Миг жизни

ПЕРВЫЕ ОШИБКИ

Тот не ошибается, кто ничего не делает! — воскликнул молодой мастер сборочного цеха Коля Гончаров и напористо приказал: — Тяни! И — раз! Еще раз!

Всего лишь месяц назад, после окончания института приехав по направлению на завод, Коля Гончаров был назначен сменным мастером в сборочный цех.

Весь переполненный институтскими знаниями: математикой, физикой, всевозможными расчетами и способами конструирования, он готов был немедленно приложить все это к новому делу, но…

В жизни все оказалось и проще, и сложнее.

Когда он впервые после назначения на должность вошел в конторку мастера, там его уже поджидали двое слесарей-сборщиков из насосной бригады.

Увидев Гончарова, оба рабочих встали, уважительно поздоровались и столь же уважительно и серьезно, подсев к его столу, начали озадачивать молодого начальника.

Коле очень понравилось, что рабочие держатся с ним серьезно, без тени намека на его молодость и неопытность. Тут могло, конечно, быть и тщательно скрытое притворство, но… Нет, не похоже. Мужики действительно пришли по делу.

— Вот, Коля, погляди, какая штука получается, — сказал более пожилой, высокий и тощий, с плоскощеким обветренным лицом Калищук, — этот вот текстолитовый вкладыш опорного подшипника… Втулка, значит… — Он вертел в грубых, черных от металла и инструмента, но очень, как казалось Коле, умелых руках аккуратно выточенную, коричневую, со следами сетчатой основы, втулочку из текстолита. — Помоги, значит, рассчитай, как быть. Видишь ли, раньше мы всегда в воде втулки варили…

— Зачем? — удивился Коля. — Текстолит в воде варить? Что это — мясо, что ли? Суп из текстолита! Ха-ха!..

Рабочие не ответили на выходку Коли, терпеливо переждали, пока он позабавится своим остроумием, как-то даже в это время по-отцовски посмотрели на него.

— Суп не суп, — как-то застенчиво засмеялся Калищук, видимо не привыкший без толку веселиться, — а варить надо… Понимаешь, эта втулочка… Она в воде работает… Но если ее не подготовить предварительно и сухую поставить в насос, то потом от воды текстолит разбухает и заклинивает вал. Намучились мы много с этим, а после догадались, что надо его сперва сварить в воде, пускай набухнет. В набухшем состоянии проточить в размер и тогда уже на сборку…

— Понятно, — глубокомысленно промолвил Коля.

— Но теперь перед нами другая загадка возникла, — вступил в разговор второй рабочий, невысокий, плотный, с синими задумчивыми глазами, толстощекий Волков, — Видишь ли, раньше у нас все были насосы, которые воду качали, а теперь пошли маслонасосы. Как поведет себя текстолит? Будет разбухать или как? Что делать с вкладышами? Пускать на станок в сыром виде или… — Волков помолчал и добавил: — Два насоса мы уже угробили. Втулки размолотило и задрало уплотнения. Помоги, Коля.

Оба рабочих замолчали, выжидающе глядя на молодого мастера, щеки которого все более краснели, а голова как-то невольно уходила в плечи.

Но Коля Гончаров уже принял задачу и напряженно размышлял, вертя в руках гладенький, очень приятный на ощупь, теплый от человеческих рук текстолитовый вкладыш.

Размышлял он не особенно долго и вдруг, как-то даже по-бывалому, весело сказал:

— Я, парни, вам не колдун. Загадки отгадывать не умею. Но давайте исследуем этот вопрос.

— А как? — в один голос спросили рабочие, радуясь энергии молодого инженера.

— Когда вкладыш работал в воде, в чем вы его варили? — с задором спросил Коля.

— В воде, — недоуменно ответил Калищук.

— А когда вкладыш работает в масле, в чем надо его варить?! — глаза у Коли лукаво поблескивали.

— В масле! — выкрикнул синеглазый, толстощекий Волков и возбужденно пристукнул большой, толстопалой ладонью по столу.

— Именно! — уверенно сказал Коля и, помолчав, вздохнул. — Но это еще только предположение. Я рассудил по аналогии… Давайте проверим. Чего гадать? А чтобы опыт получился чистым, надо варить при той же температуре, при которой вкладыш будет работать в насосе… Замеры диаметров будем производить через каждый час и до тех пор, пока размеры вкладыша не стабилизируются.

— Голова ты, Коля! — уважительно сказал Калищук. — Просто и толково.

— Да ничего тут хитрого нет, — быстро заговорил Коля, словно бы оправдываясь за неожиданно найденное решение. — Надо еще проверить.

