Глава 10

Александр дразнил судьбу, продолжая идти по пути искушения Элизабет. Прислонившись к стене и наблюдая разгар веселья, он чувствовал, что в душе его идет настоящая война, и итог этой войны было трудно предугадать.

Какая-то часть его натуры, которую он хорошо изучил за прошедшие десятилетия, стремилась к самосохранению. Эта часть всегда выбирала самый легкий путь. Он продолжал заниматься с Элизабет любовью – горячо, страстно и так часто, как это только возможно. Он убеждал себя, что любовные игры – это то, что ожидается от него как супруга, за которого он себя выдает.

Им хорошо друг с другом. Она оказалась очень отзывчивым партнером, и в прежние времена Александр затащил бы ее в кровать, не испытывая ни малейших сомнений. В прежние времена он собирал бы каждую каплю удовольствия, которое мог получить в сложившихся обстоятельствах, легко убедив себя в том, что у него нет выбора.

Но когда Александр появился в замке Данливи, его стало мучить чувство вины, которое возрастало с каждой новой интимной встречей с Элизабет. Оно напоминало о том, что он обманывает Элизабет, выдавая себя за другого. И эта мысль была для него, невыносима. Он не мог понять почему. Ведь он не отличался благородством, как, например, его брат или кто-либо другой из братства тамплиеров. Не мог Александр понять, откуда взялись эти новые принципы, которые держат его буквально в тисках. Знал только, что эти принципы всегда были присущи ему.

И эти принципы постоянно напоминали, что то, что он делает здесь, выдавая себя за супруга Элизабет, мерзко. Что заниматься с ней любовью – это, возможно, самая худшая форма предательства. Даже большая низость, чем предоставление секретов замка Данливи англичанам, поскольку, добиваясь интимности с Элизабет, он оскверняет ее в личном смысле, несмотря на то что за время их совместной жизни очень к ней привязался.

Он – самозванец. Опозоренный бывший рыцарь-тамплиер, обвиняемый в воровстве, которого чуть было не повесили. Он не заслуженный Роберт Кинкейд, четвертый граф Марстон, прославленный в битвах за свободу Шотландии воин, законный супруг Элизабет Селкерк.

От этого факта никуда не уйдешь, как ни старайся.

Александр порицал себя за то, что делал с ней. Лишь два обстоятельства мешали Александру решить свои проблемы таким образом: возможность расправы над Джоном и… собственная внутренняя слабость.

Да, он не мог отрицать, что инстинкт самосохранения, который двигал им на протяжении всей жизни, препятствует тому, чтобы Александр решился открыть правду. Он уже почувствовал вкус правого дела, когда пожертвовал собой ради своего друга Ричарда де Кантора во время «боя до смерти», который заставила их вести французская инквизиция. За этим последовали страдания в аду инквизиции, которые он старался не вспоминать.

И эти две стороны его души теперь постоянно боролись друг с другом. Причем эта борьба становилась все невыносимее с каждым часом, проводимым Александром в прекрасной компании Элизабет. С каждым мгновением он все горше тосковал от мысли, что не заслуживает Элизабет и не сможет остаться с ней навсегда.

Размышляя над этим, Александр сделал большой глоток из бокала. Сможет ли он примириться со своей совестью и продолжать обманывать Элизабет? Он не успел прийти к какому-то определенному выводу, когда увидел, что Элизабет принимает участие в танце рондо с дюжиной других танцоров в центре большого зала. Она притягивала его взгляд почти что против его воли. Боже, как она прелестна, всецело отдавшись удовольствию от танца. Как прелестен ее смеющийся рот, ее раскрасневшиеся щеки, эти мягкие, золотые, как мед, волосы, качающиеся ровными шелковистыми волнами из-под ее покрывала, когда она делала движения, следуя в круге с другими танцорами.

Александр понял, что пожирает ее глазами, и решил, что ему не следует этого делать. Он не имеет права смотреть на нее так, не говоря уже о том, как это опасно для его и так ослабевшего самоконтроля в вопросах, связанных с Элизабет. Но его взгляд устремлялся к ней так же неумолимо, как мотылек летит к пламени. Два часа, прошедших с их короткого уединения в коридоре, были для него настоящим мучением. Каждый взгляд, которым они обменивались, каждое прикосновение, каждый вздох говорили о невидимой связи между ними и усиливали его желание. Это желание медленно сводило его сума.

