Клубничный блеф. Каван

Глава 11

Каван

Тону. Чёрт, я тону. Я пытаюсь выплыть и вдохнуть кислорода, но мне нравится это давление в груди. Нравится то, что я слышу, как бьётся моё сердце. Блять! Я тону. Тону в этих глазах, чистых, доверчивых и искренних. Это изводит меня. Держать себя в руках всё сложнее и сложнее. Не представляю, сколько ещё нужно приложить усилий, чтобы не забрать своё силой. Спрятать. Запереть.

Замолчать навсегда. Тонуть. Чёрт…

Официант с горячими блюдами появляется, охренеть как, не вовремя. Таллия быстро убирает ладошку из моих рук и смущённо улыбается парню. А этот ублюдок пялится на неё. Я пристально смотрю на официанта и ловлю в капкан его взгляд.

Убью на хрен!

Он без слов понимает меня. Сразу же шугается, едва не пролив суп, как и горячее. Его руки трясутся от страха. Наконец-то, мы остаёмся вдвоём. Потом найду его и придушу. Глаза вырву на хрен.

Засуну их ему в глотку, и он будет давиться ими и жрать.

Я так увлёкся вариантами убийства официанта, что упустил из внимания Таллию. И когда я смотрю на неё, то по её голодному взгляду снова понимаю, что она очень голодна. Я пока не нашёл причин, почему она отказывается от еды. Это глупо, ведь она такая хрупкая и худая. Конечно, балерины должны следить за весом, но она непрофессиональная балерина. Она имеет огромное и сильное желание стать врачом, и это тоже мне пока непонятно.

Танцевать практически всю жизнь, а потом кардинально изменить свои решения.

— Чего же ты боишься, Таллия? — шепчу я.

Видимо, я сказал это вслух, потому что она вздрагивает и смотрит на меня огромными глазами. В них столько тайн и вопросов. В них так много невинности и нежности. В них столько страха.

— Нет, что за глупости? — фыркает она и морщит нос, а затем снова начинает теребить кончики волос. Таллия делает это всегда, когда сильно нервничает или врёт.

— Я старше тебя.

— Я это заметила. На сколько? — Она радуется тому, что я сменил тему. Это не так. Я веду её к тому, чтобы Таллия почувствовала себя достаточно комфортно со мной. Я веду её к себе. Привязываю её, чтобы ей хотелось бежать не от меня, а только ко мне.

— На десять лет. Это для тебя проблема?

— Хм, должно быть проблемой? — удивляется она. Странная девушка. Её не смущают мои шрамы. Она без страха смотрит мне в глаза. Приличная разница в возрасте тоже не особо трогает её.

Тогда что? Что же не даёт ей довериться мне? Страх осуждения, как и мне? Вероятно. Я ведь тоже не готов пугать её своим прошлым, но когда-нибудь расскажу ей всё. Сначала я планировал использовать этот вариант, чтобы вызвать жалость. Но я не хочу жалости от неё. Хочу добровольные чувства ко мне. Энрику никто не заставлял прыгать со скалы, чтобы помочь Слэйну понять, что он её любит. Её никто не заставлял закрывать его собой, обездвиженного, чтобы защищать. Она делала это добровольно и искренне. Я тоже хочу того же.

— На самом деле я понятия не имею обо всём этом, — Таллия тяжело вздыхает и обводит взглядом нашу кабинку. — Точнее, ничего не знаю о мужчинах. Конечно, я встречалась с ними, но у меня есть цель. Я хочу добиться своего и помогать людям выживать, а не думать о мужчинах. Да и я не считаю, что возраст должен что-то значить. Это всего лишь цифра.

Хорошо. Это прекрасный ответ.

— У тебя не было отношений? — интересуюсь я.

— Нет. А у тебя?

— Очень давно, ещё в школе. Я встречался с девочками только ради популярности и секса. Подростковый период у меня проходил достаточно бурно, — усмехаюсь я.

— И видимо, он до сих пор не закончился, — хмыкает Таллия.

Я широко улыбаюсь.

— Я здоровый мужчина и люблю секс.

— Гадость, — кривится она.

— Тебе просто попадались идиоты, которые не смогли показать, насколько это приятно.

Таллия моментально краснеет от моих слов. Интересно она краснеет везде? Краснеет ли её киска, когда она смущается?

— Дело не в идиотах. Дело во мне. Я девственница.

