Глава 17

****




Нет ничего удивительного, что улицы старинного городка, помнящие еще копыта лошадей и деревянные колеса телег, продержались намного дольше, чем асфальт, пусть и очень хорошего качества. Не удивительно и то, что поколения и поколения людей, ходивших по этой брусчатке, словно так и остались в том веке, целомудренно отводя взгляды от коротеньких топиков туристок, оголяющих "тюнингованные" пупки и крамольных шортиков, не оставляющих ничего тайного, от жадных мужских взглядов.

И, уж совсем нет ничего удивительного, что теперь в этом городе жили существа, лишь отдаленно напоминающие людей.

Длинноухие и красноглазые, от которых шарахались в сторону самые спокойные лошади и предпочитали держаться подальше все кошачьи, не взирая на возраст, пол и окрас.

Старое притянуло древнее.

Зря, очень зря этот город построили на месте непонятного капища, используя красивые, красновато-розовые камни, напрасно с любовью выкладывали ими фундаменты, ставили вместо ступеней и церковных оград.

Те, кто чувствовал — спорили до хрипоты, поминая всуе всю божественную силу, призывая в свидетели ангелов и колотя себя кулаками в грудь.

А потом, все, разом, попали под спокойное очарование камней и жизнь замерла, потекла величественной равнинной рекой, лишь иногда ускоряясь на войны и революции, революции и войны.

Далиэль Кон-Элитарр, "Второй среди равных", Элль города, с прищуром рассматривал белые корабли, печально повесившие свои паруса, спустившие реи и расставленные вдоль набережной длинной нитью, уходящей к границам города. Башня местечковой церквушки, открытая соленым морским ветрам, крикам чаек и утреннему туману — самое привлекательное место. Отсюда можно наблюдать за кораблями, любуясь своим "Эллуватиранааллем", по палубам которого бегают Младшие, содержа его в образцовой чистоте и порядке; можно, развернув упругие крылья, броситься вниз, к таким хорошо знакомым камням, поймать их поток, что не доступен глупым людишкам и взмыть в небо, радуясь безбрежному небу и полету; можно, вот как сейчас, устроится на перилах и задуматься перед очередной говорильней, что всем им предстоит очень скоро.

Человеческий запас оказался катастрофически мал, слаб, не вкусен, так и норовя встать на ступеньку рядом с ними, любыми средствами, путями и неправдами.

Те, кто мог прокормить — держались, сколько могли. Остальных пришлось отдать Младшим, с надеждой, что среди этого сброда найдутся те, в чьей крови остались крохи волшебного дара, способного разбудить в звере, хоть нечто, похожее на человеческую суть. Младшие охотились, развлекались и, так и продолжали оставаться зверями, понимающими лишь боль, рык-окрик старших или удар палкой — Хозяев. Появились и те, кто норовил огрызнуться на удар, не принимая наказание.

Строптивцев собирали в дикие стаи и отпускали на вольные хлеба, отпуская в края, где из корма остались лишь птицы, да люди, чьей кровью брезговали все.

"Скоро, скоро туманы сменятся холодными белыми снежинками и придется вновь уводить корабль к теплому и ласковому солнышку, пережидая зиму." — Кон-Элитарр, "Второй среди равных", покрутил головой, разминая шею. — "А за это время, город вновь потеряет часть своего очарования, обвалившись и вымерзнув, полопавшись от перепада температур и будет погрызен полчищами крыс, от которых нет спасения ни на земле, ни в море, ни даже на чудесных островах, на которых нас совсем никто не ждал!"

Расправив свои крылья, вампир спикировал почти к самой брусчатке, ловко обогнув торчащую из стены железяку, на которой раньше висел-болтался уличный фонарь, разбитый еще в первой волне паники, да так и не починенный, за ненадобностью.

Хлопок крыльев и кровосос прочно стоит на ногах, погасив скорость падения за один взмах своих черных, призрачных, крыльев.

