Глава двенадцатая

Чего боятся вольтерьянцы, педерасты и болтливые фрейлины. — Ангелы не отбрасывают теней. — Подноготная девицы Анны Турчаниновой. — Самоутопление канцеляриста Голохвастова и апоплексический удар коллежского асессора Вязникова. — «Достойный дар души бессмертной» и «Смерть, достойная любви». — Это вам не комар чихнул! — И все же нам придется встретиться…

Тайная экспедиция Сената выросла без малого сорок лет назад на обломках Канцелярии тайных и розыскных дел, ликвидированной манифестом недолго правившего императора Петра III. Сей новый орган политического сыска находился в ведении самого генерал-прокурора, и руководил им обер-секретарь, должность коего три десятка лет исполнял знаменитый гений сыска и ас дознания Степан Иванович Шешковский. Павел Андреевич Татищев, конечно, хорошо помнил его невысокую сухощавую фигуру и его серый поношенный сюртучок, застегнутый на все пуговицы.

Шешковского боялись все: фальшивомонетчики и бонмотисты, вольтерьянцы и шулера, ловеласы и педерасты, масоны и болтливые фрейлины. Вежливый голос Шешковского наводил ужас на всех, имеющих грехи, ибо о сих грешниках Степан Иванович знал решительно все. Сотни, тысячи дел заведены были им или его помощниками на подданных Российской империи. На тех, кто как-то на рауте или званом обеде сболтнул лишнее. Неуважительно отозвался об императорской особе или представителях высочайшего дома. Открыто или тайно прелюбодействовал, пописывал в журналы или издавал книги. Сектантствовал или богохульствовал, волхвовал, занимался ложным доносительством или распространял зловредные слухи. Либо состоял в тайных обществах или часто ездил за границу, — да мало ли за что можно было попасть на заметку Тайной экспедиции Сената. Сей огромный архив, включающий сведения о лицах не только ныне проживающих, но и давно умерших и хранящая дела государственной важности бессрочно, начиная с Приказа тайных дел государя Алексея Михайловича и даже ранее, частию находился в селе Преображенском под Москвою, частию в Петропавловской крепости. Сей последний адрес и назвал подполковник Татищев, взяв извозчика на бирже недалеко от Петровской площади.

Шпиль Петропавловского собора с венчающей его фигурой летящего ангела становился все ближе. Скоро показались арочные ворота крепости и полосатая будка караульного унтер-офицера. Татищев отпустил извозчика и вошел в крепость, серокаменную и угрюмую. Ангел, словно наколотый на острый шпиль собора, равнодушно смотрел на него с высоты шестидесяти саженей. Тени он не отбрасывал. Впрочем, от ангелов, верно, тени и не бывает.

Было безлюдно и тихо, так что до архива в северной части Васильевской куртины он дошел, повстречав лишь двух статских да группу работных из тех, верно, что строили новое здание Монетного двора.

Татищев открыл небольшую дверцу, более похожую на калитку, и, согнувшись, ступил под низкие арочные своды бывшего каземата. Спустившись на несколько ступеней, он прошел через крохотные сени и толкнул обитую войлоком дверь.

— Павел Андреевич пожаловали, — поднялся ему навстречу из-за стола в центре комнаты секретарь архивы. — Опять к нам?

— Опять, — ответил Татищев.

Они обменялись рукопожатием, после чего Павел Андреевич окинул взглядом мрачноватую комнату. Низкие своды, крохотные оконца и стены почти саженной толщины создавали довольно гнетущее впечатление, впрочем, обычное для тюремного каземата.

Когда-то в подобную храмину крепости были заключены опальный царевич Алексей, обвиненный в государственной измене, и знаменитая княжна Тараканова, выдававшая себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшая на российский престол. Две толстенные папки, хранящиеся в одном из запертых отделений несгораемого шкафа в подвалах, где размещался собственно архив, и по сей день были опечатаны специальной гербовой печатию, не подлежащей вскрытию. Знал о сих папках единственно старый архивариус Семен Пантелеевич, к семидесяти годам пожалованный в чин надворного советника и теперь хлопотавший ради своих детей и внуков о получении потомственного дворянства.

