Каменный пояс, 1984

Война сама уже — вина,

Поскольку в мире есть она.

И нет подсуднее вины,

Чем оправдание войны.

Права всей кровью лишь одна

Войну убившая война.

В Европу ходим за малиной,

Тут недалеко прямиком,

За речкой узкою, но длинной,

За озером Тургояком.

Дочь хвалит ягоду, мол, эта

Вкуснее, чем из наших мест.

Другая все-таки часть света.

Почти как импортную ест.

Она садится

вечерами к окну

и смотрит на звезды.

Смотрит, смотрит…

— Если б не звезды, — говорит, —

не о чем было бы думать:

все уже передумала.

Вот и деревце стало большим:

Не достать, за макушку не взять…

Постоим, коли очень спешим,

Помолчим, коли есть что сказать.

На судьбу не надо обижаться.

Постою, затылок поскребу.

Если хорошенько разбежаться,

Можно перепрыгнуть и судьбу.

Но, вокруг поглядывая гордо,

Прежде, чем рвануть на штурм рекорда,

Надо уточнить деталь одну:

Прыгать в высоту или в длину?

Каждый по-своему

утверждает себя.

Один расписывается на храме:

«Здесь был Вася»,

другой — на рейхстаге:

«Проверено, мин нет. Иванов».

Люди эти — копейчане.

Вижу, распахнув окно,

Как играют кирпичами

Каменщики в домино.

Бьются, бросив каски оземь.

Зной нисходит с высоты.

Предвещают рано осень

Арматурные кусты.

Будет дом напротив скоро,

Будет весело в дому.

Красный лозунг вдоль забора —

Подтверждение тому.

Так сложно заметить порою,

Чем прожитый день знаменит:

Не сеем, не пашем, не строим —

А жизнь и течет, и звенит.

И даже обидно, что нужно

Опять в караул заступать…

Но хлеб, что нам дали на ужин,

Напомнит… напомнит опять

О том, что не сеем, не пашем,

Не строим, не плавим, не жнем.

Но Родина здравствует наша,

А значит — не в долг мы живем.

Люблю простор, объятый клевером,

И ширь, и глубь, и жизнь озер,

След ветерка по лугу — веером,

Когда выходим мы в дозор.

На раздорожье у избушки,

Там, где шумят березняки,

Лосенок выпросит горбушку

И нас проводит до реки.

Земля солдату сердце радует:

В цветке гудит довольный шмель,

И оттого, что в небе радуга,

Не тяжела моя шинель.