Кто взорвал Америку?

В исламском мире не любят, когда задевают единоверцев. После вторжения советских войск в Афганистан Москва не очень популярна среди мусульман. Война в Чечне тоже многими была воспринята как попытка Москвы подавить стремление мусульманского населения к самостоятельности. И события в Чечне — для радикальных кругов в исламском мире — это прежде всего восстание мусульман, которые желают жить по своим законам. Страшные видения единого мусульманского фронта — вдоль внешних границ России — преследуют многих политиков.

Война в Чечне заставила исламскую молодежь в самой России осознать свою принадлежность к мусульманскому миру, почувствовать свое единство со всеми, кто исповедует ислам. Это, говоря сегодняшним языком, новые мусульмане. Причем новое поколение, похоже, выбирает радикальный ислам.

Можно смело говорить о существовании всемирной исламской солидарности. Ведь ислам не признает границ, ислам безграничен. Любая страна, где исповедуется ислам, является родиной любого мусульманина.

Вот почему исламисты считают возможным и необходимым приходить на помощь единоверцам по всему миру, в том числе в Афганистане или Чечне.

Когда, скажем, в поддержку палестинцев поднимается огромный мусульманский мир, на европейцев и американцев это производит пугающее впечатление.

А мусульманский мир — это почти миллиард человек. В тридцати пяти государствах мусульмане составляют большинство населения. В двадцати восьми странах ислам признан государственной религией.

Сегодня ислам — единственная религия, которая стремительно распространяется по всему миру. Не только на Ближнем Востоке, а в Северной Африке, в бывших советских республиках, в Индии и даже в западной части Китая — везде, где есть мусульмане, ислам вновь стал важной политической силой.

Воинственный ислам проникает и в развитые страны. Европейцев и американцев больше всего пугает то, что исламское население не желает интегрироваться в общество, а живет отдельно, подчиняясь своим законам.

Иногда кажется, что исламский радикализм наступает по всем направлениям, что его главная цель — полностью исламизировать мир.

Подсознательно многие относятся к исламу и исламскому миру как к чему-то чуждому, враждебному и опасному. Но почему это так? Почему именно с радикальным исламом в текущей политической практике связаны негативные эмоции? Почему вообще одна-из крупнейших мировых религий воспринимается немусульманским миром с подозрением и даже страхом?

Прежде всего, из-за жестоких и кровавых террористических акций, которые совершаются под исламским знаменем и во имя ислама. Так, во всяком случае, утверждают сами террористы.

Но и сами по себе различия между исламской и христианской цивилизациями весьма значительны. Христианские общества пришли к концепции политической демократии. Исламисты считают единственно разумным всевластие ислама, когда общество подчинено шариату.

Шариат — это комплекс предписаний, которые формируют убеждения, нравственные ценности мусульман и определяют их поведение и образ жизни.

Исламские теологи запрещают есть мороженое мясо, играть в шахматы, слушать эстрадную музыку. Они требуют от женщин носить чадру и вводят телесные наказания, вплоть до отсечения руки вору и избивания камнями за супружескую неверность.

Когда говорят об исламском государстве, то представляют себе Иран, Судан или талибский Афганистан. Это теократическое государство, которым управляет духовенство. Такая модель вызывает страх у соседей.

В качестве противовеса рассматривается так называемая турецкая модель, которая поощряет политический плюрализм и рыночную экономику. Иначе говоря, это попытка создать западную демократию в исламском государстве.

Ислам обладает достоинством приспособляемости, потому что он может интерпретироваться различным образом. Ислам в Африке или в Индонезии отличается от арабского или персидского ислама. Может ли ислам существовать в демократической и светской стране?

Еще Османская империя хотела стать частью Европы, но ей этого не позволили. Европа, мыслящая категориями Крестовых походов, так и не признала, что на континенте может существовать исламское государство.

Турки и сегодня считают, что Европейский союз намерен оставаться исключительно христианским клубом. Подозрительность в отношении Турции в немалой степени объясняется прежними военными столкновениями исламского и христианского миров.

Одни турки возмущаются, видя пренебрежение со стороны Европы. Другие смотрят на это холодно-расчетливо. Раз Европа не хочет нас принимать, то Турция может считать себя свободной от необходимости соблюдать европейские правила поведения. Американцы обеспокоены тем, что, если Европа будет отвергать Турцию, там усилится радикальный исламизм, поэтому Америка настаивает на том, чтобы с Турцией, членом НАТО, обращались как с европейским государством.

Кемаль Ататюрк провел на развалинах Османской империи революцию сверху, он модернизировал города, оставив деревню практически без внимания. Это привело к созданию двух культур — сельской, традиционалистской и недоразвитой, и городской, модернистской, развитой. В последние годы турецкие города заполнились выходцами из деревни, это горючий материал, именно эти люди поддерживают исламистов.

Политическая элита должна преодолеть последствия демографического взрыва и повысить уровень жизни значительной части населения. Если это не удастся, турки окончательно разочаруются в нынешней власти. Они повернутся к политическому исламу или пантюркизму. Оба пути ведут отнюдь не в Европу.

В Турции продается журнал «Плейбой», люди ходят в шортах, но это не мешает им пять раз в день возносить молитвы Аллаху.

Ататюрк добился уменьшения влияния ислама в общественной жизни, но за этим не последовали реформы, которые привели бы к модернизации, как это было в Европе, где религия была отделена от государства. Политический ислам в Турции достаточно влиятелен и уступает только армии.

В Турции ислам контролируется государством. Важнейшие проповеди согласовываются с государственным аппаратом.

Турция сама не знает: европейская ли она страна, как того хотел Ататюрк? Или исламская, как того хотят турецкие исламисты, за которых голосует треть избирателей? Или же некий конгломерат и того и другого, пантюркистское образование с европейским фасадом, как считают турецкие националисты?

Турецкие исламисты не похожи на своих радикальных собратьев в Иране, Алжире или Судане. Они не революционеры и не террористы. Они интегрированы в политическую жизнь, как и в Иордании, Ливане, Кувейте и Йемене. Но одна вещь объединяет все исламские страны. Популярность исламистов прямо пропорциональна беспомощности правительства. Это тоже объясняет, почему нет недостатка в религиозных фундаменталистах и политических радикалах.

Мэр одного из турецких городов выступил против того, чтобы турки чистили зубы. Ведь раньше зубные щетки изготовлялись из щетины свиньи, нечистого для мусульман животного, и, по его словам, являются «изобретением сионистов в борьбе с исламом». Поэтому он против того, чтобы дети «совали. в рот эту дьявольскую штуковину».

Турецкая армия, турецкие генералы считают, что они в силах предотвратить торжество ислама.

Генералы постоянно говорят об опасности религиозной реакции, которая способна расшатать устои светской республики и превратить ее в исламское государство. Но военные вмешиваются в политику только одним способом — совершают военный переворот. После очередного военного переворота исламисты затихают, затем опять переходят в атаку. Они стараются действовать среди студентов и офицеров. Главная задача — проникнуть в армию, которая является опорой светской республики.

Исламисты чувствуют себя разочарованными тем, что им не удается добиться своего. Постоянно появляются сообщения о том, что фундаменталисты запасаются оружием и готовятся к схваткам. Но армия остается при своем мнении, что Турция не должна превратиться во второй Иран.

В христианском мире ислам многими воспринимается как идеология отсталости, как нечто устаревшее, реликт прошлого. Но для самих мусульман ислам — очень современная идеология, которой принадлежит будущее.

Обновляя или вообще отказываясь от неэффективных политических систем, люди ищут альтернативные решения у религии.

Возрождение ислама можно сравнить с европейской реформацией. Исламские страны проходят сейчас путь, который многие христианские государства Запада прошли в XVI–XVII веках, когда люди устанавливали новые отношения с Богом.

Подъем исламизма часто имеет под собой социальную основу. Он усиливается там, где люди недовольны жизнью. Ислам с его идеями равенства и справедливости в современном мире превратился в мощное орудие социального и политического. протеста. Чаще всего это не вызов, а ответ.

Исламские идеологи исходят из того, что ислам — это не просто религия, а целая система, включающая и политику, и экономику, и общественную жизнь, программа жизни человечества во всех ее сферах. Для них ислам — это решение любых проблем. Многие исламисты стараются привести религиозные догматы в соответствие с реальностями современной жизни, приспособить ислам к жизни в начале XXI века. Они добиваются создания исламского государства, построенного на принципах шариата.

Исламский фундаментализм — это стремление вернуться к некоему идеальному прошлому. Фундаменталисты отвергают все формы политической демократии и требуют строжайшего подчинения законам шариата. На практике это ведет к религиозному фанатизму, когда культивируется стремление умереть за ислам в борьбе с неверными.

Преимущество исламской культуры перед западной, утверждают исламские теологи, заключается в ее большей духовности. Правда, не очень ясно, в чем это проявляется. Так, советские пропагандисты когда-то утверждали, что социалистическое общество духовно богаче капиталистического.

Инакомыслие в исламском обществе рассматривается как тяжкое преступление или как болезнь. Тюрьмы приравниваются не только к больницам, но и университетам, где заключенные «познают правду об исламе, где они сознаются в своих проступках и раскаиваются».

С тех пор как на Северном Кавказе появился ваххабизм, ислам стал вызывать особый интерес в нашей стране.

Ваххабизм — это религиозно-политическое течение в суннитском исламе. Оно возникло в Аравии в середине XVIII века на основе учения Мухаммеда ибн Абд аль-Ваххаба.

Он говорил о том, что мусульмане отошли от принципов, установленных Аллахом, польстившись на ненужные новшества. Необходимо очистить ислам, вернуться к его изначальным установлениям.

Ранних ваххабитов отличали крайний фанатизм в вопросах веры и экстремизм в борьбе со своими политическими противниками. Ваххабиты призывали к джихаду, священной войне против мусульман, отступивших от принципов раннего ислама.

Ваххабиты есть в странах Персидского залива, в Индии, Индонезии, Восточной и Северной Африке. В Саудовской Аравии ваххабизм — основа официальной идеологии. Поэтому считается, что Саудовская Аравия покровительствует ваххабитам на Кавказе, помогает им.

Говорят, что ваххабизм проник на Северный Кавказ, когда мусульманам разрешили совершать хадж и они стали ездить в Саудовскую Аравию. Потом саудиты сами стали приезжать на Северный Кавказ. Они привозили с собой деньги на строительство мечетей и вооружили один из боевых отрядов, который участвовал в чеченской войне.

Ваххабизм в последние годы стал синонимом террора, экстремизма, радикализма. Ваххабиты воспринимаются как опасные, жестокие люди. В реальности все значительно сложнее. Сами ваххабиты чувствуют себя гонимым меньшинством, на которое хотят свалить чьи-то грехи и преступления.

Большая часть ваххабитов далека от политики. Все, чего они хотят, это иметь возможность исполнять каноны ислама так, как считают нужным.

Ваххабиты — очень религиозные люди, которые жаждут истинного ислама. Они плохо относятся к нынешнему, официальному духовенству — за сотрудничество с властью.

Надо помнить, что мусульманское население России будет быстро расти. Прирост населения в стране происходит как раз за счет мусульман. Проблема тут вовсе не демографическая и не религиозная, а политическая…

Во всем мире, в любой стране, где есть мусульмане, существуют и фундаменталисты, и политически активные исламисты, и просто радикалы, готовые взяться за оружие.

Все началось не сегодня… В Иране произошла исламская революция. В Афганистане моджахеды атаковали советские войска. В Египте исламисты убили президента Садата. По всему миру проявился’ новый тип политического ислама…

НАСЛЕДНИКИ ВЕЛИКОГО АЯТОЛЛЫ

Исторический эксперимент, поставленный исламской революцией в Иране, продолжается два десятка лет.

Иран — это абсолютно безалкогольное общество. Выпивка приравнена к уголовному преступлению. Страждущим иностранцам предлагают утешиться чаем или даже безалкогольным пивом местного производства.

Вечером за столиками сидят компании молодых людей, которые пьют чай из маленьких стеклянных стаканчиков вприкуску — с белым мелко наколотым сахаром, с желтыми кружочками жженого сахара, с финиками, с лимонами. Курят кальян, который, впрочем, не заменяет обычной сигареты, и часами ведут беседы. Иранцам всегда есть о чем поговорить.

И семейные пикники тоже проходят под чай, лепешки и помидоры. Поскольку закусывать в Иране незачем, то и огурцы перекочевали в разряд фруктов, их подают на десерт вместе с яблоками и апельсинами.

Вырабатывать спиртные напитки, причем только для собственного употребления, разрешено лишь многочисленной армянской общине. Продавать спиртное мусульманам запрещено. Правда, поговаривают, что запреты слабнут, что теперь можно встретить на улице человека, от которого несет перегаром.

Уж не знаю, что тому причиной — безалкогольный образ жизни, климат, полноценная еда или хорошие гены, но мужчины в Иране высокие, крепкие, выглядят очень здоровыми.

Этнически Иран разнороден, собственно персы составляют половину населения.

— Нет, нет, национальных меньшинств у нас нет. Все мы иранцы — и азербайджанцы, и курды, и белуджи, — рассказывал группе российских журналистов глава парламента. — У нас в стране все иранцы, но не все мусульмане. Национальных меньшинств нет, но есть религиозные меньшинства.

В знак уважения к другим религиям конституция позволяет живущим в Иране зороастрийцам, христианам (армянам) и иудеям иметь по одному депутату в парламенте. Ассирийцы и халдеи вместе выбирают одного депутата.

Для теократического государства естественно признавать не этническое, а конфессиональное деление. Но дело не только в этом. Тегеран всегда боялся распада страны, поэтому и не признает этнические меньшинства.

Курды мечтают воссоединиться со своими братьями, разделенными между четырьмя государствами. Москва после войны пыталась присоединить к советскому Азербайджану иранский. В Тегеране опасаются, что арабы, живущие в провинции Хузестан на юге страны, могут поддаться арабскому национализму, который проповедует соседний Ирак. А белуджи (в Иране их примерно миллион) захотят объединиться со своими сородичами в Пакистане (больше трех миллионов). А есть еще туркмены…

Даже в жару мужчины в Иране ходят в темных, теплых, шерстяных костюмах. Руки бесконечно перебирают четки. У молодых бородачей решительный, иногда суровый и даже пугающий вид. В Иране не заработаешь на жизнь продажей бритвенных принадлежностей. Скорее уж стоит торговать средствами для ухода за бородой.