Много любопытных папок хранилось в подвалах архива, и ежели бы даже часть их увидела свет, многие из исторических сочинений наших известных историографов пришлось бы переписывать наново. Или просто бросить в топку за ненадобностию.

К примеру, дело Емельки Пугачева, казачьего царя. Это Стенька Разин был казаком и разбойником. Пугачев был государственным преступником. Почему он стал выдавать себя за якобы спасшегося императора Петра Третьего? Почему так разнятся в возрасте, росте и цвете волос Емельян Иванович Пугачев до заключения в казанский каземат и Пугачев Емельян Иванович после побега из оного?

Что сопутствовало его успехам, ведь мятеж охватывал край от Яика до Волги, Камы, Вятки и Тобола? А как известно, из нескольких десятков самозванцев, бывших на Руси, успехов добивались только те, за кем кто-либо стоял. Кто стоял за Пугачевым?

Почему Екатерина Великая, пусть и с издевкой, называла Пугачева «маркизом»? Как объяснить череду скоропостижных и странных смертей Бибиков — Голицын — Михаил Потемкин — Павел Потемкин?

Чего «испугался» генерал Кар?

Что делали в войске Пугачева поляки, французы, германцы и пастор-протестант?

Что было в сундуках в доме «императрицы» Устиньи, супруги Пугачева?

Чем так привязала к себе Пугачева дворянская вдова Лизавета Харлова, муженька коей повесили по приказу Емельяна Ивановича?

Почему признанные невиновными обе жены Пугачева, его дети и теща были заключены в Кексгольмскую крепость пожизненно?

Вопросы, вопросы… Ответы на некоторые из них содержались в одной такой секретной папке. Но ее никто бы не дал Татищеву даже подержать в руках, будь он хоть генерал-полковником.

В комнате, куда вошел Татищев, стояло шесть столов со стопками чистой бумаги и чернильницей, и за пятью из них сидели канцеляристы, переписывавшие скрипящими по бумаге перьями пожелтелые листы.

— Тихо у вас, — сказал Татищев.

— Тихо, — согласился секретарь, усмехнувшись. — Впрочем, громко у нас никогда и не было.

— Это да, — подтвердил Павел Андреевич, присаживаясь за пустующий шестой стол.

— Чем можем служить? — спросил секретарь, тоже усаживаясь за свой стол.

— Мне надобно узнать об одной барышне, — тихо ответил Татищев. — Турчаниновой Анне Александровне. Мне почему-то кажется, что сведения о ней имеются в нашем архиве.

Секретарь глянул на Татищева, но ничего не сказал. Нет, он мог, конечно, спросить:

«Зачем вам сведения о ней? Она замешана в чем-либо?»

На что Павел Андреевич пожал бы плечами и в лучшем случае ответил:

«А кто его знает. Вот, разбираемся…»

Посему секретарь лишь кивнул и послал канцеляриста к Семену Пантелеевичу.

Прошло не менее четверти часа, как откуда-то из недр подвала послышались старческое покашливание и шаркающие шаги. Через несколько мгновений открылась боковая дверца и в комнату вошел старый архивариус Семен Пантелеевич. Поверх доисторического сюртука на нем была надета бабья душегрея, а под мышкой он держал папку с пожелтелыми тесемками.

— Вам, значит, понадобилась сия барышня? — кивнув Татищеву и щурясь подслеповатыми глазами, произнес архивариус, протягивая папку секретарю. — А я полагал, что Тайная экспедиция приказала долго жить.

— Вы не намного ошиблись, — ответил Татищев, имея в виду указ нового императора Александра о передаче экспедиции Тайных дел в ведение Пятого департамента Сената, что, конечно, умаляло ее значение и влияние. — Благодарю вас.

— Вы уж извиняйте, Пал Андреич, но с собой сию папочку мы выдать вам не можем, — виновато произнес старик, покашляв. — Сами видите…

— Вижу, — ответил Таищев, покосившись на гриф «СЕКРЕТНО». А затем развязал папку, на коей было написано:

ДЕЛО

Турчанинова Анна Александровна, потомственная дворянка

НАЧАТО: Месяца Июня 2 дня 1791 года ОКОНЧЕНО:…

— Я могу идти? — спросил архивариус.

