История Италии. Том I

Вторая половина XVI в. и XVII в. — новая эпоха в истории Италии, эпоха феодальной реакции, когда Италия — прежде самая передовая страна Европы — уступает свои ведущие позиции другим западноевропейским странам. Промышленность хиреет, объем торговли сокращается, капиталистические отношения, появившиеся раньше, чем где-либо, слабеют, вновь укрепляются феодальные и полуфеодальные отношения. Вместе с тем приходит в упадок буржуазия и усиливается феодальная верхушка общества. Италия остается политически раздробленной.

В буржуазной историографии принято обозначать этот период эпохой испанского владычества. Действительно, Испания стала играть огромную роль в жизни Италии. В результате мира в Като-Камберези значительно расширилась территория, непосредственно подчиненная Испании: кроме Неаполитанского королевства, Сицилии и Сардинии, ей принадлежали теперь Миланское герцогство и целый ряд мелких феодов в Центральной Италии. Остальные государства были самостоятельными, но большинство из них находилось под сильным влиянием Испании. Это относится в первую очередь к Генуэзской республике с принадлежавшим ей островом Корсика, к Тосканскому герцогству (с 1569 г. — великому герцогству), сменившему Флорентийскую республику и присоединившему к своим владениям Сиену, а также к таким мелким государствам, как герцогства Мантуанское с Монферрато, Феррарское и Моденское, Парма и Пьяченца. Полной самостоятельностью пользовались только Савойское герцогство, куда входили Савойя, Пьемонт и графство Ниццское, Венецианская республика и Папское государство, под влиянием которого находилось герцогство Урбинское.

Испанцы воздействовали не только на политическую жизнь, но и на экономику, нравы и обычаи общества, его духовную жизнь. Историография XVIII–XIX вв. считала Испанию виновницей упадка, переживаемого Италией в тот период. В последнее время, однако, Б. Кроче, В. ди Токко, Дж. Конильо[524] и ряд других ученых объявили испанское господство полезным для Италии. Факты не подтверждают подобной оценки. С другой стороны, не следует также целиком сводить к испанскому влиянию наступление реакции и упадка. Испанское владычество могло лишь ускорить, углубить те процессы, которые происходили в самой Италии — как в социально-экономической, так и в политической и духовной жизни — и которые берут свое начало задолго до установления испанского господства. Решающим фактором, определившим судьбы страны, были изменения, происшедшие в ее экономической жизни. Поэтому обозначение всего рассматриваемого периода истории Италии как эпохи испанского владычества является, на наш взгляд, неправомерным.

Экономическое развитие в XVI–XVII вв.

Судьба итальянской экономики XVI–XVII вв., бывшая до недавнего времени одной из вовсе не исследованных страниц истории Италии, стала ныне одним из наиболее широко обсуждаемых вопросов. Это понятно, ибо его разрешение позволяет не только выяснить специфику данного периода в целом, но и понять корни многих характерных черт в жизни современной Италии. Уже А. Грамши писал о том, что одним из путей исследования Рисорджименто является "изучение предшествующей истории итальянского полуострова"[525]. Никто из исследователей, занимающихся этим вопросом, не сомневается, что в течение XVI–XVII вв. экономика Италии приходит в упадок, но вопрос о том, когда начался упадок и насколько он затрагивал отдельные области Италии и различные отрасли экономики, как он протекал и в какой степени достижения прежних веков были утрачены, представляется еще сегодня спорным.

Начиная с XVIII в. историки утверждали, будто уже в XVI столетии Италия пришла в полный упадок. Сегодня лишь немногие ученые придерживаются подобной точки зрения (например К. Барбагалло, П. Лейхт и А. Фанфани)[526]. Однако их аргументация явно не может противостоять убедительным данным большинства исследователей, отвергающих в той или иной степени этот взгляд.

В наиболее категорической форме упадок XVI в. оспаривается в работах Ф. Броделя. Он признает трудности и застойные явления в экономике первой половины XVI в., но считает, что Италия успешно преодолела их и во второй половине века добилась новых значительных успехов. Об упадке, по его словам, может идти речь только в отношении XVII в.[527] С ним в основном согласен К. М. Чиполла, который относит "трагический период упадка" лишь к 1620–1700 гг.[528]

Несколько более сдержанны в оценке XVI в. Дж. Луццатто и А. Сапори. Луццатто считает, что в XVI в. Италия еще успешно противодействовала тенденциям к упадку и не утратила своего значения в мировом масштабе[529]. Сапори также признает достижения XVI в. и отмечает, что Италия еще находилась в авангарде экономической жизни Европы, но уже потеряла инициативу и динамизм развития, которые перешли к другим народам. XVI век является, по его мнению, периодом зрелости и одновременно прелюдией спада. Нельзя говорить о развитии, но нельзя также говорить и об упадке[530].

В работах советских историков, появившихся за последнее время, также отмечаются успехи, достигнутые еще в XVI в., и наличие полного и безусловного упадка в XVII в.[531]

Процессы, характеризующие развитие итальянской экономики XVI–XVII вв., берут свое начало уже в XV в., когда экономическая жизнь полуострова столкнулась с большими трудностями.

Трудности возникли в первую очередь из-за турецких завоеваний на Востоке и падения Константинополя. Турки аннулировали привилегии итальянских городов, которыми они пользовались со времен крестовых походов. Венеция и Генуя постепенно исключались из торговли с районом Черного моря. В 1505 г. турецкое правительство повысило с 2 до 5 % таможенные тарифы на товары, привозимые с Запада и вывозимые туда. Постепенно тяжелые последствия турецких завоеваний стали испытывать и другие итальянские города. Еще в 1507 г. свыше 60 флорентийских компаний имели своих агентов в Константинополе. После 1530 г. торговля Флоренции с Турцией прекратилась. Тем самым столь важные для итальянской экономики рынки на Востоке сократились и были даже частично утрачены.

Известным препятствием на пути дальнейшего развития являлась также конкуренция между крупнейшими промышленными и торговыми центрами Италии — как на внутреннем, так и особенно на внешнем рынке. Но во второй половине XV в. пришлось столкнуться с гораздо более опасным и все возрастающим соперничеством других стран Европы. Англия стала производить сукна лучшего качества, чем флорентийские. Франция начала сама изготовлять шелковые ткани и стекло. Бумазейная промышленность Ломбардии встретилась с конкуренцией южногерманских городов, роль Милана в металлообрабатывающей промышленности ущемлялась Нюрнбергом. Политика протекционизма, проводившаяся правительствами Англии и Франции, постепенно лишала изделия итальянской промышленности их монопольного положения на рынках этих стран. Ограничение вывоза английской шерсти означало потерю основного источника сырья для итальянской суконной промышленности. Протекционистская политика итальянских правительств в рамках городов или региональных государств не была в состоянии противостоять соответствующей политике, правительства централизованных государств. В этом сказывалась пагубная роль политической раздробленности Италии.

В самом конце XV в. новый тяжелый удар обрушился на итальянскую экономику: португальцы открыли морской путь в Индию. Венецианцы признавали, что это — худшая весть, которую они когда-либо могли получить. В первые годы XVI в. цена перца в Венеции была в 2–3 раза выше, чем в Лиссабоне. В 1504 г. венецианские галеры вернулись из Бейрута и Александрии почти пустыми, так как пряности доставлялись в Европу португальцами. Постепенно центр тяжести экономической жизни Европы стал перемещаться из Средиземного моря к побережью Атлантического океана.

Итак, целый ряд серьезных препятствий возник почти одновременно на пути развития экономики итальянских городов. Промышленности грозила утрата рынков сбыта и сырья. А это было чрезвычайно опасно, так как итальянские мануфактуры, как это вообще свойственно мануфактурам на ранней стадии развития, были всецело связаны с внешним рынком и зависели от него.

В таких условиях начались Итальянские войны, принесшие народу страшные бедствия и совершенно истощившие страну. Закрепление политической раздробленности и установление иноземного владычества в результате Итальянских войн в свою очередь не могли не оказать отрицательного влияния на экономическую жизнь Италии.

Владельцы капитала стали лихорадочно искать выход из возрастающих трудностей. Уже в XV в. увеличились инвестиции капиталов в земельные владения. Это означало не только ослабление торговой и промышленной деятельности, но также, учитывая наличие полуфеодальных и феодальных отношений в деревне, усиление удельного веса феодальной экономики. Не менее выгодными казались покупка доходных должностей и церковных бенефициев, откуп государственных доходов и в первую очередь разного рода финансовые операции. Государи и папы нуждались для своей внутренней и внешней политики в больших денежных средствах. Это создавало выгодные условия для деятельности итальянских банкиров. Генуэзцы становились банкирами испанской короны, флорентийцы — банкирами короля Франции. В связи с этим многие наиболее богатые дельцы Италии покидали родину и поселялись во Франции, в Испании, Нидерландах и других странах. Повсюду возникали итальянские колонии, представители которых занимали первые места в финансовом мире Европы. Генуэзцы Гримальди и Чентуриони, сиенец Киджи, флорентийцы Строцци, Сальвиати, Гваданьи, Каппони и многие другие принадлежали к богатейшим и влиятельнейшим финансистам не только Италии, но и всей Европы. Это и позволило И. Ренуару утверждать, что "итальянские дельцы остаются в XVI в. одним из наиболее активных экономических ферментов Запада"[532].

Следует, однако, отметить, что вместе с тем они не прерывали деловых связей с Италией.

Увлечение верхушки буржуазии разного рода финансовыми операциями, эмиграция — все это в конечном итоге тоже отрицательно отразилось на экономической жизни Италии, так как крупные капиталы изымались из сферы производства и частично даже попадали за пределы Италии, что, естественно, тормозило развитие раннекапиталистических отношений.

Все же ни турецкие завоевания, ни географические открытия и Итальянские войны, ни начавшаяся перестройка деловой активности некоторой части буржуазии не привели еще экономику Италии к полному упадку. Наряду с вышеупомянутыми отрицательными явлениями имели место и противоположные тенденции, которые на какой-то срок дали возможность Италии не только сохранить достигнутый уровень экономического развития, но и добиться некоторых новых успехов. Дело в том, что часть буржуазии старалась противодействовать тяжелым ударам, обрушившимся на Италию, и преодолевать трудности путем приспособления к новым условиям, не покидая прежней сферы деятельности. Она находила новые пути и возможности для извлечения прибыли из промышленности и торговли. Для этого использовались самые различные средства. В торговых центрах энергичная борьба за восстановление утраченных позиций на прежних рынках сочеталась с увеличением удельного веса промышленности.