Внизу пахло намного хуже.

Канализация, это чертово изобретение человечества, само человечество пережила лишь на одно десятилетие, засорившись, полопавшись от морозов и просто заполнив отстойники, о существовании которых, простые смертные горожане и представления не имели, а те, кто представление имел — пошли на корм в первую очередь, в виде откупных от всего города.

Завезенные специалисты из других местностей лишь разводили руками, пожимали плечами и бухались на колени, подставляя горло под укус. Справиться с напастью так и не удалось, отдавая дома нечистотам, один за одним.

Чертыхнувшись, Далиэль направился в городскую ратушу, в свой кабинет, с окнами, выходящими на свинцовые волны залива и постоянным ветром, сдувающим омерзительные запахи гниющего города.

Радуясь, что Младшим дозволено перемещаться лишь по окраинным улочкам, не приближаясь к центральным ближе километра, кровосос устроился в своем кабинете, сделав перед этим три дела — предупредил молоденькую новообращенную дурочку, сидящую у него в приемной, что его ни для кого нет, потребовал легкий завтрак и щелкнул выключателем электрокамина, наполняя выстывшую за ночь комнату, благодатным теплом.

Проклятье Младших, о котором узнали, только оказавшись на новом месте, поставило крест на ожидаемые привилегии для всех. Электричество Младших не любило, сразу испаряясь в неизвестном направлении. Пара АЭС, так и приказала долго жить, заразив вошедший на их территорию выводок, лучевой болезнью и отключившись, по причине совершенно полной выработки стержней и таблеток. Ни миллиграмма радиоактивного вещества! Словно торопливые Младшие стянули на себя все, что только могло быть и сразу же превратились расползающиеся лужи протоплазмы, испускающие вокруг себя убивающие зиверты излучения.

Вместе со стуком в дверь, в кабинете появилось существо, над которым старый вампир был всегда рад позлорадствовать.

— Ангел, какая приятная встреча! — Далиэль Кон-Элитарр, демонстративно устроился удобнее в кресле, широко улыбаясь и облизывая кончики своих высунувшихся, острых клыков. — Давненько я вас не видел! Здоровы ли?

— Меня прислал Джаулин! — Сразу перешла к главному, ангел, недовольно дернув щекой. — Он просил напомнить, что проблема с радаром так и не решена…

— "Меня прислал Джаулин" — Вампир повертел фразу на кончике языка, как гурман, наблюдая из-за полуприкрытых глаз, за реакцией ангела. — Как это… Мило! Ангел на посылках у "исчадия ада". Поэтично, не правда ли?

— Я лишь выполняю договор. — Женщина с крыльями опустила голову, пряча глаза. — Между моим повелителем и вашим!

— Ну, вот уже и вы признали равенство своего Бога и нашего Мудрейшего. — Ехидный вампир никак не мог удержаться от шпильки той, что в прошлом заносчиво пообещала отрезать ему язык, при следующей встрече. — Еще не много и все ваши жалостливые лица, наконец-то приобретут вполне нормальное выражение, растеряв всю свою лицемерную скорбность и невинность.

— Я жду ответа. — Ангел подняла голову, напряженно уставившись в окно, за которым, вдоль набережной неслась толпа Младших, догоняющих очередную жертву, невесть каким ветром занесенную в этот проклятый город, построенный на костях и из камней, проклятья которых так и лежат тяжким грузом на всех, кто к ним прикоснулся.

— Вопрос будет решен в течение трех недель. — Кон-Элитарр "отлип" от спинки своего офисного кресла руководителя, подавшись вперед. — Передай Мудрейшему моё почтение и восхищение!

Ангел развернула серебристые крылья, свела их перед собой и исчезла в короткой вспышке, серебристых искрах и легком смерчике воздуха, занявшего ее место и разметавшего немногочисленные бумажки с письменного стола.

— Я подниму! — Новообращенная поставила поднос с завтраком на маленький столик, сбоку и грациозно присев, начала собирать упавшие документы. — Что-то еще?

