Любовь и другие виды спорта

Глава четырнадцатая

Только я сел за новый рассказ, как позвонил Алекс. Ему не терпелось встретиться, выпить и поболтать. О своих планах он сообщил странным замогильным голосом, так что я даже поинтересовался, все ли у него в порядке. Подозреваю, без Карен здесь не обошлось.

Вечер выдался на удивление приятный. На город опустилась необычная для этого времени года прохлада, и подул ветерок. Ошалевшие от жары ньюйоркцы выползли на прогулку, и улицы были буквально забиты людьми.

Алекс прохаживался у бара, скрестив руки на груди. Я издали помахал ему, он сдержанно махнул в ответ. Мы решили остаться снаружи, но выбрали столик подальше от входа. Официантка, сладко улыбаясь, приняла заказ. Я не преминул придирчиво изучить ее формы.

Несколько минут мы болтали о том о сем. Погода, работа и прочая лажа. Я ждал, пока Алекс расколется, чего ради он меня сюда затащил. Алекс ждал выпивку.

Появилась официантка, принесла ему обычного пива, мне — имбирного. Я снова проводил ее выразительным взглядом. Короткая юбочка скорее подчеркивала округлые бедра, чем скрывала их.

— Ну, выкладывай, что стряслось?

Алекс, уставясь в стол, играл желваками. Ясно, новость не из приятных. Я сам напрягся. Наконец, после долгой и продолжительной паузы, он признался:

— Я лысею.

Я решил, что ослышался.

— Что ты сказал?

— Я лысею, — повторил он трагически.

— Тебе кажется, что ты лысеешь?

— Мне не кажется, я точно знаю.

— Ты за этим меня позвал? Сообщить, что ты лысеешь?

— Вот именно.

— Обалдеть. — И я улыбнулся.

— Что тут смешного? — возмутился Алекс.

— Да так… — Не знаю, кто бы на моем месте не хрюкнул. — У тебя такой вид, словно кто-то копыта отбросил.

— А по-твоему, это неважно? — придавил он меня взглядом. — Между прочим, я очень расстроен.

Я перестал скалиться и внимательно посмотрел на Алекса. Да, дело, похоже, нешуточное. Лучше ему сейчас не перечить и притвориться, что я вполне понимаю глубину его страданий.

— С чего ты взял, что лысеешь?

Он заскрипел зубами.

— Ты что, мне не веришь? Сказал — лысею, значит, лысею.

— Но как ты определил?

— Волосы уже не такие густые, как раньше, — пожаловался он.

— Это происходит со всеми. Волосы постоянно выпадают, вместо них появляются новые. Естественный процесс.

— Неестественный! Они редеют слишком быстро!

— А на вид их столько же.

Алекс затряс головой.

— Ты просто не хочешь видеть. Присмотрись повнимательнее!

— Алекс, ты все выдумываешь!

— Ничего не выдумываю. Есть много признаков.

— Каких признаков?

— Облысения. Как помоюсь, ванна полна волос.

— И что это доказывает?

— Что они выпадают. Разве нет?

— Вовсе не обязательно.

— Что они, из воздуха берутся? Вот у тебя в душе остаются волосы?

— Не знаю.

— То есть как — не знаешь?

— Ну просто не знаю.

— Ты что, никогда не смотришь на: слив, когда выключаешь воду?

— Да нет вроде.

Алекс нахмурился и мрачно заключил:

— Ты бы смотрел, если бы чувствовал, что лысеешь.

Я поспешно хлебнул пива, чтобы скрыть улыбку.

— Слушай, наверняка у меня в душе полно волос. А если почистить щетку моей матери, вообще наберется на славный паричок. У всех выпадают волосы, но вместо них всегда вырастают новые.

— Не всегда, — подхватил он. — У некоторых волосы выпадают быстрее, чем отрастают новые. Знаешь, чем это грозит?

— Облысением, — рявкнул я, теряя терпение.

— Дошло наконец.

— Ничего не дошло.

— Ты сам только что сказал, что я облысею.

— Но это же не завтра произойдет.

— А мне от этого легче?

— Алекс…

— Ты только что признал! — почти кричал Алекс. — А теперь отпираешься!

Больше всего мне хотелось как следует дать по его лысеющему кумполу, чтоб мозги встали на место.

— О чем мы вообще спорим? Никто со временем не становится лучше. Раньше мы пили с утра до ночи — и ничего. А сейчас хлопнешь пару рюмок — и к зеркалу не подходи. Признайся, что за дура тебе нашептала, будто ты лысеешь?

