Когда нам сорок

Даго, четыре зайца и одна лиса

Даго — вислоухий темно-коричневый пес какой-то необыкновенной, кажется испанской, породы. Откуда Женька его выкопал,— понятия не имею. Знаю только, что эта операция была связана с длительными хлопотами и беспокойством. Когда же Даго водворился, наконец, в Женькином доме, разговоров об уме, нюхе, феноменальной памяти и охотничьей выучке собаки хватило месяца на три. Женька уверял, что с Даго можно охотиться... без ружья.

— Главное его правильно на след поставить, а там — только поспевай! Зайца загонит запросто, лиса чихнуть не успеет -— готова.

Возражать было бесполезно. Женька просто не слушал. Всем своим друзьям и приятелям он предлагал съездить поохотиться.

— Походим-побродим, сам посмотришь, какой у меня зверь, сам оценишь, тогда и поговорим....

Меня Женька приглашал тоже не раз, но и всегда отнекивался. Какая может быть охота под Москвой? По всей вероятности, мне так бы и не пришлось отведать охотничьих радостей, если б в середине зимы мы не столкнулись с Евгением Петровичем неподалеку от площади Пушкина.

— A-а, старик! — закричал, завидев меня, Женька.— Как жив, бродяга?

Я сказал, что жив хорошо, признался, что рад его видеть, и, в свою очередь, поинтересовался, какие новости у моего друга.

— Работаю, в выходные дни на охоте пропадаю. Даго делает просто чудеса. Вот в прошлое воскресенье мы были под Подольском...

Случайно мой взгляд коснулся пухлого Женькиного портфеля. В уголок выглядывала непонятная пуховая кисточка. Кажется, Женька заметил мой взгляд — во всяком случае, он поспешно перебросил портфель в другую руку.

— Понимаешь, Володька, Подольск, конечно, не тайга, но кое-какая живность там еще водится...

— Постой, постой, Евгений Петрович, а что ты в портфеле прячешь?

— Почему прячу?

— А ну-ка покажи!

— Что значит покажи? Ты ж, кажется, не в таможне работаешь?

Но я слишком хорошо знаю своего друга. Не зря он заюлил, заморгал ресничками.

— Давай, давай, расстегивай замочки. Демонстрируй!

Женька неохотно повернул портфель к свету и откинул

широкое кожаное ухо. Тесно прижавшись друг к другу, в портфеле лежали две белые куропатки.

— Из гастронома?

— Да, А что такого?

— Ничего. Только теперь я начинаю понимать, как это можно охотиться без ружья...

— Чего ты болтаешь? Никакой тут подделки нет. Даго у меня по птице отстает, вот я и покупаю в магазине битую и тренирую зверя, не выходя со двора. Ясно? Не могу же я, на самом деле, бросить работу и переселиться в лес. При чем тут улыбочки?

— Так.

— Нет, Володька, мне определенно не нравится, как ты хмыкаешь. Хочешь не хочешь, а на охоту я тебя вытяну. Сам посмотришь, какой Даго зверь. Человека и то всю жизнь учат, как же собаку не учить? Нормальное дело.

Прощаемся мы дружелюбно, но я твердо знаю, что охотничьей вылазки мне теперь не избежать. Женька на своем настоит: вытянет. Непременно вытянет.

А почему бы и не поехать, почему бы и на самом деле не посмотреть разок, что это такое охота?

Словом, в очередную субботу я отправлюсь в район Серпухова. Женька должен быть уже на месте и встречать меня на станции.

Вскинув легкий рюкзак на плечо, подхватив лыжи под мышку, я выхожу на перрон. И тут же из радужного морозного туманца появляется Женька.

— С прибытием!

— Привет!

Женька в защитного цвета ватнике, в старых валенках, в бывшей офицерской шапке. Лицо покраснело, глаза блестят. Он критически оглядывает меня и хохочет:

— Куда ты приехал, тёпа? На айсревю или на охоту? Костюмчик, штиблетки, лыжата... А где ружье?

— У меня нет ружья. Я приехал в расчете просто так побегать за собачкой...

— Не выйдет, старик. Заболел Даго, не вышел на работу.

