Левая Политика. Левые в России

Революционеры в эпоху стабильности

Борис Кагарлицкий

Говорить про социальную справедливость и даже употреблять слово «социализм» в России снова становится модно. Волна социальной демагогии просто захлёстывает публичные трибуны, низвергаясь из уст многочисленных официальных ораторов всех оттенков партийного спектра — от КПРФ до Союза правых сил, от «Единой России» до «Справедливой России» и ЛДПР. Приближённые к власти политики внезапно объявляют себя социал-демократами, не потрудившись даже изучить какую-нибудь популярные брошюры по истории рабочего движения. А пресса с серьёзным видом рассказывает про «левый проект» для России, подразумевая под этим, конечно, не изменение системы, а смену господствующей риторики.

В это же время полным ходом идёт рыночная реформа жилищно-коммунального хозяйства, разрабатываются новые законы, ограничивающие право на труд, пенсионная система пересматривается с тем, чтобы свести к минимуму солидарность поколений, продолжается приватизация государственной собственности, готовится вступление России во Всемирную торговую организацию. И (почему мы не удивляемся?) все эти меры проводятся в жизнь теми же самыми «элитами», которые на всех углах кричат про социальную справедливость. Даже объявляя с экранов телевизоров и публичных трибун о своём несогласии с этими мерами, они ничего не делают, чтобы остановить или изменить проводимый курс. Люди, облечённые реальной властью, в лучшем случае обещают нам, что озаботятся этими вопросами после того, как власти у них станет ещё больше.

Сценарий подобных политических представлений был разработан ещё КПРФ в бытность этой партии крупнейшей силой Государственной Думы. В те благословенные времена фракция «коммунистов», обладая большинством мандатов, умудрялась демонстрировать полнейшее бессилие всякий раз, когда речь заходила о чём-то конкретном. Зато партийные лидеры проявляли бурную энергию, как только перед ними вставали вопросы, имеющие чисто символическое значение. От денонсирования договора в Беловежской пуще и декларации о необходимости восстановления СССР (за которой, естественно, никаких действий не последовало), до продолжающейся по сей день дискуссии о том, какого цвета звезда должна красоваться на «знамени победы» во время очередного юбилейного парада 9 мая.

Но КПРФ, несмотря на отдельные успехи на местных выборах — это всё-таки «уходящая натура». Страсть лидеров партии к общению с церковнослужителями, к любованию иконами и увлечение дискуссиями о правильном местоположении подсвечников перед алтарями храмов — всё это свидетельствует не только о клерикализме и православном национализме этой удивительной организации, сочетающей коммунистическое название с черносотенно-монархической идеологией. Быть может, коллективное сознание руководства КПРФ готовится к предстоящей смерти организации. Времени осталось немного, пора подумать о душе.

КПРФ уже давно не только не крупнейшая партия страны, но и не может претендовать на роль чемпиона по социальной демагогии. Её лозунги активно (и с той же степенью искренности) используются «Единой Россией». Но бесспорным лидером вранья в общегосударственных масштабах является «Справедливая Россия». Её лидер Сергей Миронов умудрился одновременно выступить за социалистические преобразования и за укрепление существующего порядка через продление президентского срока и снятие последних ограничений, сдерживающих превращение российского государства в классическую диктатуру «третьего мира». Хотя противоречием это может показаться лишь в том случае, если мы не понимаем структуры мышления отечественных политиков. Абстрактные слова о справедливости и социализме произносятся для тупых избирателей, а слова про третий президентский срок, продление полномочий и другие конкретные формулировки адресованы коллегам по бюрократии.

Впрочем, стремление власть имущих к использованию «левой риторики» отражает перемены, реально происходящие в обществе. Массовое сознание изменилось. Страна действительно кренится влево. И реакция правящих групп по-своему правильна. Если общество хочет левого поворота, если элиты понимают, что подобный левый поворот несовместим с их интересами, то единственный способ удовлетворить и тех и других — этот левый поворот симулировать.

С элитами всё ясно. Но как обстоят дела с самими левыми, с теми, кто действительно стремится к преобразованию общества на основе социалистических принципов?