Его прикосновения и случайные поцелуи, которые он оставлял на лбу или губах, вызывали на ее щеках восхитительный румянец… и усиливали озорной, пламенный блеск серых глаз. Во время танцев, которые они провели в паре, это мучение становилось сильнее, поскольку возможность касаться – бедром ее бедра, пальцами ее пальцев – или привлечь ее ближе, чтобы почувствовать мягкое давление груди в его грудь, когда они ступали вперед или назад, всколыхнула в его памяти все греховные мысли.

Именно по этой причине он отказался от последнего танца, сославшись на то, что ему нужно передохнуть и выпить немного вина. От чего ему действительно требовалось передохнуть, так это от желания, которое пожирало его, заставляя тяжело биться сердце.

Так не может больше продолжаться.

Он должен это прекратить.

Христос милосердный, ему необходимо отвлечься от нее, от их отношений, от того, что он хотел с ней сделать, иначе он окончательно потеряет контроль над собой и вытащит ее из зала, не дав ей попрощаться с гостями.

Сжав зубы, Александр заставил себя отвернуться от танцующих. Один бокал он уже осушил и теперь взял второй из рук одного из слуг, стоявших наготове с подносами. Он был полон решимости изменить ход мыслей, и немедленно. Надо думать о чем-то, что дало бы ему небольшую передышку от желания, мощно пульсирующего в венах. Он решил, что новая тема не должна быть трудной. В конце концов он здесь играет роль владельца замка. Этот пир устроен в честь его благополучного возвращения из английского плена и может отвлечь его мысли от многих проблем.

Но приветственные речи уже закончились, все комплименты произнесены. Даже Стивен, второй человек в замке, который тоже вынужден носить чужую маску, еще не вернулся из леса со встречи с Люком. Будь Стивен здесь, это дало бы Александру возможность поговорить с ним и напомнить себе о той угрозе, которой он постоянно подвергается.

С этой стороны у него пока нет поддержки. Все присутствующие, похоже, всецело заняты весельем, для которого подобные празднования и проводятся. У окна вокруг жонглера собралась небольшая толпа. Танцоры наслаждались мастерством музыкантов, а бард развлекал еще одну группу в дальнем конце зала балладами о дамах и лордах давно минувших дней, об испытаниях любящих сердец, об их потерях, о тайных страстных встречах, об испробованных запретных плодах…

Боже милосердный, он снова думает об Элизабет!

Что, черт возьми, с ним случилось, ведь он потерял самообладание. Он должен, прийти в чувство, святые небеса!

– Никто не говорил вам, мой муж и повелитель, что стоять в одиночестве на празднике в вашу честь – не самый лучший способ провести вечер?

Тлеющие огоньки в теле Александра снова разгорелись в ревущий огонь, выбрасывая языки пламени лишь при одном звуке ее голоса. Александр медленно повернулся и увидел само искушение, которое представляла собой в это мгновение Элизабет.

– Я знаю, как провести вечер лучше, – негромко произнес он, понимая, что ему необходимо немедленно остановиться, ибо он продолжает катиться по восхитительной дороге в ад.

Подняв бровь и сжав губы, он пристально посмотрел в глаза Элизабет, чтобы видеть ее реакцию на свои слова:

– Большинство считает этот способ много приятнее.

– О да. Его можно назвать… даже волнующим, – продолжила она, глядя ему в глаза.

«Стоп! – предупредил его внутренний голос. – Сопротивляйся. Отрицай. Подави свои инстинкты и жажду острых ощущений, иначе начнешь их удовлетворять».

Но он не может их не удовлетворять. Каждая клеточка его существа реагирует на присутствие Элизабет и жаждет ее.

К тому же он знал, что в ней горит такое же желание, как и в нем.

Он не мог немедленно остановиться, как не смог бы заблудившийся путник отказаться от благословенного глотка воды.

– Что ты предлагаешь, Элизабет? – негромко произнес он, не отводя взгляда от ее глаз и чувствуя отчаянное, почти на пределе, биение сердца.

Элизабет улыбнулась, и красота этой улыбки толкнула его на путь, с которого он уже не был способен сойти.

– Думаю, нам следует вернуться в нашу комнату, милорд. Празднование почти завершилось, и многие гости ищут, где бы расположиться на ночь.

