История Италии. Том I

Сложной и противоречивой была история Италии в XVIII столетии. Это период наиболее глубокого упадка страны и в то же время начала нового подъема. Разлагаются господствующие феодальные отношения, и вновь зарождаются капиталистические, приходит в упадок феодальная аристократия, и буржуазия начинает набирать новые силы. Рутина и оцепенение в культурной жизни сочетаются с подъемом прогрессивного просветительского движения.

Не удивительно, что споры вокруг оценки XVIII века не умолкают по сей день. Довоенная итальянская буржуазная историография видела в XVIII веке лишь предвосхищение национального единства и политической свободы. Основной упор делался на изучение политики "просвещенного абсолютизма" и просветительского движения, в чем и усматривался генезис Рисорджименто.

За последние два десятилетия была доказана несостоятельность этой концепции. Не без влияния марксистской исторической науки ученые Италии обратились к социально-экономическим процессам XVIII в., до недавнего времени почти вовсе не изученным, и доказали, что именно в развитии капитализма и кроются корни Рисорджименто.

Но до сих пор остается открытым вопрос о том, когда после упадка начался новый подъем. Некоторые ученые указывают на оживление экономической жизни уже во второй половине XVII в. (С. Романо, Э. Серени), другие относят эти явления ко всему XVIII в. (Дж. Канделоро), третьи считают первую половину XVIII в. преимущественно эпилогом старого (Г. Куацца). Учитывая, что оживление экономической жизни до второй половины XVIII В. относится лишь к очень ограниченной части Италии, приходится согласиться с П. Виллани, который говорит, что "по крайней мере вплоть до второй половины XVIII в. новые силы и новые формы не выступают в той необходимой степени, чтобы можно было говорить о всеобщем движении, которое охватывает не тот или другой территориальный или производственный сектор, но все итальянское общество"[575].

Изменения в политической карте Италии

В первой половине XVIII в. Италия вновь оказалась втянутой в водоворот дипломатической борьбы и военных столкновений. Борьба великих держав за гегемонию в Европе проявилась в целом ряде кровопролитных войн. Военные действия, происходившие в значительной мере на территории Италии, принесли не только новые страдания ее населению и новые препятствия на пути ее развития, но привели также к немаловажным изменениям в политической карте Италии и в расстановке политических сил страны.

Война за испанское наследство (1701–1714) между Францией и Испанией, с одной стороны, и Австрией. Англией и другими государствами, с другой, положила конец испанскому владычеству в Италии. Место Испании заняла Австрия, в руки которой перешли Миланское и Мантуанское герцогства, Неаполитанское королевство, бывшие испанские владения в Тоскане и остров Сардиния. Единственным итальянским государством, сумевшим извлечь пользу из этой войны, было Савойское герцогство, которое расширилось за счет Монферрата и ряда других земель и приобрело также Сицилию. Герцог Виктор Амедей получил королевскую корону.

Испания, однако, не желавшая мириться с потерями, вскоре возобновила военные действия. Хотя она и потерпела поражение, карта Италии была вновь перекроена. По Гаагскому мирному договору 1720 г. Сицилию присоединили к Неаполитанскому королевству. Австрия отказалась от Сардинии в пользу Савойи, которая впредь стала называться Королевством Сардинии.

Но борьба между испанскими Бурбонами и австрийскими Габсбургами за господство в Италии продолжалась.

Начавшаяся в скором времени война за польское наследство (1733–1735 гг.) вновь дала Сардинскому королевству, привыкшему присоединяться к той группировке, которая имела наибольшие виды на успех, территориальные приобретения. По Венскому мирному договору, корона Неаполитанского королевства и Сицилии (Королевства Обеих Сицилий) перешла от Австрии в руки Карла Бурбонского, сына испанского короля. Парма же и Пьяченца, отнятые у Бурбонов, попали под непосредственное господство Австрии. Одновременно было решено, что после смерти последнего представителя династии Медичи (он умер в 1737 г.) Тосканское великое герцогство перейдет к герцогу Лотарингскому, супругу Марии-Терезии Австрийской, ставшей в 1740 г. императрицей. В Вене также приняли решение, чтобы короны обеих Сицилий и Тосканы не объединялись с коронами Испании и Австрии.

В 1740 Г. началась война за австрийское наследство, длившаяся вплоть до 1748 г. Против императрицы Марии-Терезии, поддержанной Англией и Россией, выступили Франция, Испания, Пруссия и ряд немецких княжеств, а также Сардиния, которая, однако, в скором времени переменила фронт. Опять иностранные войска исходили вдоль и поперек итальянские земли: Пьемонт, Парму и Пьяченцу, Миланское герцогство вновь охватило пламя войны.

Аахенский мирный договор 1748 г. признал права Марии-Терезии на австрийский престол, за что императрице пришлось примириться со значительным сокращением своих владений в Италии. Она потеряла Парму и Пьяченцу, которые перешли в руки Бурбонской династии. Территория Миланского герцогства была уменьшена. За его счет вновь расширило свои владения королевство Сардинии; его восточные границы доходили теперь до реки Тичино. Под непосредственной властью Австрии осталось, таким образом, лишь значительно уменьшенное по объему Миланское государство с присоединенной к нему уже прежде Мантуей (Австрийская Ломбардия).

На этом кончилась бурная военно-политическая борьба первой половины XVIII в., и почти на полстолетия в Италии наступил мир, если не считать событий на Корсике. Впервые в 1738 г., а затем вторично в 1755 г. корсиканский народ восстал против генуэзского господства. Не будучи в состоянии собственными силами подавить восстание, Генуя передала Корсику Франции. Несмотря на отчаянное сопротивление островитян, Франция уже в 1769 г. упрочила свое господство над Корсикой.

На протяжении указанного периода Италия служила только разменной монетой в руках великих держав, которые кроили и перекраивали границы ее государств, свергали и назначали правителей по собственному усмотрению. Никто из них не задумывался над интересами и нуждами итальянского народа.