— Свободна! — Рыкнул вампир, принюхиваясь к идущему от стола, запаху…

… Ангел это всегда ангел, с мечом он или с грустным образом, смотрящий на грешников или праведников — он ангел. Белые крылья, белые перья, белые одежды, не понятно как держащиеся на плечах, потому что крылья мешают, требуя свободы для полета. И перья, перья надо чистить, содержать в чистоте и смазывать тонким слоем жира, потому что летать приходится в любую погоду и плох тот ангел, чьи крылья висят мокрым мешком у него за спиной!

"Ложь порождает ложь. Трусость порождает трусость." — Ангел взмыла в синюшные небеса, окутываясь сиянием, которое никому больше не нужно. Те, кто рад был видеть сияющего ангела — совсем в других чертогах, а оставшиеся… Оставшиеся больше не поднимают глаза к небесам. Разве что, с проклятьями…

"Были серафимами, а стали… Почтальонами!" — Мир обернулся вокруг ее плеч, перенося из точки А в точку Б, быстрее, чем способна об этом подумать человеческая мысль, быстрее, чем может представить человеческая фантазия. "Неисповедимые пути" вполне могли стать уже человеческими, выпуская на волю, давая виду хомо сапиенс шанс на развитие, новые открытия и свершения. И старушка земля, заодно бы отдохнула от такого количества человеков, постоянно спорящих о том, чему не имеют ни малейшего понятия.

Ее старый приятель, уже давно отошедший от дел, неоднократно хвастался своим подопечным, делающим успехи на поприще математики и физики.

"Еще шаг" — говорил он. — "И человек станет прозревшим!"

"Не судьба!" — Женщина проглотила свою собственную слезу, прощаясь с любимым, отказавшимся впрягаться в ярмо лжи.

Короткий миг путешествия, который можно растянуть в столетия или отринуть, обычным взмахом ресниц. Сейчас, в этом междумирье хотел оказаться каждый ангел, не взирая на регалии, длину крыльев или яркость нимба. Только здесь, в серебристом свете облаков и блеске голубого, словно свежевымытого, неба, можно было замереть, признаваясь самим себе в собственной слепоте, немочи, страхе и страшной правде.

Ангел никогда не свободен.

Ангел лишь жалкий раб, лишенный даже той малости, что есть у человека.

Были шагнувшие за эту черту, срывая с себя осточертевший нимб и отрицая приказы, ниспосланные выше. Очень мало их было. И очень редко кто слышал их слова, идущие из глубины души.

Все перекрывал слоноподобный, трубный вопль очередного божества, занявшего верхушку кормовой базы и испуганно карающего любого, кто начинал мыслить самостоятельно.

Теперь все ангелы мыслят сами, но что толку… Нимб, показатель рабской натуры, доказательство глупости целого вида, больше снять нельзя.

Можно только позволить себе прошептать правду, и только здесь, в междумирье, куда не вхожи боги всех мастей и размеров.

Можно даже поплакать, проклиная свою судьбу и сетуя на несправедливость.

Бог начал свой путь со лжи.

А расплачиваются те, кто в него верил!

Междумирье, сжалось, выбрасывая ангела в реальность, в которой ее поджидал новый Хозяин — Джаулин. "Мудрейший". Помнящий еще исход из Гаваней, больше похожий на бегство.

— Тарретта… — Тень Мудрейшего накрыла ангела, заставив вздрогнуть всем телом. — Я жду.

— Кон-Элитарр обещал исправить ситуацию в течение трех недель! — Женщина замерла, припав на одно колено и не смея поднять взгляда.

Джаулин не бог.

И междумирье, тайная тропа ангелов, их отдушина, отрада и покой души, для него совершенно не новость. Он и сам там бывал неоднократно, неторопливо шагая по зеленым полям и любуясь небом и облаками. Это богам путь сюда заказан. Только здесь они так же смертны и слабы, как один муравей поднявший лапку на человека.

