Клон в пальто

Прошлогоднее солнце

Океан… Аля видела его в первый раз, но особого трепета не испытывала.

Океан мил и безобиден, если смотреть на него издалека. Он тогда похож на синюю детскую юбку, которая валяется на песке, и ветер шевелит белые оборки. Сейчас придет мама, подберет юбку, а дочку отругает, что разбрасывает вещи где попало. Они оденутся и уйдут с пляжа, останется только золотистый песок, и праздные наблюдатели сверху будут таращить глаза и пихать друг друга локтями: вот это да — а где же океан?

Океан хорош, если смотреть на него с высокого ресторанного балкона, потягивая мартини или коктейль. Но Аля ничего, кроме минералки, не в состоянии была потягивать. Вчера на этом ласковом песочке под январским солнцем она сгорела до озноба, до пупырышков и всю ночь крутилась, пытаясь пристроить на подушке ошпаренные плечи.

С утра она и не чаяла выползти из номера, но все-таки выпила ношпу, добралась до ресторанчика и уселась в углу под тентом, кутаясь в палантин. Весь Золотой берег смотрел на нее как на ненормальную, что было близко к истине. Только ненормальная могла решиться на этот отпуск, соблазнившись рекламной провокацией: «Найди лето среди зимы!». Подумаешь, новость! Каждый школьник знает, что, когда у нас январь, в Австралии — лето. И так им и надо, буржуям. Но кто бы объяснил бледнолицым жителям северных широт, что это будет ТАКОЕ лето!.. И ТАКОЕ солнце, испепеляющее все на своем пути, а первыми — доверчивых снегурочек со светлой чувствительной кожей.

А лета среди зимы все равно не было! Казалось, что многочасовое путешествие они совершили не в пространстве, а во времени и просто вернулись в прошлогоднее лето, под прошлогоднее солнце, пережаренное, как яичница, а оттого еще более горячее.

Але-то, в общем, было без разницы, новогоднее это солнце или прошлогоднее. Она всегда обгорала в начале отпуска, но эксперименты в Дубае, Анталии и Ницце проходили как-то легче. Наверное, потому что все-таки стояло лето, не где-то в Южном полушарии, а дома, и московские лучи успевали подтонировать Алину молочно-голубую бледность.

В этот раз она попробовала походить в солярий, чтобы не выглядеть на пляже ленивым вареником. Все делалось грамотно: она и бальзамом натиралась, и в круглый светящийся гроб, жмуря глаза, залезала только на десять минут. И что же?.. После третьего сеанса лицо покрылось пигментными пятнами, так что преданная косметичка Лариса только ахнула. Нельзя вам загорать, милочка, ну, совсем нельзя! Вы бы лучше в Швецию на лето подавались, а то и в Исландию. Вот чудесная страна — выше двадцати пяти градусов дети в школу не ходят: экстремальная жара, опасно для здоровья.

Аля и сама больше любила север, родину Санта-Клауса и Снежной королевы. Это дорогому мужу на Новый год приспичило именно сюда, в жаркое зимнее солнце. Золотой берег — вотчина серфингистов. И ожогов он не боится, шкура дубленая, как на барабане. Хотя по логике вещей Лешка, рыжий и веснушчатый, должен краснеть от малейшего лучика, а она, темная шатенка, блистать шоколадным загаром. Но жизнь все распределяет не по логике. Наверное, ей, жизни, просто лень заниматься сложными логическими расчетами, и она делит свои дары механически: в одну сторону конфетки, в другую — фантики, одним золотистый загар, другим — обгорелая спина.

Из ресторана, нависающего над пляжем, океан кажется смирным, а волны — белыми и пушистыми. Вблизи это рев воды, едкие брызги в лицо, вопли купальщиков и солнце, солнце! Психи на досках вылетают из волн, едва не сбивая тебя с ног и обдавая вихрем колючих песчинок. Молодым дурочкам на пляже это нравится, они нарочно толпятся там, где катаются серфингисты, и визжат на всех языках. Где-то рядом и Алин красавец, играет мускулами, взлетает над волной и врезается в загорелых девушек на берегу.

Вчера он завивался узлом вокруг смешливой мулатки, которая разгуливала топлес, с голыми круглыми сиськами. Местные балбесы уговаривали ее прокатиться вдвоем на одной доске, ага, они поддержат, не дадут упасть. И Рыжий туда же. Аля поэтому и не ушла с пляжа, хотя чувствовала, что с загаром перебор. Ее забавляло, что Лешка вертится по сторонам, как болельщик на теннисном матче, стараясь не упустить девушку и отследить реакцию жены. Она нарочно надела темные очки, чтобы он не увидел, куда она смотрит и смотрит ли вообще — может быть, спит? Не-ет, наша разведка не дремлет, она бдит! Но прошлогоднее солнце было за Лешку (наверное, потому что оба рыжие) и покарало Алю красными пятнами. Ладно, переживем. Из ресторана тоже все видно. Шоколадной писюхи с сиськами сегодня, кажется, нет. А то пришлось бы Антонову крутиться на все четыре стороны, потому что жена высоко сидит и далеко глядит.

Только зря он думает, что ей так интересно на него смотреть. Австралия, Америка, хоть Антарктида — Леша Антонов везде остается собой, и ничего нового его жена не увидит, разве что он очень постарается. Аля поэтому демонстративно отвернулась от океана и достала телефон. Кому бы позвонить для разнообразия? Подруге Терехиной? Она, наверное, еще спит, разница-то во времени семь часов. К тому же, если рассказать Терехиной про Антонова и полуголую мулатку сейчас, то завтра об этом будет знать вся Москва и Але нечем будет развлекать публику по приезде из отпуска.

Нечем?!. Эта мысль заставила ее фыркнуть прямо в стакан, отчего минералка запузырилась, хотя была негазированной. Чего-чего, а историй, которые Аля так любит рассказывать, а народ слушать, у нее всегда будет достаточно, пока жив Рыжий, нежно любимый супруг, герой ее собственного фольклора. Из всех Алиных баек народ больше всего западает на серию «Похождения Рыжего бабника».

Как раз телега про мулатку слабовата для ее репертуара. Поэтому подруге Терехиной она звонить сейчас не будет — повода нет. Она лучше наберет ребенка Юльку, которая отдыхает в Греции с бабушкой и дедушкой. А хорошо сейчас на Средиземном море! Не холодно и не жарко. Может, плюнуть на все и рвануть туда прямо с Золотого берега? Тут уж не только Терехина с компанией, но и сам Рыжий на уши встанет…

И тут случилось чудо телепатии — мобильник зазвонил сам.

— Сашики-Лешики, ну как вы? — спросила мама бодрым голосом.

Когда они вдвоем с дочкой, она называет их Алики-Юлики. С мужем — Сашики-Лешики. Хотя Сашиком Аля сроду не была, мама переименовала ее только для рифмы с обожаемым зятем. Она его любит нежной и странной любовью. И только хихикает, когда Аля рассказывает, как ее драгоценный Лешик в гостях нажрался и шнурком от очков прицепил «молнию» на хозяйкином платье к бахроме скатерти. Он думал, что, когда хозяйка встанет, скатерть поедет и все попадает, вот будет умора. А вместо этого расстегнулось платье. Между прочим, то был день рождения Алиного одноклассника, который с детства шуток не понимает. Он сказал, что не ждал от старых друзей такой низкой провокации. Именно так, низкой провокации. Хотя Аля первая бросилась на помощь его жене и в буквальном смысле закрыла грудью амбразуру распахнувшейся «молнии».

«Он у тебя прикольщик, — говорит на это мама с умилением. — Береги его, веселых мужиков мало. Куда больше зануд».

Аля поэтому и не любит рассказывать маме истории про Лешку. Потому что та неправильно реагирует, не по законам жанра. Надо делать квадратные глаза и говорить: «Да ты что? С ума сойти!» или «Зашибись!». А мама улыбается, как кот на сметану, и твердит: «Береги его». А иногда добавляет: «Вот он перебесится и станет просто шелковый», что уж ни в какие ворота не лезет. Аля, конечно, живет на свете меньше, чем мама, но никогда еще не видела мужика, который бесился себе, бесился — и вдруг перебесился.

— Я обгорела, — сообщила Аля маме. — А Антонову хоть бы хны. Что там у вас? Как Юльчик?

— Мы едем смотреть Карфаген, — ответила мама и добавила на всякий случай, если Аля не в курсе: — Тот, что разрушен, ты сама знаешь, в каком веке. — Аля не знала, да и мама, скорее всего, тоже. — Юленька, к счастью, в папу — загорает, как негритенок. Кушает хорошо и не капризничает. Ты мажься кефиром — народное средство, очень помогает.

