Мифы преступного мира

Сонька Золотая Ручка

В мае 1883 года молодая очаровательная светская особа вышла из роскошного экипажа и направилась к дому известного одесского психиатра Л. Врач был популярен в городе и имел немалые доходы. Он владел двухэтажным особняком, в котором велся прием и располагались клиника и усмирительные комнаты. Встретившись с психиатром, молодая особа поведала ему о постигшем их семью горе. Дело в том, что ее муж, который, по ее словам, всю жизнь занимался торговлей каменным углем, с недавних пор возомнил себя ювелиром и стал постоянно требовать от всех, с кем он встречался, деньги за якобы проданные драгоценности.

Психиатр заявил, что случай тяжелый, но не безнадежный, и попросил привести мужа к себе на прием, оценив свою работу в 300 рублей. Молодая особа в ответ разрыдалась и, рассыпаясь в благодарностях, ответила, что сумма не имеет для нее решительно никакого значения, лишь бы супруг поправился, поскольку она его горячо любит. Более того, она тут же достала 500 рублей, но поставила условие, что ее муж во время лечения ни в чем не будет испытывать недостатка, а еще лучше, если на период лечения он будет находиться в клинике психиатра, потому что ей тяжело ежедневно наблюдать за его страданиями. Психиатр по достоинству оценил заботу любящей жены и обещал сделать все от него зависящее.

В тот же день спустя полчаса та же молодая дама появилась в магазине ювелира Карла фон Меля, что находился на углу Ланжероновской и Ришельевской улиц. Вела она себя раскованно и непринужденно, перемежая правильную русскую речь французскими и немецкими фразеологическими оборотами. Карл фон Мель решил лично обслужить понравившуюся ему клиентку.

Принимая знаки внимания как должное, светская особа небрежно заметила, что ее муж получил в наследство пять тысяч десятин земли и она по его совету решила превратить часть свалившихся на них невесть откуда денег в драгоценности. При этом она сослалась на неких господ, которые с самой лучшей стороны отрекомендовали ей именно магазин Карла фон Меля. Богатая клиентка долго выбирала себе драгоценности, хозяин был рядом с ней и предлагал самое лучшее и самое дорогое. Он был рад дорогой в прямом и переносном смыслах гостье и надеялся заполучить ее в постоянные клиентки. В конце концов выбор был сделан к обоюдному согласию сторон.

Неожиданно молодая особа заявила, что забыла деньги дома. Она попросила ювелира послать кого-нибудь из приказчиков с драгоценностями к ней домой и тут же предложила самому Карлу фон Мелю проехать вместе с ней на ее личном экипаже и отобедать у них дома вместе с ее мужем. Ювелир без колебаний согласился, и они отправились домой, но не к вымышленному мужу, а к психиатру. В руках у ювелира была шкатулка с выбранными милой клиенткой драгоценностями. Общая сумма покупки составила 30 тысяч рублей. По тем временам сумма огромная.

Чтобы это было понятно, приведу бюджет московского рабочего на 1913 год. Средняя заработная плата рабочего составляла 1 рубль 20 копеек в день, или примерно 30 рублей в месяц. Много это или мало? В сопоставимых ценах выглядело это следующим образом. Килограмм белого хлеба стоил 12 копеек, килограмм картофеля — 2 копейки, килограмм говядины — 50 копеек, килограмм масла — 90 копеек, литр молока — 8 копеек и т. д. За ежедневное потребление 150 граммов парного мяса, стакана молока, батона хлеба, 50 граммов масла и 200 граммов картофеля рабочий должен был потратить примерно 20 % своего заработка. Квартирная плата составляла 17–20 копеек за метр жилой площади. Например, за комнату в 15 метров рабочий отдавал еще 10 % заработка. Самые дешевые квартиры стоили от 3 до 4 рублей в месяц. Большинству рабочих это было не по карману, тем более что многие старались откладывать какую-то сумму, так сказать, «на черный день». Семейные рабочие обычно снимали комнату, а одинокие — угол, отгородившись от остальных жильцов ширмой. Что касается развлечений, то при желании можно было посетить театр или синематограф: билет на галерку Большого театра стоил 32 копейки, а сеанс в кино — 18–20 копеек. Вряд ли рабочий ходил в театр, но представляется любопытным в свете рассматриваемой биографии Золотой Ручки узнать, что отдельный номер в ресторане стоил весь месячный заработок рабочего, а самый дорогой коньяк — 2 месячных заработка московского пролетария.

Между тем молодая дама, оставив ювелира в гостевой под предлогом, что ей необходимо предупредить мужа о неожиданном госте и показать ему великолепные драгоценности, первая прошла к доктору и еще раз напомнила о симптомах болезни мужа и о своем решительном намерении не скупиться на средства для его лечения, после чего удалилась в противоположную специальную комнату для лиц, дожидавшихся окончания приема у психиатра. Это делалось для того, чтобы в случае непредвиденных обстоятельств не встречаться с пациентами доктора.

Затем был приглашен ювелир. Надо сказать, что психиатр вел прием в обычном деловом костюме, чтобы лишний раз не волновать пациента. Никакого белого медицинского халата на нем не было, что было на руку мошеннице, ведь ювелир ничего не мог заподозрить.

Разговор между двумя мужчинами состоялся примерно следующего содержания.

— Вам понравились бриллианты? — спросил ювелир.

— Да, — ответил доктор и, в свою очередь, задал неожиданный вопрос:

— А у вас голова не болит?

— Нет, — удивился ювелир.

— Скажите, — продолжал доктор, — вы ведь продаете уголь?

— Какой уголь? — еще больше удивился ювелир. — Я продаю драгоценности.

— Хорошо-хорошо. Вы не против, если мы сделаем вам ванну, а после покормим вас и поговорим с вами?

— Какую ванну? Я приехал, чтобы получить деньги за бриллианты.

— Хорошо-хорошо. Мне кажется, вас обременяют некоторые расстройства.

— Вы что, считаете меня сумасшедшим?! — начал выходить из себя ювелир.

— Разумеется, нет.

Спор закончился тем, что ювелир стал ругаться, смутно догадываясь, что его самым наглым образом обманули, но еще не понимая, как именно, начал прыгать по комнате, стараясь схватить психиатра за волосы. Доктор вызвал двух дюжих санитаров, они связали ювелира и отправили в холодный душ.

Разумеется, через некоторое время странное недоразумение благополучно разрешилось, однако ни у кого из участников происшествия особой радости это не вызвало.

Дело в том, что к тому времени ложная супруга и несостоявшаяся постоянная клиентка дорогого ювелирного магазина давно уже покинула дом психиатра и уехала вместе с драгоценностями, которые она, как говорилось выше, предварительно забрала у ювелира, чтобы, по ее словам, похвастаться перед мужем, роль которого, сам того не зная, блестяще сыграл известный психиатр.

Очаровательной посетительницей психиатра и несостоявшейся клиенткой ювелира была знаменитая аферистка и мошенница конца XIX века Софья Блювштейн, более известная как Сонька Золотая Ручка.

Несмотря на отсутствие на тот период времени радиовещания и тем более телевизионных программ, светская публика отчаянно веселилась, читая газетные публикации в рубрике «Криминальная хроника» о похождениях Золотой Ручки, насмехаясь над простаками, которых удалось обмануть воровке. Но многие из тех, кто читал хронику, в самом скором времени сами становились объектом преступного посягательства Соньки, и им становилось уже не до смеха.

На совести знаменитой преступницы были десятки масштабных преступлений, отличающихся тщательной подготовкой и хитроумными комбинациями. Например, в октябре 1884 года она специально заказала дорогой обед в одном из ресторанов Одессы, где, как она знала, наверняка будет известный миллионер, хозяин нескольких банковских контор и антикварных магазинов в Астрахани некто Догмаров. Соньке, умеющей быть одновременно и обворожительной, и независимой, и слегка кокеткой, не составило особого труда заставить Догмарова обратить на себя внимание. Догмаров через официанта, подкупленного Сонькой, узнал, что перед ним не менее известная, чем он сам, богачка Софья Андреевна Сан-Донато. Окончательно он был сбит с толку, когда Сонька демонстративно попросила разменять ей ренту в тысячу рублей. Нимало не смущаясь, Сонька пригласила Догмарова отобедать вместе с ней. В ходе непринужденного разговора она, как бы между прочим, заявила, что ей необходимо по срочному делу ехать в Москву. Догмаров радостно вскрикнул, поскольку ему также на следующий день надо было срочно уезжать и тоже в Москву, а расставаться так скоро с понравившейся ему богачкой ужасно не хотелось. Тут же он предложил ехать им вместе, чтобы скрасить путешествие. Сонька, для приличия изобразив некоторое смущение и раздумье, быстро согласилась.

Надо ли говорить, что о предстоящем отъезде Догмарова она была извещена заранее.

На другой день они ехали в одном купе и зачарованный Догмаров угощал Соньку дорогим шампанским и конфетами. Как только представилась возможность, Сонька впрыснула специально припасенным шприцем снотворное в конфеты, и вскоре Догмаров буквально на середине очередного тоста в честь невероятно обольстительной попутчицы уснул. На станции Раздельная Сонька совершенно спокойно сошла с поезда, сказав проводнику, что ее сосед по купе просил не беспокоить его до следующей станции. При этом из кармана неудавшегося любовника она прихватила более 43 тысяч рублей.

Таким же образом был обворован генерал Фролов на Нижегородской железной дороге.

Обращает на себя внимание тот факт, что «клиентами» Соньки были в основном выходцы из высших слоев общества. Именно поэтому ее похождения попадали на первые полосы газет, что приносило ей огромную популярность среди простых людей. Многие представители низших слоев общества были готовы пожертвовать собой, лишь бы очередная авантюра Соньки удалась. Известны случаи, когда она использовала спившихся обитателей ночлежек в качестве актеров, которые изображали генералов, богатых купцов и даже полицейских, отвлекая внимание хозяев дорогих магазинов, пока она совершала преступления. Даже то обстоятельство, что часто потом она просто бросала своих помощников на произвол судьбы и те оказывались в руках полиции, не смущало все новых и новых добровольцев, согласных ей помогать. По такой схеме были обворованы ювелирный магазин Хлебникова в Москве и ювелирный магазин в Тифлисе (современный Тбилиси).

Так, в августе 1885 года управляющий ювелирного магазина Хлебникова в Москве обратил внимание на шикарно одетую даму, которую сопровождали убеленный сединами отставной генерал и бонна (от франц, bonne — нянька, воспитательница малолетних детей, представляла собой нечто среднее между гувернанткой и воспитательницей) вместе с младенцем на руках (как решил управляющий, это был ребенок дамы). Она долго не могла выбрать подходящие ей драгоценности. Управляющий предложил даме свою помощь и узнал, что перед ним курляндская баронесса Софья Буксгевден (именно так представилась Сонька Золотая Ручка). Выяснилось, что баронесса не может подобрать себе драгоценности, поскольку то, что лежит на витрине, кажется ей слишком простым и недорогим. Управляющий порекомендовал богатой посетительнице только что закупленную коллекцию украшений на сумму в 22 300 рублей, которая вызвала у покупательницы неподдельный интерес. Когда драгоценности были упакованы, баронесса неожиданно заявила, что прежде чем покупать, она хотела бы показать их своему мужу, который ожидал все семейство в экипаже на улице, так как с утра «был не в духе», поэтому и не вошел вместе со всеми в магазин. Расхохотавшись собственной шутке, баронесса вместе с драгоценностями удалилась на улицу, оставив в магазине в качестве поручителей «своего» отца и ребенка с бонной.

Когда через два часа уставшие ждать возвращения баронессы служащие магазина обратились в полицию, выяснилось, что и отец-генерал, и бонна, и ребенок — все они выходцы из Хитрова рынка и были наняты Сонькой по объявлению в газете. При этом ребенок был взят напрокат у известной воровки Машки Прокатницы (которая специализировалась на сдаче внаем детей, которых она, в свою очередь, одалживала у спившихся обитателей рынка, а то и просто воровала), мещанка М. исполняла роль бонны, а отставного генерала изображал отставной штаб-ротмистр.

На месте Хитрова рынка в свое время находились всего несколько домов, которые сгорели во время знаменитого пожара 1812 года. Территория долгое время не восстанавливалась. В 1824 году генерал-майор Николай Захарович Хитрово выкупил владения у погорельцев с аукционного торга и обустроил на их месте новую площадь. Н.З. Хитрово (1779–1827) известен как удачный военачальник во времена наполеоновских войн (в Отечественной войне 1812 года не участвовал из-за ранения), а также как один из пострадавших по так называемому делу М.М. Сперанского, в результате которого был сослан в Вятку. На территории площади, которая располагалась от Яузского бульвара до Петропавловского переулка, Хитрово построил торговые ряды. Со временем площадь стала носить его имя. К тому, что в конце XIX века Хитровская площадь превратилась в рынок, который, в свою очередь, стал местом сбора воров, Н.З. Хитрово, естественно, никакого отношения не имеет. Через много лет после его смерти на месте торговых рядов открылись недорогие трактиры, харчевни и питейные заведения. Окружающие площадь дома были перестроены в ночлежные. До нашего времени Хитров рынок не дошел, его территорию можно мысленно представить на границе современных Басманного и Таганского районов Москвы.

Между тем воровские похождения Соньки продолжались. В Тифлисе в ювелирный магазин вошли две великолепно одетые молодые женщины и, как и подобало не обремененным излишними заботами светским дамам, завели неторопливый разговор о предстоящем благотворительном бале и о том, что неплохо было бы появиться на нем в новых бриллиантах. Хозяин не преминул показать дорогим посетительницам самые лучшие бриллианты из своей коллекции. Через некоторое время Сонька (поскольку одной из светских дам была именно она) вместе с выбранными драгоценностями под благовидным предлогом покинула магазин, оставив в качестве гарантии своего возвращения подругу. Хозяин, более получаса прождав возвращения уехавшей с бриллиантами дамы, стал догадываться, что его обворовали, и, приказав служащим задержать оставшуюся в магазине вторую «светскую» особу, бросился вызывать полицию, но не успел этого сделать, поскольку в то же мгновение полицейские сами ворвались к нему в магазин. И хотя они были одеты в штатские костюмы, их поведение и внешность убедительно доказывали, что они — агенты полиции. Полицейские подтвердили подозрение хозяина магазина и заявили, что им удалось наконец-то задержать известную воровку с поличным и она в настоящий момент находится в участке и уже дает признательные показания. После этого они обыскали сообщницу и объявили ей, что она также задержана. Хозяину магазина агенты полиции предложили, чтобы он тоже собирался и отправлялся в участок самостоятельно, где он сможет вернуть принадлежащие ему драгоценности. Затем полицейские, крепко взяв за руки задержанную в магазине особу, удалились.

Можно только догадываться о чувствах хозяина ювелирного магазина и представлять себе в красках его поведение, когда он, придя в участок, стал требовать от ничего не понимающих полицейских возвратить ему драгоценности. Разумеется, не только сообщница Соньки, но и агенты полиции — все это были подставные лица. Пока ювелир страшно ругался в участке, Сонька со своими помощниками все дальше удалялась из города, планируя новые авантюры.

Похожее преступление было ею совершено в Венгрии.

Примерно в это же время М.О. Динкевич, отставной директор Саратовской мужской гимназии, приехал в Москву для приобретения здесь недвижимости, поскольку жизнь в провинции наскучила ему и его семейству. Он продал в Саратове дом и с учетом накопленных денег имел в своем распоряжении весьма приличную по тем временам сумму в размере 125 тыс. рублей. Обдумывая план своих действий, он заглянул в кондитерскую и в дверях столкнулся с милой барышней, которая от неожиданности выронила зонтик. Динкевич поспешил его поднять и, передавая его даме, встретился с очаровательными глазами, которые одновременно выражали и смущение, и любопытство. Сразу было ясно, что перед ним не просто красавица, но и еще необыкновенно богатая особа. Одна только шляпка на ее голове стоила месячного заработка Динкевича!

— Сударыня, прошу меня извинить за неудобства! Могу ли я узнать ваше имя, чтобы каким-то образом загладить свою вину?

— Графиня Тимрот, Софья Ивановна!

— О! Какое имя! Вы ведь из московских Тимротов, не так ли?

— Так.

— Ах, Софья Ивановна! Кабы вы знали, как в Москву-то тянет!

(Речь идет о роде Тимротов, которые ведут свою родословную от А.И. Тимроте, генерала, героя наполеоновских войн, который за храбрость, проявленную в Бородинском сражении, получил от Александра I золотую шпагу.)

Само собой получилось, что Динкевич пригласил очаровательную знакомую выпить чашку чая и поведал ей свою историю. Графиня Тимрот сочувственно кивала, а в конце, немного подумав, сказала:

— А знаете что, любезный Михаил Осипович! Мы ведь с мужем ищем надежного покупателя. Граф получил назначение в Париж, послом Его Величества.

— Но графиня! Да я и мезонина вашего не осилю! У вас ведь имеется мезонин?