Воздух застревает у меня в горле, и я кашляю.

— Ты что?

— Девственница. Мне комфортно. Умру такой же, — произносит Таллия и вскидывает подбородок, предупреждая меня о том, что я никогда не доберусь до её трусиков.

— Петтинг?

— Закроем тему, — шипит она.

— Мастурбация?

— Каван.

— Куннилингус?

— Прекрати!

— Минет? Отсос? Анальный секс? Дрочка члена? Липкие трусики?

Практика на бананах?

— Боже мой. — Таллия становится настолько красной, что закрывает лицо руками. Я сдерживаю хохот. Вау, да я счастливчик.

Не тронута. Не заклеймена. Не изнасилована. Не влюблена.

Свободна для меня. Чёрт, это потрясающе! Я, конечно, предполагал, что у Таллии скудный опыт, но даже мечтать не мог о том, чтобы она оказалась чёртовым клубничным десертом только для меня. Куда внести пожертвования, чтобы сюрпризы для меня не заканчивались?

— Ты вульгарен, — обвинительно шипит она.

— Я мужчина.

— Ты вульгарный и высокомерный придурок. Почему вы все считаете, что секс так важен? Что это? Культ извращенцев? — возмущается она себе под нос.

— Нет, это не культ извращенцев, а стечение обстоятельств.

— Конечно. Ты заставляешь девушек спать с тобой.

— Ни разу, — отрицательно качаю головой. — У меня есть схема, и я следую только ей. Когда я вижу женщину, и она мне нравится, то делаю пару шагов: покупаю ей выпивку, говорю комплимент или взглядом показываю, что я свободен, и она может быть со мной любой. И тогда женщина решает. Если я вижу положительный ответ в её глазах, но страх показаться доступной, то я иду в атаку. Если нет, то я иду дальше.

— Почему мимо меня не прошёл? Я уверена, что никакого положительного ответа в моих глазах не было, — замечает Таллия.

— Ты права, там был только страх. Но когда страх исчез, и ты поняла, что я не так уж и опасен, то в твоих глазах несколько раз появлялись положительные ответы. Я пошёл в атаку.

— Не было такого! Это всё чушь. Ты выдумал себе это и веришь в него, но не слышишь меня. Я не заинтересована в тебе, — злобно цедит она.

— И глаза снова говорят: «Борись за меня», — улыбаюсь ей.

Таллию выводит из себя правда. Я не отрицаю, что сначала она была абсолютно холодна ко мне, но не сейчас, не в эту минуту.

— Послушай, Таллия, это не означает, что я изнасилую тебя или же заставлю силой быть со мной. Это просто правда. Ты заинтересована во мне, а я боготворю тебя. Ты мой ангел, и я буду следовать за твоими крыльями.

— Которые хочешь оторвать.

— Даже если и так, то я спрячу их и буду ждать, когда ты за ними вернёшься и снова окажешься в моих руках, чтобы сжалиться и забрать меня с собой на небеса. Нет ничего постыдного в том, что я тебе нравлюсь. Самое сложное признаться в этом самой себе.

Потом будет проще. Тебе не нужно скрывать своё влечение ко мне. Я никогда не сделаю тебе больно. Обещаю. Я не заставлю тебя спать со мной, пока ты сама этого не захочешь. Я не монстр. По крайней мере, не с тобой. Я знаю, что не подхожу тебе. Я тебя недостоин, но это не умаляет моего желания хотя бы разговаривать с тобой и смотреть на тебя. У меня богатая фантазия, и она всё сделает за тебя. Только будь собой, вот и всё.

Таллия замирает и даже не дышит. Она переваривает мои слова и ей сложно поверить в то, что я не нападаю на неё. Спасибо сукам из клуба, которые настроили её против меня. Хотя я не был с ними таким, какой я с Таллией. Она для меня особенная. Она моя. А они были лишь средством получения удовольствия и поддержания моего мужского эго. Мужчина готов ждать столько, сколько потребуется, но только ради определённой женщины. И для меня это Таллия.

— Я всё жду, когда ты набросишься на меня, — шепчет она.

— Как зверь? — спрашиваю, бросая в рот кусочек лепёшки, и её взгляд замирает, наблюдая, как я жую. Это злит меня. Я не знаю, кого убить из её прошлого, потому что она явно голодает и по собственной воле.

Таллия пропускает мой вопрос, продолжая игнорировать позывы своего тела. Я же слышу, как урчит её живот.

