Кто взорвал Америку?

XXI век начался с того же, с чего и век XX. Покушения, войны, этнические чистки, угнетение целых народов — все стало питательной почвой для терроризма.

УТЕРЯННЫЙ АРАРАТ

Первой жертвой геноцида в XX столетии пали армяне, томившиеся под властью Оттоманской империи. В Первой мировой войне Турция выступила на стороне Германии. Армяне же душой были за Россию, обещавшую им помощь и покровительство.

Армянские газеты писали тогда: «Мы, армяне, приложим все усилия, чтобы выполнить наш патриотический долг в отношении русского трона. Помолимся Богу, чтобы победило оружие России».

Армяне посылали делегации к императору Николаю II, надеясь, что русская армия сокрушит турок и Армения получит самостоятельность. Обращаясь к российскому императору, один из представителей армян говорил в ноябре 1914 года:

— Теперь, когда Турция с помощью Германии посмела поднять руку на великую Россию, армяне встали, как один человек, готовые принести в жертву свои жизни во славу российского трона.

Это вызвало жестокую реакцию турок, которые стали сгонять армян с насиженных мест под тем предлогом, что армянское население может выступить против Турции на стороне России. Полицейская операция быстро превратилась в массовую резню…

А армянские погромы, как и еврейские, шли давно. По мнению историков, погромы приняли массовый характер еще после русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Тогда было установлено международное покровительство над турецкими армянами, Турцию обязали позаботиться об их безопасности и вообще провести реформы, которые улучшили бы жизнь армян.

Но этого не произошло. А тем временем армяне стали восставать, устраивать демонстрации. Их разгоняли и беспощадно преследовали. Считается, что осенью 1895 года было перебито несколько десятков тысяч армян.

Армяне пытались давать отпор, вооружались. Европейская дипломатия молчала.

В 1908 году в Турции к власти пришли младотурки, которые обещали вернуть армянам отнятые земли, обещали амнистию, смену местной администрации. Ничего этого не произошло. Погромы продолжались. В 1909 году в ходе погрома было убито около двадцати тысяч армян.

В 1912 году по просьбе католикоса всех армян Российская империя взяла на себя миссию по защите турецких армян и стала требовать от Турции реформ. Но начавшаяся мировая война свела на нет все усилия России добиться облегчения участи армян.

В 1915 году турки вырезали почти полтора миллиона армян, разгромили армянские школы, сожгли деревни.

Армянских мужчин убивали, женщин и детей гнали в пустыню, которая теперь находится на севере Сирии. Там они погибали от рук бандитов или турецких жандармов. Турция тогда придумала первую в мире газовую камеру — в подземную камеру с заключенными турецкие полицейские пускали дым, чтобы узники задохнулись.

Пощадили только армян в Константинополе — тут они были на глазах иностранных посольств. Армянский народ был брошен на произвол судьбы. Никто за него не вступился, Европа была занята своими делами.

Поток беженцев устремился прочь из Западной Армении, подальше от погромов.

Своим спасением, считают армяне, в немалой степени они обязаны России: как писал великий Абовян, «русские благословенной ногой своей вступили на нашу священную землю».

Беженцев расселяли в Эриванской губернии, на Северном Кавказе. В России был организован сбор денег и одежды в помощь армянским беженцам. Тогда же армяне-беженцы оказались в Сирии и в других ближневосточных странах. В результате этой резни армяне рассеялись по всему миру. За пределами Армении живет сейчас больше армян, чем в самой стране.

В Первой мировой войне Турция потерпела поражение, и ее судьба была определена Севрским договором 10 августа 1920 года. Турция должна была признать независимую Армению, а границу между Арменией и Турцией попросили провести третейского судью — президента Соединенных Штатов.

Но Севрский договор оказался недолговечным. Против была не только Турция, но и Советская Россия, которая видела в другом изгое мировой политики — Турции — родственную душу. Советско-турецкий договор 16 марта 1921 года оставил за Турцией значительные армянские территории. Столь же неудачным для армян было и административное деление внутри Советской России. Земли, на которые они претендовали, перешли к Азербайджану.

Ни Турция, ни Азербайджан не признают того, что резня 1915 года была геноцидом армянского народа. С их точки зрения, геноцида не было, были столкновения, которые устраивали сами армяне, бунтовавшие против власти в военное время. Это еще больше обижает и возмущает армян.

«Дьявольский план истребления армян и захвата их жизненного пространства путем геноцида» — в таких терминах описывают армяне то, что с ними происходило в начале XX века. События 1915 года оставили тяжелейший след в исторической памяти армянского народа. У армян сложилась психология людей, со всех сторон осажденных врагами. И армяне решили, что больше никогда не позволят застать себя безоружными, что они будут сражаться за себя и за свою землю.

Эта трагедия изменила национальный характер армян, определила и определяет их настоящие умонастроения.

Войну в Нагорном Карабахе, которая вспыхнула через семь с лишним десятилетий после армянской резни, многие армяне считают продолжением своей давней борьбы с турками, с Турцией, с Оттоманской империей.

Армяне потеряли Западную Армению, потеряли национальную святыню — гору Арарат. В Нахичевани больше нет армян. Готовность умереть за Карабах многими со стороны воспринимается как умопомешательство, как общенациональная истерия. На самом деле в немалой степени это порождено памятью о резне 1915 года. Тем более, что карабахские армяне азербайджанцев называют «турками» или «тюрками». За сто лет эта вражда не стала слабее.

Память о старой Армении, о предках, уничтоженных, как здесь принято говорить, кривым турецким ятаганом, не ослабевает. Ненависть к Турции и туркам не утихает. «Турок приносил везде только разрушение, никогда он не был способен развивать в мирное время то, что завоевал в войне», — пишет один из современных армянских писателей. Ненависть к туркам распространилась и на азербайджанцев.

Армяне не сомневаются в том, что Карабах — они называют его Арцах — должен принадлежать армянам. Арцах входил в состав Армении со II века до нашей эры, пишут армянские историки, еще в начале XIX века Карабах стал частью России, на пятнадцать лет раньше, чем частью России стала Восточная Армения.

В 1918 году население Карабаха было на девяносто шесть процентов армянским. По мнению армян, Карабах включили в состав Азербайджана, чтобы покрепче привязать к Москве Азербайджан и сделать приятное Турции, с которой большевики хотели дружить. В общем так оно и было.

Нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин попытался помешать тогда передаче Азербайджану спорных территорий — Карабаха и Нахичевани, где было большое армянское население. Чичерин считал, что надо обязательно учесть мнение Армении. Он словно чувствовал, что со временем из-за Карабаха вспыхнет настоящая война.

Но секретарь Закавказского крайкома Серго Орджоникидзе, один из самых влиятельных в партии людей, считал, что эти территории нужно отдать Азербайджану — эта республика поважнее Армении. Орджоникидзе убедил Ленина, что «нельзя лавировать между сторонами, нужно поддержать одну из сторон определенно, в данном случае, конечно, Азербайджан с Турцией».

Во время боевых действий из-за Карабаха азербайджанская армия, несмотря на очевидное превосходство в живой силе и технике, неизменно терпела поражения в столкновении с армянами. Азербайджанская армия была плохо обучена и организована. Но ущербность азербайджанской армии только наполняла Баку желанием мести и реванша. Из-за проигранных в Карабахе сражений пало не одно азербайджанское правительство.

В Баку из пропагандистских соображений утверждали, что на противоположной стороне воевали не карабахцы, а экспедиционный корпус из Армении. По сведениям Министерства иностранных дел России, экспедиционного корпуса не было, были отдельные советники и. инструкторы из Еревана. И Карабах получал материальную и финансовую помощь из Армении, которая, впрочем, была так бедна, что немногим могла поделиться.

Армия Нагорного Карабаха отличалась высоким боевым духом и организованностью. Для каждого из карабахских армян это была война за родной дом, чего не могли сказать о себе азербайджанские солдаты. Видимо, поэтому азербайджанская армия не смогла противостоять карабахской. Потом появились сведения о том, что Азербайджану пришли на помощь оставшиеся без дела афганские моджахеды, которых перебрасывали в Баку из Кабула чартерными рейсами. Так на свою первую войну попал выходец из Южного Йемена Хаттаб, имя которого станет известным во время второй чеченской войны.

В той войне армии сражались не только друг с другом, но и с гражданским населением. Это была тотальная война. Не только люди в форме, но и население в целом воспринималось как враг. Наступавшие войска заодно выселяли и население противника, потому что захваченный город подвергался полному разграблению. И люди сами бежали, узнав о приближении врага.

Наступали азербайджанцы — бежали армяне. Наступали армяне — бежали азербайджанцы. Последние годы наступали в основном карабахские армяне, так что родные места покидали азербайджанцы.

Победная эйфория ужесточила позиции армян на переговорах. Армяне, живущие словно в осажденной крепости, отчаянно демонстрируют свою силу и непреклонность.

Армяне так долго ощущали себя жертвой истории, что теперь они хотят переписать историю. Память о резне 1915 года заставляет их больше надеяться на силу оружия, чем на дипломатию. Но ведь поражение за поражением только усиливает готовность азербайджанцев воевать до бесконечности. А азербайджанцев больше, чем армян.

Стратегия карабахских армян напоминает израильскую — «мир в обмен на земли». Нагорный Карабах готов освободить оккупированные азербайджанские районы в обмен на признание его независимости. Но Азербайджан отказывается признать самостоятельность Нагорного Карабаха.

Пока что нет аргументов, которые убедили бы азербайджанцев и карабахских армян в том, что пойти на компромисс с врагом, чем-то пожертвовать и обрести мир более разумно и выгодно, чем продолжать войну.

Если бы не было трагедии 1915 года, армяне чувствовали бы себя увереннее и сильнее. Они, возможно, скорее были бы готовы к политическому решению карабахской проблемы. Но они не могут забыть, как армян убивали только за то, что они армяне. В XX веке это был первый случай геноцида. Первый, но не последний.

Война из-за Нагорного Карабаха шла не один год. Собственно говоря, она и не закончилась. Там всего лишь перемирие, которое всегда может прерваться грохотом перестрелки или действиями террористических групп.

Армяне пытались сражаться с турками по всему миру. Радикально настроенные молодые люди создали крупную террористическую организацию «Армянская секретная армия за освобождение Армении», которая охотилась за турками в Европе. Армянские террористы получали помощь от курдов, палестинцев и Сирии.

«ЦЫГАНАМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН!»

Немецкие национал-социалисты уничтожили за двенадцать лет не только шесть миллионов евреев, но и шестьсот тысяч цыган, которых считали прирожденными преступниками и продуктом опасного смешения рас.

С тех пор как почти тысячелетие назад цыгане покинули Северную Индию, сохранив в языке немало слов из санскрита, они безостановочно кочуют по Европе в поисках такого места, где им будут рады. В спокойные периоды европейской истории к племени искусных ремесленников и прирожденных музыкантов относились снисходительно. В тяжелые времена доведенные до истерического состояния, озверевшие толпы гнали отовсюду «этих мошенников».

Почему в нацистской Германии уничтожали цыган?

На бытовом уровне ответ покажется нам знакомым. Темноволосые, с оливковой кожей люди всегда были подозрительными в глазах добропорядочных граждан. Цыгане не только говорили на своем языке и по-своему одевались, но и селились отдельно, кочевали, не ходили в церковь, не водили детей в школу. Это нежелание быть как все более всего и раздражает окружающих: «От этих цыган всего можно ждать… Они похищают маленьких детей… Они воры». Завидев цыган, хозяйки хватали детей и закрывали двери. Мужчины злобно переговаривались: «Почему этих цыган до сих пор не пересажали?»

Но это еще не причина для того, чтобы изгонять и убивать. Причину нашли обладатели научных степеней и званий.

В Антропологическом институте Тюбингенского университета еще до недавнего времени хранилась картотека двадцати тысяч умерщвленных цыган: шестнадцатиметровые стеллажи, уставленные папками с данными обмеров, фотографиями, отпечатками рук и ног, с таблицами и схемами, с перечнем близких и дальних родственников. А также акты расово-генетической экспертизы, заменявшей в нацистские времена судебный приговор.

Вердикт «смертная казнь» выносился не юристами, а немецкими биологами, которые, изучив личное дело, неизменно приходили к выводу: данный экземпляр не только не представляет ценности для общества, но и опасен для него.

Немецкие биологи утверждали, что «цыгане являются продуктом скрещивания рас, причем они преимущественно скрещиваются с уголовными преступниками, что привело к созданию цыганско-воровского люмпен-пролетариата. Мы признали цыган изначально примитивными. Отставание в умственном развитии делает их неспособными к жизни в обществе».

16 декабря 1938 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал «зарегистрировать в полиции всех лиц, ведущих цыганский кочевой образ жизни, и проверить их по расово-биологическим признакам».

Выполняя его указание, глава имперской службы безопасности Рейнхард Гейдрих провел в сентябре 1939 года совещание, на котором было решено депортировать всех цыган в концлагеря, создаваемые на территории Польши. Уполномоченный по «окончательному решению еврейского вопроса» оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман предложил «прицеплять по нескольку вагонов с цыганами к каждому эшелону с евреями», отправляемыми в концлагеря;

Но имперские железные дороги были перегружены военными перевозками, и службе безопасности приходилось набивать цыганами местные концлагеря или даже создавать новые.

5 июля 1940 года штурмбаннфюрер СС и советник уголовной полиции Зальцбурга докладывал начальству в Берлин:

«Шеф охранной полиции и службы безопасности санкционировал переселение цыган из Остмарка (так немцы именовали Австрию после ее присоединения к рейху. — Л. М.). Для лучшего и безостановочного исполнения приказа я намереваюсь заранее собрать всех цыган в сборном лагере в Зальцбурге, иначе может быть упущена благоприятная возможность избавиться от них в обозримом будущем».

Согнанные сюда цыгане сами построили себе лагерь на заболоченном лугу зальцбургского предместья Максглан: поставили бараки, здание для охраны, две сторожевые вышки, обнесли территорию колючей проволокой…

Однажды в лагере появилась Лени Рифеншталь — знаменитая актриса и еще более знаменитый режиссер. Она ставила фильмы и снималась в них. В том году она решила экранизировать оперу д’Альбера с романтическим сюжетом. Прекрасная танцовщица оказывается во власти жестокого властителя, который угнетает местных крестьян.