Есть очень красивые лица. Рассмотреть иранских женщин труднее — подчиняясь исламским обычаям, они избегают чужих глаз. Правда, в богатых районах Тегерана, где нравы либеральнее, все же можно убедиться в том, что поэты не напрасно воспевали красоту персидских женщин. Здесь даже позволяют себе малую толику косметики. Но обычно группы женщин, укутанные в черное, производят тягостное впечатление. Таково требование ислама. А Иран — исламское государство.

Почему в автобусах в Иране женщины и мужчины занимают места в разных концах машины, мужчины впереди, женщины сзади?

— Иранские женщины сами попросили, чтобы им выделили отдельные места, — объясняют в Тегеране. — В общественном транспорте много людей, пассажиры стоят впритык друг к другу. Иранским женщинам неприятно быть вместе с мужчинами.

Полтора десятилетия назад иранские женщины надели чадру или платок в знак протеста против шахского режима, а теперь отказаться от ношения традиционной одежды — значит подчиниться западным ценностям, предать семью и веру.

Зачем в магазинах продается много красивой современной одежды, украшения, если женщины обязаны ходить в черном?

— Иранские женщины все это носят. Где? Как где? Дома, в гостях, на приемах.

Почему представительницы иных религий, иностранки, приезжающие в Иран, обязаны одеваться как исламские женщины?

— Обязанность любой женщины, даже приехавшей из-за границы, носить такую одежду закреплена в конституции, принятой всенародно. Закону должны подчиняться все, кто находится на территории Ирана.

Как быть иранским спортсменкам, которые хотят заниматься, например, плаванием, если им нельзя раздеваться в присутствии мужчин?

— Для спортсменок выделены специальные, закрытые для посторонних места.

Это означает, что иранские девушки лишены возможности участвовать в международных состязаниях, добиваться успехов, побеждать?

— Профессиональный спорт среди женщин мы вообще не приветствуем. Разрешаем те виды, в которых можно выступать в традиционной одежде. Прекрасный вид спорта — стрельба из лука. Медали и рекорды не стоят того, чтобы ради них сбросить одежды, растоптать свои традиции. Иранские женщины это понимают.

Существует ли в Иране многоженство, разрешенное исламом? Этот вопрос мы задали дочери бывшего президента страны Фатиме Хашеми. Она возглавляет комитет иранских женщин.

— Многоженство позволено только в том случае, если мужчина способен одинаково любить всех своих жен и содержать их, — ответила Фатима Хашеми. — В Иране многоженство практически не существует. Иранская женщина при внешнем смирении не намерена терпеть дома соперницу. Вторую жену можно взять только с согласия первой. Если бы мой муж привел в дом вторую жену, я бы немедленно дала мужу развод.

Суетившиеся вокруг нее женщины с переговорными устройствами принесли ей Коран в кожаном переплете на «молнии». Фатима стала сверяться с первоисточником.

По-человечески понятно, что дочь бывшего президента решительно против многоженства. Но тут’очевиден отход от заветов имама Хомейни, который сразу после исламской революции провозгласил: «Закон, позволяющий мужчине иметь четырех жен, весьма прогрессивный закон. Он был написан на благо женщин, потому что женщин больше, чем мужчин. Женщина нуждается в мужчине. Что же тогда делать, если женщин в мире больше, чем мужчин?»

Иранцы исповедуют шиитский вариант ислама. Шиизм возник как форма протеста против трехвековой арабской оккупации Персии, против арабов-захватчиков, которые исповедовали суннизм, другой вариант ислама. Исторически получилось так, что шиизм — это и религиозный, и политический протест против власти. Шииты признают только власть двенадцати имамов — прямых потомков пророка Мухаммеда. Шииты ждут пришествия двенадцатого имама, который исчез десять веков назад.

Шиизм для иранцев нечто большее, чем религия, хотя персы в принципе никогда не считались фанатично религиозными. Это целая культура, образ жизни, мораль, руководство относительно того, как нужно себя вести.

Исламская революция была протестом древней культуры, силу которой никто толком не представлял, против западного влияния, против попыток шаха модернизировать страну.

Шах упустил свой исторический шанс. Задуманные им реформы, прежде всего аграрная, которая предусматривала передачу крестьянам земли, были скомпрометированы коррупцией, интригами и жестокостью секретной службы САВАК.

Шах Пехлеви был типичным восточным самодержцем, он содержал пышный двор, уничтожал всех, кто ему противостоял. Несмотря на его устаревшее самодержавие, у него были идеи и деньги для реализации этих идей, поэтому казалось, что Иран способен совершить рывок и присоединиться к развитым индустриальным странам. Запад был очарован шахом, который говорил, что к концу 80-х Иран станет пятой по значению великой державой.

Его отец, шах Реза, был националистом. Ему не нравилось, что Запад смотрел на его страну с презрением, как на отсталое общество. Он хотел придать Ирану облик прогрессивного государства. Принятая им конституция пыталась сочетать принципы западной либеральной демократии с подчинением политической жизни шариату.

27 января 1963 года шах Пехлеви провозгласил так называемую «белую революцию». Она предусматривала аграрную реформу, национализацию вод и лесов, участие рабочих в прибылях предприятий, реформу избирательного права, включая предоставление женщинам избирательного права.

При дворе шаха понимали, что необходимо перенимать лучшее, что есть во внешнем мире, в Европе, но советовали говорить, что это взято не у Европы, а непосредственно из ислама, тогда это будет с радостью воспринято как доказательство неисчерпаемости ислама.

Но шах хотел избавиться от реакционных аспектов ислама, которые мешали продвижению вперед. Узость мировоззрения и ограниченность образования мулл заставляли их быть в оппозиции реформам. Все реформы шаха наносили удар прежде всего по исламскому духовенству.

Шах недооценил их силу и лидерские данные своего главного противника — аятоллы Хомейни, который превратил шиизм в инструмент борьбы за власть.

Аятолла Рухолла Мусави Хомейни родился 9 апреля 1900 года в небольшом местечке возле Исфахана. Он сын представителя высшего духовенства. Хомейни всегда выступал против шахских реформ. В этих либеральных реформах он увидел «подготовку почвы для иностранного господства».

Он стал фигурой номер один в шиитском духовенстве после смерти в 1961 году аятоллы Боруджерди.

В 1963 году он выступил против «белой революции». Его арестовали, что вызвало бурю протестов, потом выпустили. Но в ноябре 1964 года отправили в изгнание в Турцию, затем в Ирак — в Неджеф. Это одно из святых для шиитов мест, здесь находится гробница первого имама Али. В сентябре 1978 года под давлением шаха Саддам Хусейн выставил Хомейни из Ирака. Он переселился во Францию, откуда триумфально вернулся на родину, когда шаха свергли.

Имам Хомейни говорил так: «Ислам означает все, в том числе то, что на Западе называют свободой и демократией. Да, в исламе содержится все. Ислам включает в себя все. Ислам — это все».

Священнослужители-идеалисты ринулись в исламскую революцию, рисуя себе картину лучшего из мусульманских миров. Они мечтали об идеальном, чистом обществе, в котором объединится в единое целое религиозная и политическая жизнь. В мечтаниях им виделась республика, живущая по законам шариата, республика простая, суровая, бедная материально, но богатая духовно.

Получилось все иначе. Исламскому духовенству, соблазнившемуся властью, удалось полностью взять контроль над страной в свои руки. Каждый четвертый депутат парламента Ирана принадлежит к духовенству. Но не отвлекает ли муллу политика от служения Аллаху?

— Для иранских священнослужителей политика — часть религиозной деятельности, — объяснил мне глава иранского парламента. — Если допустим отделение религии от политики, Аллах нас накажет. Ведь мы столько мечтали о создании исламского государства, и, наконец, сбылось.

Шииты исходят из того, что любое светское правительство с религиозной точки зрения незаконно.

В Тегеранском университете любой иранский студент, вне зависимости от того, собирается ли он стать ветеринаром, инженером или астрономом, должен изучить основы ислама, этику ислама и историю ислама.

Но вот что удивляет: постоянно живущие в Иране иностранцы утверждают, что мечети пустеют. Раньше духовенство было в оппозиции к власти, и симпатии людей были на стороне мулл. Потом духовенство и стало властью, и люди переносят на мулл свое недовольство жизнью, считая, что после революции разбогатели только сами муллы.

Люди становятся аполитичными, они циничнее относятся к религии и к духовенству, иранцы лишились прежнего душевного подъема.

Иранское духовенство исходит из того, что страна находится во враждебном окружении. Все, что происходит в мире, кажется муллам одним большим заговором против Ирана и их власти. Духовенство, которое обещает защитить народ от всех врагов, надеется доказать тем самым, что оно нужно народу.

Но ничто не остается прежним.

Пока исламское духовенство проповедует против влияния западной культуры, дети священнослужителей благополучно отправляются за рубеж — учиться или отдыхать.

Участие в антиамериканском митинге не мешает потом насладиться у себя дома новой видеокассетой с записью американского фильма, доставленного в Иран контрабандой.

Постоянно идет борьба между сторонниками послаблений и противниками любых отступлений от заветов Хомейни.

Скажем, умеренные политики разрешили студентам летом носить рубашки с короткими рукавами. Фундаменталисты тут же бросились в бой, требуя запретить женщинам кататься на велосипедах. Теологи исходят из того, что у велосипеда тоже есть седло, а раз женщинам запрещено ездить на лошадях, то и катание на велосипедах тоже не должно быть разрешено.

В Иране в любом кабинете, общественном заведении, магазине, даже в чайной на стенах неизменный фототриптих: цветные снимки покойного имама Хомейни, его преемника на посту лидера страны (это официальный титул) аятоллы Али Хаменеи и президента Мохаммада Джавада Хатами.

В каком порядке расположить портреты? Это зависит от политического чутья хозяина кабинета или владельца магазина.

Иногда три портрета выстроены в единую линию. Иногда — духовные лидеры повыше, президент пониже. Иногда большая тройка располагается как на пьедестале почета: сверху аятолла Хомейни, пониже аятолла Хаменеи, совсем внизу — президент.

Высшие посты в Иране занимают только ученики и соратники имама Хомейни.

Новый лидер исламской революции Али Хаменеи не оказывает на толпу такого магнетического действия, какое оказывал Хомейни. Но духовенство верно Хаменеи, потому что государство соблазнило самих священнослужителей — соблазнило властью, должностями, деньгами. Теперь уже им трудно вернуться к чисто религиозной деятельности. Духовенство создало очень сильное государство, более сильное, чем оно было при шахе.

Власть Хаменеи основана на пятой статье новой конституции: «Во время отсутствия двенадцатого имама шиитов Валие-Аср (да приблизит Аллах его явление!) в Исламской Республике Иран управление делами правоверных и имамат в исламистской умме (нации) возлагается на справедливого и набожного, обладающего широким кругозором и имеющего организаторские способности факиха».

Факих — правовед, знаток закона Аллаха.

Аятолла Хаменеи был в июне 1981 года ранен в результате взрыва бомбы, которую, по официальной версии, подложили левые группировки. В том же году Али Хаменеи был избран президентом Ирана. Он стал лидером исламской революции сразу же после кончины Хомейни 4 июня 1989 года.

Какие требования предъявляются к кандидату на пост лидера страны? Он должен быть компетентным для вынесения фетв по различным вопросам мусульманского права, быть справедливым и набожным, обладать правильным мировоззрением…

Он объявляет войну, он является главнокомандующим.

Хаменеи родился в 1938 году в Мешхеде. Учился в священном городе Неджефе, затем в Куме, где был учеником великих аятолл Боруджерди и Хомейни. За антишахские высказывания его арестовывали шесть раз. После свержения шаха Хомейни назначил его членом революционного совета. Хаменеи был заместителем министра обороны, курировал корпус стражей исламской революции, был пятничным имамом Тегерана.

Лидер исламской революции Хаменеи осуществляет высшее руководство страной, он следит за моралью общества. Законодательная, исполнительная и судебная власть по конституции функционируют под абсолютным контролем имама (факиха). Он не вмешивается в конкретную политику или в принятие экономических решений. Это прерогатива президента. Но все делается с одобрения лидера исламской революции. Президент не сможет работать, если у него будут разногласия с лидером.

У лидера исламской революции есть представители во всех важнейших институтах общества. Например, в армии — что-то вроде начальника ГЛАВПУРа. У представителей обширнейшие полномочия — опять же во всех сферах.

Лидер исламской революции, ко всему прочему, единолично распоряжается всеми пожертвованиями мусульман, которые, естественно, не облагаются налогом.

Иранцы очень гордятся своей страной. Как-никак Персия была первой сверхдержавой Древнего мира. Для иранцев нет ничего хуже пренебрежения ими.

Даже трудно представить себе, как ненавистна иранцам изоляция от внешнего мира. Иран мечтает участвовать в мировых делах, он хочет, чтобы его замечали, чтобы на него обращали внимание. Умеренные иранские политики пытаются сделать так, чтобы к Ирану перестали относиться как к дьявольскому государству, а воспринимали его как нормальную страну со своими недостатками, которые она старается исправить.

На это аятолла Хаменеи, выступая перед верующими, сказал: «Нам не нужны переговоры с Соединенными Штатами. Режим США — враг исламской республики. Враг ислама. Враг нашей независимости и нашей чести. Они хотят разрушить наш ислам, нашу честь и нашу независимость».

Арабским странам не нравится высокомерие иранских политиков. Аятолла Али Хаменеи назвал лидера Египта Хосни Мубарака «бесчестным и невежественным президентом».

Мубарак ответил, что не опустится до площадной брани и не будет отвечать Хаменеи в выражениях, присущих языку лавочников, а не духовному лидеру крупной мусульманской страны. Зато египетские журналисты назвали тегеранских правителей «шайкой воров», «бандой гангстеров».

Халед аль-Исламбули — так звали убийцу египетского президента Анвара Садата. Его именем названа улица в Тегеране. Из-за того, что в Иране чтят убийцу Садата, Египту так не хотелось восстанавливать отношения с Ираном, которые тот разорвал в 1979 году после заключения мира между Египтом и Израилем.

Два крупнейших государства в исламском мире оказались также двумя полюсами в исламе: Египет олицетворяет суннизм, Иран — шиизм.

В Тегеране продается переведенное на русский язык завещание имама Хомейни, полное гневных и презрительных слов в адрес Советского Союза.