По мере сокращения одних отраслей промышленности переходили к занятиям другими, более перспективными.

Наиболее верным средством борьбы с экономическими трудностями казалось укрепление деловых связей с Испанией, Португалией и их колониями. Итальянцы активно действовали в Севилье, Лиссабоне, на Канарских островах, их можно было встретить в Бразилии, Индии и других колониях. О предприимчивости итальянцев говорит их активное участие почти во всех экспедициях по открытию и исследованию новых земель. Подобная связь с Испанией и Португалией оказала благоприятное воздействие и на промышленность. Вместо английской шерсти флорентийские суконщики перерабатывали испанскую, вместо восточных красителей использовали американские. Так итальянцы на первых порах сумели извлечь пользу из результатов географических открытий. Творческие силы итальянской буржуазии не были исчерпаны, она проявляла еще немало энергии и инициативы.

Результаты такой активности проявились в полной мере во второй половине XVI в., когда для Италии более благоприятными становились и внешние условия. Прекратились долголетние Итальянские войны, и на длительный период установилась мирная жизнь. Правительства отдельных итальянских государств, заинтересованные в упрочении хозяйственной жизни и финансов, стали придерживаться политики протекционизма. Франция как соперник Италии не представляла в то время существенной опасности, так как гражданские войны в значительной степени парализовали экономическую жизнь этой страны. В Нидерландах началась буржуазная революция. Англия переживала известные экономические трудности и была занята политической и экономической борьбой с Испанией. Если к тому же еще учесть вышеупомянутое укрепление экономических связей с ведущими колониальными странами Испанией и Португалией, то приходится признать, что во второй половине XVI в. создались такие внешние условия, которые могли быть использованы итальянской экономикой для достижения новых успехов.

Для Венеции постоянная необходимость противостоять турецкой агрессии требовала мобилизации всех материальных ресурсов. Тем не менее она оставалась важнейшим коммерческим центром на Средиземном море, поддерживавшим регулярные торговые связи с портами Сирии, Египта и Эгейских островов. Вплоть до 70-х годов XVI в. венецианский торговый флот господствовал в восточной части Средиземного моря. Несмотря на значительное сокращение торговли пряностями в начале века, к 60-м годам прежний уровень был вновь достигнут. Таким образом, Венеция сохранила наряду с Португалией ведущее положение в этой области.

Если прежде промышленность не играла сколько-нибудь значительной роли в экономике Венеции, то в XVI в. она стала одним из наиболее сильных индустриальных центров на полуострове. Особенно показательны успехи ее сукноделия. В 1521 г. Венеция производила всего 3500 кусков сукна, в 1569 г. — уже 26 541 кусок, а в 1602 г. — 29 тыс. кусков. Венеции принадлежало первенство среди городов Италии в области типографского и издательского дела. Во второй половине XVI в. 113 предприятий печатали в среднем каждое по 90 книг в год. В XVI в. здесь было напечатано в 3 ½ раза больше книг, чем в Милане, Флоренции и Риме вместе взятых. По производству предметов роскоши (стекла, зеркал, парчи, бархата, кружев) Венеция стояла на первом месте в Европе. Вплоть до 70-х годов XVI в. успешно развивалось судостроение. Таким образом, трудности, испытываемые торговлей, частично компенсировались развитием промышленности.

По сравнению с предыдущими веками изменилось и экономическое лицо второго важнейшего торгового центра — Генуи. Успешно развивалась промышленность, в первую очередь кораблестроение и шелкоделие. Генуэзцы называли шелкоделие жизнью и душой республики. Особой славой пользовались на европейских рынках генуэзский бархат, тафта, парча. Но основное значение Генуя приобрела в качестве крупнейшего банковского центра. Ее банкиры господствовали на знаменитых французских ярмарках в Безансоне и на итальянских в Пьяченце; они занимали первое место среди банкиров Италии и одно из первых мест в Европе, успешно соперничая с банкирами Аугсбурга. Деловая активность Генуи была ориентирована главным образом на страны Пиренейского полуострова. Это относится также к торговле. Уже в 30-х годах XVI в. половина генуэзского импорта шла из Испании. В дальнейшем эти связи еще расширились. Через испанский порт Кадикс Генуя поддерживала также торговлю с Англией и Фландрией. Она стала важнейшим транзитным центром, связывающим Испанию с южногерманскими городами.

В городах Тосканы и Ломбардии, особенно тяжело пострадавших от Итальянских войн, в середине XVI в. наступил перелом, означавший начало нового подъема их торговой и главным образом промышленной деятельности.

Так, во Флоренции число сукнодельческих мастерских возросло с 63 в 1537 г. до 152 в 1561 г. Количество изготовленных сукон увеличилось с 14 700 в 1553 г. до 33 212 кусков в 1572 г. В 1589 г. венецианский посол Контарини писал: "Сукноделие Флоренции настолько расширилось, что трудно представить себе, сколь великую выгоду получает от этого город"[533]. Возросло также производство шелковых тканей, которое по Объему превзошло уровень XV в. В то время как в 1472 г., по сведениям склонного к преувеличениям хрониста Бенедетто Деи, во Флоренции насчитывалось 83 шелкодельческие мастерские, в 1561 г. их стало уже 91. Аналогичное оживление имело место и в других отраслях промышленности. Словом, затруднения, испытываемые флорентийцами в начале века, не заставили их отказаться от занятий промышленностью.

Заметно оживилась торговля Флоренции. Вновь установились контакты с Востоком, но преимущественно торговля велась с Испанией, Португалией и их колониями. В конце века Флоренция привозила зерно из Гамбурга, Гданьска и торговала даже с Московским государством. Предприимчивые флорентийские купцы получили от царя Бориса Годунова право свободной торговли и пытались через Московское государство установить непосредственный деловой контакт с Персией. Наконец, нельзя не упомянуть о бурном росте Ливорно, ставшего во второй половине XVI в. важнейшим международным портом на Средиземном море, куда беспрепятственно входили корабли всех стран. За 1574–1577 гг. ежегодно в Ливорно входило в среднем 417 кораблей, а в 1592/93 г. — 2266. То, что новый и растущий порт Италии был связан прежде всего с Западом, очень показательно для общей тенденции развития итальянской торговли того времени.

В крупнейшем промышленном центре Ломбардии Милане после серьезного спада экономики в первой половине века также расширились инвестиции в промышленность; росла продукция в области сукноделия, шелкоделия. Правда, явно начала отставать прежде столь знаменитая металлообрабатывающая промышленность, а также бумазейное дело, но зато бесспорна тенденция к расширению производства предметов роскоши. В одном официальном донесении от 1593 г. говорится, что за 1540–1580 гг. ювелирное дело возросло в 10 раз.

По производству парчовых тканей Милан занимал первое место в Италии. Вплоть до конца XVI в. этот город был главным поставщиком шелковых тканей для Франции.

Аналогичные явления имели место в городах всей Северной Италии. В Комо и Бергамо, Павии и Мантуе, Виджевано и Вероне наблюдалось в той или иной степени оживление промышленности.

В центральной части Италии и на Юге, где города никогда не отличались сколько-нибудь значительными экономическими успехами, во второй половине XVI в. также происходит известный рост мануфактурного и ремесленного производства и оживление торговли. В Неаполитанском королевстве развивалось шелкоделие, расширялись внешнеторговые связи, особенно с Нидерландами. В Папском государстве добыча квасцов в знаменитых приисках Тольфы достигла наибольшего расцвета в 50–60-х годах. Вместе с кастильскими квасцами они обеспечивали полностью нужды текстильной промышленности Италии, Англии, Фландрии и других стран.

Наконец, при характеристике экономики второй половины XVI в. нельзя не сказать о некотором укреплении внутреннего рынка как в региональных рамках, так и в пределах всей Италии.

Итак, промышленное производство и торговля после бесспорного сокращения в первой половине XVI в. пережили явное оживление и некоторый подъем во второй его половине. Правда, металлообрабатывающая промышленность и производство бумазейных тканей в Милане, а также сукноделие в ряде городов Ломбардии пришли в упадок, но зато сукноделие успешно развивалось в Венеции, Флоренции и других городах. В целом в Италии того времени наибольшего развития достигло производство предметов роскоши, в частности шелкоделие. Примечательно, что успешнее всего развивались те отрасли промышленности, которые находили сбыт на Западе или же снабжались там сырьем.

Заметна также тенденция ориентироваться на внутренний рынок. Так, сырьем для шелковой промышленности служил местный шелк-сырец, производство которого получило в XVI в. все большее распространение в Италии. А суконщики изготавливали в гораздо большем количестве, нежели прежде, дешевые шерстяные ткани, находившие сбыт на внутреннем рынке. Явно ощущается стремление перенести промышленное производство (в частности, производство шелковой пряжи) ближе к источникам сырья, т. е. в деревню, где была также более дешевая рабочая сила.

Следует отметить и появление некоторых технических усовершенствований, прежде всего широкое распространение гидравлических шелкопрядилен. Монтень, увидев в 1581 г. такое сооружение во Флоренции, с удивлением отметил, что одна женщина управляла одновременно 500 веретенами[534].

Все же не следует придавать чрезмерного значения отмеченным новым и прогрессивным явлениям в промышленности. Они примечательны не столько как правило, а скорее как тенденция, которая свидетельствует о непрекратившихся поисках новых способов извлечения прибыли из промышленности. Но они не означали переворота в характере промышленного производства того времени. В целом итальянская промышленность продолжала существовать в традиционной форме, установившейся уже в предыдущие века, — с цеховым устройством и монопольным положением старых торгово-промышленных центров.

Та же картина предстает перед нами, если обратиться к организационным формам промышленного производства. Исследование структуры промышленности Флоренции XVI в. позволяет установить, что в ведущих отраслях сохранились раннекапиталистические мануфактуры, которые были уже известны итальянским городам в XIV–XV вв.[535] Так, в сукноделии процесс производства по-прежнему осуществлялся частично в центральной мастерской купца-предпринимателя, частично в мастерских и домах зависимых от него мастеров. Для изготовления куска сукна требовалось участие не менее 20–30 рабочих рук.