— Благодарствую, — сказала Аля.

Хороша б она была сейчас в ресторане на Золотом берегу в белых потеках кефира. Хватит и того, что она прячется по уши в палантин, как саудовская принцесса.

Мамина народная мудрость навеяла ей неожиданные воспоминания. Ну да, Коктебель, студенческие каникулы, курятник с двумя раскладушками. И мальчик, который мазал ей обожженные плечи кефиром. Это действительно помогало, по крайней мере, на первый момент, — кефир был холодный, приятный. А мальчик — ужасно заботливый. Сейчас расскажи — никто не поверит, но у них ничего не было за тот месяц, что они провели в одной комнате, хотя он был влюблен до безумия. Так влюблен, что ему можно было сказать «нет».

Аля и сама бы теперь не поверила. Такое могло случиться только в прошлом веке, а то и в позапрошлом. Попробуй сегодня скажи «нет» кому угодно, хотя бы собственному мужу. Какое может быть «нет» в прохладном номере пятизвездочного отеля после ужина в мексиканском ресторане и целого дня катания на серфе по бурным волнам. Для чего еще Бог сотворил мужчину и женщину, океан и солнце, рестораны и гостиницы, работу и отпуск, деньги и все, что за них можно купить!

За телефонным разговором Аля потеряла Лешку из виду. Ну, и где же наш береженый? Успел отскочить куда-то с очередной писюхой? С него станется. Нет, вон он со своей доской мелькнул на гребне волны. Или это кто-то другой? А вон там уже точно он, его рыжая голова и бирюзовые плавки. Кто-то рядом с ним, совсем близко, чуть ли не на одной доске, мужик или девка без лифчика. Аля придвинулась поближе к перилам и заслонила глаза ладонью. Вот же гадское солнце! И кожу обжигает, и ничего не видно.

— Вау, какой пейзаж! Сюда, Мэйсон, давай!

Пока Аля вспоминала прошлое и щурилась на настоящее, рядом появилось телевидение. Обритая почти наголо девушка вся в пирсинге, еще одна, смуглая и кудрявая, и невзрачный парень с камерой. Щебеча на английском, они протащили меж столиков свои штативы и микрофоны и расположились у перил, загородив Але океан, серфингистов и ненаглядного супруга. «Ну и ладно», — подумала она и не стала пересаживаться. Чем таращиться на океан, который еще успеет надоесть, и на мужа, который никуда не денется, она лучше послушает местные масс-медиа и посовершенствует свой английский. Хотя австралийцы используют язык для чего угодно, только не для грамотной речи.

Смуглая красавица между тем прислонилась к перилам, взъерошила пальцами кудряшки и обольстительно улыбнулась.

— Валяй, — сказала бритая.

Кудрявая что-то весело застрекотала, встряхивая головой и гримасничая. Аля хмыкнула и отвернулась — ей было не слышно. Вот угораздит попасть в лето среди зимы, и все идет наперекосяк: сначала обгораешь, потом пейзаж с мужиком заслоняют, потом репортаж из горячей точки послушать не дают…

Из этой мысли могло родиться отличное вступление для серии рассказов «Как мы провели новогодние каникулы». Но Аля не успела ее додумать.

Девчонка с пирсингом вдруг завизжала на весь ресторан. Люди за крайними столиками повскакивали с мест. Аля тоже вскочила и вместе со всеми рванулась к перилам. Вокруг повторяли одно слово, которое она никак не могла вспомнить. Что же такое «шарк», вот зараза? О господи, да это же акула!

— Мы с вами наблюдаем уникальный кадр — акула нападает на человека! — захлебывалась от восторга телевизионная девушка с микрофоном. Она все порывалась оглянуться, чтобы самой понаблюдать уникальный кадр, но боялась оказаться спиной к камере, а ее коллеги не могли поменять ракурс — люди окружили их густой толпой.

Аля не понимала, что происходит там, внизу, но вместе со всеми вытягивала шею и подпрыгивала. На пляже тоже собралась толпа, что-то грязно-желтое мелькало в воде, и все орали как резаные. Потом народ из ресторана бросился к берегу, и Аля побежала тоже. Палантин сбился, солнце ошпарило плечи кипятком, но она ничего не замечала. Главное было добраться до пляжа, найти Лешку, вставить ему пистон за то, что он привез ее в прошлогоднее лето, где жара, девки с голыми сиськами да еще и акулы, — и заставить отвести в тот симпатичный итальянский ресторанчик, который они обнаружили утром по дороге на пляж.

Когда она добежала до воды, крики стихли. Слышен был только шум волн и треск мотора — спасательный катер бороздил разом опустевший океан.

— Оно ушло, — охотно объяснил подошедшим длинный сутулый старик в панамке, называя акулу неодушевленным местоимением, как и положено в английском языке.

— А что с человеком? — спросила маленькая морщинистая азиатка и, не дождавшись ответа, стала крутить колесико пузатого театрального бинокля.

Аля дышала как паровоз. Перед глазами вертелись черные и красные крути, кожа горела, в висках стучало. Зачем она сюда побежала, вот ненормальная, у нее же будет тепловой удар. И где искать Рыжего в этой толкучке?

— Возвращаются, — прошелестело по толпе.

Катер возвращался. Вот он заглушил мотор, смуглые ребята в закатанных штанах выпрыгнули в воду, неся на брезенте что-то легкое и маленькое. Они ступили на берег, и люди хором вздохнули, шарахнулись назад, так что Аля оказалась в первых рядах. Сама не зная зачем, она шагнула к спасателям, заглянула за край брезента и без сознания свалилась на горячий песок.

— Миссис Антонов! Миссис Антонов! Прошу вас, очнитесь, мэм!

— Александра Сергеевна, милая, вы меня слышите?

С ней говорили на двух языках, причем русский был такой уютный, домашний, со старомосковским растягиванием гласных. За границей Але не раз приходилось встречать людей, говорящих по-русски, но у всех был чудовищный акцент, который прилипал намертво после пары лет проведенных в чужой стране.

Может, она дома? Но откуда тогда английская речь?

— Миссис Антонов, вы должны открыть глаза.

«Должны» было жирно выделено, как в упражнении на модальные глаголы, и Аля подчинилась.

В комнате стоял прохладный голубоватый полумрак. Она лежала на кровати, и над ней склонились две фигуры, два ангела в белом, осененные дымчатыми тенями, которые порождало просеянное сквозь плотные шторы солнце. Нет, конечно, она не дома. Это Австралия, лето среди зимы, и это, вероятно, больница. Что-то с ней случилось. Или не с ней?..

Среди женщин в белом одна была полненькая, чернявая, с пушком над вздернутой губой, типичная латиноамериканка. Другая, сухая и прямая, с гладко зачесанными седыми волосами, походила на учительницу младших классов. Конечно, это она говорила на прекрасном и чистом русском языке.

— Очнулись, Александра Сергеевна? — сказала на прекрасном и чистом латиноамериканка и ободряюще улыбнулась. — Как себя чувствуете?

— Спасибо, прекрасно, — прошептала Аля. У нее действительно ничего не болело, только голова была какая-то тяжелая и язык слушался плохо, словно опух. — А где?..

— Миссис Антонов, вы хорошо понимаете английскую речь? — властно вмешалась учительница.

— Достаточно хорошо, — сказала Аля, делая попытку приподняться.

— В таком случае, вы свободны, Галина, благодарю вас, — величественно бросила седая.

Маленькая брюнетка бесшумно выскользнула из палаты. Ну что ж, это даже к лучшему, получим информацию из первоисточника, без перевода. Что я здесь делаю? И где мой муж? Если я больна, почему он не бдит неотлучно у моего изголовья?

Но строгой учительнице никаких вопросов не требовалось, она сама перешла к делу.

— Меня зовут доктор Ребекка Моррис.

Аля не любила, когда у людей в имени встречалось слишком много «р». У нее в детстве были проблемы с этой буквой, и мама, по совету логопеда, заставляла ее называть себя Шурой. «Девочка, как тебя зовут?» «Шу-Ва, — брезгливо отвечала Аля. — Но меня так никто не зовет. Только доктол».

«Р» исправилась, ее благополучно приняли в английскую школу, а недоверие к коварной букве осталось. Мама от широты душевной рассказала эту историю любимому зятю, и он называл Алю Шурочкой, когда хотел подразнить. Урод, ну что тут можно сказать. Кстати, где он?..

