Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники

НАРОДЫ ШВЕЙЦАРИИ

В народном календаре Швейцарии летне-осенний цикл праздников начинался со времени летнего солнцеворота, отождествляемого раньше с днем Иоанна Крестителя — 24 июня. Считали, что этот день делил год на два полугодия. После 24 июня солнце поворачивало на зиму: «св. Иоанн открывает дверь зиме» или: «св. Иоанн поворачивает листья на другую сторону»^{543}. Само деление года указывало на древнюю солярную основу народного календаря. Для этого периода характерна также непосредственная связь обычаев с основными сельскохозяйственными работами: жатвой хлеба, сбором винограда, сенокосом, выпасом скота на летних альпийских лугах. Поэтому обрядность направлена на то, чтобы содействовать благополучному завершению хозяйственного года и обеспечить урожай в будущем году.

В календаре нашли отражение и особенности естественно-географических условий страны. Значительные расхождения в сроках одних и тех же работ, вызванные вертикальной расчлененностью горной местности, привели к появлению одинаковых обрядов, приуроченных к разным датам.

На складывание обрядности некоторое влияние оказали различия в национальной и религиозной принадлежности швейцарцев: так, католики, особенно жители гор, более стойко придерживаются обычаев, чем население протестантских кантонов. Утвердившийся в этих кантонах кальвинизм с его стремлением к простоте и строгости в обрядности значительно «преуспел» и в искоренении народных традиций в быту.

День 24 июня наиболее известен в народе как иванов день, хотя его обычаи и не имеют ничего общего с этим святым. Истинное их значение отражает другое, еще сохранившееся местами его название — «Sunnawend» (день солнцеворота).

В конце XIX — начале XX в. этот день был одним из самых больших праздников в Швейцарии. Так, ретороманцы — жители горного Энгадина, известного своей суровой красотой, говорили: «Если хочешь увидеть Энгадин в его красе, то приходи сюда один раз в году, а именно в день св. Иоанна»^{544}.

В сельской местности в подготовке к празднику участвовали все жители, но главными действующими лицами были дети и молодежь. Как организаторы выступали местные учителя или духовенство, они оказывали влияние на обычаи, меняя их, и способствовали появлению новых.

Главный элемент этого праздника, распространенный у других европейских народов, — ритуальные огни — известен лишь в небольшой области Швейцарии: в кантоне Валлисе (у германошвейцарцев и франкошвейцарцев), в части кантонов Берна (Бернский Оберланд), Невшателя (у франкошвейцарцев), Тессина (у италошвейцарцев). Названия этих огней — «огни солнцеворота», «огни Иоганниса» (Sunnawendfeuer Johannisfeuer), «факелы» (brandon), «соломенные жгуты» (falio feu des failles) — указывают или на время их зажжения, или на форму^{545}.

Наиболее часто этими ритуальными огнями были костры. Вечером, в канун праздника, их зажигали на возвышенностях. Нередко рядом с кострами горели и пучки сена, обернутые вокруг шестов, и старые метлы. Их поднимали вверх и выводили в воздухе ими огненные круги; в некоторых местах бросали зажженные шайбы. Эта фигура огненного круга представляла, вероятно, солярный символ.

Как и весной, на масленицу, так и в канун иванова дня в народе верили, что все, что соприкасалось с огнем этих костров или исходило от них, обладало особой магической силой. Огонь как символ солнечного тепла, оплодотворяющей силы солнца, одновременно воспринимался и как очистительная сила. Такие представления лежали в основе большинства действий, связанных с этим днем. Прыжки через костер, ставшие теперь развлечением для молодежи, имели когда-то определенное значение. Например, еще недавно считали: чем выше прыжок, тем лучше уродятся лен и хлеб. Известно также, что после этого девушки шли на льняные поля, прыгали там, танцевали и катались по земле нагими. Подобные приемы имитативной магии, соединенной с магией плодородия, часты и в других календарных обрядах.

