Клубничный блеф. Каван

Глава 30

Каван

Ярость, ненависть, боль, страх, презрение, омерзение, тошнота… я могу перечислять долго то, что ощущаю сейчас. Я не в силах остановиться. Яростный и крушащий всё на своём пути поток захлестнул меня. Я знаю это состояние, моя агрессия вышла из-под контроля, и я стал безумным. Это то, что я пытался спрятать от Таллии и не хотел открывать ей. Но меня, блять, так бесит, что она до сих пор не видит меня настоящего! Меня, сука, ужасно бесит то, что Таллия наивно полагает, будто я хороший! Я не хочу, чтобы она видела меня таким! Не хочу, чтобы она возвращалась ко мне! Мать вашу, я так её хочу! Хочу сдохнуть от той силы, с которой меня тянет к ней, и как страшно мне без неё! Я стал зависим от её голоса, как от иглы! У меня начинается ломка, когда я не вижу её больше пяти минут!

Стул с треском ломается о стену. Мои руки сжимаются в кулаки, и я с рёвом обрушиваю их на стену. Я луплю её, пробивая грёбаную панель. Моя кожа приятно зудит, а кровь появляется на костяшках.

— Каван… прошу, остановись… ты делаешь себе больно, — тонкий голос Таллии, нежно проносится за спиной, словно ангельское пение.

Сука, я так себя ненавижу!

Жмурюсь от боли и ударяюсь лбом о стену. Я падаю на колени, и мои плечи опускаются. Не могу больше. Меня рвёт на части.

Внутри меня огромный, яростный ком из поражения и страха. Никто о нём не знает. Никто не видит его… Она теперь знает и увидела его.

Она… Я доверил ей его, и я же убью эту девушку. Я убью её, когда выйду из себя.

— Каван.

Моё сердце издаёт кряхтящий звук, когда Таллия кладёт ладонь мне на спину. Она должна бежать, пока не поздно. И я сделаю это. Я спасу её от себя.

— Всё началось, когда мне было около семи лет. Я не очень хорошо помню то время. Осознавать всё я стал чуть позже.

Но и этого было достаточно, чтобы возненавидеть себя. Мой отец снимал детскую порнографию, то есть педофилию о том, как взрослые женщины соблазняют мальчика. Меня. Он выполнял особые заказы и работал на отца Слэйна. За подобные видео ему платили огромные деньги. Отец и раньше это делал, но для него я стал лучшим актёром. Лучшим мальчиком, которого любили женщины. Они восхищались моей красотой, трогали меня, сосали мне, тёрлись о меня своей грудью и заставляли меня лизать их.

Из года в год одно и то же. Изо дня в день. Я знал, что меня ждёт ночью. Нет, мамочка не прочитает мне сказку на ночь, а просто будет валяться пьяной в роскошной гостиной, пока её сына насилуют и продают снятое с ним видео для педофилов, чтобы она могла пить лучшее шампанское и блистать в обществе. Это омерзительно. Я был для них как шлюха и никому не мог рассказать об этом, пожаловаться или сбежать. Я пытался, но тогда отец приводил Дарину, чтобы манипулировать ей. А она была единственной, кто меня любил. Мы были друг у друга единственными в этом мире. Я заботился о ней, учил её, водил на занятия. Я даже научился заплетать косички и правильно выбирать одежду. Я рассказывал ей о различиях между мальчиками и девочками. Я был на её первом представлении в начальной школе и сидел в первом ряду. Я объяснял ей, что такое месячные, и почему это происходит с ней. Я, весь красный от стыда, метался по городу, чтобы купить прокладки для Дарины и прочёл сотню книг, чтобы не напугать её. Я гордился ей. Я любил её… я же любил… — Горечь затапливает меня. Я вновь возвращаюсь в то проклятое время, когда выдумывал для себя иную реальность. Я жил во мраке и научился ничего не чувствовать на камеру, а отдавать всё Дарине.

