Красное бикини и черные чулки

ГЛАВА 20

Возвращаясь с работы, я еще раз попробовала завести брошенную во дворе машину — ага, черта с два, после чего в преотвратнейшем настроении потащилась к себе домой. В подъезде, как всегда, царила темнотища и противно воняло кошками. На лестничной площадке третьего этажа я остановилась у маленького и вечно грязного окошка и стала рыться в сумке в поисках ключа от квартиры. А когда нашла, то тут же уронила и, чертыхаясь, принялась обшаривать пыльные ступеньки. И вдруг за спиной у меня мелькнула неясная тень, а потом чьи-то холодные пальцы сомкнулись на моей шее…

— А-а! — завопила я в отчаянии, нащупала в темноте что-то, смутно напоминающее человеческий нос, и что было сил за него дернула!

Нападавший заметно ослабил хватку и заорал еще громче, чем я, дурным, но очень знакомым голосом:

— Ты что, ошалела? Чуть нос не оторвала!

— Пронин, ты, что ли?

— Ну я, — донеслось до меня недовольное мычание.

— В следующий раз — оторву, — пообещала я. — И необязательно нос. За что схвачусь, то и оторву.

— Ну, расхорохорилась, — пробурчал Пронин, — уж и пошутить нельзя. Теперь нос небось распухнет, — пожаловался он. — А ты чего ищешь-то?

— Да ключ уронила…

— Этот, что ли? — протянул он мне ладонь, а я, присмотревшись, разглядела не только ключ, но и самого Пронина с пылающим во мраке, как факел, носом.

— Этот, этот… — Я от греха подальше спешно сунула ключ в карман. — А ты чего пришел? За бадминтоном? — Это мне опять пришли на память лыжные палки, которые срочно понадобились Пронину прошлым летом.

— Очень смешно! — Пронин осторожно дотронулся пальцем до кончика собственного носа, точно желая убедиться, что он не отвалился. — У меня к тебе серьезный разговор.

— А вот этого не надо, — я решительно пресекла пронинскую попытку возобновить наши изжившие себя отношения, — мы уже все обсудили. — И рванула от него вверх по лестнице.

— Да я не про то… — запыхтел за моей спиной Пронин. — Очень ты мне нужна… Тут ко мне тип один наведывался, из прокуратуры. Сильно интересовался твоей персоной…

— Кошмаров? — От неожиданности я так резко развернулась, что мы с Прониным сшиблись лбами. Аж искры из глаз посыпались.

— Ну вот, еще и шишка будет! — заохал Пронин. — Да я от тебя сегодня на костылях уйду!

— Ты мне лучше скажи, что за тип у тебя был? Кошмаров, да?

— Это че, фамилия такая? — удивился Пронин. — Серьезно? Ну тогда ко мне другой приходил, потому что Кошмарова бы я запомнил. А этот молодой такой, долговязый, в очочках. Удостоверение показывал… То ли Петров, то ли Сидоров… Ну, неважно, короче… Важно, что он про тебя расспрашивал…

— Подожди, не здесь. — Я сунула ключ в замочную скважину.

— Так вот. — Пронин снял в прихожей куртку и любовно-заботливо пригладил свои роскошные, до плеч, кудри перед зеркалом. — Этот Петров-Сидоров собрал на тебя, Мари, от-такущее досье. Про всех твоих возлюбленных и воздыхателей. И знаешь, между прочим, спрашивал, почему мы с тобой расстались. Дескать, такая красивая пара была…

— Врешь… — не поверила я.

— Только слегка преувеличиваю. — Пронин по-свойски расположился на диване, вытянул ноги и сложил на тощем животе руки.

— И когда это было? — Я пошла на кухню ставить чайник.

— А вчера, — крикнул мне вслед Пронин. — Заявился с утра пораньше, важность такую на себя напустил, ну прямо следствие ведут Знатоки…

Вчера утром… Значит, это было еще до того, как история с фотографией окончательно прояснилась…

— Эй, ты что там бормочешь? — В дверях кухни нарисовался Пронин. Не иначе колбасу унюхал.