Лишь Сардинское королевство по-прежнему проводило более или менее самостоятельную политику. Ловко играя на противоречиях противников и примыкая то к одной, то к другой из воюющих сторон, оно сумело каждый раз оказываться в лагере победителя, извлекая из этого немаловажные выгоды для себя.

Это, однако, не дает еще права говорить о национальной и патриотической политике данного государства, как часто делалось в довоенной буржуазной историографии Италии. Совершенно справедливо Дж. Канделоро подчеркивает, что успехи Сардинского королевства зависели не только и даже не столько от политики ее правителей, сколько от того, что Франция и Австрия, заинтересованные в существовании этого буферного государства, заботились главным образом о том, чтобы оно не попало в руки противника. Одновременно они следили также и за тем, чтобы Сардинское королевство не стало чересчур сильным[576].

Остальные итальянские государства бездействовали, и с ними никто не считался. Так, во время войны за австрийское наследство войска воюющих держав свободно проходили по территории Венеции и Папского государства, несмотря на официально объявленный ими нейтралитет.

Но если правители мирились с позорной ролью безмолвных пешек в руках вершителей судеб Италии, итальянский народ не хотел безропотно переносить лишения и страдания, причиненные войной. Наиболее наглядно об этом свидетельствует восстание генузэцев против австрийских оккупантов в 1746 г. В ответ на тяжелый налоговый гнет, на грабежи и издевательства австрийцев восстали городские ремесленники и рабочие. Город покрылся баррикадами. После пятидневных кровопролитных боев австрийцы отступили. Генуя вновь обрела свободу. Но временное народное правительство, провозглашенное восставшими, не сумело удержать власть; вскоре господство генуэзской аристократии возобновилось.

Итоги почти 50-летнего периода войн имели немаловажное значение для дальнейшей истории Италии. Прежде всего было ликвидировано испанское владычество. Правда, оно сменилось австрийским, однако непосредственное австрийское господство распространялось только на небольшую Австрийскую Ломбардию, а другие части Италии, и прежде всего Тоскана, Королевство Обеих Сицилий и Парма, находились лишь под большим или меньшим ее влиянием. К тому же как Габсбурги, так и Лотарингская и Бурбонская династии проявили впоследствии значительно больше понимания конкретных условий итальянской действительности, нежели прежние правители. Не следует, конечно, преуменьшать тяжесть иноземного гнета во второй половине века, но нельзя и не признать, что условия для развития стали более благоприятными, чем прежде.

Второй важнейший итог периода войн — усиление Сардинского королевства — самостоятельного итальянского государства, существование которого сыграло определенную роль в развитии национального самосознания итальянского народа.

Наконец, ослабление Папского государства оказало благоприятное влияние на дальнейшее политическое и культурное развитие Италии. Не случайно Грамши писал, что "период с 1748 по 1815 г. имел огромное значение для подготовки объединения, или, точнее, для развития элементов, которые должны были привести к объединению"[577].

Экономическое развитие

Экономический и политический упадок, феодальная реакция во всех формах ее проявления, иноземное владычество, длившееся уже более 100 лет, довели итальянский город и деревню в первой половине XVIII в. до печального состояния. Замерла некогда кипучая торгово-промышленная деятельность. Из 5 предприятий сукнодельческой промышленности, существовавших в Милане в 1682 г., 2 закрылись в 1714 г., а 3 остальных дали лишь очень незначительную продукцию. Из 744 ткацких станков, действовавших в 1722 г. в шелковой промышленности Милана, к 1738 г. остались всего 340. Исчезло сукноделие в Комо, а флорентийское шелкоделие середины XVIII в. могло обеспечить работой не более тысячи человек. Отсутствие капиталов, деловой активности и инициативы, строгие цеховые нормы, государственная регламентация мешали техническому прогрессу и лишали Италию возможности конкурировать с далеко опередившими ее соседними странами. Промышленность Италии, преимущественно на уровне ремесленного производства, обеспечивала лишь местные нужды.

В аналогичном положении находилась торговля. Плохое состояние дорог, бесконечное количество таможенных преград (в одном Неаполитанском королевстве было 367 таможенных застав), многочисленные и разнообразные системы денег, мер и весов, государственные монополии, страшная бедность населения не только препятствовали складыванию единого внутреннего рынка, но и мешали дальнейшему укреплению региональных рынков.

Прекратилась международная торговля Венеции. После 1720 г. ни одно голландское или английское судно не появлялось у причалов Венеции, а венецианские корабли лишь изредка навещали порты Леванта. Соседние портовые города, в первую очередь Триест, заняли место прежней королевы морей на Адриатике. В 1750 г. венецианские купцы отметили, что для них торговля с Западом перестала существовать, а торговля с Востоком доведена до такого состояния, что еле удовлетворяет потребности города.

Международное значение сохранил лишь тосканский порт Ливорно, оставшийся своеобразным мостом, по которому Италия сохранила связь с Европой и Левантом.

Единственным городом, в котором обнаруживалось известное оживление деловой жизни, была Генуя. Ее банкиры продолжали свою традиционную деятельность как в основных центрах Италии, так и за ее пределами. Однако финансовая активность Генуи являлась лишь пережитком прошлого. Новое же заключалось в том, что оживился ее порт, который начал успешно соперничать с Ливорно. Генуэзские корабли стали заходить в порты Испании, Северной Африки и Турции.

Следует также отметить известные успехи промышленности Пьемонта, где расширилось производство шерстяных и шелковых тканей и ряда других изделий. Однако в целом промышленность Пьемонта находилась еще на крайне низком уровне.

Италия была типично аграрной страной, сырьевым придатком более развитых стран. Не случайно она экспортировала теперь главным образом рис, шелк-сырец и прочие сельскохозяйственные продукты. Но сельское хозяйство находилось на таком же низком уровне, что и промышленность.

Продолжалась начавшаяся уже в предыдущие века концентрация земли в руках светских и духовных феодалов. Так, в Неаполитанском королевстве одному только духовенству, составлявшему 4 % населения, принадлежала ⅓ всей земли. В Сицилии в руках местных баронов находились 9/10 всей земельной площади, а в Северной Италии духовенству и дворянству принадлежали ⅔ обрабатываемых земель. Размеры земельных владений отдельных дворянских семей составляли много тысяч гектаров, а в Папском государстве были и такие (например, Боргезе), которым принадлежало по 20 тысяч гектаров.