— Я оберегал её… понимаешь? Оберегал. Я был ответственен за её жизнь. Она больше ни на кого не могла положиться, у неё был только я, тот, кто никогда не причинил бы ей боли. Я страдал. Потом мой член начал показывать им, что он уже готов кого-то трахать.

И они использовали это. Я не хотел. Орал, кричал и брыкался, но им это нравилось. Насилие. Против трёх женщин я не мог сопротивляться. Год. Два. Затем мне понравилось. Мне было четырнадцать, когда я осознал кайф от секса. А они все говорили мне, как я красив. Отец говорил, что я получился идеальным, прекрасным принцем. Он зарабатывал огромные деньги на порнографии со мной. Я нравился извращенцам. Ночью я был порнозвездой, накачанный алкоголем. А днём я был примерным братом и самым сильным парнем в школе. Хотя это началось ещё раньше. С той поры, когда я понял, что Дарина растёт и нравится мальчикам. Одному сильно понравилась. Слэйну. Он пытался залезть к ней в трусики, по словам Дарины. Она прибежала ко мне вся в слезах и тряслась от страха, говорила, что он засунул ей руку в трусики, и я обезумел. Я сломал жизнь Слэйну. Я унизил его перед всей школой. А каким он был? Чёрт, он был таким добрым и милым.

Он был ребёнком, но я поверил сестре. А как я мог не поверить ей?

Я отомстил Слэйну. Я мстил потом каждому, кто подходил к Дарине.

Я доводил их до попыток суицида, упиваясь своей властью над ними. А надо мной издевались по ночам.

— Каван, — судорожно всхлипывает Таллия, и я поворачиваю к ней голову.

— Какой красивый мальчик, говорили они. Какие правильные черты лица. Они трогали меня. Ночи сливались в одно грязное порно. Члены, вагины, вибраторы, сперма, алкоголь, наркотики, игры по ролям. Я всё попробовал. Я знаю сотню поз и вариантов, как нужно трахать женщину, чтобы она визжала, как сучка. Я трахал их, пока мне это не надоело. Приелось. Задолбало меня. И я возмутился.

Я хотел остановиться. Я терял себя и больше не знал, кто я такой.

Только чувствовал, как сильно ненавижу себя, своё отражение, тело, член. Я пытался его отрезать. Отец не дал. Он привязал меня и угрожал девственностью Дарины. Он в красках описывал, как отдаст её крупным мужчинам, а она же была ещё ребёнком. И мне приходилось снова идти в подвал, чтобы трахать тех, от кого меня тошнило. В свой выпускной в школе я должен был пойти на вечеринку, у меня был выходной в моей ночной работе. Но я не пошёл, а вернулся домой. У меня не было настроения. Всё меня бесило. Я искал Дарину, чтобы провести этот вечер вместе с ней и долго ходил по дому. Добиться ответа от матери я не смог, потому что она, как и обычно, была пьяной. Отец находился внизу и снова снимал своё порно. Он воровал детей с улицы, запирал их и угрожал им, чтобы они делали всё так, как он говорил. Он выбирал красивых детей. Мальчиков и девочек до пятнадцати лет. Я был единственным, кто в свои восемнадцать мог продолжать зарабатывать наравне с ними. И я это делал, потому что иначе отец взялся бы за Дарину, а я планировал её спасти. Я разработал целый план, чтобы спрятать её. И та ночь… стала для меня убийственной. В ту ночь я потерял всё… — Смотрю в распахнутые и полные слёз глаза Таллии, и мне противно от того, что она до сих пор меня не ненавидит с той же силой, как ненавижу себя я.

— Она была там. Дарина находилась внизу и трахалась с двумя мужчинами. Отец всё снимал на камеру. Она была там, чёрт возьми.