Но если в сукноделии никаких существенных изменений в процессе производства не наблюдается, то в шелкоделии появляется ряд новых промежуточных этапов производства, которые требуют специальных навыков и знаний. Здесь же имели место уже отмеченные ранее технические усовершенствования и стремление перенести отдельные производственные этапы из города в деревню. Организаторами производства выступали, как и раньше, купцы-предприниматели, объединенные в компании. Обычно только один из членов компании непосредственно руководил работой, остальные давали лишь капитал и получали соответствующую часть прибыли.

Рабочая сила на производстве была чрезвычайно неоднородной. Прежде всего это мастера, работавшие в своих мастерских или на дому, которые еще обладали частично средствами производства (вроде красильщиков) или же были вовсе их лишены (большая часть ткачей). Они экономически полностью зависели от купцов-предпринимателей и лишь формально сохранили некоторые черты, свойственные ремесленникам (возможность эксплуатировать чужой труд, работать на разных предпринимателей). Источники свидетельствуют о том, что процесс пролетаризации этих прежде свободных ремесленников продолжался, зашел, видимо, дальше, чем в предыдущие века, и был несколько более глубоким в шелковой промышленности, нежели в суконной. Подобные же явления наблюдаются в Лукке и других городах Италии.

Наряду с зависимыми мастерами в процессе производства участвовали наемные рабочие — постоянная категория трудящихся с определенным, сложившимся социальным лицом. Свое место в производстве занимали также всякого рода посредники и надзиратели, которые, будучи сами зависимы от предпринимателей, в то же время наживались за счет рабочих.

Экономическая зависимость всевозможных категорий и групп трудящихся, занятых в промышленности, от предпринимателей закреплялась общественными и правовыми нормами. Так, за нарушение цеховых правил все категории трудящихся подвергались телесному наказанию, в то время как в предыдущие века такая мера наказания применялась только к рабочим; зависимые мастера прежде наказывались так же, как и предприниматели, — денежным штрафом. Впервые в истории Флоренции работники промышленности, находившиеся в неодинаковом экономическом положении, объединялись в одну социальную категорию с единым названием manifattori. По сравнению с XIV–XV вв. пропасть между предпринимателями, с одной стороны, и зависимыми мастерами и рабочими, с другой, углубилась не только в экономическом, но и в общественно-правовом отношении.

Итак, хотя никаких коренных изменений, никакого переворота в характере промышленного производства не было, все же раннекапиталистические отношения в том виде, в каком они сложились в предыдущие века, не исчезли, а, наоборот, даже несколько укрепились. Следовательно, ни о каком полном упадке итальянской экономики в XVI в. речи быть не может. Она переживала много трудностей, бесспорны признаки ее спада, но в то же самое время нельзя не отметить отдельные успехи как в торговле, так и в промышленности и банковском деле, а также безусловный подъем экономики во второй половине века.

Однако подъем оказался кратковременным, и в XVII в. наступил полный упадок. Грозные предзнаменования обнаружились в отдельных отраслях экономики уже в последних десятилетиях XVI в.

Печальное зрелище представляла текстильная промышленность крупнейших городов Италии XVII в. В начале столетия в Милане было 60–70 суконных мастерских, производивших примерно 15 тыс. кусков в год, а к 1640 г. их количество уменьшилось до 15 и объем производства — до 3 тыс. кусков. В 1682 г. осталось всего 5 мастерских. В то же время резко сократилось производство шелковых и парчовых тканей. В 1615 г. в Кремоне насчитывалось еще 187 шерстдников, а в 1648 г. — всего 23. Аналогичный упадок переживала бумазейная промышленность Кремоны. В 1607 г. в Комо было 49 шерстяников, изготовивших 8–10 тыс. кусков в год, а в 1650 г. остались всего 4 мастерские с общей продукцией в 400 кусков. В Генуе уже после чумы 1579 г. количество ткацких станков по шелку сократилось до 8 тыс., а в 1676 г. осталось 2564, к тому же многие из них не работали. Тяжелые времена переживала и венецианская текстильная промышленность. В 1650 г. венецианцы производили примерно 10 тыс. кусков сукна против неполных 30 тыс. в начале века, в 1640 г. было выработано 6 тыс. кусков шелковых тканей против 10 тыс. в 1590 г., а к 1660 г. их производство сократилось до 2300 кусков. В конце XVII в. Сенату пришлось открыть доступ на венецианский рынок сукнам иноземного изготовления.

Ту же картину представляют и остальные города Италии, в частности крупнейший промышленный центр Тосканы — Флоренция. В 1612 г. венецианский посол сообщил из Флоренции о небольшой занятости рабочих в сукноделии и о том, что великие герцоги вынуждены содержать оставшуюся без работы флорентийскую бедноту, предоставив ей разные работы и ежедневные пособия[536]. Действительно, уже к 1602 г. объем флорентийской суконной продукции сократился до неполных 17 тыс. кусков, а в 1616 г. производили всего 5783 куска. В то же самое время цех шелковщиков неоднократно жаловался, что флорентийские шелка не находят больше сбыта. В 1621 г. 200 ткачей по шелку не имели работы. Глубокий упадок текстильной промышленности наступил и в Лукке. С 1585 по 1645 г. закрылось 88 шелкодельческих мастерских.

В других отраслях промышленности положение было такое же. По свидетельству современника, к 1638 г. во всей Ломбардии резко уменьшилось число мастерских и количество выработанной ими продукции, сократился экспорт и возрос приток иноземных товаров. Хотя миланские оружейники, еще производили прекрасные изделия, вызывавшие восхищение иностранцев, в целом это знаменитое производство почти исчезло, и Милан начал ввозить французское оружие. В 1613 г. в Брешии осталось всего 6 самостоятельных оружейников, Во Флоренции закрывались предприятия по изготовлению бумаги. В Венеции пришли в упадок кораблестроение, типографское и стеклодувное дело.

То же самое наблюдается и в торговле. С тех пор как англичане и голландцы захватили в свои руки португальскую торговлю с Индией, пряности стали прибывать непосредственно в Лондон и Амстердам. Там же покупали их и итальянцы. В 1625 г. даже венецианцы именуют пряности западным товаром. Турецкий рынок, ранее снабжавшийся преимущественно венецианскими сукнами, наводняется голландскими и английскими изделиями. Постепенно англичане и голландцы полностью вытесняют Венецию из торговли с Востоком, а после потери ею Крита корабли западных стран господствуют в средиземноморской торговле. Даже по Адриатическому морю плавают корабли под английским и голландским флагами. Процветал лишь крупнейший порт Тосканы — Ливорно, но он обслуживал иностранных купцов и был мало связан с местной экономикой.

В XVII столетии наступил упадок знаменитых ярмарок в Пьяченце, что привело к сворачиванию генуэзского банковского дела. С полным правом поэт и государственный деятель Фульвио Тести мог констатировать, что Миланское государство разорено, Неаполитанское королевство опустошено, а Сицилия погублена[537]. Однако различие между XVII в. и предыдущими столетиями сводится не только к количественным изменениям, но и к изменениям структурного характера. Большое значение в экономической жизни Италии приобретает производство шелка-сырца и шелковой пряжи, а также сельскохозяйственных продуктов, которыми обеспечивается не только внутренний, но и внешний рынок. Шелком-сырцом и шелковой пряжей Италия снабжает Францию, Германию, Англию и другие страны. Во второй половине XVII в. она уже обогнала Турцию и Персию по вывозу этих продуктов. Таким образом, из страны, экспортирующей готовую промышленную продукцию и тесно связанной с международным рынком, Италия постепенно превращается в экспортера сырья и полусырья, в страну с замкнутой и преимущественно сельскохозяйственной экономикой.

Почему же итальянская экономика сумела противостоять трудностям лишь в течение очень короткого срока?

Начиная с конца XVI в. ситуация на мировой арене вновь резко изменилась не в пользу Италии, экономика которой по-прежнему сильно зависела от внешнего рынка. В течение XVI в. в связи с более односторонней ориентацией на испанский рынок она стала еще более уязвимой. Поэтому финансовый крах Испании нанес ей тяжелейший удар. Он был причиной полного упадка генуэзского и флорентийского банковского дела, тормозил торговлю и промышленность, которая испытывала затруднения в снабжении сырьем и сбыте своей продукции. Ослабление Испании привело также к значительному росту фискального гнета в районах, непосредственно подчиненных испанской короне.

Но тяжелее всего на Италии отразилась конкуренция Англии, Франции и Голландии. Итальянские шелка вытеснялись отовсюду французскими, сукна — изделиями английского и голландского происхождения, которые были значительно дешевле итальянских. В 1645 г. один флорентийский шерстяник объяснил упадок сукноделия тем, что примерно 30 лет назад стали изготавливать сукна в местах, где прежде сбывались флорентийские; уступая по качеству флорентийским, они все же находили сбыт у тех, кто не мог много платить[538].

Преимущество западных стран заключалось в том, что в них успешно развивалась капиталистическая промышленность, далеко превзошедшая уровень раннекапиталистических отношений, достигнутый Италией. Английские и голландские капиталисты имели в своем распоряжении дешевую рабочую силу, не были скованы цеховой регламентацией и пользовались протекционизмом правительств. А в Италии того времени в деревне укреплялась феодальная реакция, цехи господствовали беспрепятственно, а вместо протекционизма в национальном масштабе имело место острое соперничество отдельных городов и тяжелый финансовый гнет местных государей. Анонимный автор писал в 1689 г. из Флоренции, что во времена его деда работалось и много и хорошо с испанской шерстью, пока ради увеличения доходов государя не повысились пошлины на испанскую шерсть, из-за чего она перестала прибывать или прибывала в очень небольшом количестве[539].

Целый ряд других причин ускорил экономический упадок Италии. Это и усилившийся процесс одворянивания буржуазии, протекавший особенно бурно в XVII веке, и феодальная реакция в деревне и во всей общественной жизни полуострова, и реакционная политика правительств отдельных итальянских государств, и, наконец, возобновление военных действий на территории Италии.