Никаких изменений в формах эксплуатации этих земельных владений не произошло. Латифундии Юга Италии, Сицилии и Папского государства находились фактически в полном распоряжении крупных арендаторов, которые, однако, не применяли новых методов обработки земли и ничего не изменили в существовавших здесь типично феодальных производственных отношениях. Их появление в качестве посредников между землевладельцами и крестьянами привело лишь к еще большей эксплуатации последних. В Папском государстве, например, арендаторы брали с крестьян до ⅔—¾ урожая. Отсутствие интереса землевладельцев к сельскому хозяйству и их полный абсентеизм, хищническое отношение к земле со стороны арендаторов, заинтересованных лишь в легкой и быстрой наживе, привели сельское хозяйство в плачевное состояние. Примитивные орудия труда и устарелые методы работы, застой производственных отношений и крайне низкая продуктивность — все это характеризует сельское хозяйство южной части Италии. Много земель заросло кустарником, было заболочено, широкие пространства земли оставались незаселенными. Французский путешественник Де Бросс так описывает окрестности Рима: "Знаете ли Вы, что собой представляет знаменитая Кампанья? Это огромная масса бесконечных неплодородных и необработанных холмиков без единой живой души, печальных и до невероятности страшных; нельзя себе представить ничего более отталкивающего"[578].

На Севере и в Тоскане преобладали земельные владения, разделенные на мелкие участки (poderi), которые, как и в предыдущие века, обрабатывались испольщиками или краткосрочными мелкими арендаторами. Но и здесь прочно утвердились позиции крупных арендаторов. В отличие от арендаторов Юга, они (в Ломбардии) выступали не просто как посредники, но в известной мере и как сельскохозяйственные предприниматели. Продолжая частично уже в предыдущем столетии начатые преобразования, они занимались возделыванием необработанных земель, осушением болот, созданием искусственных лугов и рисовых плантаций. Это привело к еще большему обезземеливанию крестьян и ухудшению условий их жизни, но, с другой стороны, создавало и известные объективные предпосылки для будущего капиталистического развития.

В целом, однако, сельское хозяйство и в Северной, и в Центральной Италии находилось на низком уровне. В Сиенской Маремме ежегодно собирали столько же зерна, сколько сеяли в XVI в. Почти ¼ территории Тосканы нерегулярно или мало обрабатывалась; много оставалось пустующих и вовсе необработанных земель.

Упадок экономики сопровождался разложением феодального общества и крайней его поляризацией. По подсчетам Д. Бельтрами, 64 % венецианского населения жило на таком низком уровне, что ему частично приходилось существовать за счет публичной благотворительности[579]. Современник считал, что в Неаполитанском королевстве 59 жителей из 60 не владеют ничем.

Беспросветная бедность и нищета царили в деревне. Отсутствие технических нововведений, низкая урожайность, обременительные дополнительные поборы, государственные налоги, церковная десятина, разные ограничения хозяйственной деятельности — все это лишало крестьян возможности прокормить себя и свою семью. В Тоскане в середине века лишь 1/20 часть испольщиков могла существовать за счет плодов своего труда. Результатом была тяжелая задолженность крестьян, которая в конечном итоге еще больше увеличивала их нищету.

Современники сравнивали образ жизни тосканских крестьян с существованием животных. Итальянский просветитель Пьетро Верри следующими словами характеризовал ломбардских крестьян: "Несчастный крестьянин, босоногий, в одних отрепьях, питается лишь хлебом из ржи и проса, никогда не пьет вина, крайне редко видит мясо; солома — его постель, жалкая лачуга — его дом, убога его жизнь, тяжела его работа, он трудится до изнеможения всю жизнь без надежды когда-либо улучшить ее"[580].

Хуже всего было положение крестьян на Юге, в Сицилии и Папском государстве. Здесь сохранились многочисленные пережитки крепостничества с обременительными личными повинностями и зависимостью от юрисдикции баронов. В Неаполитанском королевстве, например, около 80 % сельских общин подчинялись частной юрисдикции. Бароны Сицилии вершили суд при помощи своих частных военных отрядов, состоявших нередко из преступников. Немало ограничений личного характера, ущемляющих человеческое достоинство, сохранилось и в Тоскане.

Крестьяне покидали насиженные места, уходили в города, чтобы здесь пополнить ряды нищих, или же нанимались в качестве батраков к крупным арендаторам.

Но нередко, доведенные до отчаяния, они стихийно восставали, уходили в бандитские шайки, продолжавшие существовать на Юге и в Папском государстве, несмотря на их жестокое преследование. Хроническим было также недовольство и брожение среди батраков, испольщиков и мелких арендаторов Пьемонта. Но их неорганизованность, отсутствие сплоченности и сознания своего единства давали возможность местным феодалам или правительству всякий раз справиться с подобными вспышками гнева угнетенных масс.

Своеобразную картину представляли города Италии того времени. Неаполь. Рим, Венеция по числу жителей не уступали другим крупным городам Европы. Но в то же время даже эти города были лишь потребительскими, паразитарными центрами, населенными представителями феодальной знати и многочисленного духовенства, вокруг которых кормилась масса людей без определенной профессии, слуг, безработных. Нищих насчитывалось множество. Шумной толпой они заполняли улицы и площади, ожидая милостыни, раздачи хлеба, пышных зрелищ. Последними представители господствующего класса снабжали их в изобилии. "Эти "лацарелли" не имеют жилья, проводят целые дни на улицах в бездействии и живут с милостынь, раздаваемых монастырями. День за днем лестницы и вся площадь Монте Оливето ими заполнены так, что пройти нельзя", — писал о нищих Неаполя Де Бросс[581].

