Виталий Савченков живет в поселке Черноборском Челябинской области. Работает учителем. Деревенский быт, духовная жизнь сегодняшнего селянина узнана и осмыслена им не понаслышке. И если он говорит, что любит «деревенскую тихую жизнь и сельскую работу», то это не просто слова, а признание в любви, подтвержденное жизнью и творчеством.
Я в глубинке живу, в деревне,
в самом сердце родного края.
Понимаю язык деревьев,
песню дождика принимаю.
На рассвете промчатся кони,
красным золотом вспыхнут сосны,
И беру я росу в ладони,
и в ладонях играет солнце.
Я другой не желаю доли,
не стремлюсь в бытие городское,
потому что нельзя без боли
оторвать от живого живое.
Мой чуткий сон
нарушил птичий грай.
Умывшись у крыльца
по-деревенски,
стою лицом
к полям и перелескам.
Земной тебе поклон,
родимый край.
Земной тебе поклон,
поклон земной!
С рождения
уклад твой принимая,
и радостью твоею,
и бедой
моя душа наполнилась
до края.
России тихие пруды…
А где-то в мокрых космах тины
стоят усталые плотины
над гладью медленной воды.
Их мир спокоен и широк,
но если засорится сток,
не удержать крутые волны:
разрушит, вырвется на волю
неуправляемый поток.
Я думал, глядя на пруды:
и нам необходимы стоки.
Мир чувств спокойных и глубоких
дороже всякой суеты.
Порывов сдержанный размах
и торжество великой силы
спокойные пруды России
несут в упругих берегах.
Как звезды, падают листы
на гладь темнеющей воды.
Густеет, пахнет воздух тиной,
и тонут в стелющейся сини
Мои печальные следы.
Грустит душа на склоне лет,
и вечер никнет за ветвями,
но не тускнеет над прудами
моей любви высокий свет.
У снега есть особенность такая:
когда уходит осень из села,
заботливо округу одевая,
он обнажает тайные дела.
Куда, зачем пошел —
как на ладони,
кто с кем прошелся —
всякий узнает…
И по деревне бабки затрезвонят,
что кто-то был не у своих ворот.
С предзимней стужей осень повстречалась,
на речке ночью омуты черны.
В пустом саду всего одно осталось
надкушенное яблоко луны.
Неясный свет качает дом, как судно.
В оконной тьме луна отражена.
И тихо так, что кажется, отсюда
на целый мир исходит тишина.
Лишь поутру ночная птица
с криком,
срывая иней и листы с ветвей,
покинет мглу, пронизанную скрипом
тяжелых и расшатанных дверей.
Отрекусь от суеты дорожной,
от долгов несметных отрекусь.
Возвращусь домой на старых дрожках,
на крыльцо устало опущусь.
Закурю, нисколько не в обиде
на крутой в ухабинах большак…
Сколько их я видел-перевидел,
своего не отыскал никак.
Не нашел нигде своей удачи,
и не скажут люди обо мне:
«Уезжал от нас на старой кляче,
а вернулся на лихом коне».
Пусть судачат, будто я когда-то
поклонялся ветру и вину.
На крыльце своей от роду хаты
ни людей, ни время не кляну.
Принимай меня, родной поселок,
потому что я — навеки твой.
Обо мне давно грустит проселок,
зарастая густо муравой.
Яснее все
в преддверии зимы:
и бор вдали,
и каждый двор в поселке.
Последний дождь,
холодный день омыв,
оцепенел,
сверкающий и звонкий.
Пшеничный урожай —
краюхой на столе.
Все ясно:
год прошел
покладисто и с делом.
Но веет холодом со скошенных полей,
и ты уже не ты под небом леденелым.
Глаза твои ясны,
твой голос не спешит,
рука в руке лежит комочком снега.
И музыка молчит,
и сердце не стучит…
Зима земная.
Звезд паденье с неба.
Зима, зима —
пора глубоких снов
в тепле домов
и в стылой снежной сини.
Но снежный и заледенелый кров
оберегает жизненные силы.
Движение в расслабленном зерне,
толчок, и вот —
прозрачный, хрупкий, сонный,
малыш-росток
шевелится в земле,
ручонку тянет
к мартовскому солнцу.
Но снег высок,
и время не пришло,
и в чистом поле празднуют метели…
А ты, весна,
несешь в себе тепло,
поток лучей
и перезвон капели.
Весна,
и ты спешишь навстречу мне
через ручьи, промоины и лужи.
Малыш-росток шевелится в земле,
под облаками
зоркий ястреб кружит.
Тяжелый плуг
вздымает черный пласт,
поет мотор
под ясным сводом неба.
Весна спешит,
и дорог каждый час.
Что будет с нами
без полей и хлеба?
Так и живем.
Лишь озарит восток,
твои шаги я слышу спозаранку.
Не торопясь
развяжешь узелок,
разрежешь хлеба теплую буханку.
Все выше солнце,
все длиннее день.
Степные травы набирают силу.
Любовь и радость
пряча от людей,
я жду
в тебе проснувшегося
сына.
Пшеница в колос —
люди на покос.
День осушил росу
с полей рассветных.
Устало трактор тянет с поля воз.
Живет, растет трудящееся лето.
О лето, лето!
Блеск росы в траве,
полынный хмель июльского восхода,
в зените солнце,
дали в синеве,
и ты, и сын,
и поле, и работа.