Лабиринт тайных книг

1 4 сентября 2001 года. Париж, галерея «Золотой век» У нас еще есть время

Раймон решительно берет Марселя под руку.

— Пойдем, я покажу тебе кое-что, — говорит он и ведет друга в кабинет за выставочным залом.

В большом дорогом футляре лежит старинная книга, настолько хрупкая, что требует защиты от дневного света. Марсель приходит в восторг.

— Это именно та книга?

— Да. Книга Истины.

Марсель открывает ее с трепетом, начинает читать первую страницу, затем обращается к другу:

— Раймон, ты прочел ее до конца. Скажи мне, что в ней самое главное?

Раймон очень серьезно начинает объяснять:

— Видишь, на первых страницах автор обращается к другой книге, тоже секретной, написанной Платоном, которой этот автор когда-то обладал.

— И о чем в ней говорилось?

— Платон досконально описывал эзотерические ритуалы в Элевсине. Он говорил о них как о способе расширения сознания, чтобы открыть для посвященных Гиперуранию — мир идей, который он потом вывел в «Республике». Он использовал опыт элевсинских мистерий в своей философии: высказал идею, что существует внеземной, нематериальный мир, в котором Красота, Добро, Справедливость — это субстанции, независимые от человека. Человек не может их никоим образом контролировать. Из его опыта следовало, что существует высшая, нематериальная реальность, которая открывает посвященным истину и дает им смысл жизни. И именно эта идея опровергается автором Книги Истины.

— Я согласен с тем, кто так считает, кем бы он ни был. Люди не хотят брать на себя ответственность даже за собственную жизнь. Слишком хлопотно, лучше припасть к некой субстанции, желательно к сверхъестественной. К идеям, а не к реальности.

— Книга Истины говорит, что путь эзотерического опыта мистерий, культ которых теряется в глубине веков, открывает лишь одну из дверей, ведущих к истине. Но в реальной жизни существуют разные пути, и они доступны всем людям, а не только избранным или посвященным. Поэтому эта книга считалась и до сих пор считается социально опасной — она утверждает, что любой человек на земле может выбрать правильный путь, не существует социальных или каких-либо других барьеров, а священники и жрецы являются лишь проводниками. Да, они обладают знаниями, почерпнутыми из книги, но они не каста. Они тоже люди, ищущие Истину. И после того как ты прочтешь эту книгу, тебе ничего не остается, как согласиться со словами, которыми она начинается: «Следуй за своим духом».

Раймон произносит эти слова по-гречески: «КАТА TON ΔAIMONA EAYTOY».

Марсель некоторое время стоит в раздумье, будто околдованный, потом говорит:

— А помнишь, что происходило, когда Джим был еще жив, — здесь, в Париже, и во всем мире? В семьдесят первом году движение, родившееся в шестьдесят восьмом, было еще решительно настроено освободить в человеке весь его потенциал. Свергнуть все авторитеты — любого, кто претендовал на привилегии, унаследованные с рождения или полученные благодаря принадлежности к высшему сословию. Бунт против отцов. Движение без границ, грозящее стать неконтролируемым. Массовый «ритуал», который многие хотели остановить как слишком опасный. Но свобода, куда все стремились, очень скоро была спутана со вседозволенностью, с возможностью все испробовать, в том числе наркотики. Даже те, которые убивают под предлогом, что любой может открыть для себя «Двери восприятия».[21]

— Да, Марсель. Мой отец впал в депрессию после смерти Джима. Для него это был конец мечты, который поставил под сомнение саму возможность быть свободными, жить в мире без несправедливых схем, без разделения на классы и расы.

— Мечты и иллюзии…

— Нет, это не так, просто нужно работать, чтобы люди поняли, что такое возможно. Мы должны помочь Жаклин преодолеть все преграды.

— Да, я знаю некоторых людей, понимающих, к чему следует стремиться человечеству. И знаю их лучше самого себя. Но Жаклин… Я не вижу, на каком она пути. Мне кажется, она еще в темноте, и мы не можем ей помочь.

— Я думаю, комиссар на ее стороне, если уж она до сих пор ее не арестовала.

— А если это просто тактика? Если комиссар Дженессе на стороне Дзубини и на самом деле хочет провалить все дело? Ведь она представляет полицию.

— Не хочу так думать. Я не собираюсь закончить, как мой отец. К сожалению, на нас лежит миссия проводников, и я не имею права действовать от себя лично, иначе я уже давно бы решил эту проблему.