Быть может, это очередная шутка Творца Всего Сущего, напоминание, что боги всего-лишь управители реальностями, без единого шанса на развитие. Замороженные на века, пока не придет их паства и рассыпающиеся в прах, когда от паствы остаются лишь тени. Все бытие богов — жадное поглощение человеческих молитв, человеческих душ и игра с их талантами.

Богам Творить не дано, хоть они и пытаются доказать обратное.

— Натворить он может. — Качнул головой-тенью, Джаулин, подтверждая мятежные мысли Тарретты, все так-же разглядывающей мозаику у себя под ногами. — Можешь идти…

Крылья за спиной ангела враз померкли и исчезли, заставляя коленопреклоненную фигурку, уменьшившуюся в размерах, лишь скрежетать зубами — вот и еще напоминание, что ангел — раб.

И крылья у него — взаймы.

Оттого и держится одежда на плечах, оттого и перья надо смазывать вручную, каждый раз, жиром.

Раб достоин полета лишь по нужде господина! В остальное время — ножками, ножками, топайте!

Ангел со склоненной головой… Еще не давно — красота целого мира в одном только взгляде, повороте головы, выражении лица и искрах глаз.

Встав с колена, она развернулась и покинула богатый зал, что когда-то, давным-давно, считался самым святым местом на Земле.

Сила Джаулина вырвала его из каменного мешка храма и перенесла сюда, на ту гору, с которой открывался поразительный вид на раскинувшийся у ее подножия город.

Город, теперь лежащий в развалинах.

Лишь дикие звери рыскали по нему в поисках пропитания.

Покой Мудрейшего никто не осмеливался нарушать.

Уходя, Джаэллинэлин был подобен путеводной звезде, для своего народа.

Вернувшись, Джаулин стал подобен богу, но не захотел становиться богом — ограничения, наложенные Творцом на этих "приживалок", раздражали его больше, чем глупость Младших, спешащих перегрызть глотки всем, до кого дотянутся их острые клыки.

Дождавшись, когда ангел покинет зал, Тень качнулась и проплыла по украшенному мозаикой полу, в сторону дальней стены, неказисто-серой, словно без единого следа прикосновения человеческих рук, что могли бы ее привести к виду, соответствующему этому залу.

Тень легла на стену и через миг, из тени на стене, вышло два существа.

Человек и Вампир, мирно беседующие в полголоса…

… У "ковра-самолета", при всей его многомерности, реальность не сходилась. Зомбяк, здоровенный утопленник, обработанный странной сывороткой, показывал просто чудеса, демонстрируя острый ум, чувство юмора, чистоплотность и твердо держа данное слово!

Это куда мир катится?!

А оборотень, существо столь же старое, как и мудрое — всего-навсего молодой щенок, лишь недавно обретший вторую ипостась и даже не подозревающий, что у его предков таких ипостасей было десятками, на все случаи жизни!

Данные, преподносимые жизнью, анализу не поддавались, так и норовя встать в позу и погрозить пальчиком его рассудку, расходясь со здравым смыслом по всем позициям.

Будь у "Кокона…" пальцы, сидел бы он сейчас, загибая их, один за другим, чтобы проверить правильность ощущений и их реальную значимость для своего владельца.

На короткое время, когда хозяину угрожала опасность, "ковер-самолет" собрал раскиданную по мерностям вариантность и, словно сетью, опутал его ею, защищая от нападения.

Пострадали все, словно в насмешку над теорией вероятности.

И теперь, новое в поведении зомбака… То самое новое, что было хорошо знакомо "кокону…" по его создателю! Понимание…

Простое и необъяснимое понимание причинно-следственных связей, скрытых человеческой сущностью, засыпанное камнями отношений, обид и житейского опыта, так часто мешающего разглядеть в сидящем напротив враге — лучшего друга! В плачущей женщине разглядеть предательницу, убивающую все, к чему она прикоснется. А в ребенке — маленькую искру, так нужную для всей семьи, чтобы остаться семьей.