Сияние огня, дым, расстилавшийся над полями, как бы помогали урожаю: поля, лежавшие от них в стороне, оставались будто бы бесплодными в течение 7–9 лет (Бернский Оберланд). Пепел рассыпали по земле как оберег, на углях настаивали воду, приписывая им лекарственные свойства. Известно, что в кантоне Невшателе для изгнания болезни или очищения от нее больных детей проносили над жаром костра или через его дым, а также прогоняли скот, чтобы обезопасить его от эпидемий.

На кострах пекли хлеб, который применяли в лекарственных целях. В других районах такой хлеб служил ранее жертвой стихиям, чтобы «умилостивить» их, но позднее стал лишь одним из элементов праздничной еды. Обычай коллективной трапезы, устраивавшейся в этот день, свидетельствовал о вероятных общинных пережитках. В Мюнстерском Оберланде для общего пира вечером доили коз, молоко которых якобы становилось лечебным^{546}.

Со значением этого дня как поворотной даты связана народная вера в то, что не только огонь, но и вода, и зелень получали в это время особые свойства. Именно в этот период зелень достигала своего наивысшего роста. Поэтому в эту ночь до рассвета торопились собрать лекарственные травы и цветы, причем их надо было срывать, а не срезать ножом, иначе они могли утратить свою силу. Часть зелени бросали в огонь костра, что, возможно, было когда-то жертвой огню, остальную сохраняли до будущего года в виде венков или пучков, составлявшихся обычно из определенных видов трав — 9 или 12 (в народных верованиях магические числа). Травы служили оберегами от волшебства, бурь и молний. Как и в других европейских странах, в Швейцарии некоторые поверья были связаны с папоротником, его цветком, но чаще с его семенами, якобы появлявшимися и созревавшими за одну ночь. Собравший их в полночь мог стать богатым, так как ему, по легендам, открывались из-под земли клады^{547}.

Воде рек, озер, источников, росе приписывали способность исцелять и делать людей красивыми. Поэтому в ночь на 24 июня росой умывались, купались в реках. В некоторых областях французской Швейцарии мальчики обливали водой женщин и девушек. Этот шутливый обычай имел когда-то, вероятно, определенный магический смысл — передать плодородную силу воды человеку — или представлял собой изменившийся обряд вызывания дождя^{548}.

В католической Швейцарии подобные же обычаи, но в меньшем объеме были связаны и с 29 июня — днем св. Петра. В кантоне Валлис в этот день в тех же местах, что и 24 июня, зажигали костры, собирали травы, хранили их как оберег в домах, в хлеву^{549}.

О переломном периоде в природе с иванова до петрова дня среди народа сложилось представление как об опасном времени. Это отразилось в суевериях. Например, 24 июня и накануне этого дня боялись отправляться в дорогу или начинать какое-нибудь дело. «В этот день, — говорили в Эмментале, — должны погибнуть трое — в воздухе, в огне и воде» или: «Иоанн-креститель должен иметь (как жертву) бегуна, пловца и поднимающегося в горы» (кантон Шафхаузен). Изменение роли воды и огня здесь, вероятно, было вызвано опасностью пожаров и несвоевременностью дождей во время жатвы и сенокоса. Несмотря на горячее время уборки, в день св. Петра, как якобы роковой, не работали.

В конце XIX в. в Швейцарии, особенно в альпийских районах, известны и другие летние огни. Их время — «середина лета» («Mi-été»; «la mitzautein», «Mittsommer»), — по-видимому, занимало особое место в народном календаре швейцарцев, отражавшем различные фазы солнца. Можно предполагать, что обычай зажигать в эти дни костры в горах имел ранее связь с солярным культом. Праздник «середины лета» сохранился в летней обрядности жителей скотоводческих районов независимо от их религиозной и национальной принадлежности. Так, следы его заметны в обычае зажигать костры в день св. Якоба, получившие в народе позднее название «огней св. Якоба».

В песнях часты и старые названия этого праздника;

Начиная с XX в. обычай зажигать костры переходит на соседние даты, связанные с историей Швейцарии, и вместе с этим меняется и его значение. (Например, он был приурочен к годовщине битвы при Вилльмергене 1712 г., принятию Швейцарской конституции и т. д.) Наибольшее распространение в Швейцарии получили огни 1 августа, впервые, в 1891 г., зажженные в кантоне Швиц в ознаменование 600-летия Швейцарского Союза. К концу XIX — началу XX в. этот день превратился во всеобщий праздник швейцарцев. В некоторых местах за огнями 1 августа еще продолжает сохраняться название «огней св. Якоба», свидетельствующее об их более раннем происхождении^{551}.