— Сомневаюсь в этом, Раймон. И помни, что мы должны дать Жаклин прочесть Книгу Истины как можно скорее. А пока неясно, как и где это сделать.

— У нас еще есть время, целая неделя.

— Будем надеяться. Но одна неделя — это так мало. Нужно действовать немедленно.

2 4 сентября 2001 года. Париж, улица Ботрейи Я — никто

Это сон. Всего лишь сон. Я просыпаюсь вся в поту, задыхаясь, во рту привкус пыли. Мне приснился клошар с его странным запахом — смесью пива и жасмина. В руке у него был пакет, и он ожидал меня перед воротами старинного дома. Когда я приблизилась к дому, он вошел в ворота, и я последовала за ним. Лестница была такая же, как в доме Раймона. Я поднялась по ней медленно и осторожно, дошла до зала со множеством дверей, не меньше сотни. Но только одна дверь была открыта. Передо мной был зал с огромным балконом, а на балконе стоял он, клошар. Он слегка вздрогнул, как будто почувствовал мое присутствие, но не повернулся. Я подошла к нему и в молчании остановилась. Страха не было. Рука клошара поднялась и указала на что-то. Перегнувшись через перила балкона, я увидела разноцветный шатер, похожий на цирковой тент.

— Там ты найдешь ответы на свои вопросы.

— Кто ты? — спросила я.

— Никто. Для тебя я никто до тех пор, пока не исполнится предсказание. Иди туда, в этот цирк, Жаклин.

Он протянул руку и ласково погладил меня по лицу. Затем сделал шаг к перилам балкона и прыгнул с него, чтобы затем взмыть в небо…

До сих пор ощущаю тепло на щеке, оно напоминает мне о матери, о ее голосе, взгляде. Вижу себя маленькой девочкой и ее — она нежно гладит меня по щеке. Моя мама. Каждый раз, когда я думаю о ней, меня охватывает глубокая грусть. Я закрываю глаза.

Стук в дверь, подхожу осторожно, слышу шепот:

— Открой, это Даниэль.

Она врывается как вихрь. Не замечает, что я только что проснулась. Она сама явно не ложилась.

— Я думала всю ночь. Слишком много вопросов и мало ответов в нашем случае.

Даниэль хочет ответов, но я не могу их дать. Картина Альдуса Сантея показала нам следы, приметы и маршруты, которые каким-то образом нужно соединить в ясный план моего спасения.

— Начнем с последнего персонажа картины, Моррисона. Ты говоришь, он был знаком с твоей матерью…

— Да, они были знакомы, моя бабушка подтвердила это.

— Может, через него мы сможем докопаться до сути?

— В этом доме я нашла дневник, который, скорее всего, принадлежал ему — на обложке инициалы «J. М.», и потом, ты говоришь, он умер здесь.

— Где ты нашла его?

— В ящике, вместе с другими вещами.

— Покажи.

Передаю блокнот Даниэль. Она с жадностью хватает его, как будто получила в руки орудие преступления. Листает и замирает, пораженная:

— Наездник с филином на плече!

— Что-что?

— Я должна пойти в цирк — в цирк Дзубини.

Цирк. Клошар во сне тоже сказал мне идти туда.

— Я пойду с тобой.

— Нет, нам нельзя вместе. Дочь Дзубини сразу узнает тебя. Я отправлюсь одна и постараюсь понять, есть ли там документы и свидетельства, проливающие свет на то, чем Жером Дзубини занимался здесь, в Париже, тридцать лет назад.

Каюсь, я не в состоянии подчиняться, когда мне запрещают делать то, что хочется. Поэтому через какое-то время после ухода Даниэль я тоже выхожу из дому, чтобы направиться в цирк Дзубини. Знаю, что это опасно, но я готова к риску.

Я сижу рядом с цирком, когда кто-то дотрагивается до моего плеча. Резко поворачиваюсь и вижу человека на лошади, одетого во все белое. Длинные волосы, собранные в самурайский пучок, на плече — филин. Человек улыбается мне:

— Наконец-то мы встретились, Жаклин.

— Меня зовут не Жаклин.

Я лгу, чтобы не рисковать.

— Можешь доверять мне. Я был знаком с твоим отцом.

— С моим отцом?

— Да, он приходил ко мне лет тридцать назад. Возможно, искал то же самое, что ты ищешь сейчас.