Привычный с 1990-х годов ответ состоит в том, что положение дел крайне плохо, движение катастрофически слабо, его организационное оформление критически отстаёт от задач, объективно стоящих перед сторонниками левых идей. Между тем при более пристальном взгляде мы обнаружим очень серьёзные перемены, которые совершенно не вписываются в привычную пессимистическую картину. Проблема лишь в том, что и новая складная картина перед нами не возникает. Мы меняемся на глазах. Наша политическая роль, наши организационные задачи и возможности меняются. Однако новое состояние левого движения не оформлено, организации не построены, идейные политические лозунги чётко не сформулированы.

Чтобы сформулировать текущие задачи отечественных левых, нам необходимо поставить несколько вопросов и найти на них ответы. В чём специфика сложившейся ситуации, как характеризовать текущее положение дел в движении? Какие перед ним открываются перспективы и какие с этим связаны проблемы и опасности? Постараемся разобраться со всем по порядку.

За время, прошедшее после краха рубля в 1998 году, многое изменилось. Общество стало гораздо критичнее относиться к капитализму, а «традиционные» политические партии 1990-х находятся в кризисе. Нередко говорят о том, что ответом на идеологический крах либерализма стало не прогнозируемое возвращение левых, а взрыв национализма и расизма. Однако взрыв этот произошёл не в 2000-е, а в 1990-е годы. Националистические движения отнюдь не являются новым фактором в политической жизни России. Влияние национализма в реальности не больше, чем 10 или 12 лет назад, а «новые» ультраправые движения лишь занимают нишу, освобождённую после краха их предшественников. Движение против нелегальной иммиграции продолжает дело Русского национального единства и общества «Память», которые уже сошли со сцены. Другое дело, что национализм изменился. В 1990-е годы он был смягчён «советской ностальгией», а в 2000-е, освободившись от последних следов советского «социал-имперского» интернационализма, принял откровенно фашистскую форму. Причём, если РНЕ 1990-х пыталось воспроизводить методы и идеи германского нацизма 1930-х годов, то ДПНИ скорее тяготеет к модели «публичной политики» и пиар-технологиям, типичным для западноевропейских неофашистов наших дней. Всё это, парадоксальным образом, подтверждает общую тенденцию к «нормализации» российской политики. По мере того как отечественный капитализм стабилизируется, формируется и соответствующее ему политическое пространство.

В условиях полуавторитарного режима Путина это пространство, естественно, имеет свою специфику, но это уже не «русская аномалия» и не пережитки советского прошлого, а нормальное положение дел для периферийного капитализма, который просто не в состоянии создать условия для функционирования полноценной демократии.

На этом фоне число левых активистов выросло с нескольких десятков или, в лучшем случае, сотен человек во второй половине 1990-х до нескольких тысяч, чего вообще-то достаточно для создания полноценной общенациональной партии. Большинство из них — молодые люди (мы говорим именно об активистах), почти не помнящие советского времени и не пережившие катастрофического опыта 1991–1993 годов, крушения иллюзий «перестройки», травмы распада СССР и горечи поражения после расстрела Верхового Совета. Даже если они идеализируют советское прошлое (в чём, кстати, нет ничего плохого, ибо советская история полна самых разных, в том числе и положительных, примеров), по своему самосознанию они уже не являются советскими людьми. А ведь именно наивный идеализм советского человека, непривычного к борьбе за свои права и самоорганизации, создал оптимальные условия для реставрации капитализма.

Однако большая часть новых активистов либо состоит в различных организациях, привязанных к «старым» партиям (крупнейшая из них Союз коммунистической молодёжи), либо объединяется в малочисленные группы, занимающиеся теорией и идеологическими дискуссиями.

Механическое объединение этих людей и групп просто невозможно, как уже показала неудачная (но очень полезная и поучительная) попытка создания Левого Фронта в 2006 году. Необходим новый политический проект.

Точно так же, как основой объединения не может быть механическое единство уже существующих групп, новая левая сила не может просто вырасти из какой-то одной из них.

Типичным самооправданием современных левых является отсутствие революционной ситуации. Сразу вспоминают большевиков, партию, стремительно выросшую на гребне революционной волны. Сейчас нас мало, но вот развернётся кризис, изменится обстановка — тогда нас станет в десять, в сто раз больше. Между тем стоило бы помнить, что далеко не всякая революционная ситуация оборачивается революцией. Использование ситуации в значительной мере зависит от самих левых. И очень часто реально состоявшиеся революции «проходят мимо» уже существующих революционных групп, оттесняют на обочину уже сложившиеся левые организации.