Танцовщицу играла сами Лени Рифеншталь. А кто же исполнит роли испанских крестьян, графа, челяди? Кинематограф способен справиться с любыми проблемами, используя грим, костюмы, декорации.’ Фильм будут смотреть не этнографы, а обычные люди. Но Лени Рифеншталь никогда не добилась бы успеха, если бы шла хожеными тропами… Испанцев сыграют цыгане, решает она.

Любому режиссеру в любой стране такие массовки обошлись бы недешево: надо собрать достаточное количество цыган, уговорить их сниматься и переехать на место съемок, всем хорошо заплатить. Любому, но не Лени Рифеншталь.

Перед ней в Третьем рейхе были открыты любые двери. После фильмов о партийном съезде «Триумф воли» и об Олимпиаде 1936 года в Берлине она ни в чем не встречает отказа. Партия высоко ценит художников, руководствующихся в своем искусстве идеалами партийности и народности.

Рифеншталь приступает к съемкам в 1940 году. Съемки продолжаются несколько лет. Уже идет кровавая война с Россией, но партия не забывает о Рифеншталь.

В списке оборонных работ на 1942 год значится и художественный фильм «Низменность» режиссера Рифеншталь, «производство которого осуществляется по заказу фюрера и при поддержке имперского министерства народного просвещения и пропаганды».

С разрешения Главного управления имперской безопасности в сопровождении эсэсовцев Лени Рифеншталь отправляется в концлагерь для цыган Максглан. Всех заключенных выстроили, и Лени Рифеншталь отобрала себе статистов.

Съемки и монтаж ленты продолжались всю войну. Увлеченная работой, Рифеншталь стремилась к художественному совершенству. Она вновь и вновь объясняла цыганам из концлагеря, как именно следует изображать счастливую жизнь испанских крестьян.

Один цыганский юноша "из числа тех, кто особенно долго снимался, посмел обратиться к ней за помощью:

— Наша семья пользуется хорошей репутацией. Никто из нас не был судим. Может быть, вы сможете как-то помочь нам?

Лени Рифеншталь думала только о фильме и легко согласилась помочь:

— Конечно, я попытаюсь освободить всю вашу семью или, как минимум, отправить в Берлин.

Но съемки закончились. Цыган, которые недолго побыли испанцами, вернули в концлагерь. В мае 1943 года рекомендацией оберштурмбаннфюрера СС Эйхмана наконец воспользовались. Лагерь Максглан закрыли, цыган отправили в Освенцим, лагерь уничтожения.

— У меня особая любовь к цыганам, — скажет позднее Лени Рифеншталь, довольная своим фильмом. — Я всегда оказывала им особое предпочтение. Бог тому свидетель.

Есть и другие свидетели. В Освенцим, как и на съемки к Рифеншталь, цыган отправляли семьями. Из тех, кто снимался в ее фильме, почти никто не выжил.

Остался жив только тот цыганский юноша, который обратился в свое время к Рифеншталь с просьбой о помощи. Один из всей семьи, приобщившейся к киноискусству.

Через много лет после войны он рассказал, что все, кто снимался у Рифеншталь, ждали от нее помощи. Ничего они не дождались. Лени Рифеншталь была не только режиссером, но и образцовым носителем германского национального сознания.

Это очень счастливая женщина — здоровье и правильный образ жизни позволили ей дожить до девяноста восьми лет и удостоиться премии на кинофестивале в городе, который, когда он назывался Ленинградом, больше других пострадал от ее друзей-нацистов. Причем эта премия была ей вручена в нашей стране 22 июня 2001 года, словно в насмешку над чувствами людей, которые еще не забыли войну.

Сама Лени Рифеншталь говорила, что это самая дорогая для нее награда, что она «ошеломлена» приемом, который ей оказали в России. Это верно. После 1945 года этой женщине порядочные люди не подавали руки и уж тем более нигде в Европе ее не встречали так восторженно, с таким пиететом, как в Питере, пережившем блокаду…

После Второй мировой войны жизнь цыган должна была измениться. Из шести миллионов европейских цыган две трети оказались в Восточной Европе и на Балканах. Социалистические режимы обещали цыганам полное равноправие с другими этническими группами. Взамен требовали оседлости, перемены образа жизни — «станьте как все». Но цыгане удивительным образом избегают ассимиляции и сохраняют национальную идентичность. Они хотят быть такими, какие они есть.

Но для других они остались чужими. Ничего не было сделано для того, чтобы помочь людям понять цыган. Массовое сознание признает за цыганами только две социальные роли — певцов и музыкантов.

В Советском Союзе, самом многонациональном государстве, никогда не существовало школьного курса, минимально знакомящего детей с традициями, обычаями, менталитетом этнических групп, населяющих нашу страну. А ведь стереотипы национальной неприязни закладываются именно в детстве. И люди охотно горячат себе кровь цыганскими мелодиями, чтобы потом изгнать из своего города «цыганское отродье».

Побочным продуктом распада социалистической системы стал всплеск антицыганских настроений. Чувства и настроения, которые скрывались, вырвались наружу.

Особенно плохо обращались с цыганами в Румынии, где воинственная молодежь громила цыганские кварталы — при попустительстве властей. Заместитель премьер-министра Румынии назвал цыган «чумой Бухареста». В Румынии осталось совсем мало евреев, поэтому отыгрывались на цыганах, а их было два миллиона. Драка на бытовой почве между румыном и цыганом заканчивалась цыганским погромом. Тысячные толпы врывались в цыганские кварталы, жгли дома, гонялись за людьми.

В Венгрии тоже нашлись милые молодые люди, которые хотели силой освободить страну от цыган; их, правда, усмирила полиция. В Чехии и в Словакии цыган избивали неонацистские группы. Цыган называли «паразитами» и возлагали на них вину за беспорядки и рост преступности.

Цыгане, которые никому не нужны и которым никто не рад, потянулись из Румынии, Болгарии, Югославии, Польши в Германию и в другие западноевропейские страны. Не находя другого дела, они занялись попрошайничеством в крупных городах.

Но и в Западной Европе цыганам нет покоя.

Цыгане умирают при подозрительных обстоятельствах в полицейских участках, их убивают соседи, их выгоняют из домов и лишают гражданства.

Академические исследования, проведенные в Германии, показали, что уровень преступности среди цыган ниже, чем среди немецкого населения. Тем не менее в массовом сознании цыгане остаются опасным народцем, от которого следует держаться подальше. Если в школе у кого-то из детей что-то пропадет, первым делом обвинят цыганского ребенка.

Беда в том, что ни одно правительство в мире не заботится о цыганах. Некому представлять интересы цыган и защищать их от произвола властей. Некому объяснить полиции и местным начальникам, что цыгане не являются преступной кастой, от которой надо избавляться всеми силами.

В Западной Европе цыган загоняют в бараки для переселенцев. Владельцы домов в сельской местности устанавливают предупредительные плакаты: «Цыганам вход запрещен!»

Нам это знакомо. Цыган выдворяли из Москвы «за попрошайничество и отсутствие столичной прописки». В некоторых российских областях цыганам фактически запрещали селиться, им не продавали дома и вообще пытались создать целые районы, «свободные от цыган».

Вековые предрассудки усугубились экономическим неблагополучием. Прирожденные торговцы, цыгане одними из первых воспользовались новыми возможностями и появились на улицах в роли мелочных торговцев. Люди, живущие на зарплату, обозленные ростом цен и чьим-то быстрым обогащением, увидели в цыганах воплощение нового зла — Спекулянтов и паразитов, сидящих на шее простого труженика.

Можно сказать, что целый народ — цыгане — стал жертвой настоящего террора.

«СВОБОДНО ОТ УКРАИНЦЕВ!»

Гитлер одной рукой очищал от инородцев «исконно германские земли», а другой возвращал этнических немцев на историческую родину. Их вывозили в Германию из тех стран, где они давно обосновались. К весне 1942 года в рейх вернулось почти семьсот тысяч немцев — из Прибалтики, Буковины, Южного Тироля. Их размещали на тех европейских землях, которые Гитлер хотел германизировать.

После разгрома нацистской Германии всем этим немцам пришлось бежать.

По решению Потсдамской конференции Восточную Европу полностью очистили от немцев: почти двенадцать миллионов немцев, которые жили в основном в польской Силезии и чешских Судетах, были выселены на территорию собственно Германии. Их лишили домов и всего имущества. Это было коллективным наказанием немецкого народа.

Когда в 1990 году Германия объединилась, по всей Европе от левого берега Рейна до правого берега Волги немцы почувствовали себя более уверенно. А соседи, прежде всего чехи, испугались: если немцы опять собираются под одной крышей, не потребуют ли они назад все свои земли и имущество?

Но немцы понимали, что вернуться они не могут. В их домах давно живут другие люди, и нельзя вести с ними новую войну. Европейский парламент только попросил Чехию отменить послевоенные декреты об изгнании немцев.

Зато восточноевропейские государства, освободившись от социализма, стали выяснять национальные отношения между собой.

Счеты между сербами и венграми — это тоже дурное наследие Второй мировой войны. В 1941 году Гитлер расчленил Югославию и щедро раздавал куски своим союзникам.

Территориальную прибавку получила Болгария. Но ей нужна была только земля, а не люди, которые на ней жили. Сто двадцать тысяч сербов согнали с земли и выгнали из Болгарии. Изгоняемым давали двадцать четыре часа на сборы и разрешали брать с собой один чемодан.

Венгры получили часть Воеводины, откуда выставили семьдесят тысяч сербов, чтобы освободить землю для своих. В январе 1942 года, на православное Рождество венгры уничтожили пятнадцать тысяч сербов и евреев в городе Нови-Сад, столице Воеводины. Две тысячи человек живыми утопили в ледяном Дунае. А после войны настала очередь венгров бежать, потому что Венгрия была союзницей гитлеровской Германии и ее тоже наказали. Чехословацкое правительство, разумеется с санкции Сталина, в конце 1945 года выселило из страны примерно шестьдесят тысяч венгров.

Поляки воспользовались послевоенным переустройством и избавились от украинцев. Вся юго-восточная часть Польши, где поляки жили веками, стала этнически чистой территорией. Полмиллиона украинцев отправили в Советский Союз.

«Национально мыслящие» украинцы считали своими врагами не только русских и евреев, но и поляков, под властью которых оказалась после Первой мировой войны немалая часть украинского населения.

Украинцы, находившиеся под властью Польши, требовали то независимости, то автономии, то сопротивлялись полонизации.

Именно в Польше между двумя великими войнами и зародился воинственный украинский национализм, первоначально в форме терроризма. Эта борьба связана с именем Степана Бандеры, одного из самых известных террористов того времени.

Степан Андреевич Бандера родился в 1908 году в семье грекокатолического священника, который некоторое время служил в петлюровской армии.

Степан Бандера окончил польскую гимназию, собирался стать агрономом, но не доучился. Он рано вовлекся в борьбу за национальную независимость украинского народа.

В 1932 году двадцатитрехлетний Бандера уже стал заместителем председателя Организации украинских националистов — после нескольких терактов, в первую очередь после убийства комиссара львовской полиции.

Летом 1934 года Бандера организовал в Варшаве убийство министра внутренних дел Польши Бронислава Перац-кого. Другие лидеры украинского движения осудили этот теракт, потому что убийство министра стало поводом для репрессий против украинцев на территории Польши. Бандера был арестован, приговорен к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением. Его освободили немцы, оккупировавшие Польшу в 1939 году.

Степан Бандера неверно истолковал намерения немцев, которые отнеслись к нему благожелательно как к врагу Польши и Советского Союза.

Украинцы мечтали иметь свое государство. Они знали, что ни Польша, ни Россия не разрешат им отделиться, и сделали ставку на Гитлера.

Когда немцы пришли во Львов в 1941 году, националистически настроенные украинцы самостоятельно устроили еврейский погром. За это немцы могли только поблагодарить. Но 30 июня Бандера, не спросив у немцев разрешения, провозгласил во Львове «Акт возрождения Украинского государства». Правительство возглавил его друг Ярослав Стецько. Гитлера это разозлило. Он приветствовал только немецкий национализм. Создание независимой Украины не входило в его планы, территорию Советского Союза он предполагал превратить в немецкую колонию. Самозваное украинское правительство было арестовано.

Три года, до 1944-го, Бандера просидел в концлагере Заксенхаузен. Два его брата, арестованные немцами, погибли. Отец погиб в тюрьме НКВД в 1941 году, сестер — уже после войны — тоже отправили в ГУЛАГ.

В судьбу Бандеры вмешался Альфред Розенберг, министр по делам оккупированных восточных территорий. Он был сторонником широкого привлечения и прибалтийских, и украинских националистов на сторону Германии. В конце сентября 1944 года Бандеру освободили, он уже был тяжело больным человеком, часто попадал в больницу.

Тем временем на сторону Германии перешло достаточное число украинцев. Часть из них вступила в дивизии войск СС «Галичина». Украинские эсэсовцы именовали себя сечевыми стрельцами и считали, что сражаются за независимую Украину.

В 1942–1943 годах Украинская повстанческая армия изгнала поляков с Волыни, которая должна была стать этнически чистой украинской территорией. От голода и истощения, а также от рук украинских националистов погибли, по некоторым расчетам, не менее ста тысяч поляков.

Украинские националисты похозяйничали здесь в августе 1944 года, когда немцы отступали, а русские были уже совсем рядом. Люди Бандеры действовали с присущей им жестокостью: снимали скальпы, вырезали кресты на спинах, отрезали языки.

Тогда поляки стали создавать осенью 1944 года добровольческую милицию и охотиться за украинцами. Эта борьба была столь же беспощадной и кровавой.

Украинских националистов, бойцов Украинской повстанческой армии, подстерегали в селах на свадьбах или днях рождения. В их хаты врывались по ночам, им стреляли в окна.

Борьба поляков с Украинской повстанческой армией продолжалась три года — с 1944-го по 1947-й. Точные цифры жертв с обеих сторон неизвестны.

По последним данным, украинцы убили две с лишним тысячи (в том числе и триста своих, украинцев, — за сотрудничество с поляками) и, как минимум, три тысячи убили поляки. Возможно, последняя цифра занижена. Некоторые историки говорят сейчас о восьми тысячах жертв среди украинцев.

В 1944–1945 годах многие формирования Украинской повстанческой армии отступали вместе с немецкой армией в Польшу и в Словакию, уходили в подполье. На территории Польши было порядка двух тысяч бойцов УПА. Они пытались замедлить проведение «этнической чистки» обратного порядка, когда изгоняли уже украинцев.