— Есть хочешь? — спросила я.

— Угу, — скромно хмыкнул Пронин.

Я достала из холодильника колбасу и сыр, нарезала хлеб, заварила чай. И все это механически, как автомат, вся погруженная в безрадостные раздумья. Копает, копает под меня Кошмаров, ну вот провалиться мне на этом месте, копает!

— А знаешь, какие я из всего этого выводы сделал? — Пронин уже активно работал челюстями. — Какая-то сволочь на тебя настучала! Н-ну, все так преподнесла… Уж больно этот очкастый на твой моральный облик нажимал.

— А ты что? — Я как заведенная продолжала готовить бутерброды.

— А я говорю: нормальный у нее облик. Вполне современный. Называется «женщина в поиске». А он мне: и что же она ищет? Как что, отвечаю, себя, разумеется. Неужели не понятно?

— Так и сказал? — Я так увлеклась, что чуть палец себе ножом не оттяпала.

— Конечно, прямо так и сказал, — не моргнул глазом Пронин. — А этот из прокуратуры опять и так, знаешь, с подковыркой: а что, дескать, она себя потеряла? Что бы понимал, валенок!

— Ну спасибо тебе, Пронин. — Я вздохнула и подвинула к нему поближе тарелку с бутербродами.

— Да за что спасибо-то? — проурчал он, давясь колбасой. — Это мой гражданский долг! — Прожевал и напустил на себя озабоченности. — А вообще, Мари, мне очень даже не понравилось, что этот Петров-Сидоров в такую степь клонил… А, вот еще что, он все на ту историю сворачивал… Ну, когда вы с Пахомихой подрались, что ли… Про Дроздовского осведомлялся… Слушай, чего это они на тебя так взъелись?

— Да-а, Пронин, порадовал ты меня, — отхлебнула я остывшего чаю. — Передачки-то хоть будешь носить?

— Так далеко зашло? — Пронин замер с непрожеванным куском во рту.

— Ага, — кивнула я и включила телевизор. Решила посмотреть, что там кажут. Что-нибудь из суровой бразильской жизни, например. Чтобы хоть немного отвлечься. А в ящике с ходу возник Мажор! На фоне губернского «Белого дома». И сразу начал вещать. Причем с центрального канала, как выражается Жанка.

— …Криминализация в области принимает невиданные масштабы. — Полы моднющего Мажорова пальто развевались на студеном ветру, как праздничные стяги, сам Мажор заметно зарделся на морозце. — Что еще раз продемонстрировали последние события. А теперь в хронологическом порядке. Все началось двадцать первого января с ток-шоу «Разговор с тенью» городской телекомпании «Импульс», небольшой, но очень красноречивый отрывок которого вы сейчас увидите…

Поперхнувшись чаем, я заходилась в истерическом кашле, в то время как «по центральному каналу» «казали» мою обалделую физиономию и смутный силуэт Порфирия за полупрозрачной ширмой. Известный текст о красных гипюровых трусиках и прилагающемся к ним лифчике, ажурных черных чулках, белых лилиях и страстной любви в ореховом гробу с золотыми ручками тоже лился с голубого экрана без каких-либо сокращений и купюр.

А уже в следующем кадре вновь появился Мажор, многозначительно раздувающий свои пухлые, как у хомяка, щеки:

— …В ту же ночь в своей квартире при весьма странных обстоятельствах убита ведущая журналистка той же телекомпании Ольга Пахомова, известная своей принципиальностью и бескомпромиссностью.

Как водится, телезрителям тут же показали Пахомихин портрет, тот же самый, с ядовитой ухмылкой профуры, что и на могилке. После чего камера уже окончательно и бесповоротно сконцентрировалась на Мажоре, который еще минут пять вешал лапшу на уши доверчивым обывателям. Говорил он пространно и цветисто, но смысла в его речах было с гулькин нос. В такой-то губернии, дорогие телезрители, сплошной криминал, милиция бездействует, а я, такой молодой и красивый, один против мафии. Малоконкретно, но остросоциально.