Ссылки на отсутствие революционной ситуации тем более не могут быть оправданием для политической слабости, что почти все левые группы показали способность расти в условиях путинской стабильности. Новые люди появляются практически во всех организациях. Проблема не в том, что левые не могут привлечь новых людей, а в том, что они, во-первых, не знают, что с этими людьми делать, а во-вторых, не понимают, как превратить свой численный рост в рост политического и общественного влияния.

Наиболее популярным ответом на вопрос «Что делать сейчас, когда нет революционной ситуации» становится призыв готовить кадры. Это действительно необходимо. Но как, где, в какой организации? Какими должны быть эти кадры, что они должны уметь, кроме как читать и цитировать умные книжки, написанные до нас марксистскими теоретиками?

Для того чтобы воспользоваться кризисом системы, нужны активисты и лидеры, обладающие не только теоретическими знаниями. Кадры, подготовленные в сектантской группе или даже не сектантской, но малочисленной команде, могут оказаться просто непригодны к работе в массовом движении, в большой организации. И дело не только в идеологии, точнее, совсем не в идеологии. Опыт, накапливаемый в маленькой группе, может быть крайне полезен, но может оказаться и препятствием для работы за её пределами. Люди, привыкшие сидеть в своём «гетто», неизбежно боятся открытого пространства, теряют ориентацию, предпочитают замыкаться в своей среде, где даже склоки и вражда — привычные и понятные. В большой и маленькой организации — разная логика жизни, отношений, разные процедуры принятия решений и методы работы, разное понимание политического авторитета и дисциплины.

Опять же, часто повторяющиеся ссылки на историю большевизма скорее запутывают вопрос, нежели проясняют его. Хотя большевики в 1916 году не были массовой партией, но не были и маленькой группой. А главное, они уже прошли школу серьёзной политики в годы революции 1905 года, во время объединённых социал-демократических съездов, когда им приходилось вести публичную дискуссию с меньшевиками. Большевики были небольшой по численности, но серьёзной организацией, а не кучкой маргиналов или группой молодых теоретиков.

Другой ответ, который мы часто слышим в рядах левых организаций, отсылает к социальным движениям и профсоюзам как «школе массовой политработы». Если для рабочих, по Ленину, профсоюзы — «школа коммунизма» (в том смысле, что помогают осознать классовые противоречия и вырабатывают привычку к самоорганизации и солидарности), то для самих левых активистов — это испытание реальной жизнью, а также общением с реальными трудящимися и их стихийно выдвинувшимися лидерами, которые далеко не всегда соответствуют требованиям, предъявляемым к ним марксистской теорией.

Однако в этой «школе жизни» далеко не все успешно учатся. Всё зависит от того, как работать. Если левые просто участвуют в движениях, не ставя при этом собственных задач, не способствуя повышению политической организованности и развитию идеологического самосознания в этих движениях, то большой пользы нет ни для них, ни для движений.

Сегодня социальные движения сталкиваются с серьёзными вызовами. Чем более они становятся массовыми и влиятельными, чем больше добиваются успехов, тем больше привлекают внимание правящих кругов, которые готовы превратить их в инструмент избирательной борьбы или площадку для саморекламы. Выбор стоит так: что восторжествует в движениях — политтехнологическое манипулирование или демократическое формирование классовой повестки дня?

Первая волна рабочего движения в современной России в 1989–1991 годах была погублена тем, что лидеры и активисты оказались втянутыми в чужую политику, оставаясь при этом людьми глубоко аполитичными и тем самым совершенно некомпетентными в этих вопросах. Но для советских граждан, не прошедших школу капитализма, подобная наивность была естественной и в сущности простительной. Совершенно иное дело — в начале XXI века.

Для того чтобы противостоять политтехнологическим манипуляциям, левым нужно не просто иметь правильный взгляд на перспективы рабочего движения, не просто самоотверженно в нём участвовать, но и иметь организацию, которая могла бы внутри движения проводить согласованную и осмысленную линию, систематически противостоя попыткам правящих кругов манипулировать массами.

Создание самостоятельной левой организации не просто стоит на повестке дня, это необходимое условие, без выполнения которого будут утрачены не только имеющиеся достижения самих левых, но и достигнутый уровень развития социальных движений. Нынешнее промежуточное положение не будет сохраняться долго. Или вперёд, или назад!