— Вы еще слабы, миссис Антонов, — продолжала доктор Ребекка Моррис, у которой с буквой «р» не было никаких проблем. Напротив, она, кажется, особенно любила ее двойной раскат в середине своей фамилии. — …И мне жаль подвергать вас испытанию, но есть вопрос, который необходимо решить срочно. Я не слишком быстро говорю? Вы успеваете меня понимать?

Аля кивнула.

— Где мой муж?

— Я надеюсь, что вы полностью или частично помните все события. Ваш муж подвергся нападению акулы.

Шарк! Крики толпы. И что-то еще… Аля закусила губу, но решила дослушать до конца.

— Ужасная трагедия, я приношу вам свои соболезнования…

Она что, с дуба рухнула, эта врачиха через два «р»? Это у нее, наверное, трагедия. У Али с Лешей никаких трагедий не может быть. Они здесь отдыхают, понятно?

— Единственное, чем я могу вас утешить — у нас есть небольшая надежда…

— Он ранен? — сердито перебила Аля. — Давайте уже ближе к делу.

Доктор Ребекка грустно покачала аккуратно причесанной головой.

— Непр-р-равда! — заорала ей в лицо Аля через все три «р», а то и больше. — Это вр-ранье!

Она должна была провалиться в спасительное забытье, но не провалилась. И тут же поняла, что кричит по-русски.

— Миссис Антонов, дайте мне договорить.

Ребекка вроде бы не повышала голоса, но без труда перекрыла Алины вопли.

— Еще раз повторяю, что у нас есть надежда. Новейшие открытия медицины… Безусловно, это рискованный эксперимент… Не хочу утомлять вас научными деталями…

— Она его проглотила, эта дрянь, но есть надежда, что он жив у нее в животе? И можно ее поймать? — вроде бы поняла Аля. В голове у нее замелькали обрывки историй про Красную Шапочку в брюхе у волка, про Иону во чреве кита, а также сказка Киплинга, где тоже был кит, и моряк, и подтяжки — главное, не забудь про подтяжки, мой мальчик! Не иначе, в основу этих легенд легли реальные случаи чудесного спасения…

— Миссис Антонов, выслушайте меня до конца.

Она выслушала.

Акула не глотает людей живьем и не выпускает свою добычу. От ее мужа остался лишь небольшой фрагмент плоти, который выловили спасатели. Эксперимент заключается в том, чтобы по этой плоти попытаться восстановить человека.

Доктор Ребекка выложила это залпом, видимо, опасаясь, что бестолковая русская опять начнет орать.

Аля не орала. После того что она услышала, у нее все «р» выскочили из головы, да и остальные буквы тоже. Как это понять — восстановить человека?

— Какой фрагмент плоти? — пробормотала она.

— Безымянный палец левой руки, — отчеканила доктор Моррис.

И тут Аля увидела этот палец. Он лежал на брезенте у спасателей, похожий на яблочный огрызок, а люди шарахались, как будто он был живым и мог на них броситься. Сама она чуть не ткнулась носом в этот ужас и потеряла сознание от испуга и от жары. И вот теперь она здесь, в австралийском госпитале, а палец, или, по-научному, фрагмент плоти, — это все, что осталось от ее мужа, бизнесмена Алексея Антонова, рыжего бабника, выпивохи и прикольщика, тещиного любимца. Все остальное сожрала акула.

Аля снова забыла, как этот зверь называется по-английски. Ей казалось, что, если она вспомнит скользкое, похожее на обглоданный хрящ слово, ее тут же вырвет. Доктор подала ей воды, но Аля не могла разжать губ.

Что она говорила, эта Ребекка? Что из спасенного огрызка можно вырастить нового Алешку?

— Послушайте меня, миссис Антонов. На такую операцию нам нужно ваше письменное согласие, причем данное в здравом уме и твердой памяти. Именно поэтому я не приглашаю сюда психолога, хотя вы в нем явно нуждаетесь. Но я не хочу потом сражаться с адвокатами, которые будут доказывать, что согласие вы дали в состоянии нервного стресса. Я говорю с вами один на один и совершенно откровенно. У нас нет гарантий, что эксперимент будет успешным — мы проводим его впервые. Но шанс есть. Он уменьшается по мере того, как уходит время. Вы хотите вернуть своего мужа? Тогда надо поторопиться с решением.

Аля невольно поднесла руки к лицу и посмотрела на свои растопыренные пальцы. Вот из этого появится новый человек? Мальчик-с-пальчик? Вернее, мальчик из пальчика? Такое она не могла бы выдумать даже при очень большом вдохновении.

Аля привыкла не спорить с врачами, хотя не верила никому из них, даже докторам в Ницце, которые спасали трехлетнюю Юльку от ложного крупа. У этой Моррис в строгих глазах учительницы горел фанатичный огонь. Она просто крэйзи, и ей, а не Але нужен психолог. Или психиатр. Черт с ней, Аля даст любое согласие, ведь иначе они не оставят ее в покое, еще, чего доброго, не выпустят из этой богадельни.

В самом деле, на что миссис Антонов сдался безымянный палец мужа? Чтобы похоронить его на родной земле под причитания подруг и родственников? Или забальзамировать и хранить в шкатулке? Ах, Рыжий, какую потрясающую тему для застольных историй ты подарил жене на Новый год. Теперь она до скончания века может рассказывать, что ее ненаглядного проглотила сволочная рыба по имени «шарк». Вот только никто ей не поверит, все будут ахать и делать квадратные глаза, а потом втихомолку обсуждать, почему Антонов все-таки бросил свою драгоценную Алю, да еще так внезапно, посреди отдыха…

— Есть еще один неприятный момент, мэм, — сказала докторша. — Я понимаю, насколько это тяжело, но вы должны опознать, чтобы не было недоразумений.

Опознать палец?

— Дело в том, что в это же время на пляже пропал еще один человек. Об этом мы узнали от… от компетентных органов. Он… ну, для вас это неважно. Короче, этот человек мог пропасть и сам, по собственной инициативе. Но сотрудники безопасности требуют от нас, чтобы ошибка была исключена.

Того не легче! Какие-то сотрудники безопасности требуют, чтобы она опознала палец Антонова. Не живой, теплый и игривый, с холеным розовым ногтем, а холодный, белый, стерилизованный, в пробирке, пахнущей спиртом. Разве мертвые пальцы не все на одно лицо?

Она узнала его — по желтым волоскам, по овальному ногтю, отшлифованному перед отъездом маникюршей Танечкой. Аля изо всех сил старалась не ревновать к ней, но ничего не получалось. Танечка приходила к ним домой, усаживалась с Лешкой в кабинете, теребила его руки своими тонкими пальчиками и о чем-то щебетала без остановки, хлопая ресничками. Антонов тоже тихо нашептывал что-то игривое.

А потом она переходила к ногам и клала его ступни себе на колени, даже не на колени, а глубже, куда-то совсем между ног. Елки-палки, да зачем мужику педикюр! Аля шастала туда-сюда по коридору и пыталась уловить, о чем они там воркуют. И тогда Леша кричал: «Шур, закрой дверь, у меня ноги мокрые, дует!» Что ему, сукиному сыну, дует, если зима и все окна законопачены!

Вот по свежему маникюру она его и узнала. Это был тот самый палец, на котором в первые месяцы супружеской жизни Лешка носил обручальное кольцо. Он до сих пор оставался чуть тоньше у корня, наверное, потому и выскользнул из зубов акулы.

Аля поспешно кивнула и отошла от столика, на котором ей демонстрировали скудные останки мужа. Ситуация была до того абсурдна, что ей все время хотелось смеяться идиотским смехом. Но вместо этого пришлось подписывать нескончаемый договор на нескольких листах — каждую страницу отдельно и где-то еще на полях. «Настоящим подтверждаю, что предъявленный мне фрагмент плоти, в скобках — палец безымянный, действительно принадлежит…» Да никому он уже не принадлежит, ребята, можете ставить над ним свои безумные эксперименты. В чем и расписываюсь.

Помещение было мрачным, освещалось какими-то голубоватыми лампами, как морг. Аля никогда не была в морге. Может, это он и есть, только в западном стиле — чистый, кондиционированный, с какими-то электронными примочками, так что простой русский человек криво усмехнется и скажет что-нибудь вроде: «Живут же покойники в ихней Австралии».