Производительная часть населения состояла главным образом из мелких ремесленников. Задавленные конкуренцией со стороны немногочисленных привилегированных мастеров и иностранных промышленных изделий, они не были в состоянии выбиться из нужды. Доходов едва хватало на питание. Еще в худших условиях жили рабочие: даже самым маленьким детям приходилось трудиться, чтобы семья могла существовать.

В той же мере, в какой росла нищета трудящихся, увеличивалась роскошь среди привилегированных верхов общества. Неаполитанские и сицилийские бароны, венецианский патрициат, тосканские и ломбардские маркизы и графы и вся титулованная аристократия, как, впрочем, и высокопоставленные церковные прелаты, вели привольный образ жизни. Строгие сословные перегородки, проявляющиеся как в правах, так и в одежде и нравах, отделяли их от остального населения. Практически полностью освобожденные от всяких обязанностей в пользу государства, они тратили огромные средства на роскошные одеяния и пышные празднества. Светская, вечно развлекающаяся и праздничная Венеция ярко отображена в произведениях художников Каналетто и Тьеполо. Немалое количество дворян погрязло в долгах и разорилось, сохранив, тем не менее, свойственное им высокомерие и презрительное отношение к низшим сословиям.

Нельзя, однако, игнорировать местные различия и ставить знак равенства между грубыми, развязными, спесивыми и зачастую умственно ограниченными сицилийскими баронами и, скажем, генуэзскими вельможами, которые в известной мере продолжали заниматься финансовой и торговой деятельностью. Некоторая деловая активность встречается изредка и в среде ломбардской, пьемонтской и тосканской аристократии.

Средний слой городского населения состоял преимущественно из финансистов, откупщиков налогов, посредников, чиновников, торговцев, нотариусов, судей, адвокатов и других представителей свободных профессий. Они продолжали вкладывать капиталы в землю, чтобы таким образом сблизиться с дворянством, а также чтобы путем выгодного сбыта сельскохозяйственной продукции приумножить богатства. Они своей деятельностью обслуживали господствующий класс и существующие порядки, не имели ни определенного классового самосознания, ни ярко выраженного политического лица и в общественно-политической жизни страны не играли самостоятельной роли. В целом им были чужды какие-либо устремления к прогрессивному преобразованию общества.

Лишь на Севере Италии, в Ломбардии, Тоскане, Пьемонте, можно говорить о наличии некоторых, крайне слабых буржуазных элементов в самом зачаточном виде. Не случайно именно здесь несколько оживилась интеллектуальная жизнь. "Экономическая речь" тосканца Саллустио Бандини, написанная в 1737 г., как бы предвещает требования просветителей второй половины века. Впрочем, даже в отсталом Неаполитанском королевстве среди интеллигенции, главным образом юристов, начались выступления против влияния папской курии.

Глубокий кризис, охвативший хозяйственную и общественную жизнь Италии, проявился и в политическом упадке ее государств. Постоянное сужение круга лиц, имевших право и возможность участвовать в политической жизни, застывшая в традиционных нормах политика, ориентированная на удовлетворение интересов узкого круга аристократии, коррупция и казнокрадство, финансовые неурядицы, вызванные бесконтрольным хозяйничанием высших и низших чиновников, — таковы черты, характерные в той или иной степени для всех итальянских государств. Результатом этого был неимоверный рост государственного долга, достигшего в 1737 г. в Тоскане свыше 14 млн. скуди; в Венеции же он вырос с 7 ½ млн. дукатов в 1715 г. до 71 млн. в 1740 г. Наибольший упадок переживало Папское государство, чему способствовала частая смена пап и их влиятельных фаворитов. Современник считал, что после Турции нет государства хуже, чем церковное. Косность и консерватизм царили и в Венеции, сохранившей в неприкосновенности структуру города-государства.

Не удивительно, что в этих условиях безрезультатно кончились отдельные нерешительные попытки ограничить привилегии церкви в Неаполитанском государстве, упорядочить налоговое хозяйство в Ломбардии и Пьемонте, ослабить ограничения внутренней торговли в Тоскане. Редкие половинчатые и неэффективные реформы лишь предвещали более широкую реформаторскую деятельность во второй половине века.

По всей стране росло недовольство, учащались стихийные вспышки народного гнева. Зачастую вооруженные крестьяне пытались вернуть себе отнятые общинные земли, нападали на дворянские усадьбы или же занимались разбоем на дорогах. Нередко, особенно в неурожайные годы, в Неаполитанском королевстве и Сицилии вспыхивали голодные бунты. В Тоскане и Пьемонте также имели место выступления крестьян. В городах происходили первые стачки — робкие попытки добиться повышения заработной платы и сокращения рабочего дня (в Ломбардии, Венеции). Таким образом, период наибольшего упадка Италии был одновременно периодом острой классовой борьбы.

Во второй половине XVIII в. феодальная система вступила в фазу окончательного распада, в связи с чем углубились социальные и политические противоречия. Однако в то же самое время оживилась деловая активность, развились капиталистические отношения и окрепла буржуазия.

Этому способствовало прекращение длительных войн и установление почти полувекового периода мирной жизни. Дворянство начало понимать, что прежними способами не сможет удовлетворить рост своих потребностей. Масса разоренного сельского и городского населения представляла емкий рынок рабочей силы. Реформы, проведенные отдельными правительствами, создавали в какой-то мере более благоприятные условия для экономического развития. Не последнюю роль сыграло также увеличение спроса на сельскохозяйственную продукцию и полуфабрикаты за границей. Современные итальянские историки даже склонны придать этому внешнему фактору решающее значение (Л. даль Пане, Г. Куацца, Дж. Канделоро, Р. Виллари).

В первую очередь следует отметить рост промышленного, и прежде всего текстильного, производства как в городах, так и в деревне Северной Италии. Расширялись старые предприятия, появлялись новые. В Милане в 1785 г. было 1384 шелкокрутилен, а в 1790 г. уже 1820. Во второй половине века там утроилось количество шелкоткацких станков, а в Комо их стало вдвое больше. В 1791 г. в Милане действовали 40 предприятий шелковой, 15 — шерстяной промышленности, 27 предприятий по изготовлению бумаги. Комо вновь становился важным центром по производству шерстяных тканей. В Болонье появился целый ряд крупных предприятий по изготовлению специальных шелковых тканей (крепа, вуалей). В мелких городах Венецианского государства стали вырабатываться льняные, хлопчатобумажные и шерстяные ткани. В Генуе расширилось судостроение. К концу XVIII в. в Северной Италии насчитывалось уже несколько десятков централизованных мануфактур.