— Да, ступайте, — ответил секретарь.

Семен Пантелеевич открыл боковую дверь и вышел. Какое-то время из-за двери слышались его шаркающие шаги, потом, словно со дна глубокого колодца, донесся его кашель, а затем все стихло. Павел Андреевич открыл папку и принялся читать.

Турчанинова Анна Александровна, девица, полковничья дочь.

Родители.

Отец: Александр Александрович Турчанинов. Сын базарного авгура, цыплячьего птицеволхвователя, прорицателя и предсказателя судеб, коий умер во время моровой язвы, случившейся после взятия Очакова в 1737 году генерал-фельдмаршалом Минихом. В возрасте около пяти лет вместе с иными пленными турками привезен ко двору государыни императрицы Анны Иоанновны. Понравившись императрице, сей турчонок был оставлен при дворе и крещен имянем Александр. Фамилию Турчанинов придумала ему сама императрица.

В 1740 году произведен в гоф-юнкеры Двора с чином XIV класса.

С воцарением на престоле Елизаветы Петровны оставлен при Дворе, а в 1742 году отдан в услужение наследнику престола Петру Федоровичу, став впоследствии его камердинером.

После известных событий 1762 года и воцарения государыни императрицы Екатерины Алексеевны был удален от Двора и вышел в отставку с чином полковника. Купив сельцо Еланово в Орловской губернии, поселился в нем безвыездно. В 1769 году женился на соседке по имению девице Марфе Сибилевой, взяв приданое в триста душ. В браке с ней рождено было девять детей обоева полу, четверо из коих умерли во младенчестве.

В 1797 году Турчанинов был призван в Санкт-Петербург для аудиенции с императором Павлом Петровичем, коим был обласкан и поощрен весьма значительным капиталом в размере суммы, равной его жалованию при императоре Петре Федоровиче, умноженному на все годы царствования императрицы Екатерины Алексеевны с наросшими процентами и рекамбиями. Кроме того, Турчанинову было положено содержание, каковое он получал, будучи камердинером при Петре Федоровиче.

В означенном же году Турчанинов, будучи с женой и детьми на богомолье в Киеве, купил в оной губернии не более как за 60 тысяч рублей село Степанцы с 1000 душ, бывшее поместьем брата последнего польского короля, князя Станислава Понятовского, не пожелавшего сделаться русским подданным и уехавшего в Австрию. Кроме протчего, Турчанинов заимел дома в Киеве на Андреевской улице и в Москве близ Пречистенских ворот. На момент составления сей записки проживает в Киеве.

Мать: Марфа Степановна Турчанинова, в девичестве Сибилева. Дворянка орловской губернии, дочь отставного секунд-майора. Ничем особым не примечательна, посему подробного жизнеописания не заслуживает. На момент составления сей записки проживает в Киеве с мужем.

Анна Александровна Турчанинова.

Рождена апреля 11 числа 1774 года в сельце Турчанинове (Еланово тож) Никольской волости Ливенского уезду Орловской губернии. Метрическая запись произведена в Никольской церкви села Турчанинова, тамо же и крещена имянем Анна.

Образования и воспитания домашнева. Пяти годов от роду научилась читать и писать, к семи знала арифметику и основы геометрии, физики, риторики, поэтики и философии. С двенадцати лет тесно сошлась с некоторыми иноками Братского монастыря, принимала у них уроки и к шестнадцати годам владела славянским, греческим и латинским языками. В это же время начала писать стихи, большей частию меланхолические и пронизанные ожиданием загробной жизни.

С семнадцати лет состояла в письменных сношениях с переводчиком и сочинителем од Ермилом Костровым, ныне покойным, а тако же с известной поэткой княжной Екатериной Урусовой и куратором Императорского Московского университета, масоном-мартинистом, поэтом и комедиографом, ныне действительным тайным советником его высокопревосходительством Михаилом Матвеевичем Херасковым, с коими на момент составления сей записки коротко знакома и встречается постоянно по вторникам в салоне Александры Петровны Хвостовой на набережной Фонтанки.