Еще в сентябре 1944 года польские коммунисты договорились с Москвой и Киевом: поляки уйдут из Волыни и Галиции, украинцы оставят Бещады и Хельм-ский край.

Польским украинцам, которые согласятся добровольно переселиться на историческую родину, обещали простить долги в Польше и выделить земельные наделы на Украине. Но к 1 марта 1945 года только восемьдесят тысяч человек воспользовались этим предложением. Люди с трудом покидали насиженные места. Тогда в ход пустили силу.

Польская милиция и армейские части окружали деревни и насильно выселяли украинские семьи. Тех, кто не хотел подчиняться, били.

Таким образом, из Польши были изгнаны еще четыреста с лишним тысяч украинцев. В 1946 году Москва решила прекратить переселение. Но 28 марта 1947 года боевики Украинской повстанческой армии из засады расстреляли польского генерала Кароля Сверчевского, героя испанской войны.

Кароль Сверчевский в знаменитом романе Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол» фигурирует под фамилией Гольц. Перед войной он служил в Красной армии. Он был единственным командиром РККА, который получил в Испании не должность советника, а строевую — командовал 35-й испанской дивизией. Вернувшись в Москву, получил звание генерал-майора, орден Ленина, два ордена Красного Знамени, медаль «20 лет РККА».

Во время Второй мировой войны Сталин перевел его из Красной армии в формируемые на советской территории польские части и назначил командующим 2-й армией Войска Польского.

На приеме в честь победы Сталин поднял за него тост:

— За лучшего русского генерала в польской армии!

После войны Сталин оставил его в Польше и сделал заместителем министра обороны. Газета «Жиче Варшавы» писала после смерти генерала: «Сверч. евский погиб от рук «украинского фашиста». Мы знаем эту руку. Это рука дивизии СС «Галичина» и первой бригады Каминского. Это рука, которая зверски уничтожила 200 тысяч поляков на Волыни, которая убивала детей и женщин во время Варшавского восстания». На самом деле дивизия СС «Галичина», сформированная из украинцев, пожелавших служить Гитлеру, не участвовала в антипольских акциях. Ее ввели в действие на Восточном фронте в июне 1944 года, и она была быстро разгромлена наступавшими советскими войсками.

Бригада инженера польского происхождения Бронислава Каминского (ее именовали также «Русской освободительной народной армией») состояла не из украинцев, а из русских. Бывший инженер Локотского спиртзавода Каминский приветствовал приход немцев и получил от них разрешение сформировать в Орловской области вспомогательные охранные части. Из добровольческих полицейских отрядов он создал «народную армию», которую чаще называли «бригадой Каминского». В бригаде состояло от десяти до пятнадцати тысяч человек.

Бригада Каминского боролась с советскими партизанами в районе от Курска до Орла, потом отступала вместе с вермахтом. Один ее полк действительно участвовал в 1944 году в подавлении Варшавского восстания, отличился грабежами и мародерством, за что Каминского сами немцы и расстреляли.

Тем не менее в Польше формировался стереотип примитивного, жестокого и ненавидящего поляков украинца. Убийство Кароля Сверчевского стало предлогом для окончательного решения «украинского вопроса».

Акция называлась «Висла». В ее осуществлении принимали участие семнадцать тысяч солдат польской армии. Украинские деревни окружались, крестьянам давали несколько часов на сборы, затем их гнали к железной дороге, грузили в вагоны и отправляли в Освенцим.

Освенцим пустовал. Первые два года после освобождения его использовали как лагерь для военнопленных и интернированных польских немцев. Потом Освенцим решили превратить в мемориал, и всех заключенных вывезли.

Теперь в освободившийся лагерь привозили украинцев для фильтрации. Основную массу отправляли из Освенцима в западные края, в район Щецина и Бреслау, который стал Вроцлавом, и расселяли в опустевших немецких домах.

Подозрительных польская госбезопасность перемещала в бывший филиал Освенцима Дахсгрубе — по-польски Явошно (по соседству с Краковом). В число подозрительных входили священники-униаты, представители украинской интеллигенции, а также все, кто подозревался в поддержке Украинской повстанческой армии.

Польский историк Эугениуш Мисило пишет:

«Польская госбезопасность использовала немецкие лагеря, которые остались в неприкосновенности. Система лагерной охраны была подобна немецкой — двенадцать вышек, оснащенных прожекторами и тяжелыми пулеметами. Лагерь был обнесен двойным заграждением из колючей проволоки, подключенной к источнику высокого напряжения. На допросах использовали электрошок, избивали палками, загоняли иголки под ногти. Строптивых узников отправляли в карцер — бетонный бункер, на пол которого лили воду».

Сто шестьдесят человек умерли от пыток и истощения. Две женщины покончили с собой, бросившись на проволоку. Последних украинцев выпустили из Освенцима в конце 1948 года.

Так что сначала немцы с помощью украинцев уничтожили там всех евреев. А после войны короткое донесение «Свободно от евреев» дополнилось другим — «Свободно от украинцев».

В последний год войны и после нее под руководством Бандеры отряды украинских националистов вели кровавую борьбу против наступающей Красной армии и советской власти. На его совести тысячи убитых людей: бандеровцы стреляли не только в чекистов и красноармейцев…

Для Восточной Украины приход Красной армии был освобождением, а Западную Украину восстановление советской власти радовало значительно меньше. Раскулачивание, выселение крепких хозяев и репрессии НКВД создавали питательную почву для действий бандеровцев. На подавление украинских националистов ушло несколько лет.

Бандера обосновался в Мюнхене под вымышленным именем. Но его выследили, так как смертный приговор Бандере был вынесен давно. Террорист Степан Бандера был убит другим террористом-профессионалом — в 1959 году. Его застрелил офицер КГБ Богдан Сташинский.

Богдан Сташинский получил в КГБ специальный газовый пистолет, который распылял содержимое капсулы с цианистым калием. Газ приводил к остановке сердца. Расчет был на то, что патологоанатом решит, будто причиной смерти явилась сердечная недостаточность.

Когда Байдера открывал дверь своей квартиры, прятавшийся в подъезде убийца выстрелил ему в лицо.

За ликвидацию Бандеры Богдан Сташинский получил орден Красного Знамени из рук тогдашнего председателя КГБ Александра Николаевича Шелепина.

ВОИНСТВЕННЫЕ РОМАНТИКИ

Политическая карта Европы сильно изменилась в последнее десятилетие XX века — после крушения социалистических режимов, распада Советского Союза и югославской федерации. Но возникает ужасное ощущение, что передел карты, возможно, и не закончен. Две беды — сепаратизм малых народов и шовинизм больших — вот что постоянно угрожает Европе.

Впрочем, этнические чистки как радикальный способ решения национальных проблем изобретены задолго до распада единой Югославии. Такие чистки устраивали еще ассирийцы, вавилоняне, древние греки и римляне, чтобы заполучить плодородные земли.

Чаще всего жертвой чисток становились евреи. Их изгоняли из Англии (1290), из Франции (1306), из Венгрии (1349–1360), из Прованса (1394, 1490), из Австрии (1421), из Литвы (1445), из Португалии (1497).

Испания отличилась тем, что в 1492 году изгнала евреев, а в 1502 году — мусульман. Оставшихся мусульман в 1526-м насильно крестили, а в 1609–1614 годах крещеных все-таки тоже изгнали…

Государства Восточной Европы обрели самостоятельность в основном после Первой мировой войны, когда разрушились сразу три империи — Германская, Российская и Австро-Венгерская.

Государственные границы, разумеется, не совпали с этническими. Народы в Европе давно перемешались. Но это породило злобу и ненависть к соседям.

Тут почти неразрешимая проблема. С одной стороны, все народы имеют право на самоопределение, на собственное государство, и политики, решавшие судьбу Европы после Первой мировой войны, руководствовались чувством справедливости, создавая новые страны. С другой стороны, сразу прозвучали скептические голоса: надо сначала выяснить, полезна ли независимость для самого народа, для его соседей? Есть ли экономические условия для возникновения нового государства?

На свете существуют тысячи языков, но меньше двухсот государств. Европа вернется к средневековой анархии, если каждая этническая группа потребует себе собственную страну. И главное: как поделить районы со смешанным населением?

Скептики как в воду смотрели. В XX веке районы со смешанным населением по нескольку раз переходили из рук в руки — и всякий раз с кровью, и всякий раз вражда еще больше усиливалась.

Вот и получилось, что в Восточной Европе все как-то не очень любят друг друга. После распада социалистической системы эти чувства выплеснулись наружу и обернулись ненавистью к соседям. Вспомнились старые обиды: с нами плохо обращались, нас эксплуатировали, обманывали, грабили.

Создание собственного государства или, наоборот, избавление от национальных меньшинств кажется заманчивым способом решения всех проблем. Но в Европе нет этнически чистых государств. А попытки доказать свою особость, выделиться среди соседей часто выглядят нелепыми.

Румыны, сформировавшиеся в результате смешения различных этнических групп, после тысячелетнего молчания вдруг заявляют о том, что они — наследники Римской империи.

Греция, недовольная появлением самостоятельной Македонии, доказывает, что современные македонцы — это славяне, не имеющие ничего общего с древними македонцами. Но ведь и современные греки, в свою очередь, не являются наследниками Древней Греции.

Югославы, чехи, словаки, македонцы и болгары — славяне; их отличия от русских, поляков и украинцев объясняются только тем, что они когда-то обосновались в Центральной и Юго-Восточной Европе.

Южные славяне — сербы, хорваты, словенцы, босняки — на самом деле один народ, говорящий на одном языке, хотя сербы пользуются кириллицей, а хорваты латиницей. Разъединил их раскол между западной и восточной церквями. Спор между иерархами привел к тому, что хорваты оказались под юрисдикцией Рима, а сербы — под юрисдикцией Константинополя.

Мусульмане в Боснии появились потому, что после турецкой оккупации сербы-горожане предпочитали принимать мусульманство, чтобы жить спокойно, а сербы-крестьяне могли оставаться христианами, поскольку им турки меньше досаждали.

Иначе говоря, все так называемые этнические конфликты в реальности порождены историческими и политическими причинами и лишь принимают форму межнациональной или межконфессиональной розни.

Переселение национальных меньшинств на историческую родину кажется заманчивым способом решения национальных проблем. Нет сербов на территории Хорватии, нет хорватов в Сербии, исчезает и почва для конфликта…

Когда лидеры сербов в Белграде утверждали, что обязаны объединить всех сербов в одном государстве, это означало готовность к войне. И война не заставила себя ждать. Когда албанские лидеры говорят, что все албанцы должны жить в одном государстве, это предвещает новую войну.

Еще недавно такую же тревогу внушали националистически настроенные венгры, которые заявляют, что не могут спать спокойно, пока не объединят всех своих соотечественников. А ведь это можно сделать только за счет четырех других государств, на земле которых живут венгры и чьи собственные граждане окажутся в таком случае национальными меньшинствами в Великой Венгрии.

Венгрия и после Первой мировой, и после Второй мировой войн оказывалась в проигравшем лагере. В результате она утратила две трети своей территории. Каждый третий венгр живет за пределами Венгрии — в Сербии, в Румынии, в Словакии и на Украине.

Хуже всего пришлось двум миллионам трансильванских венгров, оказавшихся на территории Румынии. Николае Чаушеску хотел насильственной ассимиляции венгров — он исходил из того, что на территории Румынии живут только румыны.

В единой Чехо-Словакии венгры составляли меньше четырех процентов населения. В самостоятельной Словакии — больше одиннадцати процентов, и это не нравится словацким националистам, которые помнят, что несколько столетий их страной правили венгры.

Венгры в Словакии требуют автономий, самоуправления, образования на родном языке. Многие словаки боятся, что на самом деле венгры хотят создать Великую Венгрию, включив в нее все территории, на которых сейчас живут венгры. Правительство Словакии начало было избавляться от венгерского языка — убирались указатели на дорогах, исчезали телепрограммы на венгерском.

Но венгры, глядя, как повернулись дела в бывшей Югославии, сообразили, что попытка таким путем восстановить историческую справедливость может привести только к еще большей трагедии. Румыны или словаки не бросят свои земли ради венгров. Нужно стоять на прагматической точке зрения: историю не переделать. Надо позаботиться о том, чтобы национальным меньшинствам были гарантированы все права, а государственные границы из «железного занавеса» превращались просто в линии на карте.

Найти решение проблемы национальных меньшинств путем перекройки карт невозможно. Нет такой карты, которая устроит националистов всех стран и удовлетворит их амбиции.

Этнически чистое государство — это продукт политического воображения и не может существовать в реальности. Этнически чистых государств не осталось. Практически в каждой стране находятся национальные меньшинства.

Идея этнически чистого государства рождена немецким романтизмом XIX века в качестве ответа на идеи французского Просвещения и Французской революции.

Немецкий романтизм связал расу и государство. Один народ — одно государство. Право гражданства получает представитель только одной этнической группы, остальные считаются гостями, которых в лучшем случае соглашаются терпеть.

Либеральная демократия противопоставляет этой идее принцип гражданства, предоставляемого не по этническому принципу. Все, кто постоянно живет в стране, являются ее гражданами. Но на широком европейском пространстве от Урала до Одера эта идея совсем не популярна.

Люди другой национальности кажутся странными и непонятными. Часто они хотят и даже требуют самостоятельности, государственного суверенитета. Иногда готовы добиваться своего с оружием в руках.

Они ссылаются на право наций на самоопределение, но никто точно не знает, в каких случаях это право может реализоваться. Но даже если требования сепаратистов совсем беспочвенны, худший вариант решения проблемы — это применение силы, тем более военной. Опыт Югославии и Северной Ирландии самый яркий тому пример.

ЮГОСЛАВСКАЯ ТРАГЕДИЯ

Неспособность ужиться привела к югославской трагедии, где отношения выяснялись то с помощью террора, то путем настоящей войны.

Вражда между сербами и хорватами приобрела непримиримый характер, когда их объединили в одно государство. В Югославском королевстве сербы стали старшим братом. Хорватское националистическое движение зародилось как ответ на претензии сербов на ведущую роль в единой Югославии.

Лидером националистов стал Анте Павелич. Он родился в 1889 году в семье железнодорожника, закончил юридический факультет, выступал против единой Югославии. В 1927 году он получил депутатский мандат.