— Имеется, — невольно усмехнувшись отвечала графиня. — У нас много чего имеется. Но муж мой — гофмейстер двора! Нам ли торговаться? Вы, я вижу, человек благородный, образованный, опытный. Другого хозяина я бы и не желала для бебутовского гнезда.

— Так батюшка ваш — генерал Бебутов? Кавказский герой?! — опешил Динкевич.

— Дед, — скромно поправила Совья Ивановна и поднялась из-за стола. — Когда изволите взглянуть на дом?

(В.О. Бебутов происходил из старинного армянского рода, участник наполеоновских войн, с 1816 года адъютант генерала А.П. Ермолова, командовал войсками в сражениях против Шамиля, после пленения которого стал начальником гражданского управления Закавказского края.)

Спустя несколько дней графиня заехала за всем семейством Динкевичей, поразив их роскошью своего выезда. Когда карета остановилась на Арбате, напротив дворца с мезонином, Динкевичи и вовсе потеряли дар речи. В полной тишине они проследовали по шикарной лестнице, по сумрачным залам, осматривая бронзовые светильники, мебель из красного дерева и венецианские окна. И все это всего за 125 тыс. рублей!

Как в тумане Динкевич проследовал с графиней в нотариальную контору. Навстречу им из-за стола выскочил толстяк с распростертыми объятиями.

— Графиня! Какая честь! Такая звезда в моем жалком заведении!

Через пять минут купчая была оформлена и счастливый Динкевич вручил графине Тимрот, урожденной Бебутовой, все свои сбережения общей ценой в 125 тыс. рублей.

В дом он въехать, разумеется, не успел, поскольку через несколько дней вернулись его настоящие хозяева, братья Артемьевы, модные архитекторы, сдавшие жилье внаем на время своего путешествия по Италии.

Аферу задумала и провернула, конечно, Сонька Золотая Ручка, используя подставных слуг и нотариуса.

Михаил Осипович Динкевич вечером того же дня повесился в номере гостиницы.

Многие самые обычные люди являлись добровольными осведомителями Соньки. Неудивительно поэтому, что она не только знала обо всех шагах полиции, направленных против нее, но и имела возможность тщательно подготовиться к новым преступлениям. Вероятно, среди прислуги богатых людей России того времени было немало людей, симпатизирующих Соньке. Кроме того, в невероятном количестве распространялись слухи о щедрости Соньки, которая якобы не только содержала ночлежки для нищих, но и сама раздавала беднякам деньги. Так, вроде бы в Одессе на Привозе были специальные дни, когда там собиралась толпа бедняков и ждала Соньку. Сонька будто бы неизменно появлялась в дорогом экипаже и, разбросав в толпу горсти денег, немедленно удалялась.

Газетные публикации создали вокруг Соньки ореол некоей романтической преступницы, что вряд ли соответствовало действительности. Например, сообщалось, что, узнав опять-таки из газет, что обворованная ею домохозяйка лишилась последних денег, Сонька не только вернула ей награбленное, но и еще увеличила сумму вдвое, сопроводив послание извинительной запиской: «Милостивая государыня! Я прочла в газете о постигшей вас беде. Я сожалею, что моя страсть к деньгам послужила причиной вашего несчастья. Возвращаю вам ваши деньги и советую впредь поглубже их прятать. Еще раз прошу у вас прощения. Шлю поклон вашим бедным малюткам».

В другом случае она решилась на ограбление одного служащего, проживавшего в дорогом номере гостиницы. Но когда она вошла в номер, то увидела предсмертные записки, адресованные полицмейстеру, городскому прокурору, хозяину гостиницы и матери, рядом с которыми лежал заряженный револьвер. В записках рассказывалось о растрате казенных денег на общую сумму в 300 рублей, которые молодым служащим были потрачены на лечение тяжелобольной сестры. Он просил спокойно принять весть о его самоубийств как о единственной возможности избежать бесчестья. Сонька положила рядом с записками 500-рублевую купюру и удалилась.

Кроме того, якобы как-то посетив театр, Золотая Ручка узнала в одном из актеров мужчину, которого несколько лет назад она обворовала. Пораженная его виртуозной игрой, она послала ему на сцену огромный букет цветов и золотые часы, позаимствованные тут же, на спектакле, у зазевавшегося зрителя.

Разумеется, что-то в этих историях правда, а что-то — откровенный вымысел, возможно, инициированный если не самой Сонькой, то ее помощниками и поклонниками.

На самом деле Сонька хоть и была выдающейся, но все-таки в первую очередь преступницей. Среди низших слоев населения она не воровала не потому, что испытывала к этим людям сострадание, а потому, что взять у них ей было нечего.

Золотая Ручка любила вращаться в светском обществе, была не лишена шика, очарования и умела себя подать. За свою преступную карьеру она объездила не только всю Россию, но и Европу, пребывая чаще всего в Мариенбаде по подложным документам какой-нибудь вымышленной баронессы, где, впрочем, в основном она все-таки отдыхала, а не воровала, и тратила награбленные ею средства, живя в свое удовольствие. Не стесняясь, Сонька представлялась среди высших слоев общества то графиней, то виконтессой, то баронессой. Примечательно, что ее принадлежность к аристократии сомнений ни у кого не вызывала.

Безусловно, в Соньке пропала великая актриса. Ее дар перевоплощения сбивал с толку агентов полиции. Не случайно во многих полицейских протоколах она описывается совершенно по-разному. Например, в одном случае она описана следующим образом: «Рост 153 см, худощавая, лицо рябоватое, волосы русые, карие подвижные глаза, нос умеренный с широкими ноздрями, губы тонкие, рот овальный, бородавка на правой щеке». В других документах она предстает то брюнеткой, то огненно-рыжей красавицей. По свидетельству очевидцев, в действительности Сонька не была красавицей, но она была чрезвычайно обольстительной женщиной, которой не нужна была броская красота. Зато у нее были своя магия и свои приемы обольщения, которые действовали безотказно.

Она сумела сделать так, что в ее красоту поверили почти все. Так, в газете «Московские ведомости» за 1899 год говорилось: «Сия особа, в прошлом кухарка, славилась необыкновенной красотой».

Вернее всего, что Сонька хоть и не была красавицей, а, как сказали бы сейчас, она была чрезвычайно сексуальной женщиной.

Впрочем, она использовала и подставных лиц, которые представлялись ее именем. Это тоже сбивало многих с толку. Известны имена нескольких ее дублерш. Так, под именем Золотой Ручки действовала некая Ольга Дьяченко. Вполне вероятно, что другие аферистки действовали под ее именем и без ведома Соньки.

Были у нее просто последовательницы. Например, в начале 1880-х годов в Петербурге действовала карманная воровка Анна Зильберштейн. Это была ловкая, интеллигентная и по-настоящему красивая преступница. Она была известна под кличкой «Анютка-Ведьма». Ее имя гремело несколько лет, но в конце концов ее схватили и сослали в Сибирь. Однако вскоре она вернулась и вскружила голову одному богатому и знатному чиновнику, за которого в результате вышла замуж. Через несколько лет ее супруг скончался, оставив Ведьме солидное состояние. Обстоятельства его в достаточной степени скоропостижной кончины остались туманными. После этого она вновь вернулась к воровскому ремеслу, выбирая себе жертвы главным образом в театрах. Это не совсем понятно, поскольку она ни в чем не нуждалась, и может быть объяснено только ее болезненным состоянием — возможно, ей недоставало острых ощущений или же она была клептоманкой (от греч. κλέπτειν — воровать, и греч. μανία — мания, болезненное влечение к воровству). Арестовали Ведьму в 1902 году на Литейном проспекте, где она, одевшись в траурный наряд, пыталась затесаться в похоронную процессию действительного статского советника Грейга, чтобы пошарить в скорбной толпе по карманам.

Другой «Золотой Ручкой» была известная авантюристка Ольга Зельдовна Штейн, урожденная Сегалович. Она родилась в 1869 году в Стрельне и в 25 лет, приняв лютеранство, вышла замуж за профессора Петербургской консерватории немца Цабеля. Попав в Петербург, Ольга быстро превратилась из скромной интеллигентной провинциалочки в шикарную столичную мотовку. Этому способствовала красота Ольги. В отличие от Соньки Золотой Ручки она, как и Анютка-Ведьма, действительно была необыкновенно хороша собой. Состояние мужа было пущено по ветру, что, естественно, привело к разводу. В 1902 году она вновь вышла замуж за крупного чиновника фон Штейна (именно его фамилию она потом носила до конца своих дней). Для того чтобы брак состоялся, она даже перешла в православие. Затем Ольга вновь пустилась «во все тяжкие»: она занимала значительные суммы денег, посредничала в сомнительных сделках, торговала поддельными полотнами Рафаэля, Рубенса и фальшивыми драгоценностями. Она научилась управлять автомобилем и даже угнала один из них, бессовестно заложив его в ломбарде. 19 октября 1906 года Ольгу, наконец, предали суду, где ей предъявили обвинение в совершении 18 мошенничеств, афер, растрат и подлогов. Ее освободили под огромный залог, но ходить на заседания суда она не собиралась. Не дожидаясь приговора, Ольга бежала в Америку. Однако и на новой родине она продолжала воровать и мошенничать. Американское правосудие решило с ней не связываться, ее арестовали, но не для того, чтобы наказать, а чтобы выслать обратно в Россию. В 1908 году в России ее, наконец, осудили и приговорили к 1 году и 4 месяцам лишения свободы. Ольга отсидела, как говорится в воровском мире, «от звонка до звонка», но тюрьма ее не перевоспитала. Она в очередной раз вышла замуж, на сей раз за барона фон дер Остен-Сакена и продолжила совершать преступления. В 1915 году Ольгу Штейн приговорили к 5 годам тюрьмы. Из тюрьмы ее освободила февральская революция 1917 года. Однако ни тюрьма, ни революция не смогли направить Ольгу на правильный путь. В 1919 году за новые аферы она попадает под Революционный трибунал, который оправдал ее за недостаточностью улик. Такой исход буквально «окрылил» Ольгу, и она с новой силой взялась за прежнее, тем более что, кстати, подоспел и НЭП, открывший перед ней поистине неограниченные возможности. В 1920 году Ольга обманула некоего Ашарда, пообещав ему достать за драгоценности муку, масло и сахар. Когда Ашард понял, что его наглым образом провели, он немедленно обратился в 29-е отделение милиции на Петроградской стороне. Ольгу арестовали. Суд был скорым, приговор — суровым. Ее приговорили к тяжелым общественно-принудительным работам. Впрочем, вскоре по случаю третьей годовщины Октябрьской революции срок наказания ей сократили до 5 лет, а в 1921 году — до 3 лет. Но Ольга не отсидела и этого. Она сумела соблазнить начальника Костромской исправительной колонии Павла Кротова (а ей ведь было уже за пятьдесят!), который ради нее даже бросил службу и последовал за ней в Москву. Вместе они стали угонять автомобили и собирать ложные пожертвования в пользу голодающих. Это была парочка, так сказать, в стиле Бонни и Клайда, с той только разницей, что американские бандиты действовали в начале 1930-х годов, а Штейн и Кротов — в начале 1920-х. Так что, можно сказать, американские грабители были подражателями российских уголовников.

За ними начал охотиться уголовный розыск. В 1923 году оба соучастника попали в ловушку, но Кротов стал отчаянно отстреливаться и тем самым дал возможность Ольге скрыться. Сам он в результате перестрелки погиб. Спустя год Ольгу Штейн все-таки снова поймали и предали суду. Поразительно, но ее приговорили только к 1 году лишения свободы условно. Наверное, ее просто пожалели. Впрочем, в значительной степени ей удалось «свалить» вину за совершенные преступления на покойного Кротова. Ольга безапелляционно заявила, что в преступную деятельность ее втянул он. Она также утверждала, что идея совершения преступлений принадлежала все тому же Кротову. Более того, по ее словам, Кротов изнасиловал ее и чуть ли не силком увез в Москву. Масштабы ее лжи поразительны. Разумеется, никто не мог ее слова ни подтвердить, ни, что для Ольги было гораздо важнее, опровергнуть.

Что было с Ольгой Штейн потом, достоверно неизвестно. По одним данным, она торговала кислой капустой на Сенном рынке, по другим — была все-таки сослана на Дальний Восток, где и умерла.

Среди других известных последовательниц Соньки Золотой Ручки можно назвать Франциску Целистиновну Кацперскую, Розу Эппель и Рухлю Шейнфельд.

В середине 1870-х годов, в момент пика своей преступной карьеры, Сонька Золотая Ручка считалась «аристократкой» преступного мира. Она гордилась своей уголовной кличкой, называя ее среди близких ей людей своим «придворным титулом». У нее в любовниках числились самые знаменитые российские мошенники. Предпочитая действовать в одиночку, Сонька все же создала собственную «придворную» преступную шайку, пригласив к себе в помощники известного вора Левита Сандановича, и даже стала членом «престижного» уголовного клуба в Москве — «Червонные валеты».

Об этой преступной организации стоит сказать особо. Ее особенностью было то, что ее членами были представители, так сказать, «золотой молодежи» того времени, т. е. дети государственных чиновников, занимающих ответственные посты, или дети богатых и очень богатых родителей. Клуб организационно делился на несколько преступных групп. Первую группу возглавляли Павел Шпейер, сын генерала артиллерии, Давыдовский, сын тайного советника, Массари, сын богатой нижегородской помещицы, а также Брюхатов, Протопопов, Каустов — все выходцы из высших кругов света. Во вторую группу входили Иннокентий Симонов, владелец элитных игорных заведений, Щукин, молодой преуспевающий бухгалтер Учетного банка (Московский Учетный банк был учрежден в 1870 году группой обрусевших предпринимателей из Германии и русскими промышленниками: германская компания «Ценкер и К⁰», русский книгоиздатель Солдатенков, знаменитый кондитер А.И. Абрикосов и мануфактура Щукина), Неофитов, сын богатого московского купца, и Алексей Огонь-Догановский. Третью группу возглавляла Сонька Золотая Ручка. В ее группу входили одесские мошенники и грабители, в том числе три ее бывших супруга, о которых речь будет впереди, известный вор Иван Березин, бандит шведского происхождения Мартин Якобсон, наемная убийца, мещанка из Иркутска Башкирова (как удалось доказать, она за денежное вознаграждение убила юриста Славышенского, который перестал быть полезным организации) и другие. Было еще несколько преступных групп.

Председателем клуба был избран Павел Шпейер, который являлся мозговым центром преступной организации и одновременно совладельцем одного из московских увеселительных заведений. Иннокентий Симонов был инициатором ее создания. Симонову было 23 года, когда его родители, преуспевающие купцы, внезапно умерли. Он не стал продолжателем семейного дела, а превратил оставшийся в наследство дом в бордель. Свое название клуб получил в результате того, что один из лидеров клуба — Огонь-Догановский — ловко жульничал с червовыми валетами, которых в его колоде карт было сразу несколько штук. Кстати, Огонь-Догановский был сыном знаменитого Огонь-Догановского, карточного шулера, который обыграл юного Александра Сергеевича Пушкина на 25 тысяч рублей. Этот карточный долг числился за поэтом до конца его дней и значительно затруднял его финансовые дела. Говорят, его, как, впрочем, и все прочие долги после смерти Пушкина, лично погасил император Николай I.

Среди афер клуба «Червонные валеты» можно назвать историю с продажей дома московского генерал-губернатора (здание, где сейчас располагается мэрия Москвы). В семидесятых годах XIX века московским градоначальником был князь В.А. Долгоруков (Владимир Андреевич Долгоруков (1810–1891) — военный и государственный деятель, генерал-адъютант, кавалер Ордена святого апостола Андрея Первозванного, руководил Москвой с 1865 по 1891 год, пользовался популярностью среди москвичей; из-за конфликта с окружением Александра III был отправлен в отставку, что произвело на Долгорукова сильное эмоциональное потрясение, и вскоре он умер).

На одном из балов ему был представлен как меценат и подающий большие надежды коммерсант Павел Шпейер. После этого Шпейер стал захаживать в дом генерал-губернатора, где пил чай с хозяином дома и говорил с ним об искусстве и о политике. Как-то раз он привел с собой английского лорда и попросил разрешения у В.А. Долгорукова показать ему дом. Разрешение было получено, и в течение длительного времени Шпейер и англичанин расхаживали по комнатам, о чем-то оживленно переговариваясь на английском языке. Сопровождавшая их прислуга ничего, естественно, не понимала. Несколько дней спустя у подъезда дома генерал-губернатора остановились несколько гужевых повозок, и грузчики усердно начали перетаскивать внутрь дома многочисленные сундуки и ящики. Ничего не понимавшей прислуге грузчики заявили, что дом куплен новым хозяином, английским лордом. Самого князя в этот момент в доме не было, и бдительные служащие немедленно заявили о происходящем в участок. Когда прибыли полицейские, английский лорд предъявил им купчую на дом, согласно которой дом ему был продан русским дворянином М.К. Шпейером за 100 тыс. рублей. Сделка была нотариально удостоверена в соответствующей конторе, расположенной на 2-й Ямской улице. Международный скандал пришлось разбирать секретной канцелярии. Выяснилось, что нотариальная контора была открыта самим Шпейером и сразу же закрылась после регистрации сделки с домом генерал-губернатора. Служащие конторы, как и сам Шпейер, исчезли без следа.