Одновременно росла численность рабочих, увеличивалась их концентрация. В 1725–1730 гг. на 126 шелкокрутильнях Пьемонта трудились 7108 рабочих, а в 1787 г. на 272 крутильнях — 16143. На отдельных предприятиях работало по 70, 100, 120 человек. В 1786 г. на одном лишь предприятии по изготовлению шерстяных тканей в Милане было занято 500 рабочих города и 2000 деревенских жителей.

Постепенно увеличивалось население городов: в Турине в 1702 г. насчитывалось 43 866 жителей, а в 1791 г. — 92 449; в 1707 г. в Неаполе — 220 000, а в 1790 г. (без предместий) — 399 552.

Оживилась также внешняя торговля. Через порты Ливорно, Генуи и Южной Италии вывозились шелк и шелковая пряжа, вино, масло и другие сельскохозяйственные продукты.

Не следует, однако, переоценивать значение указанных успехов. Речь пока может идти только о количественном, а не о качественном росте. По-прежнему существовала традиционная структура производства в виде смешанных или централизованных мануфактур. Машинно-фабричного производства Италия еще не знала.

Наибольших успехов достигла промышленность в Австрийской Ломбардии. От нее еще сильно отставал Пьемонт, хотя и там расширилось капиталистическое производство. Некоторые сдвиги имели место и в Венето и Эмилии. Но в то же самое время другие области и города сильно отставали. В Венеции продолжался экономический упадок. В то время как в начале века ее шерстяная промышленность давала еще около 2000 кусков в год, в 1782 г. продукция сократилась до 600 кусков. В течение XVIII в. производство шелковых тканей уменьшилось с 18 тыс. до 1200 кусков в год. В 1780 г. действовало всего 8 мастерских по производству головных уборов, а ведь эта отрасль прежде процветала. Изделия стекольной промышленности с трудом находили сбыт.

Ничего не изменилось и в Папском государстве, где еще в конце XVIII в. 400 тыс. человек содержалось за счет благотворительности (при общей численности населения в 2300 тыс.). Слабыми были сдвиги и в Неаполитанском королевстве, если не считать появления ряда государственных текстильных мануфактур. Даже в Тоскане никаких существенных перемен не произошло. Здесь можно лишь говорить о значительном оживлении порта Ливорно, где росла предприимчивая и энергичная буржуазия, и о появлении во Флоренции крупного керамического предприятия, на котором трудилось несколько сотен человек.

Более заметные изменения происходили в деревне, куда устремились капиталы буржуазии и обуржуазивавшегося дворянства. Там проводились распашка целинных земель, вырубка лесов, мелиоративные работы. Делались попытки более рационально использовать земли при помощи введения непрерывного севооборота. Наиболее интенсивно эти процессы происходили в долине По, где, по словам Р. Виллари, происходила подлинная революция в агротехнике[582]. Особое внимание стали уделять специализации культур и приведению качества продукции в соответствие с требованиями рынка, благодаря чему росла сельскохозяйственная продукция. Шелковица получила более широкое распространение в Пьемонте, Ломбардии, Венето. Не случайно ⅔ экспорта Пьемонта составлял шелк. В Ломбардской долине интенсивно разводили скот. В 1753 г. там насчитывалось 20 876 коров, а в 1782 г. — уже 40 239. Эго способствовало развитию сыроваренной промышленности, продукция которой впоследствии стала важной статьей экспорта. В Венето продолжалось поднятие целины, культивировалась кукуруза. Интенсификация зерновых культур на почве мелиоративных работ имела место в деревне Эмилии. Неаполитанское королевство стало важным центром шелководства, виноградарства и разведения масличных культур; экспорт масла приобрел невиданные до того размеры.

Указанные процессы не проходили бесследно для сельского населения, так как повсеместно началось наступление на общинные земли и административную организацию сельских коммун, происходили огораживания частных землевладений.

Существенные изменения в производственных отношениях наблюдались в долине По, где господствующего положения достиг крупный капиталистический предприниматель. Исчезала испольщина, а испольщики превращались в сельскохозяйственных рабочих. Деревня прочно вставала на путь капиталистического развития. Не приходится удивляться, что именно данный район стал наиболее передовым в Италии. Достаточно вспомнить, что и в период наиболее глубокого упадка здесь не прекращались экономическая активность и прочные рыночные связи.

Иначе обстояло дело в других частях Италии, где интенсификация сельского хозяйства проходила в рамках существовавших производственных отношений. Крупная земельная собственность, находившаяся в руках дворянства и частично буржуазии, не только сохранилась в нетронутом виде, но и расширилась за счет общинных и крестьянских земель. В Тоскане, а также в большей части Северной Италии испольная форма ренты еще больше упрочилась. Укрепление связи землевладельца с рынком привело лишь к увеличению нажима на испольщика.

На Юге Италии увеличилась эксплуатация крестьян как со стороны землевладельцев и арендаторов, так и со стороны купцов и ростовщиков. Повсеместно шло дальнейшее обнищание и разорение крестьянских масс.

Были, наконец, районы Италии, почти вовсе не затронутые капиталистическим развитием. Это относится к Папской области, к островам и частично к Неаполитанскому королевству, где, несмотря на отдельные исключения, в целом еще сохранилось много необработанных земель, паровое поле, экстенсивное зерновое хозяйство, где еще в конце XVIII в. господствовали феодальные латифундии и феодальная юрисдикция, где мало было наемной рабочей силы, а связь с рынком осуществлялась через купца-ростовщика, подчинившего себе крестьянина. Таким образом, в этот период заметно усиливается наметившееся уже в прежние века различие между развитым Севером и отсталым Югом.