— Я сам понял.

— Да как?

Он перегнулся через стол, сунул мне под нос свою голову и раздвинул пальцами волосы.

— Видишь? Кожа просвечивает.

Я брезгливо отшатнулся.

— Даже у пещерного человека голова будет просвечивать, если раздвинуть волосы.

— Это еще вопрос. — Алекс выпрямился и бережно пригладил шевелюру. — И не спорь, скоро моя голова будет как колено.

Я заорал:

— Алекс, это просто смешно. У тебя паранойя.

Тут он снова подался вперед.

— А вот такое у тебя бывает? — процедил он злобно, втыкая в волосы растопыренную пятерню, а затем протягивая ее мне. Я решил, что у него еще и перхоть. Но нет, он просто хотел продемонстрировать несколько волосков, застрявших между пальцами.

Я отодвинул его лапу:

— Ладно, уговорил, ты самый лысый из моих друзей. Если ты хочешь считать, что лысеешь, то и считай себе на здоровье.

Он вдруг успокоился и расслабленно развалился на стуле. Народу на улице еще прибавилось. Мимо нас пробегали собачники со своими шавками, или семейные парочки с орущими детишками и галдящие компании малолетних оболтусов. Потом продефилировала очень аппетитная красотка. Хорошо бы сейчас бросить своего плешивого приятеля и удалиться вместе с ней. Но дружба есть дружба.

— Между прочим, многие женщины обожают лысых. Лысина их возбуждает. Ее можно гладить, это приятно. И это показатель ума. А остальным просто плевать. Для них внешность не главное.

— Это полбеды, — тихо сказал Алекс.

— Да что с тобой? Какая муха тебя сегодня укусила?

— Мне в этом году стукнет тридцать пять, — сообщил он.

— И что?

— Тридцать пять, — повторил он.

— А мне уже тридцать пять, — напомнил я.

— Тебя это не удручает?

— С какой стати? Обычное число. Как все остальные — ни лучше, ни хуже.

Алекс вздохнул:

— Я помню родителей молодыми.

— Правда?

— Мне было семь, а им по тридцать.

Я посмотрел Алексу в глаза. Никогда у него не было такого тоскливого и пустого взгляда. Мне стало не по себе. Даже голова закружилась, будто свесился с крыши высотного здания. Ведь это я любил принять позу роденовского мыслителя. Это мой лоб пересекали ранние морщинки. И это я впадаю в хандру по любому поводу. Я, а не Алекс!

— Еще по бокальчику, мальчики?

Получив наше одобрение, официантка улыбнулась и ушла. Я так расстроился, что даже забыл оглянуться ей вслед.

Алекс всегда был солнечным мальчиком. Он воспринимал жизнь как комнату смеха и неизменно верил в лучшее. Что бы ни случилось, он лишь радовался. Все эти годы Алекс упорно не желал взрослеть, он цеплялся за юность с почти абсурдным упорством. И излучал абсурдный оптимизм. Сегодня не повезло, значит, повезет завтра. Удача подкарауливает за углом. Долой страдания, да здравствуют удовольствия. Смерти нет, а если есть, то очень далеко. Мне такая позиция казалась глупой и совсем не веселой. Даже наоборот.

Да и сам Алекс, хотя я его и любил, частенько меня раздражал. Да, с ним весело, он обожает роль затейника и кишит идеями. При этом не отличается сообразительностью, ничем особо не интересуется, не любит читать и слушает отстойную музыку. Главное его культурное достижение — умение есть китайскими палочками.

А эта его манера к месту и не к месту вставлять дурацкие присказки! А его коллекция женщин! Он мечется от одной к другой, как шар в лототроне, беспорядочно и бесцельно. Не помню, чтобы он хоть раз переживал из-за женщины.

И все-таки Алекс мне необходим. До сегодняшнего дня я даже не понимал, как он мне необходим. Я привык к его бестолковой жизнерадостности, я привык полагаться на его бьющий через край оптимизм. Алекс был как ребенок — приходишь с работы, мрачный и уставший, а он бежит тебе навстречу со своими глупостями, повизгивая от радости, и все твои дневные заботы рассасываются, словно их и не было. И где теперь этот ребенок? Что с ним сталось?

Я сидел напротив него в полной растерянности и не знал, что сказать. Внезапный приступ меланхолии — это что-то новенькое. И не в редеющей шевелюре тут дело. Но тогда в чем? Не могу даже предположить, что его так зацепило. Признаюсь, Алекс меня сильно напугал.

