Глава 51

****




Не каждому из нас дано наблюдать, как рушится плотина. Сперва — тонкий ручеек, потом струйка, и, вот — полетели во все стороны тонны и тонны армированного бетона, неспособные более удержать напор воды, рвущейся вниз, к беззащитному городу, вдоль извилистого каньона, все ускоряясь и ширясь, снося тяжелые мосты и смывая портовые краны. Когда-то, очень и очень давно, в стенах речного ущелья прятались заряды взрывчатки, призванные спасти город, если уж ни прибрежную его часть, так хотя бы центр.

Не осталось тех, кто смог бы повернуть ключ. Да и от самих зарядов, остались лишь дырки — домовитые потомки старательно, аккуратно и, затаив дыхание, вытащили их и приспособили совсем к другому делу, нежели спасение. Совсем к другому.

Я стаял на склоне холма.

Вода уходила в пролом плотины пенным потоком, водопадом на сорок метров и ревом взлетающего истребителя. Или сразу десятка, если сделать пару шагов в сторону.

Странное место мне досталось для наблюдения — вниз уходят неудобные бетонные ступени, слишком высокие для обычного человека, скользкие, без перил, да еще и разрушенные, не доходящие до асфальтового полотна дороги.

На короткий миг в проломе застряла старая баржа, непонятным чудом держащаяся на поверхности, а затем, вода смяла ее, вбила в пролом, заодно расширяя его и вытолкнула наружу.

Скрежет и громкое "плюх"!

Я поежился, представляя себе, что сейчас творится на улицах города.

С центром можно попрощаться. С окраинами — попрощаемся чуть позже.

Белые мухи, кружащие в вечном танце ветра и низкой облачности, ложились мне на плечи, на капюшон, надвинутый по самый нос, на рюкзак.

Белое безмолвие в двух шагах от рева катастрофы.

Предел человеческого восприятия.

Белая пена, взлетающая к серым небесам, с которых сыпется белый снег. И черная вода.

Черно-белое кино, с оттенками серого и серебристого.

Портал вывел меня на вершину горы, рядом с распиленными останками металлической антенны, скорее всего, сотовой связи и обычным вагончиком, в котором, по идее, должно было находится нехитрое оборудование и обычный инструмент техника-наладчика. Вагончик сгнил, инструмент растащили, антенну — спилили!

"Шок" — это по-нашему!"

Стоило мне спустится ниже, как земля больно стукнула под колени, норовя уйти в сторону, а еще лучше завалить на бок, опрокинуть и прокатить вниз по склону, по блестящим камням, острым даже на вид.

Толчок, совсем слабый, по сравнению с теми, что я уже ощущал на своей шкуре, заставил меня резко присесть, "играя" центром тяжести и схватиться за холодный, слоистый камень.

Два удара сердца и земля вновь взбрыкнула и успокоилась.

А потом пришел звук…

Без человека, без его рук и горячего сердца, без его жадного до знания разума, чудес не происходит. Пирамиды, потеряв своих хозяев, превратились лишь в место паломничества ротозеев, осыпаются и растаскиваются на сувениры, охраняясь законом.

Пока идет снег — совсем не холодно. Или это мне жарко от картины, что я вижу собственными глазами?

И осознания того факта, что мир не стоит на месте, разрушая города, унося человеческие жизни и стирая границы государств, что недавно собачились, а еще пару лет назад — лобызались и клялись друг другу в вечной любви и поддержке до гроба.

"Смерть бывает яркой. Легкой. Пустой и наполненной до самых краев, приносимой жертвой во имя хоть чего-нибудь. А бывает — просто смертью. Сменой одного типа восприятия, на другую реальность…"

Вспомнившиеся слова из старой книги, прочитанной в детстве, под одеялом, с фонариком…

Стоит ли мне сейчас торчать здесь, морозить нос и пялиться на водопад?

Едва уловимый шорох за моей спиной подтвердил мысль — не стоит.

Поправив висящий на спине рюкзак, развернулся и вошел в розовый портал, осточертевший мне уже, хуже самой горькой редьки, хуже вечно пьяного соседа, хуже дебила-автолюбителя, что паркует свою машину под окнами, загораживая проход к подъезду и каждое утро, в 4-е часа, заводящий своего дохлого коня, на "погреться". И плевать, что выхлопные газы травят соседей, что этой ночью с трудом увезли в больницу инфарктника — его машина под жопой. Его смартфон заряжен. Его разум — девственно чист…

А мой?