Ее следующие действия и слова изумили Александра, поскольку Элизабет стала вести себя с ним как с зеленым юнцом, не представляющим себе, что может дать женщина.

Она облизнула губы кончиком языка так соблазнительно, что жезл у Александра мгновенно пришел в полную боевую готовность. Элизабет снова посмотрела ему в глаза. Привстав на цыпочки и подняв к нему лицо, она коснулась его рта пухлыми, мягкими губами и негромко произнесла:

– Не думаю, что нам нужно искать, где расположиться на ночь.

Сквозь туман охватившего его желания Александр увидел, что Элизабет отпрянула на расстояние, которое позволяло ей взглянуть на него снова. Выражение ее лица было соблазняющим и невинным одновременно, когда она задала вопрос:

– А ты как думаешь?

Он не смог бы ответить ей на этот вопрос, даже если бы ему это приказал сам король. Вместо этого Александр судорожно сглотнул, пытаясь утихомирить свой жезл и вновь обрести голос. Наконец он хрипло произнес:

– Думаю, то, что мы сделаем или не сделаем, зависит от вас, леди.

– Вот как?

В ее глазах, сменивших цвет с серого на серебристый, вспыхнул опасный блеск. Схватив его за руку, Элизабет как бы в шутку потащила его за собой, но вдруг остановилась и, прильнув к его уху, лукаво прошептала:

– Тогда пойдем со мной, милорд, развлечемся.

И Александр, не проронив ни слова, последовал за ней, подчиняясь силе ее воли и своему собственному желанию, не в состоянии удержать себя и не последовать за ней из большого зала вдоль по лабиринту коридоров, которые вели к темной и изолированной гавани – их спальне.

Они не вошли внутрь – Элизабет внезапно остановилась, потянув за собой Роберта. ОН был удивительно молчалив всю дорогу, и она начала опасаться, что его что-то тяготит. Боже, как ей не хотелось, чтобы в этот момент он думал о чем-то постороннем! Она желала, чтобы он знал о счастье, которое ей подарил, и хотела, чтобы он испытал те же самые восхитительные ощущения.

Схватив ворот его накидки, она наклонила его лицо и буквально вжалась в губы. Затем осторожно проникла кончиком языка в теплую нишу рта. Роберт тихо простонал в ответ. Продолжая поцелуй, Роберт начал отвечать на ее ласки, а потом протянул руку за спину, чтобы поднять щеколду на двери.

– Вы – само искушение, леди, – негромко произнес он, обдав ее теплым дыханием.

Элизабет улыбнулась:

– Если я – искушение, то только благодаря вам, мой испорченный милорд.

Закинув руки за голову, она мысленно представила, как они войдут в комнату, как она привлечет его ближе и снова поцелует. Элизабет казалось, что она сейчас взорвется от эмоций. Она была счастливейшей, благословеннейшей женщиной в мире, супругой человека, который любил ее и почитал, считая ее столь же неотразимой, сколь неотразимым она считала его. Ее глаза словно обожгло огнем, запрокинув голову, Элизабет провела рукой по его красивому лицу и взъерошила ему волосы на голове.

– Я люблю тебя, ты знаешь, – прошептала Элизабет, заглянув ему в глаза.

Она вдруг вспомнила, как встретила его по возвращении домой из плена. К тому же сам Роберт с первых дней своего ухаживания всегда хранил самые интимные эмоции при себе. Но его реакция на ее нежное признание исходила из каких-то других воспоминаний. В его взгляде было что-то затравленное, какое-то чувство, которого она у него прежде не замечала. Казалось, Роберт несет непосильную ношу.

– Да поможет мне Бог, Элизабет, я тоже люблю тебя.

Эти слова успокоили ее, хотя не развеяли тревоги. Элизабет чувствовала, что Роберта что-то беспокоит. Не проронив больше ни слова, Роберт толкнул дверь и шагнул в комнату. Элизабет последовала за ним. В комнате было холодно, факел освещал лишь коридор. Стоял сентябрь, однако камины еще не зажигали. Их зажигали только в октябре, а то и позже. Элизабет зябко поежилась. Роберт стащил с кровати покрывало, чтобы накинуть ей на плечи. Закутавшись, Элизабет направилась к холодному очагу.

