одновременно с необходимостью срочно изыскать крупные суммы для ведения войны встала настоятельная необходимость реформ.

Парижское восстание и жакерия

Развернувшиеся после битвы при Пуатье события — парижское восстание и Жакерия — придали истории трехлетия 1356–1358 гг. чрезвычайно драматический характер. Острота социальных противоречий и политического кризиса достигла в эти годы апогея и придала им исключительное значение в истории феодальной Франции.

Уже более столетия историки стремятся охарактеризовать смысл и суть парижских событий 1356–1358 гг. Мнения резко расходятся; одни считают их неудавшейся буржуазной революцией, другие — народным бунтом и т. п.[111] Несомненно, что эта проблема нуждается в дальнейшей разработке. Хотя сами события 1356–1358 гг. описаны достаточно подробно, но общая обстановка в стране и, особенно, политическая и финансовая история предшествующих лет остаются во многом неясными[112].

Военное поражение при Пуатье вызвало в городах и деревнях, помимо тревоги за будущее, большое озлобление против дворян, сдавшихся в плен или бежавших с поля боя, и против правительства, не сумевшего организовать защиту страны от врага. Поэтому, когда сын плененного короля, дофин (т. е. наследник престола) Карл созвал в октябре 1356 г. для изыскания средств Генеральные Штаты, представители городов, а они приобрели на Штатах значительное влияние ввиду ослабления дворянства после поражения при Пуатье, потребовали важных реформ и прежде всего отставки членов Королевского совета и других важнейших должностных лиц. Вместо них ведать всеми делами должна была особая комиссия из 28 депутатов Штатов, без согласия которой дофин не имел права отдавать приказы по армии, смещать и назначать чиновников. Еще более обширный план реформ был выработан Штатами в марте 1357 г. («Великий мартовский ордонанс»); согласно ему из числа депутатов избирался весь центральный аппарат, а сами Штаты собирались периодически для решения важнейших дел, вотирования и сбора субсидий.

Своеобразное двоевластие правительства и Штатов продолжалось более полутора лет. Но правительство олицетворялось почти одним дофином (ему пришлось согласиться на отставку многих членов своего совета), Штаты же постепенно превращались в орган, представлявший лишь парижскую верхушку, возглавлявшуюся купеческим старшиной (т. е. мэром Парижа) Этьеном Марселем.

Первыми откололись от «добрых городов» духовенство и дворянство, потому что вотированная Штатами субсидия в размере 15 % годового дохода ложилась главным образом на привилегированные сословия. Но после заключения перемирия с Англией в апреле 1357 г. многие провинциальные города также отказались уплачивать свои доли субсидии и перестали посылать в Париж своих депутатов. Поэтому задуманную Этьеном Марселем конфедерацию городов не удалось осуществить; Париж оказался предоставленным самому себе.

Изоляция Парижа от остальных городов объясняется недостаточно развитыми в то время связями между ними даже в пределах Северной Франции (характерно, что Штаты Лангедока поддержали не Париж, а дофина и дали ему субсидию). Парижская верхушка, игравшая на Штатах Лангдойля главную роль, выдвинула на все важные посты лишь своих ставленников, чем вызвала недовольство у членов олигархий других городов. Кроме того, обнаружилось бессилие Штатов осуществить свою финансовую реформу: назначенные ими сборщики субсидии не смогли получить деньги от привилегированных сословий, не говоря уже о многих городах; еще труднее было собрать их с разоренных войной и грабежами крестьян. В конечном счете Штатам пришлось прибегнуть к тому самому средству, которое они вначале с жаром осуждали, — к порче монеты, и это их очень сильно дискредитировало.

Первое время Этьена Марселя поддерживали широкие слои парижского населения, тяжело страдавшие от бедствий военного времени. Лишь благодаря этой опоре он достиг, наконец, победы над дофином 22 февраля 1358 г., когда вооруженные ремесленники вышли на площади Парижа, а купеческий старшина ворвался во дворец. По приказу Этьена Марселя были убиты в присутствии дофина последние его советники, а сам дофин был вынужден принять все предъявленные ему требования. Но вскоре зашаталась и эта последняя социальная опора парижской олигархии, состоявшей из богатейших купцов столицы. Они не собирались поступаться своими доходами ради облегчения налогового бремени, падавшего на народ. Характерно, что вотированная Штатами субсидия облагала мелкие доходы в большем размере, чем крупные. Правление Штатов не принесло парижским народным массам никакого облегчения. Предпринятая Этьеном Марселем попытка привлечь на свою сторону короля Наваррского Карла Злого (имевшего по женской линии право на французский престол) — с целью противопоставить его дофину — не встретила сочувствия у парижского населения, в глазах которого лишь дофин был законным правителем.

Полное подчинение дофина продолжалось всего десять дней. Ему удалось покинуть Париж, и он собрал в Компьене Генеральные Штаты из всех трех сословий Лангдойля; отсутствовали лишь парижане. Штаты дали деньги, и дофин перешел к военным действиям против столицы, подготовляя ее блокаду.

В это время, в мае 1358 г., положение усугубилось тем, что разразилась Жакерия[113].

Самое мощное крестьянское восстание в истории феодальной Франции и одно из крупнейших в Западной Европе, оно отчетливо отразило (в своих целях и в действиях восставших) особенности положения французского крестьянства в середине XIV в., сильно ухудшившегося по сравнению с XIII в., ибо от всех бедствий войны тяжелее всего страдали крестьяне[114]. Необычайно возросли государственные налоги, а феодалы попытались увеличить сеньориальные поборы. Военные поражения привели к тому, что крестьянство оказалось фактически брошенным на произвол судьбы. Его грабили не только англичане, но и любые наемные отряды (банды, как их тогда называли), в том числе и французские, рыскавшие по стране в поисках добычи. Крестьяне защищались, как могли: превращали деревенские церкви в укрепленные убежища, вооружались, оказывали грабителям упорное и порой успешное сопротивление. Кое-где это сопротивление принимало форму партизанской войны.