Но душевный подъем он все же ощущал, и похвала старого рабочего теплом обдала сердце.

Варили вкладыши в масляной ванне сутки. Размеры по внутреннему диаметру увеличились, по внешнему уменьшились. Это означало, что изготавливать вкладыши в сыром виде надо было с припуском и окончательно обрабатывать только после варки в машинном масле.

Реализация Колиного предложения позволила быстро отладить сборку маслосистем корабельных турбоагрегатов, поскольку в это самое время шел массовый переход с более дефицитных баббитовых на текстолитовые подшипники…

Молодой мастер Коля Гончаров после этого мигом был всеми признан за своего. В него поверили, с ним советовались, но он все равно не чувствовал удовлетворения.

Институтские знания, формулы и прочее словно бы распирали его, и ему казалось, что он недогружен.

Изготовление текстолитовых подшипников для маслонасосов турбин было уже поставлено на поток. Горячая текстолитовая стружка из-под резца вкусно пахла свежеиспеченным хлебом. Для стабизизации подшипников в кипящем масле был оборудован большой стенд с термоконтролем и автоматикой.

А Коля все еще руководил своими бригадами насосников в цехе. Но сердце его давно уже рвалось на корабль.

И, наконец, такое время настало. Бригаде Калищука во главе с молодым мастером Николаем Ивановичем Гончаровым руководство цеха поручило монтаж и наладку маслосистем турбины в отсеке корабля.

На стенде все уже было испытано и отработано до мелочей, поэтому Коля Гончаров да и вся бригада за исход дела на месте были спокойны.

Огромный современный корабль, на борту которого предстояло работать, горой возвышался у причальной стенки. Он вызывал в душе Коли захватывающее чувство удивления и уважения одновременно. И не столько огромные размеры железного гиганта, сколько труд людей, создавших его.

«Вот ведь диво! — думал он. — Маленькие руки человека, тысячи, миллионы раз приложенные к делу, рождают «существо», иначе не назовешь, в миллионы раз сильнее самого человека! Но важно, чтобы эти два существа, человек и его создание, были неотделимы друг от друга. Друг друга дополняли…»

Он спускался с Калищуком в святая святых корабля — машинное отделение. Вначале как-то опасливо, а потом с радостью воспринимал все там: и механизмы, и хитросплетения труб, и сияющие в огнях ламп цилиндры турбин, и сложные маневровые устройства, большие и маленькие, сверкающие никелем и полированной бронзой штурвалы, тяги, маховики и рычажки с блестящими шариками на концах. И железная тишина замкнутого объема. И этот отдающий и гаснущий в паёлах (стальной настил) и переплетениях железных лестниц, труб и переходов внезапный звук металлического удара, лязг инструментов… И запахи: краски, раскрошенной пробки изоляции, турбинного масла, красной меди, латуни, стали и еще чего-то незнакомого, отчего дух захватывало и наполняло душу уважительным почтением к этому огромному «железному существу», живущему как бы уже помимо воли его создателей.

Неожиданна и прекрасна порою поэзия техники! Ибо это поэзия человеческой души, его ума и сердца, воплощенная и гармонично застывшая в металле мысль.

Порою Коля невольно представлял корабль затонувшим. И тогда все машинное отделение в воображении его заполнялось морской водой. Гнетущим унынием и страхом веяло от погибшего «железного существа», и он усилием воли отгонял от себя непрошеное видение.

По ходу дела все чаще возникали неожиданные сложности. Наиболее трудной оказалась работа по монтажу маслонасосов, которые бригада устанавливала в стесненных условиях, в густом переплетении красномедных труб систем осушения и живучести корабля.

Коля нервничал. Сроки уходили, а насосы все еще не были смонтированы. А ведь после монтажа предстояло еще «обвязать» их системами трубопроводов, подвести все концы труб к переднему «стулу» турбины, сделать пробные и испытательные пуски, наладку уже горячей, трепещущей жизнью системы регулирования и затем сдать в работе на швартовных и ходовых испытаниях личному составу корабля.

И вот теперь насосы не «садились» на штатное место.

Подвешенный на крюке трехтонной тали, главный маслонасос турбины застрял в наклонном положении между оребренной поверхностью переборки и трубкой воздушника системы осушения и живучести.

— Осаживай! Осаживай! — командовал Коля Гончаров.

— Да куда ж его осаживать! — сказал Калищук, отирая рукавом комбинезона пот со лба. — Застрял, Коля, мертво. Вишь, и цепь тали ослабла.

— Не поломать бы воздушник, — озабоченно сказал толстощекий Волков, глядя в сторону. — Греха не оберешься.