Углубление кризиса феодализма и начавшееся капиталистическое развитие способствовали дальнейшему разложению класса феодалов, большая часть которых продолжала жить прежними доходами, сохраняя в полной мере привычный образ жизни. Другая же часть, значительно меньшая, главным образом на Севере, подвергалась постепенному обуржуазиванию. Рост буржуазии происходил преимущественно в деревне северных районов страны.

Указанные изменения в экономической жизни принесли новые бедствия трудящимся массам. Лишь очень немногие из крестьян сумели превратиться в зажиточных фермеров и пополнись, таким образом, ряды буржуазии. Основная масса постепенно становилась батраками или уходила в города. Но там царила безработица, так как рост мануфактур отставал от темпа обезземеливания крестьян. Везде росли цены, а заработная плата оставалась на прежнем уровне, т. е. реально снижалась. Поэтому нищета в городах усиливалась. Увеличившееся число богаделен и приютов уже ничем не могло помочь. Городская и деревенская беднота начала уходить на чужбину — во Францию, Швейцарию, чтобы там найти заработок. По всей стране ширилось недовольство. В 1764 г, происходили выступления бедноты в Неаполитанском королевстве, в 1766 г. голодные бунты имели место в Тоскане, в 1773 г. восстала беднота Палермо, в 1781 г. вспыхнули народные волнения в Венето, а в 1790 г. в Тоскане. Как в городе, так и в деревне обстановка становилась все более напряженной.

Политика "просвещенного абсолютизма"

Кризис феодального строя и вызванные этим трудности в финансовой и административной сфере, желание предотвратить возникновение буржуазной оппозиции и боязнь народных масс привели итальянских государей к мысли о необходимости реформ. Нежелание внести коренные изменения в существующий общественно-политический строй, а стремление сохранить, укрепить и обезопасить его заставляло их прислушиваться к голосам просветителей, давно уже требовавших экономических, политических и церковных реформ. Объем преобразований и их последствия не были повсюду одинаковы; они зависели от уровня общественно-экономического и политического развития данного государства, от конкретной ситуации, идейных позиций самих авторов реформ и ряда других обстоятельств. Но в целом реформы носили более чем умеренный характер.

Наиболее актуальной являлась финансовая проблема, поэтому вполне закономерно, что реформы были направлены в первую очередь на ее разрешение.

В Ломбардии реформы проводились в течение длительного царствования императрицы Марии-Терезии (1740–1780), затем их продолжил ее сын Иосиф II (1780–1790), которым руководили не только финансовые соображения, но и стремление упрочить свое господство и централизовать власть.

Первой и наиболее важной была налоговая реформа. На основе нового обмера оценили все недвижимое имущество, независимо от сословной принадлежности его владельцев. Это дало возможность равномерно распределить налоги и ликвидировать всякие изъятия. Немалое значение для урегулирования финансового хозяйства Ломбардии имел выкуп государством внутренних таможенных, дорожных, мостовых пошлин и других косвенных налогов, проданных прежде частным лицам. Далее, правительство ограничило фидеикомиссы и право "мертвой руки" духовенства, закрыло ряд монастырей и религиозных орденов. Были упразднены инквизиция и церковная цензура, духовных лиц подчинили светскому суду, что нанесло удар по церковным привилегиям, противоречившим финансовым интересам короны. Целый ряд административных реформ способствовал большей централизации управления государством. Наконец, нельзя не сказать об отмене ограничений внутренней и внешней торговли.

В конечном итоге реформы привели не только к увеличению денежных поступлений в казну, но и способствовали оживлению торговли, свободной купле и продаже земельных владений и вместе с тем их переходу в руки новых, буржуазных собственников. Другими словами, ни в коей мере не задевая основ феодального строя, реформы все же открывали более широкие возможности для капиталистического развития и вместе с тем подготовили почву для будущих преобразований.

В Тоскане наибольшее количество реформ было проведено во Бремя правления великого герцога Петра Леопольда (1765–1790), сына Марии-Терезии и брата Иосифа II. Не лишенный политических способностей, он прекрасно понимал необходимость финансовых, административных и других реформ ради упрочения своей власти и господства дворян. Разрешение свободной торговли хлебом и другими сельскохозяйственными продуктами, отмена внутренних таможенных пошлин в сочетании с ликвидацией цеховой системы способствовали мобилизации деловой активности. Постепенная отмена фидеикомиссов и сильное ограничение права "мертвой руки" дали возможность свободно продавать и покупать недвижимое имущество. Благодаря ряду реформ удалось достичь несколько более равномерного распределения налогов и частично уничтожить налоговые привилегии. Однако правительство не смогло, по примеру Ломбардии, довести налоговые реформы до конца. Неудача постигла также проект конституции — как из-за нерешительности самого великого герцога, так и из-за отсутствия поддержки со стороны дворян.

Очень показательна судьба другого мероприятия Петра Леопольда. Разделив земельные владения герцогского дома и ряда привилегированных организаций на отдельные участки, он приступил к их продаже или сдаче на либеллярном праве. Однако крестьяне не смогли этим воспользоваться ввиду большой бедности и задолженности. Основными покупателями этих земель стали представители буржуазии и дворянства. А поскольку дворянство не следовало примеру великого герцога, в распределении земельной собственности Тосканы не произошло никаких изменений.

Можно еще упомянуть о мелиоративных работах, начатых, но не доведенных до конца, о создании кодекса уголовного права, на основании которого отменялись пытки и смертная казнь, а также о борьбе с церковными привилегиями, подобной той, которая проводилась в Ломбардии. Попытка же провести реформу самой церкви наткнулась на яростное сопротивление духовенства, и от ее реализации пришлось отказаться.

В целом тосканские реформы оказались гораздо более половинчатыми и непоследовательными, чем реформы, проведенные в Ломбардии. В этом сказалась большая отсталость Тосканы. Реформы лишь в некоторой степени способствовали оживлению экономической жизни, но не имели никаких существенных последствий. Исследования, проведенные итальянскими историками в последние годы (М. Мирри, Ф. Диац), доказали несостоятельность идеализации тосканских реформ и переоценки их сферы влияния довоенной буржуазной историографией (Анцилотти).