Как и для других традиционных огней, хворост собирали дети, в Альпах, Тичино, Бернской Юре — деревенские парни, на горных лугах — зенны (альпийские пастухи). В устройстве этого праздника большую роль играли различные общественные организации, в местах, где было много туристов, организаторами выступали хозяева отелей, гостиниц и т. д. День 1 августа включал в себя не только традиционные костры, но и другие элементы, характерные для альпийских праздников, например борьбу, стрельбу (в том числе из лука), а также гимнастические упражнения. Характерны для этого времени народные театрализованные представления. Особенно часто исполнялась драма о легендарном герое Вильгельме Телле, предания о котором из немецкой Швейцарии распространились по всей стране^{552}.

В Швейцарии, как в стране развитого скотоводства, одной из главных забот крестьянина была уборка сена. Еще весеннее время изобиловало различными магическими приемами, имевшими целью пробудить рост травы^{553}. Расположение лугов на различных высотах привело к большому колебанию в сроках сенокосов иногда в одной и той же области. Так, народные пословицы говорят, что «все недели от Петра (29 июня) до Бартоломея (24 июля) косят и убирают сено», или: «стог сена достигает скирды хлеба», т. е. сроки сенокоса и жатвы совпадают^{554}.

В последний день сенокоса в долинах косцы выходили в праздничной одежде в сопровождении музыкантов. Отстающих в работе осыпали насмешками.

Как с другими полевыми уборочными работами, так и с сенокосом было связано представление о поимке и убийстве вегетативного духа, скрывающегося в растениях. Это поверье распространено и у других народов Европы. Образы вегетативного духа различны, чаще это существо с зооморфными чертами — «сенная собака» (Heuhund), а также «кузнечик», «саранча» (Heumockel), «козел» или «коза» (Hewgeiß). Срезая последнюю охапку сена, косцы говорили: «убить собаку» или «зарезать козу». В некоторых областях были известны и антропоморфные, чаще женские образы, представления о них большей частью неясны — «старуха» (die Alte), «мать сена» (Heumutter), «матушка сена» (Heumütterli). Эти образы получали и зримые черты, воплощаясь в ряженых на святки, масленицу, закутанных в траву, сено^{555}.

С верой в вегетативного духа, или духа альп, — касмандля — связывают некоторые исследователи (Гугитц, Вейсс) обычай, еще недавно сохранявшийся в немецкой Швейцарии. Из сена (реже из дерева) альпийские пастухи — зенны делали чучело, которое хранили в хижинах. Его «кормили» молоком, маслом, сыром, в кантоне Швиц сохранились рассказы о «крещении» этого чучела (вероятная христианизация демонического существа). Чучело упоминалось в легендах, нередко это было опасное и враждебное существо, которое способно было убить зенна^{556}.

Одновременно с сенокосом начинались и жатвенные работы. Июнь, июль, август — основные месяцы полевых работ. Здесь, как и в соседней Австрии, множество действий, примет отражает боязнь земледельца несвоевременных дождей, градобития, грозовых пожаров. Несмотря на горячее время уборки, в некоторые дни, такие, как Иоанна, Петра, Якоба, было запрещено работать, особенно придерживались этого в католических областях.

Обычаи жатвенного периода в Швейцарии были аналогичны сенокосным. В основе их лежала вера в то, что каждый вид зернового поля имел своего «хозяина». Особенное развитие эти представления получили среди германошвейцарцев. Этот «хозяин», или «дух поля», воплощался в образах различных животных, как-то: «хлебный кабан», «хлебный волк», «хлебный кот» и т. д. В некоторых районах это был «дракон», движения которого можно было будто бы видеть при ветре в поле.

Известны и антропоморфные образы — мать хлебного поля, мать хлеба, большей частью небольшие человечки, карлики, которые могли мгновенно вырастать в великанов. В эти древние верования вплелись позднее и христианские элементы, однако значение их сравнительно невелико.