Она слышала, как Роберт пытается разжечь огонь. Она стала искать свечу рядом с кроватью. Затем попыталась ее зажечь. Ей это удалось не сразу. Потом она услышала, как в камине потрескивают поленья. Элизабет, очень довольная, повернулась к нему.

И остановилась как вкопанная, как если бы кто-то выпустил ей стрелу в сердце.

Роберт стоял к ней спиной, прямо перед очагом, сжатыми в кулаки руками опираясь на стену над камином, безвольно уронив голову… Она не видела, но чувствовала, что глаза у него закрыты.

Элизабет испугал его вид.

– Роберт? – выдохнула она. – Ты плохо себя чувствуешь? Что-то не так?

В камине весело трещал огонь. Отблески пламени падали на темные волосы Роберта, красивые черты его лица, но он продолжал стоять неподвижно, непроизнося ни звука, лишь медленно качал головой. Что-то его тяготило.

Элизабет уронила покрывало и, шагнув к Роберту, положила руку ему на плечо. Роберт выпрямился и, сделав шаг назад, повернулся к ней. На лице его отразилась боль, которой она никогда раньше не видела.

– Да, леди, – хрипло выдохнул он наконец. – Все не так. Но я не знаю, как это исправить.

Элизабет застыла. Ей стало трудно дышать.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Элизабет, стараясь говорить спокойно.

– Я могу только молиться, чтобы Джон простил меня, но не могу больше притворяться, – негромко произнес Роберт.

Он глубоко вздохнул, с силой выдохнул и посмотрел прямо в глаза Элизабет.

– Я не тот человек, за которого ты меня принимаешь. Я не Роберт Кинкейд, четвертый граф Марстон. – На лице его появилось выражение душевной муки. – Я не твой муж.

Она не могла в это поверить и обхватила ладонями его голову. Однако Роберт не остановился. И он не остановится, подумала Элизабет, протянув руку, чтобы опереться на стул, стоявший возле маленького столика, на котором они обычно играли в мерелс после его возвращения домой. Святой Иисус…

Роберт судорожно сглотнул.

– Я – самозванец, – продолжил он. – Я послан в Данливи по приказу английского командира, чтобы проникнуть в замок, собрать информацию и подготовить дорогу для штурма, который должен состояться в ближайшую неделю или две.

– О мой Бог, – выдохнула наконец Элизабет.

Ее глаза округлились, к горлу подступила тошнота. Ее подозрения оказались не напрасными. Она прижала пальцы ко рту. То, что происходило, казалось ей мрачным, ужасным сном, от которого она никак не могла пробудиться.

– Я тебе не верю, – выдохнула она. – Я не могу… Это невозможно.

– Я говорю вам правду, леди, первый раз в моей презренной жизни, – твердо произнес Роберт. – Я прошу вас ради спасения одного человека, моего преданного друга, чья жизнь даже сейчас висит на волоске из-за этого гнусного плана, выслушать меня прежде, чем вы решите вызвать охрану или сделаете какой-либо другой поспешный шаг.

– Вызвать охрану? – тихо повторила Элизабет, в замешательстве глядя на него.

Она чувствовала себя ужасно, с трудом соображая оттого, что подозрения, которые так долго игнорировала, оправдались со столь пугающей ясностью. Каждый удар сердца в ее груди отзывался непереносимой болью.

– О мой Бог, – повторила она, отступая назад и протягивая руку за чем-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия.

Только сейчас она до конца поняла то, что ей сказал Роберт.

Все поплыло у нее перед глазами из-за горячих слез. Она с трудом сдержала рыдания. Увидев, как он приближается, она сделала несколько шагов назад с застывшим от горя лицом и подняла перед собой железные щипцы для камина.

– Прошу тебя, Элизабет, – негромко произнес он, протягивая к ней руку. – Клянусь, что не причиню тебе вреда. О Боже, леди, я не могу…

Его стремление сохранить самообладание, похоже, помогло ей прийти в себя. Она немного успокоилась. Посмотрев вниз, Элизабет увидела, что кулаки, с силой сжимавшие длинные металлические щипцы, побелели от напряжения.

– Стой на месте, – негромко произнесла она повелительным тоном. Ей повезло, что голос не выдал ее душевную муку и полное смятение чувств. – Я хочу знать, кто вы, если вы не Роберт Кинкейд. – Она вздернула подбородок и процедила сквозь сжатые зубы: – Если вы не мой муж.