Вокруг бесшумно сновали люди в голубом и зеленом. У некоторых лица были закрыты хирургическими масками. Аля чувствовала себя персонажем страшненьких мультиков, которые Юлька смотрела с приятелями — «Мегаса Экс-Эл-Ар» какого-нибудь или «Футурамы». Она все время оглядывалась на Ребекку — единственное знакомое и живое существо среди этих роботов. Но белый халат доктора Моррис в морговском освещении тоже стал голубым и сливался с толпой. Аля боялась потерять ее и остаться одна в этом стерильном раю. Она ведь непременно останется одна, когда все подпишет и будет им не нужна.

Потом к ней подошел кто-то в нормальном мужском костюме. Отвел в сторону, за другой столик. Свет там был более человеческий, с уютной лимонной желтизной. Але вдруг захотелось выпить чего-то согревающего, водки или коньяку. Скоро они ее отпустят?

Костюм представился сотрудником какой-то службы, Аля не поняла какой и понимать не хотела. Она даже не уловила его имени. У него были коротко подстриженные соломенные волосы и белесые, как у Лешки, брови. Лицо загорелое, наверное, кирпичного оттенка, при этих лампах было не разглядеть. Але он понравился. Такому мужику можно уткнуться в плечо и долго реветь, не опасаясь вопросов. А пореветь ей хотелось.

Сотрудник неведомой службы привез из гостиницы их с Лешей документы. Попросил подтвердить, что это и есть ее муж. Спросил, сколько времени они женаты (а ваше какое собачье дело?). А потом показал ей чужую фотографию — неуловимая какая-то физиономия, слегка квадратная, похожая на Шварценеггера, но с раскосыми глазами. Не знает ли она такого человека? Нет, не знает, никогда не видела. Ну, и прекрасно. Чем занимается ее муж? Откуда он родом?

Аля готова была расцеловать белобрысого полицейского за эти вопросы в настоящем времени. Интересно, он действительно считает Лешку (вернее, Лешкин палец) живым или это англосаксонская вежливость? Хорошо бы он пригласил ее куда-нибудь поужинать, как это бывает в кино. Нет, вы не поняли меня, сэр, — просто поужинать, выпить виски с содовой, поглядеть в спокойные мужские глаза. Не беспокойтесь, мэм, мы держим все под контролем. Хотите потанцевать? Все равно ваш муж временно не может составить вам компанию. У него небольшие неприятности, но мы надеемся, что все кончится хорошо. Здесь все кончается хорошо, миссис Антонов, здесь даже лето приходит среди зимы.

Мужчина со спокойными глазами распрощался и ушел, а она осталась. Ее еще пару дней продержат в больнице, объяснила вновь возникшая из холодного полумрака Ребекка. Аля обрадовалась ей, как родной. Но докторша довела ее до коридора и сдала с рук на руки темнокожей медсестре. Вспомнив полненькую русскоязычную тетеньку, Аля наугад спросила, где Галина, и узнала, что та закончила смену. Миа (так звали сестру) сейчас уложит ее спать, если она не голодна. «Да нет, не голодна, — сказала Аля, прислушавшись к своим ощущениям, — только пить хочется, мне можно попить?»

«Все что угодно», — любезно ответила Миа, и Аля пожалела, что не попросила выпить. Вот этого ей хотелось по-настоящему. Но вряд ли в больнице алкоголь входит в понятие «все что угодно». Миа налила ей апельсинового сока из холодильника, который оказался в палате. Аля терпеть не могла апельсиновый сок, да и прочие соки, кроме свежевыжатых, но этот стакан проглотила залпом. Голова упала на подушку. Она, голова, казалась чем-то заполненной изнутри, каким-то однородным материалом вроде поролона, который уже не оставлял места для мыслей.

«Странно, там должны быть какие-то извилины, и ведь были же!» — успела подумать Аля, проваливаясь в поролон.

Ей снился Лешка, каким он был после свадьбы, — ошалевший от счастья лопоухий щенок. Он шел по двору с букетом ее любимых хризантем в мятой бумаге — сияющая красная физиономия среди белых лепестков. Сосед, ковыряясь в своей машине, кричал ему: «Леха, ты портишь наших женщин, каждую субботу тащишь жене цветы!»

Они поженились, когда Аля уже была беременна. Из-за этого ей и пришлось пойти работать в школу — какой смысл пробиваться в переводчики, если через несколько месяцев у тебя вырастет живот и карьеру придется прервать минимум на год.

Шел девяносто четвертый, уже появились первые скороспелые миллионеры. Дети на переменах жевали бутерброды с красной и черной икрой. У Али был токсикоз, ее тошнило и безумно хотелось соленой икры. Вместо этого она вдалбливала наследникам будущих империй модальные глаголы и герундии за зарплату, на которую можно было купить на рынке баклажанов и лука, чтобы сварить икру, названную в популярном фильме заморской.

Лешка говорил, что ее заработок — на булавки. Сам он что-то химичил, возил туда-сюда телевизоры и компьютеры, где купить, где продать. На это они и жили, как многие в те времена. Потом приятель предложил перегонять машины из Голландии — новые богачи уже готовы были платить запредельный таможенный налог за эксклюзивную иномарку. Леша поехал в Амстердам, где впервые из чистого любопытства — денег все равно не было — посетил секс-шоп. История об этом магазине была одной из Алиных любимых телег, она много раз повторяла ее на бис к удивлению Лешки, который не понимал, что тут смешного. Секс-шоп он и в Голландии секс-шоп.

Вежливый продавец-араб показал ему новый модернизированный фаллоимитатор:

— Купите для своей девушки, сэр.

— Спасибо, у меня есть свой, — покраснев, ответил Рыжий, тогда еще слегка стыдливый.

— А ваш так умеет? — возразил голландец, включая прибор и демонстрируя его способность крутить головкой.

Фаллоимитатор Лешка все-таки купил ей много позже, года два или три назад, потому что не нашел другого подарка на день рождения. Ему показалось, что это очень смешно — раскрыть коробку на глазах у гостей и преподнести жене огромный розовый член.

Аля таких шуток не любила. Приколы приколами, но деньрожденный подарок — это святое. Перед гостями она, конечно, изобразила бурный восторг, воскликнула: «Ну, наконец-то!» и сорвала аплодисменты. Но потом Лешке все высказала и назвала уродом.

А оказалось, что вовсе не урод. Вот его нет, зато вибратор остался. Такая трогательная забота о будущей вдове.

Пока Лешка любовался искусственными членами и делал бизнес в Европе, на свет появилась Юлия Алексеевна Антонова, наследница небольшой, но твердо стоящей на ногах компании. Рыжий уже не перегонял машины сам. Его товар ехал на трейлерах, а Алексей Алексеевич со товарищи сидел в красивом офисе на Дорогомиловке или ездил в другие красивые офисы и подписывал контракты. Но во время церемонии вручения младенца этот уважаемый бизнесмен так разволновался, что сунул медсестре конвертик с деньгами и рванулся к выходу, забыв взять ребенка у нянечки. А потом нес запеленатый сверток перед собой на вытянутых руках, как хлеб-соль. Сверток ужасно возмущался.

Все эти сцены Аля не вспоминала уже очень давно, а теперь они почему-то вдруг всплывали в памяти. Их первое путешествие за границу втроем с маленькой Юлькой, ее внезапная температура в Ницце, «скорая помощь» с непривычно глухой прерывистой сиреной и обезумевший Рыжий, оравший русским матом на французских врачей. Венеция, уже без ребенка (Юлька впервые доверена бабушке), поцелуи в гондоле и секс на подоконнике у открытого окна, на что благовоспитанная Аля могла решиться, только сильно выпив.

Он затеял эту поездку в знак примирения после первого серьезного загула, романа с собственной референтшей, о котором знали все вокруг, и Аля, разумеется, узнала. Она тогда растерялась и не понимала, что делать: собирать вещи? требовать развода?

— Какой развод, красавица моя? Ты что, дочка Ротшильда? А если нет, то терпи. Не ты первая, не ты последняя.

Так сказала Але мама, но не ее собственная, а мама подруги Терехиной, которая принимала в них во всех живейшее участие. Она очень внимательно выслушала Алю, задала много уточняющих вопросов и объяснила, что в любой жизненной ситуации, которую ты не можешь изменить, надо расслабиться и постараться получить удовольствие.

Аля постаралась. Она явилась в красивый офис и устроила такой бенц, что на всем этаже зависли компьютеры. Рыжий был тогда молод и неопытен. Он испугался, покаялся, уволил разлучницу, повез Алю в Венецию, купил бриллианты, был бурно прощен на подоконнике, а по возвращении все началось сначала, теперь уже с другой обладательницей круглой попы и тонкой талии. За ней была третья, четвертая, а может, двадцать третья и двадцать четвертая. Но Аля уже поняла, что это не так страшно и что из этого тоже можно извлекать удовольствие. И она извлекала бриллианты, покаянные обещания, романтические путешествия, а главное — темы для своих историй, которые делали ее самым популярным персонажем их московской тусовки.