— А что может произойти? — спросил Коля Гончаров.

— Что… В крайнем случае можно затопить корабль… Прямо тут, у причальной стенки завода… Мало ли, вздумается кому кингстон забортной воды открыть, заполнить систему… Да она и сейчас, видать, заполнена, — Волков легко постучал гаечным ключом по красно-медной трубе системы осушения и живучести. Звон был глухой, короткий, уходящий куда-то в глубь утробы корабля. — Полная! — констатировал Волков, исподлобья глядя на Колю своими синими задумчивыми глазами и почесывая затылок.

Коля сразу как-то притих. Достал было пачку сигарет, повертел в руках, но, вспомнив, что в машинном отделении курить категорически запрещено, сунул пачку назад в карман комбинезона.

— Что будем делать, мужики? — спросил он, озадаченно глядя на злополучный насос, и впервые неприязненно подумал о себе и своих институтских знаниях и навыках.

Чертежи, формулы, математические выкладки, пухлые папки учебных исследовательских отчетов проплывали перед его мысленным взором, но увы! В данной ситуации применения не находили.

— Вообще-то конструкторы промахнулись, — задумчиво сказал Калищук, — насос здесь нарисовали, а как его туда затолкать, не подумали. Кумекай, Коля, светлая твоя голова!

— И вы кумекайте, мужики, — сказал Коля Гончаров и рассмеялся. — Вот, братцы, влипли на пустяке. Но ничего. Отец учил меня: если что не идет, отойди, брось, посиди, обдумай… Давайте посидим, парни!

— Посидеть, оно, конечно, можно, — сказал Калищук, — но откуда время-то взять?

— Да это я так, к слову, — сказал Коля сконфуженно и тут же полез вниз, под паёлы, в сплетения красномедных и стальных труб, чтобы получше изучить трассу протаскивания насоса.

Он долго ползал там, ощущая руками равнодушный холод теперь каких-то чужих и враждебных для него трубопроводов, измерял то габариты насоса, то проемы между трубами, металлическими конструкциями и переборками отсека, весь измазался в масле и сурике и, наконец, выполз наружу и сел на ребристый паёл, ощутив задом холод металла.

— Пройдет вон там, чуть дальше… Дурья моя башка! — сокрушенно сказал Коля. — Надо было сначала получше все измерить.

— Надо, надо… — сердито пробурчал Волков.

Недовольный голос слесаря словно подхлестнул Колю. Он бодро вскочил на ноги, шагнул к тали, схватился за цепь вместе с Калищуком и крикнул:

— Тот не ошибается, кто ничего не делает!.. А ну-ка, вира! На подъем! Тяни! И — раз! Еще раз!

Цепь натянулась до скрипа, потом раздался треск и металлический звук удара фланца о стойку паёла. И вслед за тем, в наступившей тишине, негромкое шипение воздуха внизу.

— Глядь! — закричал щекастый Волков, непривычно и смешно тараща свои очень синие, теперь с оттенком испуга глаза. — Оторвали штуцер воздушника от трубы осушения и живучести! — И вслед за тем будто сам себе приказал: — Быстро! Старшего механика! — И, не раздумывая, побежал прочь из машинного отделения.

Коля Гончаров побледнел. Невольно схватился за руку Калищука, словно ища защиты.

— Чем это грозит?! — в сильном волнении спросил он старого рабочего.

— Прозевали мы с тобой, Иваныч, — сухо сказал Калищук. — Кингстон не держит. Слышь, внизу шипение? Затонуть можем…

— Да враки все это! — в запальчивости выкрикнул Коля. — Ни в жизнь не поверю, чтобы такая громада могла затонуть от двухдюймовой дырки!

— Не горячись, — сказал Калищук.

В это время подошел старший механик. Сухощавый.

Лицо бледное, глаза гневные. Спросил быстро, стреляюще:

— Что произошло?!

Заглянул вниз, увидел. Побледнел еще сильнее. Сухо спросил:

— Кто мастер?

Коля Гончаров вышел вперед.

Стармех недоверчиво оглядел его с ног до головы, глаза еще больше налились гневом:

— Вы что это, молодой человек?! Соображаете, что творите?! Под трибунал захотели?!

— Конструкторы тут не продумали… — начал было заступаться Калищук.

— Бросьте! — коротко и резко выкрикнул стармех. — Голова на плечах для чего?! Не продумали, а лезете…

Коля Гончаров не успел даже рта раскрыть.

— Два часа даю на заварку штуцера воздушника! И ни минуты больше!