С марта месяца 1797 года по апрель 1798-го пребывала за границей для усовершенствования в науках. Будучи в Париже, посещала Школу Гармонического общества врачевателей-магнетизеров маркиза де Пюйзенгюра, о чем имеется в деле соответствующее донесение.

Когда впервые обнаружился у Турчаниновой магнетический дар, доподлинно не известно. Однако в возрасте 17 лет одними только прикосновениями рук и взглядами она излечила от заикания и хромоты дворянскую девицу Тутолмину 15 лет, о чем в деле сем приложена копия рапорта Орловского генерал-губернатора князя Мещерского исправляющему должность генерал-прокурора Правительствующего Сената графу Александру Николаевичу Самойлову.

Вернувшись из-за границы, стала практиковать врачевание с применением так называемого животного магнетизма по методу доктора Фридриха Антуана Месмера, а также печатать свои стихи в «Приятном и полезном препровождении времени» и «Чтениях в Беседе любителей русского слова». Наиболее показательные для познания направления ее характера и степени ее поэтического дарования вирши приводятся в сем деле на страницах 6, 7 и 8.

В 1799 году, будучи в Москве, оказала большую услугу московской полиции в расследовании весьма запутанного и таинственного «Дела о красных пятнах», не подлежащего рассекречиванию до 1899 года.

На момент составления сей записки проживает в Санкт-Петербурге, 1-й квартал Третьей Адмиралтейской части, улица Большая Садовая, дом Балабина.

Оная составлена по личному указанию Оберсекретаря Правительствующего Сената господина управляющего Тайной экспедиции Сената коллежского советника Макарова протоколистом X класса Юрьевым декабря 14 дня 1800 года для определения в архиву Тайной экспедиции.

Следующий лист дела содержал словесный портрет госпожи Турчаниновой.

Анна Александровна Турчанинова, девица.

Росту 2 аршина, 4 и 3/4 вершка. Стройная, телосложением худощавая. Лицо чистое, смуглое. Волосы на голове черные густые, на бровях черные же. Глаза черные блестящие, лоб большой, нос средний, подбородок обычный, рот средний, губы тонкие, говорит чисто. Предпочитает платья темных цветов, на голове часто носит берэт малинового или пунцового цвета.

Особые приметы.

На левом боку одно, на спине два, пониже пупка одно, всего четыре маленьких родимых пятна.

Когда улыбается, на левой щеке образуется ямочка.

Более никаких особых примет не имеется.

Татищев вздохнул и перевернул лист. Мысли проносились в голове кометами, цепляясь хвостами одна за другую.

«Девица… Тонкие губы, что есть несомненный признак ехидности и, возможно, злобного норова. Я уже имел возможность в этом удостовериться. Известно, какие у старых дев несносные характеры. Интересно, она совсем оставила меня в покое? Нет, совсем — это вряд ли. Что-то подсказывает мне, что я ее еще встречу. Кстати, кто видел родимые пятна на теле сей барышни, да еще пониже пупка?»

Четвертым листом дела, верно послужившим толчком к заведению сей папки, была копия рапорта орловского генерал-губернатора графу Самойлову. Сообщая состояние дел в губернии, князь Мещерский в самом конце рапорта писал генерал-прокурору:

…А еще произошел во вверенной мне Губернии один не поддающийся научному описанию и трезвому размышлению инцендентус. Семейство Турчаниновых, хорошо известное в городе Орле тем, что глава оного семейства Александр Александрович Турчанинов состоял камергером у государя императора Петра Федоровича, апреля 11 числа сего года давало по случаю семнадцатилетия дочери их Анны Александровны торжественный обед, на который был приглашен и Ваш, Ваше Превосходительство, покорный слуга.