Стремясь сокрушить парижское восстание, дофин подготавливал блокаду столицы. Крестьяне были обязаны укреплять замки и снабжать их продовольствием. Это было последней каплей, переполнившей чашу народного терпения. 28 мая около селения Сен-Лё-д'Эссеран (в области Бовези к северу от Парижа) в стычке с дворянским отрядом крестьяне убили нескольких рыцарей. Это послужило сигналом к восстанию, которое разгорелось с необыкновенной быстротой, охватив многие области Северной Франции: Бовези, Пикардию, Иль-де-Франс, Шампань. Крестьяне одного или нескольких селений образовывали вооруженные чем попало отряды и выбирали начальника (капитана). Эти мелкие отряды сливались в один крупный, имевший своего главного капитана, и действовавший на значительной территории, но объединения таких областных отрядов не произошло. К крестьянам примкнули некоторые деревенские ремесленники, мелкие торговцы, сельские священники. Восставших называли Жаками (от клички крестьянина «Жак-простак»), но слово «Жакерия» появилось позже. Современники называли восстание «войной недворян против дворян», и это обозначение хорошо вскрывает суть движения. С самого же начала оно приняло очень радикальный характер: жаки жгли и разрушали дворянские замки и дома, убивали феодалов, стремясь «искоренить дворян всего мира и самим стать господами». Они захватывали в замках военное снаряжение и уничтожали документы со списками феодальных повинностей. Общее число восставших во всех областях достигло примерно 100 тыс.

Некоторые города открыто перешли на сторону крестьян; в других восставшие пользовались сочувствием городских низов. Парижане послали несколько отрядов и помогли Жакам в разрушении многих замков в окрестностях Парижа, поскольку это мешало дофину блокировать столицу; Но эта помощь была незначительна, и настоящий союз горожан и крестьян так и не сложился.

Наибольший размах восстание приняло в Бовези. Во главе объединившихся отрядов крестьян встал Гильом Каль, человек бывалый и знакомый с военным делом. Он назначал капитанов в отдельные отряды и рассылал в другие области приказы, запечатанные печатью с королевским гербом. На знаменах восставших был королевский герб. В этом сказались монархические иллюзии крестьянства, выступавшего против феодалов, но за «доброго короля».

Около селения Мелло крестьяне встретились на поле боя с Карлом Злым, выступившим против крестьян со своими рыцарями. Два дня враги простояли друг против друга в полной боевой готовности, и рыцари не осмелились начать сражение — их было не более 1 тыс. против 6 тыс. крестьян. Тогда Карл Злой предложил перемирие и выразил готовность сотрудничать с Жаками. Поскольку он был союзником Этьена Марселя, от которого восставшие крестьяне получали помощь, то Каль явился к Карлу, поверив рыцарскому слову и не потребовав заложников. Он предпочел вестр переговоры, так как опасался, что необученные военному делу жаки потерпят поражение в бою. Он был вероломно схвачен, и лишь тогда рыцари набросились на лишенных военачальника крестьян и жестоко их разгромили. Гильом Каль и его товарищи были подвергнуты мучительной казни. На этом восстание в Бовези прекратилось.

Но в других областях, где действовали, по большей части разрозненные, крестьянские отряды, волнения продолжались; лишь в августе было покончено и с ними. Характерно, что сил местного дворянства оказалось для этого недостаточно, потребовались королевские отряды. После подавления восстания дворянство расправилось с крестьянами чрезвычайно жестоко: казни, штрафы и контрибуции обрушились на деревни и села. Все же феодалы долго не могли забыть панического ужаса, охватившего их во время восстания, и длительное время не решались снова увеличить феодальные платежи.

Разгром крестьян означал также конец парижского восстания. В конце июня дофин с большой армией подошел к стенам Парижа. Потеряв надежду на получение помощи от других городов, Этьен Марсель согласился впустить в столицу английский отряд, приведенный Карлом Злым. Это вызвало возмущение парижан. От Этьена Марселя отшатнулось большинство его приверженцев, и 31 июля он был убит сторонниками дофина. Карл вступил в Париж и расправился с главными участниками восстания. Мероприятия Штатов были отменены, и в дальнейшем они опять стали созываться только по воле короля для вотирования субсидий на войну. В чем причины поражения парижского восстания?

Поскольку Штаты не смогли радикально изменить налоговой системы и бедный люд должен был по-прежнему отдавать большую часть своего достатка, чем богачи, они потеряли поддержку народа. Созданный Штатами аппарат для сбора субсидий был не лучше королевского, и деньги поступали так же туго, как и раньше. Рознь между городами и феодалами, имевшая на севере Франции глубокие корни, не позволила сословиям выступить совместно; действия парижан на Штатах привели к тому, что рыцари перешли на сторону дофина. Когда же Штаты потеряли также и поддержку городов, парижское богатое купечество оказалось изолированным и пошло на сговор не только с Карлом Злым, но и с национальными врагами-англичанами. Тогда и парижский народ отшатнулся от Этьена Марселя, и его дни были сочтены.

Характерен радикализм, который отличал цели и действия крестьян, стремившихся «уничтожить дворян всего мира и самим стать господами». Эти цели были в ту пору совершенно недостижимы. Но, несмотря на поражение, практически жаки пресекли чрезмерные посягательства сеньоров, и это обеспечило возможность дальнейшего развития крестьянского хозяйства. Кроме того, Жакерия способствовала известному сплочению крестьян, действовавших на значительных (по французским масштабам) территориях. Война и восстание повысили у крестьян сознание своего политического значения и веса, своего долга перед родиной, что особенно отчетливо проявилось в партизанской борьбе и достигло полного выражения на последнем этапе войны — в 1420–1450 гг.