— Сдренируйте систему, — сказал Коля, — иначе не заварить.

Стармех снова окинул его с ног до головы презрительным взглядом, но сказал:

— Через десять минут все будет сухо. Зовите сварщика. — И удалился, зло постукивая каблуками по металлу.

— Ковалева надо звать! — сказали оба слесаря в один голос. — Никто другой не заварит. Красная медь, да еще мокрая изнутри. Эх!

— Другой никто не заварит, это точно, — повторил Калищук. — Демонтировать бы этот кусок трубы от переборки до колена — и на верхнюю палубу. Там вмиг бы заварили…

— Стармех не разрешит, — пробурчал Волков. — То была двухдюймовая дырка, а станет в полметра диаметром.

Коля Гончаров в этот миг внутренне весь метался.

«Ах, как все вышло! Самонадеянный болван! — мысленно ругал он себя, — Дурак! Текстолитовый вкладыш ты, а не мастер! Обрадовался! Как же! Ясная голова! Гений одной мысли!.. Фуфло!..»

Но самое главное и самое страшное теперь заключалось в том, что он, мастер сборочного цеха Николай Гончаров, в считанное время может отправить на дно прекрасный корабль, плод усилий тысяч трудолюбивых рук, живое «железное существо», запечатленный труд людей. Но только ли это? Он отправит на дно свои честь, совесть, мечты о будущем. Все, все… Но что он может сделать один? Почти ничего…

И вот теперь он, Николай Гончаров, зависит и от какого-то незнакомого ему Ковалева, виртуоза сварки, и от этих двух слесарей, и еще от множества других людей, без которых ему теперь не то что работать — жить нельзя.

Лицо молодого мастера стало очень красноречивым. Было видно, что он порывается принять важное решение. Взор его был устремлен в себя, и он словно не видел ничего вокруг.

Калищук и Волков испытующе и одновременно с сочувствием смотрели на своего молодого начальника. Да и любопытство было заметно в их чуть смущенных лицах.

«Что-то он им сейчас прикажет…»

А Коля чувствовал, понимал, что от него не просто ждут решения, как от мастера. Нет! Он держит перед этими старыми рабочими экзамен на прочность, твердость, способность длительно нести нелегкий груз ответственности. И мысли в голове у него лихорадочно метались и искали ответа.

«Конечно, надо бежать искать Ковалева, — думал он. — Это, кажется, в корпусном или трубомедницком цехе… Уточню. Так… Но мокрую трубу заварить очень трудно. Пар будет поступать в сварной шов. Ах, гадство!.. — досада холодящей волной заполнила грудь. — Трубу осушения надо демонтировать. Калищук прав, — вдруг само собой сформулировалось решение. — Тогда за два часа можно будет заварить штуцер и испытать трубу на прочность…»

Лицо Коли просветлело. Ему дали два часа? Хорошо! Важно ли стармеху, каким способом он, Гончаров, выполнит свою работу? Главное — сделать, и сделать хорошо!

— Приступайте к демонтажу трубы! — твердо, сдержанным тоном приказал Коля рабочим.

Калищук и Волков изумленно переглянулись и молча уставились на Гончарова.

— Николай Иванович, — после некоторого молчания спокойно, с едва уловимой усмешкой сказал Калищук, впервые назвав Колю по имени-отчеству, — так это ж система живучести корабля. Полуметровую дыру откроем…

Черные, обычно сияющие блеском глаза Коли наполнились гневом.

— Выполняйте приказ! Я знаю, что делаю! — выкрикнул он и покинул машинное отделение с гулко бьющимся сердцем, весь переполненный какой-то слепой, распирающей силой.

Коля Гончаров бежал изо всех сил, вихрем взлетая по крутым металлическим ступеням трапов, перебегая с палубы на палубу. Когда он сбежал по сходням на плавпричал, у него саднило в груди.

«Ах ты, ч-черт! Лопух! — мысленно ругал он себя, ища глазами какое-нибудь транспортное средство, чтобы подъехать до трубомедницкого цеха. — Расстояние два километра, — прикинул он. — Пока туда-назад… Так и все отпущенное время пролетит…»

Гончаров глянул на часы. Прошло уже семь минут отпущенного стармехом срока.

Внутри у Коли все торопилось, бежало, захлебывалось.

«Спокойно, спокойно!» — осаживал он себя, чуть не всхлипывая от обиды.