Я ворвался в комнату и начал драться. Я не особо хорош был в этом, поэтому меня быстро положили на лопатки. Я был настолько сильно подавлен, что не успел спасти сестру. Я был уничтожен тем, что отец всё же провернул своё дело у меня за спиной. Но потом я узнал, что всё было ложью. Дарина — точная копия нашего отца. Она пошла на это добровольно. Дарина смеялась мне в лицо. Да, она была пьяна и смеялась над моими жалкими попытками её спасти. Дарина не была ангелом и уже в тринадцать лет узнала, чем занимается отец, и продала ему себя добровольно. Понимаешь, добровольно?

Ей нравилось быть шлюхой! Она обожала члены и интриги! Дарина подставила меня со Слэйном, как и с другими. Она врала мне и тоже играла мной. Я плакал в ту ночь, а они смеялись надо мной. Я плакал от обиды и боли, оттого что всё было впустую. Я не обязан был терпеть насилие над собой, потому что сестре было насрать на меня.

Она предала меня. А стольких парней я погубил… Я каждому жизнь испортил. Себя испортил. И я не мог успокоиться. Я продолжал бороться за Дарину, но ей было всё равно. Меня накачали наркотиками и бросили на постель, я видел, как трахают мою сестру, пока на мне скакала какая-то шлюха. Это была чёртова оргия, и я давился рвотой, находясь в этой вони пота, похоти и спермы. Я слышал, как кричала Дарина, когда её трахали. Я видел удовольствие и ломку. Она не остановилась и не спасла меня.

Не защитила, как защищал её я, — ударяю кулаком в стену, и по моей руке стекает струйка крови.

— Я не мог простить себя и решил, что должен хотя бы немного искупить свои грехи. Я ненавидел свою семью и себя. Больше мне некого было любить. Я потерял весь смысл жизни и схватился за прощение. Прощение Слэйна. Потому что он был единственный, кто ещё остался в Дублине. Остальные, кого я уничтожил, уехали. И я пошёл к нему. Он изменился, стал сильнее и прекрасно дрался, я видел это сам. Я завидовал ему, оттого что у него была возможность учиться защищать себя, а у меня только лишь правильно работать членом и языком. И я покаялся перед ним. Слэйн ничего не сказал, но и не нужно было. Он не простил. Я умолял его о прощении.

Хотя бы его… мне было так паршиво. Хотя и до сих пор паршиво.

В его доме меня схватили и потащили в подвал. Мне было всё равно.

Я, наверное, радовался тому, что меня убьют, потому что его отец именно об этом и говорил. Меня должны были наказать за боль, причинённую Слэйну. Меня приковали кандалами к стене и ударили, потом ещё раз и ещё. Я даже не сопротивлялся. Но в какой-то момент, когда сверкнул нож, я осознал, что хочу жить и тоже мстить за свою боль. И сейчас сдаться просто не могу. Я должен отомстить отцу и сестре. Должен отомстить им за то, что они разорвали моё сердце. Я посмотрел на Слэйна и сказал ему, что хочу жить. Но он никак не реагировал до того момента, пока лезвие не порезало мне кожу. Слэйн спас меня. Он защитил меня собой и убил людей, крупных мужчин, закрыв меня собой перед отцом. И я понял, что ещё никто в моей жизни за меня так не дрался. Никто. Я никому не был нужен, а вот Слэйн… что-то увидел во мне. Он помог мне.

Научил всему. И я попросил его о помощи. Я ему всё рассказал.

Слэйн умён. Он злодей. Он предложил провести тест-драйв убийства и мести. Я согласился.

Прочищаю горло и слизываю кровь со своей руки, улыбаясь воспоминаниям.

— Отец думал, что я привёл друга для очередной видеосъёмки.

Он не подозревал о том, что мы собирались с ним делать. Мучить его. У нас был такой прекрасный план. И мы мучили. Снимали его.