Говорят, мужчины-бизнесмены мало интересуются женщинами, потому что их сексуальная энергия преобразуется в деловую. «Ха!» — могла бы ответить на это Аля. Леха в свои тридцать три и по уши в делах успевал трахать все, что движется. Правда, в пределах досягаемости — специально он за приключениями не гонялся, что правда, то правда. Но приключения с неизбежным успехом догоняли его. И что бабы находили в нем — рыжий, конопатый, лопоухий? Но они любили его — факт, а он любил свою жену, потому что только она могла так легко и расчетливо простить. И так весело рассказать друзьям о его похождениях, что Антонов аж сам себе завидовал, какой он крутой.

Впрочем, ему быстро надоедало слушать о себе любимом, и он все реже бывал в ее компании, которая состояла из подруги Терехиной, терехинской мамы, Кольки и Ленки Нарышкиных, училки Ирины, косметички Ларисы и прочих случайных и неслучайных людей. Алю это вполне устраивало. На расстоянии образ Антонова обрастал ореолом загадочности и вызывал еще больше интереса. К тому же в его отсутствие она могла приврать.

Но отдыхать они всегда ездили вместе, хотя Аля любила старинные европейские города, прогулки по музеям и природу средней полосы, а Леша — экстрим, лыжи, серфинг, жару и людные курорты. Ему хотелось, чтобы все вокруг крутилось и бурлило, и Аля послушно крутилась в общем водовороте, чтобы по возвращении порадовать свой кружок новой порцией рассказов о курортных подвигах неукротимого Антонова.

И вот неукротимый Антонов попал в зубы акуле и оставил жену совершенно одну в Южном полушарии, с обгоревшей спиной, под беспощадным солнцем января.

Во сне Аля вспомнила, что так и не успела поплакать.

В это время ей приснилась полная чушь: зима, какое-то заброшенное, заснеженное кладбище и похороны Алексея. По узкой тропинке тянется нескончаемая вереница девиц в черных платках и коротких юбках, из-под которых торчат длинные ноги в ажурных колготках. Все заплаканные; красные и малиновые носы совершено не гармонируют с яркой помадой. «Это Лешкины подружки», — думает Аля и все ждет, пока девицы пройдут и она сможет подойти к могиле. А они ползут и ползут друг за другом, проваливаясь каблуками в рыхлый снег. «Неужели их так много? — удивляется Аля. — Не может быть, это я присочинила. Лешка бы просто не успел, когда бы он работал?..»

Когда она добралась до холмика, там уже стоял памятник. Алеша был изображен на сером камне как живой, с широкой улыбкой и оттопыренными ушами. А сам камень имел какую-то странную, вытянутую форму, и Аля, присмотревшись, поняла, что это форма пальца, причем красиво обточенный ноготь почему-то был подвижным и крутился в разные стороны, как головка фаллоимитатора.

«Как жаль, что это сон, — подумала Аля, — получилась бы такая замечательная телега. Что же это со мной, мой муж погиб, а я никак не могу заплакать? Просто мне кажется, что все это какая-то глупая сказка, надо только проснуться, и она кончится. Надо проснуться!»

Она открыла глаза. Вокруг была совсем не та комната, в которой она очнулась первый раз, а потом легла спать. Здесь вообще не было окон, полумрак, стен не видно, попискивали какие-то приборы. Аля обнаружила, что она вся облеплена присосками и прищепками с проводами.

— Доброго времени суток, миссис Антонов.

Так здороваются в Интернете. У очкастого парня, который подошел к ней и начал отцеплять нашлепки, и вправду был довольно виртуальный вид.

— А какое сейчас время суток? — сонно спросила Аля.

На иностранном языке, как свободно ты им ни владей, никогда не скажешь то, что думаешь. Спрашиваешь про погоду, про время суток и расписание авиарейсов, когда хочется послать всех к черту или рявкнуть: «Да объясните же мне наконец, что происходит!».

— Кажется, вечер, — равнодушно ответил виртуальный юноша. Его это не слишком интересовало. — Сейчас придет доктор Моррис, она вам все скажет.

Ребекка ворвалась в помещение подобно вихрю. От ее учительской чопорности не осталось и следа. Щеки раскраснелись, глаза горели, под распахнутым халатом обнаружилась какая-то легкомысленная маечка в желтый и зеленый горошек. Доктор Моррис выглядела так, будто только что провернула удачное ограбление банка, и Але она подмигнула, как соучастнице.

— Миссис Антонов, Александра! Я могу звать вас Алекс? О’кей. Поздравляю, Алекс! Мы на пороге успеха.

— Какого успеха, доктор?

Идите все к черту или объясните мне наконец, что происходит!

— Через пару дней это будет понятнее. Но мы — я и мои коллеги — считаем, что извлечение генетического материала и его помещение в питательную среду прошло удачно. Приборы показывают, что активизация на клеточном уровне началась.

Активизация, извлечение генетического материала! Говоря человеческим языком, они уже начали выращивать нового Антонова из его безымянного пальца. Интересно, как это происходит? К пальцу прирастает ладонь, затем рука, локоть, плечо — бронзовое, широкое, в рыжих волосках… Или появляется маленький эмбрион, уродец с огромным пальцем, который будет развиваться во взрослого мужчину? Но тогда придется ждать тридцать лет…

— Не придется, моя дорогая! В этом-то и заключается эксперимент. Сегодня нет никаких проблем с тем, чтобы из генетического материала вашего бедного мужа создать младенца с тем же набором хромосом. Но зачем вам муж-младенец? Вот и нам он не нужен. Клонирование ягнят из клеток взрослых овец — вчерашний день, пройденный этап. Регенерация ампутированных органов — тоже. Мы регенерируем че-ло-ве-ка. Если эксперимент удастся, ваш супруг предстанет перед вами таким, каким был еще вчера.

Вчера? Вчера Аля весь вечер просидела в комнате, протирая лосьоном обожженную кожу, а Лешка болтался неизвестно где. Пришел в двенадцать (детское время!) и сказал, что смотрел с каким-то поляком футбол в ночном клубе. Врал, конечно. Или то было уже позавчера?

— А сколько времени это займет? — спросила Аля.

— Неделю или около того.

— А вы уверены… Я хочу сказать, не может быть так, что вместо его тела вырастет еще сто пальцев? Или какая-нибудь медуза.

— Может! — с энтузиазмом воскликнула Ребекка. — Но не должно. Природа очень мудра. Зачем ей создавать монстра, если она уже научилась творить человека.

Аля недоверчиво пожала плечами. Если природа так мудра, почему она делает столько глупостей? Зачем, например, акулы и лето среди зимы?..

— Можно мне встать?

— Да, конечно! — засуетилась доктор. — Если вы нормально себя чувствуете… Давайте пройдем ко мне в кабинет, там будет удобнее.

— Я должна оставаться в больнице? — спросила Аля, спуская ноги с каталки. Тапочек внизу не было, но их немедленно поднесла неслышная тень в голубом. Тапочки были большие, махровые, какие дают в некоторых SPA-центрах.

— Вы хотите уйти прямо сейчас?

Аля представила себе их комнату в гостинице, Алешины разбросанные вещи — даже на пляж он собирался впопыхах, вытряхивая на кровать шорты, плавки, полотенца, очки для ныряния. Пахнущую его потом подушку, бритву с застрявшей между лезвиями рыжей щетиной, зубную щетку с остатками пасты. Нет, она не хочет уйти сейчас.

— Я тоже считаю, что ночь вам лучше провести здесь. Тем более что нам надо кое-что закончить.

Это Ребекка говорила уже на ходу, стремительно шагая по коридору. Халат развевался, встречные-поперечные прижимались к стенам. Аля едва поспевала за ней, теряя широкие тапки.

— А когда он проснется… то есть родится… Он будет все помнить и понимать? — спрашивала она, задыхаясь.

— Я все расскажу вам в кабинете, — отвечала доктор Моррис, рассекая пространство и время.

Они бежали по коридорам, потом ехали в лифте, снова бежали и снова ехали. Все время вверх. Кабинет Ребекки был на самом высоком этаже, и оттуда открывался вид на огни Золотого берега, пол-окна бурлящих огней. Вторая половина была слизана океаном.