Народное воображение рисовало их как чудищ с раскаленными руками, даже если их наименования — производные от имен популярных христианских святых: Нигло, Ханзли, Ханзелима, Бартель, Михель. Сохранились многочисленные рассказы о том, как они даже помогали жнецам в их работе, а иногда и вредили им. Рассказывали, например, что заснувшего в полдень жнеца ожидала страшная месть чудища — ожоги раскаленными руками, вероятно, олицетворение дневного зноя.

При жатве особым вниманием окружали последний сноп (реже первый), считая, что дух хлебного поля, скрывавшийся в колосьях, все дальше отступал перед жнецами и, наконец, оставался в последнем снопе. Перед срезкой последних колосьев жнец вставал на колени и молился, стараясь заручиться помощью христианских святых, и только после этого приступал к работе. В Базеле срезка последнего «счастливого снопа» (Glückshämpfeli, Glückskorn, Glücksgarbe) поручалась самой молодой жнице. Из нескольких, обычно из девяти колосьев свивали косу или венок, которые торжественно передавали хозяину поля. Последний сноп было принято украшать также еловым деревцем (символом вечной зелени). Этот сноп у германошвейцарцев, как и у других соседних народов, бережно сохраняли. Часть его колосьев подбавляли в новое посевное зерно, стремясь передать плодородную силу вегетативного духа снова земле. В некоторых местах несколько последних снопов оставляли в поле, так как считали, что в них был дух поля. Возможно, что этот обычай был более ранним, чем приношение снопа домой.

В прошлом известны обычаи бросать в воздух колосья из последнего снопа, как говорили, для «матери хлеба», после чего последний сноп оставляли на поле — для бедных. В Тичино «танцевали на просе», т. е. на последнем снопе. В последнее время большой сноп стали приносить в церковь, где в ближайшее воскресенье — праздник благодарения — совершается торжественное богослужение^{557}.

Близкие обычаи были связаны и с молотьбой. Удары цепом чередовались через определенные промежутки времени — по два, три и т. д., причем ориентиром ритма служило имя Бартоломея (покровителя жатвы), которое выкрикивали по слогам, в такт удара: два удара — Бар-тол, три — Бар-то-ло, четыре — Бар-то-ло-ме, и т. д. Закончившего молотьбу называли королем, украшали цветами, а также надевали на его голову венок из новой соломы. В кантонах Гларус и Тургау того, кто закончил обмолот последним, как говорили, «убившего кабана», вели в деревню на соломенном жгуте, сажали на почетное место за столом и угощали. Возможно, эти действия символизировали поимку вегетативного духа, а сам человек как бы олицетворял его. В некоторых районах по деревне ходили ряженые, их лица были вымазаны сажей, а ноги и руки обмотаны жгутами соломы^{558}.

Последний день жатвы, как и молотьбы, заканчивался пиром, хозяева угощали жнецов праздничной едой. Раньше это празднование, по-видимому, носило семейно-родовой характер — за столом должны были присутствовать все, даже дальние родственники. В кантоне Невшатель перед приходом жнецов хозяйка запирала дом и особенно кухню, чтоб они (в игре «незваные» гости) не могли войти и пробраться к печке, где стояли кушанья. Однако молодежь с помощью различных хитростей, в том числе и переодеваний в женское платье, все же проникала в комнаты.

В некоторых местах пир происходил через несколько дней после окончания работ. Начинался он с отведывания специального хлеба из новой муки, иногда из муки различных злаков — так называемого «урожайного хлеба» (Ernbrod) или «хлеба из колосьев» (Ärenbrod). Заканчивалась трапеза жареным петухом. В старину живого петуха варварски раздирали на части, а потом уже жарили. Оба эти блюда, по-видимому, имели ритуальное значение и, возможно, символизировали духа поля; каждый из присутствующих должен был получить свою долю и, таким образом, приобщиться к его плодородию^{559}.

В народном календаре на рубеже лета и осени сохранились следы древних праздников, во время которых подводили итоги урожая и благодарили за него божество.