— Эти слова Хомейни относятся ко временам советского вторжения в Афганистан и правления коммунистов, — убеждали меня руководители министерства иностранных дел Ирана. — К тому же напавший на нас Ирак был до зубов вооружен советским оружием. Тегеран бомбили самолеты советского производства. Все тогда неодобрительно отзывались о Советском Союзе. Но мы больше не считаем вашу страну проамериканской. Что же удивляться недовольству Ирана, если КГБ закладывал тайники с оружием для членов запрещенной марксистской партии Туде. И в декабре 1985 года по решению Секретариата ЦК КПСС переводил нелегально через границу группы активистов Туде. А в конце 1986 года Секретариат ЦК принял решение принять и разместить на территории Узбекистана активистов ЦК Организации федаинов иранского народа, которым угрожал арест в Иране.

Еще одна, традиция шиизма — традиция насилия и мученической смерти. Это готовность к войне и к смерти в защиту угнетаемой веры.

В завещании имама Хомейни можно прочитать:

«О, борющийся народ, ты идешь под знамя, которое веет над всем материальным и нравственным миром. Путь, по которому ты идешь, единственный путь к абсолютному счастью. И это тот стимул, который побуждал всех имамов с радостью встречать мученическую гибель и считать ее слаще меда. Наша молодежь вкусила его на фронтах и пришла в восторг…»

Духовенство считает весь мир враждебным. Все, что происходит в мире, кажется муллам одним большим заговором против Ирана и их власти. Поэтому иранские агенты охотятся за представителями оппозиции, которые бежали за границу. Теперь они более осторожны, но их манера угрожать создает впечатление, что они стоят с поднятым мечом.

Министр иностранных дел Ирана заявил, что мусульманский мир будет чувствовать себя более спокойно и уверенно после того, как Пакистан испытал свое ядерное оружие. Иранский министр первым приехал в Пакистан после испытания ядерного оружия, чтобы полюбоваться на мусульманскую бомбу…

Иран может быть следующим членом ядерного клуба. Иранцы считают, что их историческое и культурное величие не позволяет им отставать от других стран, которые уже имеют ядерное оружие.

По сведениям Государственного департамента США, Иран ежегодно передает исламским террористическим группам сто миллионов долларов.

Американцы подсчитали, что с момента свержения шаха в 1979 году иранские боевики провели двести пятнадцать операций и уничтожили больше трехсот противников исламского режима, бежавших за границу. В этом списке значится убийство четырех иранских курдов на территории Ирака, двух суннитских священнослужителей в Пакистане, бывшего министра шахского правительства в Париже, члена эмигрантского Иранского национального совета сопротивления в Турции…

Верующий человек обязан выполнить фетву, приказ религиозного лидера. Во время войны с Ираком имам Хомейни призвал народ выступить против Сад дама Хусейна, и люди пошли воевать добровольно. Призыва в армию не понадобилось, вполне хватало добровольцев.

В Иране наказывают за то, что в других странах правонарушением не считается: за алкоголизм, за внебрачные половые связи. В Иране казнят публично. Зачем?

— По просьбе местного населения, люди хотят убедиться, что злодей наказан, — объяснил мне глава судебной власти страны аятолла Мохаммад Язди.

Хомейни обосновал подобную строгость: «Следует ли называть это жестокостью?.. То, что разлагает народ, надо вырывать с корнем, как вырывают с поля сорняки… Пророк сам исполнял эти законы: он отрубал руки у воров, побивал камнями… Исламское право прогрессивно, совершенно, всемирно».

Аятолла Мохаммад Язди, еще один ученик Хомейни, занимал тогда четвертый по значению пост в Тегеране. Он возглавлял всю судебную власть Ирана, то есть следил за тем, чтобы судьи руководствовались исламским правом. Он подписывал наиболее строгие приговоры. У аятоллы мрачное, суровое лицо.

Незадолго до своей смерти в 1989 году Хомейни приговорил к смерти английского писателя Салмана Рушди, индийца по происхождению, автора книги «Сатанинские стихи». Хомейни объяснил каждому мусульманину, что, убив нечестивого писателя, тот совершит угодное Аллаху дело.

Хомейни был предельно строг к неверным и нечестивым:

«Если кто-то позволяет неверным продолжать играть роль развратников на земле, их окончательное моральное наказание будет еще более сильным. Таким образом, если мы убиваем неверных, чтобы положить конец их развратным действиям, мы, в конце концов, оказываем им услугу. Окончательное наказание для них будет меньшим. А разрешить неверным остаться жить — значит позволить им сделать больше нечестивых дел. Убивать их — значит совершать хирургическую операцию, исполнять волю Аллаха… Те, кто следует правилам Корана, знают, что мы должны подчиняться законам возмездия и должны убивать…»

Салман Рушди, который обратился за помощью к британской полиции, просто не оценил гуманности и благородства Хомейни, намеревавшегося оказать писателю услугу — избавить его от греховной жизни.

Не собирается ли Тегеран отменить смертный приговор писателю Салману Рушди?

— Приговор остается в силе, — ответил аятолла Язди. — Приговор Салману Рушди был вынесен не судом. Это фетва имама Хомейни, обязательная для исполнения мусульманами всего мира. Иранский суд не вправе отменить фетву имама.

«В вере не должно быть насилия… Будь снисходителен и неси добро. О, люди, ваше насилие обернется только против вас самих…»

Что общего между этими словами из Корана и призывом Хомейни убивать? Или Аллах говорит двумя голосами? Или люди говорят за Аллаха?.. Как получилось, что люди с Кораном в руках стали выписывать лицензии на отстрел мирных жителей?

Нелепо рассуждать на тему, хорош или плох ислам. Ислам, как и другие мировые религии, многолик и противоречив.

И умеренные, разумные люди, и радикалы, фанатики, склонные к насилию, — все находят в Коране подтверждение своим взглядам. Широкий простор для различных толкований целей и задач ислама. И всегда найдется умелый религиозный деятель, имам или аятолла, который потребует от мусульман фанатичного служения исламу и объявит джихад — священную войну — неверным.

Некоторые специалисты говорят о том, что ислам — сравнительно молодая религия — просто еще не вышел из эпохи Средневековья, которому свойственна крайняя нетерпимость.

Тем не менее не надо считать ислам идеологией экстремистов. Мусульманский мир находится в развитии, и еще неизвестно, как будет выглядеть его политическая карта через несколько лет, кто возьмет верх — умеренные или радикалы.

После победы исламской революции в Иране в 1978 году исламисты нигде в мире прийти к власти не могли. Потом они добились нового успеха — к власти в Афганистане пришли фундаменталисты (хотя сунниты — талибы, с шиитским Ираном они на ножах). Фундаменталистские настроения упали на еще одну благодатную почву — они распространились в Чечне, а шире говоря, на всем Северном Кавказе.

Агрессивный фундаментализм, как показывает опыт Ближнего Востока и Северной Африки, быстро приводит радикально настроенную молодежь к идее террора.

Террор — это метод, который нравится всем, кто хочет очень быстро добиться своих целей и заполучить то, что он желает, — власть, деньги, оружие. Террор — это попытка малыми средствами добиться больших целей, создания всемирного исламского государства.

ИСЛАМИСТЫ НА ЧЕРНОМ КОНТИНЕНТЕ

Африканисты говорят, что Африка — это отрава, это наркотик. Стоит один раз посетить Черный континент, и ты не можешь оттуда уехать. Эта отрава проникает в кровь, излечиться от нее невозможно.

В Африке можно увидеть все. В наши дни в Сьерра-Леоне люди ели людей. В Руанде убивали друг друга деревянными копьями. В Лесото, Заире, Конго-Браззавиле уничтожали свое будущее, сжигая и грабя собственные столицы.

Хрупкие африканские культуры легко разрушаются, и людей охватывает сумасшествие и анархия. В Африке нет ничего тривиального, ничего ординарного. Африка — мир крайностей: агония и экстаз, красота и дьявольщина.

Доживут ли культуры африканских племен, которых из железного века сразу пытаются ввести в современный мир, до следующего столетия? У Запада было две тысячи лет, чтобы пройти через все испытания, несчастья, войны и геноцид. Тем не менее, как показывают войны на территории бывшей Югославии, цивилизованные европейцы легко превращаются в варваров.

Колониальные завоевания искусственно рассекли границы племен и этносов: соединили тех, кто не хочет жить вместе, и разделили тех, кто должен быть вместе. Став независимыми, эти страны не захотели пересматривать границы — по понятным причинам. Но территориальные споры стали поводом для выяснения отношений.

Столкновения между племенами усугубились «холодной войной». Сомали — характерный пример. В 70-е годы страна находилась под советским влиянием, советскому флоту были нужны базы. Советские руководители поддерживали режим Сиада Барре, который начал войну против соседней Эфиопии, находившейся под американским влиянием.

Когда император Хайле Селасие был свергнут и в Эфиопии к власти пришли люди, называвшие себя марксистами, Советский Союз перешел на сторону Эфиопии. Сомалийцы стали терпеть поражение. Сиад Барре пал, в стране началась анархия. В 1992 году в Сомали высадились американские войска, чтобы остановить хаос, но вынуждены были ретироваться, потому что их стали убивать.

Такой же жертвой «холодной войны» стали и Мозамбик, и — особенно — Ангола, богатая природными ископаемыми, но не знающая мира с тех пор, как ушли португальцы. Попытка Советского Союза устроить там военную базу только усилила желание ЮАР и американцев поддержать повстанцев из УНИТА. Победы оппозиции привели к военной интервенции кубинцев. В Анголу хлынул поток оружия. Борьба продолжалась так долго, что в конце концов к власти пришло поколение, которое вообще не получило никакого воспитания.

Какое-то время назад казалось, что Африка вступила в эпоху демократизации. Западные страны оговаривали предоставление помощи проведением всеобщих выборов, созданием условий для появления многопартийности.

Внутри африканских стран тоже началась коррозия прежней авторитарности: новое поколение, более образованное, выросшее в городах, уже ничего не знает о белом колониализме. Но, увы, многое оказалось иллюзией: африканцы убивают друг друга с невероятным ожесточением.

По всей Африке военные вожди вербуют под свои знамена молодежь, совсем подростков. Им обещают деньги после победы. Неграмотные, обработанные местными пропагандистами, они не знают иного авторитета, кроме винтовки.

Это не борьба между политическими партиями или различными племенами. Это даже не борьба между правительством и повстанцами. Это война молодых против старых, деревни против города, провинции против более процветающих городов.

Многие черные жители Соединенных Штатов смотрят на Африку как на мир, где черные занимают подобающее им место.

Но реальная Африка выглядит иначе. Конечно, страны получили независимость, свои флаги, гимны. Но во многих странах власть просто перешла от белых диктаторов к черным, а в результате режим стал более жестоким. Для простых, долго страдавших африканцев мало что изменилось. Но об этом говорить никто не любит.

Статистика печальна: больше всего детей в возрасте до пяти лет умирает в Африке. Здесь меньше всего людей доживает до пятидесяти лет. Здесь больше всего болеют заразными заболеваниями, здесь меньше всего учатся. Доля мирового рынка, которая приходится на африканские страны, упала вдвое с 70-х годов.

Особенно поучительно сравнить Африку с Азией. Юго-Восточная Азия совершила скачок от нищеты к процветанию, вошла в круг развитых стран. Почему Юго-Восточная Азия стала примером экономического успеха, а Африка так и осталась голодной и нищей, живущей за счет финансовой помощи Запада? Почему в Азии создаются современные телекоммуникационные системы, а в Африке по-прежнему нельзя позвонить соседу домой? Почему руководители стран Азии сражаются за отмену торговых барьеров, а африканские лидеры перерезают горло соседям, потому что те принадлежат к другому племени?

Африканцы говорят о проклятом прошлом, о колониализме, о «холодной войне», о том, что Африка была полем боя между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Людей Запада постоянно подозревают в том, что у них менталитет рабовладельцев.

Малайзия и Сингапур тоже были колониальными державами, но это не помешало им добиться успеха. Что же говорить о колониальном прошлом Африки? Мало ресурсов? В процветающем Сингапуре вообще нет ничего.

Самое поразительное происходит, когда выходцы из Азии перебираются в Соединенные Штаты. Они самозабвенно учатся, заводят свой бизнес и добиваются всего, чего не могут добиться черные американцы.

Легче всего свалить беды Африки на старые стереотипы: азиаты — работящие и сообразительные от природы, а африканцы ленивы и довольны своей примитивной жизнью.

Наверное, дело в другом.

Черные считают, что белые у них в неоплатном долгу, и все ждут, что им вернут долг. Это старое чувство зависимости от белых никуда не ушло. Африканцы продолжают требовать помощи. Они рассматривают деньги как своего рода репарации за преступления прошлого. И мало что пытаются сделать сами.

И коррупция в Африке просто не знает предела.

Вот анекдот, который мне рассказали в Сингапуре. Африканец и азиат когда-то учились вместе. Через много лет африканец приезжает к гости к азиату. Видит прекрасный дом, «мерседес», плавательный бассейн и слуг.

Завистливо спрашивает:

— Как тебе это удалось?

Азиат подводит африканца к окну:

— Видишь эту дорогу?

Тот видит прекрасную современную дорогу. Азиат скромно говорит:

— Десять процентов ассигнований мои.

Через год азиат приезжает в гости к африканцу. Видит огромное поместье, дюжину «мерседесов», армию слуг.

— Как тебе все это удалось?

Африканец подводит азиата к окну:

— Видишь дорогу?

Азиат изумленно говорит:

— Но здесь нет никакой дороги!

— Верно, — довольно говорит африканец, — все сто процентов ассигнований мои.

Разочарованные африканцы обращаются к исламу. Прежде африканский ислам считался либеральным, но все меняется. Шиитские проповедники в Африке становятся активнее, возбуждая ненависть к суннитам.

Ислам быстро распространяется в Южно-Африканской Республике, где существует большая мусульманская община. В 1995 году в ЮАР образовалась организация «Народ против наркотиков и гангстеризма», которая ставит своей целью создание исламского государства на юге континента. Эта организация наладила контакты с террористическими организациями «Хезболла» и «Хамас».

Члены организации «Народ против наркотиков и гангстеризма» ходят на манер палестинских террористов в масках.

Южноафриканские фундаменталисты получают помощь от Ирана. Полиция считает, что несколько боевиков с поддельными документами побывали в Иране и прошли подготовку в одном из учебных центров, где особое внимание уделяется умению работать со взрывными устройствами.

Африканских исламистских радикалов поддерживают Судан и египетские радикалы.

Именно в Египте в 1928 году появилось первое современное исламистское движение — «Братья-мусульмане».