В Неаполитанском королевстве постепенно сократили привилегии церкви в судебной, административной, налоговой и политической областях. Что же касается налоговых реформ, то они не шли дальше внесения некоторого порядка в области, в которой при испанском господстве царил полный хаос. Финансовый кризис королевства не только не был преодолен, но даже углубился к концу века. Не дали результата и попытки реформы судопроизводства; суд по-прежнему являлся в руках баронов могучим орудием угнетения населения. На бумаге остались законы, направленные на ликвидацию общинных земель. Следовательно, реформы, проведенные в Неаполитанском королевстве, не задели феодальный строй даже в такой слабой степени, в какой это имело место в Ломбардии и Тоскане.

Аналогичны результаты реформ и в Сицилии, где вице-король Доменико Карачоло (1781–1786), большой поклонник просветительских идей, пытался энергично приступить к серьезным преобразованиям. Но местные бароны, допустив принятие реформ, направленных на ограничение богатств и влияния церкви, яростно сопротивлялись проведению каких-либо мероприятий, которые могли задеть их власть и привилегии. Карачоло потерпел полное поражение.

В других итальянских государствах реформы отличались еще большей ограниченностью. Единственным реальным результатом нерешительной деятельности пап была отмена внутренних таможенных, мостовых и дорожных пошлин. В Венецианском государстве бессистемные и редкие мероприятия направлялись главным образом на освоение целины и способствовали продаже общинных земель. Только в 1794 г. здесь упразднили внутренние пошлины. В Пьемонте реформы способствовали лишь укреплению абсолютизма. Только в 90-х годах, под явным влиянием Французской революции, здесь стали облагать и дворянство некоторыми податями и продавать церковные земли. В Пармском герцогстве все реформы, проведенные энергичным министром Дю Тилло, были впоследствии отменены. Духовенству удалось восстановить не только свои привилегии, но даже инквизицию.

Половинчатость и неудачи реформ объясняются всецело тем, что их проводили сверху, без широкой поддержки снизу. В Италии еще не сложился класс, который мог бы успешно бороться за их осуществление. Помощь, которую просветители оказывали монархам в проведении реформ, не говорит еще об их сотрудничестве, так как конечные цели тех и других были прямо противоположны.

Итак, в целом реформы имели известное значение в создании более благоприятных условий для развития капитализма и роста буржуазии (главным образом в Ломбардии), однако они ни в коей мере не разрешили существовавших в итальянских государствах социальных и политических противоречий; к концу XVIII в. эти противоречия еще больше обострились.

Просветительское движение

Развитие капитализма и возникновение буржуазии в условиях господства феодального строя сопровождалось подъемом общественной и культурной жизни, получившим характер буржуазно-просветительского движения. Его носителями были представители интеллигенции — писатели, ученые, юристы, учителя, политические деятели, преимущественно выходцы из рядов буржуазии и дворянства. Находясь под большим влиянием теорий французского просветительства, итальянские прогрессивные мыслители питались также идейным наследием эпохи Возрождения и выдвигали свои специфические проблемы, в первую очередь национальную, возникшую на почве конкретной итальянской действительности с ее политической раздробленностью и иноземным владычеством.

Первые признаки просветительского движения заметны в 20-е годы XVIII в. В 1723 г. неаполитанский юрист Пьетро Джанноне опубликовал четырехтомную "Гражданскую историю Неаполитанского королевства", в которой подверг резкой критике засилье церкви в общественной и политической жизни. В том же году моденский ученый Муратори начал публикацию источников под названием Rerum italicarum scriptores. В 1723 г. неаполитанец Джамбаттиста Вико издал свой трактат "Основания новой науки об общей природе наций", где пытался доказать, что ход истории определяется объективными законами, внутренне присущими человеческому обществу.

В 1733 г. во Флоренции возникла академия "Любителей сельского хозяйства" (Georgofili), ставившая целью изучить аграрные проблемы. В 1754 г. Антонио Дженовези в Неаполе начал читать лекции по экономике на итальянском языке — неслыханная дерзость в условиях того времени. "Защита Данте" Гаспаре Гоцци, появившаяся в 1758 г., способствовала возобновлению интереса к изучению трудов великого писателя.

Первые выступления прогрессивных деятелей культуры были или не поняты (как, например, учение Вико), или же столкнулись с яростным сопротивлением сил реакции. Примером может служить судьба Джанноне. Сначала ему пришлось эмигрировать, затем он, получив провокационное приглашение, отправился в Пьемонт, и там его бросили в тюрьму, где через 12 лет он скончался. Сочинение неаполитанца Гаэтано Филанджери "Наука законодательства" сразу же после его появления церковь включила в индекс запрещенных книг.

Тем не менее просветительское движение ширилось. Оно достигло наибольшего подъема в 60–70-х годах. Увеличилось количество периодических изданий, открывались светские школы, музеи и театры. В 1768–1772 гг. появилась одна из первых общих историй итальянского народа — "Революции Италии" пьемонтца Карло Денина; затем бергамец Джироламо Тирабоски начал публикацию многотомной "Истории итальянской литературы". Возникали новые кружки литераторов, писателей и ученых. В эти годы просветительское движение начало переходить от общетеоретических проблем к критике окружающей действительности и выдвижению конкретной программы действия.

Деятельность итальянских просветителей концентрировалась преимущественно в трех городах: Милане, Неаполе и Флоренции. В Милане сложился кружок экономистов, философов и литературных критиков под названием "Общество кулака", во главе которого стояли братья Пьетро и Алессандро Верри. Здесь регулярно обсуждались наиболее злободневные вопросы правового, морального, экономического характера. В 1764 г. Пьетро Верри начал издавать периодический журнал "Иль Кафе", задуманный для самых широких кругов читателей. Журнал вел беспощадную борьбу с педантизмом в литературе и шарлатанством в науке, разоблачал тупость, расточительство и безнравственность феодальной аристократии, говорил о необходимости реформ в области финансов, экономики, политической жизни. Он боролся с муниципальной ограниченностью и ставил целью пробудить национальное чувство итальянского народа.