Руководители парижского народного движения желали поставить под свой контроль управление страной. Эта цель была более достижима. Контроль сословного представительства над государственной властью практически осуществлялся (правда, в гораздо меньших размерах) в других странах. Но в XIV в. он нигде не был в руках лишь одних городов, для этого последним надо было иметь союзников в лице рыцарей. Однако именно во Франции такого рода союз был невозможен. Его исключала четкость классового и сословного деления французского общества, классическая завершенность его социальной структуры, чреватая важными последствиями в будущем.

Из бурных событий 1356–1358 гг. королевская власть извлекла многие уроки. Проведенная налоговая реформа (установление новых податных единиц), упорядочение сбора субсидий, действенный контроль над сборщиками — все эти меры были подсказаны Штатами. Немалому научило и поражение при Пуатье. Возросла роль наемных отрядов в армии: была усилена артиллерия. На пост главнокомандующего (коннетабля) был назначен в обход крупных феодалов мелкий рыцарь, талантливый полководец Дюгеклен. Все это принесло свои плоды.

Условия мира с Англией, заключенного в Бретиньи в 1360 г.[115], были очень тяжелы — Англия получила весь юго-запад, от Луары до Пиренеев. Однако уже через 15 лет за ней осталось лишь побережье между Бордо и Байонной. Избегая крупных сражений и действуя одновременно почти по всей обширной границе английских владений, французская армия постепенно оттеснила англичан к морю. Эти крупные успехи были достигнуты в результате чрезвычайного напряжения всех сил страны. Огромные расходы на войну легли тяжелым бременем на плечи народа — крестьянства и основной массы городского населения, так как привилегированные сословия и городская верхушка по-прежнему перекладывали на них главную долю платежей. Но к концу 70-х годов, когда военные действия сильно сократились, а налоги между тем продолжали расти (для уплаты долгов казны), народ уже не видел никакого оправдания этим тяготам[116]. Он ответил восстаниями, которые прокатились в 1379–1384 гг. по всей стране [117].

Начало положили южные города, так как в Лангедоке ко всем бедствиям прибавилась еще ожесточенная борьба местных крупных феодалов с королевскими наместниками. Как только в конце 1379 г. был объявлен новый чрезвычайный налог, вспыхнуло восстание в Монпелье. Ремесленники и беднота ворвались в ратушу и убили королевских финансовых чиновников, а затем обратили свой гнев против богачей — купцов и дворян, грабя и убивая их. Такие же восстания разразились в Алэ, Ниме и Клермоне. Правительству пришлось уступить и сильно уменьшить налог. Но, когда в начале 1382 г. была сделана попытка его восстановить, начались восстания в северных городах. В феврале в Руане восстали бедные ремесленники, подмастерья и внецеховая беднота; по их требованию городской совет отменил ненавистный налог. Но восставшие не сложили оружия и начали преследовать высшее духовенство, королевских чиновников, богатых купцов, ростовщиков. Часть членов городского совета бежала. Восставшие провозгласили отмену всех налогов и несколько дней были хозяевами города. Такие же восстания произошли в Амьене, Сен-Кантене, Лане, Суассоне, Реймсе, Орлеане.

Одновременно с руанскими событиями и по той же причине вспыхнуло восстание в Париже. Мелкие ремесленники и торговцы вместе с городской беднотой взялись за оружие, образовали отряды, перегородили улицы цепями, поставили стражу у ворот. Восставшие убили главного сборщика налогов и, захватив в ратуше боевые молоты (maillets — отсюда имя повстанцев raail-Iotins, «майотены») и другое военное снаряжение, стали грабить и убивать налоговых сборщиков, членов городского совета, богатых купцов и мастеров, дворян. Городская милиция была бессильна справиться с восстанием. Правительство отменило новые налоги и дало восставшим амнистию, но затем расправилось с их вождями.

Восстания были подавлены, города тяжело пострадали от репрессий и огромных штрафов, потеряли многие свои права. Характерно, что все эти восстания (равно как и последующие) начинались с выступлений против налогов, но затем сразу же следовали насильственные действия против городских властей, богатой верхушки и дворян. Ненависть народа обращалась против тех, кто был виновен в его бедствиях.

Вслед за городами пришло в движение и крестьянство. Отдельные и разрозненные выступления произошли на севере в районах Жакерии. На юге — в Лангедоке, Оверни, Пуату, Дофинэ — разразилась настоящая крестьянская война, охватившая большую, чем Жакерия, территорию и длившаяся свыше двух лет (с марта 1382 г. по июль 1384 г.)[118]. Восставшие крестьяне, к которым присоединились и многие городские ремесленники, именовались тюшенами. Восстание началось с протеста против нового тяжелого налога, но вскоре тюшены объявили себя врагами дворянства, духовенства, купцов, «всех, кто не имел шершавых и мозолистых рук», и повели с ними беспощадную войну. Очень характерно это совпадение целей тюшенов и жаков. В открытом бою вблизи Нима тюшены, как и жаки, были разбиты, но, действуя мелкими отрядами и нападая из засады, они были неуловимы. Им удалось захватить немало замков и мелких городков; даже в крупных городах (Бокере, Ниме, Нарбонне, Каркассоне) они находили приют и поддержку, так как и там народ восставал против налогов, а городская верхушка была порой бессильна подавить движение своих сограждан. Некоторых мелких дворян тюшены принудили следовать за собой, чтобы использовать их военный опыт, но у крестьян были и свои вожди, руководившие действиями и ведшие переговоры. В первой половине 1383 г. тюшены фактически были на юге господами положения, так как дворянство, разделенное распрей с королевскими наместниками, не смогло быстро объединить свои силы, а многие города помогали восставшим и впускали их к себе. Поэтому крестьянское восстание как бы объединило отдельные городские восстания, которые сами по себе разыгрывались лишь в пределах городских стен. В то же время поддержка городов была во всех отношениях очень важна для крестьян и этому обстоятельству, в отличие от Жакерии, восстание тюшенов обязано своей продолжительностью. Положение изменилось летом 1383 г., когда дворяне заставили тюшенов бежать в Севеннские и Овернские горы. Там их главные силы были разбиты в 1384 г., но отдельные отряды тюшенов действовали еще в 1390 г. На южные города и на сельское население обрушились жестокие репрессии и штрафы; все же правительству пришлось значительно снизить налоги, и в конце XIV — начале XV в. оно не рисковало их повышать.