Он ответил, пристально глядя на Элизабет:

– Мое имя сэр Александр д'Ашби. Я англичанин по рождению, бывший член внутреннего круга ордена тамплиеров. Был арестован во Франции и допрашивался по обвинению в ереси. Меня спасли от инквизиции братья-тамплиеры, среди которых был и сэр Джон де Клифтон, который в настоящее время содержится под стражей. Его сделали заложником, чтобы заставить меня подчиниться воле англичан в этом мерзком заговоре против вас и обитателей Данливи.

Элизабет медленно выдохнула. Святая мать Мария, он – лазутчик. Так это правда. И если бы он один…

– Я привел с собой двух человек, сэра Стивена Челтенхема и сэра Лукаса Дувра, которые участвуют в заговоре против вас, – произнес он, словно читая ее мысли. – Стивен покинул замок этим утром якобы для охоты, но на самом деле он отправился на встречу с Люком, который прячется после своего наказания с небольшой группой солдат в лесу к югу от замка. Обычно я в таких поездках сопровождаю Стивена, но на этот раз меня от этого освободили из-за сегодняшнего праздничного пира. – Он опустил глаза. – Люк тоже рыцарь-тамплиер. Он когда-то служил вместе со мной на Кипре. У нас плохие отношения, леди, и считаю своим долгом сказать, он очень опасен. Именно он должен возглавить армию англичан во время штурма Данливи. Будьте наготове.

После того как Элизабет осознала сказанное, ей в голову пришла пугающая мысль, от которой она затаила дыхание и чуть не упала – так ослабели ее колени.

– Значит, Роберт Кинкейд… – Она умолкла, судорожно сглотнув. – Настоящий Роберт Кинкейд мертв?

Александр помолчал, прежде чем ответить.

– Я не видел его мертвым, но захвативший меня английский граф утверждал, что именно по этой причине он нуждается в моем участии в его обмане.

Элизабет наконец опустилась на стул рядом со столиком, продолжая держать перед собой раскаленные щипцы. Печаль по Роберту была менее тяжелой, чем щемящая боль от того, что стоящий перед ней человек, пробудивший в ней столь сильные чувства, обманывал ее как последнюю дуру.

Она едва сдержала горький смех. Похоже, это становится главным принципом ее жизни: ей приходится мириться с тяжелой реальностью, оставив бесполезное ожидание исполнения желаний.

«Возможно, твое горе меньше из-за того, что ты давно привыкла к мысли о смерти Роберта, многих лет не получая от него ни весточки», – прошептал ей внутренний голос.

Этот голос был слаб, но она была целиком с ним согласна. Однако то, что она узнала, было слишком ошеломляющим. Тряхнув головой, чтобы избавиться от путаницы в мыслях, Элизабет пристально посмотрела на стоящего перед ней человека.

У Роберта – нет, у Александра, напомнила она себе – хватило совести, чтобы смутиться оттого, что он ей рассказал, хотя после всего, что произошло, ей не следует обольщаться. Он и свое смущение вполне мог изобразить.

Элизабет направила на него щипцы и требовательно спросила:

– Почему ты мне это говоришь сейчас, и откуда мне знать, что это не очередное притворство? Может, ты задумал что-нибудь против меня и моих людей?

Она с радостью заметила, что он поморщился. Но это лишь добавило боли в груди и сделало тяжелее рану, уже нанесенную ее сердцу.

– Я сказал тебе правду, потому что стал противен самому себе из-за этого обмана. – Он судорожно сглотнул, устремив на нее горящий взгляд. – Мои чувства к тебе были искренни, Элизабет. Я не притворялся.

Элизабет молчала, ждала, что еще он скажет.

– А то, что я лгал, – продолжал он хриплым от боли голосом, – объяснялось желанием оградить тебя оттого, что с тобой должно произойти, а также стремлением спасти моего друга Джона. – Александр пристально смотрел на нее, словно умоляя понять. – Леди, я прошу вас запереть Стивена в замке после его возвращения сегодня вечером. Его не будут ждать до новой встречи с Люком через четыре дня. Однако Джон заплатит высокую цену за мой провал, если Стивен спокойно выйдет из замка и сообщит о моем аресте Люку.