Столкновения сербов и хорватов на националистической почве вскоре вылились в политический террор. В январе 1929 года Павелич основал Повстанческую хорватскую революционную организацию. По-хорватски это название звучит так: «Усташа хрватска революцио-нарна организация». Отсюда и название людей Павели-ча — усташи, повстанцы. Павелича стали называть вождем — поглавником.

Когда Павеличу пришлось бежать из Югославии, опеку над ним взял Муссолини. Усташи проходили боевую подготовку на территории Италии. 9 октября 1934 года в Марселе усташи убили югославского короля Александра вместе с министром иностранных дел Франции Барту. В предвоенной Европе это был, наверное, самый громкий террористический акт, имевший большие политические последствия. Он еще больше усилил взаимную ненависть сербов и хорватов.

Весной 1941 года Германия напала на Югославию. Югославская армия сопротивлялась немецкой армии одиннадцать дней, после чего страна была расчленена. 10 апреля 1941 года в Загребе была провозглашена самостоятельная Хорватия.

Только с мая по октябрь 1941 года усташи убили триста тысяч сербов. Усташи отличались особой, бессмысленной жестокостью. Они перерезали горло специальными кривыми ножами или вовсе отрезали головы. Началось также массовое насильственное обращение православных сербов в католичество.

После разгрома нацистской Германии Анте Павеличу удалось избежать наказания. Он сумел скрыться, под чужим именем работал водителем грузовика. В 1948 году в рясе священника он сел на пароход в Италии и отправился в Аргентину.

Там его приютил аргентинский диктатор Перон, с которым Павелич познакомился в 30-е годы в Риме. Тогда Перон был военным атташе аргентинского посольства. Когда Перона свергли, Павелич перебрался в Испанию, где правил Франко. В 1959 году поглавник усташей мирно скончался.

После войны хорваты, добивавшиеся независимости, вновь вернулись к политическому террору. Они убивали югославских дипломатов. Когда единая Югославия начала распадаться, хорваты объявили о своей независимости и отстояли ее в кровавой и жестокой войне с Сербией.

Когда закончилась война в Хорватии, началась другая, еще более жестокая, — в республике Босния и Герцеговина, где живут и сербы, и хорваты, и босняки, исповедующие ислам.

Война в Боснии привела к самому большому после Второй мировой войны переселению народов. На сербской территории в Боснии мусульман и хорватов не осталось. Из Сараева уехали сербы. Они не захотели жить вместе с мусульманами.

После Боснии настала очередь самой Сербии, в состав которой входит автономный округ Косово.

Ситуация в Косове весьма напоминает знакомые нам проблемы. Если смотреть со стороны сербов, то это очень похоже на Чечню. Косово — часть Сербии, но девяносто процентов населения — албанцы. Они не желают жить под властью сербов, а сербы не хотят отдавать часть своей территории.

Если смотреть со стороны албанцев, то это трагедия разделенного народа. Два миллиона косовских албанцев отделены от Албании государственной границей. Дело в том, что Албания появилась как самостоятельное государство в 1912 году в результате первой Балканской войны, но половина албанцев осталась за пределами нового государства.

Сербы оказались в Косове национальным меньшинством, не смогли приспособиться к этой ситуации. Они чувствовали себя неуютно среди албанцев и под властью албанцев.

Президент Сербии Слободан Милошевич изменил конституцию и отобрал у албанцев автономию. В Косове был введен особый режим. Местные органы власти распустили. Административные должности заняли сербы. Учебные заведения, в которых учили на албанском языке, закрыли.

Албанцы почувствовали себя как на оккупированной врагом территории. Албанская молодежь взялась за оружие. Появилась Армия освобождения Косова, которая на полицейские акции ответила террором. Албанские боевики врывались в города и стреляли в сербских полицейских. Антитеррористическая операция сербов закончилась уже настоящей войной, в которую вмешалось НАТО.

СРАЖЕНИЯ В СТРАНЕ БАСКОВ

На севере Испании, на берегу Бискайского залива, в благодатных местах находится Страна Басков. Ее образуют три провинции — Бискайя, Гипускоа и Алава. Это красивейшие, благословенные' места. Одну часть Страны Басков именуют «испанской Швейцарией», другую — «испанской Венецией». Зима здесь теплее, а лето прохладнее, чем в остальных районах Испании.

Самый большой город Басконии — Бильбао, крупнейший индустриальный центр Испании, важный порт. Самый известный город — Герника, который в апреле 1937 года был подвергнут бомбардировке немецкой авиацией и увековечен самой знаменитой картиной Пабло Пикассо. Самый красивый город Басконии — Сан-Себастьян, центр баскской культуры, где ежегодно проходит международный кинофестиваль.

Исторически баски стремились к полной самостоятельности. Власти отказывали им даже в автономии. При генералиссимусе Франко басков лишили права изучать родной язык, свою культуру, даже называть своих детей баскскими именами.

Язык басков — старейший на континенте. Как считают некоторые лингвисты, он схож с грузинским. Поколение назад казалось, что этот язык умирает. Почти религиозное, молитвенное отношение к языку помогло его восстановить. Баски стараются отдавать детей только в школы, в которых учат на баскском языке. Отношение к языку объясняет, почему баски хотят воссоединиться с соседней французской провинцией Наварра, где во многих районах говорят на баскском языке.

В Испании живет миллион басков, во Франции — двести пятьдесят тысяч человек.

Во время гражданской войны баски поддержали республиканцев, зато после поражения многим из них пришлось бежать из родных мест.

Радикально настроенные баски хотят отделиться от Испании и создать собственное государство, включающее все территории, населенные басками и входящие в состав не только Испании, но и соседней Франции.

Радикально настроенные сепаратисты объединились в организацию «Страна Басков и свобода», сокращенно ЭТА.

Герой басков Сабино Арана и-Гоири (родился в конце XIX века) придумал баскский флаг, национальный гимн и название для своей страны — Эускади — от слова «эускал», то есть «говорящий по-баскски». Поэтому буква «Э» присутствует в названии организации ЭТА.

Политическое крыло баскских террористов — партия «Эрри батасуна», которая требует создания независимого баскского государства.

Военная фракция ЭТА многие годы занимается террором против испанских государственных чиновников, полиции и армии. ЭТА взялась за оружие в 1968 году, когда страной управлял еще каудильо Франко. Но даже авторитарный режим не в состоянии был с ними справиться. С тех пор люди ЭТА убили почти восемьсот человек, в основном полицейских и военных. Армия отвечала на террор террором, и это делало партизан-басков еще более жестокими и непримиримыми.

В испанских тюрьмах находится примерно шестьсот баскских террористов. Еще полсотни — в тюрьмах Франции.

В Стране Басков многим мелким бизнесменам приходится платить дань сепаратистам. На эти деньги ведется террор. Баски получали помощь от Кубы и палестинцев.

Баски привыкли воевать, отражая вторжение врагов на Пиренейский полуостров. Баски сражались и с римлянами, и с вестготами, и с маврами. Многие считают басков суровыми, замкнутыми людьми. В этих местах сильно влияние католической церкви. Безработная молодежь устраивает антиправительственные демонстрации, нападает на полицейских и бросает самодельные бомбы в патрульные машины, а потом берется за оружие. Ни испанская армия, ни полиция не смогли справиться с баскскими террористами.

«ЭСКАДРОНЫ СМЕРТИ»

Несколько лет назад в Испании, в горах неподалеку от Мадрида, в глубокой тайне собрались семеро высокопоставленных правительственных чиновников (среди них был министр внутренних дел Хозе Баррионуэво), чтобы обсудить один вопрос: как остановить ЭТА?

Испанская полиция жаловалась на то, что баски-террористы находят убежище в соседней Франции. Это злило испанскую полицию: баски в кого-то стреляли и исчезали за границей. Так же поступали палестинские террористы, которые после своих операций скрывались в соседних с Израилем странах.

Руководители спецслужб пришли к выводу, что надо повторить и развить опыт израильской контрразведки: или просто без суда и следствия убивать басков-террористов, скрывающихся во Франции, или в крайнем случае вывозить их в Испанию и там казнить.

Испанские спецслужбы выделили десятки тысяч долларов из секретных фондов для организации «эскадронов смерти». Испанцы подкупали французских полицейских, обзаводились информаторами в местах, где укрывались баски. Испанцы нанимали бывших французских парашютистов, оставшихся без дела, и даже просто гангстеров из преступного мира Лиссабона и Марселя и давали им оружие, чтобы они уничтожали басков.

Первая операция была неудачной. Один марокканец из Марселя и один бывший французский парашютист похитили и доставили в Испанию не того человека. Жертвой оказался не баскский террорист, а ни в чем не повинный француз — торговец мебелью. Его десять дней держали в заброшенной ферме, не зная, как с ним поступить. Его жизнь висела на волоске. Но его пожалели и вернули назад — на его счастье, живым.

Испанцы потом будут поражены, узнав, какими методами действовали спецслужбы. В 1988 году они схватили троих бродяг и проверили на них действие специальных наркотических препаратов. Эксперименты продолжались пять дней, один из бродяг умер. Операция называлась «Операция Менгеле», в память нацистского доктора, военного преступника, который действовал в концлагере Освенцим.

Наркотик предполагалось использовать для того, чтобы выкрасть одного баскского террориста из его укрытия во Франции. В конце концов он был арестован французской полицией без всяких наркотиков.

За несколько лет испанские «эскадроны смерти» убили двадцать семь и ранили тридцать человек. Причем семеро были убиты по ошибке, их просто приняли за террористов.

Ответственность за убийства, похищения и взрывы в кафе и в домах на баскском побережье Франции возлагалась на несуществующую антитеррористическую группу освобождения.

Революционные воззвания от имени этой мифической группы писал один испанский полицейский, затем другие полицейские переводили его творения на французский язык.

Убийства прекратились в 1987 году, когда Франция начала сотрудничать с Испанией и выдала часть лидеров ЭТА испанской полиции, остальных выслала в Алжир.

Тем временем общество заподозрило неладное. Испанцы потребовали от правительства выяснить, кто же стреляет в басков. О деятельности «эскадронов смерти» стало известно, и разразился скандал. Несколько полицейских были арестованы.

Двоих в 1991 году приговорили к пожизненному заключению. Они приняли вину на себя, но через три года заговорили и поделились виной со своими начальниками. Они заявили, что их бывшие начальники попытались купить их молчание. Каждому перевели на счет в Швейцарии по восемьсот тысяч долларов и, кроме того, их женам выплачивали по три тысячи долларов ежемесячно. Но в конце 1994 года оба заговорили. Возможно, потому, что выплаты их женам прекратились.

Под суд пошли четырнадцать бывших полицейских и правительственных чиновников.

Тогдашний премьер-министр Филипе Гонсалес, уважаемый в Европе человек, всегда утверждал, что ничего не знал об «эскадронах смерти», что скандал — дело рук тех, кто желает свергнуть правительство. Но ему перестали верить после того, как был привлечен к ответственности бывший министр внутренних дел Хозе Баррионуэво, который был очень близок к премьеру. В июле 1998 года его приговорили к десяти годам тюремного заключения за похищение человека, который ошибочно подозревался в причастности к ЭТА.

В результате на досрочных выборах после тринадцати лет правления Социалистическая рабочая партия Гонсалеса не получила большинства в парламенте. Победила оппозиция. Неумелая борьба с терроризмом дорого обошлась правительству.

Большинство испанцев — шестьдесят пять процентов — государственный терроризм не одобрили. Почему правительство, которое было выбрано законным путем, прибегло к мерам, которые больше подошли бы режиму Франко? И почему же понадобилось целых десять лет, чтобы все вышло наружу? Многие люди полагают, что правительство может пользоваться только законными методами.

Поэтому испанские власти стали предоставлять баскам все большую автономию. После долгой борьбы Страна Басков получила право самостоятельно принимать решения по многим проблемам жизни области. Теперь у басков есть свои парламент и правительство, которые находятся в небольшом городе Витория.

Но вместе с тем испанцы не забывают, что жертвы «эскадронов смерти» были террористами и сочувствия к ним нет.

В последние годы в результате совместных действий Франции и Испании ЭТА понрсла серьезные потери. Большая часть активного боевого ядра арестована и находится в тюрьмах. В октябре 2001 года французская полиция добилась большого успеха — арестовала Висенте Гойкоетчеа Барандиарана, известного под кличкой Вилли. Он был правой рукой руководителя ЭТА Микеля Альбису Ириарте, кличка Анте.

Самое опасное — недооценивать врага. Один американский генерал, которого в свое время похитили террористы из итальянских «Красных бригад», сказал после освобождения, что террористы — это «группа преданных своему делу образованных людей, которые верят в то, что они делают, и относятся к этому очень серьезно».

К людям, которые хотят нас убить, тоже надо относиться серьезно. Специалисты знают, откуда берутся люди, способные с легким сердцем убивать и женщин, и детей…

Каждый второй европейский террорист происходит из вполне благополучной семьи. Уровень образования выше среднего. Каждый второй закончил школу и поступил в университет. Но работы не нашел.

Каждый четвертый террорист вырос в семье, где родители разошлись, причем в тот момент, когда ребенок был подростком, то есть находился в самом уязвимом с психологической точки зрения возрасте.

Недостаток внимания к ребенку в семье, конфликты с родителями — это часто встречается в семьях будущих террористов. Лишь один из пятнадцати террористов испытывает чувство любви к родителям.

Тем не менее эти родители строили весьма амбициозные планы в отношении своих детей. Это происходило практически во всех семьях будущих террористов: при полном отсутствии тепла, нежности и доверия от детей ждали успешной карьеры, желая им счастливой жизни, успеха и благополучия.

Из этого ничего не получилось. Каждый третий просто ушел из дома. Мало кому удалось создать собственную семью. А тот, кто вступил в брак и обзавелся детьми, быстро избавился от этой обузы.

Разумеется, это не означает, что неблагополучие в семье обязательно приводит молодого человека в террористическую организацию, но, во всяком случае, это делает его восприимчивым к разного рода теориям, обещающим. путем насилия привести народ к полнейшему счастью.

Будущие террористы не бросаются в подпольную деятельность очертя голову. Это постепенный процесс, когда происходит разрыв связей с семьей, родителями, домом, когда человек отказывается от работы и даже от привычек, словом, от всего, что составляло его прежнюю жизнь. Этот разрыв воспринимается первоначально как желанное освобождение от всех надоевших проблем и забот.