Несмотря на малую изученность истории народных движений в XIV в., можно сказать, что их эволюция чрезвычайно ярко характеризует общие линии развития всей страны. Если Жакерия была по преимуществу антисеньориальным восстанием, то в 80-х годах все народные движения начинались как антиналоговые, а затем быстро перерастали в восстания, направленные против дворян, городской верхушки и местных представителей государственной власти, т. е. принимали очень широкий антифеодальный характер. Но и на этом этапе они не утрачивали своих первичных антиналоговых целей. Это отражало тот факт, что государственные налоги стали в эту эпоху главной тяготой для трудового люда, а вызваны они были прежде всего и главным образом войной. Характерно также, что общим итогом восстаний было уменьшение налогового бремени, т. е. известное удовлетворение требований восставших. Наконец, необходимо подчеркнуть, что восстаниями фактически была охвачена почти вся страна, кроме западных провинций.

В период ослабления королевской власти (при психически больном Карле VI — 1380–1422) началась ожесточенная усобица двух феодальных партий, во главе которых стояли дядья и опекуны короля — герцоги Бургундский и Орлеанский. Последний действовал совместно со своими родственниками, крупными феодалами юга графами Арманьяками, поэтому усобица называлась «войной бургундцев и арманьяков» [119]. Принцы королевского дома стремились к полной самостоятельности в своих апанажах (владениях, выделявшихся им из состава королевского домена)[120], а южные феодалы жаждали сохранить свою независимость, которой они добились во время Столетней войны. Обе партии наносили огромный ущерб экономике и населению страны, нещадно грабили казну и народ, а дворяне истребляли друг друга. В этой междоусобице совершенно открыто проявились узкоэгоистические классовые цели дворянства, и Франция снова легко могла стать добычей для англичан. К счастью, те были заняты грозными событиями у себя дома (восстание Уота Тайлера) и борьбой феодальных партий за английский престол. Поэтому они не отваживались на большое новое вторжение, ограничиваясь отдельными нападениями на северные и западные берега Франции.

Париж — не только столица Франции, но крупнейший торгово-ремесленный центр Западной Европы — представлял собой желанную цель для бургундцев и арманьяков. Овладение им означало завоевание политической власти в стране. Но парижское население воспротивилось этому. На созванных в 1413 г. Генеральных Штатах были высказаны резкие протесты против междоусобицы и жалобы на невыносимые злоупотребления назначенных герцогами чиновников. Однако сами Штаты были бессильны чего-либо добиться. Тогда в Париже вспыхнуло восстание[121]. Главную роль в нем играли мелкие ремесленники, подмастерья и городская беднота. По имени одного из вождей, живодера Симона Кабоша, они стали называться кабошьенами. Они требовали умиротворения страны, снижения налогов и упорядочения их сбора. Эта борьба была использована зажиточными слоями города для осуществления умеренных реформ в финансовом и судебном ведомствах, а также в армии. Однако по мере развертывания восстания бедноты против богачей умеренные слои отошли от движения. Париж был взят арманьяками, и те жестоко расправились с восставшими.

Для городских восстаний конца XIV — начала XV в. характерна еще одна черта: разрыв между верхами и низами города. Инициатива и главная движущая сила была теперь у городского плебса, а зажиточные слои и богатая верхушка непрочь были воспользоваться движениями, чтобы добиться некоторых реформ и смягчения междоусобицы. Но в то же время они были кровно заинтересованы в экономической эксплуатации плебса, и, как только его борьба начинала обращаться против богачей, имущие слои переходили на сторону королевской власти. Это позволило правительству почти полностью ликвидировать коммунальные вольности, а в дальнейшем установить действенный контроль над городами, что знаменует собой важнейший поворот в истории не только городов, но и всей страны.

Конец столетней войны

Разгул политической анархии во Франции сулил англичанам легкую победу. Как только на английском троне укрепилась династия Ланкастеров, в 1415 г. англичане снова вторглись во Францию. Генрих V высадился с войском в устье Сены и направился через Пикардию к Кале. При Азенкуре (к югу от Кале) рыцарская армия арманьяков (герцог Бургундский собирался действовать совместно с англичанами) была разбита, и снова многие французские феодалы, в том числе герцог Орлеанский, были убиты или взяты в плен. Затем англичане захватили Нормандию и Мэн. Опять, как и в 1356 г., Франция осталась без армии и без денег на войну. Наступили тяжелейшие годы в ее истории, так как междоусобица не только страшно разорила страну, но и привела к ее распаду. Герцог Бургундский стал независимым государем как в своем герцогстве, так и почти во всех восточных землях Франции[122]. Кроме того, он владел богатейшими в ту пору областями Западной Европы — Нидерландами. Фактически он превратился в совершенно независимого государя и, стремясь сохранить это положение, вступил в союз с англичанами, что было настоящей государственной изменой. Для населения Франции, сперва на севере, а потом и повсюду, бургундцы скоро стали такими же врагами, как и англичане.

После своих военных успехов англичане навязали Франции позорные условия мира (договор в Труа в 1420 г.). Она утратила национальную независимость и стала частью объединенного Англо-Французского королевства. При жизни Карла VI правителем Франции стал Генрих V, затем престол должен был перейти к сыну английского короля и французской принцессы, будущему Генриху VI. Дофин Карл (будущий Карл VII) был отстранен от наследования. Но смерть настигла Генриха V в 1422 г. в полном расцвете сил; спустя несколько месяцев умер и Карл VI. Невзирая на условия договора, Карл VII провозгласил себя королем Франции (1422–1461). Англичане и герцог Бургундский признали королем Англии и Франции десятимесячного Генриха VI, за которого стал править его дядя, английский герцог Бэдфорд.