В 70-е власть покровительствовала исламистам, потому что видела в них оплот против левых. В 80-е под лозунгом «Ислам — это ответ» исламисты взяли верх во многих общественных, в том числе студенческих объединениях, получили представительство в парламенте. Сторонники светского государства оказались в обороне.

В начале 90-х правительство перешло в наступление: начались массовые аресты радикальных исламистов, военные трибуналы выносили им смертные приговоры. Исламисты отвечают непрекращающимися терактами.

Один каирский суд констатировал, что некоторые радикально настроенные священнослужители нуждаются в психиатрическом лечении. Судья заявил, что в Египте просто эпидемия религиозного экстремизма, которой управляют несколько психически больных людей, решивших, что Аллах поделился с ними своей властью карать и миловать людей.

Египетские власти стараются контролировать исламских священнослужителей. С XIV века египтяне привыкли последние десять дней рамадана молиться, спать и есть вместе в мечетях. Теперь это запрещено. Министерство по религиозным делам полностью контролирует все шестьдесят семь тысяч мечетей Египта и благотворительные фонды, чтобы исламисты не получили в свое распоряжение деньги.

Дело в том, что теократический режим создает собственный аппарат — в роли местных наместников выступают пятничные имамы. Мечети превращаются в политические ячейки, через которые осуществляется не только пропаганда, но и контроль за настроениями людей.

«Братья-мусульмане» ведут себя крайне осторожно и действуют исключительно политическими методами.

Одни полагают, что «братьям» надо предоставить больше возможностей для политической деятельности, что отвлечет часть молодежи от экстремистов. Другие считают, что нельзя недооценивать опасность, исходящую от «братьев»: вместе с экстремистами они представляют собой два крыла единого движения, намеренного захватить власть.

В Египте существует несколько тысяч радикальных группировок. Они нападают на полицию, чтобы добыть оружие, и на банки, чтобы обзавестить деньгами. Фундаменталисты проникли во все слои общества, в полицию и даже в армию. Но они разобщены, не имеют лидеров общенационального масштаба и находятся в состоянии идейных споров.

Некоторые специалисты предсказывают, что в Египте в ближайшие годы произойдет исламская революция. Другие уверены, что Египет не повторит историю Алжира. Алжирцы жестче египтян. Они — горцы, египтяне — жители равнин. У алжирцев есть горы и леса, где могут спрятаться террористы, чтобы вести нескончаемую войну против власти. Египтянам спрятаться негде.

В Судане после государственного переворота 1989 года власть взяли военные. Главой режима стал президент страны генерал-лейтенант Омар аль-Башир. Духовным отцом нации — лидер Национального исламского фронта шейх Хасан аль-Тураби. Он друг и единомышленник Осамы бен Ладена.

Хасан аль-Тураби закончил юридический факультет Хартумского университета, учился в Лондоне и в Париже — в Сорбонне. Он задался целью превратить Судан в исламское государство и взял на себя миссию распространения исламской революции по всему миру.

Он создал постоянно действующую Международную арабскую исламскую конференцию, в которую вошли террористические группировки из разных стран, прежде всего боевики из «Хезболла» и группы Абу Нидаля. Все желающие принять участие в джихаде получили в Судане убежище и возможность готовиться к боевым действиям.

По мнению египетских спецслужб, в Судане укрылось около четырех тысяч боевиков, которые разместились в двадцати тренировочных лагерях, где их обучают инструкторы, но не суданцы, а профессионалы из числа «Иранских стражей революции».

На территории Судана нашла убежище «Джамаа аль-исламийя» — крупнейшая египетская террористическая организация. Духовный лидер организации шейх Омар Абдель Рахман был осужден за организацию первого взрыва во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке 26 февраля 1993 года. Взрывчатку заложили в подземный гараж.

В июне 1995 года боевики «Джамаа аль-исламийя» попытались убить президента Египта Хосни Мубарака, который приехал в Аддис-Абебу для участия в заседании Организации африканского единства. Мубарак обвинил в покушении Судан и аннексировал спорную территорию Халаиб (площадью в семнадцать тысяч квадратных километров), богатую нефтью.

Трое покушавшихся на Мубарака были схвачены эфиопской службой безопасности (пятерых убили). Выяснилось, что они воевали в рядах афганских моджахедов, затем прошли подготовку в лагере на территории Судана.

А ведь. после военного переворота 30 июня 1989 года в Хартуме, когда было свергнуто прежнее правительство, казалось, что именно Египет помог Омару Хасану Ахмеду аль-Баширу прийти к власти. Египет послал новому правительству судно с 20 тысячами тонн нефти, поддержал в средствах массовой информации. Большинство из входивших в Совет командования революции офицеров учились в Египте. Но видимо, произошла ошибка. Египет, похоже, что-то готовил в Судане, но к власти пришли другие люди. И судно с нефтью получило приказ вернуться.

Население Судана составляет примерно двадцать пять миллионов человек. Это одна из беднейших африканских стран. В Судане живут и арабы, и черные африканцы. На севере обитают мусульмане. На юге, на восточном берегу Нила живут христиане, которые считают себя частью Африки, но не частью арабско-исламского мира. Исламский север вот уже много лет ведет войну, чтобы исламизировать христиан на юге. Правящий режим уничтожил уже сотни тысяч христиан.

На стороне правительства сражается милиция, которой не платят. Комиссия ООН по правам человека сообщает, что правительственные силы зарабатывают тем, что, врываясь в христианские деревни, убивают всех мужчин, а женщин и детей продают в рабство — это бесплатные рабочие руки.

Генерал Омар аль-Башир и шейх Хасан аль-Тураби не поделили власть в стране. Омар аль-Башир распустил парламент, чтобы лишить поддержки Хасана аль-Тураби, а в феврале 2001 года посадил его под домашний арест. Против аль-Тураби возбудили дело по обвинению в подготовке антигосударственного заговора. Осенью аль-Тураби отпустили, но прежнего влияния внутри страны он лишился.

ОХОТА НА ПРЕЗИДЕНТА

Исламисты хотят превратить Алжир в религиозное государство, такое же, как Иран. Война, которую исламские террористы в Алжире ведут против правительства и армии, удивительным образом напоминает прошлую войну, которую нынешние власти страны вели против французов.

Французы так долго не хотели отпускать Алжир на свободу, что лидерами алжирского общества стали люди, привычные к насилию. Добившись свободы, они повели Алжир по социалистическому пути. Когда их политика провалилась, симпатии людей оказались на стороне еще больших радикалов исламских фундаменталистов.

Алжир был колонией Франции с 1830 года. Осенью 1954 года в Алжире началось вооруженное восстание. Алжирцы требовали независимости. Оружием их снабжал Египет. Французская Служба внешней документации (разведка) получила указание «нейтрализовать» лидеров Фронта национального освобождения Алжира. Спецслужбы не справились с этой задачей. Подавить, восстание не удалось. Но многие французы продолжали считать, что Алжир должен остаться французским.

«Это часть нашей территории, — говорили французы. — Мы вложили в Алжир слишком много денег. В Алжире живет миллион французов, которых мы не можем бросить на произвол судьбы. И вообще — нельзя отдавать часть территории своей страны».

Но сохранять за собой Алжир Франции было очень накладно. Ей приходилось держать там полмиллиона солдат. Весь мир наблюдал за безысходной драмой. Французское правительство, с одной стороны, не хотело предоставлять Алжиру независимость, а с другой — не решалось прибегнуть к массовым репрессиям против непокорных алжирцев.

Внутри французской армии, сражавшейся в Алжире, нарастало недовольство бессилием правительства. Армия не хотела уходить. Для некоторых офицеров слова «французский Алжир» обрели просто мистический смысл.

Армия требовала решительных действий. Раз гражданская власть на это не способна, военные решили, что они сами возглавят страну. Десантники перестали подчиняться гражданским властям. В Алжире появились самозваные комитеты национального спасения. Стало ясно, что дело идет к государственному перевороту.

В корпусе, сражавшемся в Алжире, выделилась элитная группа войск, которая занималась уничтожением алжирских повстанцев. Самым непримиримым был 1-й полк парашютистов Иностранного легиона, состоявший из профессиональных головорезов. Военные стали всерьез обсуждать такой вариант: перебросить военной авиацией в Париж, десантников и установить диктатуру.

И тогда Париж обратился за помощью к Шарлю де Голлю. Это был 1958 год. Генерал к тому времени вот уже шесть лет как отдалился от политической деятельности и жил в деревне в полнейшем уединении. Де Голлю было шестьдесят семь лет, и он писал мемуары.

«Спасти положение мог только общенациональный авторитет. Он должен был взять власть в свои руки и восстановить государство. Ни у кого, кроме меня, такого авторитета не было», — скромно скажет о себе позднее сам генерал де Голль.

Правительство надеялось, что де Голль утихомирит армию. Армия надеялась, что де Голль разрешит им огнем и мечом подавить восстание алжирцев.

Если бы де Голль занял сторону армии, ему бы аплодировали как настоящему патриоту, который заботится о величии державы. Но в таком случае де Голль должен был продолжать войну, выиграть которую было нельзя. Побывав в Алжире, де Голль, как он писал, «смог удостовериться, что бесконечное продолжение борьбы губительно для души нашей армии». Америка поймет это много позже во Вьетнаме, Россия — в Афганистане.

Ударные части французской армии уничтожали восставших алжирцев с помощью массированного применения артиллерии и бомбардировочной авиации. Но подавить восстание не удавалось, потому что бойцов алжирского Сопротивления поддерживало население.

Де Голль увидел, что алжирцы будут сражаться за свою свободу до бесконечности. А вот французы не могут до бесконечности умирать во имя величия империи.

В январе 1961 года семьдесят шесть процентов французов, принявших участие в референдуме, поддержали идею предоставления независимости Алжиру.

Де Голль обратился к французам и призвал дать Алжиру независимость. Он говорил:

— Совершенно естественно чувство тоски по былой империи, подобно тому, как можно сожалеть и о мягком свете керосиновых ламп, о величии парусного флота, об очаровании эпохи экипажей. Но что поделаешь? Нет политики, стоящей вне реальности.

Генерал де Голль выступил против армии, частью которой он всегда был, и против людей, которые считали себя настоящими патриотами. Тогда его самого назвали предателем. И французские военные, лучшие офицеры его армии, начали охоту на своего президента…

Президенту Франции была вручена телеграмма командующего войсками в Алжире с грозным предупреждением:

«Вся французская армия, как один человек, будет глубоко оскорблена, если мы откажемся от этого национального достояния. Нельзя предугадать, что армия предпримет в своем отчаянии.

Генерал Салан».

Офицеры, которые решили не допустить ухода Франции из Алжира, создали «Секретную вооруженную организацию» (ОАС).

Оасовцы запрещали французам покидать Алжир, угрожая казнить «беглецов-предателей». Потом они стали поджигать школы, мэрии, предприятия, магазины — «Оставим Алжир таким, каким он был в 1830 году!».

В конце апреля в Алжире вспыхнуло восстание. В нем приняли участие полки парашютистов. Служившие в Алжире генералы образовали что-то вроде директории и объявили, что руководители восстания берут на себя всю полноту власти.

Они пообещали, что «лица, непосредственно принимавшие участие в отказе от Алжира и Сахары, предстанут перед военным трибуналом, специально созданным для рассмотрения преступлений против безопасности государства». Первым мятежники собирались наказать де Голля.

Франция растерялась и, возможно, была готова капитулировать перед мятежниками. Не растерялся только де Голль. Он действовал жестко и уверенно.

Он приказал прекратить морское и воздушное сообщение с Алжиром и потребовал от армии выступить против мятежников. Его поддержали правительство и начальник генерального штаба.

Во Франции приступили к превентивным арестам — брали военных, чьи взгляды давали основание полагать, что они могут присоединиться к восставшим.

Генерал де Голль выступил по телевидению. Он был в военной форме и потребовал не подчиняться приказам узурпаторов. Речь звучала патетически, но де Голлю она удалась. «Француженки и французы! Помогите мне!» — говорил он. Генерала услышали. Его твердая позиция произвела впечатление на тех, кто присоединился к бунтовщикам. Мятеж был подавлен.

Последние участники мятежа покидали город Алжир, распевая припев песенки Эдит Пиаф «Я ни о чем не сожалею». Несколько генералов ушли в подполье, чтобы руководить деятельностью ОАС. Другие сдались. Для суда над заговорщиками де Голль создал Высший военный трибунал, который выносил суровые приговоры.

Оасовцы совершали террористические акты в Алжире и попытались сделать то же самое во Франции. Они надеялись сорвать переговоры о предоставлении Алжиру независимости.

Оасовцы стреляли из автоматов на улицах — по посетителям магазинов, кафе. За год они убили и ранили двенадцать тысяч человек. Им сочувствовала администрация и французское население Алжира.

Мятежники, которым удалось ускользнуть от правосудия, попытались отомстить де Голлю.

9 сентября 1961 года ночью в Париже мятежные офицеры попытались взорвать машину де Голля. В машине находились жена президента, его адъютант и охранник. Машину охватил огонь — воспламенилась детонирующая смесь, но десять килограммов пластической взрывчатки по счастливой случайности не взорвались.

Один из мятежников, французский офицер, обратился за помощью к Ицхаку Барону, помощнику военного атташе Израиля во Франции. Они встретились с соблюдением всех правил конспирации. Француз сделал израильской разведке деловое предложение. Израильтяне одалживают им одного из своих арабских агентов, который убьет предателя — президента де Голля. В знак благодарности новое правительство Франции даст Израилю любое количество оружия.

Барон немедленно доложил в Иерусалим об этой встрече. Военная разведка предлагала на всякий случай французским властям об этой встрече не сообщать. Но директор Моссад убедил премьер-министра Бен-Гуриона, что отношениями с французами нельзя рисковать и глупо скрывать от них такую информацию. Премьер-министр всегда прислушивался к своему главному разведчику. Французы узнали имя еще одного заговорщика — его арестовали и казнили.

Тем не менее через год последовало новое покушение. 22 августа 1962 года машину де Голля обстреляли на пути к самолету. В машине находились, помимо президента, его жена, зять и шофер. И опять, к счастью, никто не был даже ранен. Де Голль выиграл эту маленькую войну со своими офицерами.

У генерала де Голля была уникальная способность превращать отступление и поражение в победу. Многие его соотечественники считали уход из Алжира поражением Франции. Сейчас очевидно, что де Голль, отказавшись от исламского Алжира, спас Францию.