В самом конце вечера, уже прощаясь с гостями, Анна Александровна, верно, жалея свою короткую знакомую девицу Тутолмину 15 лет, с самого рождения хромую ввиду разности длины ног и весьма сильно заикающуюся, приобняла ее и стала говорить ласковые слова. От совокупности сих, надо полагать, слов и действий Анны Турчаниновой Тутолмина вдруг на несколько мгновений впала в беспамятство, а когда пришла в себя, стала говорить безо всякого заикания и совершенно чисто. Она сказала, что чувствует, как некие мощные потоки целебной силы, исходящие от Анны Турчаниновой, излечили ее от заикания и теперь изменяют ее организм, расправляя ее дефектные ножные кости и вытягивая их до естественно положенных размеров. «Я вижу себя изнутри», — со смехом сказала Тутолмина и попросила Турчанинову, чтобы она простерла над ней руки ладонями вниз. Анна Александровна, не очень, на мой взгляд, удивившись, весьма охотно выполнила просьбу Тутолминой, после чего та впала в явно сомнамбулическое состояние и стала изъясняться с окружающими на латыни, коей, по уверению ее родителей, она до того положительно не знала.

Все это происходило на моих глазах и еще при некоторых приглашенных на обед гостях, числом более десяти человек. Затем Турчанинова произвела несколько пассов руками, после чего девица Тутолмина вернулась в обычное состояние бдения, совершенно не помня ни своего предыдущего состояния, ни того, что она говорила. Однако изъяснялась она по-прежнему чисто и совершенно перестала хромать. Позднее при врачебном освидетельствовании Тутолминой выяснилось, что ее правая нога, бывшая еще несколько дней назад короче левой на 1 и 3/8 вершка, выросла и в длине совершенно сравнялась с левой ногой. Городской врач господин Гейндбух несколько раз производил замеры длины ног девицы Тутолминой и не мог поверить своим глазам. В течение полутора недель доктор наведывался в дом Тутолминых, чтобы еще и еще раз снять размеры столь чудесно выросшей правой ноги их дочери. Скоро его перестали пускать, и однажды в одно из таких неудавшихся посещений господин Гейндбух, раздевшись донага, принялся распевать псалмы и приставать к прохожим обывателям с просьбой отрубить ему ради эксперимента ногу или руку, приговаривая при этом, что, мол, рука или нога все равно отрастут и беспокоиться, мол, не о чем. Конечно, несчастный доктор был вскорости отвезен в Скорбный дом и помещен в одиночную палату для буйно помешанных, так как все время порывался что-нибудь себе отрубить или отрезать. А к девице Турчаниновой теперь больные, хворые и калеки записываются на месяц вперед в надежде на чудесное излечение. Вот такой, Ваше Превосходительство, инцендентус.

За сим послание оное заканчиваю, оставаясь преданнейшим Вашим слугой, Орловский генерал-губернатор князь Мещерский.

Писано в г. Орле апреля 26 дня сего 1791 года.

Татищев перевернул еще одну страницу дела.

СЕКРЕТНО.

Обер-секретарю Тайной экспедиции господину коллежскому советнику Макарову.

Лично.

В собственные руки.

Ваше Высокоблагородие.

Во исполнение данного Вами поручения, довожу до Вашего сведения, что, приехав из Лондона в Париж в последних числах июня месяца сего 1797 года, госпожа А. А. Турчанинова поселилась в нумерах «Путешественников» на улице Монмартр и свела знакомство с доктором Деслоном, учеником и последователем основателя учения о животном магнетизме профессора Месмера. Тотчас после свидания с г. Деслоном, Турчанинова стала посещать Школу Гармонического общества врачевателей-магнетизеров маркиза де Пюйзенгюра, расположенную в Анси-ле-Фран. Школа сия пансионного типа, и ученики могут покидать ее только в выходные от учения дни и только с разрешения самого маркиза де Пюйзенгюра. Усадьба, где расположена сия Школа, похожа на замок или весьма укрепленную крепость с многочисленной охраной, так что узнать что-либо о Школе подробнее покуда не представилось возможным. Попытка моя проникнуть в усадьбу под видом садовника, ищущего работу, успехом не увенчалась. Надеюсь, новая попытка попасть на территорию Школы, которую я намерен предпринять в одну из ближайших ночей, будет удачной, и я смогу сообщить Вам в следующем донесении о сей Школе, столь Вас интересующей, более подробно.