Север Франции был оккупирован англичанами; на востоке их владения плотно смыкались с владениями герцога Бургундского. Герцог Бретонский тоже был союзником англичан. Территория Карла VII была сведена к провинциям, расположенным в центре страны, на юге (Лангедок) и на юго-востоке (Дофинэ). Королю принадлежала также провинция Пуату на Бискайском побережье, зажатая между Бретанью и английскими владениями вокруг Бордо. По размеру королевские земли были значительны, не уступая территории, занятой самими англичанами (т. е. без бургундцев). Там было много богатых городов, оказывавших в войне неоценимую помощь деньгами и людьми. Но в целом территория короля была менее компактна, слабее населена, менее плодородна (за вычетом нескольких областей) и хуже связана путями сообщения, чем владения его врагов. Из трех главных в ту пору властителей французской земли Карл VII был самым слабым еще и потому, что ресурсы для борьбы с врагами он был вынужден черпать только из своих земель, в то время как к услугам англичан были еще и ресурсы самой Англии. Герцог Бургундский также располагал богатыми областями и городами за пределами Франции. Но в такой длительной войне, когда на карту было поставлено существование Франции как независимого национального государства, действовали и другие факторы, сыгравшие немалую роль в освобождении страны.

Одним из них была политика англичан на завоеванных землях. Генрих V сразу же принялся раздавать французские фьефы английским рыцарям и баронам, а некоторые порты в Нормандии заселил только англичанами. В результате для потерявших свои владения французов было только одно средство вернуться в родные пределы — борьба до победы.

Еще более важным фактором стало народное сопротивление, вызванное чрезвычайно тяжелым положением населения оккупированной территории. Новые сеньоры неукоснительно взимали все феодальные поборы, новые власти взыскивали контрибуции и налоги, военные действия до крайности разорили сельское хозяйство. Малейшее неповиновение англичане карали самым свирепым образом.

Партизанская война началась чуть ли не сразу после вторжения и разгоралась все больше и больше. Она была очень эффективна по следующей причине. Английская стратегия завоевания заключалась в продвижении с опорой на линию частых пограничных крепостей, которая постепенно отодвигалась все дальше к югу. Однако из-за действий партизан гарнизоны приходилось держать и в тех крепостях, которые оказывались удаленными от линии фронта. В итоге все владения англичан были усеяны крепостями с гарнизонами, что требовало значительного рассредоточения их военных сил.

Особенный размах партизанское движение приобрело после смерти Генриха V в 1422 г., когда Бэдфорд перестал получать помощь из Англии и принялся нещадно грабить оккупированные области. Французское население ответило отчаянной борьбой. Неуловимые партизанские отряды, находившие у крестьян помощь и поддержку, хотя это грозило жестокими казнями, подрывали владычество англичан. Те уже не рисковали передвигаться иначе как многочисленными и вооруженными до зубов отрядами, порой они даже не осмеливались покидать свои крепости. Многие из занятых городов находились в тайных сношениях с Карлом VII. В Париже и в Руане были раскрыты заговоры против англичан, их власть подтачивалась и на окраинах, и в крупнейших городах. Налоги поступали плохо, гарнизоны крепостей превратились в отряды карателей. Плану Бэдфорда — прочно обосноваться в Нормандии и в прилегающих областях — грозил провал. Из захваченной территории ему не удавалось извлечь средства, достаточные даже для успешной борьбы с партизанами. Выход можно было найти лишь в дальнейшем победоносном продвижении, в захвате новых, еще не столь разоренных областей. С этой целью и было задумано взятие Орлеана. Он непосредственно примыкал к английской территории, и многие города по Луаре уже были заняты англичанами. Поэтому его можно было быстро окружить и взять, если не штурмом, то измором. В начале октября 1428 г. небольшая армия, состоявшая из прибывших наконец из Англии отрядов и сил, собранных по нормандским гарнизонам, прибыла под Орлеан и начала возводить вокруг него осадные укрепления.

Весть об этом ужаснула всех французов. Орлеан был первоклассной по тем временам крепостью и большим городом — овладеть им было нелегко. Но, взяв его и перейдя Луару, англичане не встретили бы на своем дальнейшем пути сильно укрепленных городов. В случае же, если бы с юго-запада к ним навстречу двинулись английские силы из Бордо, то королевские войска, зажатые с двух сторон, оказались бы в трудном положении. К тому же они вообще не могли быть многочисленны: в недавней битве при Вернейле (в августе 1424 г.) пятнадцатитысячная французская армия понесла не менее тяжкое поражение, чем за девять лет до того при Азенкуре. Орлеану надо было немедленно оказать помощь. В это крайне опасное для Франции время крестьянская девушка Жанна д'Арк сумела возглавить борьбу народа с иноземными захватчиками и добиться решительного перелома в войне[123].

Жанна д'Арк родилась в 1412 г. в местечке Домреми на самой границе Франции с Лотарингией. К 1428 г. война докатилась и до этой окраины. Как и все французские патриоты, Жанна тяжело страдала, видя бедствия, обрушившиеся на родину. Постепенно в ней зрело убеждение, что она должна отправиться к Карлу VII и стать во главе армии, чтобы изгнать англичан из Франции. Весть о начавшейся осаде Орлеана заставила ее решиться на этот шаг. Она явилась в ближайший городок Вокулёр, сумела добиться помощи от жителей и коменданта замка. Через занятые англичанами и бургундцами области она добралась до Шинона, к Карлу VII. Народ везде уже знал о ней и ее обещаниях и верил в нее. Ее поставили во главе армии, окружив лучшими и испытанными военачальниками. Они также поверили в нее, видя ее удивительные успехи и наблюдая энтузиазм, который отважная и великодушная девушка зажигала в сердцах воинов. Жанна быстро усвоила несложную тактику того времени, а ее большой природный ум и острая наблюдательность помогали ей ориентироваться в обстановке. Кроме того, она всегда была впереди всех в самых опасных местах, а за ней бросались туда же и воины.