За Мажором, само собой, пошла реклама, а я все сидела и, как последняя дебилка, таращилась в ящик. И напрочь забывший о бутербродах Пронин тоже. А потом зазвонил телефон. На проводе была Жанка.

— Нет, ты видела? Ты видела? — строчила она в трубку, как станковый пулемет. — Что вытворяет этот змееныш? Ведь ничего собой не представляет, нуль без палочки. Ты вспомни, вспомни, какой он у нас несчастный шарахался: «Марина Владимировна, не подскажете, Жанна Аркадьевна, не объясните…» А сейчас полюбуйтесь на этого петуха ободранного, хвост распушил и гоголем, гоголем… Ну с-с-скотина, с-с-скотина!

— Зато на центральном канале, — подлила я масла в огонь. Я была зла и на Мажора, и на Жанку, и на весь относительно белый свет.

— Да там только такие засранцы и работают! — прошипела Жанка. — Профессионализма ни на грош, зато апломбу на целый Голливуд. Маму родную за рейтинг заложат.

Ей-богу, странно было слышать такое от Жанки, некогда склонившей меня на сомнительную авантюру с подставой под тем предлогом, что «в Москве все так делают». А теперь она катила баллон на Мажора, этого резвого мальчика, решившего сделать громкое имя на нашем телевизионном проколе и Пахомихином убийстве. Однако же, если быть честными до конца, то Мажор тоже не виноват, что вестями с полей и ферм нынче не прославишься. Обывателю подавай кровавые разборки на первое, убийства с расчлененкой на второе и маниакальные извращения на третье. А на десерт, так уж и быть, немножечко порнушки.

Я положила трубку и печально воззрилась на Пронина:

— Ну, видишь, что творится?

— Да уж, хорошего мало, — посочувствовал он мне и тут же попросил горячего чаю.

Я поставила чайник на плиту, а Пронин подошел к окну и приник к стеклу:

— А чего это «Варвара» вся в снегу? Не ездишь, что ли?

— Да не заводится, зараза! — пожаловалась я.

— Ну так давай посмотрим, — предложил он.

И мы пошли во двор. Первым делом произвели раскопки.

— С кем ты так поцеловалась? — присвистнул Пронин, когда из-под снега показался прикрученный проволокой бампер.

— С «Мерседесом», — нехотя призналась я.

— Ну ты всегда была максималисткой, — нервно хохотнул Пронин и уселся за руль. Пару раз повернул ключ в замке зажигания и, не дождавшись в ответ даже чахоточного покашливания, авторитетно заявил: — Это стартер. — Затем полез под капот, совсем недолго там поковырялся, любовно приговаривая «Варвара-Варварушка», после чего машина с первой же попытки завелась. Чему я, впрочем, не очень удивилась, поскольку Пронин большой специалист по части дунуть-плюнуть, выкрасить да выбросить, да к тому же эту «десятку» я у его приятеля купила, не очень новую, но с «рекомендациями лучших собаководов».

А еще Пронин показал мне, за какие проводки дергать, если «Варвара» снова заупрямится, и намекнул, что не прочь завтра же утром удостовериться в ее безотказности и даже заночевать у меня ради этого, но я не оценила его рвения, хотя и предложила отвезти, куда пожелает. Пронин гордо отказался.

— Марина Владимировна, срочно к Юрию Константиновичу! — строго воззвала по телефону грудастая Нонна, не успела я появиться на работе. — Срочно! И Жанна Аркадьевна — тоже.

Ну вот, начинается! Поработаешь тут.

А уже через пять минут в кабинете у Краснопольского я переживала ситуацию под названием дежавю. Или — те же и Кошмаров. Ну точно такое я уже описывала буквально на третьей странице моего горестного повествования. Помните, тогда нас с Жанкой также вызвали к Краснопольскому на ковер. А у Краснопольского уже сидел Кошмаров, от которого мы узнали про убийство Пахомихи. Что было дальше, пересказывать не буду, чтобы не повторяться.