Когда владелец вновь достал "кокон…", готовясь к отлету, зомбак копал могилу на лысом холме, уходящем своим склоном в океан. Копал один, размахивая тяжелым кайлом и выкидывая землю наружу деревянной лопатой, блестя потной спиной и закусив губу.

Оставшийся в живых оборотень, лежал поодаль, словно охраняя работающего… Человека?!

Впервые "ковер-самолет" признался себе, что зомбак, все же ближе к людям, чем те, кто владел "коконом…" все эти годы, до появления Аркана.

Сделав облет вокруг острова, Бен помог опустить в могилу, завернутое в белую простыню тело полковника Бейтли и даже прочел короткую молитву, стоя у ее края.

Минул день, наполняясь музыкой ветра и дождевых капель, барабанящих по крыше их дома.

Сезон дождей, стучащих по крыше, размывающих дороги, собирающих дань с тех неудачников, что судьба вывела в дорогу в это время.

Покоясь во внутреннем кармане, застегнутом на пуговицу, "ковер-самолет" то менял мерности, играя сам с собой в замудренные игры, перед которыми пространственные шахматы — лишь детская головоломка-лабиринт, то собирал себя в максимально возможное, единое целое, прислушиваясь к негромкому разговору, ведущемуся за столом…

… Прибывшие корабли не стреляли из пушек, приветствуя долгожданный берег.

Они лишь спустили свои паруса и спустили на воду несколько маленьких шлюпок, которые, без единого следа весел или винтов, высунули свои носы из воды и устремились к берегу, оставляя за собой расходящиеся треугольники пенных следов.

Человечество замерло, приникнув к телевизорам, смартфонам, планшетам и приемникам, не веря в чудо происходящего: вернулись эльфы!

Мнущиеся на причалах "государственные люди", поправляли галстуки и растерянно решали меду собой самые простые вопросы, никому в голову, до этого момента, так и не приходившие: на каком языке разговаривать?

Уже тянулись вереницы знатоков эльфийских наречий, надувавших щеки и готовившихся стать единственными, со времен превеликого, триждывеликого, Толкиена, знатоками языка и переводчиками. Суетились филологи и психологи, физиологи потирали руки, в надежде познать тонкости эльфийского организма, а биологи готовили посуду для анализов, мечтая прикоснуться к острым ушам эльфиек.

Вышедшие на берег остроухие, приняли дары и рассмеялись, услышав потуги "эльфоговорящих", наперебой несущих полную чушь.

Вытерев уголком платка выступившие слезы, один из прибывших поднял правую руку, останавливая болтологов всех мастей и диалектов.

Поднял, а затем опустил.

Началась эпоха вернувшихся эльфов…

Мир пребывал в эйфории целую неделю, а потом — вышла замуж очередная порнозвезда суперсериала, полетел в космос и не долетел до орбиты очередной корабль, анонсировали новую линейку смартфонов от узкоглазого производителя и их вечно пьяных коллег-конкурентов, уже дважды едва не пролюбивших собственную, вполне серьезную и, надо сказать очень любимую многими, марку.

Мир вошел в свою колею и, никто и не заметил одного простого вопроса, озвученного по прибытии на берег, одним из эльфов.

Простой вопрос: "Давно не было чудес?"

И ответ, поставивший человечество на уровень откармливаемых животных: "Давно!"

Где нет чудес — там нет и веры.

Корабли все прибывали и прибывали, высаживая своих пассажиров на все берега, всех континентов. Человечество быстро привыкло к остроухим, шныряющим по своим делам, улыбчивым и вечно не выспавшимся, если судить по воспаленным глазам и длинным зевкам, которые они прикрывали своими тонкими, изящными, ладонями.

Первый шум подняли ирландцы, заметив особую странность — а где эльфийки?