Теперь даже странно вспоминать, что когда-то французы надеялись растворить десять миллионов алжирцев-мусульман среди пятидесяти миллионов французов.

Де Голль сомневался, что это возможно:

«Мусульманское население, учитывая его этническое происхождение, его религию, его образ жизни и принимая во внимание тот факт, что с ним слишком долго обращались как с низшими существами, не позволит растворить себя или господствовать над собой, особенно в эпоху, когда от одного края вселенной до другого все народы брали свою судьбу в собственные руки…»

Сегодня французы с испугом наблюдают за своим исламским населением, которое составляет несколько миллионов человек. Если бы Франция все же попыталась силой сохранить за собой Алжир, то сегодня мусульмане, возможно, составили бы почти половину населения Франции. В алжирских семьях рождается больше детей, чем во французских. И чем дольше Алжир оставался бы французским, тем более воинственными и радикальными становились бы ненавидящие Францию исламисты.

Сам генерал де Голль однажды заметил: «Тот или иной поступок, продиктованный честью и честностью, может вдруг оказаться хорошо помещенным политическим капиталом».

Генерал де Голль при всем своем цинизме профессионального политика дважды совершал поступки, продиктованные честью и честностью. В 1940-м, когда после капитуляции Франции он заявил, что будет продолжать сражаться с немцами. И через двадцать лет, когда дал Алжиру независимость.

И что самое удивительное — честный политик был вознагражден. А это уж и вовсе редко бывает в истории. Франция обращалась к де Голлю в трудную минуту, и в памяти французов он остался великим государственным деятелем.

Алжир обрел независимость, и первое время ' большие запасы нефти и газа в Сахаре позволяли молодому государству чувствовать себя уверенно. Когда цены на нефть упали, наступили тяжелые времена разочарования в социалистическом режиме, который скомпрометировал себя коррупцией и неспособностью что-либо сделать.

Революционный президент Алжира Хуари Бумедьен отказывался совершить государственный визит во Францию, чтобы не стоять при исполнении «Марсельезы». Но подписал с французским правительством выгодный для себя секретный протокол, который позволил французам иметь на территории Алжира завод по производству химического оружия и продолжать ядерные испытания в пустыне Сахара.

Алжир превратился в нищее государство с разочарованным и несчастным населением. Тогда в стране стало распространяться влияние все тех же «Братьев-мусульман». Фундаменталисты нашли сторонников среди разочарованной молодежи. Радикализм распространялся, как вирус, среди студентов и школьников.

Восстания исламистов заставили правящую партию — Фронт национального освобождения — пообещать свободные выборы. Первые выборы на многопартийной основе прошли в декабре 1991 года. Когда стало ясно, что побеждают исламисты, военный режим отменил выборы, запретил исламистский фронт и объявил чрезвычайное положение.

Исламисты ушли в подполье и объявили властям войну. Военные стирали с лица земли целые деревни, жители которых подозревались в симпатиях к исламистам. Чтобы остановить дезертирство из армии, власти расправлялись с семьями солдат, которые перебегали к фундаменталистам.

Исламский фронт спасения — вооруженное крыло исламских террористов — объявил священную войну Франции. Цель — заставить Францию прекратить помощь военному правительству Алжира. Вот исторический парадокс: Франции, чтобы не допустить к власти исламских радикалов, пришлось помочь тем, кто выставил французов из Алжира.

Подвиги террористов, которые безнаказанно взрывают и убивают, в том числе высших государственных чиновников, создают им ауру загадочности и привлекают к ним молодежь. Юные алжирцы говорят о подпольщиках с восхищением.

Появилась еще более радикальная организация — Вооруженные исламские группы. Они состоят из безработных и неграмотных молодых людей, которых учат в подпольных медресе. Им приказывают убивать тех, кто не разделяет их убеждения, им внушают, что, убивая, они просто исполняют волю Аллаха. Они искренне верят, что, убивая ребенка, они спасают его душу и сами становятся ближе к Аллаху.

Вооруженные исламские группы начали тотальный террор в стране. По ночам молодые парни с ружьями, топорами и длинными ножами врывались в деревни. Они расстреливали мужчин, затем перерезали горло женщинам и детям и исчезали в темноте.

Ислам веками формировал психику и культуру этих народов. Шариат строго регламентировал обычную, бытовую жизнь. Исламские общества очень устойчивы. Они легко переносят смену власти, но жестко реагируют на попытку изменить течение их бытовой жизни. Отсюда и внезапные вспышки насилия.

Чтобы понять происходящее в Алжире, надо прежде всего принять во внимание, что страна была травмирована долгой войной с французами за независимость.

Война была необыкновенно жестокой — с обеих сторон. Пленных старались не брать. Во время одной из демонстраций алжирцев в Париже полиция убила больше двухсот человек, но об этом молчали. Тела тайно сбросили в реку. Эту акцию проводил начальник полиции Парижа Морис Папон. Через несколько лет станут известны архивные материалы о его сотрудничестве с гестапо в годы нацистской оккупации…

Немногие алжирцы признают, что и Фронт национального спасения был столь же жесток во время войны за независимость. После того как французы ушли, бойцы Фронта уничтожили десятки тысяч алжирцев, которые сражались на стороне Франции. Им перерезали горло, их расчленяли на части — так, как это сейчас делают воинственные исламисты. Целое поколение алжирцев воспитано в уверенности, что пытки и убийства безоружных — неотъемлемая часть жизни.

Во время Второй мировой войны французские офицеры учили лидера алжирцев Ахмеда Бен-Беллу сражаться против немцев. Он получил за храбрость ордена от французов, а потом применил то, чему его учили, против самих французов во время войны за независимость.

Алжирцы, воевавшие в Афганистане, заняли заметное место среди террористов из Вооруженных исламских групп, которых отличает особая жестокость.

Военные уничтожают всех, кого подозревают в симпатиях к исламистам. Но остановить террор не могут. Активных боевиков — порядка двух тысяч. При этом примерно триста пятьдесят алжирских террористов действуют в других странах, прежде всего в Ливане и в Афганистане, в отрядах Осамы бен Ладена.

Люди не в состоянии понять, почему армия и спецслужбы не могут спасти их от расправ. Как странно, что террористы столь свободно действуют в стране, где среди любой группы из пяти человек четверо — обязательно агенты полиции.

Когда исламисты нападают на деревню, солдаты не спешат прийти на помощь, хотя их казармы иногда находятся совсем рядом. На совести правительства полицейские расправы с людьми, секретные расстрелы, таинственные исчезновения людей, которых, видимо, убивают спецслужбы. Правительство Алжира немногим лучше своих противников.

Больше всего убийств совершается в районе, жители которого на выборах голосовали за исламистов. Возникает подозрение, что власти специально не вмешиваются, словно мстят им и хотят дать им возможность умереть, оставив их один на один с воинственными исламистами. Этот район теперь называют «треугольником смерти»…

Всякий раз, когда террористы добиваются успеха, когда им удается кого-нибудь убить, взорвать, когда они берут заложников и начинают их убивать, власть кажется жалкой и бессильной, неспособной справиться с террором. Люди обвиняют полицию, специальные службы, армию обвиняют в скандальном бездействии, потакании преступникам.

И в самом деле: почему государство, армия, специальные службы не в состоянии справиться с группкой негодяев, которые держат в страхе все общество?

Почему государство не использует все средства и силы, которыми оно распоряжается? И если речь идет о людях, для которых закон не существует, то почему бы и не поставить их самих вне закона? Не стоит ли обращаться с террористами так, как они обращаются со-своими жертвами?

Последовательные либералы считают, что бессильное государство лучше безжалостного. Соображения гуманности исключают жестокость даже по отношению к террористам. У государства нет цели важнее, чем сохранение жизни человека.

Есть противоположная точка зрения: безжалостное к террористам государство лучше бессильного, неспособного справиться с террором.

Сторонники этой точки зрения считают, что переговоры с террористами и выполнение их требований невозможны. До тех пор, пока террористы добиваются своего, террор продолжается. Государство не может позволить террористам шантажировать себя. Поэтому власти приходится быть сильной и безжалостной. Ведь обязанность государства состоит в обеспечении безопасности всего общества как целого. Ничего не поделаешь — в борьбе с террором приходится идти на очень многое. И прежде всего во имя безопасности страны и людей изменять собственным убеждениям.

Такая точка зрения имеет много сторонников. Вопрос состоит в том, что понимать под силой государства.

Для кого-то достаточно сильной рукой может быть только его собственная рука, которая владыка.

На самом деле сильное государство — это правовое государство, принявшее необходимые законы и создавшее службы, способные эти законы исполнять.

Так же пытались действовать испанцы в Басконии, англичане — в Ольстере. Французские власти вполне умеют быть жесткими. После того как в 1983 году в Ливане исламские террористы взорвали казарму французских парашютистов и погибло пятьдесят восемь человек, тогдашний президент Франсуа Миттеран приказал специальным службам найти и уничтожить исполнителей. Приказ был выполнен.

«ЧЕТВЕРТЫЙ МЕЧ РЕВОЛЮЦИИ»

Эти люди принадлежали к сливкам перуанского общества. Но несколько месяцев они по очереди сами чистили туалеты и спали на холодном полу. Эта судьба была уготована семидесяти двум заложникам, которых в конце 1996 года захватили перуанские террористы из левацкой группировки «Революционное движение имени Тупака Амару».

17 декабря 1996 года шестьсот гостей приехали в японское посольство в перуанской столице, чтобы участвовать в самом пышном дипломатическом приеме года.

Четырнадцать боевиков стремительно захватили посольство, и никто не сумел их задержать. Они отпустили большинство гостей, оставив семьдесят два человека. Террористы заявили, что согласны обменять заложников на четыреста своих товарищей, которые сидят в перуанских тюрьмах.

Террористы рассчитывали захватить и самого президента Перу Альберто Фухимори. Но в тот день президент ездил в одну из деревень, пострадавших от террористов. Он вернулся в столицу слишком поздно, чтобы отправиться на прием.

Среди террористов оказались две девушки, одной из них было всего семнадцать лет. Девушки приветствовали тележурналистов, окруживших посольство, и слали им воздушные поцелуи. Заложники говорили, что девушки время от времени уединялись со своими парнями и возвращались очень довольные.

В захваченном посольстве водопровод и канализация не работали. Министр иностранных дел Перу организовал дежурство по уборке туалета. Воду, одежду и белье взялись доставлять сотрудники Красного Креста. Заложников разместили на первом этаже посольства по двадцать человек в комнате. Сначала они спали на паркетном полу, потом все тот же Красный Крест привез матрасы. Кровати японского посла террористы использовали, чтобы укрепить двери на случай атаки.

Заложников поднимали с восходом солнца. Но иногда они просыпались еще раньше от грохота военных маршей, которые неслись из громкоговорителей, — так солдаты перуанской армии, блокировавшие посольство, щекотали нервы террористам.

Завтрак привозил Красный Крест — кофе, хлеб, сыр, джем. Точно так же доставлялись обед и ужин. Японцев даже угощали суси — любимым ими блюдом из риса и сырой рыбы. В посольстве находился порядочный запас спиртного, но террористы держали его под замком. Сигаретами заложников снабжал Красный Крест. Газеты террористы запретили, но разрешили слушать транзисторные приемники — батарейки доставлял все тот же Красный Крест.

Местный прохладительный напиток под названием «Инка-кола» получил грандиозную бесплатную рекламу, потому что его в больших количествах доставляли в захваченное посольство по просьбе Нестора Серпы, главы террористов.

Заложники читали книги из библиотеки посла, учили друг друга иностранным языкам, играли в карты, домино и шахматы. Две гитары прислали родственники. Комнаты не запирались, но заложники постоянно находились под присмотром минимум двух террористов.

По четвергам и воскресеньям заложники могли написать родным — на стандартных бланках Красного Креста. Террористы внимательно просматривали письма и всякую опасную для себя информацию вычеркивали.

Несмотря на внешне приличные условия содержания, с каждым днем состояние заложников ухудшалось. Лишь несколько человек бегали утром по балюстраде на первом этаже посольства, чтобы снять напряжение. Остальные погружались в тяжелую депрессию, предполагая, что эта история добром не кончится. Либо их расстреляют террористы, либо они погибнут при штурме посольства правительственными войсками.

Президент Фухимори сказал, что не прикажет атаковать посольство, пока все заложники в порядке. И пригрозил террористам, что немедленно отдаст приказ о штурме, если кто-то из них умрет.

«Революционное движение имени Тупака Амару» захватило японское посольство в Перу как раз в тот момент, когда считалось, что эта группа находится при смерти.

Лидер группы Виктор Полей Кампос сидел в тюрьме. При прежнем президенте страны, с которым они когда-то дружили, ему один раз удалось убежать из самой охраняемой в стране тюрьмы по аккуратно прорытому и даже освещенному подземному тоннелю. В следующий раз его поместили в подземный бункер, построенный под зданием штаба военно-морских сил.

Тупак Амару, чье имя взяла перуанская группа, — легендарный вождь индейцев, племянник и наследник последнего властителя инков. В конце XVI века он поднял восстание против испанского владычества. В 1571 году его схватили, и ему отрубили голову.

«Движение имени Тупака Амару» появилось в начале 80-х в качестве боевого крыла левого Народного демократического союза. Движение состояло из городской молодежи и студентов, чей кумир — кубинец Че Гевара. Они надеялись повторить успех Фиделя Кастро и Че Гевары и взять власть в стране.

Члены группы всегда испытывали страсть к публичным акциям, которые привлекли бы к ним внимание. Они любили, например, захватив универмаг, раздавать еду нуждающимся.

Когда у группы возникала потребность в деньгах, она грабила банк. Поэтому группа могла похвастаться хорошим вооружением и современной техникой связи. Боевики распространяли свою газету в Интернете и несколько раз прерывали передачи перуанского телевидения, чтобы показать свой ролик.

Численность «Революционного движения имени Тупака Амару» и в лучшие времена не превышала двух тысяч человек. Многие из них бежали из страны в 1992 году, после того как тогдашний президент Перу Альберто Фу-химори ввел чрезвычайное положение.

Пожалуй, только в Латинской Америке остались такие фанатичные поклонники левой идеи, которые не могут существовать без живительного воздуха революции.

В 1974 году в Париже сформировался координационный комитет латиноамериканских террористических организаций — Совет по координации революционной борьбы. В него вошли уругвайские «Тупамарос», аргентинская «Народная революционная армия» и боливийский «Фронт национального освобождения».