Однако после этого случая за членами преступного клуба началась настоящая охота. Проблема заключалась в том, что многочисленные его представители имели связи в высших слоях общества, а некоторые из них были непосредственными выходцами из него. Поэтому у полиции хотя и не было особых проблем с доказательствами (например, был известен условный знак членов клуба — характерное прикосновение указательным пальцем к переносице), но были серьезные трудности с преодолением того давления, которое оказывалось на них, когда кто-либо из преступников попадал к ним в руки.

Тем не менее 8 февраля 1877 года в Московском окружном суде начался процесс над привлеченными к ответственности членами клуба «Червонные валеты». Со стороны обвинителя выступал знаменитый Николай Валерьянович Муравьев (1850–1908 — министр юстиции и генерал-прокурор Российской империи, один из самых красноречивых обвинителей). Одним из адвокатов был не менее знаменитый Федор Никифорович Плевако (1842–1909), который не без основания гордо заявлял о себе, что в Москве есть две достопримечательности: Царь-пушка и он. На скамью подсудимых попали практически все преступники, кроме председателя клуба Павла Шпейера и руководителя одесской группы Соньки Золотой Ручки. Интересно, что и Шпейер, и Сонька присутствовали в зале суда. Разница была только в том, что установить причастность Золотой Ручки к преступной организации не удалось, а Шпейер числился в розыске, но полиция никак не ожидала, что у него хватит наглости самому явиться в суд, поэтому его здесь никто не искал.

Всего подсудимым вменялись в вину 56 преступлений, в основном связанных с мошенническими операциями с векселями. Сумма причиненного ущерба оценивалась в 280 тыс. рублей! В качестве свидетелей выступали более 300 человек. В ходе судебных заседаний члены клуба получали многочисленные знаки внимания, в том числе и в виде записок, от московских красавиц высшего света, которые признавались им в любви. Ореол романтизма между тем им не очень подходил, поскольку каждый из них пытался свалить вину на другого, а сын богатого купца из Нахичевани Султан-Шах Эрганьянц сошел с ума прямо в зале суда и был отправлен в смирительный дом.

Процесс продолжался почти месяц, до 5 марта. Давыдовского, Массари, Неофитова, Огонь-Догановского, Протопопова, Каустова, Башкирову и еще ряд наиболее известных членов клуба приговорили к длительным срокам каторги и отправили кого на Сахалин, а кого в Сибирь. Симонов был отдан в работный дом. Небольшой части преступников, которым все-таки удалось представить дело так, что они были втянуты в совершение преступления лидерами преступной организации, и доказать свое раскаяние, посчастливилось отделаться огромными денежными штрафами и общественным порицанием. Деньги за своих нерадивых отпрысков поспешили внести их состоятельные родители.

Кстати, А. Мазурин, которого защищал Плевако, судом присяжных был полностью оправдан.

После оглашения приговора Н.В. Муравьев направился к выходу и здесь столкнулся с Павлом Шпейером. На некоторое время Н.В. Муравьев растерялся, а когда спохватился и закричал:

— Ловите его! Это Шпейер! — того и след простыл.

В результате Шпейера так и не удалось привлечь к ответственности. Он сбежал в Париж и там исчез.

Что касается Золотой Ручки, то она сумела представителей своей группы, которые входили в клуб «Червонные валеты», вывести из-под удара полиции — кого выкупить, для кого нанять лучших адвокатов, а большую часть переправить в Румынию. Осужденной Башкировой она сразу после оглашения приговора сумела передать записку, и та спустя несколько дней бежала из-под стражи.

Между прочим, преступный клуб «Червонные валеты» был знаменит не только совершенными его представителями преступлениями, но и весьма своеобразными способами веселиться. Так, однажды, будучи в состоянии сильного опьянения, они наняли катафалк, уложили одного из своих представителей в гроб и под всеобщий хохот раскатывали так по Москве, заставляя музыкантов исполнять вместо похоронного марша веселые песни. Не правда ли это напоминает выходки современной «золотой молодежи»?

Связь с преступным сообществом была необходима Золотой Ручке прежде всего для сбыта краденого и для оказания помощи ворам, пойманным полицией. Известно, о чем я говорил выше на примере Башкировой, что Сонька помогла бежать многим членам преступного мира, подкупая тюремщиков. Кроме того, она никогда не скупилась, тратя большие деньги на известных адвокатов, если кто-либо из воровского мира попадал в беду.

Девизом ее преступной деятельности можно считать наглость, напор и решительность, опровержение каких-либо авторитетов. В самых сложных ситуациях она никогда не теряла присутствия духа. Придумывая хитроумные комбинации и совершая преступления на сумму в несколько сот тысяч рублей, она не гнушалась и обыкновенным воровством. Точнее говоря, необыкновенным, поскольку именно ей принадлежит впоследствии ставший весьма распространенным способ совершения краж в гостиницах. Сонька в форменной одежде служанки заходила в приглянувшийся ей гостиничный номер и начинала там быстро собирать все ценные вещи. Причем ее совершенно не волновало, присутствует ли в номере хозяин или нет. Быстро сделав свое дело, она спокойно удалялась. Если же привлеченный шумом постоялец неожиданно появлялся и спрашивал, в чем дело, она мило улыбалась и говорила: «Guten Morgen!» — давая понять, что просто ошиблась номером. При этом она изящно смущалась и давала возможность хозяину номера по достоинству оценить ее прелестную фигуру и обворожительные ножки, одетые в белые соблазнительные чулки. В следующее мгновение хозяин, очарованный невинной простотой служанки, сам, смущаясь, намекал ей на возможность немножко подзаработать, вступив с ним в интимные отношения, если она никуда не торопится, и тут же получал согласие. Переспав с хозяином, Сонька умудрялась даже в этом случае обчистить его до нитки. Украденные драгоценности обычно сбывались ювелиру Михайловскому, проживавшему в Петербурге, который переделывал их и продавал.

Примерно так в Херсоне был ограблен купец 1 гильдии Михаил Проскурин.

Впоследствии придуманный Сонькой способ был усовершенствован ее продолжательницами и даже получил название — «хипеса». «Хипесники» обычно работали парами: женщина заманивала клиента в постель и там его ублажала, а ее напарник (его называли «кот») шарил в это время по карманам оставленного на стуле костюма жертвы. «Кошки» («хипесницы») умудрялись наживать себе большое состояние. Так, знаменитая питерская «хипесница» Марфуша сумела к концу XIX века скопить капитал в 90 тыс. рублей. Сонька-Синичка остановилась на сумме в 25 тысяч, после чего открыла модную мастерскую.

Практиковала Сонька и другие способы воровства. Она специально отращивала длинные ногти, лелеяла и украшала их. Однако все это делалось не для красоты, а только для того, чтобы прятать под ними драгоценности. Для краж в магазинах она сшила специальное платье-мешок, в котором легко скрывался целый рулон ткани.

Самое интересное, что для совершения краж Сонька использовала не только помощь сообщников, но даже животных. Так, у нее была специально выдрессированная обезьянка, которая, пока Сонька оживленно торговалась с продавцом какого-либо ювелирного магазина, проглатывала драгоценные камни. Если этот аттракцион оставался никем не замеченным, Сонька уже дома в спокойной обстановке делала обезьянке клизму и доставала камни. Если же кто-либо из служащих или случайных посетителей магазина мог спохватиться, Сонька все превращала в шутку, демонстративно журя свою обезьянку за невоспитанность и баловство. В этом случае клизма делалась прямо в магазине или в ближайшей больнице и драгоценные камни с извинениями возвращались хозяевам.

Очевидно, что Сонька не могла не воровать. Ее благородные порывы при ближайшем рассмотрении — только миф. Она воровала в ювелирных лавках, но, как говорилось, не гнушалась кражами в магазинах, поездах и даже в ресторанах. Может быть, у нее и были болезненные признаки клептомании, но в первую очередь следует признать, что Сонька, как наиболее типичный и яркий представитель преступного мира, была социально запущенным элементом. Типаж Робин Гуда в юбке, усиленно навеваемый как старыми газетными публикациями, так и некоторыми современными средствами массовой информации, ей явно не подходит. Кстати, однажды ее жертвой стал отнюдь не богач, а самый обыкновенный и совсем не богатый юнкер Горожанский, который ехал в вагоне 3-го класса по Николаевской железной дороге. Это было 14 апреля 1866 года, когда Сонька, будучи в возрасте двадцати лет, не особо себя утруждая, попросту стащила у юнкера чемодан со всеми его пожитками и попыталась сойти с поезда в Клину, но была задержана полицейским. Сначала она отрицала факт кражи и утверждала, что просто перепутала чемодан Горожанского со своим. Однако полицейский, сравнив оба чемодана, убедился, что Сонькин чемодан никак не похож на чемодан Горожанского. Кроме того, чемодан Горожанского был вдвое тяжелее, и Сонька, волоча его за собой, согнулась чуть ли не пополам. Ее отпустили только потому, что она разрыдалась и поклялась, что больше такого с ней не повторится. Ей поверили. Как теперь совершенно очевидно — напрасно. Уже в те достаточно молодые годы она умела сыграть почти любую роль.

Несмотря на распространенное представление о неуязвимости Соньки Золотой Ручки, в полицию она попадала неоднократно. Ее арестовывали в Одессе, Астрахани, Киеве, Вене, Санкт-Петербурге, Москве и других городах. Однако арестовывали и задерживали ее за мелкие кражи и после уплаты штрафов или внесения залога вскоре освобождали. В ее освобождении немалую роль играло и воровское сообщество, в том числе и клуб «Червонные валеты», о котором уже говорилось. Кстати, даже одного из своих адвокатов Сонька не удержалась и обворовала. Несмотря на это, адвокат все равно продолжал защищать Соньку и добился вынесения абсолютно мягкого приговора, практически означавшего ее освобождение.

В 1880 году Соньку в очередной раз арестовали в Одессе за мошенничество. Утверждают, что виновником ее ареста был ее любовник Кочубчик, но об этом более подробнее будет сказано ниже. Ее этапировали в Москву, и Московский окружной суд (судебный процесс шел с 10 по 19 декабря 1880 года) назначил ей наказание в виде ссылки. Он была сослана на поселение в деревню Лужки Иркутской губернии. Но уже через год, летом 1881 года Сонька сбежала и вернулась в Европейскую Россию.

Впрочем, на этот раз она находилась на свободе не слишком долго. В 1885 году она совершила несколько краж из небольших ювелирных магазинов в Смоленске и была схвачена с поличным. Полиция знала через своих агентов, что в городе орудует Золотая Ручка, и сработала оперативно. В очередном магазине ее ждала засада. 10 декабря 1885 года на имя товарища прокурора судебной палаты Н.В. Муравьева в Петербург из полиции Смоленска летит телеграмма, что задержана воровка Софья Блювштейн, при которой был обнаружен яд и чужой паспорт. О ее аресте и о предстоящем суде над ней сообщили все российские газеты. Содержалась Сонька в Смоленской тюрьме. За ней был установлен жесточайший надзор. Воровское сообщество, несмотря на предпринятые попытки, не смогло ей помочь. Казалось, судьба Соньки была решена. Приглашенный полицией художник даже нарисовал ее портрет. Все ждали суда и сурового приговора.

Суд состоялся 5 июня 1886 года, и его приговор был действительно суров. За побег и совершенные новые кражи Соньку приговорили к 3 годам каторжных работ.

Однако в течение нескольких дней, проведенных после этого в тюрьме, Сонька совершенно очаровала своих тюремщиков. Она читала им стихи на немецком, французском, английском языках, рассказывала о своей жизни в Одессе, Вене и Париже и о том, как она обворовывала богачей. В представлении надзирателей она, скорее всего, действительно выглядела неким борцом за справедливость. Кроме того, она была одновременно и невероятно обольстительной, и вызывала жгучее сексуальное желание, перемешанное с состраданием к ней. Наверное, многим из них было вступить в половую связь с Сонькой все равно, что переспать со знаменитой актрисой.

Завершилось все это тем, что один из тюремщиков сам предложил ей помощь в организации побега, который вскоре помог осуществить. 30 июня 1886 года побег состоялся. Мало того, вместе с Сонькой в бега пустился и сам тюремщик. Между прочим, вскоре Сонька бросила своего верного спасителя, который был арестован в Одессе и осужден.

На этот раз Золотая Ручка была на свободе всего несколько месяцев. В ноябре 1885 года Сонька была задержана в Нижнем Новгороде. Она была уличена сразу в нескольких кражах из ювелирных магазинов Москвы и Одессы. Кроме того, ей припомнили кражи в Смоленске, побег из Смоленской тюрьмы и побег из мест поселения. Ее вина была полностью доказана. Ее вновь поместили в тюрьму. На этот раз ее охраняли самые подготовленные надзиратели, хорошо проинструктированные, которым, кроме того, были известны смоленская история побега Соньки и судьба пожертвовавшего ради нее служебной карьерой и свободой тюремщика. Затем Соньку перевели в Петербургский дом предварительного заключения, а затем — в Москву. Скорее всего, это делалось для того, чтобы собрать доказательства ее преступной деятельности. Ведь география ее поездок была обширной.

Дело Соньки вызвало большой ажиотаж. Судили ее в Московском окружном суде, где так недавно она присутствовала в качестве зрителя, когда судили «червонных валетов». Зал судебных заседаний не смог вместить всех желающих. На Золотую Ручку хотели посмотреть как сочувствующие ей обычные люди, так и московская аристократия. Большинство воспринимало судебный процесс как театр и происходящее ничего, кроме любопытства, у них не вызывало. Кстати, в то время на знаменитые судебные процессы, словно на театральные представления, действительно продавались билеты. Например, А.Ф. Кони (1844–1927), будучи судьей на знаменитом процессе по обвинению Веры Засулич в попытке убийства генерала Ф.Ф. Трепова в 1878 году распределял билеты для прохода в зал судебных заседаний из-за большого ажиотажа вокруг этого скандального дела.

О ходе процесса регулярно сообщали газеты. Сонька держалась достойно и, может быть, даже слишком самоуверенно. Стол вещественных доказательств был завален грудой бриллиантов. Председательствующий обратился к одной из потерпевших:

— Укажите, какие здесь вещи ваши?

Потерпевшая с изменившимся лицом подошла к столу, ее глаза горели, а руки дрожали. Она стала судорожно перебирать драгоценности. Сонька со скамьи подсудимых громко, на весь зал произнесла:

— Сударыня! Будьте спокойны и не волнуйтесь так. Все эти бриллианты поддельные!

Дама рухнула без сознания. Куда делись настоящие бриллианты — неизвестно.

Приговор Соньке был предопределен, все ожидали самого сурового наказания и все равно были поражены — Золотую Ручку приговорили к каторге, с отбыванием наказания на Сахалине, с лишением ее всех гражданских прав. Практически это было равносильно смертному приговору. Причем один смертный приговор был гражданский, а другой — физический.

Из Москвы по этапу ее отправили в Одессу, поскольку пароход на Сахалин в тот период времени мог идти только окружным путем. Золотой Ручке, как и другим каторжанам, предстояло совершить почти кругосветное путешествие.

Интересно, что во время путешествия каторжане проплывали мимо удивительных мест и красот земли. Сквозь решетки они видели цветущий Цейлон, наблюдали экзотический Сингапур, вдыхали аромат живописных берегов Японии при входе в бухту Нагасаки. И все это для того, чтобы оказаться на самом краю света, на острове Сахалин, который самой природой был создан для того, чтобы люди там не могли жить.

В день отхода парохода «Ярославль», специально приспособленного для перевозки каторжан (его называли плавучей тюрьмой), со знаменитой преступницей на борту вся набережная Карантинного мола была усеяна народом. Многие слышали о жутком устройстве парохода, который состоял из двух огромных палуб с длинными узкими коридорами. По обе стороны на палубах располагались ряды клеток с толстыми решетками и целой системой особых паровых труб для подачи пара на случай бунтов, которые случались неоднократно ввиду длительности путешествия на Сахалин и отсутствия сколько-нибудь человеческих условий для этого. В каждой клетке было несколько двухярусных коек. Ни столов, ни скамеек не полагалось. Каторжане получали пищу в специальных баках и ели прямо на полу.

Пароход «Ярославль» отправлялся на Сахалин 2 раза в год и всегда был набит битком арестантами. Большинству из них уже никогда не было суждено вновь увидеть Россию. На верхних палубах парохода, кстати, путешествовали туристы.

