Лабиринт тайных книг

3 июля 1971 года. В ином мире

Мужское-женское-белое-черное-зенит-надир-инь-ян-день-ночь-луна-солнце. Соединены на один миг. На один миг жизни. Новая жизнь. Сосет из земли соки плодов, пепел чьих-то душ. Закончился цикл. И теперь начинается другой. Поймай их — начнется твоя история, место, в котором ты есть всегда. Некоторые тебе улыбаются, объединяются с тобой. Новый способ бытия. Единственный и тысячи раз уже существовавший. Еще не знаешь, но уже осознаёшь. Получи от земли плоды того, кто уже их видел и лежит погребенный, успокоенный. Их сила теперь твоя. Чтобы вернуться назад. Чтобы начать снова уже начатое. Старое и новое. Должна жить, чтобы дать умереть тому, кто ищет покой. Этого просит земля, которая у тебя под ногами. Земля, в которой похоронен последний земной образ того, кто тебя зовет. Мужское и женское. Твоя душа, легкая и загадочная. Внутри тебя живые и умершие. Ты слышишь их? Они разговаривают с тобой. Не бойся, они знают, что делают. Они ждут тебя. Ты снова пленница тела. Смирительная рубашка души. Ты родилась, маленькая искорка, готовая расти. С наследством новой жизни. И нового мира.

10 августа 1999 года. Париж, базилика Сакре-Кёр

Когда пианистка Катрин Сеймур-Морсо чувствовала, что у нее сводит руки, она выходила прогуляться. Поэтому, оставив фортепиано, она переоделась, спустилась на улицу и решила дойти до Сакре-Кёр, хотя в ее возрасте взобраться на такую высоту по сотне ступенек — нелегкое занятие. Но в этот день она была полна энергии. Мысли переполняли ее и, казалось, влекли ввысь.

Она начала восхождение с легкостью прежних лет. Любой, кто увидел бы ее сейчас, заметил бы решительность в движениях и естественное, врожденное благородство осанки. Катрин была существом другого времени. Внутренне она всегда чувствовала себя принадлежащей девятнадцатому веку с его неповторимой романтикой, словно попала в этот странный и ужасный современный мир по ошибке. Иногда она и вовсе ощущала себя призраком.

В Париже, где она давала серию концертов, Катрин Сеймур-Морсо — всемирно известная пианистка — поняла, что у нее есть еще одна, более важная причина пребывания в городе. Ей было дано много знаков, приведших к такому заключению, но главный — полное солнечное затмение, которое должно было произойти на следующий день. В Париже это явление можно было наблюдать в полном объеме.

Картин уже один раз в жизни видела затмение — в ее сердце оно навсегда осталось связанным со смертью дочери, Анн. Это случилось, когда небо над Новым Орлеаном потемнело и день почти в один миг превратился в ночь. В эту же секунду ушла из жизни ее Анн. Нет большей боли, чем смерть собственного ребенка, даже если ребенок — уже взрослая женщина. Нет конца страданиям, ни один день не проходит без них. Для Катрин это было непрекращающимся затмением солнца.

Каждый день после абсурдной смерти дочери мадам Морсо думала об Анн, вспоминала последние мгновения ее жизни. Перед ней стоял образ незаурядной, блестящей, оригинальной молодой женщины, убитой героином, лежащей как принесенный в жертву ягненок. Как можно матери пережить такое?! Но время постепенно приучило ее существовать с этой болью. Она нашла новые стимулы для продолжения земного пути, сама Анн оставила ей эти стимулы в наследство. Во-первых, за несколько дней до смерти она начала рассказывать матери (правда, не успела закончить) о главной цели своей жизни, которой Анн, видимо, не суждено было достичь. Дело касалось чего-то древнего, берущего начало в незапамятные времена, символизирующего мост между Новым Орлеаном и Парижем, мост, который надо восстановить и по которому надо пройти, чтобы предотвратить новые страдания и гибель всего человечества. А во-вторых, Анн поручила Катрин свою дочь, маленькую Жаклин, которая дала бабушке новый смысл жизни и стала для нее настоящим спасением.