До 70-х годов кубинцы помогали всем латиноамериканским радикалам. Позднее — только избранным. Фидель Кастро стал налаживать нормальные отношения с Латинской Америкой, потому что почти весь континент числился во врагах Кубы. Политика оказалась важнее мировой революции. Латиноамериканские боевики обиделись на Фиделя, считая, что их предали.

Но они все равно пользуются любой возможностью, чтобы побывать на Кубе и вдохнуть живительный воздух революции. Для бывших чилийских партизан, никарагуанских сандинистов, сальвадорских борцов, перуанских боевиков поездка на Кубу — это словно возвращение в молодость. Трудностей жизни кубинцев они не замечают. Латиноамериканцы, посвятившие себя революции, не могут освоиться в обычной жизни. Им было легче сражаться в подполье, чем вести нормальный образ жизни.

Обилие террористов-леваков угрожало нормальной жизни Перу, и президент Фухимори поклялся тогда извести террористов. С теми, кто подозревался в участии в террористической деятельности, в Перу обращались необыкновенно жестоко. Их судил военный трибунал в упрощенном порядке. Причем судьи сидели на процессах в масках, чтобы их нельзя было опознать.

Осужденных держали в тесных камерах без окон, получасовая прогулка — раз в неделю. Иногда их не кормили, иногда они буквально умирали от холода — тюрьма для террористов вырублена в горе, и температура в камерах ниже нуля.

По некоторым сведениям, в тюрьмы попали примерно четыреста членов «Движения имени Тупака Амару». Этих людей и требовали освободить те, кто захватил японское посольство в Перу.

Никто не ожидал от них такой дерзкой и хорошо подготовленной акции.

За два года до этой операции «Движение имени Тупака Амару» попытало счастья, захватив заложников. Но тогда полиция действовала решительно, освободила заложников. Оставшиеся в живых повстанцы сдались. Был арестован и второй по значению человек в организации — Мигуэль Ринкон. Считалось, что с группой практически покончено. Это оказалось ошибкой.

На «Движение имени Тупака Амару» долго не обращали внимания потому, что оно действовало в тени более знаменитой маоистской партизанской армии «Сендеро луминосо» — «Сияющий путь». Ее лидер — бывший университетский профессор Абимаэль Гузман по прозвищу Шампунь. Почему его так назвали? Потому что он мастерски промывал головы своим соратникам.

«Сияющий путь» получал вспомоществование от китайцев, поэтому террористы носили с собой красные цитатники Мао Цзэдуна. Группа вдохновлялась еще и мистицизмом древних инков.

Когда Мао умер, перуанские радикалы лишились поддержки. Зато они стали считать себя центром мирового коммунистического движения. Сам Гузман требовал именовать его «четвертым мечом мировой революции» или «вождем мировой революции». Тех, кто не признавал за ним этих титулов, он уничтожал.

В 1977 году «Сияющий путь» ушел в подполье. Боевики создали себе базу в Андах, запугивая крестьян и убивая тех, кого подозревали в сотрудничестве с армией. На счету группы не одна тысяча жизней.

Люди Гузмана предоставляли помощь и защиту наркомафии в Перу и таким образом зарабатывали деньги. Это нормальное явление для латиноамериканских ультралевых. Точно так же помогали наркомафии колумбийские террористы из «Революционных вооруженных сил Колумбии», которые вели войну с правительством тридцать с лишним лет. «Революционные силы» состоят из двенадцати тысяч боевиков. Они зарабатывают деньги, охраняя кокаиновые плантации и лаборатории…

В сельских районах Перу боевики «Сияющего пути» методично уничтожали все институты государственной власти и брали на себя управление. Профессор Гузман вел собственную народную войну по рецептам Мао Цзэдуна. При этом он сурово порицал происходившие после смерти Мао перемены в компартии Китая. Его люди развешивали на улицах Лимы плакаты с надписью «Дэн Сяопин — сукин сын».

Когда армия Перу спохватилась, было поздно: «Сияющий путь» умело противостоял регулярной армии. Был момент, когда казалось, что он сумеет свергнуть правительство и взять под контроль всю страну. Но президент Альберто Фухимори безжалостно подавил террористов. В 1993’году самого профессора Гузмана поймали и посадили…

Боевики из «Движения имени Тупака Амару», вероятно, полагали, что президент Альберто Фухимори, обычно избегающий светской жизни, придет на прием в японское посольство, которое славится своей кухней.

Президент не только не скрывал своего японского происхождения, а, напротив, всегда говорил, что японцы — трудолюбивые и честные люди. Но он не пошел на прием, хотя там оказались его мать, сестра, которых террористы отпустили вместе с другими женщинами, и брат, который остался в руках террористов.

Почему решительный в других случаях президент Фу-химори не приказал немедленно начать военную операцию по освобождению заложников?

Сын бедных иммигрантов из Японии, Фухимори был плохим оратором, но человеком дела. Его ужасный испанский не сравнишь с гладкой речью его предшественников, которые славно говорили, но довели Перу до бедности.

Фухимори бывал откровенным лишь с немногими. Те, кто знает его хорошо, говорят, что в трудный момент Фухимори предпочитает, чтобы его противники знали о нем как можно меньше. Молчание — это его политика.

Говорят, что президент с самого начала решил переиграть террористов, а потом их захватить. Фухимори террористов презирал и считал, что с ними можно разговаривать только языком силы. Но Фухимори не мог приказать взять посольство штурмом без разрешения правительства Японии. А премьер-министр Японии Хасимото требовал решить дело миром.

Поэтому президент Фухимори предложил террористам покинуть страну и даже сам съездил на Кубу, чтобы попросить Фиделя Кастро приютить террористов.

Но террористы отказывались уезжать из страны, а заложников соглашались обменять только на всех своих товарищей, которые отбывают сроки в перуанских тюрьмах. Эта операция закончилась для террористов провалом. Выждав время, Фухимори, который все-таки получил от японского правительства карт-бланш, приказал взять посольство штурмом и освободить заложников, что и было сделано. От этого сильнейшего удара боевики из «Революционного движения имени Тупака Амару» так и не оправились.

ИНЖЕНЕР-1 И ИНЖЕНЕР-2

Обычно сторонники жесткого ответа на любые террористические акции ссылаются на израильский опыт. Израиль, который ведет борьбу с террористами всю свою недолгую историю, всегда отвечает ударом на удар. Но демократическое государство все равно не может встать на одну доску с преступниками. И в этом его слабость…

12 апреля 1984 года четыре молодых палестинца сели на 300-й автобус в центре Тель-Авива, который отправился на юг, в город Ашкелон. Примерно на середине пути один из тридцати пяти пассажиров заподозрил неладное. Он попытался обратить внимание водителя на четырех подозрительных арабов, но ему это не удалось, и тогда он вскочил со своего места и закричал: «Террористы! Террористы!» Но было поздно…

То, что происходило в течение последующих двенадцати часов, стоило карьеры многим людям. Начальнику израильской контрразведки Шин-Бет Аврахаму Шалому пришлось уйти в отставку.

Один из палестинцев по имени Джамал показал водителю автобуса нож и ручную гранату и приказал ему ехать дальше. Второй палестинец — Мохаммед Барака — держал в руке некий распылитель. Третий занял позицию в середине автобуса, у него в руках был чемоданчик, из которого торчали провода. Его двоюродный брат Субни встал у задней двери и сказал, что у него есть граната.

— Не двигаться! — кричал пассажирам один из палестинцев. — К вам нет претензий. Мы просто хотим освободить наших товарищей из тюрьмы.

Они отпустили беременную женщину на остановке у портового города Ашдода, она и предупредила полицию.

Автобус пытались задержать, но он продолжал ехать, пока в нескольких километрах от города Газа солдаты не начали стрелять по скатам. Автобус остановился рядом с брошенной железной дорогой. Водитель выскочил из ав-17 Л. Млечин «Кто взорвал Америку?» тобуса и побежал. Его сбили с ног солдаты, считая, что он один из террористов.

В 8:30 вечера, когда министру обороны Моше Аренсу доложили о захвате автобуса, полицейский отряд специального назначения и спецподразделение армии уже окружили автобус и ждали приказаний.

На месте событий собрались начальник генерального штаба генерал-лейтенант Моше Леви, командующий воздушно-десантными войсками бригадный генерал Ицхак Мордехай, директор Шин-Бет Аврахам Шалом, его заместитель Реувен Хазак и еще несколько старших офицеров контрразведки и большое количество оперативников.

Начались переговоры с руководителем группы террористов Джамалом, который все еще находился на водительском месте. Он потребовал устроить ему встречу с послом Египта и немедленно выпустить из израильских тюрем пятьсот палестинских заключенных.

Тем временем на соседнее поле доставили точно такой же автобус, и группа захвата приступила к тренировкам. Через пару часов она доложила о готовности приступить к освобождению заложников.

В 4:43 утра (наступил уже следующий день, пятница) группа захвата начала атаку. Телевизионщики чуть было не загубили дело: в поисках выгодного ракурса для съемок они осветили группу захвата в самый ответственный момент.

В перестрелке два террориста были убиты. Когда началась стрельба, все пассажиры бросились на пол, но нескольких ранили. Одна женщина позднее умерла от ран.

Двух оставшихся в живых террористов захватили. Когда их вывели из автобуса, командующий десантными войсками бригадный генерал Мордехай устроил короткий допрос. Его интересовало, нет ли у них еще оружия и не установлен ли какой-то хитроумный взрыватель-ловушка в чемоданчике со взрывчаткой.

Сапер благополучно обезвредил взрывчатку, и двух террористов передали сотрудникам Шин-Бет. В семь утра радио сообщило, что двое террористов убиты и двое арестованы. Но позднее представитель армии сообщил, что радиожурналисты ошиблись: двое террористов были убиты на месте и еще двое умерли по пути в госпиталь в Ашкелоне.

Этой версии никто не поверил. Иностранные корреспонденты написали, что двоих палестинцев разъяренные контрразведчики, судя по всему, убили после поимки.

28 апреля министр обороны Моше Аренс поручил инспектору министерства обороны отставному генералу Меиру Зореа провести расследование. Министр Аренс позволил директору Шин-Бет Шалому ввести в состав комиссии своего сотрудника — Иосэфа Гиноссара.

Гиноссар был руководителем управления Шин-Бет в северном округе и руководил борьбой с шиитскими и палестинскими террористами в Южном Ливане.

Руководитель контрразведки объяснил министру, что хочет избежать ненужных трений между Шин-Бет и армией. Министр Аренс нашел его аргументы справедливыми.

Но ему быстро стало известно, что Гиноссар просто передает своему директору все, что становится известно комиссии. Каждый день поздно вечером они встречались в доме юридического советника Шин-Бет и решали, как им вывести контрразведку из-под удара.

Шалом принимал участие во всех серьезных операциях Шин-Бет. Но он так и остался оперативником и не очень годился в начальники.

Правительственная комиссия пришла к выводу, что палестинских террористов убили после задержания. Тогда уже было назначено формальное расследование. Его проводил прокурор, педантичный юрист в очках Йохан Блаттман.

Когда он и его помощники допрашивали сотрудников Шин-Бет, выходило, что приказ убить пойманных палестинцев отдал командир десантников генерал Мордехай.

Все показания сотрудников Шин-Бет были согласованы. Они рассказывали, что палестинцев поставили на колени, а Мордехай бил их рукояткой пистолета по голове.

Генерал Мордехай был хорошим офицером с замечательным послужным списком. Армия встала на его защиту. Нашлись свидетели, которые утверждали, что десантники передали пленных шинбетовцам живыми. Но это не помогло генералу. Закончив расследование, прокурор Блаттман предложил привлечь Мордехая, пятерых контрразведчиков и троих полицейских к суду.

Заместитель директора Шин-Бет Реувен Хазак пришел к своему директору Шалому и потребовал от него, чтобы тот ушел в отставку. Он обвинил своего начальника в том, что он, спасая честь мундира, пытался скрыть правду и лжесвидетельствовал против генерала Мордехая.

Возмущенный Хазак и два его близких друга — Рафи Малка, начальник оперативного отдела Шин-Бет, и Пелег Радаи, начальник отдела охраны, — долго обсуждали эту историю между собой. Они пришли к выводу, что попытка замолчать происшедшее дискредитирует репутацию Шин-Бет и моральные принципы ее сотрудников.

Но директор Шин-Бет Шалом отказался уйти в отставку. Тогда Хазак дождался отъезда Шалома за границу и на правах исполняющего обязанности директора Шин-Бет пришел с докладом к премьер-министру Шимону Пересу.

Хазак и его друзья занимали высокие должности в спецслужбе, они были приравнены к армейским генералам. Обычно в правительстве к ним прислушивались. Но разговор с премьер-министром не получился.

Опытный директор Шин-Бет уже успел настроить Переса против своего излишне амбициозного заместителя. Перес дал понять, что понимает личные мотивы Хазака — он пытается свалить директора и намерен занять его место. Хазак немедленно изъявил готовность Подать в отставку, если это необходимо для того, чтобы ушёл Шалом. Перес покачал головой. Он верил начальнику контрразведки.

Премьер-министр предложил или отправить Хазака в отставку, или послать учиться за границу. Хазак подал рапорт и ушел из Шин-Бет. Затем убрали и его друга Малку. Из тех, кто поднял бунт против начальника, остался один Радаи. Вскоре ему тоже пришлось уйти.

Тогда Хазак совершил нечто неожиданное — вынес сор из избы. Он пошел к генеральному прокурору Израиля профессору Ицхаку Замиру и все ему рассказал.

Допрос Хазака и его друзей продолжался несколько дней. После чего генеральный прокурор отправился к премьер-министру Шимону Пересу и потребовал отправить в отставку директора Шин-Бет. Об этом очень быстро стало известно всей стране.

Теперь уже ничто не могло остановить скандал.

Заговорили об ответственности правительства. В момент захвата автобуса премьер-министром был Ицхак Шамир, но затем премьером стал Шимон Перес — после создания в сентябре 1984 года правительства национального единства. Ему и предстояло расплачиваться за. чужие грехи.

Директор Шин-Бет признался, что приказал убрать террористов, но отдал такой приказ, подчиняясь премьер-министру Шамиру, который недвусмысленно объяснил ему, как следует обращаться с террористами, взятыми с поличным.

Шамир сказал полицейским, что помнит такой разговор, но его никак нельзя было понять как разрешение убивать арестованных. Следствие пришло к выводу, что бывший премьер-министр не виноват в убийстве двух арестованных.