Отламываю кусочек лепёшки и протягиваю ей. Она смотрит на него, как на яд. В её глазах появляется животный страх.

— Кто это был? — тихо спрашиваю её.

Таллия поднимает свой взгляд на меня и сглатывает. Я продолжаю протягивать ей лепёшку, а её рвёт на части от желания поесть и настоять на своём. Идиотизм.

— Моя мама, — едва слышно выдыхает она и отворачивается от моей руки.

Я кладу лепёшку на тарелку и пересаживаюсь к ней на диван.

Таллия отодвигается от меня.

— Расскажи мне. Что не даёт тебе поесть, Таллия? Что? — настаиваю я. Кладу ладонь ей на спину и чувствую, как она резко выпрямляется. У Таллии и без того превосходная осанка, но сейчас в её позвоночник словно металлическую палку вставили.

— Я не могу есть такое, — говорит она, показывая на стол, заставленный едой.

— Тебе не нравятся приправы? Но их здесь нет. Они стоят отдельно.

— Я не знаю, вот в чём дело. Я не знаю этих вкусов, — в её голосе появляются панические нотки. Губы начинают дрожать, а глаза блестят от стыда.

— Это как?

— Сложно объяснить.

— А ты попробуй это сделать. Я пойму тебя, — мягко убеждаю её.

Она прикидывает в голове можно ли мне довериться в таком щепетильном, по её мнению, деле, а затем в её взгляд становится уставшим и потерянным.

— Я занималась балетом с раннего возраста. После того как от нас ушёл папа, мне тогда был год, мама открыла свою балетную студию, и я стала её рекламой. Моя мама в прошлом балерина, но она закончила карьеру, потому что вышла замуж и забеременела.

А потом семейные дела, ещё один ребёнок, и она потеряла форму.

Но мама решила исполнить свою мечту, использовав мою жизнь.

Она всегда держала меня на строгой диете, но мой брат тайно подкармливал меня. Он спасал меня и имел влияние на маму. Она прислушивалась к нему. Брат был старше меня на десять лет и заменил мне отца. Он заботился обо мне, помогал, отводил меня в школу и делал со мной уроки. Мама была занята учениками. Потом брат поступил в университет и уехал в Дублин. Мама сильно переживала за него, осталась только я, и она думала, что показывает свою любовь ко мне диетами и постоянными тренировками.

А потом… потом… нам позвонили и сказали, что моего брата убили.

На него напали на улице, когда он шёл с работы, и обокрали. Он дрался с ними, — голос Таллии ломается, и по её щеке скатывается слеза. Я приобнимаю её за плечо, и она позволяет мне притянуть её ближе.

— После смерти брата мама сошла с ума. Она никуда не выпускала меня и даже повесила замки на все шкафы и холодильник. Она выдавала мне еду, и это были овсянка, иногда яблоко, курица, капуста. Всё. Других продуктов дома не было.

Однажды я купила на свои деньги мороженое, мне так хотелось его, а мама узнала, потому что меня сильно тошнило. Она избила меня и перевела на дистанционное обучение, чтобы я больше не могла поесть. Я ненавидела балет, но мне приходилось выступать и танцевать. Мама гордилась мной и собой. Она ещё больше начала ограничивать меня в еде, Ал… иногда передавал мне еду. Яблоки. Я люблю яблоки. У нас была удочка. Я спускала её вниз, а он клал в пакет яблоки с записками. Так мы общались. Потом я передавала ему огрызки. Когда мне исполнилось шестнадцать, я начала думать о побеге и рассказала об этом Алу. Он поддержал меня, и мы стали обдумывать разные варианты. Все деньги, которые я выигрывала или получала за работу своими танцами, мама забирала себе.

И однажды к нам в дом приехала девушка. Как оказалось, она была невестой моего брата. Мама её выгнала, но девушка часто приходила. И тогда я показала ей свой способ общения, — Таллия хлюпает носом, и я быстро передаю ей салфетку.