Вся Одесса пришла попрощаться с Сонькой Золотой Ручкой. Долгое время она была своего рода символом Одессы. После вынесения приговора сочувствующих ей значительно прибавилось. На палубу парохода поднялся даже одесский градоначальник П.А. Зеленой (1833–1909 — еще мичманом совершил кругосветное путешествие на фрегате «Паллада», отец известного советского флотоводца А.П. Зеленого, возглавлявшего все морские силы Балтийского флота молодой Советской России), которого сопровождали капитан Одесского порта В.П. Перлишин и полицмейстер полковник Бунин. Зеленой подошел к Соньке и стал вести с ней успокоительную беседу, впрочем, вряд ли надеясь на какой-либо положительный эффект от нее, а скорее всего удовлетворяя свое собственное любопытство и стараясь поближе разглядеть знаменитую на всю Россию воровку. Зеленой в заключение беседы пожелал Соньке успешного пути и в шутку пожалел сахалинское начальство, поскольку все те неприятности, которые он за последнее время пережил из-за проделок Соньки, теперь с неизбежностью, по его словам, должны были пасть на их головы. Сделав вид, что она чрезвычайно растрогана таким вниманием, Сонька театрально заявила, что она хочет отблагодарить начальство за проявленное к ней внимание, и протянула градоначальнику руку, в которой были зажаты золотые часы с накладным гербовым орлом на крышке. Явно смущенный. Зеленой сказал спасибо и посмотрел на болтающуюся пустую цепочку на своем пиджаке: часы были его собственные. Во время разговора Сонька умудрилась незаметно их стянуть с Зеленого. Под неудержимый хохот матросов парохода, которые наблюдали за этой сценой, одесский градоначальник поспешил сойти на берег, очевидно, сожалея, что он вообще затеял это представление.

Путешествие Соньки на Сахалин в общей сложности продлилось пять с половиной месяцев.

Осенью 1886 года Сонька Золотая Ручка прибыла на Сахалин. Местом жительства ей был определен пост Александровский Тымовского округа (современное название — город Александровск-Сахалинский) Интересно, что всего лишь за 17 лет до этого, а именно 18 апреля 1869 года Александр II подписал Специальное положение Комитета об устройстве каторжных работ на острове.

Этот заключительный период жизни Соньки известен более-менее точно.

Каторжане доставлялись на Сахалин двумя путями: либо по морю, через Одессу, либо пешком по Сибири через Кару. Соответственно каторжане делились на: 1) кругоболотинцев, или галетников и 2) каринцев, или терпигорцев. Считалось, что галетники добирались до Сахалина в комфортных условиях (плыли да ели галеты), а вот каринцы натерпелись лиха, потому и зовутся терпигорцами. Сибирский каторжник был в почете на Сахалине. Эти люди побывали в самых знаменитых сибирских центральных тюрьмах (централах), знают все обычаи и законы каторги. Для сибирских каторжников характерно товарищество, чего никогда не было на Сахалине, где каждый держался за себя.

Сахалин представлял собой в то время скалистый, абсолютно непригодный для жизни остров. Снег здесь лежал почти до начала мая, да нередко и в мае была настоящая пурга. Каторжане про Сахалин говорили: «Кругом вода, а в середине беда!», «Кругом море, а в середине горе!». Служащие про Сахалин говорили: «Остров отчаянья», «Остров бесправия», «Мертвый остров». Сахалин — это в основном болотистая местность, покрытая яркой зеленой травой. Чудный сверкающий лужок являлся таковым только на вид. Стоило на него ступить, и можно было провалиться по пояс.

Поскольку на Сахалине обустройством быта занимались люди, к этому абсолютно не приспособленные, то в течение некоторого времени ничего путного сделать долго не удавалось. Так, у мыса Жонквер был прорыт тоннель, который спроектировал инженер, никогда этим не занимавшийся. Тоннель соединяли с двух разных сторон, и в результате ошибки проектировщиков строители тоннеля не встретились. Примерно то же самое произошло с постройкой пристани, которая развалилась, как только к ней пытался пристать первый пароход. Положительные сдвиги в строительстве произошли после того, как на каторгу попал бывший сапер Карл Христофорович Ландсберг, история которого сама по себе чрезвычайно любопытна. Ландсберг был блестящим гвардейским офицером, карьеристом в лучшем понимании этого слова и имел непомерные амбиции. Он сошелся со старым чиновником Власовым, который ему симпатизировал и ссужал деньгами под относительно небольшие проценты. Через какое-то время у Власова собралось немалое число векселей Ландсберга, и когда тот, наконец, существенно продвинулся по службе и нашел себе невесту из богатой и знатной семьи, Власов начал, как показалось Ландсбергу, шантажировать его. Буквально Власов сказал следующее:

— Вот я тебе к свадьбе сюрприз устрою. Такой сюрприз, какого не ожидаешь!

Ландсберг решил, что Власов хочет предъявить к взысканию все его векселя и выставить его перед обществом и будущей женой запутавшимся интриганом и бедняком, который хочет жениться только для того, чтобы поправить свое финансовое положение. В состоянии, близком к панике, Ландсберг пришел к Власову, обманул старуху-служанку, послав ее за квасом, а затем зарезал бритвой старого ростовщика. Старуха-служанка на свою беду слишком рано вернулась, стремясь быстрее исполнить просьбу любимчика хозяина, Ландсберг зарезал и ее. Свои векселя он легко нашел и выкрал, тем более что они были аккуратно упакованы в одну пачку.

Ландсберг был разоблачен. Когда же в квартире убитого им Власова производили обыск, среди бумаг покойного нашли два важных документа. Во-первых, это было письмо Власова к Ландсбергу, в котором тот желал своему «протеже» удачи и счастья в семейной жизни и в виде подарка на свадьбу возвращал все его векселя без всякой оплаты. (Поэтому-то они были сложены в одну пачку.) Во-вторых, это было завещание Власова, в котором все свое имущество он завещал Ландсбергу. Когда Ландсберга арестовывали, его оставили одного в комнате, в которой на столе лежал револьвер, заряженный одним патроном. Провожая офицеров, Ландсберг холодно их предупредил:

— Не извольте беспокоиться. Я не застрелюсь!

Председателем суда, который рассматривал дело Ландсберга, был, между прочим, А.Ф. Кони.

Так Ландсберг оказался на Сахалине. Пятнадцать лет он пробыл на каторге, а затем перешел на вольное поселение. Ландсберг женился на акушерке, приехавшей служить на каторгу, и открыл собственное дело. У него была развита торговля. Причем более успешно он торговал с США, нежели с Россией. Когда его спрашивали, хочет ли он вернуться на материк, он обычно отвечал, что он еще не все взял с Сахалина:

— Должен же я с этого острова что-нибудь взять. Недаром же я здесь столько лет пробыл!

Именно Ландсберг сумел выправить тоннель и, наконец, правильно построил пристань, которая простояла в результате не одно десятилетие. Самое интересное, что тоннель в результате не понадобился. Да и для судоходства он оказался непригоден. Лучшее, к чему он был пригоден, это для того, чтобы в нем могли прятаться беглые каторжники. Впрочем, это не помешало начальству отрапортовать в Санкт-Петербург о замечательном завершении строительства. Как это похоже на то, что происходит сейчас в нашей стране.

Номинально Сахалином правили государственные служащие, которые разделялись на две категории.

1. «Чалдоны» — это в основном сибиряки и забайкальцы. Про себя они говорили, что выросли на каторге, многие из них в недавнем прошлом сами были каторжанами.

2. «Служащие российского навоза». Несмотря на неблагозвучное название в самом выражении ничего оскорбительного не было. Это выражение служащие сами для себя выдумали, чтобы отличаться от каторжан «чалдонов». Дело в том, что арестантов на Сахалин сплавляли, а служащих завозили. Поэтому про каторжан говорили, что они такого-то сплава, а про служащих говорили, что они навоза (от слова навезти) такого-то года. Характерно, что «служащие российского навоза» представляли собой довольно пеструю картину. В большинстве своем это были неудачники, потерпевшие крушение на всех поприщах в России. По большей части они приехали на Сахалин, наслушавшись рассказов, что на Сахалине можно почти на законных основаниях заниматься приписками, экономить в личных целях при поставках материалов и т. п. Как правило, таких людей по прибытии на Сахалин ждало горькое разочарование. Такие служащие приезжали на Сахалин на три года службы (меньше было нельзя) и потом считали дни и минуты, когда им можно было вернуться на материк.

Осужденные на каторге делились на четыре касты: 1) иваны; 2) храпы; 3) игроки; 4) шпанка.

«Иваны» являлись неформальными лидерами каторги. Если проводить исторические параллели, Иваны — это те, кого сейчас называют «ворами в законе». Иваны родились под розгами и плетьми. Именно палачи возвели Иванов в звание «Иванов». Иваны сделали себе имя на том, что они якобы старались за каторгу. Пока все остальные молчали, они протестовали за всю забитую, измученную, обираемую каторгу. Они протестовали, дерзко и смело, против несправедливых наказаний, против непосильных заданий на работе, против плохой пищи. Иваны не молчали ни перед каким начальством. Их приковывали к стене, к тачке, заковывали в кандалы, избивали плетьми и розгами. Все это окружало их ореолом мучеников и вызывало почтение со стороны всех остальных. Начальство их наказывало нещадно и одновременно боялось. Иваны славились тем, что они всегда держали слово, сказали — сделали. Например, старый иван Пазульский дал в Херсоне слово, что зарежет обидевшего его помощника смотрителя тюрьмы. После этого Пазульский бежал, был пойман только через два года. Затем его перевели в Херсонскую тюрьму, где он все-таки сдержал слово и убил помощника смотрителя тюрьмы. Чтобы иван ни делал, каторжане обязаны были всегда его покрывать. Часто за преступления, совершенные Иванами, наказывали других. Все это знали, но молчали. Иваны держались особой компанией, стояли друг за друга и были властителями каторги, они распоряжались жизнью и смертью простых каторжан, были законодателями и судьями, назначали приговоры и сами их исполняли.

Храпы — вторая после Иванов каста каторги. От Иванов их отличает отсутствие решительности и смелости. Можно сказать, что как криминальные личности они полностью не сложились. Название их слегка насмешливое. Объясняется это тем, что храпы всегда на все «храпели». Другими словами, они пребывали в вечной оппозиции. Не существовало такого распоряжения, которое храпы сочли бы правильным. Каторжанам, которые, можно сказать, только и жили недовольством, нравилось, что кто-то постоянно спорит с начальством. Собственно, на этом и был построен авторитет храпов. Среди храпов было много так называемых глотов. Глотами называли людей, которые брались защищать или обвинять кого-нибудь за деньги. Часто они возводили на каторжанина поклеп (клевету), причем даже выставляли свидетелей. Нередко после их вмешательства каторжанина приговаривали к смертной казни. Настоящий праздник для храпов был, когда приходил пароход «Ярославль» с новыми арестантами. Растерявшиеся новички принимали храпов за Иванов и спешили заручиться их поддержкой, подкупая и угождая им. Пользуясь этим, храпы разоряли вновь прибывших каторжан, и те попадали к ним в вечную кабалу.

Следующая каста каторги называлась игроками. Игроки — это люди, которые, кроме игры, ничем не занимались. Все они профессиональные шулера. Ловкий шулер носил звание мастака. Игрок никогда не отбывал каторжных работ, для этого нанимался обычный каторжник («сухарник»). Игрок обязательно имел поддувалу, который убирал его место на нарах, готовил ему обед. Благодаря игроку зарабатывал на жизнь «стремщик», который караулил у дверей, пока шла игра. Бывало, что игроки проигрывались. Тогда они переходили в жиганы. Многочисленные обиженные ими каторжане припоминали им тогда все, чего они от них натерпелись. Долго такому жигану на каторге было не прожить.

Шпанка — последняя и самая бесправная масса каторжан, молчаливое и покорное большинство. Шпанка безответна, а потому несла самые тяжелые работы. Представители шпанки спали не раздеваясь, потому что боялись, что их одежду украдут. У них два занятия — спать и работать, вернее, работать и спать. Шпанка всего боялась, потому что на каторге царило самоуправство, произвол Иванов, власть отпетых негодяев над слабыми. Иваны, храпы, игроки и даже жиганы издевались над шпанкой. Про шпанку все остальные каторжане говорили:

— Разве это народ? Они даже не знают, зачем они убивали и грабили!

Удивительно, что спустя более чем 130 лет на Сахалине мало что изменилось в плане отбытия наказаний осужденными. На территории Сахалинской области в настоящее время расположены 6 подразделений уголовно-исполнительной системы: 2 следственных изолятора, 2 колонии общего и строгого режимов, лечебно-исправительное учреждение и воспитательная колония. Кроме того, здесь работают 16 уголовноисполнительных инспекций, в том числе и на Курильских островах. Огромная, до сих пор мало приспособленная для проживания территория и сейчас осложняет работу уголовно-исполнительной системы. Например, СИЗО № 3 находится в городе Оха, который, в свою очередь, расположен в 900 километрах от областного центра. Колония строгого режима в поселке Смирных находится в 460 километрах от управления и т. д. Немало неприятностей по-прежнему доставляет погода, усугубляемая постоянными циклонами. Кроме того, землетрясения силой в 2–3 балла здесь так же постоянны, как и циклоны. Регулярно возникают проблемы с этапированием осужденных. Так, перевозка одного осужденного до Хабаровска обходится почти в 800 рублей. Высокие тарифы на морские и железнодорожные перевозки не позволяют централизованно доставлять на Сахалин необходимые грузы. Перевозка одного килограмма груза из Москвы обходится в 1 рубль 10 копеек, из Новосибирска — 80 копеек. Вследствие дороговизны транспортных услуг предприятия подразделений уголовно-исполнительной системы не могут реализовать на материке продукцию, сделанную руками осужденных.

Сонька Золотая Ручка быстро приспособилась к новым условиям жизни. Будучи лишена практически всего, к чему она привыкла, Сонька сумела внушить одновременно и страх, и уважение к себе как со стороны начальства, таки со стороны каторжан. Как все женщины-каторжанки, она вначале была поселена вне тюрьмы. Уголовный мир, по свидетельству очевидцев, относился к ней с почтением, прозвище на каторге у нее было соответствующее — «баба-голова». С другой стороны, ее воровской славе завидовали и за это же ее не любили и даже ненавидели. Завистники откровенно радовались, когда с Сонькой случались какие-либо неприятности. Не исключено, что каторжане частенько ее, как сейчас принято говорить, «подставляли».

Администрация каторги относилась к ней, особенно вначале, весьма лояльно, однако свободолюбивая и авантюристическая натура Соньки не могла смириться с ролью вечной каторжанки. Осмотревшись, она стала готовиться к побегу. Непонятно, каким образом Сонька собиралась добраться до Большой земли, но, видимо, жажда свободы была сильнее ее и заглушала трезвую оценку сложившейся ситуации.

Для того чтобы попасть на материк, надо было переплыть Татарский пролив (самое узкое место, отделявшее Сахалин от Большой земли), что, учитывая обычную плохую погоду и неспокойное море, даже не каждому мужчине было по силам. Как правило, такие попытки оканчивались неудачей. Беглецов в лучшем случае ловили патрульные катера, а в худшем они гибли на разбившихся плотах. Например, каторжанин Гловацкий пострадал за такой побег дважды. В 1892 году он вместе с 5 каторжанами совершил побег, но после ухода из тюрьмы один из них, по фамилии Бейлин, отделился от партии и пошел бродяжить по острову один. Остальные сколотили плот и отправились в рискованное путешествие. Вскоре они увидели за собой погоню. Известный на каторге полицмейстер Домбровский настиг беглецов на катере. Перед этим с плота волной смыло брезентовый пиджак Бейлина, который тот одолжил Гловацкому. Домбровский заподозрил Гловацкого, что тот убил Бейлина и утопил его труп. Все попытки Гловацкого доказать, что утонул пиджак, а Бейлина на плоту не было, успеха не имели. В результате Гловацкого осудили и за побег, и за убийство. История на этом не закончилась. Спустя два года пароход «Ярославль» привез на Сахалин очередную партию арестантов, среди которых Гловацкий увидел Бейлина. Тот все-таки смог переправиться на материк, но был там пойман на каком-то мелком преступлении. Бейлин назвался бродягой, не помнящим родства, и был отправлен на каторгу на полтора года. Гловацкий стал просить Бейлина, чтобы тот назвался настоящей фамилией, тогда бы с него было снято тяжкое обвинение в убийстве. Но Бейлин спокойно возразил, что ему менять полтора года на долгий срок за побег и плети нет никакого резона. История эта имела свое продолжение, в результате чего Гловацкий сам донес на Бейлина начальству, за что был приговорен Иванами к смерти и вынужден был остаток своей жизни и есть, и спать с ножом за голенищем, но все равно был зарезан.

Первая попытка бегства, которую Золотая Ручка предприняла в октябре 1887 года, была крайне неудачной. Она еще слабо ориентировалась на местности, да и хватились ее сразу. За побег ей полагалось получить 10 ударов розгами, но Соньку не наказали. Дело в том, что она сумела обмануть врачей Александровского лазарета Сурминского и Перлина, которые сочли необходимым освободить Соньку от телесного наказания, поскольку она, как показало медицинское обследование, ждала ребенка. На самом деле Сонька умудрилась представить на обследование подкупленную женщину, которая действительно была беременна. Обман был, конечно, спустя какое-то время раскрыт, но тогда уже наказывать Соньку не имело никакого смысла.

