Маленький охотник

СЫН СТАРУШКИ

Возле поросшей кустарником речки и зимой и летом жила старушка с единственным сыном. Долго ли, коротко ли жила, вырос ее сын.

Стал он каждый день на охоту ходить. На одном берегу речки куропаток промышляет, на другом — зайцев добывает. Всякий раз возвращается с богатой добычей.

Вот однажды пошел к реке. Осмотрел свои сети — ни единой рыбки не нашел. Осмотрел силки — ни единой куропатки не добыл. Осмотрел капканы — один только заяц попался.

Понес он зайца матери. Поели кое-как. Потом сын говорит:

— На нашей речке дичи не стало. Завтра подальше на охоту пойду.

Чуть поднялась над тундрой Большая Медведица, сын старушки вышел из чума. Надел свои деревянные лыжи, раскатил их и побежал.

По замерзшим кочкам идет, по льду через речки переходит. Взбирается на высокие сопки, спускается в овраги.

Занялась на небе утренняя заря — сын старушки все вперед идет.

Спустилось солнце за Уральский хребет — он остановился. Сам себе сказал:

— За один день я, верно, прошел столько, сколько за семь дней на оленях можно проехать.

Осмотрелся кругом. Видит — стоит он на чумовище. На том месте, где кололи дрова, топор лежит. Должно быть, забыли хозяева. Хотел охотник поднять топор. А топор как подскочит, как даст ему по лбу! Не устоял на ногах сын старушки, упал на спину. На десять шагов откатился. Чуть приподнялся — ударил его топор в левое ухо. Свалился охотник на правый бок, еще на десять шагов откатился. Только встал — топор его в правое ухо ударил. Опять повалился охотник на бок. На левом боку на десять шагов откатился. Не успел сын старушки опомниться, как топор хватил его по затылку. Упал охотник вниз лицом, снова на десять шагов отлетел. Но не растерялся, вскочил, пошатываясь, на ноги и крепко ухватил топор за топорище.

«Надо снести топор хозяевам», — думает.

Раскатил свои деревянные лыжи по следу аргиша, быстро побежал. За лыжами его только снег крутится.

Вот вдали зачернело что-то, словно лесная чаща. Подошел поближе — не темный лес это, а большое оленье стадо. Расступились олени — впереди чум показался.

Сын старушки подошел к чуму, снял лыжи, оставил у входа топор, сам в чум вошел.

Чум большой. В одной половине пусто. В другой половине на оленьих шкурах сидят старик и старуха.

Старик сказал:

— Старуха, от входа холодом потянуло! Кто пришел? Старуха отвечает:

— Человек пришел. А кто он и зачем пришел, не знаю. Сын старушки говорит: 

— Около нашей речки дичи не стало. Вот я и решил поискать добычи подальше. След вашего аргиша меня сюда привел.

Услышав это, старик сказал:

— У моей старухи на старом чумовище топор остался. Не видел ли его?

— Видел, — ответил сын старушки. — Хороший топор, только дерется больно.

Старик усмехнулся.

— Что же, ты его испугался? Так и оставил на чумовище?

— Зачем оставлять? Я его вам принес.

Тогда старик сказал:

— Ну, если принес, садись, будь нашим гостем.

Посадили охотника на оленьи шкуры. Старик его угощать стал. Поел гость. Потом все спать легли.

Утром собирается сын старушки уходить.

Старик говорит:

— Что же возьмет с собою наш гость? Пусть возьмет он с собой пестрый лоскут оленьей шкуры.

И еще сказал:

— Когда вернешься к матери, заткни этот пестрый лоскут за передние шесты своего чума. Береги его, он тебе счастье принесет.

Что же будем рассказывать — вернулся сын старушки в свой чум.

Пока его не было, мать все плакала. На подоле у нее от слез целое озеро разлилось. Когда увидела сына, осушила слезы, стала его спрашивать:

— Где так долго был, сынок?

Сын показал матери пестрый лоскут оленьей шкуры и сказал:

— Далеко ходил, тебе подарок принес. Дали мне его на счастье.