Любовь к этому родному, нуждающемуся в ней существу, к внучке, так похожей на свою мать, уже проявляющей будущую незаурядность и талант и унаследовавшей от бабушки стремление к дисциплине, стала главной силой, поддержавшей Катрин. А еще, разумеется, была музыка, в которую она выплескивала свои эмоции и из которой черпала успокоение.

У Жаклин, ничего не знавшей о своем отце и трагически потерявшей мать, была только бабушка. Они с ней жили в таком симбиозе любви, в такой зависимости друг от друга, что Жаклин даже никогда не спрашивала бабушку об отце. Катрин же всегда ждала этого вопроса, но из деликатности никогда не поднимала его сама.

«Талант! Многие думают, что это дар, а на самом деле это огромная ответственность. Ты вынуждена постоянно питать его, как хищного тигра, чтобы он не растерзал тебя». Когда друзья слышали от Катрин эти слова, они думали, что та просто скромничает или преувеличивает. Но для нее все было совершенно серьезно, так же как в свое время для Анн и как сейчас для Жаклин. Это взаимопонимание радовало обеих — бабушку и внучку.

Стоя на ступеньках лестницы Сакре-Кёр десятого августа 1999 года в ожидании затмения солнца, Катрин Морсо поняла, что ее присутствие здесь связано с тайной, которую ей приоткрыла, но не рассказала до конца дочь. И Катрин обязана ее разгадать.

На лестнице продавали темные очки специально для затмения. Катрин купила их и тут же обратила внимание на человека, кричавшего толпе:

— Это конец света! Сегодня наступил день, когда коровы станут черными, когда Божий суд обрушится на людей, на всех грешников. И кто не покается — погибнет.

Это был высокий, нервный и взвинченный мужчина, на которого никто не реагировал. Над ним посмеивались, иногда подбрасывая ему монеты, приняв за нищего. Он был одет в зимнее пальто — десятого-то августа! — и это вызывало сомнение в его здравом рассудке.

— Не покупайте очки, не смотрите на черное солнце! Оно ослепит вас навсегда. Обратите ваш взгляд на свет Божий! — продолжал он.

Но эти крики не испугали Катрин. С невозмутимым видом дамы прошлого, она продолжила восхождение, погруженная в собственные мысли. На самом верху Катрин ощутила усталость и удовлетворение оттого, что достигла цели. Впервые за сегодняшний день она не думала о затмении.

Когда она вернулась в гостиницу, консьерж вручил ей конверт с открыткой внутри. Катрин сразу поняла, что послание от ее подруги Камиллы, талантливой скрипачки, которая оставила музыкальную карьеру и неожиданно для всех посвятила себя спиритизму. Она стала известным медиумом. И сейчас, будто прочитав мысли Катрин, она назначала ей встречу на следующий день. Ведь именно к ней хотела обратиться Катрин, чтобы понять и раскрыть тайну Анн. В конце концов, она была уже слишком стара, чтобы ждать. Это ее последнее турне.

11 августа 1999 года. Замок Шомон

Камилла оказалась очень пунктуальной. Она заехала в гостиницу за Катрин сразу же после обеда на своей старой, побитой машине. Солнце уже начало прятаться за затмевавшей его луной.

— Туда нужно ехать именно сегодня? — спросила Катрин подругу, наблюдая сквозь темные очки за разыгрывающимся спектаклем затмения.

— Ты видишь, что сегодня особый во всех отношениях день? Главное — добраться туда на закате, когда туристы уже покинут это место. У нас еще есть время.

Это была приятная прогулка на машине, они спокойно катили по загородной дороге, проезжая прекрасные, почти идиллические места.

— Знаешь, мне немного неспокойно, Камилла. Может, я еще не готова войти в контакт с дочерью? И вообще, возможно ли это? Достаточно ли одного медиума, то есть тебя, чтобы мы смогли услышать ее? — задавала Катрин один вопрос за другим.

— Не беспокойся. У тебя такие же способности медиума, как и у меня. Я всегда это знала, хотя и не говорила тебе. Кроме того, затмение открыло нам все двери, а магия замка Шомон сделает остальное.