В террористическую организацию молодого человека часто приводят друзья, родственники или соседи. Часто это носит случайный характер. Одинокий юноша вдруг встречает человека с оружием, который кажется таким уверенным в себе, бесстрашным и жизнерадостным. Он словно избавлен от всех житейских неурядиц.

Многие пойманные террористы говорили потом, что, если бы они в юности встретили других людей, которые произвели бы на них столь же сильное впечатление, они пошли бы за ними… Если бы они встретили женщину, которая бы их полюбила и хотела иметь семью, детей, они не стали бы убивать…

Сначала просят о невинной услуге, потом о более серьезной. Один шаг влечет за собой другой. Молодой человек еще не совершил ничего противозаконного, но он уже помогает преступникам, отрезая себе путь назад.

Террористические группы могут существовать только потому, что их поддерживают самые обычные люди, не привлекающие внимания правоохранительных органов.

Люди, готовые помочь, крайне важны. Без них террористы, долго не продержатся. Во-первых, это их будущее пополнение. Во-вторых, это люди, которые помогают готовить операцию. В-третьих, сочувствующие делают то, что не под силу самим террористам: крадут и подделывают документы, покупают оружие, взрывчатку, служат курьерами и даже грабят банки, если нужны деньги. Они содержат сеть надежных квартир в крупных городах и обеспечивают боевиков транспортом. Наиболее умелые помощники со временем сами присоединяются к боевой группе.

Время, которое человек проводит в роли сочувствующего и помогающего, позволяет ему приготовиться к нелегальной жизни. Но это еще и проверка. Только тот, кто выдержал проверку, кто совершил первое преступление, принимается в группу. Лучшей гарантией считается участие в вооруженном ограблении банка, потому что замаскированный полицейский никогда на это не пойдет.

Подполье представляет собой совершенно новую жизнь. Исчезает грань между личной жизнью и политической борьбой. Личные потребности должны быть подчинены общей политической цели. Террористы, отрезанные от родных и знакомых, замыкаются в совсем крохотном мирке. Они могут полагаться только на себя.

Происходит незаметная самоизоляция от остального мира. Террористы живут как бы в маленьком гетто. Они разговаривают между собой на понятном только им языке, они постоянно вместе. Они привыкают иметь дело только со «своими». Весь мир, которым эти люди дорожат, сжимается до размеров группы; если их группа одобряет какое-то действие, значит, это правильно.

Они теряют чувство реальности и не способны оценивать ситуацию. Заканчивается это полным разрывом связей с окружающим миром.

Любая успешная операция вызывает желание присоединиться к террористам. Знаменитые боевики становятся моделью для начинающих. Особенно сильно такие идолы воздействуют на не очень образованных и эмоционально нестойких молодых людей, на тех, кто страдает комплексом неполноценности. Они с восхищением разглядывают по телевидению дело рук своих старших товарищей, проникаясь желанием им подражать.

Вообще средства массовой информации всегда принимаются террористами в расчет: телевидение словно занимается пропагандой в их пользу. Беспомощность правительства создает ощущение, что террористы — это несокрушимая сила, что их требования справедливы, что им нельзя противостоять…

В какой-то степени боевая группа заменяет молодым террористам семью. Она дает тепло человеческого общения, чувство безопасности и многое другое, чего эти юноши и девушки были лишены у себя дома. Группа одновременно и источник некоего материального благополучия. Не искать работу, не думать о пропитании — боевики без денег не сидят.

Будущие террористы тянутся к тому, чего им так не хватало: к надежности и уверенности. И они находят в группе настоящую дружбу, солидарность, сплоченность, даже любовь и уважение друг к другу. Поскольку среди террористов нет недостатка в молодых женщинах свободных взглядов, то возникают любовные пары.

ЛЕГКО ЛИ ЖЕНЩИНАМ УБИВАТЬ

Знаменитый судебный психиатр и антрополог Чезаре Ломброзо считал, что женщины недостаточно умны, чтобы совершать преступления. Среди самых известных террористов последних десятилетий женщины заняли видное место, опровергнув не только Чезаре Ломброзо, но и статистику, которая свидетельствует о том, что в принципе террор — мужское дело.

Женщины стали не просто исполнителями — бомбистами, стрелками и угонщиками самолетов, — в Европе, Японии, Латинской Америке они возглавили террор.

Не всякий рискнет назвать их преступницами. Умные, образованные, убежденные в своей правоте, женщины приказывали своим товарищам умирать не во имя денег, а во имя идеи. И они сами всегда были готовы умереть.

Женщины участвовали во всех известных террористических организациях (в том числе и в России еще с конца XIX века), но наибольшую роль они сыграли на Ближнем Востоке, в Соединенных Штатах и — особенно — в Германии.

Вот список наиболее известных террористок:

Лейла Халед — Народный фронт освобождения Палестины;

Фусако Сигэнобу — японская «Объединенная Красная армия»;

Ульрика Майнхоф, Гудрун Энсслин, Астрид Проль и другие женщины-лидеры западногерманской «Фракции Красной армии»;

Эллен Мэри Маргарет Маккини — Ирландская республиканская армия;

Норма Эстер Аростито — одна из основательниц леворадикального движения «Монтонерос» в Аргентине;

Женевьев Форест Тарат — участница самых заметных акций баскской группировки ЭТА: 12 декабря 1973 года — убийство премьер-министра Испании адмирала Бланко; 13 сентября 1974 года — взрыв в ресторане в Мадриде, убито одиннадцать человек;

Маргерита Кагол — жена и соратница лидера итальянских «Красных бригад» Ренато Курчио;

Анджела Этвуд, Камилла Кристин Холл, Нэнси Линг Пэрри и другие женщины, создавшие «Симбиционист-скую армию освобождения» в США.

Почему женщины так активно участвуют в терроре?

Существует целый ряд объяснений, связанных с меняющейся ролью женщины в современном мире. Участие в террористических организациях в 60—70-е годы XX века совпало со стремлением женщины выйти из привычной роли — послушная жена, любящая мать, домохозяйка без собственных интеллектуальных, профессиональных и политических амбиций, — разрушить эти стереотипы, доказать свою самоценность, освободиться от мужского господства в семье и обществе. И по сей день женщины ощущают себя угнетаемым большинством в обществе и требуют равноправия.

Эмансипация женщины, освобождение от домашних обязанностей, новые возможности в профессиональной сфере, предоставленные научно-техническим прогрессом, сформировали тип женщин, намеренных участвовать во всем, включая и террор.

Феминизм, желание доказать свое право на гомосексуальные и бисексуальные отношения тоже сыграли свою роль, подтолкнув некоторых женщин к участию в террористических группах, где утверждалось полнейшее равноправие полов и сексуальная свобода.

Психологи полагают, что в сознании женщины должен произойти какой-то радикальный сдвиг, прежде чем она перейдет к насилию. Зато, если этот внутренний переворот произошел, женщины становятся хладнокровными и безжалостными убийцами. Но убийцы всегда утверждают, что они всего лишь жертвы.

Многие немецкие террористки — бывшие медицинские сестры, воспитательницы детских садов, учительницы, специалисты в области социологии и психологии, журналисты.

Уходя в подполье, эти женщины оставляли детей и родителей, рвали со всей прежней жизнью. Они находили в террористической группе «теплоту, любовь и заботу», которых им не хватало. Это многое говорит о неудавшейся личной жизни этих женщин… Хотя, скажем, у Майнхоф был вполне удачный брак и чудесные дети.

К новичку в террористической группе относятся как к товарищу, и он гордится этим. Группа особенно притягательна для молодых людей со слабым характером, для тех, кто испытывает трудности в общении с другими, кто нуждается в компании, обществе, поддержке. Недостаток уверенности в себе компенсируется чувством «вместе мы — сила». Наконец-то есть какое-то увлекательное дело! Их завораживала новая жизнь. Им даже начинала нравиться дисциплина, необходимость подчиняться приказам — все то, что еще недавно они отвергали.

Поводом для решающего шага может стать любое событие, например смерть другого террориста в перестрелке с полицией или в тюрьме. Скажем, на западногерманскую молодежь оказала огромное влияние смерть члена «Фракции Красной армии» Хольгера Майнса в 1974 году. Он был арестован, осужден, объявил голодовку и умер в тюрьме. Многие молодые люди считали, что его убило государство.

В немецком уголовном праве (параграф 101) решение о принудительном питании фактически зависит от медиков. Там сказано, что к принудительному питанию не прибегают до тех пор, пока «можно исходить из свободного волеизъявления, за исключением случаев, когда возникает острая опасность для жизни».

Как показало вскрытие тела Майнса, уже за два дня до смерти у него наступили вызванные длительным голоданием неустранимые нарушения функции спинного мозга. Заключенный еще сохранял возможность «свободного волеизъявления», но шансов выжить у него уже не было.

При росте метр восемьдесят три сантиметра он весил тридцать девять килограммов. Его смерть была ключевым событием, которое Привело немалое число радикально настроенных молодых немцев к решению взять винтовку.

«Мы впервые увидели смерть так близко, и мы чувствовали себя морально сопричастными, потому что не смогли предотвратить его смерть, — говорили террористы, которые впоследствии приняли участие в громких боевых операциях. — Мы поняли: хватит противостоять этой системе в белых перчатках, мы должны взяться за оружие».

Вступая в боевую группу и получая оружие, молодой человек становится хозяином жизни и смерти. Отныне он определяет, что есть добро и что есть зло. Он берет себе все, что хочет. Он судья, диктатор и Бог в одном лице — правда, всего лишь на очень короткое время.

В этом крохотном мирке у террористов появляется ощущение собственного величия, что делает их крайне агрессивными и опасными. Тем более, что каждый из них больше всего боится показаться трусом или недостаточно надежным. И они доказывают друг другу свою храбрость и презрение к врагу.

Фантастическая энергия, настойчивость и изобретательность, с которыми члены группы планируют и проводят свои акции, рождены твердым убеждением в том, что все это необходимо во имя высшей цели.

Политический терроризм не может существовать без идеологии, которая дает исчерпывающие ответы на любые вопросы. Идеология и вера снимают вопрос о личной вине и выдают лицензию на справедливый гнев.

Сначала боевикам внушают, что их враг — это люди в форме. Человек в форме — это свинья. Он не человеческое существо, и они должны относиться к нему исходя из этого… Бессмысленно разговаривать с представителями власти как с людьми, и естественно, что применение оружия позволительно.

Пересмотр привычных норм и ценностей происходит легко — прежние заповеди отвергаются, зато принимается новая мораль группы. Если назвать врага «свиньей» и отказать ему в праве быть человеческим существом, то заповедь «не убий» как бы и не применима к такому случаю.

Убийство политического врага, внушают им, это не только необходимость, но и долг. Для террористов их акции — это война за справедливость. Когда арестованные члены «Фракции Красной армии» требовали обращаться с ними как с военнопленными, это была не только тактическая уловка на процессе, но и уверенность в том, что они не террористы, а солдаты.

Смерть случайных людей тоже получает оправдание. Для террористов это не убийство, а военная необходимость. Они ставят на карту собственную жизнь и считают оправданным лишать жизни других. А со временем понятие «врага» расширяется до бесконечности. Каждый, кто поддерживает враждебное террористам государство, это и есть враг.

Вот почему не приходится удивляться жестокости и варварству людей, взрывающих самолеты и жилые дома, убивающих женщин и детей. Один палестинский террорист положил бомбу в багаж своей беременной возлюбленной и с нежной улыбкой посадил ее в самолет израильской авиакомпании, зная, что никогда ее больше не увидит, потому что лайнер взорвется в воздухе.

ВТОРАЯ ЖИЗНЬ МАРКИЗА ДЕ САДА

Слово «садизм» пошло от имени французского маркиза де Сада, которого обвиняли в разнузданных любовных оргиях, настолько жестоких, что его посадили в тюрьму, где он описал свои сексуальные фантазии в еще более ярких красках.

В тюрьме он написал пятнадцать книг, в которых силой своего воображения создал кошмарный мир любви и насилия, вожделений и преступлений. До него на такое еще никто не отваживался.

Два столетия маркиза рисуют в самых гнусных тонах. Более спокойному взгляду предстанет приятный господин с пронзительными голубыми глазами, похожий на молодого Моцарта. Де Сад был необыкновенно привлекателен, иначе отчего же так много женщин мечтало познакомиться с ним поближе? Жена маркиза любила своего мужа и хранила ему верность все двадцать семь лет, проведенные им в Бастилии.

В тюрьму маркиз был отправлен усилиями его могущественных родственников, чьи мотивы представляются, как минимум, сомнительными. Вполне вероятно, всему виной — обида его мачехи, страдавшей от неразделенной страсти… Ревность отвергнутой женщины дорого обходится мужчине.

Так же непонятно, почему маркиз в те времена, далекие от гласности, неизменно попадался? Почему его обиженные любовницы немедленно бежали в полицию и им верили, хотя судопроизводство XVIII века не считало показания женщины надежным свидетельством? Может быть, все дело в том, что во времена Французской революции аристократ де Сад был самым подходящим козлом отпущения?

Маркиз де Сад умер в сумасшедшем доме. В завещании просил зарыть его в лесу и забыть. Его забыли ровно на сто лет. Он умер в 1814 году, а вспомнили о нем в 1914-м, когда началась Первая мировая война. И с тех пор забыть о нем не удается. Наступил XXI век, а люди убивают друг друга без всякой необходимости и часто с наслаждением.

Распространившийся в мире терроризм — это ставшие реальностью садистские мечты. Все это было у маркиза де Сада в голове. Но он убивал только на бумаге. Руками он этого не делал. Садистская реальность догнала и обогнала садистскую литературу.

Имя маркиза де Сада стало именем нарицательным. Но люди знающие говорят, что мы, пожалуй, погорячились: самого маркиза обвинять не в чем. Скорее надо быть ему благодарными — маркиз де Сад помог нам лучше понять нас самих. Он первым так откровенно заговорил о том, что мы старательно скрываем от самих себя, о чем не решаемся говорить.

Традиционно было принято — вслед за Руссо — говорить о том, что человек по природе добр. А признать, что зло существует внутри человека, мало кто решался. Теперь приходится вновь задуматься (в который уже раз на протяжении человеческой истории) о соотношении добра,# зла и причинах, по которым зло в человеке одерживает верх над добром.

Поведение террористов более всего свидетельствует о том, что человек по сути своей склонен к садизму.

Террористы, наверное, самим себе кажутся хорошими, храбрыми бойцами. Они хотят видеть смерть, они хотят видеть, как умирают люди. Они наслаждаются собственной жестокостью.