В мае 1891 года она совершила очередной побег, который стал достоянием общественности, так как о нем сообщили многие газеты.

Сонька Золотая Ручка рассказывала об этом следующим образом:

— Силы были уже не те. Не могла пробираться по лесу. Говорю своему сожителю Степану Богданову, которого сама подбила на побег: «Возьми меня на руки, отдохну». Понес он меня на руках. Сам измучился. Сил нет. “Присядем, — говорит, — отдохнем”. Присели под деревцем. А по лесу-то стон стоит, валежник трещит, погоня! Вижу, обходят!»

В погоню были отряжены два отряда солдат. Первый отряд гнался за беглянкой по лесу, а второй был расположен на опушке, куда с неизбежностью должна была выйти Сонька. Погоня продолжалась несколько суток. Наконец на поляну выбежала фигура в солдатском платье. Издерганный бесконечным ожиданием смотритель скомандовал тридцати солдатам: «Пли!!!» В то же мгновение раздался залп тридцати ружей — фигура солдата как подкошенная упала. Смотритель в замешательстве замер, видимо, подумав, что они убили кого-то из своих. Однако с другой стороны опушки послышались женские крики, призывавшие не стрелять. Сонька Золотая Ручка, переодетая в солдата, благодаря чему она и Богданов сумели бежать, сдалась. Пули просвистели над ее головой, поскольку за мгновение до выстрелов она увидела солдат и бросилась на землю. Сонька и Богданов были схвачены.

В июне того же года Сонька предприняла очередную попытку побега. Эта попытка была еще менее подготовлена, чем предыдущая. Ее поймали и на этот раз решили не щадить. Золотую Ручку подвергли публичной порке розгами в одной из общих камер. Помимо физических страданий она, скорее всего, учитывая ее неукротимый и гордый нрав, испытала и огромные нравственные муки, так как над ней совершили акт публичного унижения. Как утверждало сахалинское начальство в своих отчетах, дюжий палач из числа каторжан по фамилии Комлев, которому посулили большие привилегии за исполнение наказания, потрудился на славу.

Вот как об этом рассказывает Влас Михайлович Дорошевич, долгое время изучавший нрав и быт Сахалинской каторги времен Соньки Золотой Ручки (во многом благодаря его записям об этом периоде жизни Соньки известно достаточно много): «Присутствовали все без исключения. И те, кому в силу печальной необходимости приходится присутствовать при этих ужасных и отвратительных зрелищах, и те, в чьем присутствии не было никакой необходимости, — из любопытства.

В номере, где помещается человек сто, было на этот раз человек триста. “Исправляющиеся” арестанты влезали на нары, чтобы лучше было видно. И наказание приводилось в исполнение среди циничных шуток и острот каторжан. Каждый крик несчастной вызывал взрыв гомерического хохота.

— Комлев, наддай! Не мажь!!!

Они кричали то же, что кричали палачам, когда наказывали их. Но Комлеву не надо было этих поощрительных возгласов. Артист, виртуоз и любитель своего дела, он клал розга в розгу, так что кровь брызгала из-под прута. Посредине наказания с Сонькой Блювштейн сделался обморок. Фельдшер привел ее в чувство, дал понюхать спирта, и наказание продолжилось. Золотая Ручка едва встала с кобылы и дошла до своей одиночной камеры».

Сама Сонька впоследствии говорила, что ей дали около пятидесяти розог.

Однако Комлев утверждал, что было всего 20 розог.

— Я хорошо помню, сколько. Это я ей двадцать так дал, что могло с две сотни показаться! — не без хвастовства говорил палач.

О Комлеве следует сказать особо. Он был старейшим сахалинским палачом. Комлев — это его псевдоним. Когда приговоренного к телесным наказаниям били розгами тонким концом, это называлось «давать лозы». Когда били толстым концом, это называлось «давать комли». Комлев был из костромских мещан, в молодости учился в духовной семинарии и знал наизусть библейские тексты, в основном из Ветхого Завета. На каторгу попал за грабеж с револьвером, был осужден на 20 лет. В 1877 году Комлев пытался бежать с Сахалина, практически переплыл Татарский пролив, но был пойман, получил 96 плетей и еще 20 лет каторги. В тюрьме он приглянулся другому сахалинскому палачу Терскому (тоже псевдоним), и тот взял Комлева в ученики. Однако Комлев щедрого подарка не оценил и 1889 году вновь пытался бежать. На этот раз он не добрался даже до пролива и был пойман на Сахалине. Последствия второго побега были ужасны. Во-первых, ему прибавили еще 15 лет каторги и приговорили к 45 плетям. Назначенный учитель сам вызвался поучить своего помощника. После экзекуции Комлев едва остался жив. До конца своих дней на его спине кожа время от времени лопалась и на следах от плети появлялись нагноения. Интересно, что спустя какое-то время Терский был уличен в том, что взял взятку с арестанта, чтобы не наказывать его сильно. Словно глумясь, начальство поручило Комлеву исполнить наказание. Комлев объяснил Терскому так:

— По Моисееву закону: око за око и зуб за зуб! Ты меня учил, как плетями, а я тебе покажу, что розгами можно сделать!!!

И уже Терский еле сполз с кобылы (специально сбитая из досок скамья для телесных наказаний) после экзекуции.

Беглого каторжника Губаря приговорили за людоедство к 50 плетям. Каторжане, ненавидевшие и боявшиеся Губаря, сбросились и дали Комлеву деньги, чтобы тот забил людоеда насмерть. После 48 комлевских плетей Губарь потерял сознание. Врачи не смогли привести его в чувство и отнесли в лазарет, где спустя три дня он умер, так и не очнувшись.

Доктора, присутствовавшие при исполнении Комлевым наказания, обычно не выдерживали и кричали ему:

— Скорее! Скорее!

Но Комлев обычно после каждого удара медлил, наслаждаясь мучениями жертвы.

Всего им было повешено 13 человек. Про свою первую казнь он вспоминал:

— Первым был Кучерявский. За нанесение ран смотрителю Шишкову его казнили в Воеводской тюрьме. Вывели во двор 100 человек, да 25 из Александровской смотреть пригнали. На первом взяла робость, как будто трясение рук. Выпил 2 стакана водки… Трогательно и немного жалостливо, когда крутится и судорогами подергивается… Но страшнее всего, когда еще только выводят и впереди идет священник в черной ризе, — тогда робость берет. После первой казни много пил — страшно было. Но со второй казни не пил ни до, ни после казни. Привык.

Кучерявский боялся казни, но не боялся смерти. В ночь перед казнью он ухитрился перерезать себе артерию. Срочно послали за доктором и спасли Кучерявского. На эшафоте Кучерявский вел себя дерзко, отчего и Комлеву было не по себе, и всем присутствующим. Кучерявский скинул повязку с шеи и кричал арестантам, чтобы они ничего не боялись и последовали его примеру. Он продолжал кричать, даже когда на него накинули саван. Последние его слова были:

— Не робейте, братцы! Веревка тонка, а смерть легка!

Но таких, как Кучерявский, было немного. Чаще перед казнью почти всякий холодел, дрожал и делался даже не бледным, а белым как полотно.

Особняком у Комлева стоял некто Клименко. Тот дал слово арестантам, что убьет надзирателя Белова, который его избил. С этой целью он бежал и нарочно явился на тот кордон, где дежурил Белов. Белов повел Клименко в тюрьму, и по дороге то сдержал слово и зарезал Белова. Когда Клименко ввели на эшафот, тот обратился к начальству и поблагодарил за то, что его приговорили к смертной казни.

— Потому что сам, ваше высокоблагородие, знаю, что стою этого. Заслужил — вот и казнят! Прошу исполнить единственную просьбу — отпишите жене, что принял такую казнь, и скажите, мол, задело.

О поведении Клименко Комлев говорил с нескрываемым чувством гордости за него.

Когда Комлев бил розгами Соньку Золотую Ручку, ему было уже за пятьдесят. Организм его был изношен, он часто кашлял с кровью. Каторжане его ненавидели и часто устраивали ему «темную». Он терпел, никогда не жаловался начальству. Но если ему доводилось исполнять наказание, он отыгрывался за все причиненные ему страдания.

При всем при том Комлев был не чужд сострадания и на вопрос о том, как он смотрит на отмену телесных наказаний на каторге, отвечал, перекрестившись:

— Дай-то бог! Когда бы это кончилось!

Объяснение жестокого наказания, которое перенесла Сонька, видится в том, что помимо лопнувшего терпения у начальства были и более серьезные причины, ибо с тех пор, как Сонька прибыла на Сахалин, было совершено несколько опасных преступлений: 13 ноября 1888 года был убит лавочник Никитин, а 20 мая 1889 года были ограблены поселенец Лейба Юрковский (осужденный за фальшивомонетничество) и его жена Сима Юрковская (она занималась нелегальной торговлей водкой), у которых украли 56 200 рублей. Это была сумма, на которую совершенно спокойно можно было нанять целый пароход. В совершении этих преступлений подозревалась Сонька. Более того, по делу Никитина были задержаны Черношей, Кинжалов и Пазухин, которых суд приговорил к смертной казни. Перед самой смертной казнью Пазухина помиловали, назначив ему другое наказание — 100 ударов плетью. Пазухин был легендой каторги, настоящий иван. Остальные были казнены. Смотритель Александровской тюрьмы А. С. Фельдман в письме на имя начальника острова генерал-майора В.О. Коновича категорически утверждал, что в деле Никитина Золотая Ручка не только участвовала, но и была организатором преступления. То же самое утверждала и жена Юрковского Сима, которая прямо указывала на Соньку как на организатора их ограбления.

В газете «Одесский листок № 189» от 22 июня 1893 года сообщалось: «Есть основания заподозрить ее как причастную к другим делам». Однако ее никто не выдал. Никаких иных доказательств следствию добыть не удалось.

Казнь Черношея и Кинжалова состоялась 27 марта 1889 года. Соньку не тронули.

Приговор исполнял тот же Комлев. Кинжалов, пока читали приговор, все время молился, а затем, когда его начали расковывать и надевать саван, он потерял сознание. Его пришлось внести на эшафот. По воспоминаниям Комлева, ему-то и петлю уже мертвому надевали.

Кстати, деньги и имущество как Никитина, так и Юрковского так и не были найдены.

Вместе с тем помимо телесного наказания на Соньку были надеты кандалы — случай невиданный даже на Сахалине. Кстати, после Соньки никого из женщин физическому наказанию на Сахалине больше не подвергали. Исторический момент, когда Соньку заковывали в кандалы, местный фотограф запечатлел на снимок, который обошел весь мир. Впрочем, известно наверняка, что это была имитация. В реальной действительности Соньку заковывали безо всякого фотографа, а снимок был сделан позже. Причем снимки делались неоднократно. Ее выводили на тюремный двор, устанавливали кругом декорацию. Затем Золотую Ручку ставили около наковальни, тут же расставляли кузнецов с молотами, надзирателей. Местный фотограф снимал сцену якобы заковывания Соньки Золотой Ручки. Фотографии продавались десятками на все пароходы, приходившие на Сахалин, включая иностранные суда. Сонька прямо говорила:

— Мучили меня этими фотографиями!

Согласно свидетельству очевидцев, фотографии были крайне неудачными. Сонька на них была не похожа на себя. Ее лицо искажали злоба и бешенство. В реальной действительности она не позволяла себе открыто выказывать свои чувства.

Кандалы Сонька носила 2 года и 8 месяцев. Весили они от 5 до 5,5 фунта. После этого Сонька была прощена. Ей даже позволили перейти на вольное поселение и открыть квасную. Надо сказать, что наказание отразилось на ее здоровье крайне пагубно. Ее руки ослабли и стали сохнуть. Лишь кое-как после этого она могла владеть правой рукой, но чтобы поднять левую руку, она вынуждена была брать ее правой. Ноющая боль в плече сохнущей левой руки не давала ей покоя ни днем, ни ночью. Сонька без посторонней помощи не только не могла повернуться в постели, но и не могла самостоятельно с нее встать. Судьба как будто незадолго до смерти решила вдоволь поиздеваться над ней. У Золотой Ручки, у человека, воровские уловки которой становились при жизни легендами, отсохла та самая знаменитая «золотая» ручка!

Ее сожителем был уже упоминавшийся Степан Богданов, с которым они были знакомы еще до каторги. О Богданове шла дурная слава, утверждалось, что жизнь человека для него ничего не значит и он мог убить любого за несколько монет. Богданов был здоровый, сильный, высокий красивый мужчина. Соньку он боготворил и был при ней телохранителем. Впрочем, боготворил — не значит любил. Как и большинство мужчин, с которыми сталкивалась Сонька в своей жизни, Богданов бессовестно ее использовал.

Сожительниц на Сахалине обычно выбирали себе мужчины. Женщинам одним на каторге выжить было совершенно невозможно, и они шли в услужение к понравившимся им мужикам, которые встречали и разбирали их тут же на пристани, как только приходил очередной пароход. Интересно, что администрация этому не препятствовала, полагая, что какие-никакие семейные узы помогут удержать каторжан от новых преступлений. На деле происходило так, что каторжане менялись сожительницами, заставляли их заниматься проституцией и всячески их эксплуатировали. Впрочем, частенько происходило и наоборот, когда сожительница командовала своим мужчиной, каждый раз угрожая ему уйти жить к другому и оставить его одного.

Дела Золотой Ручки по сахалинским меркам шли если не блестяще, то вполне сносно. Сонька варила отменный квас, построила карусель, набрала среди поселенцев оркестр из четырех человек, отыскала фокусника, устраивала представления, танцы, гулянья, во всем копируя одесские кафешантаны (от франц, cafe chantant — поющее кафе)… Из-под полы она приторговывала водкой, скупала и перепродавала краденое, организовала в своем заведении подпольный игорный дом. Все это было строжайше запрещено. Полицейские сетовали, что проводят у нее обыски по 2–3 раза в неделю и днем, и ночью, проверяют полы, стены, потолок, но ничего найти не могут.

Смотритель поселений говорил:

— Шут ее знает, как она это делает. Ведь весь Сахалин знает, что она торгует водкой. А сделаешь обыск — ничего, кроме бутылок с квасом!

Впрочем, я уверен, что полицейские особо себя не утруждали, поскольку им наверняка перепадала часть барышей, зарабатываемых Сонькой. Зная ее жизненное кредо, нетрудно предположить, что она уплачивала определенную мзду местным чиновникам.

Надо сказать, что водка для Сахалина — это был не просто ходовой товар, это была местная валюта. Вся экономика Сахалина держалась на водке. Причем в ходу была не сама водка, а записки на право покупки определенной части бутылки водки. Право торговать водкой имел только экономический фонд. В фонде цена бутылки доходила до 1 рубля 25 копеек. На подпольном же рынке бутылка стоила от 2 рублей 50 копеек до 6 рублей! Из этого становится понятным, на какой «золотой жиле» сидели Сонька и ее сожитель.

Помимо торговли водкой Сонька организовала местное казино. Через ее руки за день проходили десятки рублей и записок о разрешении покупки водки, которые тоже ставились на кон. Что значила для Сахалина игра. становится понятно, если сказать, что огромная часть каторжан жила за счет игры: это прежде всего игроки, а также ростовщики и майданщики. Играли обычно в «стос» (карточная игра, популярная в XIX веке, дошедшая до нас в виде современного казино, в России ее чаще называли «штосс», в Европе — «фараон», в Америке — «фаро»). Причем то, что происходило, игрой в прямом смысле слова назвать было невозможно. Это было соревнование шулеров, кто кого лучше обманет. Пока игроки играли, вокруг стола шел обмен условными знаками. То кто-нибудь почешет переносицу, то глаз, то бороду. Если к таким игрокам попадал поселенец, он проигрывался в пух и прах. Часто снимал с себя последнее, одевался в брошенные ему ризы (рваные лохмотья) и возвращался домой пешком, потому что и лошадь, и телегу он тоже проигрывал.

Как жил на каторге удачливый игрок, может свидетельствовать следующий случай. Один из игроков обычно лежал на нарах и разыгрывал целый спектакль. Вокруг него бегал уже называвшийся мной поддувала (что-то вроде тюремного лакея) и еле успевал исполнять его прихоти. Сначала он приносил игроку на подносе баланду, но тот ногой бросал ее на пол. Тогда поддувала приносил чай, но и чай оказывался на полу. Лишь только когда игроку давали колбасу и белый хлеб, он сытно ел и вслух высказывал свое удовлетворение. Но в следующий раз, стоило поддувале принести игроку сразу колбасу и хлеб, он был им бит. Игрок, возмущенный и оскорбленный, выговаривал ему, что он такой же арестант, как и другие, и не потерпит, чтобы ему устраивали привилегии. В этом поведении не было никакого смысла, если не считать того, что игрок показывал лишний раз, что он может делать что хочет. Лишний раз показать всем, какое место он занимает в воровской иерархии.