Его трахали мужчины, разрывая ему анус, кровь текла рекой. Я смеялся. Упивался этим чувством свободы внутри. Я начал боготворить Слэйна, ведь всё делал он. Он командовал, всё спланировал, нашёл людей и был рядом со мной. Слэйн вложил мне нож в руку, чтобы вырезать сердце отца. Он сдыхал медленно. Пять суток я мучил его. Пять суток его трахали, и он давился спермой, жил на наркотиках, жрал фекалии и пил мочу людей. Он был ничтожеством, и я вырезал его сердце. Это был тест-драйв, потому что через несколько лет Слэйн то же самое сделал со своим отцом.

Это стало символом нашей дружбы. Двумя бойцовскими перчатками, которые мы вытатуировали на своих телах. Мы оба были связаны друг с другом кровью. Но та ночь не прошла бесследно. Я приготовил сердце отца и устроил ужин. Дарина и мать не подозревали о том, что едят его сердце. И я сказал им об этом. Я сказал им, когда они уже всё съели. И я снова смеялся. Мне нравилась эта власть над ними. Дарина вышла из себя. Она обличала мои страхи. Кричала о том, что я псих. Обвиняла меня, что всё дело в моей трусости. Я боялся причинить себе вред. Мы начали драться, мать тоже влезла между нами. Они обе нападали на меня, а я… не мог ударить их. Дарина схватила нож, и первый порез прошёл по моей груди. Она кричала, что я виноват во всём. Я и моя красота. Из-за меня отец пристрастил её к похоти. Она размахивала ножом, пока мать держала меня. Я ударил её и сделал неверный ход.

Лезвие ножа прошлось по моему лицу, а потом снова и снова.

Дарина завизжала, а мать перехватила нож и продолжила за неё. Я уже не особо помню, сколько раз мать ударила меня ножом и тоже винила меня за то, что я сделал с её мужем. Очнулся я уже в больнице. Рядом был только Слэйн. Он сказал, что приехал ко мне, потому что почувствовал неладное. И он успел меня спасти снова.

С той поры я стал таким, а Дарина сбежала, продолжая вредить мне, пока Слэйн её не поработил. Слэйн всегда был на моей стороне. Он не спрашивал меня, почему и зачем. Он просто брал и мстил за меня. Слэйн умеет манипулировать людьми, как никто другой.

Вот и всё. Исповедь когда-нибудь была красивой? Нет, она такая же уродливая, как и я. Она и есть я. Это моя жизнь, полная дерьма, жестокости и безразличия, тьмы и чудовищности. Я грёбаная шлюха этого мира, и меня продолжают иметь во все дыры, чтобы заткнуть мой голос. Кошмары изводят меня столько, сколько я себя помню. Но теперь они имеют силу надо мной.

Мне становится страшно. Я, как мудак, выложил всё единственному человеку, который пытался разглядеть во мне что-то хорошее. Эта девушка, Таллия, стала для меня светом, которого я так долго ждал. Всю свою жизнь я ждал, что кто-нибудь возьмёт меня за руку и никогда не бросит, не причинит мне боль и научит меня другому. А теперь я всё уничтожил. Это конец. Конец моей уродливой сказки.

— Теперь ты понимаешь, какое я чудовище? Ты понимаешь, что тебе нужно нестись от меня со всех ног? И я пойму твоё желание. Ты видишь, какой я на самом деле? — спрашиваю, поворачивая голову к Таллии. Её глаза полны слёз, щёки мокрые, нос покраснел. Я вижу жалость в её взгляде. А это сильно злит меня. Я ненавижу, когда меня жалеют. Ненавижу, когда люди прогибаются подо мной из-за грёбаной жалости. Да они и не могли бы сделать это, потому что никто не видел меня слабым, каким я выгляжу сейчас. Они прогибались, потому что я сильный и умею убивать.

— Нет, — голос Таллии хрипит, и она прочищает горло. — Нет, всё, что я слышу это: боль, отчаяние, страх, предательство, паника, разбитое сердце и одиночество. Чудовище не ты, а твой отец, как и твои сестра и мать. Не ты, Каван.