У Али закружилась голова, хотя океана она не увидела — сплошная чернота. Парень из Интернета не ошибся: уже наступил вечер, а может быть, и ночь.

Наконец-то она попала в нормально освещенное помещение. Верхний свет и квадратная настольная лампа зажглись сразу, как доктор Моррис открыла дверь. По монитору компьютера стекали нарисованные серебряные капли. Стол был завален бумагами, на спинке стула висела зеленая вязаная кофта. В углу стояли кроссовки, пляжная сумка и теннисная ракетка в чехле. Аля не удивилась бы, если б увидела серфинговую доску, но ее не было.

— Садитесь, Алекс.

Аля присела на стул для пациентов. Впрочем, вряд ли доктор вела прием в этой захламленной мансарде.

На краю стола лежала книжка карманного формата в мягкой обложке. Вверх ногами Аля прочитала: Джейн Остин, романы, «Чувство и чувствительность», «Гордость и предубеждение». Ну-ну!

Ребекка поймала ее взгляд:

— Не интересуетесь сентиментальной литературой? Я недавно открыла ее для себя. Какой прекрасный мир, упорядоченный, чистый, искренний. И как не похож на наш!.. Ладно, давайте поговорим о деле.

Аля кивнула. Она не интересовалась сентиментальной литературой. Ей больше нравились книги с остро закрученным сюжетом, которые потом можно пересказывать, кое-что добавляя и изменяя по-своему. Лешка, знавший школьную программу по литературе в основном в ее изложении, до сих пор пребывал в святой уверенности, что Базаров под конец жизни ушел в монастырь, а Анну Каренину спас из-под поезда молодой офицер, с которым она уехала за границу, забрав обоих детей.

— Вы задали совершенно справедливый вопрос: что произойдет с личностью вашего мужа? Будет ли он помнить прошлое и адекватно воспринимать действительность? Или у нас в руках окажется великовозрастный младенец, которого придется учить завязывать шнурки и пользоваться санузлом? Я не скрою от вас, Алекс, что второй вариант гораздо вероятнее.

— А…

Аля представила себе Лешку сидящим на горшке и играющим со своими шнурками. У нее нет педагогического таланта, и она никогда не сможет ничему его научить. С маленькой Юлькой этим занималась мама. Но не будет же теща вытирать попу беспомощному Антонову…

— Подождите пугаться, все не так страшно. Как предполагают наши исследователи, регенерированная взрослая личность должна обладать высоким коэффициентом обучаемости. То есть освоить необходимый объем знаний и навыков за очень короткое время.

— Семь подземных королей, — пробормотала Аля по-русски. За прошедший год они с Юлькой осилили полное собрание сказок Волкова.

— Прошу прощения?

— Есть русская детская книга, — попыталась объяснить Аля. — Там люди пили сонную воду и засыпали на полгода, а потом просыпались, ничего не помня. Но их быстро учили заново.

— В самом деле? Есть такая книга? — заинтересовалась Ребекка. — Прекрасно! Да, думаю, что будет именно так. Для этого мы извлекли из вашей памяти некоторые воспоминания о господине Антонове. Сколько могли — наука в этой области еще далеко не совершенна. Эта работа будет продолжена. А потому я хочу вам сказать, как женщина женщине… — Доктор Моррис поджала губы и сердито покосилась на монитор компьютера, как будто оттуда кто-то мог подслушать и осудить ее за эту фразу, выходящую за рамки профессиональной этики. — Если у вашего мужа были недостатки, которые вам особенно не нравились… Сейчас есть шанс от них избавиться, провести перестройку сознания. Мы ведь все равно будем формировать его личность заново.

И Ребекка как бы невзначай положила руку на томик Джейн Остин. Какой прекрасный, ушедший в прошлое мир, мир скромных женщин и благородных мужчин! Как хочется его вернуть…

Аля захлопала глазами. Значит, от Лешкиных недостатков можно избавиться одним ударом скальпеля? Нет, не скальпеля — пипетки и микроскопа или чем там орудуют генетики. Сейчас она сделает заказ, и клонированного Антонова воспитают так, как ей хочется. Она получит идеального мужа, о котором любая женщина может только мечтать.

Разве такое возможно? А почему нет, если возможно вырастить взрослого мужика из откушенного пальца! Получится новая сказка про Мальчика-с-пальчика, которую она когда-то уже придумала, — но только наяву. И ей больше не придется страдать от его измен, невнимательности, грубости. Потому что она все-таки страдает, хотя всем ее жизнь кажется веселой и увлекательной, как юмористический сериал. Никто не понимает, как трудно ей делать этот сериал легким и остроумным, а не депрессивным и чернушным.

Ребекка, глядя на нее, улыбнулась улыбкой Мэри Шелли, закончившей сочинять «Франкенштейна».

Всю жизнь Аля рассказывала разные истории. За это ее с детства любили во всех компаниях, и она подозревала, что именно из-за сказок, историй, телег в нее влюбился кумир девчонок Лешка Антонов из старшего класса.

Аля никогда не записывала свои телеги и редко сочиняла их сама — на это ей не хватало фантазии, а может быть, терпения. Она просто обладала даром рассказчика, позволяющим превратить заурядное событие в уморительный скетч или слезную мелодраму. Но грустных и злых историй Аля не любила, а потому всегда их переделывала. У нее все кончалось хорошо и происходило правильно.

Когда Юлька подросла, Аля начала покупать ей детские книжки, сперва выбирая их только по картинкам. Но, заглянув в содержание, ужасалась. Кто придумал, что сказки прекрасны и учат детей добру! Какому такому добру может научить наивная девочка, набивающая волчье брюхо камнями, или милый дедушка Морозко, в воспитательных целях заморозившим до смерти дочку сердитой мачехи?

У какого-то детского писателя Аля вычитала фразу: «…И каждый рассказывает ее на свой лад». С детскими сказками иначе просто и быть не могло. Аля их все переиначивала на свой лад, избавляя ребенка от таких ужасов, как бессовестное пожирание милого веселого Колобка или примерзание волчьего хвоста к проруби (бедный волк, ему доставалось больше всех).

Сказка про Мальчика-с-пальчика казалась ей самой уродливой и безнравственной. Чего стоили любящие родители, которые выгоняли детей из дома, потому что их нечем кормить! Находчивые дети возвращались с добычей, но мама и папа, обливаясь крокодильими слезами, снова отправляли их в лес, едва еда заканчивалась.

Мальчик-с-пальчик оказался достойным сыном своих родителей. В доме людоеда (а зачем его туда черти понесли?), обнаружив опасность, он не предложил всей компании сбежать, а изобретательно поменял местами кровати своих братьев и хозяйских дочек. Их людоед и зарубил топором в темноте. У Али у самой была дочь, и она очень хорошо представляла себе душераздирающую сцену: утром людоед подходит к кроваткам и видит мертвых девочек в лужах крови, всех до одной. Неудивительно, что сердце бедного великана не выдержало.

А Мальчик-с-пальчик и его братья как ни в чем не бывало поселились в людоедском дворце и, по-видимому, хоть сказка об этом и умалчивает, сами стали людоедами, поскольку ничего другого не умели, как только обманывать и губить людей.

В истории, которую Аля рассказала маленькой Юльке, все было по-другому. Дети уходили из родительского дома не умирать от голода, а собирать грибы и ягоды для пропитания всей семьи. Что касается людоеда, то Мальчик-с-пальчик быстро подружился с его дочками, и вместе они убедили папу отказаться от пережитка каннибализма. Мальчики и девочки переженились и стали жить-поживать и добра наживать.

Мама предупреждала Алю, что ее корректировка сказочной реальности плохо кончится. Что будет, когда ребенок сам научится читать и столкнется с ужасной правдой жизни?

Но подросшая Юлька читала не сказки, а современные приключенческие книжки, где не было первобытной фольклорной жестокости. Ужасная правда жизни представала перед ней в виде орков и гоблинов, таких противных, что их даже не было жалко, и почти бессмертных волшебников из «Гарри Поттера».

А теперь Юлиной маме предстояло не просто переделать сказку, но и сделать ее былью.