Присоединились шведы, заинтересовались арабы. Мир на целые сутки замер, решая такой сложный вопрос: Неужели на кораблях одни п….?!

А на следующее утро мир увидел эльфиек, тонких, божественно прекрасных, с высокими прическами и драгоценными камнями, слепящими на рассветном солнце.

А еще — Младших, их сопровождавших.

Дальше — только тьма и резня.

Мир разом лишился связи, электричества и глав своих государств.

Авиаудары, проведенные в спешном порядке, проредили огромную часть местных жителей многих прибрежных городов, не став фатальными для существ, чье второе я — туман, который, сколько ты не распарывай, взрывай, раздувай, все едино соберется вместе, обращаясь в зубастое чудовище с красными глазами.

На следующие сутки в воздух самолеты уже не поднялись.

Отсутствие правительств, спасло человечество от ядерного удара, хотя горячие головы были и предложения сыпались, как из рога изобилия.

Война эльфов, против человечества длилась всего пять дней.

Технология вплотную подошла к подобию магии, но магией не стала и чудесные мечи, выкашивающие под корень элитные части спецназа; огненные шары, сжигающие танки вместе с их экипажами; ледяные стрелы, "снимающие" с небес самолеты и вертолеты — стали полной неожиданностью для толстожопых генералов, привычно гнавших на убой верные части, в надежде совладать с "всего-то" тридцатью миллионами остроухих "тварей", высадившихся на все континенты.

Полыхали города, из которых не успели эвакуировать жителей, горели леса, затягивая дымом все, на сотни километров вокруг, пряча от объективов спутников страшные подробности очередных героических приказов из генштабов, убивающих обычных людей.

Под шумок, некоторые государства обменялись ракетными ударами, разрешая старинные споры и вражду, тянущуюся десятилетиями.

Подл человек в сути своей, ибо, каково божество, таково и его создание, а значит — верно и обратное!

Сперва, молитвы летели к небесам отовсюду, следом, в небеса полетели проклятья.

Эльфам пришлось разнимать братские народы, вцепившиеся друг другу в чубы, как хозяин разводит в разные стороны бодающихся баранов, стремясь сохранить поголовье.

Пять дней свистел "кнут", оставляя после себя кровь, разрушения и вереницы людских толп, пытающиеся сбежать, раствориться в сельской местности, укрыться в лесах или уплыть на острова, где можно засесть в круговую оборону и ждать помощи от…

"А, от кого, собственно ждать?" — Мысль в головы не приходила, "сдутая" ужасом понимания. Понимания того, что катастрофы лучше всего смотреть на большом экране, с кока-колой и попкорном, а не быть их непосредственным участником.

Те, кто поумнее, поняли и еще кое-что…

Время героев, спасающих человечество, вышло. И теперь — каждый сам за себя, за свою семью.

"Кнут" еще раз просвистел, пройдясь по спинам особо тупых, оставляя кровавые полосы, вырывая куски мяса и загоняя в стойло.

Свернув "кнут" и убрав его за спину, эльфы явили миру вторую часть древнего правила — "пряник"!

Бессмертие!

Бессмертие в обмен на повиновение, на 250 миллилитров крови в две недели!

Такой пустяк, мелочь, а мозги вынес быстрее, чем пуля сорок пятого калибра!

Что с того, что нет больше семи миллиардов жителей?

Что с того, что города-миллионники стоят в руинах и восстанавливать их никто и не собирается?

Бессмертие — вот оно, рядом, только руку протяни!

Человечество замерло, затем заворочалось, словно медведь в берлоге, а затем вновь заснуло, поверив в пряник…

… Остров молчал, омываемый дождем, обдуваемый ветром, с остановившимся "лопухом" радара, по перекладинам которого привычно стекали капли влаги, собираясь в длинные струйки и падающие на покатый горб бетонной крыши.

Отгорел чадный костер, вознося к небесам души тех, кто пал в бою, прозвучала молитва по их врагу, упокоившемуся в глубокой могиле с простым деревянным крестом в изголовии.