Некоторые молодые люди мечтают повоевать. Они желают обрести власть над мучениями и смертью! Участие в террористических акциях дает им возможность развернуться, осуществить свои скрытые желания.

Так что же, выходит, садизм — не только социальная, но и психологическая и даже биологическая проблема? Не следует ли сделать вывод, что страсть к насилию и жестокости коренится в самой природе человека? Возможно, это действительно так. Во многих людях горит желание наслаждаться болью чужого человека и полной властью над окружающими.

Редко в истории не обращались с человеческим телом просто как с куском мяса, а ведь это проделывают террористы на наших глазах. Такое ощущение, словно все бросились читать маркиза де Сада.

Западноевропейские террористы в основном были выходцами из хороших семей. Они росли в свободомыслии, им было свойственно высокоразвитое чувство справедливости.

Они были уверены, что вооруженная борьба — единственная возможность изменить что-либо в стране. И единственная возможность изменить самих себя. Они хотели сформировать нового человека, который перестал бы лгать и отказался от всех компромиссов, на которые так часто приходится идти в жизни.

Сигналом к началу террора, охватившему развитые страны Запада, стал выстрел, прозвучавший в Западном Берлине 2 июня 1967 года. В этот день в городе проходила студенческая демонстрация против визита иранского шаха Реза Пехлеви. Европейские либералы обвиняли шаха в угнетении собственного народа. Демонстрантов жестоко разгоняли полицейские. Выстрелом был убит студент Бенно Онезорг. Это вызвало массовое возмущение в стране. Одна из самых жестоких террористических групп назовет себя «Движением 2-го июня» в память об этом трагическом дне.

Молодая женщина по имени Гудрун Энсслин сказала тогда:

— Нам больше не о чем говорить со старшим поколением. Оно ничему не научилось и абсолютно не изменилось.

Дочь протестантского пастора, Энсслин вскоре примет участие в создании террористической группы «Фракция Красной армии», которую чаще называли «группой Баадера — Майнхоф» — по имени ее первых руководителей.

Вместе с тремя юношами, один из которых обретет вскоре поистине мировую известность (Андреас Баадер), Гудрун Энсслин совершит первый теракт, который сегодня кажется совершенно невинным. В знак протеста против убийства студента Бенно Онезорга они подожгли два универмага.

Поджигателей быстро нашли и посадили на скамью подсудимых. Защищать их взялся молодой адвокат Хорст Малер.

— Этим подсудимым не место в тюрьме, — скажет он судьям.

— Если же тем не менее их отправят в тюрьму, придется Сделать вывод, что в этом обществе тюрьма — единственное место пребывания порядочного человека.

Убедившись, что его красноречие не способно ничего изменить, адвокат Хорст Малер сам возьмется за оружие и присоединится к своим подзащитным.

И еще один голос прозвучал в защиту начинающих террористов. Одна известная журналистка, коммунист и автор постоянной колонки в левом журнале «Конкрет» (и жена его главного редактора Клауса Райнера Рёля) писала: «Прогрессивность поджога, совершенного четырьмя молот дыми людьми во главе с Андреасом Баадером, состояла не в том, что были уничтожены какие-то товары, а в сознательном нарушении закона». Левые радикалы пришли к выводу, что жить по законам общества невозможно, ибо сами эти законы преступны.

Имя этой журналистки — Ульрика Майнхоф. Мать двоих дочерей-близнецов, она неожиданно для всех, кто ее знал, бросила семью, дом и работу и ушла в подполье.

Ульрика Майнхоф надеялась личным примером взорвать общество изнутри, доказать ложность его принципов и заставить людей понять, что дальше так жить нельзя.

Первоначально члены «Фракции Красной армии» не собирались убивать. Криминальные акты должны были служить лишь провокацией, резким звонком будильника, выводящего из состояния летаргии погрязшее в потреблении материальных благ общество. Но молодые люди быстро перешли ту грань, за которой превратились в опасных уголовных преступников.

Ульрика Майнхоф и Гудрун Энсслин помогли Андреасу Баадеру бежать из тюрьмы. Они создали свою «Фракцию Красной армии» и ушли в подполье. Им немедленно предложили помощь палестинские террористические организации, которые располагали избытком оружия и денег и нуждались в политических союзниках.

Палестинцы предложили «Фракции Красной армии» укрыться в их тренировочных лагерях и заодно пройти там курс боевой подготовки. Отныне «красноармеец» мог рассчитывать на постоянную помощь оружием и взрывчаткой.

Единственная размолвка между «красноармейцами» и палестинцами возникла из-за женщин. В палестинских лагерях мужчины и женщины живут отдельно. Немцев это не устраивало. Немецкие террористки требовали полнейшего равноправия, и не только в боевой подготовке, но и в интимной жизни.

В те годы западногерманская молодежь быстро раскрепощалась. Знаменитая «секс-коммуна № 1» существовала с начала 1967 года по ноябрь 1969-го, но оказала значительное влияние на жизнь европейской молодежи.

Коммуна, как витрина современного магазина, показала, какой должна быть жизнь молодежи: все спят на одном матрасе, злят обывателей, пьют жасминовый чай, занимаются сексом и делают мировую революцию. Коммунары отказались от галстуков и от дверей на туалетах. А что же дурного в том, что туалет снабжен дверью?

— Двери дают возможность уединяться, жить отдельно от коллектива, — объяснял лучший коммунар тех лет Райнер Лангханс, — а мы хотели объединить людей.

Все началось с того, что шестнадцать молодых людей собрались летом 1966 года на богатой вилле в Баварии и смотрели чемпионат мира по футболу. Они и не подозревали, что в ближайшем будущем станут звездами грядущих студенческих волнений. Им не нравилась жизнь в Западной Германии, где, по их мнению, «немцы предавались двум своим излюбленным занятиям: тупо вкалывали и жалели себя». Молодые люди хотели большего, чем делать карьеру и вечером решать в магазине, какой из двадцати пяти сортов колбасы выбрать на ужин.

Мудреные дискуссии социалистов о накоплении капитала и о классовой борьбе их тоже не увлекали. Личная жизнь и любовные увлечения важнее. Выход должна была дать коммуна. Любовь, работа и революция — вместе.

Теоретиком коммуны стал Дитер Кунцельманн. Его отец заведовал сберегательной кассой в католическом Бамберге, а сын был прирожденным ниспровергателем основ. Он отказался учиться банковскому делу и писал стихи такого содержания: «Куба, Конго, Вьетнам — долог кровавый след империализма».

Коммунары обосновались в квартире одного писателя, где, помимо матрасов, не было ничего из того, от чего они хотели отказаться по причине своей антибуржуазности.

Все присматривали друг за другом. В магазин выходили только по двое. Собственность считалась тяжким грехом, и Кунцельманн предпочитал надевать чужие вещи. Возможно, никто бы о них не узнал, помимо друзей, если бы им не пришло в голову устроить демонстрацию протеста против приезда тогдашнего американского вице-президента Хэмфри.

— Он похож на придурка из американской кинокомедии, которому нужно размазать торт по физиономии, — заявил Кунцельманн.

Коммунаров схватила полиция и обвинила в подготовке вооруженного нападения на иностранную официальную делегацию. На следующий день о коммунарах писала и говорила вся страна. Дитер Кунцельманн превратился в самое страшное чудовище после Хрущева, стучавшего башмаком по трибуне ООН. Теперь журналисты одолевали их просьбами об интервью, за каждое из которых коммунары требовали тысячу марок. Это решило все финансовые проблемы. Кроме того, они ездили в столицу ГДР, навещали китайское посольство и получали там ящиками красные цитатники Мао Цзэдуна — модное чтение среди левой молодежи — и продавали их желающим.

Они находили массу возможностей напомнить о себе. Когда отмечался юбилей крупного политика, в зал вдруг внесли гроб, из которого выскочил Дитер Кунцельманн и стал разбрасывать листовки. Полиция хватала коммунаров, их беспрестанно штрафовали. Зато у них не было отбоя от поклонниц, и коммунары превратились в первых плейбоев страны. И те, кто раньше не пользовался успехом у слабого пола, спешили наверстать упущенное.

Фриц Тойфель, один из основателей «секс-коммуны № 1», вспоминал:

— Я был невероятно застенчивым юношей, страдавшим от первой большой неразделенной любви. Я хотел изменить мир и самого себя. Мы пытались построить коллективную форму жизни для себя самих и для всего общества. Нам до смерти надоели парные отношения, где один партнер рассматривает другого как свою частную собственность.

Фриц Тойфсль мечтал сделать общество не только демократическим и социалистическим, но и вакхическим:

— Революция должна доставлять удовольствие, иначе никто в ней не станет участвовать. О чем я сожалею, так это о недостатке нежности в народе, распрях среди това-. рищей. Я пытался объяснить людям, которые угнетены, что они в значительно большей степени могут помочь друг другу. Молодые люди не знают, куда им пойти, когда им хочется проявить нежность друг к другу. Для нежности слишком мало места.

Поэтому Тойфель призвал не только «занимать церкви, но и располагаться в них для любви».

Еще одно изречение Тойфеля в те годы стало популярным:

— Все имеет больше смысла и доставляет больше удовольствия, если проникает одно в другое.

Правда, беспорядочные интимные отношения заставляли коммунаров часто обращаться к врачам.

Они переселились в большую столярную мастерскую, где замуровали окна, чтобы соседи ничего не видели. Курение гашиша и прием синтетического наркотика ЛСД считались вполне революционным занятием. Крушение коммуны началось в тот день, когда Лангханс познакомился с фантастически красивой девушкой. Это была Урсула Обермайер (Уши, как ее ласково именовали друзья), со временем она станет самой знаменитой фотомоделью в Германии.

Райнер Лангханс полностью посвятил себя любовным делам и постоянно рассказывал остальным, как хороша в постели его подруга — известная фотомодель Уши Обермайер.

— Это просто машина для оргазмов, — восторгался Лангханс.

Товарищи возмущались, считая, что удовольствия не должны заменять главного — революционной борьбы.

Лангханс хладнокровно отвечал:

— Предать революцию ради женщины — это всегда оправданно.

Этот роман стал концом коммуны. То, что не смогли сделать полиция, суды и политики, удалось этой девушке, которую совершенно не интересовала политика. Ее интересовал только Лангханс, в которого она влюбилась.

Она вызывающе говорила:

— Плевать мне на разницу между коммунизмом и капитализмом.

Ее уговаривали почитать труды классиков левого движения. Она отвечала:

— Буквы для меня слишком непривлекательны.

Остальные коммунары завидовали Лангхансу и критиковали Уши Обермайер:

— Как ты могла купить кока-колу? Ты же бросила свои деньги в пасть империалистам!

Когда все спали, накурившись гашиша, она вставала и приводила себя в порядок в ванной комнате, где не было зеркала, а из крана текла только холодная вода. Она хотела хорошо выглядеть — и все ради Райнера Лангханса. Уши говорила:

— Мой отец всегда клял себя за то, что он ложился в постель с хорошенькими женщинами, а просыпался рядом с какими-то ведьмами. Я не хотела быть такой.

Уши Обермайер платили за съемки такие гонорары, что Лангхансу понравилась новая жизнь. Он стал менеджером своей подруги. Революция ему надоела. И летом 1969 года все кончилось. Лангханс и еще несколько бывших коммунаров распрощались с мятежным прошлым. Они взяли Дитера Кунцельманна за руки и за ноги и выбросили за дверь. На теоретике «секс-коммуны № 1» были длинные мужские трусы, фрак на голое тело и пестрый галстук.

Кунцельманн потом, как ни странно, стал депутатом. Но его официальная политическая карьера окончилась, когда он разбил яйцо о голову правящего бургомистра Берлина Эберхарда Дипгена со словами:

— Счастливой Пасхи, ты, Санта-Клаус.

Фриц Тойфель избрал другую дорогу и оказался в тюрьме. Он был арестован в крайне неудачный для себя момент: за поясом у него был пистолет, а в багажнике машины лежал обрез. Он отсидел в тюрьме пять лет за принадлежность к террористической организации, хранение оружия и подделку документов.

В тюрьме он изобрел свою стратегию выживания, сохраняя подвижность тела и ума. Занимался йогой. Писал письма и сказки. Он сидел в одиночной камере, как и другие террористы. У него были телевизор и кипятильник, так что он мог в любое время выпить чая или кофе. Ему также полагалась настольная лампа для чтения и вделанный в стену радиоприемник с четырьмя программами.

Зато заключенного в камере прослушивали, правда, в этот момент должна была загораться лампочка! Этот же прибор позволял в случае необходимости связываться с надзирателями. Однажды ночью в камере Тойфеля загорелась лампочка и неприятный голос проквакал из динамика:

— Что вам нужно?

Тойфель подал жалобу на то, что его разбудили, когда он вовсе не собирался разговаривать со своими тюремщиками. Аппарат сработал из-за того, что замкнуло отсыревшие в стене провода…

Первое поколение немецких террористов, ушедших в подполье, научилось у коммунаров тому, что можно сплотить людей и вне традиционной семьи. Общество заговорщиков, решил Хорст Малер, адвокат, ставший террористом, подвергает себя меньшей опасности, если дает выход своим сексуальным инстинктам. Поэтому с самого начала в боевой группе было много женщин.

Коммуна, которую основал Ян-Карл Распе, так формулировала свое кредо в сфере равенства полов:

— Мы установили, что потребность мыться, танцевать, готовить еду, мыть голову и причесываться, гулять, водить машину и есть сладкое не зависит от пола.

Основатель террористического «Движения 2-го июня» Бомми Бауман, пролетарское дитя, считал, что имеет право спать с любой женщиной, поэтому в его группе постоянно разыгрывались драмы. «Любовные истории у буржуазных сынков протекали тяжело», — как выразился один из членов группы…

Из палестинского лагеря они вернулись другими людьми, готовыми стрелять и убивать. Больше никаких любительских акций, вроде поджога универмага, решили Майнхоф и Баадер. Они будут брать заложников и убивать прокуроров, судей и правых политиков. А также грабить банки, угонять автомобили, красть чистые бланки паспортов — для того, чтобы машина террора работала бесперебойно.

Во всем этом бывшая журналистка Ульрика Майнхоф сыграла ведущую роль. Во всех других странах по статистике из десяти террористов — восемь мужчин. Внутри «Фракции Красной армии» все было наоборот. Можно сказать, что и саму группу создали три женщины — Гудрун Энсслин, Астрид Проль и Ульрика Майнхоф. Когда полиция составила список самых опасных преступников, находящихся в розыске, то среди четырнадцати террористов оказалось только четверо мужчин.