— Я не знаю, что ищу. Что-нибудь или кого-нибудь… Двигаюсь как в темноте. А сюда я пришла в надежде найти ключ к разгадке одной тайны.

Филин взлетает с плеча всадника и опускается на ветку дерева, под которым я сижу на скамейке.

— Скажите, кто мой отец?

— Ты еще не поняла? Человек, который спас тебя в ту ночь, когда Жером Дзубини решил покончить с собой таким способом, чтобы вина пала на тебя. Человек с Вогезской площади.

— Он?!

Думаю о его американском акценте, о его запахе, о его доброте… и неожиданно приходит уверенность, что всадник говорит правду. Возможно, это мой отец и он жив. Я привыкла думать об отце как об умершем, как о потускневшей в памяти фигуре. После случайной связи он оставил мою мать одну решать свои проблемы. Фантом… И вдруг он превращается в реального человека. Мне хочется довериться ему. Он точно поможет мне выпутаться из сложившейся ситуации. Но почему, если он жив, он не сделал этого до сих пор? Почему его присутствие столь неявно?

Человек на черной лошади издает странный звук, обращенный к филину. Тот сразу же возвращается к хозяину на плечо.

— Я должен ехать. Мне не разрешено слишком отдаляться от цирка и забирать лошадь надолго.

Я протягиваю ему руку в знак благодарности.

— Удачи. Ты уже близка к истине, хотя кажется, что вокруг туман. Но то, что предначертано, сбудется. Жером этого не понял. Своим самоубийством он хотел остановить необратимый процесс, в котором тебе отведена главная роль.

— Если ты все знаешь, почему бы тебе не сказать мне правду? Почему ты уходишь, не объяснив мне, что происходит?

— Мне неизвестна вся правда. Ты ее знаешь лучше меня, хоть тебе пока и не ясно, как ее открыть. Я всего лишь циркач. Простой наездник, который был знаком с твоим отцом. В первый раз он пришел ко мне, потому что так было предначертано. Во второй — чтобы доверить на сохранение одну книгу. Но я отказался. В цирке книга не была бы в безопасности.

— Книгу написал он? Ты знаешь, где она сейчас?

— Это была очень старая книга, он привез ее из Нового Орлеана. Ему дала ее твоя мать. Но больше я ничего не знаю. Было слишком туманно в тот день.

— А при чем здесь туман?

— Когда приходит туман, мысли теряются, уносимые страхом. Джим боялся умереть. Боялся, что его поэзия умрет.

— Джим? Моего отца звали Джимом?

— Конечно.

— Как Джима Моррисона?

— Джим Моррисон был твоим отцом.

— Что за глупая шутка. Джим Моррисон умер! Как же я могла его видеть?

— Это тайна, которую я не могу открыть тебе. Знаю только, что твой отец вернулся из-за тебя.

— Хочешь сказать, он что-то вроде призрака?

— Да, вроде… Какая разница?

— Но я дотрагивалась до него, разговаривала с ним…

— Не спрашивай меня больше, Жаклин. Я не знаю, что тебе ответить. Опять много тумана… И сейчас я должен уйти.

Я вижу, как он исчезает.

Это невероятно. Я — дочь Джима Моррисона? Человека, воплотившегося в клошара, чтобы спасти меня? Или может, вполне живого, постаревшего и прожившего жизнь втайне от всех? Нелегко поверить ни в ту, ни в другую гипотезу, но многие вещи в рассказе всадника кажутся верными. Например, то, что сказала моя бабушка, или то, что я прочла о матери, о ее занятиях спиритизмом, и ее фото рядом с Джимом Моррисоном.

Мой отец — Джим Моррисон… На его могиле я нарисовала собственное лицо вместо его облика. Но правда ли, что тот клошар — Джим Моррисон? Да, Марсель говорил мне — многие считают, что Моррисон еще жив и разыграл всю эту сцену со своей смертью, чтобы затеряться в мире. Исчезнуть, не отчитываясь ни перед кем и ни за что. Как Рембо, поэт, перед которым он преклонялся. Который тоже в двадцать семь лет уехал в дальние земли и не написал больше ни одной строчки…

Я должна найти этого человека. Он один сможет открыть мне правду.

3 6 сентября 2001 года. Париж, галерея «Золотой век» Мне бы не хотелось прибыть на встречу неподготовленным

— Она приходила к тебе? — Раймон набрасывается на Марселя, едва видит его.