Отчего, каждый мой выход из него, словно страничка, ждущая моего решения. Перелистну я ее или останусь, дописывая свои собственные строки.

Вновь выход и вновь — бушующая вода.

Шторм.

Вновь брызги, вновь пена на волнах, только теперь эту пену срывает ветер… Облака и серебристо-мертвое пятно луны.

Под ногами скала.

А напротив — огромное окно, висящее в пустоте.

Мягкий свет живого огня и две фигуры-тени, о чем-то беседующие или просто молчащие о своем…

Хочу туда?

Нет. Вот от горячего глинтвейна, я бы не отказался. Только в термосе, здесь и сейчас. А не в странной комнате, с замершими, словно восковыми, фигурами.

Снова и снова, разворот и розовый тоннель.

Я ищу ту дверь, в мир дворцов и карет…

А ее все нет…

Снова даю себе слово, что следующий мир станет последним, больше я и шагу не сделаю по розовым внутренностям, швыряющим меня из точки "А" в точку "Ю", без смысла и толка. По крайней мере, я их не вижу.

Помахав рукой зашторенному окну, до которого я не допрыгну даже с шестом, возвращаюсь в тоннель портала.

Я что-то ищу?

Или меня тычут носом в события, как слепого и глупого, кутенка.

В этот раз идти пришлось совсем не далеко — буквально два десятка шагов отделяли меня от выхода в очередное неизвестное и непонятное.

А еще — хлюпающее от льющейся крови.

Волчье тело завалилось на бок, прямо на моих глазах.

Волчица, серой тенью метнулась прочь, собирая остатки стаи глухим рычанием.

На лысой верхушке высокой скалы — человеческая фигура.

"Блин! Детская!" — Поправляю себя и срываюсь с места — волки, точнее — Младшие, совсем скоро соберутся силами и вернутся, завершая начатое.

А вот, хрен им, а не Володю Шарапова!

В "Когте" два десятка патронов. Два ножа, да и у пацана, как я посмотрю, есть чем выпустить кишки. Значит — будем жить!

— Малой! Давай вниз!

— Лучше вы — наверх…

А ведь прав малой, не отнимешь. Пока мы знакомиться будем, много чего произойти может, так что уж лучше сверху посидеть, далеко поглядеть, как это делала незабвенная девочка Маша, медведя обманувшая, объевшая, на нем еще и прокатившаяся до дедушки с бабушкой.

За пару мгновений забираюсь наверх и замираю — копье почти уткнулось в грудь, а детские глаза… Не детские глаза на детском, пока еще, лице.

— Откуда будешь? — Голос наглый, руки не дрожат и лишь глаза, все-таки выдают маленького человечка.

Ему страшно.

— Сейчас — с Иртыша. — Я осторожно усаживаюсь на камень, давая понять, что все понимаю и резких движений делать не буду.

— Врешь! — Копье замерло, почти касаясь моего левого глаза. — От тебя соленой водой пахнет и снегом.

Я пожимаю плечами, мол, думай, что хочешь.

— Зовут, как? — Хамоватый молодой человек делает легкий шаг назад. — Ну!

— Не нукай… — Ответ, вбитый в подкорку десятилетиями общения с себе подобными, сказывается. — Не запряг!

Осторожно снимаю рюкзак и вытаскиваю из него сверток с едой.

Сколько я уже миров "пробежался"? Семь? Или восемь?

А жрать только сейчас захотелось. Да причем так, словно я суток трое по лесу бежал, без остановки.

В свертке оказался хлеб, пара кусков мяса и странные печеньки, по запаху вроде с ванилином и корицей, но с ошеломительно-зеленым цветом, на изломе.

Честно разделив продукты на пополам, жестом предложил устраиваться и угощаться, а сам, принялся осматриваться по сторонам.

Безголовая волчья тушка на возвышении слева. Три мохнатых тела и еще одно, видимо отползшее в сторону, да и околевшее — а ведь пацан совсем не плохо так повоевал. Причем, ясно видно, что воевал именно он — в округе, кроме него и меня ни единой живой души. А тушки — только Младших.

Не вовремя вампирские выкормыши вырвались на волю. Не за тем погнались. И теперь украшают осенний пейзаж своими серыми шкурами, вывалившимися внутренностями, да алой кровью, быстро темнеющей на желтой, степной траве. Жесткой и привычно пахнущей безграничным раздольем.

Словно домой вернулся.

— Ик! А, запить, ничего нет? — Мальчишка раскатисто рыгнул, расплываясь в довольной ухмылке сытого человека, совершенно уверенного, что вот теперь-то дела точно пошли на лад.