Как велел старик, так он и сделал — заткнул лоскут за передние шесты чума.

Поели мать с сыном, что было, и легли спать.

Проснулись, когда уже рассвело, смотрят — чум у них вместо сухой травы оленьими шкурами покрыт, тепло в нем, нигде ветер не продувает. Тут собака отогнула входной полог, и они увидели перед чумом большое стадо оленей.

— Видишь, мать, — закричал охотник, — вот и принес нам пестрый лоскут счастье, как старик обещал.

Вышли они из чума. Куда только глаз хватает — повсюду олени, и все, как один, пестрые.

По пустынной тундре, вдоль поросших кустарником речек, долго идти от чума до чума. А новости от чума к чуму быстро бегут. То ли птицы, то ли ветер их разносит.

Полдня не прошло, как богач в далеком стойбище услышал, что у сына старушки новый чум и большое оленье стадо. Рассердился богач.

«Зачем бедняку олени, если он бедняк? Я богач, у меня и оленей должно быть больше всех».

Взял он самые легкие нарты, запряг в них самых быстрых оленей и доехал к сыну старушки.

У его чума остановился. Оленей распрягать не стал, нарты у самого входа поставил.

Сын старушки говорит богачу:

— Никогда ты до этого в наш чум не заглядывал. Что ж, будь гостем.

Вошел богач в чум, сел на шкуры, завел беседу. Много он, оказывается, слышал, много он, оказывается, видел.

Рассказывал, рассказывал, потом говорит:

— Вот скажу тебе, когда ты еще был маленьким, твой отец жил у меня в работниках. Говорил я ему — не гоняй стадо к верховьям речки. Не послушался он, погнал. А там всех оленей волки заели. С бедняка что возьмешь? Теперь ты богатый стал. Отдай твоих оленей за тех, что отец погубил.

Сын старушки отвечает:

— Что ж, придется отдать. Возьми из моего стада сотню пестрых быков и сотню пестрых важенок.

Сперва обрадовался богач, что так ловко обманул бедняка, а потом его еще пуще жадность разобрала.

«Очень прост он, — думает, — надо было больше выпросить».

Помолчал богач и говорит:

— В моем стаде тысяча оленей ходила, а ты мне две сотни даешь. Чтобы мне не обидно было, возьму твой чум впридачу.

— Хорошо, — отвечает сын старушки. — Если хочешь, бери мой чум. Мы с матерью уйдем отсюда. Только пестрый лоскут я с собой возьму.

«Эге, — подумал богач, — не в этом ли лоскуте все счастье!»

Тут он вскочил, схватил пестрый лоскут, прыгнул на свои легкие нарты и умчался.

Бросился за ним сын старушки. Бежал, бежал, да разве догонишь быструю оленью упряжку!

Вернулся он назад. А наутро смотрит — ни одного оленя возле чума нет. И теплых шкур на чуме не стало, опять он только сухой травой покрыт.

— Не уберег ты своего счастья, — сказала мать.

— Что делать! Не уберег, — ответил сын. — Ну, да как-нибудь проживем. Охотой я тебя раньше кормил и теперь охотиться стану.

Пошел он на один берег речки, пошел на другой берег речки. Три дня ходил. Ничего не принес.

На четвертый день, чуть поднялась над тундрой Большая Медведица, сын старушки надел деревянные лыжи и побежал.

По замерзшим кочкам бежит, по льду через реки переходит. На высокие сопки поднимается, в овраги спускается.

Утренняя заря занялась, он подумал:

«За это время прошел я столько, сколько на оленях за семь дней проедешь. На этом месте раньше чумовище было. А теперь все кругом снегом занесло, будто никогда тут люди не стояли».

Побежал сын старушки дальше.

Когда солнце опустилось за Уральский хребет, он остановился.

«Теперь, — думает, — я прошел столько, сколько упряжка оленей за две недели пробежит».

Огляделся, видит — стоит он на чумовище. Верно, только перед его приходом перекочевали — следы от оленьих копыт еще не промерзли. Там, где дрова кололи, опять топор лежит.