Парижанин (1)

Париж, июля 12-е число 1797 года (2)

Примечания.

(1). Сим псевдонимом был означен секретный агент Тайной экспедиции Семен Адрианович Голохвастов, исправляющий при Канцелярии г-на Посланника в Париже должность канцелярского служителя XI класса.

(2). Июля 17 числа 1797 года мертвое тело Семена Голохвастова было выловлено в р. Сене. Насильственных признаков смерти на теле не обнаружено.

«Любопытно», — подумал Павел Андреевич, прочитав «Примечания». Следующая страница дела была не менее любопытной.

Обер-секретарю Тайной экспедиции господину коллежскому советнику Макарову.

(копия)

Дорогой друг!

Твое письмо с просьбою навести справки относительно имеющейся в Париже Школы Гармонического общества врачевателей-магнетизеров и ее держателя поначалу привело меня в некоторое смущение, однако вспомнив, где и кем ты ныне служишь, я вынужден был, как постараться исполнить твою просьбу.

Итак: Школа Гармонического общества врачевателей-магнетизеров располагается в одном из самых аристократических районов Парижа, а именно в Анси-ле-Фран. Она представляет собой усадьбу с несколькими строениями замкового типа, обнесенную подобием крепостной стены, за которую не так-то легко попасть. По крайней мере, просто любопытствующему или путешественнику, за коего я себя и выдал, войти на территорию Школы практически невозможно из-за многочисленной охраны, неусыпно бдящей весь периметр сей Школы, как какой-нибудь секретный объект. По крайней мере, мне внутрь нее попасть не удалось. Однако кое-что мне все же удалось выяснить из иных источников.

Школу содержит сказочно богатый и уже весьма немолодой человек маркиз Максим де Пюйзенгюр, потомственный аристократ, коего, в числе весьма немногих из высшей парижской знати, каким-то чудесным образом обошли и славное изобретение доктора Гильотена, и все прочие перипетии и волны французской революции и коему явно благоволит нынешнее правительство Директории. Фигура сего маркиза весьма любопытна. Бывший артиллерийский офицер, он лет сорок назад вышел в отставку, получил два университетских образования и увлекся идеями Теофрастуса Бомбастуса Гугенхеймского, более известного у нас под именем Парацельса. Масксим де Пюйзенгюр полностью принял теорию доктора Месмера о животном магнетизме и стал его ревностнейшим последователем и учеником, несмотря на то, что был старше Месмера более чем на двенадцать лет. Потом им был предпринят ряд опытов, которые позволяют сделать вывод, что учеником маркиз де Пюйзенгюр был весьма старательным и успешным. Одним из первых магнетических опытов маркиза было погружение своего садовника в сомнамбулическое состояние провидения, в котором тот предрек никому не известному на тот момент артиллерийскому лейтенанту Наполеону Буонапарте (ныне сей деятель является уже командующим национальной армией) императорскую корону.

Теперь о Тайном обществе Гармонии.

Его учредил семнадцать лет назад сам доктор Месмер. Прошедшим отбор и вступившим (не без платы — за 100 луидоров) в означенное общество посвященным он открывал методы магнетизма, беря при этом священный обет скрывать полученные знания вечно, под страхом неминуемой смерти за несоблюдение сего обета. По сути, это была Школа магнетизеров, и на ней ушлый доктор сделал себе состояние в 150 тысяч талеров. Теперь магнетическими навыками стали владеть не только врачи, но и просто богатые люди, среди которых нашлись и проходимцы. Так, мне стал известен случай, когда в одной из парижских конюшен была магнетизирована лошадь, дабы на скачках она пришла первой. Сие насторожило учеников и последователей доктора Месмера, и в 1784 году, сойдясь вместе, они учредили новое магнетическое общество под прежним названием Гармоническое, целью которого было провозглашено исследование гармонии природы и благотворительность людям как физическим, так и моральным образом. Отделения сего общества числом до тридцати составились в разных провинциях и городах Франции, а также на французских островах, в Турине и на Мальте. Управление и связь между ними были поручены доктору Месмеру. К настоящему времени сии общества подразделяются на три направления, или, если хочешь, секты.