— Она сняла квартиру недалеко от нас и приходила ко мне, когда мамы не было дома. Мама запирала меня. Я узнала о том, что мой брат хотел, чтобы я перестала насиловать себя диетами и начала по-настоящему жить. Он копил деньги, как и его невеста. Они планировали пожениться и забрать меня к себе, дать мне то образование, которое выберу я сама, а не моя мама. Но брата убили, и я лишилась самого любимого человека на свете. Эта девушка передала мне кольцо, которое купил мой брат на заработанные деньги и стипендию. А также она сообщила мне номер счёта, откуда я могу снять деньги и сбежать. Мой план стал наваждением. Я всё рассказала Алу. Мы решили сбежать сразу же после выпускного, на котором я должна была танцевать. Мы всё подготовили. Невеста моего брата ждала нас, чтобы увезти в Дублин. У нас всё получилось, но я уверена в том, что когда-нибудь мама найдёт меня и попытается вернуть обратно в ад, в котором всё было запрещено. Но пока её нет, я стараюсь скорее получить ту профессию, которую хочу.

Поэтому я и не ем. Не могу себе позволить этого, ведь тогда я стану толстой, и у меня разовьётся язва. Мне нельзя много есть, а на многие продукты у меня аллергия. Я не употребляю молочную продукцию. Нельзя сладкое и шоколад. Ничего нельзя, кроме курицы, воды и иногда яблок. Другое я не могу есть. У меня на всё аллергия. Буквально на всё, — горечь сквозит в её словах, когда она смотрит на стол, забитый едой.

— Ты не представляешь, как я хочу узнать, а какой вкус у винограда или у бананов. И на самом ли деле клубника кислая или она такая же сладкая, как моё молочко для тела? А кофе? Все так любят его. Почему они его любят? Даже хлеб. Боже мой, он так вкусно пахнет, а если с сыром и маслом? А если с мёдом? Я ничего не знаю об этом, могу только прочесть о вкусах, но не попробовать самой. Так что, зря ты меня пригласил, я никогда не смогу оценить вкус этой пищи.

Она поднимает на меня свой чистый и полный боли взгляд.

Внутри меня появляется желание уничтожить эту суку, которая лишила мою девочку такой малости, как пища.

— Таллия. — Кладу ладонь на её щёку и пользуюсь ситуаций. Она сейчас так ранима, что особо не понимает, насколько я ничтожен перед своими желаниями.

— Ты сдавала расширенный анализ на выявление аллергической реакции? — интересуюсь я.

— Нет… нет, это так дорого. Я узнавала о стоимости этой процедуры, но пока не могу сдать анализ. Надеюсь, что, когда я буду учиться, у меня будет скидка для посещения госпиталя или что-нибудь в этом духе. Я бы хотела узнать, какие именно продукты вызывают у меня аллергию, и тогда без страха попробовать те, что разрешены мне. Я это сделаю, только чуть позже.

— Ты сделаешь это сейчас, — я сильнее обхватываю пальцами её лицо. — Мы прямо сейчас поедем в клинику, в которой ты сдашь анализ.

— Но… нет, Каван, нет. Это так дорого. Я не могу…

— Я могу. Если это сделает тебя счастливой или вызовет на твоём лице улыбку, я это сделаю. И я буду там с тобой. Поехали. — Быстро перехватываю её руку и тащу за собой.

— Каван… ты ведь не поел. А еда? Всё пропадёт. И это безумие.

Каван, — Таллия пытается упираться, но я куда сильнее её. Я рывком заваливаю её себе на плечо. Она издаёт сдавленный писк, а затем замолкает, пока я несу её. Чувствую себя грёбаным Гераклом.

— Каван, тебе следует отпустить меня, — сдержанно произносит она.

Усмехаюсь, и меня умиляет то, что она старается быть вежливой.

— Вряд ли мне это следует сделать. Наоборот, мне следует тебя привязать к себе и кормить. Кормить часто и долго, — отвечаю я и подхожу к машине. Дёргаю головой, показывая своим людям, чтобы они разобрались с едой в ресторане. У парней сегодня будет вкусный поздний ужин.

Я аккуратно сажаю Таллию в машину и наклоняюсь к ней.

— Не бойся, я буду рядом. Мы всё решим сегодня, — целую её в лоб и закрываю дверь.

Чёрт, мне так хочется целовать её часто. Постоянно целовать, не выпуская из рук. Убедить, что я её семья. Только я. И нет больше той суки, которая сотворила это с ней. И я уверен, что она лгала Таллии. Она врала обо всём, потому что её мать нашла игрушку, куколку, которую будет причёсывать и одевать, не слыша ничего.

Мать Таллии психопатка, и я избавлю мою девочку от проблем. У неё больше никого нет в этой жизни. Только я.