Хотел сын старушки поднять топор, а топор подскочил и ударил его в лоб. Упал на спину охотник, на двадцать шагов откатился. Попробовал встать — топор ударил его по уху. Повалился сын старушки на бок, еще на двадцать шагов отлетел. Только приподнялся, как топор ударил его в другое ухо. Снова откатился сын старушки на двадцать шагов. А топор за ним на топорище, словно на одной ноге, скачет. Подпрыгнул и стукнул его по затылку. Лицом в снег упал сын старушки, опять на двадцать шагов отлетел. Потом собрался с силами, изловчился и крепко схватил топор за топорище.

«Придется, — думает, — и на этот раз догонять хозяев. Плохо им без топора кочевать».

Раскатил охотник деревянные лыжи по следу аргиша и скоро добежал до знакомого чума. Снял лыжи, оставил топор у входа, сам в чум вошел. Видит — в одной половине пусто, в другой — старик со старухой сидят, ждут, когда мясо сварится.

Старик спрашивает:

— Старуха, что-то от входа холодом потянуло. Кто к нам пришел?

— Тот же человек, что и раньше приходил, — отвечает старуха.

— Далеко же тебе идти пришлось, — сказал охотнику старик. — Мимо нашего чумовища шел?

— На двух ваших чумовищах побывал, — отвечает охотник. — На втором чумовище вы опять топор забыли. Он меня чуть не убил.

Старик засмеялся.

— Что же ты, убежал от него?

— Зачем убежал! Я его вам принес.

— Ну, если так, — сказал старик, — садись на шкуры. Поели, потом спать легли. Наутро старик спрашивает:

— Ну, как, сын старушки, дал тебе счастье пестрый лоскут?

— Дал, — отвечает охотник. — Только недолгое это было счастье. Украл его у меня богач.

— Что ж, — говорит старик. — Второй раз ты мне топор принес, и я тебе второй раз помогу. Возьми вот этот черный, лоскут оленьей шкуры, заткни его за передние шесты чума.

Быстро бежит сын старушки, торопится матери новое счастье принести.

Дошел до своего чума, приподнял полог, видит — мать, на шкурах сидит и плачет. Пока ждала она сына, от слез на подоле у нее целое озеро разлилось, а из озера речка потекла.

— Эй, мать, не плачь, чум зальешь, — крикнул сын. — Утри слезы, я тебе опять подарок принес.

— Сам живой вернулся, — говорит мать, — вот и подарок.

Охотник заткнул черный лоскут за передние шесты чума и лег спать. После долгого пути устал он, крепко заснул. От дыхания его даже сухая трава на чуме колышется.

Утром будит его мать.

— Вставай скорее, сынок. Погляди, чум у нас новый, шкурами покрыт. Перед чумом оленей видимо-невидимо, на тысячу шагов кругом снег утоптали.

Выглянул сын старушки из чума. И правда, куда только глаз хватает — всюду олени, и все, как один, черные.

Опять побежала весть по тундре, добежала до чума богача.

Взял богач самые легкие нарты, запряг в них самых быстрых оленей и поехал к сыну старушки. Нарты у входа поставил, вожжи непривязанными бросил. Вошел в чум, на шкуры сел.

Завел беседу, а сам на передние шесты поглядывает. И сын старушки от передних шестов глаз не отводит.

— Хороший у тебя чум, — хвалит богач, — только отверстие для дыма велико.

Сын старушки взглянул вверх. А богач в это время схватил черный лоскут оленьей шкуры, прыгнул на нарты и умчался.

Выбежал сын старушки из чума, а богача уже и след простыл.

Во второй раз не уберег охотник свое счастье. Опять не стало у него ни нового чума, ни оленей.

— Что ж, — сказал он матери, — пойду на охоту.

Долго ходил он и на один, и на другой берег речки — нет нигде никакой добычи. С пустыми руками вернулся в чум. И на второй день ничего не принес, и на третий.

Что тут сделаешь! Опять пошел сын старушки туда, куда в прошлые разы ходил.

К первому чумовищу подошел, там только сугробы лежат. Ко второму подошел — и от этого следа не осталось. Побежал охотник дальше и пришел на третье чумовище. На том месте, где дрова кололи, опять топор лежит. Занесло его снегом, только топорище чуть виднеется.