— Да, она приходила вчера утром и просила снова рассказать эту историю о мнимой смерти Джима Моррисона.

— Скажи ей, она может не беспокоиться. Моррисон точно умер, об этом говорил мне отец.

— Еще она спросила меня, знаю ли я что-нибудь о клошаре, который бродит по Парижу и который, возможно, и есть живой Джим Моррисон.

— Да, мне она тоже говорила об этом странном типе. Ты не знаешь, кто это?

— Понятия не имею. И я не мог ей ничем помочь. Но потом я проследил за ней и понял… вернее, увидел.

— Что?

— Что этот клошар — просто ее фантазия. Я видел, как она остановилась и разговаривала сама с собой посреди Вогезской площади. Потом начала плакать и бросилась бежать. Я, конечно, пошел за ней. Она снова вернулась на кладбище и там направилась прямым ходом к крематорию. Совершенно ясно, она знала, куда идет.

— Значит, дело не только в фантазии Жаклин…

— В каком смысле?

— В таком, что на Вогезской площади она каким-то образом узнала, куда ей нужно идти.

— Пожалуй, да. Я об этом не подумал. Во всяком случае, она искала именно ту комнату, где находится скульптура ящерицы.

— Видишь? Откуда она могла узнать о ней?

— А ты ей, случайно, не говорил? Помни, мы, проводники, не должны сообщать ничего, что…

— Шутишь?! Лучше скажи, что ты сделал дальше.

— Жаклин стояла перед дверью комнаты и пыталась ее открыть, но, разумеется, не смогла, дверь закрыта на ключ. Тогда я подошел и спросил: «Хочешь сюда войти?» Она ответила «да», совершенно не обратив внимания на то, что я появился в крематории ровно тогда же, когда и она. Казалось, будто она в трансе. Едва мы вошли в комнату, она без всяких колебаний направилась к статуе и попыталась вынуть оттуда содержимое. Абсолютно понятно, что она знала о медальоне. Я взял ее за руку, сдвинул планку в нижней части ящерицы, открыл тайничок и дал ей возможность взять то, что она искала.

Раймон в шоке:

— Значит, сейчас амулет у нее в руках… Знаешь, что это значит? Что у нас больше нет времени!

— Но мы ничего не знаем о месте встречи, и они тоже блуждают в темноте, как и мы. Может, пора помочь ей, открыться, сказать, кто мы такие?

— Сейчас это невозможно, Марсель. Жаклин должна дойти до всего сама, иначе ничего не получится. Мы можем лишь следовать за ней, быть рядом и охранять ее, чтобы с ней ничего не случилось.

— Тогда не остается другого выбора — только ждать, когда она сама приведет нас в то место, где все решится.

— Не знаю. У меня ощущение, что мы упускаем что-то важное.

— Это просто страх, Раймон. Так всегда бывает, когда приближаешься к цели, к которой шел слишком долго. Возникает страх, что все окажется просто карточным домиком, готовым рухнуть в любую минуту. Мы не знаем, где грань между реальностью и плодами нашего воображения.

— Ты мудро обо всем рассуждаешь, Марсель. Но я привык доверять своей интуиции. Мне бы не хотелось прибыть на встречу неподготовленным.

Марсель тоже боится. Он столько ждал этого момента. С самого детства. И сейчас он не хочет даже думать, что Жаклин может ошибиться. Потому что это их последний шанс.

4 7 сентября 2001 года. Париж, улица Ботрейи Завещание Джима

Сжимаю в руках медальон и вдруг слышу в голове эти странные, загадочные строки. Чувствую огромную тяжесть, будто на меня навалились все страдания мира. Готовится что-то ужасное — медальон не оставляет сомнений. Что-то ужасное, что заставит страдать огромное количество людей, что станет угрозой для всего мира. Начнутся новые воины, прольется много крови. Мне страшно… но я спокойна. Не все, происходящее со мной, плохо. Постепенно проясняются темные стороны моей жизни. Я начинаю понимать, что сейчас вокруг меня творится.

Клошар с Вогезской площади сказал, что он всего лишь друг моего отца. Перед смертью Джим Моррисон взял с него обещание, что когда-нибудь, если он встретит девушку, попавшую в такую ситуацию, в какую попала я, он поможет ей. Я заплакала, потому что мечта о живом отце осталась лишь мечтой. Все, что я теперь могу, — постараться узнать о нем как можно больше и сохранить это в памяти.