Генеральный прокурор отметил, что Шин-Бет находится в сложном положении, пытаясь совместить необходимость соблюдать законы и обязанность любыми средствами выполнять свои задачи. Следователи признали, что трудно проводить эффективные операции, строго следуя закону. Но ничего иного государственные учреждения позволить себе не могут.

Отставка директора службы безопасности в июне 1986 года плохо повлияла на настроения оперативников. Младшие офицеры были разочарованы. Они считали, что политики и юристы были несправедливы к офицерам Шин-Бет, что их тяжелая и неблагодарная работа осталась недооцененной.

На май 1996 года были назначены очередные парламентские выборы. Премьер-министр Шимон Перес имел все основания полагать, что он победит. По опросам общественного мнения, он опережал своего соперника — молодого лидера правых Биньямина Нетаньяху — на целых двадцать пунктов.

Когда выборы уже были назначены, руководитель службы безопасности пришел к премьер-министру, чтобы сообщить ему сенсационную новость. Контрразведчики все-таки выследили палестинского террориста, который так ловко мастерил взрывные устройства. Это он сооружал бомбы, которыми были убиты семьдесят мирных жителей и двести пятьдесят ранены. Террориста звали Ихья Аяш, и он носил кличку Инженер.

Его искали четыре года. Он скрывался на Западном берегу реки Иордан, населенном арабами. Он был неприметным человеком, ни у кого не вызывавшим подозрений. Но и у него оказалось одно слабое место — с другими террористами он связывался по мобильному телефону. Эта незаменимая новинка нашего времени погубила изобретательного террориста.

Для начала контрразведка сумела выяснить его номер. С помощью телефонной компании устроили так, что Инженер решил, будто его аппарат испорчен, и понес его в ремонт. В мастерской агенты контрразведки тайно заложили в телефонную трубку взрывчатку, вернули аппарат владельцу и попросили у начальства разрешения уничтожить врага.

Такой приказ мог отдать только премьер-министр.

Шимон Перес, опытнейший политик, знал, что теперь все надо делать в расчете на приближающиеся выборы.

Надо думать, Перес понимал, как опасно вступать в вендетту с профессиональными террористами. Но накануне выборов он не мог позволить себе выглядеть слабым политиком. Шин-Бет нашла бы возможность довести до сведения всего общества, что премьер-министр не позволил наказать убийцу мирных граждан. Словом, Перес сказал «да».

Через несколько дней работавший на израильскую службу безопасности друг Инженера позвонил террористу домой. Когда тот ответил, взрывчатку взорвали с помощью радиосигнала. Инженер отправился в мир иной.

Тогда многие сочли эту акцию справедливой. Око за око. Убив семьдесят человек, Инженер заслужил смертную казнь. Лишь немногие в тот момент задумались над тем, что на Ближнем Востоке месть никогда не приводила ни к чему хорошему.

Через семь недель после устранения Инженера террористы из радикальной организации «Хамас» взорвали пассажирский автобус в Иерусалиме. Погибло шестьдесят человек. Террористы объявили, что они мстят за Инженера, чьим именем палестинцы назвали одну из площадей в Иерихоне. Это было только начало. Поднялась настоящая волна террора. И вскоре появился Инженер-2.

Его звали Мухи аль-Дин Шариф. Он. подготовил целое поколение подрывников, которые беспрекословно подчинялись приказам лидеров организации «Хамас». Она появилась в 1988 году, отпочковавшись от всеараб-ской организации «Братья-мусульмане». Ее цель — очистить Палестину от израильтян.

«Братья-мусульмане» широко распространились в Египте, Иордании, Ираке, Тунисе и Сирии. Официально они отрицают свою причастность к политической жизни, говорят, их задача — «нести религию в массы, воспитывать молодое поколение в духе ислама и внушать молодежи безразличие и неприязнь к светской жизни».

В реальности «Братья-мусульмане» ставят перед собой задачу захватить власть в каждой отдельной арабской стране, чтобы в конечном итоге образовать единое исламское государство. Скажем, в Сирии численность глубоко законспирированной организации превышает пятнадцать тысяч человек.

После того как президент Хафез Асад в 1982 году жестоко подавил восстание «Братьев-мусульман», исламисты ушли в подполье и перешли к террористическим акциям. Они взрывают нефтепроводы, опоры линии электропередач, которые связывают Евфратскую плотину с Дамаском. Они пытались взорвать Хомский нефтеперерабатывающий завод, направив на него автомашину, начиненную взрывчаткой.

Ненависть к Советскому Союзу трансформировалась в теракты, направленные против построенных с советской помощью объектов. В 80-е годы от рук исламистов погибло девятнадцать советских специалистов, работавших в Сирии.

Боевые структуры «Братьев-мусульман» насчитывают две с лишним тысячи боевиков — это физически подготовленные и фанатично настроенные молодые сирийцы. Боевая организация действует по приказам исполнительного бюро. Военно-диверсионную подготовку они проходят на территории Афганистана и Ирака, который на ножах с Сирией.

«Хамас» значительно радикальнее Организации освобождения Палестины. Для руководителей «Хамас» Ясир Арафат — предатель, потому что он ради создания независимого палестинского государства согласился на переговоры с израильтянами, вместо того чтобы их убивать. В 1992 году военное крыло «Хамас» приступило к боевым действиям.

Главная тактика — самоубийственные акции, когда молодой парень или девушка взрывали себя где-нибудь на людной улице или на рынке.

Инженер-2 был неуловим. Однажды его почти настигли, но ему удалось убежать из дома за какие-то секунды до того, как за ним приехала полиция. В другой раз полицейские обстреляли подозрительную машину, которая не подчинилась приказу остановиться. Один из пассажиров был убит, другому удалось скрыться. Считается, что это был Инженер-2.

Его родственники рассказывали, что Инженер-2 — спокойный, уравновешенный человек, склонный к уединению и не нуждающийся в компании. В первый раз он попал в тюрьму за участие в интифаде — восстании палестинцев, которые забрасывали полицию камнями. Но тюрьма, как известно, мало способствует исправлению нравов и перевоспитанию молодежи. В случае Инженера-2 боевиком его сделала тюрьма. Он вошел в тюрьму бунтарем, а вышел из нее террористом.

Он вел себя крайне осторожно, встречался только с теми, кого давно знал, постоянно менял квартиры и иногда переодевался в женскую одежду.

Шин-Бет была почти в отчаянии из-за неспособности поймать Инженера-2. Тем более, что контрразведчики получили информацию о том, что он готовит группу боевиков, которая постарается убить Ясира Арафата. Тогда власть над палестинцами перешла бы к лидерам «Хамас», которые никогда не смирятся с существованием Израиля.

После того как очередной палестинец взорвал себя вместе с еще тринадцатью израильтянами, большинство которых были школьниками, даже самые либеральные политики в Израиле заговорили о мести. А ястребы требовали крови — выслать всех арабов с территории Израиля или, как минимум, снести с лица земли деревни, в которых жили террористы.

Министры не знали, что делать. Один из них горько сказал на заседании кабинета:

— Невозможно видеть по телевизору восьмилетнюю девочку, которая в ужасе рассказывает о том, как она увидела свою подружку без головы, а потом поняла, что голова лежит рядом, отдельно от тела.

Министр повернулся к главе правительства Шимону Пересу:

— Это настолько ужасно, Шимон, что требует какого-то ответа.

До выборов оставалось два месяца.

Перес отверг все требования о жестокой мести. Он был как камень, вспоминал один из участников совещания, он ни на минуту не потерял своего спокойствия, ни разу не возвысил голос. Он выслушал всех, потом сказал:

— Не будем тратить времени. Вы же понимаете, что произойдет, если мы проведем военную операцию. Я жду реальных предложений.

Перес не отдал приказа о жестком ответе, не привел в действие военную мощь Израиля, но потребовал бороться с террористами методами спецслужб.

История с Инженером показала Пересу: какой бы вариант он ни принял, все равно он что-то проиграет. Если он проявит мягкость, люди скажут, что надо голосовать за другого человека, который пообещает сокрушить терроризм. Если он будет слишком жесток, то Арафат и палестинцы восстанут и его обвинят в неспособности управлять страной…

Так и получилось. Палестинский террор, с которым не смогла справиться Шин-Бет, заставил израильтян проголосовать не за Шимона Переса, а за его соперника Биньямина Нетаньяху.

— Если бы Перес в январе того года не дал Шин-Бет санкцию на уничтожение Инженера, он, скорее всего, остался бы премьер-министром. Правда, Инженера-2 все-таки уничтожили. Его застрелили, когда он сидел в машине, а потом взорвали ее. Его останки были так изуродованы, что на опознание ушло несколько дней…

30 июля 1997 года израильский кабинет министров срочно собрался в Иерусалиме. Министры обсуждали только один вопрос: как ответить на серию взрывов, организованных «Хамас», в результате которых погибло шестнадцать человек?

Больше всего досталось контрразведке Шин-Бет за неспособность совладать с подрывниками «Хамас». Но работать Шин-Бет стало значительно труднее после того, как в Осло, столице Норвегии, после долгих секретных переговоров в сентябре 1993 года израильтяне согласились на создание независимого палестинского государства.

Когда премьер-министр Израиля Ицхак Рабин и председатель Организации освобождения Палестины Ясир Арафат подписали мирное соглашение, больше всего горевала израильская контрразведка.

В Шин-Бет понимали, что соглашение с палестинцами было необходимо, но с этого момента офицеры Шин-Бет лишились права свободно действовать на палестинских территориях. Имелось в виду, что их обязанности возьмет на себя палестинская полиция, которая будет бороться с террористами. Но получилось иначе, и начальник Шин-Бет Карми Гилон говорил, что соглашения, подписанные в Осло, — это ошибка. Израильская контрразведка лишилась своей агентуры на оккупированных территориях, а палестинской полиции не так-то просто было сажать за решетку тех, кто боролся с Израилем.

Палестинскую спецслужбу «Аль-Мухарабат аль-Амма» (Общая секретная служба) возглавил Амин аль-Хинди. В Израиле считают, что он причастен к убийству израильских спортсменов на Олимпиаде 1972 года в Мюнхене.

Больше всего офицеры Шин-Бет сожалели, что они больше не. могут допросить любого подозреваемого. Проникнуть в боевые ячейки исламских террористических групп почти невозможно. Одну такую группу, которая убила пять человек, удалось раскрыть только после того, как один член группы взорвал себя вместе с посетителями кафе в Тель-Авиве. В кармане куртки нашлись обгоревшие обрывки удостоверения личности, это позволило арестовать всю группу.

Поэтому, захватив кого-то с оружием в руках, следователи Шин-Бет любыми путями старались развязать ему язык и заставляли называть имена тех, кого он знал. Арестовывали их, и тоже допрашивали, и тоже заставляли называть имена. Так шинбетовцы шли по цепочке, пока не добирались до руководителей боевой группы… Теперь они были лишены такой возможности.

После. серии взрывов в Иерусалиме оперативная группа Шин-Бет схватила одного из террористов в тот момент, когда он мирно пил кофе в одном из палестинских городов, уверенный в том, что его никто не тронет. Это было нарушением договоренностей, и палестинские власти были недовольны. А офицеры Шин-Бет говорили, что в прежние времена они бы допросили всех посетителей кафе, потому что среди них мог быть связной террористической группы.

Репутация Шин-Бет сильно пострадала из-за того, что она не смогла спасти премьер-министра Израиля Ицхака Рабина от покушения. В 1995 году его застрелил фанатично настроенный молодой человек, считавший, что мир с палестинцами — это предательство интересов Израиля. После этого число желающих работать в контрразведке уменьшилось, и это сказалось на уровне ее работы…

На экстренном заседании правительства Израиля, созванном после взрывов в Иерусалиме в июле 1997 года, начальника Шин-Бет сменили. Вместо Карми Гилона, который руководил операцией по уничтожению Инженера — главного подрывника «Хамас», контрразведку возглавил бывший военный моряк Ами Аял он.

После заседания кабинета премьер-министр Биньямин Нетаньяху приказал директору Моссад нанести ответный удар. Он ни с кем не посоветовался, в результате операция была подготовлена из рук вон плохо. В принципе операции по физическому уничтожению врагов перестали приносить успех. Но Нетаньяху требовал мести.

Руководство «Хамас» находилось в Иордании, туда и отправилась оперативная группа Моссад.

Через полтора месяца, 19 сентября, несколько агентов Моссад с поддельными канадскими паспортами прибыли в столицу Иордании и разместились в амманской пятизвездочной гостинице «Интер-Континенталь», что было странным выбором, потому что в этой гостинице всегда полно иностранных журналистов и сотрудников иорданских спецслужб.

25 сентября в пятнадцать минут одиннадцатого утра председатель политбюро организации «Хамас» Халид Мешал прибыл в свой офис вместе с детьми и охранниками.

У входа к нему подошли два человека, один из них ткнул его в ухо неким аппаратом. Мешал почувствовал нечто вроде электрошока, закричал от боли и рухнул на пол.

Его охранники попытались задержать нападавших, но те вырвались, сели в машину и уехали. Охранники бросились их догонять и с помощью иорданской полиции задержали.

У арестованных обнаружили канадские паспорта. Но когда канадские дипломаты посетили арестованных в тюрьме, те обреченно сказали, что не нуждаются в дипломатической помощи. Быстро выяснилось, что паспорта поддельные.

Остальные «канадцы», то есть сотрудники Моссад, обеспечивавшие эту операцию и разместившиеся в той же гостинице, поспешно исчезли, бросив свои вещи. Они укрылись в израильском посольстве.

Канада в знак протеста против использования оперативниками Моссад канадских паспортов отозвала своего посла из Израиля. Он вернулся после того, как министр иностранных дел Израиля Давид Леви принес Канаде официальные извинения и пообещал, что это никогда не повторится.

Мешала доставили в больницу. Ему было очень плохо, он начал задыхаться. В больнице его подключили к аппа-.рату искусственного дыхания. Врачи сказали, что он отравлен, но они не знают, какое нужно противоядие, поэтому Мешал не проживет и двух дней.

Разгневанный король Иордании Хусейн позвонил премьер-министру Израиля Нетаньяху и потребовал, во-первых, сообщить, какой яд был использован, и, во-вторых, прислать врачей или противоядие. Хусейн сказал, что, если Мешал умрет, пойманные израильтяне будут повешены.

Нетаньяху приказал немедленно отправить противоядие. Но израильтянам не верят. Король Иордании позвонил президенту Соединенных Штатов Биллу Клинтону и поделился своими сомнениями: он не знает, можно ли ввести больному присланный из Израиля шприц с лекарством, или же это попытка добить лидера «Хамас»?