Обрадовался охотник.

«Вот сейчас его схвачу», — думает.

Подкрался тихонько, протянул руку. Заворочался тут топор под сугробом, снег вокруг разметал, выскочил и ударил сына старушки прямо в лоб, так, что у того даже искры из глаз посыпались.

Долго бились сын старушки и топор-драчун. Топор охотника и по уху ударял, и по затылку, на тридцать шагов его отбрасывал, а все-таки одолеть не смог. Изловчился сын старушки, вскочил, пошатываясь, на ноги, крепко ухватил топор за топорище. Тут топор и притих.

Раскатил охотник свои деревянные лыжи по следу аргиша. Бежит к старику со старухой, топор несет. Добежал до знакомого чума, в чум вошел.

— Вот ваш топор, —- говорит старику и старухе. — Опять вы его на старом чумовище забыли.

Старик не берет топора.

— Видно, и на этот раз ты свое счастье не устерег, — говорит. — Я тебе больше ничего подарить не могу. След вора открою, а ты уж сам добывай свое счастье. Возьми с собой топор. Когда придешь по следу в чум вора, наш сынок-драчун тебе поможет.

Сын старушки и ночевать не остался. Спрятал топор в рукав и побежал назад. Добежал до своего чума. Видит — от входа след идет, до самой земли снег полозьями прорезан.

Раскатил он свои лыжи по этому следу и пришел к чуму богача.

У чума богача — оленей не сосчитать. Половина оленей в нем пестрых, половина — черных.

Снял сын старушки свои лыжи и поставил их задками ко входу, носами от входа. Сам в чум вошел.

Лежит богач на мягких неблюжьих шкурах, неблюжьими шкурами покрыт, из-под шкур только нос виднеется. А за передними шестами два лоскута заткнуты. Один лоскут пестрый, другой черный.

Сел сын старушки на шкуры, разговор завел. Много он, оказывается, слышал, много он, оказывается, видел, обо всем рассказывает.

Слушал его богач или не слушал, только с передних шестов чума глаз не сводил.

Потом спрашивает:

— Сын старушки, ты что, по-моему сделать хочешь?

— Нет, — отвечает сын старушки, — не по-твоему, а по- своему.

Тут он вынул топор из рукава и сказал:

— Ну, топор-драчун, чего же ты еще ждешь?

Подскочил топор и ударил богача по лбу. Перевернулся богач три раза и на шкуры упал. Топор его по затылку стукнул, богач к дымовому отверстию взлетел.

Сын старушки не стал смотреть, что дальше будет. Схватил пестрый лоскут, схватил черный лоскут и покатил на своих деревянных лыжах к родному чуму. На полпути обернулся, видит — чум богача на бок свалился, оленьи шкуры на нем, словно волны на море, колышутся.

Сын старушки засмеялся. -

— Разошелся драчун, теперь не скоро уймется!

Прибежал охотник к матери, показал ей пестрый и черный лоскуты, потом заткнул их за передние шесты чума.

Когда стемнело, улеглись сын с матерью спать. Утром проснулись в теплом новом чуме. Около чума — оленей видимо-невидимо. Половина оленей пестрых, половина — черных.

Обрадовалась старушка.

«Накормлю, — думает, — сына жирным оленьим мясом».

Развела она огонь, вышла снега в котел набрать и закричала сыну:

— К нашему чуму кто-то едет! В нарты белые олени запряжены, на нартах белые медвежьи шкуры, сам ездок в белом совике.

Выбежал сын старушки гостя встречать.

Гость его спрашивает:

— Сын старушки, ты меня знаешь?

— Нет, не знаю, — отвечает сын старушки.

— Вспомни получше, — говорит гость. — Мы с тобой три раза бились. Ты сильный — все три раза надо мной верх брал. Я такого товарища давно ищу. Для того и топором оборачивался. Давай теперь вместе жить.

Что же будем еще рассказывать?

Откочевали они к верховьям речки, поставили два больших стойбища. Так вместе и сейчас живут.