Бывший каторжанин Миролюбов, волею судеб переживший каторгу, в книге «Восемь лет на Сахалине» так вспоминал о тех днях Соньки Золотой Ручки: «Издали мне приходилось видеть эту пресловутую Золотую Ручку в сопровождении ссыльного Богданова, тоже в своем роде сахалинской знаменитости за свои преступные проделки. Эта парочка, всегда возбуждая во мне неприятное чувство, свободно разгуливала по селению и разными незаконными путями эксплуатировала здешних простаков. Если бы Софья Блюфштейн захотела, она могла бы легко найти здесь пособников на всякое преступное предприятие. Не знаю, насколько справедливо, но народная молва в Александровском посту несколько случаев крупного воровства называет делом ее “золотых ручек”».

Вопреки общепринятому мнению, что Золотая Ручка так и не смогла выбраться с Сахалина и погибла на каторжном острове, существуют документы, доказывающие, что она полностью отбыла наказание и в 1898 году благополучно вернулась на материк. 20 мая 1898 года пароход с Сонькой прибыл во Владивосток. Разумеется, ей было запрещено жить в крупных российских городах, и она поселилась в маленьком городке Иман (современное название — Дальнереченск) в Приморье.

23 августа 1898 года в газете «Владивосток» в разделе «Хроника» появилась следующая информация: «Бывшая ссыльная каторжная, известная под именем “Золотая Ручка”, поселилась на Имане, окруженная свитой из нескольких ссыльных».

Более того, современным исследователям (Анна Билега) удалось найти документы полиции «Об установлении бдительного надзора полиции за Шейдой Блювштейн, известной под именем Соньки Золотой Ручки, проживающей на ст. Иман с 23 ноября 1898 по 2 июля 1899 года».

В деле имеется знаменательное обращение Приамурского генерал-губернатора Н.И. Гродекова (1843–1913), отправленное из Хабаровска, где находилась его резиденция, во Владивосток: «По доходящим до меня сведениям, Иман, где поселилась сосланная преступница, известная под именем Золотой Ручки, сделался пристанищем бродяг, воров и других преступников, о чем уже появились заметки в печати. Покорнейше прошу Ваше Превосходительство (письмо адресовано военному губернатору) обратить должное внимание на этот пункт и озаботиться очищением такового от неблагонадежных элементов путем устройства облав или принятием соответственных мер. В случае надобности благоволите потребовать содействие войск 8-го В.С. Линейного батальона».

Само по себе это обращение примечательно. Во-первых, сам генерал-губернатор высказывает озабоченность по поводу судьбы каторжанки (вряд ли в Сибири была только одна женщина-каторжанка) и, во-вторых, для нейтрализации вредного влияния Соньки разрешается воспользоваться регулярными войсками! Значит, Золотую Ручку действительно еще при жизни считали необыкновенной преступницей.

Существуют еще несколько документов, относящихся к рассматриваемому периоду жизни Соньки. В основном это донесения полицейских. Например, в рапорте начальника Козловского участка за № 857 говорится, что Золотая Ручка проживает на ст. Иман по распоряжению военного губернатора острова Сахалин от 28 февраля 1898 года, на основании которого ей был выдан паспорт за № 2998. В паспорте было записано, что Соньке дозволялось проживать в разных городах и селениях всей Сибири, кроме Семиречинской, Семипалатинской и Акмолинской областей. В этом же рапорте раскрывается образ жизни Золотой Ручки: «Дружбы она, насколько я выяснил, ни с кем не водит. Каждый обыватель Имана за то, что она подозрительна, открыто выражает ей свое презрение и ненависть, и недавно плодами этой ненависти явилась кража ее собственных дров и разбитие окон в ее квартире неизвестными лицами». В донесении казацкого сотника Фиганова также есть любопытное наблюдение: «Позволю себе доложить Вашему Превосходительству, что слишком много говорится в народе о разных проделках этой личности, а самого факта никто не видел, да и в печати дается ей слишком много места, а факта опять-таки нет… Трудно предположить, чтобы всей этой разнообразной коллекцией руководил пошатнувшийся от преступной жизни ум Золотой Ручки». Последнее донесение тайной полиции по поводу Соньки датируется 17 июня 1899 года: «Проживавшая на Имени преступница Софья Блювштейн (Золотая Ручка) продала свой дом и выехала в Хабаровск. О чем Вашему Превосходительству доношу».

При этом вопреки ожиданиям, что она дерзнет, несмотря на запрет, отправиться в Москву или Одессу, Золотая Ручка вернулась на Сахалин. Парадокс — получив свободу, она вернулась на каторгу! Свобода больше была ей не нужна. Что же произошло?

Думаю, все банально. Во-первых, ей не на что было ехать, во-вторых, здоровье ее было сильно подорвано и она просто могла не выдержать такого длительного и тяжелого переезда. И наконец, в-третьих, судебные хроники так сильно преувеличили ее воровской талант, что это стало ее ахиллесовой пятой. От нее ждали повторения невероятных авантюристических поступков, но только Сонька знала, что она не только не в состоянии их совершить, но и ко многим прежним, описанным в газетах, никакого отношения не имеет.

Итак, она вернулась на Сахалин и стала коротать дни со своим сожителем Богдановым. В июле 1899 года Сонька якобы была крещена по православному обряду под именем Мария. В это верится с трудом, если только на закате своей жизни она вдруг не захотела обвенчаться с Богдановым. Но никаких намеков на то, что Золотая Ручка вышла замуж за Богданова — нет.

В 1902 году Сонька Золотая Ручка простудилась. Болезнь протекала скоротечно, ослабленный организм отказался сопротивляться, и она умерла. В газете «Русское слово» № 317 в 1902 году появилась заметка следующего содержания: «В тюремном ведомстве получено известие, что знаменитая в свое время железнодорожная воровка Софья Блювштейн недавно умерла на Сахалине, где она, отбыв каторгу, жила на поселении. Смерть Софьи Блювштейн, более известной под кличкой Сонька Золотая Ручка, последовала от простуды».

Обратим внимание, что хотя Сонька и называется «знаменитой воровкой», но всего лишь «знаменитой железнодорожной воровкой».

Несмотря на это, тут же была сочинена история, что Золотая Ручка не умерла, а погибла в результате последнего самого отчаянного своего побега. Якобы, покинув поселок вольных поселенцев, она пешком, в одиночку отправилась к свободе. Прошла она всего около двух верст, когда силы ее оставили и она упала без сознания. Конвойные солдаты нашли ее тело спустя 2 месяца после побега во время рядового обхода.

Но спрашивается, куда и зачем ей было бежать, если она уже была свободна и сама вернулась на Сахалин.

Несмотря и вопреки всему этому, воровской мир сложил легенду, что на самом деле на Сахалине отбывала наказание не Золотая Ручка, а другая женщина, специально подговоренная настоящей Сонькой и выдавшая себя за нее. Настоящая Золотая Ручка, по этой легенде, так и осталась непойманной и еще долгое время совершала кражи как в России, так и в Европе. Одесские воры утверждали, что Сонька тайно жила на улице Прохоровской, а когда в 1921 году ВЧК расстреляла ее очередного любовника, она вышла из подполья и лично разбрасывала деньги «на поминки мужа», проезжая по Дерибасовской улице на автомобиле.

Только в конце жизненного пути она состарилась и ушла на покой. Старость она провела в Москве у своих дочерей, которые не без успеха занимались театральным искусством, выступая на опереточной сцене, но очень стыдились скандальной популярности своей матери и всячески старались сделать так, чтобы о ней все забыли. Умерла Сонька, согласно этой версии, в период с 1922 по 1924 год (по другой легенде, была расстреляна по постановлению ВЧК).

Говорят, что некая якобы одесситка Рахиль-Мэри, работавшая певицей в театре Очкина в Летнем саду Саратова (театр располагался в деревянном здании, принадлежащем купцу Г.В. Очкину, здание сгорело в 1920 году, театр утерян безвозвратно) и выдававшая себя за дочь Золотой Ручки, убеждала своих близких, что ее мать сбежала с парохода, который вез каторжан на Сахалин, во время стоянки в порту Коломбо на Цейлоне. Подкупив охрану, Сонька ночью спустилась по якорной цепи и вплавь добралась до берега. Через некоторое время, как минимум за пять лет до своей официальной смерти, она неожиданно появилась в Одессе, но не как Сонька, а как супруга английского купца Джеймса Джекобса. После этого она со своим мужем отправилась в Санкт-Петербург, откуда, впрочем, их обоих якобы выслали как английских шпионов. Что с ней было потом — неизвестно.

Существует и уж совсем невероятная версия о том, что Сонька дожила до 1947 года и умерла своей смертью в Москве в возрасте 99 лет.

Нельзя сказать, что бегство с Сахалинской каторги было невозможно. Доподлинно известны многочисленные случаи, когда опытные преступники менялись местами с вновь прибывшими каторжанами и путем угроз, шантажа, а чаще всего в расчете за карточный долг уезжали вместо них на Большую землю. Наиболее распространены такие случаи были на первых порах. Затем появились фотокартотеки, но даже и после этого бегство с помощью подставных лиц продолжалось. Например, некая каторжанка Агафья Золотых, полностью отбыв срок, пришла на пристань, но на пароход ее не пустили, потому что выяснилось, что под ее именем с каторги уже уехала некая особа. Сама Агафья Золотых призналась, что в самом начале отбытия срока поменялась местами с какой-то преступницей и та под ее именем сумела бежать с Сахалина. Несмотря на то что все знали, что пришедшая на пристань и есть настоящая Агафья Золотых, на пароход ее так и не пустили. Она осталась доживать свой век на каторге. Кто уехал под ее именем, установить не удалось. Известная чехарда, царившая в архивных делах на Сахалине, не исключала возможности бегства. Но в случае с Золотой Ручкой это было невозможно. Существовала картотека наиболее известных преступников, которых все знали в лицо, и поменяться местами с кем-либо им не представлялось возможным. Сонька Золотая Ручка была в первых рядах этой когорты.

Весьма симптоматично, что воровской мир всячески пытается уверить всех, в том числе и собственных представителей, в том, что наиболее известные преступники могли обмануть даже саму смерть. Причем это происходит практически всегда, как только речь заходит о легендах преступного мира. Как будто кто-то пытается доказать — их невозможно убить, они вечны.

Во всяком случае, и это известно достоверно, на Ваганьковском кладбище на участке № 1 есть удивительный памятник — женская фигура из шикарного белого мрамора под огромной кованой черной пальмой. Памятник старый и заметно обветшавший. Впрочем, у его подножия постоянно лежат живые, правда, недорогие цветы (чаще всего гвоздики). Утверждается, что мрамор специально был заказан из Италии, а скульптуру изваял миланский мастер. Деньги на памятник якобы собирали одесские, неаполитанские и лондонские мошенники. Пьедестал и сам памятник покрыт надписями вроде: «Соня, научи жить», «Соня, дай счастья жигану», «Мать, дай счастья жигану», «Братва тебя не забудет», «Помоги избежать тюрьмы», «Дай счастья лохотронщику», «Ереванские братки скорбят», «В Нижних Челнах тебя помнят» и т. д. Именно здесь, по мнению воровского сообщества, покоится прах Золотой Ручки.

В действительности Сонька похоронена на Сахалине. О том, где в настоящее время находится ее могила, будет сказано ниже. А могила на Ваганьковском кладбище, так же как и сама Золотая Ручка, обросла слухами и мифами. Так, утверждается, что это захоронение русской жены итальянского скрипача. Якобы жена скрипача завещала похоронить ее в России, что маэстро и сделал. Мраморную статую святой Софии и бронзовую пальму по его заказу привезли из Рима.

По другой версии, это могила безвестной красавицы-балерины, которая скончалась при родах в начале XX века. Внизу на плите якобы когда-то лежал маленький мраморный малыш, которого украли давным-давно.

Я попытался разобраться в этом вопросе и обратился за разъяснениями в администрацию Ваганьковского кладбища. Мне ответили, что во время Великой Отечественной войны архив кладбища был уничтожен и установить, кто похоронен под мраморным памятником, невозможно. Впрочем, мне удалось найти старых служителей, которые рассказали, что в действительности в указанном мной месте никто вообще не захоронен. Участок, по их словам, был специально выкуплен в начале XX века (кем, сейчас установить, конечно, не удастся) и на нем в течение короткого времени был установлен шикарный памятник, олицетворяющий собой святую Софью. Памятник был сооружен именно в честь Соньки Золотой Ручки. Насколько это, верно судить не берусь, хотя и склонен предположить, что это очередная мистификация.

Надо сказать, что живучесть всем слухам и домыслам вокруг Соньки Золотой Ручки, сам того не ведая, дал А.П. Чехов. Будучи на Сахалине, он с неподдельным интересом изучал быт каторжан и встречался с Золотой Ручкой. Вот как описывается эта встреча: «Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн — Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года. Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым старушечьим лицом. На руках у нее кандалы; на нарах одна только шубейка из старой овчины, которая служит ей и теплою одеждою, и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она все время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, и выражение лица у нее мышиное. Глядя на нее, не верится, что еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков, как, например, в Смоленске, где надзиратель помог ей бежать и сам бежал вместе с нею».

В. М. Дорошевич, неоднократно встречавшийся с Сонькой на Сахалине, все сомнения по поводу подлинности Золотой Ручки отметал. Он видел ее на судебном процессе в Москве и убежден, что каторгу отбывала та самая Софья Блювштейн. При этом В.М. Дорошевич говорил о разительной перемене, произошедшей с ней. Он скорбно утверждал, что это остатки знаменитой воровки: «Ее все же можно узнать. Узнать, несмотря на страшную перемену. Только глаза остались те же. Эти чудные, бесконечно симпатичные, мягкие, бархатные, выразительные глаза. Глаза, которые “говорили” так, что могли даже отлично лгать».

Под чары Соньки попал один англичанин, путешествовавший по Сахалину, который с необыкновенным восторгом отзывался об образованности и светскости Золотой Ручки. Он был поражен тем, как свободно она говорила по-немецки.

Между тем В.М. Дорошевич весьма скептически отзывался об образованности Соньки. Она говорила «бенэтаж», вместо «бельэтаж», изъяснялась по-французски и по-немецки со значительными грамматическими ошибками, писала на иностранных языках и вовсе плохо. По манере говорить Сонька была типичная для своего времени мещаночка. Оставалось только удивляться, как ее многочисленные жертвы могли принимать Золотую Ручку то за баронессу, то за актрису, то за вдовушку-аристократку.

Однако следует помнить, что Сонька обладала поистине уникальным даром перевоплощения и, как прирожденная воровка, добивалась того, что каждый видел в ней то, что хотел увидеть, что она хотела (или не хотела) показать. Кроме того, как говорил все тот же В.М. Дорошевич: «Вероятно, разгадка кроется в ее хорошеньких глазах, которые остались такими же красивыми, несмотря на все, что перенесла Софья Блювштейн».

Необходимо подчеркнуть, что почти что обожествление Соньки Золотой Ручки, представление ее не только удачливой воровкой, но и не чуждой сентиментальности дамой и любящей матерью, а также, самое главное, насаждаемое убеждение, что она умерла не на каторге, а либо в Москве, либо в Одессе, весьма симптоматично и характерно для преступного мира.

Делается это, как я полагаю, с вполне определенной целью — молодому поколению необходимо внушить веру в «воровской фарт» (удачу), дать им своего идола. Сонька Золотая Ручка для этой цели очень подходит. Однако если сказать правду о ее в общем-то ужасной кончине и жизни, которая мало что имеет общего даже с приписываемыми ей преступлениями, то образ знаменитой воровки заметно тускнеет.

В реальной действительности жизнь, полная стрессов, алкогольных возлияний и неумеренности во всем, не могла не сказаться самым негативным образом не только на внутреннем здоровье Соньки, но и на ее внешности. Именно поэтому был удивлен внешним видом Соньки А.П. Чехов, он ведь ее не видел в расцвете «карьеры» и тем более не мог себе представить униженную арестантку в шикарных дорогих платьях и в макияже, мастерицей которого она, судя по всему, была.

Примерно также был поражен и В.М. Дорошевич, когда первый раз увидел Золотую Ручку: «Я невольно отступил, когда навстречу мне вышла маленькая старушка с нарумяненным, сморщенным как печеное яблоко лицом, в ажурных чулках, в стареньком капоте, с претензиями на кокетство, с завитыми крашенными волосами… Она была так жалка со своей “убогой роскошью наряда и поддельной краской ланит”. Седые волосы и желтые обтянутые щеки не произвели бы такого впечатления… Сколько ей теперь лет, я не берусь определить. Мне никогда не приходилось видеть женщин, у которых над головой свистели пули, женщин, которых секли. Трудно судить по лицу, сколько лет человеку, пережившему такие минуты! Она говорит, что ей тридцать пять, но — какая же она была бы пятидесятилетняя женщина, если бы не говорила, что ей тридцать пять».

Кстати, большинство профессиональных воров заканчивают свой жизненный путь примерно так же, как Золотая Ручка, — либо гибнут в местах лишения свободы, либо в лучшем случае прозябают на помойках больших и малых городов в виде бомжей. Чем старше становятся воры, тем сложнее им добывать себе на пропитание своим ремеслом (руки не те, зрение ухудшилось, потерялась сноровка), а ничего другого они делать не умеют, да и не хотят. В этой связи судьба и особенно печальный конец Соньки показательны и закономерны. Между прочим, в качестве антипропаганды воровского стиля жизни я бы предложил рассказывать, особенно малолетним преступникам, о том, как и где обычно заканчивается жизнь профессионального вора, на вполне конкретных примерах, включая пример Золотой Ручки.