— Ты, блять, издеваешься? Ты что, тупая? — ору и хватаю её за плечи, яростно встряхивая. — Ты что, ни черта не слышала? Я убийца! Я шлюха! Я грёбаный наркоман, который убегает от этого мира! Я убийца! Думаешь, после одного убийства, я остановился?

Нет. Я продолжал. Мне понравилось мстить и чувствовать власть.

Кровь, кишки, отрубленные пальцы, вонь сожжённых тел. Ничего нового. Я продолжал убивать, но в один момент нам со Слэйном это наскучило, и мы придумали свою схему. Мы продолжали убивать людей, точнее, доводить их до отчаяния и совершать самоубийство.

Я манипулировал людьми, заставляя их умереть, и наслаждался их смертью. Слышала?

Таллия жмурится и кивает мне.

— Хочешь ещё? Тебе мало? Хорошо! Знаешь, почему я трахаю женщин? Чтобы заразить их своим безумием и сделать им больно.

Доказать, что они шлюхи и ничтожества! Я ненавижу их! Да! Блять, да я трахнуть тебя не могу! Не могу даже нормально поцеловать тебя, потому что каждый грёбаный раз я вижу перед собой тех, кто заставлял меня лизать им, трахать и целовать их! И я ненавижу тебя за то, что ты женщина! Ненавижу за то, что ты невинная! Ненавижу!

Вот что я заберу! Невинность, чистоту! Я уничтожу это! Я затащу тебя к себе на дно, и ты станешь такой же, как Дарина! Шлюхой! — с отвращением выплёвываю это Таллии в лицо и отшвыриваю её от себя. Она сдавленно пищит, падая на пол, когда я встаю.

— Теперь ты понимаешь, что я вовсе не хороший? Я грёбаное ничтожество! Тебе здесь не место! Очнись, Таллия! Очнись и посмотри на меня! Посмотри! — Я раскидываю в стороны руки.

Она с болью окидывает взглядом моё тело и тихо вздыхает, вытирая слёзы.

— Я вижу тебя, Каван. Мне очень жаль, что я… не смогла показать тебе, какой ты на самом деле. Всё, что ты говоришь про себя, я не считаю правдой. Убеждай меня сколько угодно в том, что ты плохой, но для меня ты будешь лучшим. Я чётко слышала тебя и в своём уме. И я не в шоке, вероятно, совсем немного, потому что мне безумно больно. Я считала, что это я пережила страшное, но бывает и хуже.

— Блять, — шиплю я, мотая головой.

— Не понимаю, чего ты хочешь сейчас добиться? Чтобы я бросила тебя? Ушла и доказала, что ты для меня не важен? — спрашивая, она поднимается и подходит ко мне.

— Нет, я этого не сделаю. Я знаю, что ты говоришь одно, но в твоих глазах вижу совсем другое. Ты просишь меня остаться. Ты всю свою жизнь просил, чтобы хоть кто-нибудь увидел, как тебе больно и страшно одному. Ты нашёл человека, в лице Слэйна, который понимал тебя, но теперь его нет рядом. Его спасли, а вот тебя нет. Ты так и остался в той комнате, в которой пережил насилие над собой. Ты всё ещё там, но только уже можешь открыть дверь и выйти оттуда. Тебе не нужен Слэйн, чтобы это сделать. Ты просто не хочешь, потому что так ты цепляешься за ту ненависть к Дарине и её предательство. Ты цепляешься за боль и свои шрамы, чтобы помнить о том, что люди причиняют боль. И ты защищаешься, прежде чем на тебя нападут. Нет, ты не женщин ненавидишь. Ты презираешь себя за то, что тебе когда-то это нравилось. И мстишь не им, а себе за слабость. Ты забыл, что живой, вот и всё. Забыл о том, что каждый из нас может быть слабым и имеет право получать ласку, заботу и любовь. Ты не знаешь, что это такое, поэтому и отвергаешь всё новое, потому что тебе страшно вновь ошибиться.