Сказанное вовсе не означает, что промышленная и торговая деятельность в Италии полностью прекратилась. Шелкоделие, хотя и резко сократилось, отнюдь не исчезло окончательно, так же как производство ряда предметов роскоши и, конечно, товаров, обеспечивающих нужды внутреннего рынка. Внутрирыночные связи в рамках всей Италии, а также в пределах каждого из ее государств, значительно ослабленные, продолжали существовать. Наконец, не была забыта мануфактурная форма промышленного производства. Она сохранилась в крупнейших центрах Италии, преимущественно в шелкоделии и других относительно новых отраслях промышленности. Ни Генуя, ни Венеция не прекратили борьбы за сохранение хотя бы некоторых позиций на мировом рынке.

Следовательно, об абсолютном разрыве между экономикой эпохи Возрождения и экономикой XVIII–XIX вв. говорить нельзя — некоторые элементы из наследия прошлого передавались через XVII век следующим столетиям.

Требуется, правда, одна существенная оговорка. Сказанное относится не ко всей Италии, а главным образом к ее северным районам. В то время как на Севере наблюдалась наибольшая экономическая активность и сплочение, наибольшее развитие рыночных связей и современных форм хозяйствования, Юг погрузился в вековой сон; здесь время как бы остановилось.

Различие в экономическом развитии Севера и Юга Италии, существовавшее уже в предыдущие века, не только сохранилось, но и углубилось. Это заметно как в промышленности, так и в сельском хозяйстве.

Заметные сдвиги в экономике Италии давали о себе знать не только в промышленности и торговле, но и в сельском хозяйстве. Исследования последних лет внесли известные коррективы в традиционную точку зрения, будто рассматриваемые века были периодом сплошной реакции и беспрерывного упадка.

Прежде всего следует отметить, что по мере сокращения промышленности и торговли возрастал удельный вес сельского хозяйства в рамках экономической жизни Италии. В первую очередь это нашло выражение в росте и концентрации земельных владений, наблюдаемых уже во второй половине XV в. и в XVI в., но резко усилившихся в XVII в. Однако инвестиции капиталов в землю не всегда означали изъятие их из сферы обращения; они в известной мере использовались для развития сельского хозяйства. Возобновление сельскохозяйственной активности становится особенно заметным во второй половине XVI в., чему несомненно способствовал рост цен на сельскохозяйственные продукты.

Возросший интерес к земле косвенно отражается и в появлении большого количества трактатов, в которых настойчиво звучит мысль о выгодности сельского хозяйства. Агостино Галло, Джакомо Лантиери и другие авторы подобных трактатов призывают землевладельцев активно включиться в сельскохозяйственную деятельность. Не случайно в аграрном развитии Италии XVI в. можно отметить заметные успехи. Происходит расчистка земель под пашню, ирригационные и осушительные работы, более интенсивное использование земли. Наряду с традиционными зерновыми культурами появляется ряд новых; на Севере Италии распространяются кормовые культуры, в Ломбардии, Венецианской республике и частично в Тоскане расширяются посевы риса. С середины XVI в. в Венеции, а затем и в Ломбардии, Пьемонте, Эмилии появляется кукуруза[540]. Э. Серени говорит о триумфальном шествии риса и кукурузы. Окрестности Болоньи становятся центром коноплеводства. Повсюду расширяется выращивание тутового дерева, цитрусовых культур, сахарного тростника. Венеция, которая прежде вынуждена была жить за счет привозного зерна, в конце XVI в., по свидетельству дожа Николо Контарини, сама обеспечивала свои потребности в зерне.

Наиболее интенсивно эти процессы происходят в Ломбардии и в Венецианском государстве, где распространяются также искусственные пастбища, стойловое содержание скота и вводятся прогрессивные формы севооборота (отказ от парового поля). Там закладываются основы той структуры сельскохозяйственного производства, которая и сегодня характерна для этих районов. Даже в отсталом по сравнению с Северной Италией Неаполитанском королевстве увеличивается сельскохозяйственная продукция, развивается овцеводство, распространяется тутовое дерево и другие культуры. И здесь, как, впрочем, во всей остальной Италии, растет связь деревни с рынком.

В окрестностях городов Тосканы наблюдается тот "неслыханный расцвет мелкой земледельческой культуры, организованной по типу садоводства", о котором говорил К. Маркс[541]. Тщательно обработанные поля-сады в конце XVI в. вызвали восхищение Монтеня[542] и в наши дни составляют отличительную черту тосканского пейзажа. Но вместе с тем капиталовложения в землю и прогрессивные формы хозяйствования были здесь более редким явлением, нежели на Севере Италии.

В XVII в. наступает регресс. В Тоскане сводятся на нет осушительные работы, вновь освоенные земли большей частью приходят в запустение, появляются крупные охотничьи заповедники. В Папском государстве и на Юге Италии сокращаются зерновые культуры, пахотная земля превращается в пастбища. Обширные территории вновь покрываются болотами или зарастают лесом и кустарником; происходит возврат к примитивным формам севооборота. И если даже местами растет урожайность, то это достигается не путем интенсификации сельскохозяйственных работ и капиталовложений, а благодаря усилению эксплуатации крестьян.

Основной, хотя и не единственной, причиной упадка сельского хозяйства было сохранение в деревне традиционных форм производственных отношений. Если учесть, что даже в период наивысшего расцвета итальянской экономики (XIII–XIV вв.) в деревне продолжали господствовать феодальные и полуфеодальные отношения, станет ясно, что в XVI–XVII вв., когда Италия столкнулась с большими экономическими трудностями, ни о каком преодолении феодальных традиций не могло быть речи. В этих условиях стремление к увеличению доходов с земли неизбежно должно было привести к усилению эксплуатации на основе существующих производственных отношений.

Одной из наиболее распространенных форм производственных отношений в то время была испольщина — переходная форма ренты от феодальной к капиталистической. Испольщина господствовала в Тоскане и Эмилии, имела большой удельный вес на Севере Италии и в Папском государстве и меньший — на Юге и в Сицилии.

Испольщина XVI–XVII вв. непохожа на испольщину в ее классической форме. Часть капиталовложений в хозяйство землевладелец превращал в простую ссуду крестьянину, требуя обязательного ее возвращения; одновременно издержки производства возлагались на крестьян. Все это означало, что доход, получаемый земельным собственником, все больше превращался лишь в ренту за землю и все меньше являлся прибылью с капитала, вложенного в хозяйство. Поскольку крестьянин обычно не мог отдать долг, он попадал в кабалу и терял вместе с тем возможность покинуть землю. Юридически свободный, не имевший никаких прав на землю, он фактически прикреплялся к ней. Наряду с этим увеличивались разные добавочные оброчные и отработочные повинности, являвшиеся выражением "уважения и верности". Землевладелец постепенно приобретал право неограниченного вмешательства в семейную и домашнюю жизнь испольщика. Крестьянские семьи находились под постоянным унизительным надзором и контролем землевладельца. Характер повинностей и ограничений, возлагавшихся теперь на испольщика, свидетельствует о том, что феодальные черты в испольщине усиливались.

В Северной и Средней Италии наряду с испольщиной была распространена краткосрочная аренда, при которой крестьяне давали землевладельцу фиксированные денежные и натуральные платежи. Но и тут добавлялись всякие повинности феодального характера. На Юге Италии, где господствовала чисто феодальная рента, в XVII в. происходило, говоря словами Р. Виллари, оживление феодализма[543]. Здесь усиливаются все формы проявления феодального режима. Более жестким становится осуществление личных и фискальных прав, расширяется юрисдикция землевладельцев. Усиление феодальных форм эксплуатации при сохранении рыночных связей особенно тяжело отразилось на крестьянстве Юга. В Сицилии феодальный сеньор мог обосновать арест крестьянина словами: "Мотивы нам хорошо известны".

Немногим отличалось положение в отсталых районах Севера и центральной части страны. Местами даже не было изжито крепостное право. Так, в Савойском герцогстве только конституция 1568 г. разрешила крепостным выкупиться на свободу.

Появление в XVI–XVII вв. нового лица в итальянской деревне — крупного арендатора, игравшего роль посредника между землевладельцем и крестьянином, означало лишь дополнительное бремя для крестьян, и так отягощенных всякого рода повинностями. Упрочение феодальной и полуфеодальной эксплуатации крестьян составляет наиболее характерную черту итальянской деревни XVI и особенно XVII в. и позволяет говорить о процессе феодальной реакции, не совсем точно именуемой иногда рефеодализацией.

В этих условиях труд крестьян становился менее производительным, доходы землевладельцев сокращались, капиталовложения в землю уменьшались. Все это отрицательно влияло на сельское хозяйство.

Упадку деревни способствовала также феодализация верхов общества, потерявших интерес ко всякого рода деловой активности, тяжелый финансовый гнет, произвол и разруха, царившие в стране, частые голодовки и эпидемии. Крестьяне нередко бывали вынуждены бросать свою землю и уходить куда глаза глядят.

Следует отметить, что состояние деревни XVII в. представляет по сей день фактически еще не изученную страницу в истории Италии. Появившиеся за последние несколько лет исследования касаются главным образом Ломбардии, Венецианского государства и Неаполитанского королевства. Центральная часть Италии, в частности Тоскана, пока ждет своих исследователей.

Все же и на основе имеющихся данных можно заключить, что в сельском хозяйстве, так же как в промышленности и торговле, не все наследие прошлого было забыто. При общем преобладании регрессивных явлений, в отдельных, главным образом равнинных, районах Италии (в долине реки По и в Венецианской республике) достижения предыдущих веков, ослабленные в XVII в., сумели противостоять трудностям и, таким образом, стали предпосылкой прогрессивного развития в следующих веках.

Знать и буржуазия

Развитие итальянского общества в XVI–XVII вв. характеризуется расширением рядов феодальной знати и увеличением ее удельного веса.

На Севере Италии и в Тоскане осталось очень мало представителей родовой титулованной знати. На Юге и в Папском государстве они еще играли важную роль в социально-политической жизни, но в XVI–XVII вв. расточительный образ жизни нередко приводил их к разорению. Ряды местной феодальной знати частично росли за счет испанских грандов, обосновавшихся преимущественно в районах, подчиненных Испании или находившихся под ее влиянием. Но в гораздо большей степени феодальная аристократия пополнялась за счет новых землевладельцев, вышедших из рядов буржуазии.