Пришлось снимать с пояса флягу, ту самую, в которой эльфы держали свою, так сгубившую их, настойку. Теперь в ней плескалась холодная вода, набранная мной на третьем выходе, там, где в синее небо рвался на своих перепончатых крыльях, золотистый дракон, вылупившийся из синего пузыря.

— Холодная, с-с-с-с-с… — Пацан уставился на меня, решая для себя сложную задачу — мат или не мат? — Собака… Уф-ф-ф…

— Наелся? — Я вертел в руках "зеленую" печеньку. — Меня Олег зовут…

Вечно у меня все на "заднем уме держится"! Нормальные люди здороваются, представляются, и только потом, хлеб-соль делят!

— Гуим. — Мальчишка зевнул, напоминая, что жизнь наша война.

Имя, знакомое по такому давнему прошлому, заставило убрать печеньку и напрячь мозги.

Что именно я помнил о своем крестном?

Ничего, кроме имени. А, и еще он, вроде, охотник. Или ученик сакрасса?

Нет, не помню.

— До вечера успеем до реки добраться. — Гуим подставил осеннему солнышку свое лицо, щурясь и радуясь мигу покоя. — А здесь, сожрут нас, укурки мохнатые. Уснем, а проснемся у них в пузе!

— Вот и давай спускаться, — согласился я, укладывая остатки продуктов в рюкзак. — А почему — "укурки", Гуим?

Пока я возился, пацан успел отлить с высоты камня, заправиться и спуститься вниз, все так же сторожко крутя головой и прислушиваясь к шуму поднявшегося ветра.

— Почему "укурки"? — Я спустился и встал рядом, сравнивая давнего своего "крестного", седого и в очках-консервах и этого молодого пацана.

Ничего общего, вроде бы… Может, я ошибся и это совсем другой Гуим? Мало ли Гуимов на свете?!

— Так они людьми становятся, стоит им нюхнуть можжевелого дыму. Дед сказал, у них, в звериной шкуре что-то разлаживается, и они стараются от нее избавиться. Больно им, вроде как. — Пацан, неторопливо прошел к лежащей троице Младших и так же неторопливо, по-хозяйски, отпилил им хвосты. — Если ножи в можжевеловом отваре закалять, раны у них не срастаются, а если макового добавить, так они и вовсе, как вареные становятся, с первого пореза. Дед троих в доме держал, неделю людьми, сутки — волками, так они даже говорить научились, представляешь?! Сдохли только быстро. Дед сказал, что надо было по три дня держать, тогда бы хоть и медленнее, да вернее было.

Волчьи хвосты Гуим привязал попарно к своему витому из кожи поясу, подальше за спину и теперь топал в сторону закатывающегося солнца, рассказывая обо всем на свете. Надо было только вовремя кивать головой, поддакивать, недоверчиво хмыкать и молчать.

Однозначно — тот самый Гуим и есть!

— А здесь как очутился? Да еще и один? — Я прервал поток восхвалений деда, уж такого разэтакого, что во мне начал расти комплекс неполноценности! — На разведку ходил?

— Не-е-е-е… — Пацан переложил копье с левого плеча на правое и шмыгнул носом. — Мамка меня к сестре отправила, в город. А у той, своих пятеро мал-мала меньше, кровь каждый месяц сдает, да еще и… Спит долго. Тепла дождался, взял руки в ноги, да и домой пошел.

Ох, хитрил пацан…

И спала она долго, и тепла он дождался, и пятеро по лавкам…

Сказочник, одним словом! Гуим Сергеевич Пушкин, блин!

— Не веришь? — Мальчишка дождался моего кивка и вздохнул. — Дед тоже всегда говорит, что я врать не умею. Пока говорю — складно, а как рот закрою, да задумаюсь, фигня получается, а не вранье!

— А ты не ври. — От всего сердца посоветовал я, зная за собой точно такую же проблему. — Просто, о нужном — помолчи, а о ненужном — расскажи. Вот, пока ты про "укурков" рассказывал, все отлично было!

— Про "укурков" я и не врал! — Копье вновь бабочкой перепорхнуло с плеча на плечо. — Придем к деду, он подтвердит!

— Верю я, верю! — Я вдохнул полной грудью осенний, степной воздух, наполненный запахом приближающегося дождя, сухих метелок ковыля и ломких веточек тысячелистника.