Позднее, с утверждением христианства, его роль перешла к христианским святым, а сам обычай стал частью католического церковного ритуала. Эти празднества приурочены в основном к дням Освальда и Бартоломея, почитавшихся в народе как покровители урожая. С образом Бартоломея и его днем связаны легенды о появлении в это время «дикой охоты» или «дикого всадника».

Раздел сыров перед возвращением с альп

Среди германских народов издавна сложилось представление о «дикой охоте» духов или позднее душ умерших, проносившихся с шумом ветра и громом по воздуху. Встреча с ней считалась опасной для путников, однако ее появление способствовало, как считали, плодородию полей. В более поздних вариантах этой легенды фигурирует скачущий на коне св. Бартоломей. Следы от ударов конских копыт сохранялись якобы в виде озер и ям. Главной областью распространения этих дохристианских представлений была немецкая Швейцария^{560}.

Завершающим праздником этого периода был день св. Михаила (29 сентября). Этот день по всей Швейцарии служил когда-то сроком для сбора цинза, городских и сельских сходов, открытия ярмарок. Обычай пускать 29 сентября в реку горящие свечи, установленные на дощечках, связывали в народе с сокращением дня и началом работ при искусственном свете. В народных легендах святой нередко появлялся как предводитель душ умерших. Его день слыл здесь недобрым. «Ты хочешь пасти или сторожить курицу св. Михаила», т. е. умереть, говорили тем, кто был неосторожным в горах^{561}.

Одной из главных забот швейцарского крестьянина был выпас скота на горных пастбищах. С середины июня по начало ноября пастухи находились со скотом на лугах, поднимаясь постепенно на более высокие пастбища. Календарные вехи этого времени отражали хозяйственные изменения. Считали, что со дня св. Якоба (26 июля) убавлялся удой молока. День св. Якоба — патрона пастухов — был большим праздником — «серединой лета», на высокогорных лугах в этот день ждали гостей из долин, зажигали костры, устраивали танцы и состязания. В кантоне Валлис к нему были приурочены традиционные коровьи бои — быть хозяином коровы-победительницы считалось честью. Вечером, во время празднества, прославляли хозяина коровы и его семью^{562}.

Жизнь на альпийских лугах была нередко связана с опасностями, и люди искали защиты у святых. Поэтому здесь среди католического населения, как и в соседней Австрии, почитали св. Христофора — защитника и покровителя путешественников. Большая роль отводилась в народных представлениях и святым — покровителям скота. В Швейцарии, как в стране развитого скотоводства, их было особенно много. К ним были обращены специальные традиционные молитвы пастухов — бетруф, известные по всей альпийской области Швейцарии (за исключением итало-швейцарской), а также и в соседней Австрии. Это обращение с перечислениями многочисленных святых сохранило до сих пор древнюю форму заговора с заклинаниями, направленными, несомненно, к языческим божествам, которых с утверждением христианства сменили святые Мартин, Петр, Галлус, Георг и т. д.

Их просили:

Текст этих заклинаний как у германошвейцарцев, так и у франкошвейцарцев и ретороманцев почти идентичен.

24 августа, в день св. Бартоломея, в католических районах на альпы (горные луга) поднимался священник, благословлявший луга, а также первые молочные продукты, прежде всего сыр. После этого мог происходить первый раздел сыров между хозяевами стад.

В определенные дни календаря (сроки эти сильно варьировали по областям) начинался спуск пастухов со стадами в долины, дальнейшая задержка на альпах, как верили, грозила гибелью скота. Покидая пастбища, зенны приводили хижины в порядок, а также оставляли часть пищи на столе — «для горных духов альп», чтоб они были довольны и не гневались на людей. Горных духов считали «ответственными» за обвалы и лавины в зимнее время^{564}.

В кантоне Тессин перед спуском с альп пастухи каждой общины устраивали шумный праздник — барилотто (Barlot, barilotto) — «сборище ведьм». Его участники поднимали шум, били в сковороды, кричали, хлопали бичами, трещотками, стараясь превзойти в этом соседей. Вечером или на рассвете зажигали костры, устраивали состязания в пении. Обычная тема песен — восхваление альпийских вершин, а также высмеивание соседей. Само название этого обычая, его шумный характер указывают на то, что он, по-видимому, имел другой, забытый смысл и был аналогичен осеннему празднику (начало ноября) — «поездка касмандля». Касмандли в народных верованиях — духи альп, в ноябре жители альпийских деревень с шумом и огнями «провожали» их на альпийские луга, где они и обитали всю зиму^{565}.