— Почему это место особенное? — спросила Катрин.

Она явно нервничала. Камилла посмотрела на нее и улыбнулась:

— Ты сама все увидишь и поймешь.

Солнце уже заходило, освещая последними лучами Луару, окружавшие ее холмы, густые леса, равнины и поселения с обязательными, обычно небольшими, но иногда огромными, замками. Обе подруги, как сговорившись, молчали, восхищенные красотой пейзажа.

— Сейчас я понимаю, почему это место особенное. Ты часто бываешь здесь?

— Да. Мне становится все труднее окунаться в абсурдную жизнь Парижа. Эти люди, бегущие сами не зная куда и почему, не могущие остановиться, чтобы осмотреться вокруг и увидеть глаза идущего навстречу человека.

— И тебе часто удаются эти контакты?

— Редко. Только для тех, кому это действительно необходимо и кто не пытается использовать их в корыстных целях.

— Значит, ты доверяешь мне?

— О, разумеется, моя дорогая, ты сомневалась? Ты всегда в моем сердце, ты же знаешь!

Катрин была очень тронута, она вспомнила, как познакомилась с Камиллой во время своего первого турне в Париж. Та пришла к ней за кулисы в слезах, тронутая ее игрой. Катрин играла в тот вечер Шопена и исполнила четыре польки и две мазурки — вещи, которые любила больше всего. Она сыграла, вложив в музыку всю душу, — в тот день была годовщина смерти Анн. И там, в артистической гримерке, обе женщины почувствовали, что они не одни здесь — Анн была с ними. Камилла сразу ощутила ее присутствие, поняла все страдания Катрин и стала близким ей человеком. С тех пор всякий раз, когда Катрин приезжала во Францию, они обязательно встречались.

Они вошли в замок, открыв двери ключами Камиллы. Хорошо знавший ее сторож разрешил ей сделать копию ключей, и за небольшую плату она иногда посещала этот замок для своих спиритических сеансов. Они прошли по длинным коридорам, освещаемым лучами заходящего солнца, открыли очередную дверь и оказались в почти пустой комнате.

— Это здесь. Ни о чем меня не спрашивай, но это место концентрации огромной энергии.

В комнате был стол, два стула, кровать и камин с выгравированным на нем гербом. Казалось, тут больше ничего нет, но затем Катрин заметила в углу маленькую дверь Она хотела ее открыть, но Камилла сказала:

— Не сейчас, еще не время, нужно ждать.

Наступила ночь, подруги зажгли свечи и фимиам, они словно древние жрицы совершили все необходимые ритуалы. Когда все было готово, начали спиритический сеанс. Решили использовать афишу с буквами, чтобы интерпретировать послания духов. Раз за разом они призывали дух Анн, но тщетно. Потом замолчали, ожидая. И вдруг что-то произошло… Прозвучал вопрос: «Есть ли кто-нибудь, кто хочет говорить с нами?» Один из духов откликнулся.

— Анн?

— Я Джим, Джеймс Дуглас. И я любил Пам, — повторял дух многократно и выразительно. — Я проводник по лабиринту, тот, кто остановился и потерялся. Я ждал вас, чтобы снова начать движение. Прошу вас, напомните Рэю о нашей песне, он поймет. Но самое главное, расскажите Жаклин о моей поэзии и скажите ей, как сильно я люблю ее. В ней моя судьба.

— Жаклин Морсо? — спросила Катрин.

Она хотела бы держать свою внучку в стороне от этого мира, но вдруг почувствовала волну такой сильной любви, что страх отступил. И дух Джеймса Дугласа, будто желая успокоить ее, исчез, ничего не ответив.

Начали приходить другие духи. Свечи пылали сильным пламенем, как будто их раздувал ветер… За Джеймсом последовал Фредерик, разлученный с собственным сердцем, благодаривший Катрин — «исполненную внешней и внутренней красоты» — за то, что каждый раз, когда она играет, воскрешает его музыку. Потом пришел черед Марии, родившейся в Нью-Йорке.