– Почему я должна тебе верить? Или вообще о чем-то беспокоиться? – помолчав, произнесла она и тут же поняла, что вопрос прозвучал холодно и, без сомнения, уязвит его.

Она действительно беспокоилась, гораздо больше, чем хотела в этом себе признаться.

На глаза Александра снова легли темные тени, но, кроме этого, в нем ничто не изменилось.

– Ты можешь поступать, как считаешь нужным. Не могу сказать, что бы я делал на твоем месте. Но тем не менее клянусь: все, что я сейчас сказал, является правдой. – Его горе и разочарование были почти осязаемы. – Элизабет, они грозили убить Джона, если я не выполню свою задачу в замке и не соберу информацию для проведения штурма Данливи. Я не могу позволить ему умереть из-за меня. Вот почему я прошу тебя сделать все, что в твоих силах, чтобы спасти Джона. – Полный раскаяния голос Александра стал тише, и почти шепотом он добавил: – Он ни в чем не виноват, его единственной ошибкой было то, что он привязался ко мне, как я к тебе.

Это утверждение вернуло ее боль, сделав ее еще острее. Чтобы скрыть, как сильно действуют на нее его слова, Элизабет покачала головой и горько рассмеялась:

– О, сэр, вы, должно быть, совершеннейший дурак, если полагаете, что я так легко поддалась на ваш обман.

– Нет, Элизабет, – помолчав, тихо ответил он. – Думаю, ты – отважная и великолепная женщина. Я недостоин тебя и не надеюсь, что ты станешь верить мне после того, что произошло. – Он судорожно сглотнул. – Но я хотел, чтобы ты узнала правду от меня. Хочешь верь, хочешь нет.

Элизабет не успела ответить. Из-за двери раздался негромкий голос:

– Миледи! Леди Элизабет, это Эдвин! Откройте, а то нам придется поднять шум и разбудить других гостей!

Александр не двинулся места, когда Элизабет поспешила к дери и подняла засов. Дверь распахнулась, и в комнату вошел начальник стражи Данливи в сопровождении полудюжины лучших воинов замка.

– Схватите его, – негромко произнес начальник стражи, ткнув пальцем в Александра.

Александр смотрел на Элизабет, когда стражники встали стеной между ними.

– Объясните свои действия, – потребовала Элизабет.

– Вам грозит опасность, миледи, – негромко произнес Эдвин. – Мы все здесь из-за этого человека. Он замыслил обман, заставив нас всех поверить, что он…

– Нет нужды вдаваться в подробности, Эдвин, – перебила Элизабет, жестом велев ему замолчать. – Я уже знаю степень опасности и обман, в котором он принимал участие, – спокойно произнесла она, кивнув в сторону Александра.

Управляющий молча переводил взгляд с нее на Александра и обратно, явно в замешательстве, а возможно, даже со страхом. Но Элизабет ему на помощь не пришла. В ее состоянии она не хотела снова слышать перечисление грехов Александра и переживать боль обмана. Это было невыносимо. Она бы просто рухнула без чувств.

А она не могла позволить себе подобной роскоши.

Она была леди Элизабет Селкерк, и у нее имелись обязанности перед своими подданными и перед владениями Данливи. Ей показалось смешным, что она снова чувствует на плечах старое, знакомое бремя. Боже, как она радовалась, что непосильный груз упал с ее плеч. Как надеялась разделить это бремя с человеком, который, как ей казалось, любил ее и которого она тоже любила. Это ее желание было одной из причин, по которой она так легко поверила в обман.

Но теперь все это в прошлом. Она узнала правду, и именно правда сейчас имела значение в определении того, что необходимо делать.

Выпрямившись и сжав челюсти, чтобы не выдать переполнявших ее эмоций, она устремила взгляд мимо Эдвина, мимо начальника гвардии и мимо его солдат… прямо в глаза сэра Александра д'Ашби. В этих глазах читалась такая же мука, какую испытывала она, и такая же стойкость, какую она пыталась проявить. Эта схожесть, а также еще тлеющие чувства – желание и эмоции, которыми, казалось, было заполнено пространство между ними, отозвались в ее израненном сердце острой болью.

– Этот человек уже признался, кем является на самом деле, сообщил масштабы заговора, который планируется против нас, – тихо произнесла Элизабет. Все еще глядя на Александра, она слегка приподняла брови. – Остается только решить, что мне следует делать.

Загрузка...