— Быстро топаем. — Мальчишка ткнул пальцем в темнеющую полоску уже не такого и далекого, леса. — Надо только чуть правее взять — там овраг будет, надо обойти сейчас. Да и мало ли кто, в нем притариться может. Лихих людей, пуще дикого зверя…

Судя по изменившемуся голосу, Гуим повторял присловье своего деда.

Умный у него дед, только вот отчего внучка так далеко услал? И цела ли деревня?

Я легко переставлял ноги, радуясь наконец-то сброшенному весу, приближающемуся лесу и тому, что у меня впереди.

Еще бы Аркана встретить, так и вовсе было бы здорово!

Уж мы с ним, на две больных головы-то, ух, чего понапридумывали бы!

Кажется, моя плотоядная улыбка, наполненная самыми светлыми и бурными эмоциями, напугала ребенка: Гуим стал чаще забегать вперед, делая вид, что проверяет дорогу.

Хотя, может быть, так и было — паранойя, это то самое чувство, которое всегда со мной. Оно ослабевает, когда рядом Бен. Или вот, в том измерении, рядом с Диной, оно тоже сладко дремало, даже не пытаясь открыть глаз и побеспокоить своего владельца.

— Олег. — Тихонько окликнул меня мой проводник-крестный. — Смотри…

Зеркальная гладь реки, спокойной, величавой, неспешной и…

Десятки людей, пестрым табором устроившиеся на ее берегу, растянутые на сушку, сети, дым коптилен и просто костры, на которых стояли, исходя паром, булькая и брызгая, закопченные котлы, наполненные кипящим варевом. Голые, загорелые торсы, крепкие, подтянутые, гибкие, словно вымоченные в бесконечной реке, дарующей силы и долголетие.

— Твои?

— Вдоль реки — все мои! — Гуим счастливо рассмеялся. — Не "мои" у реки не выживают!

— Уши драть будут? — Я углядел-таки, что совсем не просто так, безохранно, расположились рыбаки и радуются жизни, позабыв обо всем на свете. Пара охранников пряталась в степной траве, изображая из себя поросшие ковылем холмики, еще четверо — выглядывали из оврага и, тут можно было и не гадать — в лесочке, к которому мы так стремились, тоже было совсем не пусто.

— Не боись! Ты со мной! — Успокоил меня мальчишка и шмыгнул носом. — Скоро дома буду…

"Ну, хоть кто-то дом нашел…" — Я радовался за пацана и пытался понять, отчего так пусто на душе у меня самого.

Круг замкнулся.

Розовый портал больше не прячется за спиной, готовясь выпрыгнуть по первому требованию и переместить меня туда, куда я даже представления не имею. И, впереди, целая река… И веселые люди, занятые… Занятые выживанием, если уж совсем честно.

— Ты чего встал? Или страшно? — Гуим удивленно воткнул свое копье в землю и повертел пальцем у виска. — Так свои же все! Люди! Вместе-то легче!

Я слушал пацана и не слышал его, наблюдая, как подкрадываются к нам два "холмика". И как, отчего-то, совершенно мне не хочется в эту ошеломительную, дружную, рыбацкую семью. И счастья, "простого и человеческого", я тоже не хочу, тем более — даром.

С легким шорохом, за моей спиной развернулся хорошо знакомый портал, блеснув розовым отсветом в глазах Гуима.

— Беги, малой! — Я сделал осторожный шаг назад, готовясь к любым неприятностям со стороны "рыбачков". — Еще увидимся, чесслово.

Я подмигнул и, помахав рукой, сделал еще один шаг назад, давая понять наблюдателям, что ухожу. Степенно и неторопливо, а не сматываюсь в ужасе, от нарисовывающейся картинки моего светлого будущего.

— Олег! — Мальчишка совершенно точно не знал, что сейчас говорить ничего не надо и судорожно искал слова, надеясь то ли остановить меня, то ли — попрощаться от всей души.

— Гуим! — Я широко улыбнулся. — Вот, каким ты будешь рыбаком — я не знаю, а вот Охотником — ты будешь просто замечательным! И, никогда не береги себя!

Еще шаг и я, разворачиваюсь ко всем спиной, и вхожу в портал.

Если мне суждено выбрать свою дорогу, если уж есть такой шанс, данный Звездами, то выбирать надо лучшее, а не простейшее!

Вновь у меня под ногами чуть пружинит розовая пленка портального тоннеля, уводя вверх и влево, к невидимому пока, новому выходу.

Что будет за ним, я не имею ни малейшего понятия.

Но, очень хочу узнать!

Загрузка...