Вернулась официантка с очередными бокалами.

Алекс тупо пялился в пустоту. Затем неожиданно спросил:

— Тебя устраивает твоя жизнь? То, чем ты занимаешься?

— Вполне.

— Значит, если бы завтра ты сыграл в ящик…

— Алекс, что за хрень… я не собираюсь умирать.

— А ты доволен тем, что успел сделать?

— Нет, конечно. — Я нервно заерзал на стуле. — Всегда не хватает времени. Но я не так долго живу…

— Я не про это. Ты доволен тем, чем занимаешься сейчас?

— Сейчас я болтаю с тобой.

— Тебе никогда не кажется, — перебил он, — что время играет против тебя? Что ты не успеваешь сделать то, о чем мечтал? Найти ответы на самые главные вопросы? Забот с каждым днем прибавляется, ты крутишься, вертишься и распыляешь силы совсем не на то.

Я чуть в обморок не грохнулся от удивления:

— Алекс, ты здоров?

— Тебе никогда не хотелось… ну, не знаю… купить мотоцикл, взять отпуск на три месяца и объехать всю страну? Выкинуть что-нибудь этакое и не заморачиваться о последствиях? Научиться водить яхту? Или бренчать на гитаре в какой-нибудь группе, или… подойти к первой встречной девушке и сказать ей, какая она клевая? Сводить ее в самый классный ресторан и заняться с ней самым безумным сексом?

Я молчал.

— Почему ты до сих пор не написал роман?

— Роман — это огромный труд.

— Чувак, шестьдесят часов корпоративных слияний и поглощений в неделю — вот что такое огромный труд. А через полгода никому до этого дела нет. Посмотри, на что мы тратим свою жизнь! Тебя это не бесит?

Меня это бесило. И разговор этот тоже бесил.

— Конечно, я хочу написать роман, рискнуть, сделать что-то спонтанное. Но времени мало, все попробовать невозможно. Надо выбирать. Я мечтал о другой жизни. Но колледж, работа, аспирантура — все это отнимает время.

— Вот именно, отнимает, — подхватил он. — Заканчиваешь колледж, устраиваешься на работу, дерешь задницу, чтоб стать лучше всех, снова учишься, снова пашешь как вол, а потом вдруг понимаешь, что тебе уже тридцать пять и ты наполовину лысый!

Алекс распалялся все больше. Досталось и Нью-Йорку.

— Этот проклятый город! Посмотри, как мы живем. Жалкое зрелище. В других городах у наших друзей, даже тех, кто по соседству, в Джерси и Вестчестере, нормальная жизнь. У них свои дома. Жены. Дети. Один парнишка на работе — моложе меня, а у него уже трое детей. Причем старшему одиннадцать!

— А ты хочешь одиннадцатилетнего балбеса?

— Нет, не хочу. Но не в этом дело.

— Тогда в чем же?

— В этом гребаном городе невозможно жить! Это же дурдом! Джек, мы ведем себя как школьники. Только вместо лекций ходим на работу. Мы продолжаем пьянствовать. По-прежнему гоняемся за юбками. Живем в малюсеньких квартирках, смахивающих на комнаты в общаге. У тебя даже кровати нет! Тебе тридцать пять, а ты спишь на полу!

Я покраснел.

— Черт возьми, Джек, нам уже не двадцать один, не двадцать шесть и даже не тридцать!

Я не знал, что ему возразить. Поэтому просто безразлично пожал плечами:

— Мы сделали свой выбор.

Он сжался, словно обиженный ребенок, отвернулся и стал смотреть на улицу. Скорбным взглядом мой приятель провожал и одиноких пешеходов, и целые компании гуляк. Потом вдруг схватил со стола пиво и одним махом вылил в себя.

— Ты прав, — кинул он отрывисто. — Ты прав.

— Еще по одной? — Официантка, сияя улыбкой, тут как тут.

Я вопросительно посмотрел на Алекса.

— Не-е, уже поздно. — Он взглянул на часы. — Завтра надо в офис пораньше. Много дел скопилось.

Вот гад, только настроение испортил. Теперь свежий ветерок казался неприятно прохладным. Беззвездное небо раздражало. Домой идти не хотелось, но больше идти было некуда.

Вернувшись к себе, я долго стоял перед зеркалом, проверяя, не выпадают ли у меня волосы.