Прежде земельные владения служили буржуазии не столько источником доходов, сколько основой доверия к ее материальному могуществу, а также местом летнего отдыха. Теперь же они постепенно становились основным источником дохода. Как уже отмечалось, интерес к земельным владениям возрос в XV в. и со временем все усиливался. Уже в 1527 г. венецианский посол писал, что флорентийцы, получив 20 тыс. дукатов дохода, тратят 10 тысяч на приобретение дворцов вне города[544]. За период с 1510 по 1582 г. недвижимое имущество венецианцев в одной только Падуанской провинции выросло в четыре раза. Тяга к приобретению земли становилась всеобщей. В завещаниях, составленных купцами и финансистами, врачами и адвокатами, то и дело высказывались пожелания, чтобы накопленные ими богатства использовались на приобретение земли. Буржуазия прекрасно понимала, что прибыль с земли меньше прибыли, получаемой от торговли и промышленности, но гораздо надежней в условиях возраставших экономических трудностей.

Тяга к приобретению земельных владений объясняется не только экономическими соображениями, но и тем, что это был основной путь для восхождения по социальной лестнице. Как уже говорилось, В XVI–XVII вв. в деревне сохранялись феодальные и полуфеодальные отношения. По мере того как основными источниками существования буржуазии становились феодальные доходы, происходил процесс ее одворянивания. С полным правом Б. Каицци говорит, что ни один век не видел такого размаха вхождения в дворянство, как XVII[545]. Ведущие в то время представители миланской знати — Борромео, Литта, Кузани, тосканской аристократии — Сальвиати, Каппони, Гвиччардини, римской знати — Альдобрандини, Боргезе, Перетти и многие другие — были выходцами из купеческой среды. Став по своим источникам дохода в один ряд с титулованным дворянством, бывшие буржуа стараются полностью слиться с ним и добиваются громких титулов. В Милане, например, во второй половине XVI в. началась настоящая погоня за титулами. Итальянские государи, постоянно нуждавшиеся в деньгах, охотно шли навстречу стремлениям новых землевладельцев и за большую мзду раздавали в огромном количестве не только титулы, но и феоды, права юрисдикции и различные привилегии. Испанский король Филипп IV писал миланскому магистрату, чтобы тог "превратил в феод любую государственную землю, предлагая на выбор титул маркиза, графа или другой за наивысшую цену"[546]. В Неаполитанском королевстве титул князя продавался за 20 тыс. скуди, титул герцога — за 15 тысяч. В 1575 г. там насчитывалось 13 герцогов, 30 маркизов и 54 графа, а в 1597 г. уже 41 герцог, 75 маркизов и 72 графа. В 1580 г. было 14 князей и 488 баронов, а в 1597 г. — 25 князей и 600 баронов.

При непосредственном содействии итальянских государей феодальная знать все больше выделялась своими привилегиями. Она освобождалась от налогов и повинностей, имела монопольное право носить личное оружие, занимать высшие должности и окружать себя неограниченной роскошью. Введение майората обеспечивало старших сыновей возможностью вести привольный образ жизни, а младшим сыновьям открывался доступ во вновь созданные духовно-рыцарские ордена, в армию и ко двору. Если когда-то быть зачисленным в ряды аристократии считалось для флорентийца величайшим наказанием, то теперь это стало мечтой его жизни. Посол Лукки писал из Флоренции: "Кресты, двор и армия отвлекли молодую знать от торговли"[547]. Знатное происхождение, столь едко высмеянное в свое время гуманистами, вновь становится признаком принадлежности к аристократии. "Ни богатство, ни роскошная одежда не делают человека знатным, а блеск его предков", — писал придворный Феррарского герцога Аннибале Ромеи[548].

Со временем занятие торговлей стало считаться не совместимым с принадлежностью к аристократии (в Милане с 1593 г.). Но в то время как на Юге Италии подобные запреты соблюдались, в Ломбардии и Тоскане, где купеческие традиции были очень сильны, знать нередко вкладывала свои капиталы в выгодные торговые дела через подставных лиц. Англичанин Томас Мэн писал в начале XVII в., что в Тоскане мало дворян, которые бы сами не занимались торговлей[549]. Пример показывали сами великие герцоги, не брезгавшие доходами с коммерции. Но в целом молодежь стала относиться с презрением к такого рода занятиям. "Знатный человек не может без того, чтобы не опозорить себя, заниматься, кроме созерцательных наук, еще и торговлей, ни тем более каким-либо ремеслом…" — говорится в диалоге "Воображаемая республика" итальянского утописта XVI в. Людовико Агостини, который сам решительно выступал против знатных бездельников[550].

Изменился образ жизни бывших буржуа. Флорентийские купцы и предприниматели, о которых венецианский посол в начале XVI в. с удивлением и некоторым презрением писал, что они собственноручно занимаются самыми простыми ремеслами[551], теперь строят себе роскошные дворцы в городе и не менее роскошные летние резиденции в деревне. Они окружают себя большим штатом слуг и разной клиентелой, выезжают в роскошных каретах, мода на которые в XVI в. стала появляться в Италии, одеваются в шелка, бархат и парчу, покупают драгоценности за баснословные деньги. В 1600 г. посол Лукки писал из Флоренции, что "флорентийцы, оставив прежний образ жизни, восприняли обычаи придворных"[552]. Построить дворец, иметь карету и дать роскошное приданое дочери — вот три основные заповеди римской аристократии XVI в.

Процесс феодальной реакции находил свое выражение и в росте удельного веса духовенства. По всей Италии расширяется церковное землевладение: в XVII в. в Миланском герцогстве церкви принадлежало почти ¼ земли, в Парме — более ½ На Юге церковное землевладение достигало местами ⅔ территории. В Венецианском государстве рост церковных земель становился настолько угрожающим, что в 1605 г. Сенат запретил отчуждение светского имущества в пользу церкви. Фра Паоло Сарпи писал[553], что "духовенство составляет сотую часть населения, но владеет более чем ¼ (недвижимого имущества), в Падуанской провинции — ⅓, Бергамской — более чем ⅗…"

Кардиналы и высшее духовенство Папского государства были значительно богаче светских феодалов и в смысле роскоши не отставали от них.

Перемены, происходившие в верхах итальянского общества, являлись прямым результатом изменившейся экономической ситуации; они в свою очередь существенно тормозили дальнейшее развитие страны. Дело не только в том, что знать тратила средства непроизводительно, но и в том, что своим образом жизни и нравами она действовала разлагающе на остальные слои общества.

Указанные процессы имели место уже в XVI в., но проявились с полной силой лишь в следующем столетии. Не подлежит сомнению, что XVI век знал еще немало предприимчивых, энергичных и хищных буржуа, успешно продолжавших дело своих отцов, но бесспорно, что дух буржуазного предпринимательства ослабевал. Постепенно ряды купцов и предпринимателей редели, а пополнения не было.

Те, кто не переключился на землевладение, обращали свои взоры к ростовщичеству, спекуляциям с государственными займами, к откупу государственных доходов, покупке всякого рода должностей. Рост рядов финансистов происходил особенно бурно в Папском государстве и Неаполитанском королевстве, где буржуазия и прежде была слаба. При папе Льве X (1513–1521) количество продаваемых должностей составляло 2232, а при Пие IV (1559–1565) — 3645. Тяга к приобретению должностей объяснялась их большой прибыльностью: они давали 12 % с вложенного капитала. Обычно финансисты пользовались должностями как трамплином для приобретения земель, обеспечивавших более верные доходы и открывавших дорогу к дворянскому званию.

В XVII в. торгово-промышленная буржуазия отступает на задний план перед финансистами и чиновниками, судьями, адвокатами и нотариусами, откупщиками государственных доходов и арендаторами земель. Нездоровый дух спекуляций, интриг и азарта царит среди них. Они уже забыли о тех временах, когда их предприимчивые, находчивые и смелые предки составляли, по словам папы Бонифация VIII, пятый элемент мироздания. Теперь они являются элементом консервативным, больше всего заинтересованным в обеспеченной роскошной жизни, мечтают о карьере и дворянских титулах.

Положение народных масс. Классовая борьба

Чем роскошнее жили верхи общества, тем больше беднели народные массы — крестьяне, рабочие, мелкие ремесленники и лавочники.

Условия жизни рабочих и зависимых мастеров даже в XVI в., когда промышленность находилась еще на сравнительно высоком уровне, были крайне тяжелыми. Предприниматели платили мало, выдавали заработную плату натурой и неполноценной монетой, запутывали мастеров и рабочих в долговые сети. Реальная заработная плата во Флоренции, в Венеции и других городах имела тенденцию к понижению. В Неаполе, например, с начала XVI до начала XVII в. реальная заработная плата уменьшилась на ¼, а для некоторых категорий трудящихся даже на ⅓. Если в 1520 г. доходов флорентийского каменщика едва хватало на содержание семьи, то в 1551 г. и об этом уже не могло быть речи. В середине XVI в. больше половины дневного заработка флорентийского ткача уходило на один хлеб для семьи из 5 человек. В XVII в. в Савойском герцогстве заработная плата обычно не обеспечивала прожиточного минимума.

Страшным бичом для народных масс были косвенные налоги — эти "налоги на бедных", как их метко охарактеризовал В. И. Ленин[554]. Ими облагалось буквально все: хлеб и вино, масло, мыло, соль. Самым разорительным и ненавистным был соляной налог. Платить приходилось за взвешивание и измерение товара, за ввоз и вывоз. Венецианский посол писал из Флоренции, что "там нет вещи…, которая не имела бы своего колокольчика"[555].

В одной жалобе ткачей города Лукки говорится: "Наша нищета столь велика, что стоит нам только выйти из дома, как нас сразу схватывают, будто мы воры, и бросают в тюрьму. Кредиторы преследуют нас без всякой жалости…, купцы относятся к нам плохо; жить дальше невозможно в такой нищете"[556].

С конца XVI в. положение ухудшилось еще больше. Алеати и Чиполла подсчитали, что в начале XVII в. в Падуе один ремесленный мастер должен был работать 220 дней в году, а поденщик 370 дней, чтобы обеспечить себя одного средствами к жизни[557]. Великие герцоги Тосканские постоянно были вынуждены распределять среди бедноты деньги и хлеб.

В этот период увеличилась безработица. Флорентийский купец Джулиано Риччи записал в своей хронике: "Из-за отсутствия работы в шелкоделии и сукноделии большая часть (плебеев) дошла до полной нищеты, занимается попрошайничеством, но не находит никого, кто дал бы им хлеба"[558]. В 1647 г. тосканское правительство констатировало, что число бедных в городе достигло 11 тыс. человек. И это при населении в 70 тысяч! Нищие и бродяги заполняли города и деревни. Особенно много их было в Риме и Неаполе. Нищенство стало бичом всей Италии. Более предприимчивые ремесленники отправлялись в соседние государства. Но на что они могли рассчитывать в пределах Италии, где всюду положение было одинаковым, а в деревне, пожалуй, еще хуже, чем в городе!