Мы шагаем по темной хрустящей дороге, рядом с нами идут две причудливые, то и дело ломающиеся тени и размахивают руками. Женька рисует передо мной обстановку:

— Ночуем в деревне. В шесть подъем. Пока туда-сюда соберемся, пока дотопаем до места,— начнет светать. Заяц тут есть, это точно. Без Даго будет трудновато, но как-нибудь сообразим. Где тебе ружье достать — вот вопрос. Я в этих местах человек новый.

— Ружье — ерунда. Все равно я никогда на охоте не бывал и для первого раза мне будет очень полезно просто так поприсутствовать, присмотреться. В крайнем случае, пустишь меня по следу вместо Даго.

— Вместо Даго? Не сумеешь.

— Почему?

— Образование у тебя не то.

Незаметно мы добираемся до крайней избы. Стучимся и входим. Радушная хозяйка удивлена моей экипировкой не меньше Женьки.

— Батюшки, раздемши приехали! От самой Москвы налегке. Нечто ж так можно?

— Ничего, бабушка Даша, он у нас закаленный. Беда вот, ружье позабыл, а без пальто бегать он привычный.

Забытое ружье не производит на бабушку Дашу особенного впечатления.

— С нынешней-то охотой, что при ружье, что без ружья,— одна добыча. Как бы не застыл раздемши-то.

Ужинаем и ложимся спать.

Женька долго ворочается и кряхтит. Видно, завтрашняя охота не дает ему покоя.

Из дому мы выходим чуть свет. Смазанные лыжи хорошо скользят по крепкому насту, идти легко и приятно. Мы минуем километра три леса, пересекаем неглубокий овраг, поднимаемся по косогору и останавливаемся на краю просторного поля. Впереди голубеют скирды.

Женька нюхает воздух. Он стоит у межевого столба прямой и торжественный, видно, обдумывает план атаки на зайцев. Говорит Женька шепотом:

— Видишь во-о-о-н ту вышку? Шагай прямо на нее. Иди, тихо. Как дойдешь,— поворачивай на крайнюю скирду и нажимай со всех сил. Подымай шум: ори, свисти, пой! Словом, чтобы вся живность поднялась, как по тревоге. Ясно? А я отсюда наискосок двину. Ползком, под маскхалатом. Ты — поднимаешь, я — осаживаю. Ясно? Дичь — пополам.

Согласен.

— Ну, давай осторожно, верблюд!

Беря курс на вышку, я вижу, как Женька облачается в маскхалат и тихонько опускается на нетронутую поверхность снега. Ползет он бесшумно, сноровисто. Я невольно улыбаюсь. Ну и потеха! Посмотрел бы на нас сейчас кто-нибудь из знакомых.

— Куда вы, люди?

— За зайцами!

Цирк.

Тут такие же зайцы водятся, как на Манежной площади бегемоты...

Пока я достигаю вышки, с меня семь потов сходит. Ломиться через тяжелый целинный снег — это вам не по сокольническим дорожкам раскатываться. К тому же до вышки, оказывается, гораздо дальше, чем мне показалось в первый момент. Но, в конце концов, я достигаю назначенного рубежа и поворачиваю в направлении крайней скирды. Это ужасно глупо — идти по пустому полю и кричать во все горло, — но я не могу ослушаться Женьки.

— А-а-а-у-у, ой-ой-ой, у-у-ррр-а!

Я иду и ору что есть сил. Кажется, снег задрожал и вздыбился от моего крика. И вдруг в пяти шагах от меня наст взрывается чем-то белым и круглым. Мгновение — и у этого белого появляются длинные уши, жесткие ноги и дрожащий жалкий хвостишко. Оно летит от меня прочь очертя голову. Вот тебе и бегемоты на Манежной площади!

И во мне самом взрывается что-то. Я сатанею, я дрожу от возбуждения, я задыхаюсь. Видно, мои предки были охотниками. Видно, какие-то очень древние мои родственники знали солоноватый вкус живой крови...

— А-а-а-ууу р-р-рррааааа!

Наст взрывается вторым, третьим, четвертым зайцем.

От волнения у меня дрожат руки, дрожит в горячей судороге гортань, даже веко подергивается.

«Но почему он не стреляет? Почему?» Эта мысль приходит с опозданием. Она, как ушатом холодной воды, плещет вдруг в голову. И тут я замечаю, что с противоположного конца поля бежит мне навстречу Женька. Бежит, забыв про маскхалат, не таясь, размахивая руками.