Аля не особенно задумывалась, действительно ли ей нужен идеальный Антонов, в образе находчивого и благородного Мальчика-с-пальчика. Но Ребекка заразила ее своим азартом. В бескрайней полутемной комнате, вся в проводах, она вызывала в памяти самые лучезарные картины прошлого: сияющий Лешка с букетом белых хризантем, Лешка с завернутой в белый конверт Юлькой, они с Лешкой в постели, его круглые бицепсы в рыжих волосках, плоский натренированный живот, шрам от аппендицита — интересно, шрам регенерируется? Вот Лешка набрасывает ей на плечи новую шубу (предшествующую ссору опустим). Вот Аля в больнице с почечной коликой, Алексей сидит на кровати, по одной достает из бумажного пакета вишни и кладет ей в рот. Венеция, они обнимаются на мосту Сан-Кристофоро. А вот крошечный мультяшный герой уверенно ведет своих рослых братьев через густую чащу, а потом стоит перед великаном, горячо доказывая ему, что есть людей старомодно и некрасиво.

Если бы Лешка был таким на самом деле, может, ему удалось бы договориться с акулой. Все людоеды одинаковы.

Напоследок ей ни к селу ни к городу вспомнился парень, с которым она провела месяц на юге и которому каждый день говорила «нет». Что ж, тоже достойный пример, ведь он так нежно и почтительно любил ее, как это бывает только в сентиментальных романах.

Достаточно ли всего этого для образа идеального мужа?

— Достаточно, — сказала Ребекка, выпуская ее на свободу. — Мы ведь пользуемся не только вашими представлениями. Все будет хорошо.

Але разрешили вернуться в гостиницу. Доктор Моррис обещала держать ее в курсе дела. Ее даже не просили хранить эксперимент в тайне.

Аля воспользовалась этим упущением, чтобы немедленно рассказать о нем — нет, не подруге Терехиной и уж, разумеется, не маме. Их черед еще придет. Честно говоря, Аля до сих пор не верила в фантастический эксперимент, а потому нуждалась не в слушателях, а в моральной поддержке. Но здесь, на Золотом берегу, она знала только двоих людей, которые могли ее поддержать, а потому отправилась к Махмуду с Надей.

Махмуд был палестинский араб, который когда-то, еще в советские времена, учился в Киеве и вывез оттуда украинскую жену Надю. Жить в арабской деревне среди Иудейских гор, смотреть свысока на крыши Иерусалима и не иметь права попасть туда без специального пропуска Наде не понравилось. Так они оказались в Австралии, и уже семь лет держали на Золотом берегу ресторанчик под названием «Бейрут». Почему «Бейрут», бог весть, наверное, потому, что назвать ресторан «Газой» в политкорректной Австралии было бы слишком агрессивно. «Им кажется, „Бейрут“ лучше!» — хмыкнул в сторону Рыжий, когда они случайно забрели сюда на второй день отпуска и познакомились с хозяевами.

Махмуд говорил по-русски прекрасно и очень любил кстати и некстати вставлять в свою речь старые анекдоты брежневско-андроповских времен. Хохма, которую он вспомнил по ходу Алиного рассказа, была как раз в тему, но нисколько ее не развеселила. Она сама уже об этом думала.

— Да уж, гражданином Непала он теперь точно не станет. Потому что гражданин Непала должен быть сделан не-палкой и не-пальцем. Ха-ха-ха!

— С ума сойти, что научились делать, — покачала головой пухленькая Надя. — Тебе повезло, что это здесь случилось. Австралийские врачи — они классные, не то что наши, этим только бы взятки брать.

Надя ненавидела советских врачей, которых она по привычке называла «нашими». Много лет назад «наши» сделали ей неудачный аборт, и теперь они с Махмудом не могли иметь детей, о чем оба очень грустили, и Аля их понимала. Надя, помимо всего прочего, боялась, что Махмуд возьмет вторую жену. Тут Аля понимала ее еще лучше.

На «наших» надежды мало, спору нет. Только вряд ли «это» могло случиться с Алексеем в Москве, при всем его таланте находить на свою задницу приключения. Кто-кто, но акула бы его не сожрала, а попади он в пасть русским хищникам, они бы и пальца не оставили.

И все-таки Аля приободрилась. Ведь Надя и Махмуд говорили о Лешкином возвращении к жизни как о чем-то невероятном, но очевидном. Они были совершенно уверены, что ее муж возродится из съеденных, раз за дело взялись классные австралийские врачи.

Аля вернулась в гостиницу, выпила снотворного, выданного ей в больнице, и провалилась в сон, в котором на этот раз не было ни Рыжего, ни сказок, ничего, только темнота и немножко ночных огней с Золотого берега.

Принимая утром душ, она обнаружила, что с плеч стала слезать кожа. Значит, придется снова ходить закутавшись, вызывая удивленные взгляды полуголых обитателей курорта. Впрочем, куда ей ходить?

«Отдыхайте, купайтесь, гуляйте по набережной — живите полной жизнью», — посоветовала ей Ребекка. Купайтесь! Да она и шагу больше не сделает в сторону океана, кишащего людоедскими акулами.

Но чем ей заняться? Она сидела в номере, глядя в бормочущий на чужих языках телевизор, пила легкие коктейли в кафе, тщательно выбирая столики без вида на океан. Есть не хотелось, она ковыряла вилкой заказанную еду без всякого аппетита. Сходила в SPA и полечила облезшие плечи. Попробовала поплавать в бассейне, но даже в мелкой воде чувствовала себя неуютно. Знакомства не заводились — здесь все знакомились на пляже, где и происходила вся жизнь. Даже престарелые парочки днем облачались в цветастые шорты и выползали на берег.

Впервые ее не радовали звонки от мамы, Юльки и друзей. Аля решила пока никому ничего не говорить. По ее уклончивым ответам они поняли, что в Австралии что-то произошло, и уже, наверное, с нетерпением ждут подробного и красочного изложения. Но это не телефонная тема, да ей и нечего пока рассказать. Только что Лешу съела акула, но местные врачи обещали его клонировать из пальца. Мрачная история в духе братьев Гримм, которых Аля очень не любила.

Ребекка позвонила только один раз и сказала, что все идет по плану.

— А он уже?.. — глупо спросила Аля. Какое слово тут надо было употребить: родился? вылупился?

— Все о’кей, — повторила доктор Моррис и больше беседовать не пожелала.

Прошла еще неделя. Аля обошла все магазины, потратилась на массу ненужных шмоток, каждый раз становясь в тупик: стоит ли покупать мужские вещи? Например, бумажник из телячьей кожи, именно такой, какой давно был нужен Лешке. Или плавки вместо тех, что были на нем в тот кошмарный день.

Происходившее с Лешей в недрах больничной лаборатории больше всего напоминало второе рождение. А до рождения, как известно, приданое младенцу не покупают — плохая примета. С другой стороны, не покупать ему вещи означает, что она совсем не верит в его оживление.

Аля пошла на компромисс — кошелек купила, а плавки нет. Во-первых, кошелек был дороже, и она хотела показать сама себе, что не боится тратить деньги на мужа, который еще не вернулся к жизни. А во-вторых, вряд ли Антонов еще раз полезет в воду после встречи с акулой. Если же ему взбредет в голову такая фантазия, то есть еще старые плавки, перебьется.

Пару раз администратор в гостинице пристал к ней с расспросами: мол, не видно мистера Антонова, не уехал ли он? Аля объяснила, что муж в больнице. Надеюсь, ничего серьезного, мэм. Нет-нет, он просто повредил палец. И пусть кто-нибудь скажет, что это неправда.

Наконец ей позвонили и велели приходить.

— Как? Что? — взахлеб пыталась выяснить Аля. Но с ней говорила какая-то незнакомая девушка, медсестра или секретарша, и как заведенная повторяла лишь время и место, в котором ей надлежит быть.

Аля не спала ночь, рано утром сделала маникюр в круглосуточном салоне при гостинице, надела платье с открытой спиной, подаренное Алешкой на прошлое 8-е Марта. Плечи с помощью специальных масел удалось довести до более или менее ровного цвета, даже слегка загорелого.

Администратор за стойкой улыбнулся ей приветливее, чем обычно, и проводил прищуренным взглядом. Аля почувствовала себя первоклассницей, которая первый раз идет в школу с букетом гладиолусов и пышным бантом.

Таксисту она дала пять долларов на чай, и он предложил подождать. Аля отказалась. Она сама не знала, чего стоит ждать. И КОГО ждать.

Русская медсестра Галина встретила ее в холле торжественной улыбкой и проводила к Ребекке, но не в кабинет, а в незнакомую Але просторную комнату. Доктор Моррис была возбуждена и даже подкрашена, толпились еще какие-то солидные люди в белом — видимо, голубые и зеленые халаты не были допущены. Все вместе напоминало помещение в роддоме, где выдают новорожденных в обмен на конвертики с деньгами. Аля спохватилась, что надо было купить цветы.