Ульрике Майнхоф разлука с детьми далась тяжело. Долгое время террористы устраивали ей тайные встречи с дочерьми, но с каждым разом это становилось все опаснее, потому что «красноармейцев» искала вся западногерманская полиция.

Товарищи по борьбе были недовольны мягкотелостью Майнхоф. И постепенно она вырвала из сердца любовь к своим девочкам. После ее смерти в тюремной камере следователи нашли письма детей, присланные ей на Пасху. Она даже не раскрыла эти письма…

В подполье, занимаясь убийствами и ограблениями, женщины менялись до неузнаваемости. Бригитте Кульман, будучи студенткой, заботилась’ о парализованных больных и считалась «необыкновенно чувствительной». В террористической группе она превратилась в исступленную фанатичку. Заложники, которых террористы захватили, рассказывали, что она вела себя «как надзирательница в концлагере».

В конце 70-х годов в спецслужбах ФРГ обсуждались планы уничтожения основных кадров европейского терроризма. Некоторые западногерманские спецслужбисты даже попытались подобрать людей для ликвидационной группы. Этим занимались Федеральное ведомство по охране конституции и Федеральное ведомство уголовной полиции. Но от этой идеи благоразумно отказались.

Западногерманские власти удержались в рамках закона — террористов постепенно выловили, судили и отправили в тюрьму. Они держались очень стойко, объявляли голодовки.

Предложение о голодовке вплоть до смерти исходило от Гудрун Энсслин. Она писала Баадеру: «Мы можем сказать, что каждые три недели (или четыре, или две — это все равно) один из нас будет себя убивать. До тех пор, пока не прекратится наша изоляция».

Дольше всех во время голодовок держались именно женщины. Габриэле Рольник, Моника Берберих, Гудрун Штюрмер и Ангелика Годер три месяца ничего не ели и только пили чай и минеральную воду.

На следующий день после того, как один из осужденных террористов, Хольгер Майнс, умер в тюрьме от голода, был убит президент западноберлинской судебной палаты Гюнтер фон Денкман. Он не имел никакого отношения к процессам над членами «Фракции Красной армии». Это была месть судебной системе как таковой.

Майнхоф написала из тюрьмы:

«Мы не оплакиваем мертвого судью Денкмана. Мы радуемся его казни. Эта акция была необходима потому, что она показала каждой судейской и чиновной свинье, что и он — и уже сегодня — может быть привлечен к ответственности. Эта акция была необходима потому, что она положила конец разговорам о всемогуществе государственного аппарата…

Мы утверждаем, что человек в форме — свинья. Он не человеческое существо, и мы должны относиться к нему исходя из этого. Бессмысленно пытаться разговаривать с этими людьми, и естественно, что применение оружия позволительно».

В какой-то момент примерно шестьдесят заключенных членов «Фракции Красной армии» и других леворадикальных групп — проводили голодовку по всем тюрьмам ФРГ. Но правительство не шло на уступки, и, убедившись, что голодовки не помогают, осужденные один за другим прекратили протест. Все, кроме лидеров «Красной армии», которые решили покончить жизнь самоубийством.

Служащие тюрьмы обнаружили заключенную Ангелику Шпайтель на полу ее камеры в кельнской тюрьме. Она перерезала себе вены и истекала кровью. На оконном переплете висели обрывки простыни и колготок, связанные друг с другом в петлю. Ангелика первоначально пыталась повеситься.

Баадер, Энсслин и Распе были приговорены к пожизненному заключению — за четыре убийства и тридцать четыре попытки совершения убийства. Они решили уйти из жизни. И в один и тот же день покончили с собой; их соратники пытались назвать это убийством и обвиняли власти в жестокой расправе.

Баадер был левша, но следы пороха и кровь были найдены на его правой руке. И выстрел был произведен в затылок, что крайне редко встречается при самоубийствах. Все это стало поводом для сомнений — не убили ли его? Но эксперты пришли к выводу, что Баадер сделал это специально: в качестве последней мести тюремщикам. Он нажал спусковой крючок не указательным, а большим пальцем.

Гудрун Энсслин повесилась. Она очень исхудала. Повесилась на электропроводе, дважды обмотав его вокруг шеи. Никаких следов насилия эксперты не обнаружили. Предположение, что ее убили, а потом повесили, было отвергнуто — характерный рубец от петли на шее был прижизненным повреждением.

Ее не могли и силой засунуть в петлю, потому что в таких случаях жертву нужно крепко держать, и остаются кровоизлияния в тканях. В ее крови не было ни алкоголя, ни каких-либо других видов токсичных или иных препаратов, которые могли свидетельствовать об отравлении или о приведении в бессознательное состояние.

Расследование самоубийств Баадера, Энсслин и Распе продолжалось долго. Генеральный прокурор обвинил их адвокатов в том, что они проносили в тюрьму оружие и даже взрывчатку — их никто не осматривал. Парламентское расследование установило, что надзиратели время от времени разрешали осужденным ходить по тюрьме или собираться в одной из камер. Они могли общаться с другими заключенными, которые, вероятно, и передали им деньги и оружие.

Для осужденных террористов в западном крыле тюрьмы города Целле оборудовали десять звуконепроницаемых камер: в них не слышно ни звуков из соседних камер, ни шагов в коридоре. Дождь можно видеть в окно, но не слышно звука капели. Не слышно даже звука проходящих мимо поездов.

В западнобёрлинской тюрьме Моабит построили камеры-одиночки, заключенные круглосуточно контролировались с помощью телекамер. Но и это не помогло.

В один субботний день Ульрику Майнхоф нашли мертвой в ее камере. Она висела в петле, скрученной из полотенца и прикрепленной к оконной решетке.

Ее родственники и товарищи по «Фракции Красной армии» утверждали, что Майнхоф убили власти. Ее смерть ознаменовалась вербовкой новых членов группы и новыми террористическими акциями. Со временем несколько террористов, которые предпочли прекратить борьбу, признались, что с самого начала знали: Ульрику Майнхоф никто не убивал, она совершила самоубийство, но следовало утверждать обратное, чтобы иметь повод для продолжения борьбы.

Французский философ Андре Глюксман полагает, что каждые двадцать лет новое поколение заявляет о себе на полях сражений или в демонстрациях протеста. Очередная смена поколений произошла в 1967–1968 годах, когда во многих странах восстала молодежь.

После этого мир стал иным. Не изменилось социально-экономическое устройство ни одного государства, но изменился химический состав атмосферы, в которой живет общество. Справедливо назвать те события революцией. Но это была, если можно так выразиться, революция духа. Ломая стену молчания, лжи, ханжества, унижения, сокрушая закоснелые формы существования общества, взбунтовавшаяся молодежь помогла осознать ценность и достоинство человеческой жизни.

Парижские студенты в мае 1968 года сооружали баррикады, но не хватались за оружие и ни в кого не стреляли. Они предлагали остановиться и задуматься.

Они добились своей цели. Им не только разрешили слушать любую музыку, носить длинные прически и одеваться так, как кому заблагорассудится. Они заставили общество задуматься над такими проблемами, как противоречие между духом и властью. Но этих бунтовщиков принято упрекать в непоследовательности, в склонности к балагану.

Последовательность — качество положительное, пока оно не переходит в тупое упрямство и узость мышления. Тухлые яйца и булыжники приличной тяжести входили в арсенал студентов. После баррикад — что могло стать следующим шагом? Винтовки и бомбы? Это была историческая развилка, которая развела взбунтовавшуюся молодежь в разные стороны.

Один из лидеров парижской молодежи Даниэль Кон-Бендит после 1968-го ушел работать воспитателем в детский сад, потом примкнул к движению «зеленых». Он разошелся во мнениях с теоретиками ультралевого террора, которые полагали, что с помощью революционного насилия можно ускорить процессы преобразования общества.

А некоторая часть молодых бунтовщиков взялась за оружие. И с тех пор в Париже повсюду — даже на Елисейских полях — разгуливают автоматчики: французы боятся террористов. Правда, теперь они в основном боятся алжирских боевиков.

ПРОЩАНИЕ С ГЕРОЕМ

В Париже я когда-то беседовал с человеком, которого ультралевые террористы считали одним из своих учителей.

Не так-то просто попасть в Елисейский дворец — резиденцию президента Французской Республики, даже если тебя ждут и ты пришел точно к назначенному времени. Пришлось томиться на небольшом крылечке, в окружении полицейских, пока дежурные за запертой дверью выясняли то, что им положено знать.

Потом мне выдали карточку «Посетитель Елисейского дворца» — взамен паспорта, который первым делом отобрали. Охранник по внутреннему дворику провел к подъезду, на втором этаже передал — с рук на руки — местному дежурному. Тот проводил в приемную — небольшую комнату без окон, с деревянной вешалкой. Не успел скинуть плащ, секретарь распахнула дверь, и я, от волнения едва не растеряв все свое хозяйство — магнитофон, фотоаппарат, блокнот, ручки, — оказался лицом к лицу с человеком, чье имя, окруженное героическим ореолом, было известно мне еще с юности.

Вышколенные секретари закрыли двери. Хозяин кабинета уселся в кресло возле журнального столика и пресек мой маневр с магнитофоном:

— Это не интервью, просто беседа. Я не могу давать интервью без разрешения президента республики.

— Но я могу, по крайней мере, написать о нашей беседе? — спросил я.

Разрешение было дано. Мы разговаривали чуть меньше часа (следующий посетитель уже томился в приемной), и я пытался запомнить все, что он говорил. Но разве это возможно! Разве передаваемо изящное строение его фраз, остроумных и резких, но часто уклончивых, выдающих в нем опытного полемиста. А как красноречивы были его жесты! Их элегантность напоминала о том, что мой собеседник не только, что называется, из хорошей семьи, но и получил образование в одном из лучших учебных заведений Парижа.

В наглухо закупоренном кабинете с зашторенными окнами было жарко, но попыхивавший сигарой хозяин, надо полагать, чувствовал себя превосходно. От пронизывающего взгляда его голубых глаз, признаться, временами становилось не по себе. Он, без сомнения, обладал умением разбираться в людях. Умением, приобретаемым в ситуациях драматических. Например, в тюрьме, где хозяин кабинета, советник президента Франции, известный деятель левого движения, идеолог партизанской войны Режи Дебре провел три года.

Когда я впервые услышал его имя? Скорее всего, осенью 1967 года, когда в Боливии был убит профессиональный революционер Эрнесто Че Гевара, а его друг и единомышленник Ре Жи Дебре — арестован.

Но в 1967 году мне было всего десять лет, интерес к политической жизни только пробуждался. Вот события 1968-го запомнились крепко: и среди них — майское восстание студентов в Париже, поддержанное рабочими и в горячке тех дней названное революцией. Тогда часто звучало имя Режи Дебре, одного из вдохновителей мая 1968-го.

В свой первый студенческий год в Московском университете я прочитал некоторые работы Дебре и кое-что о нем самом. Тема молодежного движения была модной. Все ждали продолжения, новой волны, еще более высокой и грозной. Доказывали ее неизбежность-даже после того, как стало ясно: что-то изменилось, протест молодежи против общества в той же форме навряд ли повторится.

«Властитель дум» Герберт Маркузе, чьими трудами зачитывались студенты-гуманитарии, ушел из жизни и из споров современеных философов. Франц Фанон, идеолог партизанской войны в третьем мире, забыт. Руди Дучке, вождь восставшей западногерманской молодежи, остался не у дел и умер при странных обстоятельствах. Даниэль Кон-Бендит, самая популярная фигура парижских баррикад 1968-го, поклонник Нестора Махно, ни о каком бунте больше не думает. Его друг Йошка Фишер занялся политикой, что со временем позволит ему стать министром иностранных дел ФРГ. А Дебре…

Режи Дебре учился в Высшей нормальной школе — учебном заведении для элиты, изучал марксизм и экзистенциализм. В формировании его взглядов особую роль сыграла война в Алжире. Для него это была боль, скажет он позднее, такая же, как для американцев — Вьетнам.

Когда во время студенческих каникул в 1961 году Дебре взял билет до Нью-Йорка, пересел на самолет до Майами и оттуда направился на Кубу, он, вероятно, и не подозревал, что поездка определит всю его дальнейшую жизнь.

Он предложил революционному правительству Фиделя Кастро свои услуги в качестве учителя и был очень хорошо принят. Кубинцы радовались каждому человеку, который хотел им помогать. Острый ум и готовность служить революции привлекли к нему внимание и Фиделя Кастро, и Эрнесто Че Гевары, который был после революции вторым человеком на Кубе.

Они подолгу беседовали. В 1966 году Дебре стал профессором философии в Гаванском университете. Тогда же начал работать над своей знаменитой книгой «Революция в революции? Борьба вооруженная и политическая в Латинской Америке».

Дебре полагал, что ведущая революционная роль принадлежит интеллигенции и студентам, что революция начнется с какого-то очага вооруженной борьбы, который нужно вовремя разжечь, что партизаны создают революционную ситуацию и потому вполне можно обойтись без авангардной марксистско-ленинской партии.

В марте 1967 года Дебре последовал за Че Геварой, который за два года до этого с небольшим отрядом отправился в Боливию поднимать там народ на восстание.

Эрнесто Че Гевара родился в Аргентине. «Че» — это междометие, обращение друг к другу, так часто называют аргентинцев. В 1953-м он закончил медицинский факультет в Буэнос-Айресе и поехал в Гватемалу, где сформировал леволиберальное правительство Хакобо Арбенс. Но его свергла морская пехота США, и Че убежал в Мексику, где познакомился с Фиделем Кастро. Вместе с кубинцем Че Гевара участвовал в партизанской борьбе в горах Сьерра-Маэстра и командовал одной из партизанских колонн, которые вошли в Гавану.

После победы Фиделя он стал начальником департамента промышленности Института аграрной реформы, затем президентом Национального банка и министром промышленности. Но мирная и спокойная жизнь была не для него.

Че Гевара руководствовался теорией герильи — малой войны партизан против огромной армии. Герилья — это война слабых против сильных, безнадежно малого числа герильеро против значительно превосходящих сил противника. Герилья — вариант тотальной войны, не придерживающейся традиционной формы военных действий, не имеющей фронта, не отделяющей регулярную армию от гражданского населения.