— Ты помнишь меня, Катрин? Я умерла, потому что отказалась от своего голоса, чтобы отдаться несчастной любви.

О, конечно, она помнила ее. И часто думала о ней, слушая этот божественный голос, который остался на земле и уже никогда не исчезнет.

Затем последовал Оскар, который умолял освободить его от зеркала в каком-то номере ужасной гостиницы. И наконец, Мария — вернее, только ее сердце, — которая любила брата Теодора, родину, сына Александра, а больше всего — императора.

За ней явился дух друида. Он объявил себя последним Хароном и одобрил этот спиритический сеанс.

Но было еще чье-то присутствие. Оно чувствовалось сильнее других и, казалось, принадлежало хозяину этих мест. Дух подписывался «Наполь» и явно выражал свою склонность к Марии-полячке. Этот дух обратился к Катрин и сказал, что в этой комнате она сможет найти ключ, но будет это не просто. Потом все смолкло, ветра не стало, свечи почти погасли. Камилла и Катрин остались в тишине. Вскоре Камилла прервала молчание:

— К сожалению, я ошиблась. Мы не смогли дозваться Анн. Может быть, мне нужно приехать к тебе в Новый Орлеан, там мы будем ближе к ней.

— Не знаю. Мне показалось, она была здесь и как будто хотела услышать все, что эти духи сказали нам. И еще меня не оставляет ощущение, что духи каким-то образом связаны с ней.

— Тогда нам нужно постараться понять, кто они. Возможно, в следующий раз мы сможем связаться с ней.

Катрин подошла к окну, открыла его. Уже проснулись птицы, и первые лучи восхода робко осветили комнату. Она подумала, что ее дочь была бы довольна такой попыткой. Она верила в сверхъестественное. Новый Орлеан весь пропитан культурой вуду, и Анн являлась видной фигурой в этой культуре. Катрин пыталась вырвать ее из этой среды, объясняя, что оккультизм может быть опасным, но Анн улыбалась и говорила, что опасности находятся внутри нас самих.

— Катрин, быстро сюда!

Камилла сидела за столом — он начал двигаться снова! Кто-то хотел общения. Это была Анн! На лице Катрин выступили слезы.

— У меня не так много сил, я могу вам сказать только, что нужно подняться ввысь и посмотреть на звезды, чтобы понять смысл всего, что здесь происходило. Мы все должны снова увидеть звезды!

— Как тебе там, где ты сейчас, моя девочка?

Анн не ответила. Заря освещала небо, и звезды начинали угасать. Души тоже улетели вместе с ночью. Катрин была под впечатлением общения с дочерью.

— Спасибо, — прошептала она Камилле.

— Надеюсь, что в следующий раз ты сможешь поговорить с ней подольше.

— Не это важно сейчас, я поняла главное — я должна действовать.

Да, ей нужно было сложить мозаику из тех элементов, которые оставила ей Анн. И возможно, души всех, кого она слышала этой ночью, оказались связаны общей судьбой — одним назначением. Начинать нужно со звезд — это было совершенно очевидно для нее. Пройдя через маленькую боковую дверь, Катрин покинула магическую комнату.

В ином мире

Большой пустынный пляж. Маленькая девочка с лицом античной статуэтки. Выглядит старше своих лет. Сидит на песке, скрестив ноги. Ослепляющий золотой свет отражается на ее волосах. Рукой пересыпает песок. Кажется, что она ждет кого-то, хотя взгляд ее черных глаз теряется в пространстве. К ней подходит ящерица, так близко, что можно заглянуть ей в глаза. Девочка привычным жестом берет ящерицу на руки и улыбается. Ящерица начинает нараспев читать стишок:

Неожиданно все меняется. Кажется, что девочка сейчас закричит. Но, как в ночном кошмаре, крик остается немым. Она начинает повторять: «Ма. Ма. Ма. Ма».