— Идиот! — выдыхает он мне в лицо.— На какой ты стог развернулся? На какой? Поднял весь зоопарк, погнал под углом тридцать градусов от меня и рад! Испортил всю охоту, сукин сын.

— По-моему, все было правильно, Женечка!

— Молчи, несчастный. После такого кросса тут ни един заяц неделю не покажется.

— Слушай, Женя, я же, честное слово, на крайний стог шел.

— Какое мне дело, куда ты шел? Куда зайцы ринулись?

— Удивительно, как это они смогли узнать, где ты...

— Молчи. Сядь.

Мы молча сидим под стогом. Женька думает. Не знаю, что происходит в его голове, в моей — буря. Никогда бы не подумал, что я могу так разволноваться из-за каких-то зайцев, которые ушли не в ту сторону.

Окрест все спокойно, все блестит величавым мирным блеском. Далекие тоненькие березки стоят в крахмальных накидках.

Сквозь невесомую, полупрозрачную дымку проглядывает красноватое солнышко. Ни ветерка, ни шороха. Постепенно мы успокаиваемся. Женька говорит:

— Игра проиграна. У нас остался один шанс из десяти. Надо поворачивать к оврагу и пытаться поднять что-нибудь там. Без Даго плохо — сам видишь. Пошли.

И снова мы вспарываем снежную целину. Снова разделяемся на два маршрута. Я спускаюсь на дно оврага, а Женька спешит туда, где овраг, сузившись, как осиная талия, разделяется вдруг на два рукава.

Снова я разрываю легкие диким, надсадным криком и на этот раз слышу, как грохает впереди два глухих, раскатистых выстрела.

Когда я выхожу к условленному месту встречи, Женьки в засаде не оказывается. Он карабкается по крутому склону оврага, позабыв лыжи там, где только что лежал притаившись. А впереди Женьки, шагах в ста, ползет рыжий пушистый зверь.

Сначала мне кажется, что это собака. Но у зверя слишком длинный и слишком толстый для собаки хвост. Лиса.

— Подранок!—кричит Женька.— Заходи справа, отрезай от леса.

Я спешу вклиниться между подбитой лисицей и все приближающимся к ней краем мелколесья. И снова сердце бьется так трудно, так стесненно, будто от этой лисьей шкуры зависит вся моя дальнейшая судьба.

Хитрый зверь вовремя заметил меня. Лиса петляет, кружит и внезапно исчезает. Вот только что была на глазах— и сгинула! Мы сходимся над оборвавшимся следом, с недоумением разглядываем свежие бусинки крови на снегу и ничего не можем понять. Наконец Женька обнаруживает еле приметную, припорошенную канаву.

— Вот где она ушла. Хитра! Теперь не найдем, скоро темнеть начнет.

Женька чернее тучи. Он идет к дому, низко наклонив голову, часто перебирает палками.

Не удалась охота, но это же не конец света, можно ли так убиваться из-за разбежавшихся зайцев и упущенной лисы? Мне хочется подбодрить друга и я говорю:

— Не огорчайся, Евгений Петрович! Зато мы теперь место знаем. А зайцы подождут до следующего воскресенья. Куда им деваться?

— Охотнички! — ворчит Женька.— Убили ноги и время!

— Была б собака, тогда другое дело...

— Веришь?

— Конечно!

Женька заметно светлеет.

— Даго мы пустили бы от дальнего края поля, а сами...

Ну, слава богу, кажется ожил человек. Теперь он с увлечением проигрывает новый вариант атаки по зайцам с участием самого хитрого, самого умного и образованного пса столицы. На Даго Женька возлагает обязанности взвода разведки, танкового батальона прорыва и роты связи.

Умеет увлекаться Евгений Петрович, и за это я больше всего люблю моего друга.

К поезду мы приходим без дичи, но веселые. А это уже совсем не так мало.

Вы прочли несколько моих историй. Я не хотел сказать вам большего, чем сказал. Если вы устаете на работе, если вас утомляет однообразный ритм будней, если у вас раскалывается голова от долгого сидения за рабочим столом,— не ленитесь переключиться. Повстречайтесь с лесом, поезжайте в гости к реке, на свиданье с лыжней — вы не пожалеете об этом.