Тьма, разрезаемая вспышками длинных, ветвистых молний, сверкающих где-то далеко от самого острова, прятала в себе все, что просилось спрятаться.

Спали птицы, притаившиеся в темноте и засунувшие голову под крыло, дрых изрядно прореженный выводок домашних свиней, удравших давным-давно из прохудившихся свинарников и теперь постепенно становящихся дикими, но остающихся все такими же, вкусными.

Черная проплешина, оставленная погребальным костром, на который люди истратили почти весь запас своих сухих дров, сиротливо размывалась, разнося по мокрому лесу черные потоки воды, наполненные частичками древесного угля, грязи и праха тех, кто сделал последний прыжок.

Такое остров уже видел.

Давно.

Столетия назад, когда неведомая раса пристала к его берегу и долго пережидала сезон дождей, перемежающийся падающими с неба камнями, раскаленными и злыми, вспарывающими землю так глубоко, что будь у нее возможность, она бы кричала от боли!

Тот мир, молодой и полный сил, трясло, остров заливало тяжелыми волнами, перекатывающимися от краев к центру, а затем обратно, стягивая в воды разъяренного океана обломки деревьев, грязь и тела тех, кто оказался на пути стихии. Кто оказался слаб, чтобы удержаться. Кто оказался глуп, чтобы не забраться повыше. Кто оказался слишком одинок, чтобы ему оказали помощь.

Раса потеряла свои корабли, проклиная тот момент, когда пристали к такому, показавшемуся уютным, берегу.

Раса теряла людей и вещи, но не теряла надежду, стиснув зубы и крепко держась за руки.

Кто отпустил — тот погиб. Кто потерял — тот погиб. Кто разжал рот — захлебнулся и так же — сгинул в водовороте.

Не веря своим глазам, раса встретила первый вечер без дождя.

Любуясь закатом, стояли они на песчаном берегу, плача и прижимаясь друг к дружке.

Остров ощущал стоящих на нем людей единым целым, с бьющимися в унисон, сердцами.

Потом был большой костер, уносящий к небесам черный дым, напоенных влагой деревьев и прах тех, кому выжить не посчастливилось.

Остров не помнил, как исчезли с его поверхности эти люди. Остров не знал, как они называли себя.

Только вернувшаяся тишина, под своды его свежевыросшего леса, дремотно навевала странные образы, полные тех, кто боролся до победного конца, не сдаваясь и помогая стоящим рядом.

Мир вновь и вновь трясло, мимо проплывали корабли и, спуская лодки, приставали к его берегу, наполняя людским шумом и дымными клубами, из которых вылетали искры и убивали животных, которых тут же тащили на берег, сноровисто свежевали, жарили на больших кострах и снова пускали в ход свои громыхочущие дымы, оставляя на белом песке кровавые пятна тех, что называли себя разумными.

Остров лишь удивленно изучал деревянные корабли, сравнивая их с кораблями первых, и восхищался отвагой нынешних мореплавателей, бороздящих волны на таких тяжелых кусках дерева.

Корабли менялись и вот, серебристая птица с вечно выпрямленными крыльями и огромными лапами, опустилась на воду его залива, выпустила из своего чрева людей, споро доплывших до берега на черной лодке, смешно прыгающей на волнах и улетела, оставив после себя лишь неприятный запах в клубах синего дыма. Люди на берегу разбили лагерь и разбежались по всему острову, что-то решительно зарисовывая на клочках бумаги и постоянно спеша, словно весь мир должен был вот-вот взорваться, и оставалось совсем мало времени.

Теперь уже и следа не осталось от их присутствия…

Ветер и дождь смыли следы того маленького лагеря, смыли так же, как смоют и следы этой большой базы, и еще сотни следов, оставленных грубым человеком…

Остров вздохнул и слегка размял плечи, сбрасывая накопившееся напряжение и пугая людишек.

Мир меняется…

Загрузка...