Крестьяне отдавали землевладельцу большую часть своего урожая. Достаточно было одного неурожайного года, чтобы они оказались в неоплатном долгу. То, что не отбиралось землевладельцем, шло на уплату бесконечных налогов. Наиболее тяжелым был налоговый гнет в государствах, непосредственно подчиненных Испании. По образному выражению Томмазо Кампанеллы, в Неаполитанском королевстве надо платить и за то, чтобы сохранить голову на плечах. Феодалы обычно освобождались от налогов. Кто меньше имел, тот платил больше. Крестьяне пытались спастись бегством, но тогда возрастало бремя, ложившееся на плечи тех, кто остался, так как за уплату налогов отвечала вся сельская коммуна.

Английский путешественник, объясняя причины нищеты населения Италии, отмечал, что духовенство отнимало у народа для обогащения церквей и монастырей то, что оставляли правители[559]. Не следует также забывать об откупщиках налогов, о ростовщиках и чиновниках, живших за счет тех же крестьян.

В Папском государстве и на Юге пахотные земли превращались в пастбища, и крестьяне сгонялись с земли. Не было на Юге ни одного села, население которого не ходило бы в должниках и не имело бы больше расходов, чем доходов. Теряли землю и мелкие арендаторы Севера, бессильные уплатить растущую арендную плату. А крестьяне, сохранившие землю, все больше запутывались в долгах. Дорога риса и кукурузы была, по словам Серени, покрыта слезами и кровью[560].

Современники рисуют крайне печальную картину крестьянской жизни. Вот что говорится о венецианских крестьянах 1574 г.: "Богат тот, у кого нет долгов, кто имеет орудия труда и домашнюю утварь. Но у большей части нет скота, зато есть бесконечные долги и столько мук и лишений, что едва можно существовать"[561]. Жалкие жилища, плохая одежда, невежество характеризуют жизнь крестьян в Миланском герцогстве. Почти единственная их пища — хлеб, в котором зерно составляло меньшую часть.

Бедствия крестьян усугублялись частыми голодовками и эпидемиями. В голодные годы крестьяне, по словам очевидцев, "с тусклыми и бледными лицами толпой отправлялись в города и полуживые выпрашивали себе кусок хлеба"[562]. Особенно страшной была чума 1630 г., описанная впоследствии А. Мандзони в его романе "Обрученные".

С удивительным трудолюбием, вызвавшим восхищение Монтеня, крестьяне возделывали свои клочки земли, но приостановить постоянное ухудшение материального положения они не могли. Английскому путешественнику, посетившему Тоскану спустя 100 лет после Монтеня, она казалась удивительно малонаселенной и обездоленной. Он видел необработанные земли, бедных людей, развалившиеся дома и с трудом верил, что в такой богатой стране может быть столько нищеты[563].

Итак, безмерная роскошь на одном полюсе и безмерная нищета на другом — вот к чему пришло итальянское общество в эпоху феодальной реакции.

Трудящиеся массы Италии отнюдь не безропотно переносили тяжкие бедствия. Города и деревни не знали покоя. Не случайно Франческо Гвиччардини с ужасом вспомнил восстание чомпи и опасался его повторения[564]. В 1606 г. тосканский посол писал из Неаполя: "Здесь нет ни хлеба, ни вина, есть новые габеллы, и дай бог, чтобы этот народ не восстал"[565].

Эта боязнь отражается в мероприятиях государств. В 1621 г. правительство Тосканы оказало материальную помощь шелковщикам из страха перед угрожающими выступлениями безработных. Флорентийским рабочим запрещалось посещать трактиры — излюбленное место их тайных сходок и сговоров. Та же боязнь объясняет издание жестоких законов против нищих и бродяг.

Власти боялись не зря.

В XVI в. в Италии распространяются реформационные учения, бывшие в то время своеобразной формой выражения классового протеста. Характерно, что среди ремесленников и крестьян наибольшей популярностью пользовались самые радикальные течения реформации: анабаптизм и антитринитаризм.

Массовое бегство трудящихся города и деревни наносило явный ущерб господствующему классу: пустующие поля и бездействующие станки доходов не давали. Но наиболее распространенным явлением в итальянской деревне XVI–XVII вв. был так называемый "бандитизм". Вооруженные группы беглых крестьян, дезертировавших солдат, пауперов и бродяг нападали на проезжих, занимались грабежом и разбоем. Шла, по словам Броделя, "жестокая и повседневная война"[566]. Но "бандитизм" носил характер не просто преступного разбоя. Венецианский посол писал в 1595 г. из Рима, что бандиты, которые живут вымогательством и ради большого выкупа захватывают на дороге людей, выступают только против богатых. В отношении же бедняков они щедры и часто делают им подарки. Посол подчеркивает, что "бандиты" находятся в дружественных отношениях с народом[567]. Не случайно "бандиты" наиболее энергично действовали там, где народным массам жилось особенно тяжело (в Папском государстве и Неаполитанском королевстве), и в те годы, когда неурожай и голод делали положение крестьян совершенно невыносимым (80–90-е годы XVI в.).

"Бандитизм" был очень сложным явлением. Нередко "бандиты" возглавлялись феодалами, которые хотели использовать крестьянское движение в своих личных интересах. Такой характер носило движение, возникшее на стыке границы Тосканы и Папского государства в 1590–1591 гг. и возглавлявшееся герцогом Альфонсо Пикколомини. В Неаполитанском королевстве бароны использовали движение крестьян в целях междоусобных войн. В таких случаях "бандитизм" становился орудием феодальной реакции. Тем не менее классовый характер "бандитизма" не подлежит сомнению. Можно присоединиться к словам Броделя, назвавшего это явление "скрытой крестьянской войной"[568]. Карательные экспедиции против "бандитов", отличавшиеся страшной жестокостью, зачастую обрушивались и на крестьян, оказывавших "бандитам" помощь.

Вместе с тем то в одной, то в другой части Италии вспыхивали вооруженные восстания. Уже говорилось о событиях 1527–1530 гг. во Флоренции. В 1531–1532 гг. в Лукке происходит так называемое "восстание оборванцев", начавшееся выступлением ткачей в ответ на ограничение их экономической самостоятельности и вылившееся в всеобщее движение ремесленников и бедноты города против купцов и правителей. В 1547 г. восстали неаполитанцы, протестуя против попыток правительства ввести испанскую инквизицию. Вслед за выступлением столицы пришла в движение и деревня Неаполитанского королевства. В том же году в Генуе возник заговор Фиески, всколыхнувший и народные массы. Тогда же взялся за оружие народ в Сиене. В 1561 г. имел место заговор протестантов в Мантуе, одновременно восстали подданные герцога Урбинского. В войне корсиканцев против Генуи в 1564–1569 гг. движение за независимость переплеталось с борьбой народных масс против угнетателей. То же самое относится к событиям 1575–1576 гг. в Генуе, когда борьбу "новой знати" со "старой" использовали плебеи для выдвижения своих экономических и социальных требований. Дело доходило до уличных столкновений и борьбы на баррикадах. В 1581 г. в знак протеста против отказа властей повысить заработную плату восстали рабочие венецианского арсенала и разгромили государственное зернохранилище. В 1589 г. вновь вспыхнуло восстание в Урбино, а ровно через десять лет в Калабрии под предводительством Томмазо Кампанеллы было подготовлено восстание, разгромленное в самом начале.

Наиболее ожесточенные формы носила революционная борьба крестьян в Неаполитанском королевстве. Не проходило года, чтобы где-нибудь крестьяне не разгромили замки феодалов или не убили их самих.

Именно в Неаполитанском королевстве произошло восстание, превзошедшее по своему размаху все остальные выступления народных масс и получившее широкий отклик как во всей Италии, так и за ее пределами.

Восстание началось в Неаполе 7 июля 1647 г. в связи с повышением налога на фрукты. Во главе народных масс встал простой рыбак Томмазо Аньелло (Мазаньелло), именем которого названо все восстание. Народ громил дома чиновников и финансистов, убивал ненавистных знатных господ, освобождал из тюрем заключенных. Он требовал отмены габелл и отстранения "плохих" правителей. К народным низам примкнула буржуазия, надеявшаяся добиться расширения своих политических прав. Вице-королю пришлось согласиться с требованиями восставших. Но вскоре после предательского убийства Мазаньелло руководство восстанием перешло в руки буржуазии, которая не принимала во внимание интересы масс. Тогда они восстали вторично. В течение нескольких месяцев власти не могли справиться с неаполитанцами.

Между тем к Неаполю присоединился целый ряд других городов. Восстали крестьяне, которые начали убивать ненавистных баронов и громить их усадьбы, нападать на сборщиков налогов и чиновников. Почти все королевство охватило пламя восстания.

22 октября в Неаполе была провозглашена республика. Новые власти немедленно объявили по всему королевству об отмене габелл и отстранении королевских чиновников от занимаемых постов; они начали организовывать свои военные силы. Но в рядах восставших отсутствовало единство: слишком противоречивыми были интересы буржуазии и народных масс. Этим воспользовался ловкий демагог и авантюрист герцог Лотарингский Генрих Гиз, который сумел добиться своего избрания на должность герцога республики. Предательская роль буржуазии и герцога Гиза становилась все более очевидной.

В этих условиях испанцы, пообещав отменить все габеллы и "жить в мире с народом", добились восстановления своей власти. 5 апреля 1648 г. они заняли Неаполь и немедленно начали расправу с участниками восстания как в городе, так и во всем королевстве. Восстание было потоплено в крови, реакция восторжествовала.

Почти одновременно восстал народ Палермо и ряда других городов Сицилии. В 1670 г. вспыхнуло восстание в Мессине. Однако и эти восстания потерпели поражение.

Революционные движения на Юге Италии показали, что даже в условиях жесточайшего социального и политического гнета народные массы сохранили боевой дух и стремление к свободе и независимости.