Американцы связались с израильтянами. Тогда Нетаньяху приказал отправить королю химическую формулу препарата, и в тот же день израильский посол при Европейском союзе и бывший заместитель директора Моссад Эфраим Халеви передал формулу королю. В ответ ему было разрешено вывезти четырех сотрудников Моссад, которые укрылись в израильском посольстве в Аммане.

На следующий день Нетаньяху отправился в Иорданию извиняться. Вместе с ним прилетели министр иностранных дел Ариэль Шарон и министр обороны Ицхак Мордехай. Король Хусейн Нетаньяху не принял. С израильтянами беседовал наследный принц аль-Хассан бен-Талал, единственный арабский лидер, который свободно говорит на иврите.

Чтобы вернуть двух своих агентов, арестованных в Иордании, Израилю пришлось освободить двадцать с лишним палестинских заключенных и — главное — от-пустить из тюрьмы духовного лидера «Хамас» шейха Ахмеда Яссина.

Кроме того, король Хусейн потребовал убрать из израильского посольства в Аммане всех сотрудников Моссад и снять с должности директора Моссад Данни Ятома. Король заявил, что не будет никакого сотрудничества с Израилем в сфере безопасности, пока люди, ответственные за покушение, остаются на службе в Моссад. А резидентура Моссад в Аммане была главным центром по добыванию информации о ситуации в Сирии и Ираке. Кроме того, Моссад сотрудничал с иорданскими коллегами в борьбе против радикальных палестинцев.

Так что Нетаньяху пришлось принять все требования иорданцев. Только после этого король Хусейн позвонил Нетаньяху, это означало, что инцидент исчерпан.

Халид Мешал поправился, но отказывался признавать, что его спасло израильское противоядие.

— Меня спас Аллах, — говорил он. — Тот, кто верит в Аллаха, в его дело и в его правоту, способен справиться с чем угодно…

Специалисты уверены, что террористов можно победить. Для этого требуется одно: твердая позиция правительства — никогда не идти на уступки террористам и с помощью специальных служб методично отлавливать боевиков.

Когда террористы берут заложников, они ставят правительство в безвыходное положение. Если правительство попытается силой освободить заложников, может погибнуть больше людей, чем в том случае, если правительство пойдет на попятный. Поэтому террористы часто начинают убивать заложников по одному, чтобы доказать: если их требования не будут выполнены, они убьют и остальных.

Но принимать требования террористов, по мнению некоторых специалистов, очень опасно. Надо держаться твердо, и это принесет успех. Если террористы понимают, что их требования не будут приняты, что им будет нанесен ответный безжалостный удар и их могут убить, то желание совершить террористический акт ослабнет.

Нерешительность правительства, нежелание или неумение ответить немедленно ударом на удар, противоречит принципу уголовного права: наказание неотвратимо.

И террористы должны почувствовать это на собственной шкуре.

Мнения специалистов на сей счет расходятся. Одни убежденно говорят:

— Если вы решите кого-то из террористов уничтожить, то вы, конечно, доставите себе некое удовольствие, но с практической точки зрения это будет совершенно бесполезно.

Даже представители правопорядка отмечают:

— Конечно, для меня имеет значение, кто передо мной: террорист, взорвавший двадцать человек, или вор, укравший кусочек мыла. Но как полицейский я обязан исходить из того, что и тот и другой преступник находятся под охраной закона. И они обладают определенными правами. Если правительство само совершает преступление, то это уже не правительство. Аморально и непрактично действовать незаконными методами. Государство обладает достаточными средствами, чтобы защищаться от преступников, но закон не должен нарушаться.

Другие не менее справедливо возражают:

— Если есть возможность арестовать террориста, передать его правосудию, это прекрасно. Пусть суд определяет меру его вины. Но что делать, если террорист представляет угрозу для людей, и никак иначе нельзя эту угрозу устранить? Когда действует террорист-фанатик, то обезвредить его заранее крайне трудно. И если его можно уничтожить, это необходимо сделать. Это антигуманно? Терроризм страшнее. Когда видишь убитых детей, то понимаешь, что обычные полицейские меры не смогут решить эту проблему в корне.

Обычно правительства отказываются применять силу, если есть риск гибели мирного населения. Это высокоморальный принцип. Но в реальности это означает, что террористы остаются безнаказанными и что они будут убивать мирных людей вновь и вновь. Террористы могут рассчитывать только на одно: им сохранят жизнь, если они немедленно капитулируют. Правительства обязаны действовать именно так, чтобы защитить жизни своих граждан.

Разумеется, для того, чтобы энергично противодействовать террористам, нужны специальные подразделения, которые успевают добраться до террористов раньше, чем те успеют убить заложников.

Террористы могут сначала ответить на жесткость правительства увеличением числа своих акций. Но вскоре их активность пойдет на спад.

Террористы боятся ответных действий. И решительность в применении силы оказывает на них сильное сдерживающее действие. Обычно в пример приводят тот же Израиль. В 70-е годы палестинские террористы постоянно брали израильтян в заложники, похищали их самолеты, захватывали школы с детьми и пассажирские автобусы. Израильское правительство всегда отказывалось выполнять требования террористов. Израильские спецслужбы и армейские отряды освобождали заложников силой, террористы обычно гибли.

Принципиальность израильского правительства в конце концов привела к тому, что заложников брать перестали. Не потому, что палестинцы не в состоянии провести такую операцию. А потому, что они поняли: операция неминуемо провалится, они сами будут или убиты, или арестованы. За малым исключением террористы хотят выжить и избежать наказания.

Но покончить с террором Израилю не удалось. Появилось новое поколение террористов. Они заложников не берут, они подкладывают бомбы и взрываются вместе со своими жертвами.

Справиться удается только с политическим терроризмом.

Появились новые террористы — с одной стороны, это фанатики-самоубийцы, которые взрывают себя вместе с врагами, а с другой — полутеррористы-полууголовники, которые террором прикрывают криминальные операции.

Террористы, совершающие громкие преступления, часто представляются бескомпромиссными борцами за идею. На самом деле террор давно превратился для них в выгодный бизнес. Их считают психопатами, свихнувшимися на терроре. И им действительно нравится убивать. Они с удовольствием рассказывают о том, скольких людей им удалось уничтожить. Они никому не верят и никогда не забывают об опасности. Они знают, что живы до тех пор, пока соблюдают все меры предосторожности.

Поскольку для террористов-камикадзе смерть слаще жизни, акции возмездия кажутся бессмысленными. Но это не совсем так, потому что их руководители вовсе не хотят умирать. Организаторы террора — и есть слабое звено.

Они предпочитают отправлять на смертельно опасное задание других, а сами хотят жить долго, потому что научились террором зарабатывать хорошие деньги и создали себе неплохую, вполне комфортную жизнь.

Терроризм — это в любом случае преступление. Даже если он начинается с чисто политических акций, он все равно заканчивается уголовщиной.

Чем больше терроризм сближается с уголовщиной, тем большую опасность он представляет для самого широкого круга людей. Если террористы начинают заниматься доставкой и продажей наркотиков, то они угрожают здоровью и жизни десятков тысяч людей. И это уже проблема не только политиков, но и всего общества.

Между террористами и уголовниками и раньше было много общего. Террористы всегда грабили банки и магазины, чтобы раздобыть деньги на новые операции. Но раньше это было средство, а не цель, как теперь.

Прежде международный терроризм в основном получал деньги, взрывчатку, оружие от государств, которые поддерживали террористов. В последние годы многие террористы стали сами зарабатывать себе на жизнь и увлеклись этим приятным занятием. Например, курдские или ирландские террористы от чисто политического террора перешли к тривиальным уголовным преступлениям. А с другой стороны, политическим террором занялись обычные уголовные преступники.

В прежние времена на Сицилии, где хозяйничает мафия, различные преступные кланы убивали друг друга. Теперь итальянская мафия атакует правительство, убивает политиков. Раньше это было невозможно. Мафия вмешалась в политику и занялась террором для того, чтобы защитить свои деловые интересы. Иначе говоря, произошло слияние чистого терроризма и чистой преступности, и появился новый очень опасный симбиоз.

Специалисты считают полутеррористической-полууголовной организацией Рабочую партию Курдистана. В Турции боевики этой партии, которая требует создания независимого курдского государства, убивают государственных чиновников и полицейских, а в Европу они ввозят наркотики с Ближнего и Среднего Востока.

Этим же занимается и Ирландская республиканская армия, террористическая организация, которая добивается отделения Северной Ирландии от Великобритании. Ирландская республиканская армия добывает в год примерно девять миллионов фунтов стерлингов. Террористы помогают мафии отмывать грязные деньги, занимаются рэкетом, грабят банки.

Во Франции террористы находят себе подручных, которые соглашаются подкладывать бомбы, среди обычных уголовников — воров, торговцев наркотиками, мелких грабителей.

Бывшие террористы целиком сосредотачиваются на добывании денег. Они полностью переходят в криминальный мир — со своими боевыми навыками, агентурной сетью, оружием. С ними труднее справиться, чем с обычными преступниками.

Новое поколение террористов — это объединившиеся в небольшие группы профессионалы, в основном религиозные фанатики. Они куда опаснее террористов старого типа, «красноармейцев» и других ультрареволюционеров 70-х, вдохновлявшихся идеями марксизма-ленинизма.

Международный терроризм стал более сложным явлением. Операторы, которые руководят маленькими группами, объединенными единой целью, способны осуществить массированный удар даже по тщательно охраняемым объектам.

Каждая из этих групп — это тесно связанный между собой клан численностью в несколько сот человек. И лишь немногие из них посвящены в дела террора. Они редко говорят по телефону. Они почти ничего не записывают на бумаге. Единственный вид обмена информацией — разговоры в комнатах, где невозможно установить подслушивающую аппаратуру.

Они создали собственную эффективную контрразведку, способную противостоять проникновению спецслужб и полицейских осведомителей. У них есть все необходимое для боевых операций. Они действуют с редкой даже для террористов жестокостью и свирепостью.

Годы тщательной вербовки позволили террористическим группам создать широкую опорную сеть среди своих сторонников. Эти ячейки приводятся в действие при проведении операции.

Каждая акция поручается отдельной ячейке, о которой другие члены организации ничего не знают. Им не разрешают встречаться друг с другом. Вся информация передается специальными курьерами. Даже когда одного из террористов ловят, они могут выдать лишь одного или двух товарищей по борьбе.

Эффективные террористические организации считаются очень трудным объектом для проникновения в них агентов спецслужб.

Девяносто девять процентов успеха в борьбе с терроризмом — это хорошая разведка, сеть осведомителей. Надо знать не то, что террористы делали вчера, а что они собираются делать, где они завтра нанесут удар.

Все это создает дополнительные проблемы для полиции. Если полицейский агент внедряется в террористическую группу, а ему приходится совершать уголовные преступления, он сам становится преступником. Полицейские не соглашаются ставить себя в столь опасное положение. Это очень сложная ситуация, когда человек, исполняя свой долг, должен убить другого человека. В Германии существует специальная программа реабилитации коллег, которые вынуждены были, оказавшись в экстремальной ситуации, убить другого человека.

Стратегия террористов основана на возможности внезапно нанести удар там, где никто этого не ждет. Страх перед террористами основан именно на том, что никто не знает, где и когда они нанесут удар в следующий раз.

Поэтому главная задача в борьбе с террористами — это лишить их возможности наносить неожиданные удары. Но как это сделать? Террористы находятся в подполье, и только в полицейском государстве можно держать под контролем всю страну.

Обычно говорят, что главный вопрос не в том, как должно государство реагировать на атаки террористов: идти на переговоры или прибегать к силе? Вопрос в том, что по-настоящему террор можно остановить, только ликвидировав его причины.

Но это практически невозможно. Даже если в экономику бедных стран будут вложены огромные деньги и ситуация начнет меняться к лучшему, все равно найдутся люди, которые скажут, что их эксплуатируют, унижают, поэтому неверные и нечестивые должны быть наказаны. Борьба с терроризмом остается в первую очередь задачей правоохранительных органов, профессионалов.

Государства, которые. поддерживают терроризм, уязвимы. Они поддаются политическому, экономическому и дипломатическому давлению. Давить на самостоятельные террористические группы труднее. Борьба с ними не имеет политического решения. Им надо показывать, что с ними будут вести такую же неустанную и систематическую борьбу.

После того как летом 1998 года боевики Осамы бен Ладена организовали взрывы у американских посольств в Танзании и Кении, Соединенные Штаты нанесли ракетный удар по объектам в Афганистане и Судане. Это была безумно дорогая операция, и многие тогда говорили, что деньги выброшены впустую — сам бен Ладен не пострадал.

Но ценность ответного удара состоит скорее в психологическом измерении. Террористы вынуждены скрываться, они чувствуют, что за ними охотятся, что они вовсе не неуязвимы. Террористы стараются быть осторожными, если понимают, что им будет нанесен ответный удар. Тактика сдерживания — это прежде всего психологический вопрос.

Осенью 2000 года озверевшая палестинская толпа линчевала двух израильских резервистов, которые по ошибке попали на территорию Палестинской автономии и обратились за помощью к полиции. Один из них был эмигрантом из России. Над убитыми надругались, привязанные к джипу тела возили по улицам. Все это засняло итальянское телевидение, и о мерзком преступлении узнал весь мир.

Меньше чем через год израильская служба безопасности Шин-Бет арестовала палестинца Азиза Салхи, который, как видно на телезаписи, довольно показывал свои окровавленные руки, демонстрируя, что ненавистные израильтяне убиты…

За головы террористов надо объявлять награду. Если это и не приведет к прямому результату, то, по крайней мере, усилит паранойю, свойственную всем террористам. Постоянные переговоры со странами, на территории которых находятся террористы, тоже необходимы. Пусть они все равно не выдадут террористов, но террористы будут нервничать, видя, что переговоры на сей счет идут. Эти люди не верят друг другу. Их надо постоянно выводить из себя, держать в нервном напряжении, не давать им спокойно спать.

Скажем, иракский президент Саддам Хусейн в последние годы остерегается открыто поддерживать террористов. Он понимает, что последует немедленный ответ, что его будут бомбить, уничтожат его любимые дворцы и его армию, что ему придется, как во время операции «Буря в пустыне»... скрываться. Вот именно так террористов и их покровителей нужно заставить метаться, как крыс, в поисках убежища и делать так, чтобы на земле оставалось все меньше мест, где они могут укрыться.