Встречаясь на Сахалине с В.М. Дорошевичем и, видимо, чувствуя близкий конец, Сонька закидывала его вопросами об Одессе. Когда В.М. Дорошевич в подробностях говорил о том, как преобразился город за те несколько лет, что Сонька была на Сахалине, она отчаянно вздыхала:

— Словно о другом свете рассказываете вы мне… Хоть бы глазком взглянуть.

Ее сожитель Богданов жестко и грубо обрывал Золотую Ручку, намеренно обращаясь к В.М. Дорошевичу, давая тому понять, что он отнюдь не желанный гость в их доме:

— Софье Ивановне теперича незачем возвращаться в Россию, им теперь там делать нечего!

Замечательным образом гениальная воровка оказалась полностью во власти патологического убийцы, примитивного и абсолютно необразованного человека. Богданов не только ни на секунду не оставлял Соньку одну с посетителями, но и не подпускал к ней близко ни одного человека. Золотая Ручка была его собственностью. Она придумывала и организовывала преступления, за счет нее он кормился и процветал. Богданов был игрок и проигрывал большую часть того, что добывала Сонька.

Весьма любопытная сцена произошла у Соньки в момент ее последней встречи с В.М. Дорошевичем, когда ей удалось хитростью ускользнуть из дома. Они встретились на улице, за околицей. Я приведу этот эпизод полностью, как об этом написал В.М. Дорошевич.

«— Благодарю вас, что пришли. Бога ради простите, что побеспокоила. Мне хотелось вам сказать, но при нем нельзя. Вы видели, что это за человек. С какими людьми мне приходилось быть знакомой, и вот теперь… Грубый, необразованный человек — все, что заработаю — проигрывает, прогуливает! Бьет, тиранит… Э, да что и говорить?

У нее на глазах появились слезы.

— Да вы бы бросили его!

— Не могу. Вы знаете, чем я занимаюсь. Пить, есть нужно. А разве в моих делах можно обойтись без мужчины? Вы знаете, какой народ здесь? А его боятся: он кого угодно за двугривенный убьет. Вы говорите — разойтись… если б вызнали…

— Вы что-то хотели сказать мне?

Она отвечала В.М. Дорошевичу не сразу:

— Постойте… Постойте… Дайте собраться с духом… Я так давно не говорила об этом… Я думала только, всегда думала, а говорить не смею. Он не велит… Помните, я вам говорила, что хотелось бы в Россию? Вы, может быть, подумали, что опять за теми же делами… Я уже стара, я больше не в силах… Мне только хотелось бы повидать детей.

И при этом слове слезы хлынули градом у Золотой Ручки.

— У меня ведь остались две дочери. Я даже не знаю, живы они или нет. Я никаких известий не имею от них. Стыдятся, может быть, такой матери, забыли, а может быть, померли… Что ж с ними? Я знаю только, что они в актрисах. В оперетке, в пажах. О, Господи! Конечно, будь я там, мои дочери никогда бы не были актрисами. Я знаю, что случается с этими «пажами». Но мне хоть бы знать только, живы они или нет. Отыщите их, узнайте, где они. Не забудьте меня здесь на Сахалине. Уведомьте меня. Дайте телеграмму. Хоть только живы или нет мои дети. Мне немного осталось жить, хоть умереть-то, зная, что с моими детьми, живы ли они… Господи, мучиться здесь, в каторге, не зная… Может быть, померли… И никогда не узнаю, не у кого спросить, некому сказать!

Перед В.М. Дорошевичем рыдала старушка-мать о своих несчастных детях. Слезы, смешиваясь с румянами, грязными ручьями текли по ее сморщенным щекам…

— Не ушли меня, никогда бы я до этого своих дочерей не допустила!

В.М. Дорошевич хотел было пожалеть Соньку, но она, сама того не ведая, тут же показала ему свое истинное лицо.

— Не желаете ли воспользоваться моими услугами? — украдкой спросила она.

В ответ на недоуменный взор В.М. Дорошевича Сонька пояснила:

— На Сахалине, господин, это вольно. Сюжеты от десяти лет!

В.М. Дорошевич понял, что она предлагает ему для интимной связи молоденьких девочек.

— Ну как же, послушайте, вы этим занимаетесь? О своих детях вон как убиваетесь, а чужими торговать можно?!

— Да ведь я разве от себя поставляю, — спокойно отвечала Сонька. — Я по поручению родителей. Ведь стоило вам ко мне зайти, вы заметили, меня вызвали. Знаете, зачем вызвали? Поселенец вызвал, дочь у него двенадцати лет. Уж ты, говорит, Ивановна, ежели что потребуется, мою Анютку не обессудь. Да вот, посмотрите, вон дожидается!»

Жизненный путь Соньки вполне типичен для воровки, и если проследить его, абстрагируясь от наносных и, вполне вероятно, во многих случаях придуманных легендарных похождений, то объективная картина выглядит следующим образом.

Родилась Сонька в 1846 году в маленьком поселке Повонзки Варшавского уезда. Несмотря на близость к Европе, на тот период времени это были задворки Российской империи, и Сонька была обречена прозябать в провинции. Ее отец был мелкий торговец и ростовщик, к тому же еврей по национальности, что также было не в пользу Соньки, учитывая не очень хорошее (мягко говоря) отношение тогда к евреям в российском обществе.

Нельзя забывать, что Указом Екатерины II для евреев (иудеев) была введена так называемая черта оседлости, которая действовала вплоть до Февральской революции 1917 года. Даже временный выезд из черты оседлости был затруднен. Проживание евреев разрешалось только в специально оговоренных городах. Запрет не распространялся на евреев — купцов первой гильдии (и то только после 10-летнего пребывания в гильдии в пределах черты оседлости), лиц с высшим образованием, врачей, цеховых ремесленников и солдат, отслуживших военную службу.

В девичестве полное имя Соньки было Шейндля-Сура Лейбова Соломониак, что свидетельствует о том, что ее родители были не просто евреями, но исповедовали иудаизм.

Необходимо отметить, что помимо ростовщичества ее отец не гнушался скупкой и реализацией краденых вещей. Был он тесным образом связан и с контрабандистами, и с фальшивомонетчиками. Таким образом, детство Соньки прошло в воровской среде. Возможно, ее отец и не хотел, чтобы она стала воровкой, однако, надо отдать ему должное, он не сделал ничего, чтобы у Соньки судьба сложилась по-иному. Кстати, старшая сестра Соньки — Фейга, сменившая трех мужей, тоже стала знаменитой воровкой, но до славы младшей сестры ей, конечно, было далеко.

Согласно другой версии, родилась Сонька в 1859 году в небольшом украинском городе в многодетной семье парикмахера. В возрасте четырех лет она якобы лишилась матери. Отец, женившись вторично, перевез семью в Одессу, где у мачехи была небольшая бакалейная лавка. Евдокия Горшкова невзлюбила падчерицу, часто била ее, заставляла работать в лавке на подхвате, а после смерти отца жизнь девочки и вовсе превратилась в ад.

Не выдержав всего этого, в 17 лет Сонька сбежала из дома с греком, в которого она безумно влюбилась. Родители грека владели магазинами колониальных товаров и родниться с Сонькой не хотели. Вскоре и юный грек охладел к Соне и вернулся домой. Она осталась одна, испытав сильнейшее душевное потрясение.

Эта версия мне представляется малоубедительной, в том числе и потому, что наблюдается явное возрастное противоречие. Известно, что в момент прибытия на Сахалин ей было около 40 лет, а если взять за основу 1859 год рождения, то получается, что ей было чуть больше 30 лет.

Да и потом версия о неудачной романтической любви, как я полагаю, вполне могла быть инспирирована, чтобы сделать из Соньки жертву обстоятельств.

Сонька вопреки расхожему мнению, как видно, не была одесситкой. Более того, свою преступную карьеру она начала задолго до того, как попала в Одессу. Известны мелкие кражи, которые она совершила в возрасте 12–13 лет. Например, в 12 лет на пароходе «Рассвет», следовавшем из Одессы в Херсон, она стащила у купеческого сына, к которому без труда вошла в доверие, бумажник с большой суммой денег.

С детства у Соньки проявились способности к языкам (она легко и непринужденно болтала с детьми из немецких, французских и английских семей). Кроме того, у нее был математический склад ума — она довольно неплохо играла в шахматы.

В 1864 году ее в возрасте неполных 18 лет удачно выдали замуж за торговца-бакалейщика Ицку Розенбада. В Варшаве до сих пор хранится акт об их бракосочетании. Вскоре родилась дочка — Сура-Ривка, а еще через некоторое время Сонька сбежала от супруга — по одной версии, с дочерью, по другой — без, но что совершенно точно — обокрав его на прощание. Помог ей в этом ее любовник-рекрут (от франц, recruter — набирать войско) Рубинштейн. Вместе они поехали в Санкт-Петербург, где спустя короткое время о ней заговорили в преступном мире как о ловкой воровке.

Второй раз Сонька вышла замуж в 1868 году за старого еврея Шелома Школьника. Этому браку предшествовали бурно проведенные несколько лет вместе с новым любовником Михелем Бренером. Бренер был вхож в светские круги и выступал наводчиком при ограблении дач аристократов.

Брак со Школьником был зарегистрирован в Динабурге (ранее город назывался Двинск, современное наименование — Даугавпилс, лат. Daugavpils), куда Сонька поспешила сбежать, поскольку полиция Петербурга уже была наслышана о ней и буквально шла у нее по пятам. Вскоре, спустя очень короткое время, она бросила Школьника, не забыв и его обокрасть на прощание, так сказать, по установившейся традиции.

Сонька возвратилась к Бренеру, и какое-то время они жили в Петербурге втроем, поскольку к ним присоединился и брат Бренера — Абрам. Скорее всего Сонька жила интимной жизнью сразу с обоими. Ее сексуальная ненасытность удивляет, поскольку даже двух братьев ей было мало и она вступала в половую связь и с другими мужчинами, причем как в силу необходимости (обворовывая их), так и просто для собственного удовольствия.

Одно из первых серьезных преступлений в Одессе Сонька совершила в 1869 году. Тогда был дерзко ограблен один из лучших ювелирных магазинов, расположенный на улице Ришельевской, хозяином которого был М. Пурица. Похищенное у него оценили в 10 тыс. рублей серебром. Дележ драгоценностей осуществлялся на конспиративной квартире Золотой Ручки. Из всех похищенных ценностей позже удалось разыскать и вернуть только серебряные серьги и около 400 рублей.

Одессу Сонька действительно любила. Помимо известных эмоциональных моментов здесь присутствовал и холодный расчет. По одним данным, якобы в Одессе у нее даже был собственный ресторан, который, как это ни смешно звучит, назывался «Золотая Рука». Через него Соньке удавалось сбывать награбленные ценности. Кроме этого, у Соньки в Одессе было много конспиративных квартир, где она могла всегда укрыться от полиции. Здесь же был воровской общак, которым управлял некий мещанин по фамилии Березин. Отсюда Сонька имела возможность отправляться как по морю, так и по суше в любой уголок Европы.

В 1870 году в Петербурге Сонька была взята с поличным, но сумела уговорить полицейских отпустить ее из Литейной полицейской части. Спасая свою свободу, она вынуждена была бросить в полиции все украденные вещи и ценности. Она бежала за границу и вынуждена была там находиться в течение года. При этом она посещала самые крупные города, знакомилась с богатыми аристократами или представителями бизнеса, обворовывала их, усыпляя изнурительным сексом или снотворными порошками.

Наконец, в 1871 году она встретилась с известным одесским карточным шулером и вагонным вором Михелем Блювштейном, румынским подданным, родители которого жили в Одессе. Именно тогда Сонька по-настоящему открыла для себя этот солнечный город. Блювштейн заново обучил Соньку воровскому ремеслу, а также дал ей свою фамилию, под которой она и вошла в историю криминала России и всего мира. В браке родилась вторая дочка Соньки — Табба. С этого времени Сонька, по-видимому, и полюбила Одессу настолько, что стала называть себя одесситкой. Очень скоро в сознании простых обывателей сложилось представление, что она даже родилась в Одессе. К этому же периоду времени следует отнести и появление ее воровской клички. Ловкость рук, удачливость при проведении шумных воровских дел привели к возникновению довольно точно отражающего сущность натуры Соньки прозвища.

«Золотая Ручка» — старинное уличное прозвище карманника высшей квалификации, каковое в разные годы присваивалось десяткам удачливых воров не только в Одессе, но и в других крупных городах России.

Применительно к Соньке термин «Золотая Ручка», с одной стороны, обозначает ловкие воровские руки Соньки, а с другой — ее хваткость, хитрый ум и веру в собственную воровскую судьбу. Не случайно цыганки во время гадания говорят: позолоти ручку, тогда и предсказание судьбы будет благополучным.

По большому счету брак с Блювштейном был самым удачным в судьбе Соньки, но ее неутомимая натура не могла примириться с ролью домохозяйки, на которую ее неизбежно обрекала семейная жизнь даже с вором. Она все более активно включалась в воровскую жизнь и, как говорилось выше, не брезговала при этом вступать в интимные отношения с будущими жертвами. Это становилось известно Блювштейну, которого душила ревность. Соньку это раздражало, да и страсть к мужу поутихла, и в результате она ушла от Блювштейна.

Между прочим, в 1871 году Соньку задержали полицейские Лейпцига, которые передали ее в руки российского правосудия. Однако странным образом российские представители фемиды ее отпустили, и она вновь оказалась за границей.

Годом позже, в 1872 году она умудрилась заложить в венском ломбарде различные драгоценности на внушительную сумму, которую буквально в течение одной-двух недель прокутила.

В 1875 году пристав Ребров направил на имя своего начальника донесение, в котором утверждал, что на территории, за которую он отвечает, в одной из съемных квартир поселились некие Берзин и семейство Блювштейн (муж, жена и дети). В Шейндле Блювштейн он узнал известную воровку по прозвищу Сонька Золотая Ручка. Сонька была немедленно арестована и помещена в Московский изолятор. Зная, что серьезных обвинений против нее выдвинуто быть не может, Сонька написала слезливое обращение на имя прокурора московской судебной палаты Н.И. Муравьева. В нем она сделала упор на бездоказательность выдвинутых против нее обвинений, заявив (кстати, совершенно справедливо), что они являются словами только одного человека, а также на то, что в результате ее ареста без присмотра матери остались четыре дочери. Одновременно появилось заявление ее дочерей, скорее всего инспирированное самой Сонькой. В нем, в частности, были следующие слова: «В доме у нас только плач и слезы. Мы бродим по комнатам как овцы, которые отбились от стада и блуждают по лесу». Подписано это заявление было: Соня, Маша, Лена, Тулы Блювштейн. Интересно, что в обоих документах Сонька фигурировала как румынская (а не российская) подданная. Кроме того, в прошении дочерей говорилось, что у них нет отца. Получается, все дети Золотой Ручки рождены от разных мужчин. Впрочем, вполне вероятно, что в данном случае эти четыре девочки никакого отношения к Соньке не имели. Да и были ли они вообще?!

В 1876 году ее задержали вместе с очередным любовником Элиасом Венигером в Вене. Ее обвинили в краже 20 тыс. талеров (крупная серебряная монета, которая в XVI–XIX веках играла важную роль в денежном обращении Европы и в международной торговле, появление талеров, по одним данным, связано с австрийскими князьями, по другим — с германскими), совершенной в Лейпциге. Сонька снова умудрилась очаровать полицейских и ускользнула из их рук, оставив в виде залога четыре краденых бриллианта.

В Краковской тюрьме, куда она попала за кражу в гостинице, она обворовала собственного адвоката, о чем я уже говорил, но получила при этом смехотворный срок — 12 дней тюрьмы. Фактически это был оправдательный приговор.

29 августа 1879 года Соньку в очередной раз арестовали в Одессе. В следующем году над ней начался судебный процесс, который, по признанию современников, носил откровенно антисемитский характер. Именно тогда Сонька наладила контакт с бандой «Червонных валетов», о чем я уже также говорил. При этом хотелось бы обратить внимание на то, что Сонька сумела вовлечь в эту преступную организацию, помимо обычных преступников, представителей аристократического круга, в основном, естественно, из среды детей высокопоставленных особ. Громкие имена не только открывали любые двери, но и оказывали неоценимую услугу при мошенничестве с закладными, купчими, фальшивыми банковскими билетами. Как-то раз, о чем я говорил, аристократические сыночки купили на Смоленском рынке в Москве роскошный саркофаг у известного гробовщика Морозова. Затем они посадили на погребальные дроги восемь певчих из хора Дюпюи и с погребальными песнями покатили по городу. В гроб улегся один из главных членов шайки, а остальные с погребальными фонарями расположились в сопровождающей карете. Когда они выехали на Тверскую заставу и остановились у знаменитого, недавно вновь открытого ресторана «Яръ», певчих сменил хор цыган и веселье продолжилось до утра.