В конце апреля Жанна прибыла с армией в Орлеан. Английская армия была недостаточно велика, чтобы окружить город плотным кольцом, и укрепления под городом отстояли довольно далеко друг от друга. За четыре дня эти форты были поодиночке взяты французами, и 8 мая — день этот и теперь празднуется в Орлеане — англичане ушли. Победа под Орлеаном имела огромное значение. Это была первая большая победа после многих поражений и долгих лет национального унижения. По всей стране прокатилась слава о Жанне.

После взятия крепостей на Луаре, Жанна отправилась с Карлом VII в Реймс, где состоялась торжественная коронация. Это был факт огромного морально-политического значения: у французов был теперь свой законный государь, воплощавший национальный суверенитет не только в глазах народа, но и во мнении государей и населения других стран Европы.

Слава Жанны возросла необычайно. Народ, города, армия видели в ней не только спасительницу родины, но и руководителя. Ее мнения спрашивали по самым различным поводам. Ее необыкновенная популярность отодвигала в тень не только советников короля, но и его самого. Поэтому Карл VII и его ближайшее окружение стали проявлять к Жанне все больше недоверия.

В мае 1430 г. в стычке под Компьенем, куда Жанна явилась, чтобы выручить осажденный бургундцами город, она была захвачена в плен. Герцог Бургундский продал англичанам свою пленницу за 10 тыс. золотых, и в конце 1430 г. Жанну перевезли в Руан. Инквизиционный суд, в котором судьями были французы — ставленники англичан, обвинил ее в ереси и колдовстве. Покинутая всеми Жанна мужественно защищалась, пыталась бежать. Англичанам нужно было во что бы то ни стало осудить ее как колдунью — тогда коронация Карла VII потеряла бы свое значение; 30 мая 1431 г. Жанна погибла на костре[124].

Но дело, начатое ею, не погибло. Французская армия одерживала одну победу за другой, и герцог Бургундский перешел на сторону сильнейшего: в 1435 г. он заключил союз с Карлом VII.

Была создана постоянная оплачиваемая армия и реформирована налоговая система: вместо временных субсидий были введены постоянные прямые и косвенные налоги. Вскоре англичане потеряли Париж, Руан, Нормандию, Бордо — и на этот раз навсегда (лишь Кале остался в их руках вплоть до 1558 г.). В 1453 г. кончилась война, стоившая французскому народу неисчислимых жертв, но именно народу принадлежала главная роль в изгнании англичан.

Война была для Франции тяжелейшим бедствием. Она нанесла тяжелый урон экономике страны. Немало деревень исчезло, многие пахотные земли запустели. В городах уменьшилось число ремесленников, сократилась местная и дальняя торговля, таяли купеческие капиталы. Сильно поредевшее население бежало из разоренных областей, ища пристанища в незатронутых войной местах и даже за границей (во Фландрии, Лотарингии). Особенно пострадали северо-восточные провинции; долго еще они разительно отличались от соседней богатой Фландрии и лишь через 20–30 лет снова достигли уровня, на котором находились в начале XIV В.

Возрождение Франции

По мере освобождения занятой англичанами территории уже к концу 30-х и в 40-х годах началось возрождение Франции. После окончания войны для сельского хозяйства и ремесла создались почти нормальные условия. Однако запустение многих жизненно важных районов на севере было настолько значительным, что правительство было вынуждено принять срочные меры. В 1451 г. король освободил на восемь лет от уплаты налогов тех крестьян, которые вернутся на свое прежнее местожительство, сеньоры, чьи земли запустели и почти не приносили дохода, звали к себе крестьян, предоставляя им землю в наследственное держание за низкий и неизменный ценз или за ¹/_б-¹/₁₂ урожая, причем держателям предоставлялось право распоряжения землей. Но как только жизнь наладилась, сеньоры и правительство перешли в наступление на крестьян. За сеньорами было закреплено право собственности на запустевшие земли. Они воспользовались этим, чтобы захватить в полную собственность часть общинных угодий, принадлежавших сельским коммунам. Они пытались возобновить отмершие баналитеты, повысить ценз и другие поборы. Крестьяне вели с сеньорами упорную борьбу. Сельские коммуны, очень окрепшие во время войны, когда деревни были зачастую брошены на произвол судьбы и крестьянам приходилось прибегать к вооруженной самозащите, оказались действенной силой. Их выборные ведали теперь также и раскладкой и сбором налогов. Сплоченность крестьян в коммунах помогла противостоять попыткам сеньоров увеличить феодальный гнет; ценз остался неизменным, а прочие поборы повысились лишь в незначительной мере.

Однако начавшееся с 40-х годов укрепление центральной власти принесло крестьянам новые тяготы. За 22 года правления короля Людовика XI (1461–1483) одна королевская талья, уплачивавшаяся преимущественно крестьянами, повысилась более чем в три раза. Налоги разоряли малоимущие слои деревни и тяжело ложились на крестьянство в целом. Лишь к концу XV в. благодаря росту посевных площадей и трудолюбию крестьянства к Франции вернулось известное изобилие. В урожайные годы зерно вывозилось в Англию, Нидерланды, Испанию, непрерывно рос экспорт высококачественных вин. По-прежнему все это означало рост продуктивности именно крестьянского хозяйства, ибо феодалы теперь почти полностью превратились в земельных рантье.