Медальон вибрирует. Я не должна бояться. Иду в зал, где висит картина Альдуса, и там на меня накатывает — я вижу башню. Очень высокую. Это башня замка. Туда я должна направиться, я ощущаю это совершенно четко. Но где она находится? Во Франции так много замков, и почти все с башнями. Неожиданно исчезает свет, озарявший картину, но медальон продолжает вибрировать. Я подхожу к ящику с материалами Альдуса, куда я положила дневник моего отца. Когда я беру в руки блокнот, на пол падает маленький листок. Я не замечала его раньше. Читаю, и строки сильно меня трогают. Это духовное завещание Джима Моррисона, моего отца.

«Из любви к Анн и к ее драгоценному дару прошу вас, напишите на моей могиле эту фразу на греческом: „КАТА TON ΔAIMONA EAYTOY“, чтобы однажды моя дочь смогла это понять».

Нет сомнений, дар — это я. И этот человек действительно был моим отцом. Плачу от боли и радости. Первый раз в жизни плачу о моем отце. Вспоминаю о бабушке. Я должна немедленно ей позвонить.

5 7 сентября 2001 года. Париж, Гранд-опера Луна сияет в полном блеске

Раймон купил билеты заранее. «Норма» — это его любимая опера, первая, которую он услышал еще ребенком, вместе с отцом. В память об отце он не пропускал ни одной постановки оперы Беллини, композитора, также похороненного на кладбище Пер-Лашез.

Раймон весь внимание. Это главный момент — выход Нормы, которая говорит Оровезу и хору:

Норма срезает омелу, жрицы собирают ее в корзины из ивовых прутьев. Норма выходит на авансцену и воздевает руки к небу. Луна сияет в полном блеске. Жрицы, Оровез и хор преклоняют колени. Слышатся волшебные звуки «Casta diva».[24]

Раймон, не дожидаясь конца спектакля, поднимается и выходит из театра. Он наконец-то понимает, что должен сделать. Понимает, что упускал до сих пор.

6 8 сентября 2001 года. Париж, улица Ботрейи Поток энергии

Слышу голос бабушки и испытываю неописуемую радость. Это единственный родной мне человек на земле. Пока она есть, я не одна. Если бы бабушка была здесь, со мной, она разрешила бы все мои проблемы. Но она уже давно прикована к постели.

— Бабушка, ты не поверишь! Я всю жизнь ждала этого момента. Теперь я знаю, кто мой отец.

Бабушка молчит, и, когда я называю имя, она не очень удивлена:

— Да, я это предполагала, но не была уверена. Твоя мать встречалась с ним какое-то время. Он заходил за ней, и они исчезали. Он провожал ее на встречи секты вуду, а она ходила на его концерты. Когда он перестал появляться, я спросила о нем, и твоя мать сказала, что он уехал в Париж. Она хотела отправиться к нему, но врач не советовал предпринимать поездку в ее положении. Потом третьего июля родилась ты.

— Подумай, какое совпадение. Третье июля тысяча девятьсот семьдесят первого года — это день, когда умер мой отец. Наркотики, алкоголизм… потом инфаркт. Сердце отказало в ванной того дома, в котором я сейчас прячусь. Тебе все это не кажется невероятным?

— Ты получила серп?

— Какой серп?

— Который принадлежал Марии Каллас. Она сама мне его подарила. Я отправила его Раймону Сантею, чтобы он передал его тебе.

— Нет, он мне ничего не передавал. Но мы давно не виделись. Он боится, что нас обоих арестуют, если увидят вместе.

— Этот серп очень важен, Жаклин. Ты должна воспользоваться им, и как можно скорее. Тебе нужно поехать в замок Шомон. Позвони моей подруге Камилле, она тебе поможет.

— Камилла, медиум?

— Да, именно она.

— Я нашла один предмет… медальон, который может ее заинтересовать. С его помощью можно видеть странные вещи, которые еще не случились…

— Медальон? Как он выглядит?

— В форме солнца с выгравированными горой и луной.

— Это как раз то, что искала Камилла! Благодаря ему можно подняться на башню замка Шомон. Позвони сейчас же Камилле!

Башня! Вот и смысл моего видения.