— А он?.. — попыталась спросить она Ребекку. Та нервно улыбнулась:

— Ты все увидишь!

— А он узнает меня? — жалобно бросила Аля в белую спину.

— Ты все увидишь.

Аля покорно встала в ряд встречающих.

В незнакомых джинсах и футболке (что ж не сказали, я бы принесла его вещи!), подстриженный короче обычного и оттого еще более лопоухий, но совершенно живой и улыбающийся Рыжий неуверенно вошел в матово-стеклянную дверь в сопровождении очкастого парня и длинноногой медсестры. Защелкали неизвестно откуда взявшиеся фотоаппараты, зажужжали видеокамеры. Незнакомый Але толстый врач произнес короткую речь, в которой она от волнения не поняла ни слова. Лешка стоял растерянный, но спокойный и почему-то поглядывал в окно. Алю загораживали, и он ее не видел. Неужели не узнает?

Узнал! Речь кончилась, все зааплодировали и бросились поздравлять толстого доктора и Ребекку. Ребекка махнула рукой в сторону Леши, и ему тоже начали пожимать руку и говорить какие-то жизнерадостные английские слова. Но он раздвинул толпу и шагнул к своей жене. Аля бросилась к нему на шею (теплый, живой!), уткнулась в гладко выбритую щеку, и теперь ей хотелось только одного — поскорее уйти из этого сумасшедшего дома и увести своего Лешку.

— А что ему можно есть? А как он полетит на самолете? А солнце ему не вредно?

Ребекка смеялась:

— Дорогая Алекс, он совершенно здоров. Ему можно все, и он великолепно себя чувствует. Правда, Алек-сей? Боже, как вы различаете друг друга по именам?

Наедине она сказала Але только одно. Леша не знает, что он клонирован из собственного пальца, и говорить ему об этом не следует. ПОКА не следует. Может быть, через год, когда они приедут сюда на обследование… Кстати, приехать надо обязательно, если у них не хватит на это денег, больница оплатит.

— Да нет, хватит, что вы, — вставила Аля и покраснела. У Лешки в последнее время дела шли не очень, и поездка на край света, в Австралию, в этой ситуации выглядела разорительным пижонством. Но у них с Антоновым было правило: никогда не понижать планку. Иной раз приходилось выкручиваться на пупке и даже занимать деньги у родителей. Но клубы, рестораны, поездки и многолюдные домашние застолья оставались традиционными, как секс, Лешкины походы в казино и Алины выступления в кругу друзей.

Она впервые задумалась, сколько мог стоить эксперимент, вернувший ей съеденного мужа. Конечно, больница была заинтересована в нем с научной точки зрения, но все же…

— Он знает, что на него напала акула и он сильно пострадал, врачи спасли ему жизнь. Постарайтесь поменьше говорить на эту тему. Когда вы улетаете?

— Завтра.

Новогодние праздники кончились, и Лешку отпустили как раз вовремя, не пришлось даже менять билет. Ну вот и отдохнули.

Ребекка дала ей на прощание визитку, подчеркнула ногтем электронный адрес: если что — сразу пишите! Але хотелось обнять и поцеловать ее, но она не решилась: почитательница Джейн Остин выглядела слишком деловитой и несентиментальной.

Лешка сидел в холле и ласково мурлыкал в ее мобильник, озираясь по сторонам.

«Уже!» — про себя присвистнула Аля. Ну, понятно, подружки соскучились. Но оказалось, что он разговаривал с дочкой.

— Ты молодец, что ничего не говорила им про несчастный случай, — улыбнулся он жене. — Юлька бы переживала. Я ей сказал, что скучаю, как волк. А она сказала, что скучает, как заяц.

Аля поспешила прервать эту зоологическую цепочку — так ведь и до акулы недалеко — и перевела разговор на другое. Ей было страшновато говорить с Лешей о привычных вещах — о доме, ребенке, гостинице, предстоящей дороге. Вдруг он знает и помнит не все, и на очередную ее фразу ответит бессмысленным взглядом зомби? Что тогда от нее требуется — сделать вид, что ничего не случилось, или мягко указать на ошибку? Например, так: «Извини, дорогой, это женские трусики, и они мои»? Почему Ребекка ей толком не объяснила, как с ним надо обращаться!

В номере Алеша как ни в чем не бывало залез в душ и долго там плескался, напевая. Аля собирала чемоданы, которые, кажется, только недавно были разобраны. Может, вся комедия с акулой и клонированием приснилась ей от слишком сильного снотворного?

— Алексаш, дай полотенце, я свое уронил в воду! — крикнул муж.

Аля зашла в ванную. В клубах пара Лешка стоял голый, бронзовый, с волосатой грудью и мощными ляжками, совершенно такой же, как и прежде, даже родинки на тех же местах. «Приснилось», — растерянно подумала Аля, протягивая полотенце. И тут же выронила его. Не приснилось. Шрама от аппендицита не было. Да и откуда ему быть у новорожденного клона?

В самолете она взяла его за безымянный палец, тот самый, уцелевший, и держала всю дорогу, до посадки в Сингапуре, а потом снова.

Он удивленно улыбнулся:

— Тебе страшно?

Аля помотала головой и закрыла глаза. Пусть думает, что она спит.

Палец в ее руке шевельнулся. Рыжий что-то шептал стюардессе, наклонившись вперед и придерживая ее за локоть. В своем репертуаре! По пути в Австралию он тоже приставал к стюардессам, исключительно от скуки, потому что все они были страшненькие и тощие как вешалки. Теперешняя стюардесса оказалась как раз в Лешкином вкусе — фигуристая блондинка. Она кивала его нашептываниям и улыбалась.

Ах, Ребекка, наивная ты сентиментальная англосаксонка: перестройка сознания, чувство и чувствительность, сканирование Алиных воспоминаний и новая сказка про мальчика из пальчика! Ведь гены-то те же самые. Так что из них может вырасти, кроме веселого ходока Антонова? Но пусть, пусть гоняется за каждой юбкой, кадрит блондинок, трахает ее подруг и своих секретарш, пропадает в неожиданных командировках по выходным. Лишь бы был рядом, живой, не съеденный, чтобы можно было держать его за палец и никуда не отпускать, хотя бы во время восемнадцатичасового полета!..

Аля больше не боялась, закрыв глаза, увидеть зеленый брезент и на нем окровавленный огрызок. Вот он, этот огрызок, у нее в руке, и все остальное, что к нему прилагается, тоже. И все это мое.

Огрызок высвободился из ладони, тут же в ней оказалась маленькая коробочка.

— Что? — встрепенулась Аля, бездарно изображая пробуждение.

Рыжий сидел весь сияющий, просто рот до ушей — хоть завязочки пришей.

— Не спишь? Тогда открывай.

Из коробочки Але на колени выскользнула золотая цепочка с сердечком-капелькой, россыпь мелких бриллиантов по краю и белая жемчужина внутри. Глаза сами собой расширились до размеров иллюминатора. Это ей? Подарок? А разве есть причина?

— Я видел, что тебе хочется, — сказал довольный Лешка. — Ты ее все разглядывала в каталоге.

Боже мой, да ничего она не разглядывала. Просто от нечего делать листала каталог, зевая на каждой странице. А цепочка дорогая, хоть и duty free, и совсем им сейчас такие траты ни к чему. У Юльки начинается школа, учительница еще с прошлого года предупредила, что у детей должны быть дома собственные компьютеры. Да и на родительском собрании придется внести не меньше полтыщи баксов на дополнительные занятия, охрану и прочую мутотень. Может, Рыжему при новом освоении реальности что-то неправильно объяснили и он почувствовал себя олигархом, забыл, что над ним висит кредит и проблемы с поставщиками?..

Ничего этого Аля сказать не успела. Лешка обвил ее шею руками, застегнул цепочку и поцеловал за ухом, нежно прошептав: «Все будет хорошо. Не сомневайся».

Аля снова сжала заветный палец, прислонилась к Лешкиному плечу и закрыла глаза. «Чудо случилось», — поняла она. Ей вернули не просто мужа, а его улучшенную, исправленную и подредактированную копию. Цветы, подарки, ласковые слова — из этого будет состоять ее жизнь, пока в Рыжем не проснется его сволочная, отвязанная сущность. А она проснется, гены есть гены, против природы не попрешь. Интересно, сколько дней безоблачного женского счастья ей отведено? Надо посчитать и сообщить Ребекке, это должно быть очень важно для эксперимента.

За обедом они выпили джина с тоником, поэтому Аля заснула по-настоящему и проснулась уже на подлете к Шереметьеву.