Ремесло возродилось быстрее; к тому же Людовик XI, стремясь к развитию экономики страны, покровительствовал городскому ремеслу и городам, особенно поощряя такие отрасли, как шелкоткачество, металлургию и металлообработку, книгопечатание, производство стали, изготовление легких шерстяных тканей (более дешевых, чем сукно, и оттеснявших его на второй план) и т. д., предоставляя различные льготы и привилегии, выписывая специалистов из Германии и Италии. Он приложил много усилий для того, чтобы укрепить цеховую систему, но исключительно из фискальных соображений, ибо звание мастера покупалось у короля. В этих целях он распространил ее и на многие южные города, где до того господствовало свободное ремесло. В его экономической политике[125], особенно в области таможенных тарифов, уже проступали черты будущего меркантилизма, но в основном она была направлена на то, чтобы страна не тратила денег на импорт ценных изделий, а производила их сама, что сокращало вывоз за границу драгоценных металлов, особенно золота.

Вторая половина XV в. была для Франции периодом расцвета ярмарок — общефранцузских, провинциальных, местных, — игравших большую роль в развитии общенационального рынка. Обеспечивая постоянные торговые связи между отдельными частями страны, ярмарки способствовали развитию хозяйственной специализации провинций. Крупная оптовая торговля велась на лионских и нормандских (в Руане и Кане) ярмарках; затем товары перепродавались на ярмарках местного значения. Очень выросло значение Лиона как крупнейшего торгового центра, связывавшего северные области с южными, и средоточия итальянских и немецких банкиров, ссужавших деньги французским королям[126]. Наряду с иностранными банкирами начали действовать и французы; стала налаживаться система кредитования государства. Еще при Карле VII крупные займы предоставлял правительству богатейший купец Жак Кёр, наживший огромное состояние на торговле с Левантом, эксплуатации рудников и откупе налогов.

Людовик XI сохранил торговые привилегии и полное самоуправление важнейших портов Атлантического побережья — Бордо и Ларошели. Расцвела морская торговля, в которой главным образом и складывались крупные купеческие капиталы. Французские купцы и мастера крупнейших цехов сильно разбогатели.

После полувека феодальной усобицы возобновился процесс укрепления королевской власти, служившей в ту пору оплотом национального единства и государственного суверенитета. Но принцы королевского дома, крупные сеньоры южных областей и особенно герцоги Бретонский и Бургундский, которые были полными государями в своих владениях, пытались этому противодействовать. В 1465 г. они образовали «Лигу общественного блага» и первыми открыли военные действия, провозгласив демагогическое требование уничтожения налогов; они надеялись использовать недовольство городов и крестьянства усилением налогового гнета. Главой Лиги был герцог Бургундский Карл Смелый, чьи владения еще больше возросли за счет северных нидерландских провинций и областей по Рейну. Теперь так называемое Бургундское государство охватывало кольцом весь северо-восток Франции почти до Лиона и включало чисто французские области: герцогство Бургундское, Нивернэ, Пикардию.

Лигу поддерживала часть зависимого от ее членов среднего и мелкого дворянства, а также городские власти некоторых городов, находившихся на территории принцев. Большую роль во время междоусобицы сыграл Париж[127]. Когда войска Лиги подошли к столице, то основная масса парижан оказалась на стороне короля и не допустила вступления принцев в город. Однако значительная часть столичного духовенства, чиновничества и купечества колебалась и прислушивалась к обещаниям Лиги вернуть им в полном объеме муниципальные права, незадолго до того отобранные королем. Эта позиция верхов Парижа ослабила Людовика XI и заставила его подписать в конце 1465 г. тяжелые условия мира, предоставившие членам Лиги самостоятельность в их владениях. Но вместе с тем король получил передышку в борьбе и воспользовался ею для укрепления союза с городами и разъединения своих врагов. Это позволило ему привести к покорности крупных сеньоров.

Теперь главная политическая задача заключалась в подчинение Карла Смелого. Она оказалась очень трудной и потребовала больших расходов и дальновидной дипломатии, в которой Людовик XI был очень искусен. Наличие «Бургундского государства» препятствовало завершению территориального, экономического и культурного объединения Франции в национальное государство. Потерпев неудачу в военных действиях против Карла Смелого, Людовик XI перешел к политике активной поддержки его врагов — лотарингцев, швейцарцев, фландрских городов, что ему полностью удалось. Смерть герцога в 1477 г. в битве с швейцарцами и лотарингцами при Нанси позволила Людовику XI воссоединить с Францией Пикардию, Нивернэ и герцогство Бургундское. Графство Бургундское (Франш-Контэ) и Нидерланды остались у дочери Карла Смелого Марии, вышедшей замуж за Максимилиана Габсбурга, сына германского императора (эти владения послужили в XVI в. основой для формирования империи Карла V Габсбурга, а борьба за них явилась одной из причин войн Франции с Габсбургами).

В 1481 г. к Франции был присоединен Прованс с крупнейшим средиземноморским портом Марселем, уже давно игравшим большую роль в торговле французских купцов с Левантом, Италией, Испанией и северным побережьем Африки. В итоге к концу правления Людовика XI территориальное объединение страны в национальное государство с крепкой центральной властью было в основном завершено, но необходимо отметить что южные и восточные области выговорили себе при присоединении значительные привилегии политического и налогового характера. Поэтому до настоящего административного, судебного и финансового единообразия было еще далеко.

Для успешного развития культуры в XIV — первой половине XV в. не создалось благоприятных условии: воина нарушила нормальную деятельность школ и университетов, в городах не было спокойствия. Однако культурная жизнь возрождалась, как только наступали более или менее длительные перерывы в военных действиях. В последние годы правления Карла V появилось немало переводов латинских античных авторов на французский язык, во Францию начали проникать произведения итальянских гуманистов. Король собрал превосходную библиотеку[128], ему подражали знать и богатые горожане.