Бабушка часто разговаривала со мной о паранормальных явлениях, о кажущихся совпадениях, которые на самом деле прячут в себе вековые тайны. Для меня, родившейся и выросшей в Новом Орлеане, все это не было странным или экстравагантным. И сейчас, после пережитого в Париже, я понимаю одну вещь. Иногда то плохое, что с нами случается, происходит от неумения улавливать поток энергии, которую проецируют на нашу жизнь те, кто уже прожил свою. Решаю позвонить Камилле прямо сейчас, несмотря на поздний час.

— Алло?

— Это Жаклин Морсо, внучка Катрин.

— О! Жаклин! Я прочла о тебе в газетах. Бедненькая, представляю, что ты переживаешь…

— Вы знаете, что я невиновна?

— Разумеется! Я и бабушке твоей сразу сказала. Я прекрасно понимаю, что произошло. И надеялась, что ты позвонишь мне.

— Я звоню вам как раз по бабушкиному совету. Я нашла одну вещь — медальон. Бабушка сказала, что с его помощью можно открыть дверь какой-то башни.

— Башня замка Шомон! О! Наконец-то! Мы с Катрин почти открыли ее, но для этого необходим был медальон. Где ты нашла его?

— На кладбище Пер-Лашез.

Камилла молчит несколько секунд.

— Не знаю, сказала ли тебе бабушка… однажды в этом замке мы смогли вызвать дух твоей матери. Я ничего не гарантирую, но можем попробовать еще раз вместе с тобой. Если ты хочешь.

— Конечно хочу. Быть может, все, что со мной случилось, вело меня именно к этому. И именно в этом — смысл… Вам не кажется?

— Все, что происходит в мире, имеет свой смысл. Более того, мы сами придаем смысл всему согласно универсальным законам… Так что я жду тебя, Жаклин. Сообщи заранее, когда ты будешь готова.

Теперь мне нужно подготовиться. Вспоминаю о Раймоне. Пытаюсь дозвониться ему, чтобы спросить о серпе, полученном от бабушки, но он не отвечает. Думаю, надо будет обратиться за помощью к Даниэль. Завтра она придет сюда, и я все ей расскажу.

Смотрю в небо, на луну невероятной красоты. Кажется, что она упадет сейчас на землю. Закрываю глаза, и луна рассыпается на тысячи мелких осколков блестящих планет. Какие-то люди запрыгивают на осколки луны, они счастливы стать частью вселенной. Я тоже готова к полету, но вдруг открываю глаза. Мне страшно. Может, я и впрямь схожу с ума? Это опасность подстерегает всех, кто слишком углубляется в мир иллюзий. Поэтому живые боятся мертвых — те заставляют думать их о том, в чем нет никакой логики. Об истине.

Но сейчас я чувствую, что подобралась очень близко к правде. Я не могу больше ждать.

7 9 сентября 2001 года. Париж, кладбище Пер-Лашез Состояние экстаза

Раймон и Марсель осторожно идут к могиле Кардека. Она одна из самых посещаемых, и люди иногда остаются здесь и ночью для участия в секретных ритуалах. Могила напоминает валуны Стонхенджа.

Друзей поражает луна — огромная, висящая так низко над горизонтом, что кажется, она сейчас нырнет в каверну.

— Это здесь!

Марсель указывает Раймону на растущую рядом омелу. Мелкие ягоды еще не обрели своего привычного белого цвета. Они созревают в ноябре, в том месяце, когда кельтские племена отмечали Самайн — праздник окончания уборки урожая. Во время него друиды, следуя ритуалу, толкли эти ягоды в ступках.

— Знаешь, что именно на этом холме отмечался в свое время Самайн? Друиды шли процессией из сакрального леса, того, где сейчас находится Нотр-Дам. После сбора омелы приносили в жертву быка, обязательно белого. И именно на этом холме Наполеон решил построить кладбище, думаю, что неслучайно.

— Марсель, но для ритуала нам нужны ягоды омелы. Они вместе с другими ингредиентами вызывают состояния экстаза — так описано в Книге Истины.

— Попробуем обойтись листьями, невозможно ждать до ноября. Жаклин уже разговаривала с Даниэль. Они собираются в замок на Луаре, и мы должны быть готовы пойти за ними. Сейчас у нас есть все, что требуется: медальон, серп, омела для приготовления питья. Все, что описано в книге.

— Важно, чтобы они попали в правильное место. У нас совсем нет времени!

— У нас осталось два дня, верно?

— Все должно произойти на заре одиннадцатого сентября. Когда луна будет благосклонна к нам.