Первая — это сам Месмер и некоторые его последователи, обосновавшиеся главным образом в Париже, являются сторонниками физического воздействия на больных, то есть лечения руками, металлическими или стеклянными кондукторами, магнетизированными деревьями и магнитными ваннами.

Вторая суть спиритуалисты, то есть сторонники воздействия на людей только взглядом, хотением и верою. Они обосновались в Лионе и Остенде и руководятся магнетизером кавалером Барбареном, известным тем, что может воздействовать на людей, находясь на расстоянии и совершенно не видя их.

Третья секта, отделения которой находятся в Париже и Страсбурге, руководится маркизом де Пюйзенгюром и называется Гармоническим обществом соединенных друзей. Это самое основательное и наиболее закрытое от посторонних глаз магнетическое направление, принявшее как физическое, так и спиритуалистическое воздействия на людей. Все, что мне удалось выяснить, так это то, что сия секта владеет погружением людей в состояние ясновидения, при котором они чувствуют высочайшее удовольствие и возвышение душевных сил. Сия секта имеет школы, где преподаются магнетическая наука и навыки введения больных и просто человеков в магнетический сон (который, собственно, и не сон, и не явь), в коем магнетизированный человек может видеть прошлое и будущее, как свое, так и иных людей. Более я тебе объяснить не в состоянии, ибо не обладаю специальными знаниями. Школа в Анси-ле-Фран, так тебя интересующая, и есть одна из таковых, принадлежных Гармоническому обществу соединенных друзей. И, говорят, самая лучшая.

Кстати, в сей школе уже без малого восемь месяцев обучается наша соотечественница госпожа Турчанинова, поэтка и дочь того самого Турчанинова, коего покойный император Петр III просто не успел произвести из камердинеров в камергеры и графы. Отпускают учеников за пределы школы весьма редко, так что я лишь единожды виделся с означенной барышней, хотя мы и договорились побеседовать с ней о магнетизме в половине февраля, когда она вновь будет отпущена за ее пределы. Так что, мой друг, жди от меня нового письма после сей встречи.

Что твоя супруга Марья Николаевна, здорова ли? Нижайший поклон ей от меня. Да не забудь, я тебя знаю.

Прощай, дела зовут.

Артемий Вязников

Париж, февраля 9-го 1798 года (1)

Примечания.

(1). Секретарь Канцелярии г-на Посланника в Париже коллежский асессор Артемий Иванович Вязников, 36 лет, был найден мертвым возле своей квартиры 14 февраля 1798 года. При предварительном осмотре тела г-на Вязникова французской полицией никаких признаков насильственной смерти найдено не было. При более тщательном осмотре на лбу у покойного в полувершке от переносицы было обнаружено размером с небольшую монету покраснение, будто от ожоги, и застарелый рубец на левой ноге, никак не могущие являться причинами смерти.

Татищев похолодел и перечитал последние строчки.

Черт побери! Такое же покраснение имелось на лбу покойного адмирала де Риваса! Неужели эта девица Турчанинова права! Не может быть…

Татищев стал читать дальше.

…Вскрытие трупа, произведенное в клинике доктора Маттэя в присутствии профессора Лаватера, констатировало смерть от апоплексического удара, что и было записано во врачебном заключении. По настоянию матери покойного тело г-на Вязникова было препровождено в Россию, где и было предано земле на погосте Кизического монастыря в г. Казани.

Павел Андреевич оторвался от строчек и задумчиво посмотрел на секретаря. Тот, почувствовав, что на него смотрят, тоже поднял от бумаг голову.

— Нашли что-то интересное? — спросил он Татищева.

— Еще не знаю, — неопределенно ответил подполковник. — Но сия барышня, — Павел Андреевич легонько похлопал по папке ладонью, — весьма и весьма занятная особа.