Мама. Она хочет сказать «мама», но не может. Не может произнести это слово, падает как подкошенная на песок. И в этот момент ящерица молниеносно впивается ей в руку, начиная высасывать кровь. Девочка не двигается. Она медленно тает, а ящерица, превратившись в змею, уползает, отложив прежде яйцо в горячий песок. Яйцо открывается. Из него вылупляется девочка. Опять большой пустынный пляж. Маленькая девочка с лицом античной статуэтки. Выглядит старше своих лет. Снова ящерица, напевающая стишок. И так будет всегда. «Но ведь это неправда, мама?»

4 июля 1971 года. Замок Шомон

Жером Дзубини стал лучшим другом Жана де Бретея. У Жерома всегда был какой-нибудь лучший друг. Последние три года — Альдус Сантей, а до него — Жан-Люк де Маркизан, наследник еще одной аристократической семьи. Он всегда выбирал их по одному и тому же признаку: они должны были быть богатыми и желательно немного не от мира сего. Жером чувствовал себя защищенным благодаря таким покровителям.

— Попробуй. Это потрясающе! Почувствуешь себя как никогда в жизни!

Жан был очень убедительным в тот первый раз. Потом Жерома больше не требовалось убеждать. Да, для него не существовало теперь ничего другого — только очередная доза, и вся реальная жизнь больше не имела никакого смысла. Главное — не перейти последнюю грань.

Экзальтированный Джим не смог удержаться. Он искал смерти, это было понятно сразу. Не перенес груза своей славы. И Жером с Жаном спокойно этим воспользовались. Все оказалось даже проще, чем они думали. Дедушка Жерома рассказывал, что родоначальником их семьи был настоящий маг, знаменитый во времена Екатерины Медичи, некто Козимо Руджери. Ему не повезло жить в одно время с Нострадамусом, который, как никто другой, умел предвидеть будущее и из-за которого Руджери постепенно потерял благосклонность королевы. Но, возможно, именно благодаря этому родству, семейству Жерома уже столетиями принадлежал самый знаменитый цирк мира. Естественно, что потомки мага избрали своим делом фокусы и иллюзии. Клоуны, факиры, паяцы, акробаты, жонглеры и дрессировщики составляли этот уникальный клан. Дети, рождавшиеся в его лоне, с материнским молоком впитывали все секреты и тайны фантасмагорического мира. И Жером был настоящим Дзубини, но Дзубини, ставшим на путь жонглера не только на подмостках, но и в жизни. На путь, ведущий к падению.

Жан в тот день был возбужден. Он нервничал и решил принять дозу, чтобы расслабиться. Жером не упустил возможности и разделил с ним этот «вояж». Теперь оба чувствовали себя способными «спокойно решить проблему».

— Ты принес ключи? — спросил Жан, как всегда с оттенком легкого презрения в голосе.

Семейство Дзубини с незапамятных времен владело ключами от замка, и сейчас настал момент исполнить вековую миссию. Настоящая книга была найдена, и ее следовало вернуть на прежнее место — в секретную нишу башни, где Козимо Руджери вглядывался в будущее. «От человека-ящера родится та, что на заре своих тридцати раскроет тайну ночи Варфоломея».

Это предсказание стало для Джима приговором. Он должен был умереть, потому что все совпадало: он сам называл себя ящером, ящерицей, и у него находилась эта книга. Он привез ее с собой из Нового Орлеана. Жан и Жером наконец-то заполучили ее, а Джим умер, не оставив наследников. О Памеле «побеспокоился» Жан. Используя слабости обоих, он довел до трагического конца не только историю их любви, но и историю самой жизни ящера-поэта. Жан имел представление и о слабостях Жерома, но убийство циркача пока в его планы не входило. Дзубини еще был ему нужен.

Итак, книга и ключи у них. Они положили книгу туда, где много веков назад Руджери спрятал текст Платона. Они не догадывались, что книга просто вернулась на свое место, что их ввели в заблуждение. Удовлетворенные, Жан и Жером обнялись. Мир будет жить по прежним законам, несмотря на мечты этой длинноволосой молодежи, заполнявшей своими протестами улицы и площади Парижа и других городов планеты. Все было под контролем. По крайней мере, им так казалось.