Восстания и заговоры свидетельствовали о высоком накале классовой борьбы. Но критика существующей действительности выражалась не только такими методами. Лучшие умы тогдашней Италии поднимали голос протеста и в гневных словах обличали пороки общества. Они мечтали о его радикальном преобразовании, создавали фантастические картины воображаемых идеальных обществ и государств. Наиболее стройную картину идеального бесклассового общества создал Томмазо Кампанелла в знаменитом труде "Город Солнца". Об обществе без частной собственности, о справедливости и всеобщем равенстве, о наступлении "золотого века" мечтали и другие представители утопического социализма Италии: Антон Франческо Дони, Фабио Альбергати, Лелио Соччини, Франческо Патрици и многие другие.

В эти тяжелые годы упадка, разорения, реакции народ Италии не склонил головы и вел беспрерывную, повседневную борьбу. Но условия итальянской действительности наложили отпечаток на характер классовой борьбы. Она была стихийной, разобщенной, в ней не хватало боевого духа, энергии, инициативы. Отрицательно сказывались политическая раздробленность, чужеземный гнет, наконец, католическая реакция.

Политический строй

XVI–XVII вв. представляют собой новый этап и в политическом строе итальянских государств. Города-государства и синьории прежних веков превратились в территориальные княжества. В основе этих изменений лежит постепенная экономическая консолидация отдельных провинций, начавшаяся еще задолго до рассматриваемого времени. В Италии, где единый внутренний рынок не образовался, подобная консолидация по провинциям являлась промежуточным этапом от экономической раздробленности средневековья к национальному рынку нового времени. Из-за длительной задержки экономического развития страны промежуточный этап был преодолен лишь в XIX в.

По своему политическому устройству большинство итальянских государств превратилось в абсолютистские княжества. Только Венеция, Генуя и Лукка остались республиками.

Типичный пример абсолютистского княжества — Тосканское великое герцогство. Не внеся никаких изменений в существовавшую в начале XVI в. государственную структуру, великие герцоги лишили его учреждения всякой самостоятельности. Выборность должностных лиц превратилась в фарс, а сами должности из почетных — в источник дохода. Истинная власть сосредоточивалась в руках великого герцога и его обширного чиновничьего аппарата. "Нет у нас другого обычая, кроме нашей воли", — говорил Козимо I. Централизаторские тенденции во внутренней администрации, суде и финансовом аппарате сочетались с протекционистской политикой. Все это дало известные положительные результаты в смысле экономического и политического сплочения великого герцогства. Но успехи оказались кратковременными.

Дело в том, что политика правительства не отличалась последовательностью. Тенденция к сплочению княжества в единое целое сочеталась с политикой, сохраняющей монопольное положение его столицы. Положительные результаты протекционистской политики были вскоре сведены на нет тяжелым финансовым прессом, собственным участием государя в торговле, политикой откупов, введением монополий и т. д. Финансовые потребности правительства явно шли вразрез с возможностями маленького государства.

Огромные денежные средства требовались не только для содержания чиновничьего, полицейского аппарата и вновь созданной постоянной армии, но и для содержания пышного двора, о роскоши которого в начале XVII в. с удивлением говорил французский путешественник дю Валь[569].

Абсолютистское княжество, выжимавшее из народных масс все соки, служило прежде всего нуждам феодальной аристократии. Ее представители занимали высокооплачиваемые должности при дворе и в армии. Ради них был создан духовно-рыцарский орден Сан-Стефано, им раздавались феоды, титулы и привилегии. Ни о каком уравнении всех жителей перед законом, которым так восхищаются буржуазные историки Анцилотти, Панелла и др., в действительности не может быть речи. Указывая на колонну со статуей Справедливости, флорентийцы говорили с усмешкой: "Справедливость вознесена столь высоко, что бедный народ не может ее достичь"[570].

Аналогичное положение сложилось в Савойе. Однако здесь положительные результаты экономического и политического сплочения более заметны, так как оно позволило некогда отсталому герцогству догнать наиболее развитые государства Италии и прочно занять среди них одно из первых мест.

Чем меньше княжество, тем более нелепым выглядел пышный двор, принявший испанский этикет и соперничавший с дворами Мадрида, Парижа и Вены, громоздкий чиновничий аппарат и самодержавная политика мелкого государя.

В условиях экономического упадка, ослабления буржуазии и территориальной узости итальянские княжества не смогли играть той положительной роли, которую играли абсолютистские государства Франции или Англии. Некоторые успехи, достигнутые ими на начальном этапе существования в смысле политического и экономического сплочения, не получили дальнейшего развития из-за феодальной реакции, выразителем которой становилось само правительство. В мелких государствах реакционные черты княжеского абсолютизма выступали особенно резко.

На области испанского подчинения распространилась абсолютистская политика мадридного правительства, осуществляемая миланским губернатором и вице-королями Неаполитанского королевства и Сицилии. Функции миланского сената сводились всего лишь к регистрации решений короля, парламент в Неаполе не созывался с 1542 г.

В Миланском герцогстве местная знать была верной опорой испанских правителей, но на Юге Италии последние сталкивались с яростным сопротивлением баронов, которые желали отказаться от своей политической самостоятельности. Причем бароны выдавали себя за защитников национальных интересов, ловко прикрывая этим узкоклановые корыстные цели. Однако испанские власти сумели компенсировать баронов за утрату некоторых политических вольностей, поддерживая их социальный статус. Сговор между испанцами и баронами осуществлялся за счет народных масс.

Римские папы в качестве светских государей правили по образцу остальных итальянских правителей. Но вся их централизаторская и протекционистская политика не давала сколько-нибудь заметных результатов. Феодальная вольница не прекращалась, государственный аппарат становился все более громоздким и все менее действенным. Это объясняется не только отсталостью экономики и слабостью буржуазии, но в значительной степени спецификой Папского государства как центра международной церковной организации. Огромные богатства, стекавшиеся со всех концов католического мира, сделали Рим притягательной силой для всех, кто искал легкой наживы. За счет государства жили не только прелаты, родственники пап и чиновники, но и финансисты всех мастей. Благодаря жесткой финансовой политике доходы казны со времен Пия V (1565–1572) до Климента VIII (1592–1605) удвоились, и все же она была постоянно пуста, так как эти доходы заложили еще до того, как их стали получать. Нигде система откупов и продажи должностей не была так развита, как в Папском государстве, нигде так не процветала коррупция. В конце XVI в. Т. Боккалини писал, что "все кардиналы хотели бы стать папами, все прелаты — кардиналами, а все придворные — прелатами"[571].

Сами папы рассматривали свое избрание прежде всего как способ обогащения собственной семьи. Так, Сикст V (1585–1590) назначил 14-летнего племянника кардиналом, а его 8-летнего брата — губернатором Борго и генеральным капитаном гвардии. Если даже временами удавалось пополнить панскую казну, то деньги шли на строительство великолепных дворцов, а государство оставалось в прежней нищете. Не случайно Боккалини считал его "наиболее несчастным во всей Италии"[572]. В этих условиях абсолютизм папы фактически превратился, говоря словами Кароччи, в олигархический режим наиболее богатых семейств[573].

В утверждавшемся столетиями республиканском устройстве Венеции никаких существенных изменений не произошло. Патрициат, сохранивший все ведущие экономические позиции, остался монополистом и в политической жизни, не допуская никаких отклонений от прежнего курса. В конце XVI и в начале XVII в. образовалась группировка так называемых "молодых" из среды менее богатых и влиятельных патрициев, связанных не столько с землевладением, сколько с торгово-промышленной деятельностью. Они желали добиться некоторого расширения рядов узкой правящей олигархии, несколько более гибкой политики, лучшего приспособления к изменившимся экономическим и политическим условиям, но натолкнулись на железную стену консерватизма. Не стремившееся к каким-либо коренным реформам движение "молодых" вскоре прекратилось само собой.

Закостенелая политика венецианских патрициев в отношении подчиненных земель в области экономики и в политической жизни была не менее реакционной, чем политика итальянских князей и существенно тормозила развитие республики.

Тем не менее для современников Венецианская республика олицетворяла принципы свободы. В начале XVI в. флорентийцы Гвиччардини и Джанотти видели в ней образец политического устройства, достойный подражания. Впоследствии ею восхищались французы Этьен де ля Боэси, Монтень и Боден. А итальянцы, мечтавшие о свободе своей родины, нередко с надеждой обращали взоры на Венецию.

Внешняя политика итальянских государств

Установление испанского владычества решающим образом повлияло на внешнеполитическое положение итальянских государств. Кончилось время, когда они могли мечтать о гегемонии в Италии. Для большей части итальянских государств задача заключалась теперь в том, чтобы защитить остатки самостоятельности или же добиться наибольшего расположения Испании. Новый почетный титул или же некоторое расширение границ за счет более слабого соседа — вот предел мечтаний большинства итальянских государей. В этом отношении успехов добился герцог Тосканы Козимо I (1537–1573), который присоединил к своим владениям Пьомбино и добился в 1569 г. титула великого герцога. В целом же политика итальянских государей была непоследовательной, их дипломатическая деятельность малоэффективной.

Из всех итальянских государств одна Савойя, прежде не игравшая сколько-нибудь значительной роли в истории Италии, сумела извлечь выгоды из создавшегося положения. Расположенная на границе Франции и испанских владений в Италии, она воспользовалась противоречиями между этими государствами и добилась возвращения всех феодов, оставшихся после 1559 г. в руках Франции и Испании, а также маркизата Салуццо.

Единственным государством с совершенно независимой внешней политикой оставалась Венеция. Все ее заботы сводились к тому, чтобы не допустить продвижения Турции в Средиземном море.

Римские папы, занятые упрочением сильно поколебленных позиций церкви, мало занимались внешнеполитическими проблемами. Но когда в 1570 г. турки заняли принадлежащий Венеции Кипр, по инициативе Пия V была создана Священная лига, в состав которой вошли Венеция, Испания, Савойя, Генуя и сам папа. Против турок направился объединенный флот под командованием побочного брата Филиппа II Хуана Австрийского. В 1571 г. произошла битва при Лепанто, в которой участвовало 230 христианских галер и 208 турецких, не считая мелких кораблей. Впервые не знавшие поражений турки были разбиты. Но Европа ликовала преждевременно. После смерти Пия V Священная лига распалась. Испания не была заинтересована в продолжении борьбы, которая могла привести к нежелательному для нее усилению Венеции.