Возвращение стад в долины приходилось обычно на день св. Галлуса (15 октября) или Мартина (11 ноября) и представляло общедеревенский праздник, в центре которого было шествие пастухов со стадом.

Праздник окончания работ на общинных виноградниках

В октябре и ноябре в виноградарских районах устраивались праздники окончания сбора винограда и первой пробы молодого вина.

В италошвейцарском кантоне Тессин во время вендемии (Vendemia — последний день сбора винограда) ставился огромный чан, наполнявшийся виноградными гроздями; подростки — мальчики и девочки прыгали и танцевали на них, топча виноград босыми ногами, обливаясь виноградным соком^{566}.

Прибытие в деревню сборщиков нередко превращалось в праздник, сопровождаемый пением и танцами. В кантоне Невшатель сохранились воспоминания о хождении в это время ряженых с черненными сажей лицами^{567}. В небольших швейцарских городках и сейчас происходят костюмированные шествия, представляющие собой остатки цеховых празднеств виноградарей. Таково происхождение известного виноградарского праздника в франкошвейцарском городке Веве. С развитием туризма его главным содержанием стала пышная и красочная процессия с театральными представлениями. Центральное место в процессии и сейчас принадлежит бондарям, виноградарям, виноделам, одетым в костюмы средневековых гильдий, с цеховыми эмблемами в руках. Их сопровождают различные карнавальные маски, среди которых выделяются бог осени, Церера, Вакх. Наряду с античными элементами здесь заметны и христианские: участники праздника несут изображения св. Урбана — покровителя виноградарства, чей образ, по-видимому, вытеснил какое-то дохристианское божество^{568}.

Первую пробу вина отмечали торжественным ужином. На востоке Швейцарии это происходило в ноябре и было приурочено большей частью к 16 ноября — дню св. Отмара. Отсюда сам этот обычай со временем стали называть одним словом «otmährli» — производным от имени этого святого^{569}.

В деревнях молодежь и дети ходили по дворам, собирали колбасы, сало, бобы для общего ужина. В этот день, как и 11 ноября (день св. Мартина), вечером носили долбленые тыквы, внутри которых были вставлены зажженные свечи. На стенках тыкв делали прорези в виде черепа и астральных знаков, светившихся в темноте. Вероятно, этот обычай входил в число зимних процессий со светом или огнем, устраивавшихся в старину с магической целью — поддержать слабеющий свет солнца^{570}.

Наступление поздней осени в народном календаре швейцарцев связывалось с поминовением усопших. От прежней поминальной недели сохранились два у католиков и один у протестантов поминальных дня — 1 и 2 ноября: день всех святых и день всех душ. Как католики, так и протестанты посещали кладбища; в горных областях коллективно убирали и украшали могилы, ставили на них зажженные свечи. В кантоне Валлис, в долине Летчентале, где долго сохранялись пережитки общины, к этим дням готовились сообща. Жители нескольких деревень выпекали совместно плоские караваи из ржаной муки, делали сыр. Затем все собирались на площади, чтобы получить свою долю.

Часть обычаев этого времени связана с древней верой в возвращение умерших в эти дни домой. Многочисленные легенды рассказывают об их появлении, причем знаки их присутствия видели в шуме ветра, скрипах, блуждающих огоньках. Ночью на столе оставляли для умерших часть еды от общей трапезы, так как они продолжали считаться членами семейного коллектива, от них ждали помощи, через общую еду они как бы приобщались к семейным заботам. Еду выставляли и на улицу, особенно на могилы и вдоль дорог, чтобы, как говорили, усопшие могли подкрепиться в пути.

Датами, завершающими осень, считали в одних местах 16 октября (день св. Галлуса), в других — 11 ноября (день св. Мартина); их обрядность включает элементы, характерные как для осеннего, так и для зимнего циклов.