— Значит, нашли, — констатировал секретарь и снова углубился в свои бумаги.

Татищев промолчал и перевернул еще одну страницу дела. Далее шли стихи.

Достойный дар души бессмертный,

Черта изящна Божества…

Дух чистый, мудрый, бесконечный

Всего источник существа…

Сколь сердце то для нас любезно,

Сияет в коем твой престол!

Как Ангел мирно, тихо, нежно,

И чуждо злобы адских зол.

Коварства жало истребляет

Бальзамом благости твоей,

Не злобствует, не мстит, прощает

И гнев тушит любви струей.

Недугов лютости не знает,

От коих чахнет злоба век,

Во всех лишь язвах сострадает,

Подвержен коим человек.

Кто жертвует — небесно свойство —

Тебе, чем может, в жизни сей,

Тот чувствует все превосходство

За гробом участи своей.

(«Человеколюбие»)

Павел Андреевич вздохнул. Он не любил стихов. Особливо женских. Российские поэтки в большинстве своем были старыми девами, либо озлившимися на весь мир и разочарованными в его устройстве и собственной судьбе, либо пребывающими в сопливо-перманентном состоянии романтизма, коий, конечно, выветривается вместе с замужеством у нормальных барышень.

То ли дело ехидные эпиграммы да свежее, острое словцо! Например такое:

Уже зари багряный путь

Открылся дремлющим зеницам,

Зефир прохладный начал дуть

Под юбки бабам и девицам…

Или:

Скуластое лицо холопа

Не стало рожа, стало жопа.

И вообще:

Нельзя довольну в свете быть

И не иметь желаньев вредных…

А всем этим стихотворствующим кисейным барышням, плесневеющим в затянувшемся девичестве, бонмотист князь Гагарин дал не так давно хороший совет:

Уединенна муза

Туманных берегов,

Ищи с умом союза,

А не пиши стихов.

Следующее стихотворение фигурантки, озаглавленное «В моем садике», показалось Павлу Андреевичу чуть лучше первого.

Место, где мой дух спокойство

И утехи обретал,

Где он сладость удовольствий

С чувствий живостью вкушал;

Там природы глас священный

Мне ту истину вещал:

Что из смертных тот блаженный,

Кто лишь сам себя познал.

Что в сердечных внутрь пределах

Сей источник лишь течет,

Что обилен он в утехах:

Бог коль в сердце сам живет.

Будь мой вождь, о глас небесный!

И наставник дел моих;

Чувствую, что нет полезней

Вдохновений сих твоих.

Павел Андреевич вздохнул и перевернул еще один лист. Следующий был последним и содержал еще один стих. «Ода Смерти» — ни много ни мало!

Мать пороков, злу преграда,

Добродетелей венец;

Истины печать, награда,

Бедствий жизни сей конец.

Ты мученья прерываешь,

Смерть, достойная любви,

Прах — во мрачный гроб скрываешь,

Дух — в обители свои.

Бремя горестей, болезней

Ты снимаешь навсегда;

Кажешься всего любезней,

Мыслю о тебе когда.

Ты наш дух освобождаешь

От тиранства злых страстей;

Узы тяжки разрушаешь,

Плод веселий жизни сей.

Кто порфирою украшен

Или рубищем покрыт,

Чей вселенной скипетр страшен,

Иль в оковах кто гремит;

Ты, коль скоро где предстанешь,

Пред тобой равно падут.

Смертный! Ты тогда узнаешь,

Что все титла тщетны суть.

Ах, врагом тебя ли числить,

Знавши цену жизни сей?

Можно ли о том не мыслить

Быть достойной мзды твоей?

«М-да, — подумал подполковник Татищев и закрыл папку. — Хорошенькие дела. Смерть как награда и печать истины — это вам не комар чихнул! Чем же вас, госпожа Турчанинова, так не устраивает Жизнь? Кто вам, мадемуазель, так досадил? И с какой стати девице задаваться подобными вопросами?

Впрочем, сие дело ваше. А вот то, что нам, как я и предчувствовал, придется встретиться еще раз, — в этом нет никакого сомнения».

Загрузка...