Но ты должен рискнуть, Каван. Только ты сам должен вытащить себя из этого мрака, потому что дверь открыта для тебя. Она всегда открыта, но ты боишься выйти на свет.

Я в шоке смотрю на неё. Как можно быть настолько глупой и слепой? Вот он я! Чудовище перед ней! Я только что рассказал ей, что убиваю людей и продолжаю это делать. А что делает Таллия? Она смотрит на меня блестящими от нежности глазами и подходит ко мне.

— Говори про себя что угодно, но я буду доверять своим глазам и сердцу, Каван. — Ладонь Таллии ласково гладит мою щёку, а моё сердце трещит по швам. Оно на жалкие ошмётки разлетается внутри.

Мои демоны цепляются зубами за вены, раздирая их, и боль разрывает мою голову. Это не моя реальность. В моей реальности всё темно, но Таллия излучает невероятный свет.

— Ты привык к тому, что люди не хотят видеть большее в тебе.

Привык к тому, что они причиняют боль. Ты знаешь только то, что плохо, но не подозреваешь, сколько хорошего вокруг тебя, как и в тебе самом. Я же вижу, какой ты, Каван, и сейчас всё встало на свои места. Я поняла все твои поступки и страхи. Поняла, какой ты на самом деле чуткий и заботливый, и увидела, как тебе страшно снова ошибиться в человеке. Но ты можешь ошибаться, слышишь?

Можешь. Ты можешь доверять людям. Ты мне можешь доверять, потому что я никогда не предам тебя. Да, я слышала о том, что ты сделал со своим отцом и продолжал убивать людей. Но разве они были невинны? Разве ты так поступал лишь потому, что тебе хотелось? Не поверю в это. Ты сам себе не позволяешь отпустить прошлое, вот и ждёшь очередного удара в спину. Но у тебя всегда будет моя рука, и я всегда найду для тебя прощение, любовь и нежность, чтобы доказать тебе, что ты это заслужил. Ты достоин быть любимым, Каван. Достоин счастья. Достоин веры в себя. Для меня ты и есть лучшее, что может быть в человеке. У тебя искреннее и израненное сердце, но я ежедневно буду пытаться залатать каждую рану на нём. Буду восхищаться твоей силой и стойкостью, нежностью и заботой. Буду верить в тебя, Каван. Я уже верю в тебя и в то, что мы вместе пойдём дальше. Прямо сейчас, мы уже идём дальше, ведь прошлое не имеет права запрещать нам с тобой создать свой мир, в котором нет боли и жестокости, а есть только нежность и любовь.

Внутри моего тела взрывается бомба. Она распахивает все клетки, и демоны нападают на меня, но меня утягивает от них свет, исходящий от Таллии. Она словно дёргает меня на себя и обнимает, защищая от темноты. Я ломаюсь… полностью.

Меня начинает знобить от холода и горячего прикосновения ладони Таллии. Я медленно скольжу по ней и падаю на колени. Мои руки обхватывают её талию, и я плачу. Последний раз я так плакал в ту ночь, когда узнал, что меня предали. Я так горько плакал в ту ночь, после осознания того, что продал себя за пыль. А теперь плачу от того, как сильно нужна мне эта девушка. Я люблю её. Люблю её и благодарен ей за то, что она здесь со мной, в моём аду. Я плачу, мать вашу! Рыдаю, как ребёнок, и чувствую прикосновения Таллии к своим волосам, её мягкие поцелуи. Она стоит со мной на коленях и прижимает мою голову к своей груди, позволяя мне быть вот таким жалким и сломленным. Я верю каждому её слову. Близость Таллии позволяет мне дышать через боль. И я цепляюсь за неё.

Цепляюсь как умирающий за её тело, голос, тепло. Я хочу жить.

У меня есть новая цель, и я хочу быть счастливым вместе с Таллией.