— Ну проходите, проходите скорей, а то сквозит, — поторопил нас Краснопольский, когда мы с Жанкой застыли в дверях с виноватыми физиономиями. Как грешники на Страшном суде.

Мы переглянулись и шагнули навстречу неизвестности, а со стороны Краснопольского последовала новая команда:

— Присаживайтесь, чего стоите, как неродные.

Мы присели и в точном соответствии с давно заведенной традицией привычно втянули головы в плечи. А Краснопольский широким жестом предоставил Кошмарову эксклюзивное право командовать парадом, которым тот немедленно воспользовался.

— Э-э… хм… — откашлялся Кошмаров и, как и в прошлый раз, заинтересовался манжетами рубашки, торчащими из рукавов кургузого пиджака. Между прочим, на своей собственной территории, в прокуратуре, такого за ним не водилось. Очень мне любопытно, почему? А, поняла, это на него так шикарный вид Краснопольского действует, наводит на сравнения, причем неутешительные. — Так вот, я должен с вами очень серьезно побеседовать. Только прежде договоримся, что все останется между нами. По крайней мере до завершения следствия. Ну так что, договоримся?

— Договори… — начала было Жанка, но, не дождавшись моей поддержки, стушевалась, осеклась на полуслове и двинула меня локтем в бок.

— Лично я ничего не обещаю. — Я слегка отодвинулась от Жанки, чтобы она мне ненароком синяков локтями не наставила.

Кошмарову мое заявление не понравилось, как, впрочем, и Краснопольскому. Что неудивительно. Ну какой нормальный начальник обрадуется, когда его подчиненные вольнодумство себе позволяют?

— Ну как хотите, — не предвещающим ничего хорошего тоном изрек Кошмаров. — В конце концов, вы как свидетели обязаны хранить тайну следствия, разглашение которой карается законом.

— Тогда в чем, собственно, проблема? — Я старалась не смотреть на пунцового от возмущения Краснопольского. — Если вы насчет закона переживаете, тогда будьте спокойны, мы с Жанной Аркадьевной его не преступим. Верно я говорю, Жанна Аркадьевна?

— Верно-верно, — пробормотала Жанка и активно заработала под столом ногами. Только зря старалась, потому что я находилась вне зоны их досягаемости.

— Очень рад, — через силу выдавил из себя Кошмаров. — А то, понимаешь, любят некоторые всякую отсебятину пороть. Органы правопорядка, видите ли, бездействуют…

— Это вы про Мажора, что ли? — заерзала на стуле Жанка. — В смысле про Самохвалова. Про его вчерашний репортаж? Так это просто погоня за дешевой сенсацией!

Ох и нравится мне это выражение, братцы-кролики! За дешевой сенсацией гоняться, значит, зазорно, а как насчет дорогой?

— Рад, что наши взгляды совпадают, — оценил Жанкино рвение Кошмаров, — надеюсь, так будет и впредь. Да-а, между прочим… Порфирьев, ну, этот ваш бедолага-художник сегодня утром отпущен под подписку о невыезде.

Конечно, Жанка после такого известия подпрыгнула от радости под потолок, а потом чуть ли не на шею к Кошмарову бросилась. А я сидела и помалкивала, терпеливо ждала, чем кончится эта вакханалия.

А кончилась она тем, что в кармане у Кошмарова зазвонил телефон.

— Да. Кошмаров. Слушаю… — прогнусавил он и вдруг как заорет: — Что? Где? На Левашовской? Судмедэксперт уже на месте? Срочно выезжаю!

Сделал страшное лицо и пулей вылетел в дверь.

— На Левашовской?! — вскричали мы с Жанкой ему вслед. А пребывающий доселе в прострации Краснопольский тряхнул своей уложенной волосок к волоску шевелюрой и грозно рыкнул:

— Ну хватит уже расслабляться! Работать! Работать!