Самым выдающимся представителем миланского круга просветителей был Чезаре Беккариа (1738–1794), который в 1764 г. опубликовал нашумевшую книгу "О преступлениях и наказаниях". Переведенный вскоре на многие иностранные языки, труд Беккариа прославил его автора далеко за пределами Италии (его, в частности, очень высоко оценил Вольтер). Книга оказала большое влияние на развитие буржуазной юридической науки. Беккариа критиковал методы судопроизводства и произвол чиновников, требовал отмены пыток и смертной казни. Он считал, что все люди" должны быть свободны и равны перед законом. Преступность, по его мнению, порождается обществом, в котором народные массы живут в беспросветной нищете. Искоренить преступность могут лишь радикальные реформы общества.

На эту же тему писал и Пьетро Верри, а поэт Парини в возвышенных стихотворениях призывал к культурным и социальным преобразованиям.

Просветители Неаполя, в отличие от миланцев, не уделяли столько внимания вопросам литературы, образования, воспитания, а концентрировали свое внимание на проблемах юридического экономического характера и на борьбе с влиянием римской курии (Дженовезе, Филанджери, Галиани, Пальмиери и др.).

Флоренция была менее значительным центром просветительства, по крайней мере в области теории. Но зато тосканцы отличались исключительной осведомленностью в области злободневных проблем. Их деятельность носила скорее практический характер, что выразилось в их активном участии в реформаторской деятельности Лотарингской династии (Джанни, Нери и др.).

Но какие бы нюансы ни отличали просветителей разных городов, их всех объединяли основные общие идеи и требования. В центре их внимания стояла аграрная проблема, наиболее актуальная в Италии того времени. Подобно физиократам, они считали сельское хозяйство основой основ народного благосостояния и связывали развитие общества с лучшим распределением земли. Они рисовали яркую картину материального и морального упадка деревни. С горечью Филанджери говорил о том, что есть землевладельцы, которые измеряют свои владения горизонтом, но слишком много народа по сравнению с ними не имеет ни земли, ни работы. Пальмиери обращал внимание на незаселенность деревни и на контраст между богатством крупных землевладельцев и нищетой миллионов, которые не имеют даже клочка земли, где их можно было бы похоронить.

По мнению просветителей, равновесие в распределении собственности — залог дальнейшего обновления общества. Поэтому они требовали отмены неотчуждаемости церковных земель, ликвидации фидеикомиссов и феодов и их превращения в свободную земельную собственность, наделения крестьян землей за счет неиспользованных пустошей. Лучше будет обрабатывать землю тот, кто сможет считать ее своей собственностью, утверждал министр великого герцога Тосканы Франческо Джанни. Вместе с тем просветители выступали за сокращение сеньориальных повинностей и ликвидацию остатков крепостного права. Лозунг просветителей — "Свободный человек на свободной земле". Все эти предложения были крайне умеренными. Речь шла лишь о перестройке феодальной деревни на капиталистический лад. Хотя просветители и критиковали аристократию, они даже не помышляли о том, чтобы требовать отнятия у нее земель и богатств.

Подъем сельского хозяйства служил, по мнению просветителей, основной предпосылкой развития ремесла и торговли. Они требовали ликвидации всех препятствий, стоявших на его пути, вроде фискального беззакония, внутренних таможен, системы откупов, монополий и цехов.

От свободы торговли они переходили к политической свободе и национальному единству. Просветители чувствовали нелепость политической раздробленности, весь трагизм иноземного владычества. Маркиз Карачоло с горечью говорил об Италии, поделенной между мелкими и немощными династиями. Иностранные державы были, по его мнению, своего рода чумой для страны. Альфьери считал, что Сардинское королевство управляется королем, как опекаемый опекуном. Он твердо верил в необходимость национального движения за объединение Италии. Верри пророчески восклицал: "Пройдет немного лет, и Италия будет единой семьей".

От критики экономического и политического строя неотделима и критика феодального общества в целом. Просветители горячо сочувствовали итальянскому народу. Карачоло с горечью говорил о сицилийском крестьянине: "Рабство настолько деградирует душу, что она уже больше не чувствует тяжести цепей". В то же самое время просветители едко высмеивали тунеядство и спесь феодальной аристократии и подвергали резкой критике ее сословные привилегии. "Неважно, откуда ты, но важно, кто ты; не имя, не одежда, а доблесть, устремления и интеллект имеют значение", — говорилось на страницах журнала "Иль Кафе". Буржуазный идеал свободы человека, который основывается на теории "естественного права", идеи равенства и братства, пронизывают труды и выступления просветителей. "Я не рожден для того, чтобы стучаться в негостеприимные дворцы знатных, и царство смерти примет меня нагого, но свободного", — писал поэт Парини. Галиани говорил: "Было бы достойно нашего века, если бы люди начали любить друг друга". Но в то же самое время просветители ограничивались тем, что призывали аристократию к активной деятельности в области сельского хозяйства и торговли, но отнюдь не думали о ее ликвидации как господствующего класса.

С какими бы радикальными призывами просветители ни выступали, они, однако, не требовали революционных преобразований существующего строя. Они не были революционерами. Им даже не хватало того размаха, которым отличалось просветительское движение во Франции. Все свои надежды они возлагали на просвещенных монархов как на единственную силу, способную утвердить справедливое общество. Беккариа писал: "Теперь на европейские троны вступили благодетельные государи, друзья мирных добродетелей, отцы своих народов; эти государи… пекутся о счастье своих подданных, уничтожают деспотизм посредников между государем и народом". Поэтому просветители и оказывали всемерную поддержку государям в реформаторской деятельности и зачастую сами являлись авторами этих реформ. Все же, несмотря на всю ограниченность и непоследовательность итальянского просветительского движения, оно сыграло объективно прогрессивную роль, немало способствовало подъему национального самосознания итальянского народа и в значительной мере подготовило почву для революционных бурь XIX в.