Сила герильеро состоит именно в том, что у него решительно ничего нет, нет даже надежды на успех борьбы. Как ни парадоксально, но именно безнадежность ситуации составляет психологическое превосходство герильеро. Лишь тот, кто ставит на карту во имя борьбы собственную жизнь, может считать отравданным лишение жизни других.

А противнику есть что терять: собственность, блага, привилегии, безопасность, собственную жизнь, которой он дорожит, а также жизни тех, к кому он привязан или за которых в ответе…

Теория герильи будет взята на вооружение и так называемыми городскими партизанами, то есть ультралевыми террористами. Дебре провел в лагере Че шесть недель. 20 апреля Дебре схватили боливийские солдаты, брошенные на поиски Че. А 7 октября 1967 года отряд Че Гевары был разгромлен боливийскими рейнджерами, которыми руководили агенты ЦРУ. —.

Узнав, что Че Гевара убит, Дебре гордо сказал, что готов разделить судьбу погибших партизан. На суде он вел себя исключительно достойно. Приговор — тридцать лет тюрьмы — выслушал мужественно. Но ему повезло. Правящий режим был свергнут, новое правительство освободило его из застенков, а президент Чили социалист Сальвадор Альенде предоставил Дебре политическое убежище. Они были единомышленниками. Альенде охотно с ним беседовал и говорил своему юному другу Режи Дебре, что его цель — «полный, научный, марксистский социализм в Чили, уничтожение буржуазного государства».

В очерке «Проблемы революционной стратегии» Дебре много места уделил Чили. Он считал «неразумным оптимизмом» уверенность своего старшего друга Альенде в том, что можно победить в революции без вооруженной борьбы. Когда в результате военного переворота в 1973 году правительство Альенде было свергнуто, многие вспомнили те слова Дебре.

Вернувшись на родину, Дебре полностью отдался литературному творчеству. Он писал в год не менее одной книги — публицистику и беллетристику почти в равной пропорции. Видимо, для него это были годы активного осмысления (а может быть, и переосмысления?) собственного прошлого, своих взглядов на революционный процесс и методы обновления общества.

С 1974 года он включился в политическую борьбу во Франции, участвуя в избирательных кампаниях Франсуа Миттерана. В 1981 году начал работать в Елисейском дворце.

Когда социалист Франсуа Миттеран впервые был избран президентом Франции, я был потрясен, узнав, что его советником по внешнеполитическим вопросам стал Режи Дебре, один из самых блестящих французских публицистов. Тот самый Дебре, чьи работы вдохновляли студентов, штурмовавших, казалось, самые основы буржуазного государства. Человек, призывавший к социалистической революции и к свержению власти буржуазии, делит с нею власть… Одна из тех метаморфоз, которые хорошо известны истории!

Что думает об этом сам Дебре?

— Я никогда не был анархистом и не выступал против власти. Пошел вместе с Че Геварой, потому что считал своим долгом защищать идеи, которые мне близки. Для меня это было своего рода продолжением освободительной борьбы французских партизан, сражавшихся против нацизма. Я боролся против латиноамериканских диктатур. Я интернационалист.

Из своего прошлого, — продолжал советник президента, — я извлек некоторые уроки. Теперь я не верю в профессиональных революционеров. Не надо приезжать в чужую страну и делать там революцию. Французу незачем отправляться для этого в Латинскую Америку. Экспорт идей невозможен.

Меня не в чем упрекнуть! — горячо сказал Дебре. — Как я попал в Елисейский дворец? Я никогда не считал себя политиком. Когда левые пришли к власти, я счел своим долгом присоединиться к ним, внести свой вклад в их работу. Это логично. Помимо всего прочего, я друг Миттерана. Когда он покинет Елисейский дворец, я уйду вместе с ним. Власть как таковая меня не интересует.

Я спрашивал Дебре и о революционных событиях 1968 года, которые оказали такое мощное влияние на молодежь во всей Европе и в том числе стали причиной возникновения левого терроризма. Правда, в те майские дни самого Дебре не было в Париже. Он сидел в боливийской тюрьме.

— Хочу напомнить, — говорил Дебре, — что события начались с того, что в университете Нантер попытались ограничить сексуальную свободу молодежи. Теперь такой проблемы не существует, никто молодежь не ограничивает. Восстание в Париже сыграло значительную роль в развитии французского общества, прав и свобод, эмансипации женщин. Поэтому можно сказать, что май 1968-го был успешен. Между прочим, лидеры восстания — в основном, ныне они занимают правые позиции — работают в газетах, на телевидении, занимаются рекламой и завидно преуспевают. Но сейчас во Франции не революционная эпоха. Я бы хотел, возможно, другого, но нужно исходить из того, что есть. Во Франции больше никто не хочет насилия, даже революционного насилия, и этим идее революции нанесен смертельный удар.

Дебре не хотел говорить о прошлом. Он отвернулся, нахмурился. Патом пересилил себя и спросил, что происходит в Москве. Это было время «перестройки и гласности».

— Честно говоря, я хотел бы быть на вашем месте. Вам так много предстоит сделать в вашей стране, — неожиданно заметил он, и голос его прозвучал молодо.

Может быть, именно так он звучал у того, прежнего Дебре…

Через квартал от Елисейского дворца я спустился в метро. На станции муниципальный рабочий в зеленой униформе срывал старые плакаты — слой за слоем, освобождая место для новых: на носу была очередная предвыборная кампания. На миг возвращались к жизни политики вчерашнего и позавчерашнего дня, чтобы тут же кануть в небытие или вернуться в историю.

«ИНТЕРНАЦИОНАЛ» ПОД КРАСНОЕ ВИНО

Только люди латиноамериканской культуры могут быть так выразительны в жестах и словах. Фредерико посмотрел на меня обжигающим взглядом и сказал:

— Я считал, что Сталин бывал неоправданно жесток, но теперь сожалею, что он не успел выполнить свою миссию и расстрелять всех предателей социализма.

Фредерико — преуспевающий писатель из Сальвадора. Он левый. Он социалист. Он никогда не был в Восточной Европе, на Кубе или в Северной Корее, но уверен: те, кто отверг реальный социализм, преступники.

Фредерико несколько лет прожил в Германии, спасаясь от репрессий на родине. По его словам, ФРГ — гнусная страна, где нет настоящей свободы. Помимо немецкого, он свободно говорит по-английски и по-французски, но избегает европейцев и североамериканцев.

В поезде, который вез писателей, журналистов, издателей и художников из Мадрида в небольшой город Хи-хон на побережье Средиземного моря, вдохновенно пели «Интернационал», «Красное знамя» и другие популярные песни республиканцев времен гражданской войны в Испании.

Красная Астурия, шахтерская провинция на севере' страны, верна своему революционому прошлому.

Европейцы и североамериканцы — в основном супружеские пары преклонного возраста, подтянутые джентльмены и стройные старушки, — видимо, сочли эти песни народными… Они неумело подпевали и с восторженным удивлением смотрели на астурийцев, которые умеренно пили красное вино, обнимали друг друга и вспоминали свою юность.

— Я и сейчас коммунист, — с гордостью сообщил мне молодой журналист из Мексики, чьи густые и длинные волосы были собраны сзади в косичку, — И ненавижу североамериканцев.

Он скорее анархист и очень уважает Троцкого.

Астурийцы, собравшиеся в поезде, родились уже после окончания гражданской войны, при Франко. Они примерно одного возраста — поколение молодежной революции 60-х.

Три десятилетия назад в Испании не могло быть таких демонстраций и митингов, как в Париже, Западном Берлине или Риме. Зато у левой испанской молодежи был более осязаемый противник — диктатура генералиссимуса.

Споры о социализме продолжались и в самом Хихоне. Латиноамериканцы и испанцы спят долго, пьют утренний кофе, когда в некоторых других странах уже обедают. Дневная жара, которая в Хихоне смягчается легким бризом, вскоре возвращает их в постель. На обед и сиесту закрываются даже магазины. Полнокровная жизнь начинается после четырех вечера.

Вечерами более молодая часть населения города начинает обход увеселительных заведений. Ввиду обилия последних прогулка может затянуться до первых петухов.

Путешествие такого рода совершенно безопасно даже для чужака. Собственно, чужаков в Испании и не бывает: каждый входящий в кафе, бар или дискотеку легко и непринужденно присоединяется к компании. Наутро случайного собутыльника могут и не узнать, но, пока продолжается вечер, ты — лучший друг и приятель.

Вечерами пожилая часть жителей рассаживается за столиками, выставленными по всей длине главной улицы города. Официанты картинно поднимают бутылку с сидром над головой и наполняют подставленные стаканы.

Льющееся тоненькой струйкой местное яблочное вино шипит и слегка пенится. Астурийцы никогда не выпивают свою порцию до дна, а остатком сидра прополаскивают стакан и передают соседу. Теплой мягкой ночью сидр располагает к долгим беседам. До самого утра через открытое окно в мою комнату в маленьком отеле «Дон Мануэль» доносились отголоски все тех же споров поколения 60-х.

Почему писатели любили собираться в Хихоне? Это родной город президента Международной федерации политического и детективного романа Пако Тамбо Второго. Пако невероятно энергичный человек и любитель кока-колы. Он пьет этот напиток литрами и иногда участвует в международных конкурсах, соперники в которых должны определить, в какой стране произведена та или иная бутылка кока-колы. Говорят, что некоторые конкурсы Пако выигрывает.

Его отец — Пако Тамбо Первый увез семью в Мексику, спасаясь от экономических трудностей захолустной франкистской Испании. В Мексике их жизнь устроилась. Младший Пако стал известным в испаноязычном мире писателем. Теперь он созывает в родной город писателей со всего мира, чтобы поговорить о детективах и политике.

На встречи с писателями приходило едва ли не больше людей, чем когда-то в городах и весях Советского Союза. Когда писатели встречались с публикой, один из них — немец — всегда был в шляпе. Сначала это казалось странным, потом оказалось, что писатель был прав — из-за шляпы его-то и запомнили лучше, чем других.

Пако Тамбо, не отрывающийся от бутылки с кока-колой, вспоминал:

— Мне было девятнадцать лет, когда полиция разогнала студенческую демонстрацию в Мехико. Лицо у меня было в крови, а книгу, которую я держал в руке, мне втоптали в грудь.

Ему вторил американец Гарри Купер, смуглый и пузатый, в мятых брюках:

— Моя литературная карьера началась в 1966 году, когда я стал выпускать в школе подпольную газету. Затем губернатор Рейган, будущий президент, исключил меня из Калифорнийского университета за участие в антивоенной деятельности. Для меня писательство всегда было лишь продолжением моей политической деятельности.

Молодежь 60-х презирала буржуазную, «западную» демократию. Она хотела заменить парламент демократией масс и Советами. На самом деле она укрепила то, против чего боролась.

Капитализм, который радикально настроенные молодые люди считали своим врагом и который хотели устранить, изменялся вместе с ними.

Настроенные антиамерикански, они в конечном счете помогли прорыву в Европу культурной стилистики Америки, культуры больших городов, либерализма и терпимости.

Они не имели ничего общего с социализмом, они лишь драпировались в его экзотические одежды. Они держались социалистического выбора потому, что прекрасно понимали: реального социализма в их стране не будет. Но их завораживал авангардизм, красивые жесты, бунтарская мудрость.

Они сражались с империализмом и капитализмом, не представляя себе, что враг современной цивилизации придет в ином обличье — терроризм, национализм, сепаратизм, этнические чистки.

Дети Маркса и кока-колы, они на самом деле хотели лишь усовершенствования того, что уже имели. Они верили, что вот-вот в закрома человечества будет свезен гигантский урожай, который позволит накормить всех нуждающихся.

Раскованность молодежи 60-х была направлена против всего тяжеловесного и косного, формального и старообразного. Молодые люди считали себя, говоря современным языком, «крутыми» и незакомплексованными.

Отказ от мира взрослых начался с одежды. Именно этот эстетический выпад оказался самой большой провокацией. Они отказались от костюмов и галстуков, аккуратных платьев и пышных причесок. До этого невозможно было представить, что девушки начнут носить не юбки, а брюки и джинсы.

Различия в одежде между мужчинами и женщинами стерлись настолько, что наметился некий гермафродитизм во внешнем облике современных молодых людей.

Считалось, что мужчины должны носить более короткие, а женщины более длинные волосы. До середины 60-х это правило казалось незыблемым. Прическа четырех музыкантов из «Битлз» воспринималась как вызов. Внезапно все переменилось. Исчезли такие слова, как «друзья» и «подружки». Все стали говорить о «партнерах» и «партнершах».

Молодежь 60-х добилась того, что отклонения в поведении и одежде, любые формы экстравагантности встречаются обществом с большей терпимостью. Кто четверть века назад мог предположить, что юноши станут носить кольца в ушах и в носу и это не вызовет удивления или протеста?

Для большинства людей 1968 года существовало только их собственное поколение, пролетариат и остальной мир. Они были не столько единомышленниками, сколько сверстниками. Тех, кто был старше, списали. Тех, кто был младше, не принимали в расчет.

Они и поныне, будучи пятидесятилетними, считают себя молодыми и полагают, что никогда не состарятся. Их вера в себя опирается на наивную гордость тем, что они владеют теоретическим достоянием, недоступным остальному миру. Они все еще верят, что мир можно изменить революцией.

Мир социализма, государства пролетариата были необходимы им как фон, на котором они так выигрышно смотрелись. После поражения реального социализма все, что было дорого бунтовщикам, ушло в прошлое. Огонь, который разожгли люди 1968 года, угас.

Но они не могут забыть о своем славном прошлом. Они впервые заставили говорить о себе как о политической силе в 1960 году, когда японские студенты, продемонстрировав ярость и напор, сорвали визит американского президента Дуайта Эйзенхауэра в Токио. А затем взорвались южнокорейские студенты, которые заставили уйти в отставку своего президента Ли Сын Мана.

В начале 60-х начались волнения и в студенческой среде Западной Европы и Северной Америки. Тогда же их стали называть «новыми левыми». Этот термин придумал американский социолог Чарлз Райт Миллс, который написал работу под названием «Письмо новым левым». Но эти люди, которые когда-то с красными знаменами выходили на улицу и строили баррикады, повзрослев, вернулись домой и устроили себе благополучную жизнь. Они с ностальгической тоской вспоминают ушедшую молодость и устраивают «круглые столы» на тему: «От красного флага — к черному роману».