В этих условиях Венеция, испытавшая большие финансовые и экономические трудности, смирилась с утратой Кипра и пошла на мир с Турцией.

В конце XVI в. политическая ситуация несколько изменилась. Франция после окончания религиозных войн вновь обратила свои взоры на Италию. Этим немедленно воспользовались Венеция, Савойя, римские папы, Тоскана, надеясь найти во Франции поддержку против Испании. Так, великий герцог Тосканы Фердинанд I (1587–1609) выдал свою племянницу Марию за Генриха IV, сам женился на французской принцессе, желая таким образом скрепить союз с Францией. Но Испания была достаточно сильна, чтобы не допустить подобного умаления своего авторитета, а маленькая Тоскана слишком слаба, чтобы выдержать борьбу с Испанией и идти своим собственным путем.

В первой половине XVII в. Италия вновь превратилась в арену кровавых войн, принесших итальянскому народу тяжелые бедствия. Войны из-за Вальтелины (1623–1626) и за мантуанское наследство (1627–1631) были не чем иным, как эпизодами борьбы Франции и Габсбургов за гегемонию в Европе. Во второй половине XVII в. Италия еще неоднократно становилась полем боя между Францией и Испанией. Втянутые в эти войны итальянские государства служили лишь пешками в руках великих держав. Только Савойя вела до известной степени самостоятельную политику. В 1614–1615 гг. она, опираясь на Францию, воевала с Испанией ради приобретения Монферрата. Затем, приняв участие в войнах между Испанией и Францией, она добилась некоторого упрочения своего международного престижа.

В 1598 г. папа Климент VIII воспользовался династическим кризисом дома Эсте и захватил Феррару, а в 1631 г. Урбан VIII (1623–1644) таким же образом присоединил к своему государству Урбинское герцогство. Но подобное расширение границы не сделало Папское государство более сильным и авторитетным. Попытка Урбана VIII отнять у Фарнезе их ленное владение Кастро (1641–1643) привела лишь к длительному конфликту с рядом итальянских государств и кончилась полной неудачей пап.

Венеция, принявшая участие в упомянутых войнах первой половины XVII в., играла в основном пассивную роль: она заботилась лишь о сохранении в неприкосновенности собственных границ. Гораздо большую активность она проявляла на море в борьбе с Турцией. Вспыхнувшая в 1645 г. война из-за Крита кончилась, несмотря на героическое сопротивление венецианцев, потерей этого острова (1669 г.), столь важного для их торговых и политических интересов. Крайне ослабленная огромными военными расходами, Венеция, однако, в 1684 г. возобновила войну против турок и приобрела по Карловицкому миру (1699 г.) полуостров Морею и расширила свои далматинские владения. Ей все же не хватило ни сил, ни средств, чтобы удержать эти территории, и в начале XVIII в. она была вынуждена отказаться от них. Венецианский патриций Морозини метко охарактеризовал политическое положение Венеции XVII в.: "Нынешнее состояние публичных дел можно лучше описать слезами, нежели чернилами: воспоминания о прежнем величии причиняют одни только мучения".

Эти слова можно, пожалуй, отнести ко всем государствам Италии, прежде игравшим самостоятельную политическую роль.

Внешнеполитический упадок Италии является несомненно результатом не только испанского владычества, но и глубокого упадка всей социально-экономической и политической жизни, мешавшего Италии того времени добиться объединения и сбросить испанское иго.

Реакционная роль папства

Большую роль в судьбах Италии XVI–XVII вв. сыграли римские папы. Занимая ключевую позицию в центре полуострова, обладая значительными материальными ресурсами и огромным авторитетом, папы еще в XVI в. могли бы стать силой, способствующей национальному объединению страны. Но вся их деятельность приводила к прямо противоположным результатам. Энгельс писал, что "уже с 1500 г. папа в качестве князя средней руки перерезал своими владениями Италию и сделал ее объединение практически неосуществимым"[574]. Это проявилось во время Итальянских войн, когда непоследовательная политика пап, направленная прежде всего на удовлетворение сугубо личных интересов, не только не способствовала борьбе с иноземными завоевателями, но нередко облегчала им захват итальянских земель. И если в XVII в. Италия пришла к полному упадку, то в этом немалая доля вины и римских пап.

После многочисленных неудач в Итальянских войнах, не будучи более в состоянии активно участвовать в международной политической жизни, папы стали уделять основное внимание церковным делам, тем более что быстрые успехи Реформации нанесли авторитету католической церкви немалый ущерб.

Реформационные учения не получили в Италии такого распространения, как в других странах Европы, но все же имели немало последователей. Основными центрами реформационных идей были Венеция, Пьемонт, Тоскана, Феррара, Болонья и Неаполь. Идеи реформы церкви в духе умеренных требований Эразма Роттердамского находили отклик в среде гуманистически образованной аристократии. Так, далекий от каких-либо мыслей о насильственных действиях кружок Хуана Вальдеса, в который входили поэтесса Виттория Колонна, знатная аристократка Джулия Гонзага и многие другие, представлял себе реформу церкви как постепенное ее обновление путем просвещения, убеждения, примера.

Настроение аристократии мало волновало пап. Но они всерьез забеспокоились, когда среди буржуазии стали распространяться более радикальные взгляды Цвингли и других реформаторов, когда итальянцы стали все чаще симпатизировать идеям антритринитаризма, когда среди крестьян отсталых горных районов Севера и Юга Италии возродилось учение вальденсов, а среди ремесленников обнаруживалось все больше приверженцев анабаптизма.

Орудием католической реакции стали в первую очередь новые религиозные ордена: театинцы, капуцины, барнабиты и в первую очередь иезуиты. В Риме была восстановлена инквизиция по испанскому образцу. Другим действенным орудием контрреформации стали решения Тридентского собора (1545–1563), укрепившие поколебленный авторитет пап и покончившие с наиболее вопиющими злоупотреблениями духовенства. Наконец, чтобы полностью подчинить своему контролю духовную жизнь общества, папы издали в 1559 г. индекс запрещенных книг; впредь любой книге, издаваемой в Италии, предстояло предварительно пройти через руки цензора-инквизитора. Многие книги выдающихся писателей и мыслителей (Боккаччо, Макиавелли, Эразма Роттердамского и др.) подверглись запрету или сокращению.

Беспощадная деятельность таких пап, как Павел IV (1555–1559), Пий IV и Пий V, увенчалась успехом. В первую очередь пострадали приверженцы Реформации. Кто не сумел спастись бегством, должен был отречься от своих взглядов или же кончал жизнь на костре. Но папы не ограничивались преследованием протестантов. Религиозная реакция распространилась и на гражданскую жизнь. С угрозой стать жертвой инквизиции столкнулся каждый, чей образ мыслей и действия казались опасными не только церкви, но и властям. Католическая реакция стала союзницей политической реакции. Этим в значительной мере и объясняются успехи контрреформации в Италии.

В крупных централизованных европейских государствах папы столкнулись с противодействием государей, в Италии же мелкие правители усмотрели в католической реакции удобное орудие борьбы как с политическими, так и с классовыми врагами. Так, при прямом содействии Козимо I в 1567 г. был сожжен за ересь Пьетро Карнесекки. Вице-король Неаполя послал своих солдат против вальденсов Калабрии. Нельзя забыть и того, что Венеция выдала папской инквизиции наиболее крупного мыслителя своего времени, борца за прогресс в науке Джордано Бруно.

Но в целом Венеция благодаря своей политической самостоятельности оказалась единственным итальянским государством, осмеливавшимся противиться папскому диктату. Об этом свидетельствует конфликт в 1605–1607 гг.

В ответ на решение венецианского правительства ограничить церковное землевладение и на арест двух духовных лиц папа Павел V наложил на Венецию интердикт. Власти не посчитались с этим, а орден иезуитов, верный сторонник папы, был изгнан из Венеции, где с пламенными речами выступал Фра Паоло Сарпи, открыто обличавший и пап, и католическую церковь. Не случайно протестанты называли его "маленьким Лютером Италии". Конфликт кончился явным поражением Рима, вынужденного снять интердикт и ничего не добившегося, что лишний раз свидетельствует о способности Венеции вести самостоятельную политику.

Костры инквизиции пылали во всей Италии. В их огне погибали лучшие умы того времени: Пьетро Карнесекки, Аонио Палеарио, Джордано Бруно и многие другие. 27 лет томился в тюрьме великий утопист и революционер Томмазо Кампанелла. Преследованиям инквизиции подвергся выдающий ученый Галилео Галилей. А сколько безвестных героев стали жертвой католической реакции! Так политика римских пап помогла утверждению феодальной реакции во всех областях общественно-политической жизни страны.

Итак, упадок и феодальная реакция сменили блестящий период Возрождения в истории Италии. Это произошло не случайно, а как неизбежный результат целого ряда крайне неблагоприятных внутренних и внешних факторов (как экономических, так и политических), первые признаки которых начали проявляться уже во второй половине XV в. При специфическом характере развития Италии (отсутствие единого внутреннего рынка и неравномерность экономического развития, спорадический характер раннекапиталистических отношений, политическая раздробленность и т. д.) они неизбежно должны были оказать пагубное влияние на всю дальнейшую судьбу страны.

Вместе с тем рассматриваемое время отнюдь не является периодом сплошного упадка, а отличается крайне противоречивыми тенденциями. В XVI в. ослабление экономики, упадок политической жизни и усиление реакции еще не доминируют. Признаки упадка сочетаются с дальнейшим развитием экономики, ожесточенной борьбой с реакцией во всех сферах общественно-политической и идеологической жизни. Жизненные силы Италии далеко еще не были исчерпаны. Успехи, достигнутые в XVI в., особенно во второй его половине, не подлежат сомнению. Полный упадок наступил лишь в XVII в.

В XVII в. Италия еще поражала Европу богатством, красотой своих городов, роскошью дворцов, обилием памятников искусства. У итальянцев учились, итальянцам подражали. Но все то, что вызывало восхищение многочисленных путешественников, было лишь отблеском прежнего величия, творением гения ушедших поколений. Из некогда передовой страны Европы Италия превратилась в страну отсталую, бессильную соперничать с быстро развивающимися Нидерландами или Англией.

Эпоха феодальной реакции оставила тяжелое наследие. Много крови было пролито ради его преодоления. И еще сегодня итальянский народ ведет тяжелую борьбу за уничтожение последних следов эпохи феодальной реакции.