Обострение классовой борьбы и тяжелая война с Англией выразительно сказались на содержании исторических произведений. Расширился круг их авторов: большинство хроник были в ту пору написаны не в монастырях или епископских дворцах, а горожанами и мелкими рыцарями. Стал более свободным характер изложения; хронисты писали обо всем, что привлекало их внимание, и шире давали волю проявлению симпатий и антипатий; поэтому в их трудах отчетливо выражены интересы отдельных социальных слоев[129]. Все хроники, мемуары, дневники и т. п написаны на французском языке, а те хроники, что писались еще по-латыни, были в большинстве случаев переведены. Число дошедших до нас списков хроник XIV–XV вв. очень велико — их усердно читали и переписывали, и это свидетельствует о возросшем интересе французов к истории своей страны. Наиболее важные исторические произведения XIV в. принадлежат Фруассару, Жану де Венет и канцлеру Пьеру д'Оржемон; в конце XV в. появились знаменитые мемуары Филиппа Коммина.

Фруассара называют «певцом рыцарства» — и. действительно, в его многотомной хронике французское дворянство изображено необыкновенно живо и красочно. Он подробно описал военные действия, ездил осматривать поля сражений, расспрашивал полководцев и рядовых рыцарей. К восставшим крестьянам и горожанам он питал ярую ненависть, и его описание Жакерии насквозь фальсифицировано. Зато в хронике Жана де Венет имеются замечательные сведения о тяжелых бедствиях народа (к которому автор относился с искренним сочувствием), о Жакерии и о последовавших за ней жестоких репрессиях. Труд д'Оржемона охватывает 50-80-е годы XIV в. и содержит наиболее полную сводку событий этого бурного периода, составленную с политических и идеологических позиций королевской власти. Мемуары Коммина начинают новую эпоху во французской историографии. Этот труд долгое время считался непревзойденным по четкости мысли и превосходному языку. Он был переведен на многие европейские языки и служил своего рода руководством для государей и политических деятелей, черпавших из него уроки политической мудрости и поведения. Многие суждения Коммина о причинах тех или иных событий, о роли, мотивах и интересах государственных людей его времени и т. д. подтверждаются историками в наши дни.

Среди десятков поэтов XIV–XV вв. крупнейшие — принц Карл Орлеанский и бродяга Вийон, два социальных полюса, олицетворяющих собой два важнейших направления — дворянское и народное — во французской литературе. Эти направления сложились задолго до XIV–XV вв. и получили свое наиболее яркое воплощение в XVI в.

Война нанесла большой ущерб памятникам архитектуры, многие соборы, церкви, дворцы были повреждены или разрушены. Их восстановление не привело к полной реконструкции былого облика: развилась так называемая пламенеющая готика — особый стиль архитектуры, скульптуры и витражей. При сохранении прежних принципов строительства, в этих зданиях особенно виртуозно оформлены своды, а башни, порталы и розы украшены необыкновенно пышно и изысканно. В таком же стиле стали строить дворцы в городах (например, дом Жака Кёра в Бурже), а загородные замки постепенно превращались из крепостей в летние резиденции.

Расцвет французского искусства во второй половине XV в. дает основание говорить об этом периоде как о раннем французском Возрождении. Станковые картины, главным образом портреты, рисунки, миниатюры рукописей свидетельствуют о крупных достижениях в воспроизведении реального мира, в области перспективы, колорита, света и пространства. Знаменитые мастера — Фуке, Мармион, король Ренэ Анжуйский и многие другие — создали в ту пору подлинные шедевры французской национальной живописи. Французскую скульптуру конца XV в. можно поставить в ряд с лучшими образцами тогдашнего итальянского искусства. Расшифрованные недавно нотные записи познакомили с прекрасной музыкой — хоралами, песнями и т. д.

К концу XV в. во Франции было 15 университетов; вместе с Парижским славились университеты в Орлеане (юридический факультет) и в Монпелье с его знаменитым медицинским факультетом. Труды университетских профессоров по математике, астрономии, физике и медицине стали в наши дни предметом тщательного изучения, и специалисты отмечают накопление знаний и подъем рационалистической мысли.

Рост школ и университетов, огромное число дошедших до нас рукописных книг XV в., а после 1470 г. — и печатных, свидетельствуют как о расширении слоя образованных людей, так и о значительном распространении грамотности, в первую очередь среди городского населения. Но школы были также и в деревнях; хотя с несравненно более узким кругом образования, они все же давали части крестьянства начатки грамоты.

На рубеже XVI в. во Франции началось зарождение капиталистического уклада. Каковы же основные итоги предшествовавшего шестисотлетнего развития?

Производительные силы достигли своего максимального в условиях феодализма предела. Были освоены все земельные площади, пригодные для земледелия и скотоводства, страна покрылась густой сетью городов. Сельское хозяйство и ремесло в общем удовлетворяли нужды многомиллионного населения (Франция была тогда самой населенной страной Западной Европы); ввозились лишь восточные пряности и отчасти шелка. Вино, зерно и другие продукты питания экспортировались. Благодаря торговым связям были заложены основы внутреннего рынка.

Производственные феодальные отношения исчерпали свои прогрессивные возможности и вступили в первую фазу разложения. В деревне решительно преобладало мелкое хозяйство лично свободных крестьян, плативших денежную ренту. В некоторых цехах подмастерья превращались фактически в наемных рабочих, многие купцы и мастера ведущих отраслей ремесла обладали большими по тому времени капиталами.

Как в экономической, так и в политической сферах господствующий класс понес к концу XV в. значительный ущерб, однако феодализм пустил во Франции столь глубокие корни, что для полного его изживания и разрушения понадобилось еще три столетия. Большие потери понесла к концу XV в. феодальная знать. Le политические прерогативы в значительной степени перешли к усилившейся королевской власти — абсолютизм был не за горами.

В XVI век Франция вступила как самое крупное из централизованных государств Западной Европы, обладавшее богатой и разнообразной духовной культурой, носившей ярко выраженные национальные черты.