Строительство общего политического проекта для левых групп чревато определённым риском. Причём чем более успешно собственное развитие группы, тем больше риск. В случае неудачи есть опасность потерять имеющееся, не приобретя нового.

Беда в том, что маленькие группы должны раствориться в новой организации. Только так они смогут сыграть плодотворную роль в становлении серьёзной политической партии. До определённого момента ориентация на локальный, «свой», проект не противоречила стремлению к созданию широкой организации. Но лишь до тех пор, пока эта широкая организация оставалась скорее теоретической, нежели практической перспективой. Как только вопрос переходит в практическую плоскость, он становится куда драматичнее. Если зерно не умрёт, оно не прорастёт.

Для активистов, числящихся в СКМ, страшно рвать с КПРФ, несмотря на то, что у них давно уже нет никаких иллюзий относительно этой партии. Страшно рвать наработанные связи, рисковать своим, хоть и незаметным, но стабильным местом в политическом пространстве. Для активистов, создавших собственные организации отдельно от «традиционных партий», ситуация ещё более драматична. Ведь на эти организации было потрачено столько сил и времени?

Разумеется, вопрос не может быть решён механически. Речь не идёт о том, чтобы в один день отменить все имеющиеся связи и обязательства, начав с чистого листа. Но необходима чёткая и внутренне осознанная ориентация на построение новой левой партии. Всё остальное — вопросы тактики.

Надо осознать, что организация создаётся не для того, чтобы объединять уже имеющихся активистов, а чтобы привлечь новых. Для того, чтобы сделаться привлекательной альтернативой, своего рода ориентиром для той части трудящихся, которые уже вовлечены в общественную борьбу, но пока не имеют чётких политических и идеологических ориентиров. Чтобы стать своего рода образом жизни и образом действия, противостоящим традиционной политике и «старым партиям», выражающим интересы капитала и бюрократии.

Для того чтобы достичь этого, левые должны выйти из гетто и прорваться в мейнстрим. Иными словами, стать фактором серьёзной политики, заставить правящие круги считаться с собой не на уровне политтехнологических «разводок» (это и так происходит на каждом шагу), но и в тот момент, когда принимаются серьёзные решения.

Понятие мейнстрима (mainstream politics) стало в левой среде почти ругательным синонимом обывательской пошлости, пустой риторики, бессмысленных телевизионных шоу. Но до тех пор, пока большая часть населения страны левых просто не видит, не знает об их существовании, нет особых шансов привлечь эти массы на свою сторону в борьбе с системой. Задача левых не в том, чтобы «залезть в телевизор», а в том, чтобы своими действиями сломать диктат телевизора, заставить телевизор вынужденно подглядывать за нами. Не делать новости и изобретать «информационные поводы», а совершать действия, превращающиеся в события, значимые для всего общества.

Прокатившиеся по всей стране в январе 2005 года выступления протеста показали, что ситуация меняется. Последовавшие затем забастовки и волна организационных успехов свободных профсоюзов на предприятиях транснациональных компаний свидетельствуют о том, что мы имеем дело не с одиночной случайной вспышкой недовольства, а с долгосрочной, хотя ещё не господствующей тенденцией. Массы начинают вмешиваться в политику.

В 2005–2006 году мы могли наблюдать и первые попытки изменить место и роль левых в российском обществе. Они были связаны с созданием Левого Фронта и с проведением социальных форумов. Однако если первый Российский Социальный Форум был несомненной удачей, то последовавшие события свидетельствовали о том, что левое движение ещё не готово к решению стоящих перед ним задач. Второй Российский Социальный Форум в Петербурге закончился неудачей, лишь отчасти объясняющейся репрессивными мерами властей, которые препятствовали приезду делегатов. Левый Фронт распался при первом же столкновении с реальной политикой, показав, что объединение, созданное на основе общих идеологических, а не политических принципов не может быть жизнеспособным. События 2006 года преподнесли немало полезных, хотя и горьких уроков, главным из которых является необходимость радикального разрыва с прошлым. Не только со старыми партиями, прежде всего с национал-консервативной КПРФ — но и с собственным опытом, накопленным за годы работы в кружках и маленьких группах.

Это вызов, который необходимо принять. И не надо переживать по поводу шансов, упущенных в 2005 или 2006 годах. Шансы ещё будут. Главное — их не упускать.