Среди сподвижников Соньки был и «король карманников» Одессы Мойша Троцкий, он же Шмуль Моревич-Левин, он же Давид Шамиль и т. д. Маршруты его «гастролей» почти всегда совпадали с маршрутами Соньки. В газетах того времени была напечатана довольно любопытная заметка, из которой следовало, что Троцкий был знаком не только с Сонькой, но и с ее сыном. Это не единственное упоминание о сыне Золотой Ручки.

Так, в полицейских протоколах среди многочисленных правонарушителей, задержанных в ходе празднования 93-го юбилея Одессы, фигурировал и некий Иосиф Дельфинов, носивший в уголовном мире прозвище — «Бронзовая Рука». Лишь спустя какое-то время стало известно его настоящее имя — Мордох Блювштейн. Назван он был «Бронзовой Рукой» за то, что являлся сыном знаменитой Золотой Ручки. Ближайшим его помощником был кишиневский вор Гершко Мазурчук, проживавший в Одессе по подложному паспорту. Сын Золотой Ручки признался, что находился при матери до 16-летнего возраста, а потом был отпущен, так сказать, на вольные хлеба. Во время ареста ему было 25 лет. Если исходить из этих данных, то получается, что Сонька стала мамой в совсем юном возрасте. Впрочем, насколько эти сведения достоверны и не являются ли они плодом очередного мифа, созданного журналистами того времени, скажу ниже.

Мужчины сыграли в жизни Соньки, как я уже говорил, роковую роль. В основном она использовала их, облапошивая на каждом шагу. Но судьба как бы в отместку в конце ее преступной «карьеры» послала ей встречу с одесским мещанином Вольфом Бромбергом, известным в воровских кругах как Владимир Кочубчик — за длинный чуб, лихо закрученный на лбу. Свою воровскую карьеру он начал в 8 лет с краж у своих друзей и в момент встречи с Сонькой был намного ее моложе. Кочубчик был одержим страстью к игре в карты, часто и помногу проигрывал. Сонька щедро оплачивала его карточные долги, но он успевал наделать других. По одной из версий, Сонька, чтобы оплачивать долги Кочубчика, была вынуждена все чаще «идти на дело» вопреки своим принципам и не всегда тщательно обдумывала и планировала предстоящие кражи. Кроме того, на свою беду она стала чрезвычайно популярна. Однажды эта популярность ее спасла, когда толпа восторженных поклонников попросту оттеснила от нее полицейских, которые пытались ее арестовать, и Соньке удалось скрыться. Чаще же ее известность ей мешала — ее узнавали на улицах, в магазинах, в театрах. Именно из-за своей известности, а также из-за неудержимой последней любовной страсти она в конце концов была поймана и осуждена.

Кстати, высказывалось предположение, что Золотую Ручку намеренно «сдал» сам Бромберг (Кочубчик). Якобы известные воры пригрозили Бромбергу, что убьют его за карточные долги, и принудили выдать Соньку. У нее, как водится, были не только друзья, но и (особенно среди профессиональных преступников) конкуренты и враги. Еще неизвестно, кого было больше. Бромберг, спасая свою жизнь, будто бы обратился в полицию и указал на места возможного появления Золотой Ручки. В этих местах были устроены засады, и вскоре Соньку арестовали. Согласно другим данным, Бромберг подарил Золотой Ручке бриллиантовое колье и даже сам застегнул застежку на шее Соньки. Колье было взято Бромбергом в модной ювелирной лавке под липовую закладную на дом, и Бромберг, зная это, намеренно передал его Соньке, фактически тем самым сдав ее полиции.

Версии о том, что Бромберг предал Соньку и заявил о ее местонахождении в полицию, представляются мне сомнительными, и прежде всего потому, что в результате ареста Соньки в тюрьму попал и Кочубчик. Между прочим, судьба Кочубчика сложилась также трагически. Он, как и Сонька, был сослан на Сахалин и утонул в ходе неудачного побега, когда пытался перебраться через все тот же Татарский пролив на материк. Правда, тюремная молва практически сразу придумала легенду о том (ну не могла же, в самом деле, знаменитая воровка банально попасться на краже!), что за свое предательство Кочубчик через полгода был освобожден из мест заключения и уехал в Бессарабию, где купил виноградники, несколько усадеб и процветал до конца своих дней.

Компания, которую осудили вместе с Сонькой, была весьма колоритной: был осужден Кочубчик (о чем я сказал только что), другие многочисленные друзья и любовники Соньки, а также «временно отпускной рядовой» Шмуль Боберман, который ради Соньки дезертировал из армии. Между прочим, на процессе в показаниях одного свидетеля промелькнули слова о том, что Соньке так долго удавалось уходить от правосудия только потому, что она была негласным полицейским осведомителем. Думаю, это маловероятно, а утверждение свидетеля — обычная провокация, направленная на то, чтобы осложнить пребывание Соньки среди других заключенных.

Судебный процесс проходил с 10 по 19 декабря 1880 года, о чем я говорил, довольно вяло, в том числе и потому, что адвокатам Соньки удалось втянуть суд в изучение документов, мало относящихся к существу дела. Так, много времени суд потратил на то, чтобы документально установить, сколько раз Золотая Ручка была замужем. Были отправлены официальные запросы в Ростов-на-Дону, Одессу, Варшаву и ряд других городов. В ответ приходили любопытные бумаги о том, что факт регистрации браков был (со слов чиновников), но записей в метрических книгах нет. Как так получилось, сами чиновники ответить не могли.

На суде был еще один любопытный эпизод. В какой-то момент Владимир Кочубчик решил продекламировать свои стихи, посвященные Соньке.

Стихи эти ничего не доказывают и ничего не объясняют. Строго говоря, их авторство тоже можно поставить под сомнение. Во всяком случае каких-либо твердых доказательств того, что они принадлежат Кочубчику, мне найти не удалось.

Вообще следует отметить, что преступникам во все времена была присуща, я бы сказал, криминальная сентиментальность. На это обратил внимание и В.М. Дорошевич. На Сахалинской каторге многие злостные преступники отличались именно этим, превращая свою сентиментальность в поэтические опусы. Например, убийца Луговской писал:

Пришла пора, друзья, проститься Мне с светом солнечных лучей И с смертью рано помириться, Как с морем мирится ручей. Ручья конец в том бурном море, И волн седых его страшась, Журчит и стонет в лютом горе Он, с гор по камешкам струясь. А мой конец в житейском море, В глуши, далеко от людей, В стране суровой, на просторе, Где суд свершают без судей…

Больший интерес представляет описание того, как выглядела Сонька Золотая Ручка на процессе: «Шейндля Блювштейн — женщина невысокого роста, лет 30. Она, если не красива теперь, а только миловидна, симпатична, все-таки, надо полагать, была прехорошенькой пикантной женщиной несколько лет назад. Округленные формы лица с немного вздернутым, несколько широким носом, тонкие ровные брови, искрящиеся веселые глаза темного цвета, пряди темных волос, опущенные на ровный, кругловатый лоб, невольно подкупают каждого в ее пользу. Это лицо, немного притертое косметикой, румянами и белилами, изобличает в ней женщину, вполне знакомую с туалетным делом. В костюме тоже проглядывается вкус и умение одеваться. На ней серый арестантский халат, но прекрасно, кокетливо скроенный. Из-под рукавов халата выглядывают рукава черной шелковой кофточки, из-под которой, в свою очередь, белеются манжеты безукоризненной белизны, отороченные кружевцами. На руках черные лайковые перчатки, щегольски застегнутые на нескольких пуговицах. Когда халат распахивается, виден тончайший передник, с карманами, гофренный на груди и внизу. На голове белый, обшитый кружевам и платок, кокетливо сложенный и заколотый у подбородка. Держит она себя чрезвычайно спокойно, уверенно и смело. Видно, что ее совсем не смущает обстановка суда, она уже видала виды и знает все это прекрасно. Поэтому говорит бойко, смело и не смущается нисколько. Произношение чистое и полное знакомство с русским языком».

Мне представляется, что вышеизложенное описание Соньки наиболее близко к истине (исключая разве что утверждения о ее безусловном знании правил русской грамматики). Кроме того, еще раз подчеркивается ее потенциальная возможность к перевоплощению.

Таким образом, при ближайшем рассмотрении криминологический портрет знаменитой воровки выглядит вполне традиционно. Во-первых, она воспитывалась в социально неблагополучной семье и с детских лет была погружена в воровскую среду. Кроме того, она была предоставлена сама себе, не получила сколько-нибудь серьезного образования, зато была рано вовлечена в сексуальную жизнь и выдана замуж, судя по всему, за супруга, к которому не испытывала серьезных чувств. Другими словами, она была социально запущенным элементом.

Во-вторых, как и большинство профессиональных воров, свое первое преступление она совершила в несовершеннолетнем возрасте. И хотя ее не раз уличали в преступной деятельности, серьезного наказания ей удалось избежать, что также способствовало укоренению криминального поведения.

В-третьих, поскольку ее безусловный талант не был востребован в социально полезных целях и культивировался ее окружением исключительно для совершенно иных дел, в итоге он и был применен в полном объеме криминальным миром, более того, развивался им и эксплуатировался. Не исключено, во всяком случае гипотетически это вполне можно предположить, что определенные публикации в газетах, где Сонька представлялась как романтическая и даже идиллическая натура, были специально инспирированы воровским сообществом. Между прочим, и это можно считать доказанным, некоторые публикации в современных газетах и журналах оплачены современной российской профессиональной и организованной преступностью. В них преступный мир представляется не таким уж и ужасным. Более того, представители этого мира рвутся во власть и в глазах общественности благодаря тем самым публикациям предстают благотворителями, меценатами и удачливыми предпринимателями.

В-четвертых, Сонька не могла воровать только в свое удовольствие и быть абсолютно изолированной от остального преступного мира. Она существовала исключительно в определенной сложившейся воровской системе и была подчинена законам этой системы: вынуждена была платить в воровской общак; не имела права воровать в районах, закрепленных за членами других преступных групп; обязана была выручать членов своей преступной группы, попавших в руки полиции, и т. д. и т. п.

В-пятых, само устройство российского общества на тот исторический отрезок времени не давало Соньке шансов подняться сколько-нибудь высоко: она была иудейкой, из семьи с небольшим достатком, родилась вдали от политического центра империи. Собственно говоря, у Соньки с ее неукротимым темпераментом не было выбора, поскольку прозябать в семейной жизни, да еще и будучи обремененной чертой оседлости, было не для нее. Иными словами, она была не только социально запущенной личностью, но и социально отверженной, ненужной обществу.

В-шестых, — и это, с моей точки зрения, самое главное — у Соньки была типичная воровская судьба. Она была красивой, талантливой женщиной, имела множество любовников, деньги, употребляла дорогие вина и ужинала в шикарных ресторанах, наслаждалась жизнью, отдыхая за границей, но закончила свой жизненный путь в нищете, вдали от своей любимой солнечной Одессы, испустив дух на нарах тюремного лазарета. Причем ее красота настолько поблекла, что даже фантазии знаменитого писателя не хватило, чтобы вообразить, какой необыкновенной женщиной она могла когда-то быть. Очень часто про современных российских преступников говорят: у них жизнь красивая, но короткая. Оказывается, это утверждение справедливо для всех профессиональных преступников независимо от времени, в котором они живут.

Авантюристка Сонька Золотая Ручка ко всему прочему была человеком без будущего. Нелепо предположить, что она всю жизнь, если бы ее не сослали на каторгу, могла обманывать богатых любовников и на их деньги ездить по России и Европе. Очень скоро ее красота была бы уничтожена временем, и тогда, возможно, про нее, скорее всего, забыли бы. Парадокс заключается в том, что ее смерть в относительно молодом возрасте на Сахалине позволила воровскому миру создать из нее легенду.

Так кем же была Сонька Золотая Ручка, Шейндля Блювштейн, урожденная Соломониак? Знаменитой виртуозной воровкой? Романтической авантюристкой? Несостоявшейся актрисой? Ни тем, ни другим, ни третьим.

Она была нормальной профессиональной преступницей, которых на переломе веков и судьбы России, взбудораженной отменой крепостного права и реформами Александра II, было довольно много. Именно в это время стала складываться каста профессиональных преступников, появились первые признаки их сплоченности и организованности. Но примерно такие же процессы происходили и во многих других европейских странах. Не случайно Сонька оказывалась то в Румынии, то в Германии, то во Франции. То, что Сонька Блювштейн вошла в историю криминального мира как Золотая Ручка, является во многом случайным. Как говорится, на ее месте могла оказаться любая другая женщина. Но судьба и воровской мир распорядились так, что о Золотой Ручке знают все, а о других преступницах — никто.

О самых знаменитых и авантюристических преступлениях Золотой Ручки в газетах стали писать только в 1913 году, т. е. спустя более 10 лет после ее смерти. В газете «Одесская почта» появился очерк, который так и назывался — «Золотая Ручка». В нем описывалась история с ограблением ювелира Карла фон Меля. В конце стояла подпись — Ратмир и было приписано: «продолжение следует». Вскоре действительно появилось продолжение — описание ограбления купца Проскурина, банкира Догмарова, ювелирного магазина Хлебникова и т. д.

Но свои самые нашумевшие преступления, по которым потом ставились пьесы и снимались фильмы, в том числе со знаменитой Марлен Дитрих в главной роли (художественный фильм «Желание» — англ. Desire, 1936 год). Золотая Ручка никогда не совершала. Она и не могла их совершить, потому что в это время находилась на каторге. Более того, родственники, например, фон Меля утверждали, что ничего подобного с Карлом фон Мелем не было. К сожалению, в период Гражданской войны большая часть полицейских архивов царской России была уничтожена, поэтому установить документально даже сам факт преступлений, приписываемых Золотой Ручке, довольно трудно.

(Кстати, вот как об уничтожении полицейских архивов говорит В. И. Мусаев: американский посол Д.Р. Фрэнсис в февральские дни 1917 года наблюдал следующую картину: «Полицейский участок через три дома от здания посольства на Фурштадтской улице подвергся разгрому толпы, архивы и документы выбрасывались из окна и публично сжигались на улице — то же самое происходило во всех полицейских участках города. Архивы секретной полиции, включая отпечатки пальцев, описание примет преступников и т. д., были, таким образом, полностью уничтожены. Солдаты и вооруженные люди преследовали полицейских, разыскивая их в домах, на крышах, в больницах».

В то же время примечательно, что по-настоящему известной Золотая Ручка стала: а) после своей смерти; б) благодаря криминальной журналистике, жанр которой, видимо, с нее и начался.

Попробую предположить, что, в свою очередь, интерес к ней в значительной степени подогрел своими очерками В.М. Дорошевич.

Так кем же была Золотая Ручка? Ответ очевиден — несчастной женщиной с несложившейся судьбой, брошенной всеми, скончавшейся вдали от любимых насиженных мест.

Думаю, что изучение жизнедеятельности некоторых наиболее известных профессиональных преступников необходимо и полезно, поскольку это помогает не только понимать социально негативные истоки формирования их личности, но и объяснять мотивы поведения. При этом самое важное, что это помогает разобраться в сущности криминального воровского мира как антипода законопослушного сообщества, а значит, в перспективе выработать действенные меры социального контроля за этим антимиром.

Одна из характерных черт криминального мира, о чем я еще буду говорить, — это выбор для создания мифов среди преступников тех, кто погиб в молодом возрасте. Смерть Соньки в этом смысле воровским сообществом также считается гибелью. Ведь она умерла на каторге. Правда, к тому времени ее наказание уже считалось отбытым и в действительности она уже была просто никому не нужна, даже своим детям. Но кого это интересует? Кстати, так и непонятно, сколько у нее все-таки было детей? Двое, четверо, пятеро? Такое впечатление, что она сама этого не знала, что тоже весьма характерно. Наверное, потомки Золотой Ручки живут среди нас и даже не знают, кем была их прабабушка. Ведь известно, что ее дочери стыдились своей матери-воровки.

Смысл жизни Золотой Ручки, наверное, ворами трактуется так: умрем, но не покоримся. В действительности ее жизнь, особенно в самом конце, выглядела как бесконечный жест отчаяния замученной, забытой и больной женщины, которая поняла, что ее псевдокрасивый, но короткий жизненный путь окончен, жизнь прошла впустую.

Сонька Золотая Ручка была похоронена на Сахалине в окрестностях Александровского поста, там, куда ее сослали и откуда она так и не вырвалась. Ее могила была то ли рядом с кладбищем староверов, то ли непосредственно на их территории. Есть свидетели, которые видели эту могилу. Еще в конце 1938 года она была отчетливо видна. После Второй мировой войны кладбище было снесено, и на его месте был построен, как у нас это случалось раньше, да и сейчас нередко происходит, жилой комплекс. Так что, может, кому-нибудь в квартиру Александровска-Сахалинска приходит призрак Золотой Ручки? Берегите карманы!