Воспаленными глазами оглядел все вокруг — светло-коричневый корпус гигантского корабля, который вот теперь по его, Колиной, вине мог весь скрыться под водой, огромный, трехсоттонный плавучий кран, ажурная стрела которого деловито застыла над люком сухогруза, высоченную, отливающую серебряной чернью отвесную стену скалистой сопки, прикрывающую собой акваторию гавани от северных ветров, слева, вдали, — большие, желтого цвета корпуса цехов, и где-то там, в трубомедницком, — незнакомый ему сварщик Ковалев, от которого теперь зависело всё.

Он радостно вздрогнул, услышав надсадный гул мотора. Но нет. Это заработали двигатели плавкрана.

Гончаров сбежал с плавпричала на берег, решив, что надо бегом преодолеть эти два километра до цеха, раз нет машины.

В горячке дела ему почему-то не пришла в голову мысль, что можно было позвонить диспетчеру и попросить дежурную машину.

Теперь он бежал, мысленно отсчитывая время и впервые за свою недолгую жизнь подумав с теплым чувством, что люди, оказывается, так зависят друг от друга, так нужны друг другу! Очень нужны!

«Нужны! Нужны! — в такт бегу мысленно повторял Коля, — Все в этой жизни взаимосвязано, и, если где-то рвется цепь, ее кто-то должен замкнуть… Ах, какая простая мысль!..»

Где-то на середине пути из-за поворота навстречу ему выскочил директорский газик. Шофер Володя притормозил и, открыв дверцу, весело спросил:

— Норму ГТО сдаешь? Куда чешешь?

— Подкинь, будь другом! — взмолился Коля. — Времени в обрез… До трубомедницкого…

Володя мгновение подумал, затем шире открыл дверцу, приглашая Гончарова в машину, лихо развернулся и нажал на все педали.

«Как я люблю его!» — подумал Коля Гончаров о Володе. Водитель казался ему прекрасным, благородным, бескорыстным парнем, изумительным человеком. И вдруг в этот самый миг ощущения острой радости, успеха, везения он явственно представил две огромные полуметровые дыры, оставшиеся после демонтированной трубы системы осушения и живучести. А из них мощные, расширяющиеся потоки поступающей в машинное отделение забортной воды.

«Неужели Калищук и Волков не догадаются поставить на эти дыры заглушки?! — в ужасе подумал Коля и внутренне рванулся назад. — Я ведь не дал им на этот счет никаких указаний! Л-лопух! Ах, лопух!..»

Тем временем газик домчал, машина лихо развернулась и остановилась у входа в трубомедницкий цех.

— Будь добр, подожди немного! — умоляюще глядя на Володю и не испытывая при этом стыда, взмолился Коля. — Я мигом! Туда и назад… Подбросишь меня со сварщиком.

— Ну давай, — сказал Володя, заметив волнение молодого мастера, и понимающе, как-то даже чуть-чуть покровительственно улыбнулся.

«Господи! Какие есть прекрасные люди!» — думал Коля, вбегая в цех, вдыхая едковатые запахи дыма сварки, сгорающих флюсов, ацетилена, раскаленной добела меди.

«Где Ковалев, где Ковалев?! — лихорадочно стучала в нем одна-единственная мысль. И вдруг обожгло: — А если Ковалева нет?»

Такая мысль показалась ему просто невозможной, страшно несправедливой, и он отогнал ее.

— Где Ковалев? Где Ковалев? — спрашивал он всех, бегая по цеху, заглядывая в конторки, кабинеты, рабочие комнаты.

— Вот он, твой Ковалев! — указал ему рукой высокий рабочий, напиравший грудью на длинный рычаг трубогибочного станка.

«Вот он, мой Ковалев!» — мысленно воскликнул Коля Гончаров, и все внутри у него успокоилось, и на душе стало хорошо-хорошо.

«Вот он, мой Ковалев!» — повторял он про себя, остановившись около очень маленького, щупленького, припавшего на одно колено человека с надвинутым на лицо защитным козырьком сварщика.

На черном торцевом деревянном полу с ошметками окалины, ржавчины, осколками шлака лежала очень свежего ярко-красного цвета медная труба большого диаметра, и Ковалев газосваркой приваривал к ней штуцер.

«Господи! Так это же просто счастье! — мысленно воскликнул Коля. — Он делает как раз ту работу, которая нужна мне!»

Сварщик наконец закрыл вентиль горелки. Яркое белое пламя стрельнуло и погасло. Едко запахло ацетиленом.

Ковалев поднял с лица щиток и увидел стоявшего рядом молодого парня. Вопросительно посмотрел на него и, ткнув пальцем себе в грудь, спросил:

— Меня?

— Вас, — смущенно ответил Коля, на лице которого играло выражение острой заинтересованности.

Сварщик заметил это. Встал. Ростом он был чуть не на голову ниже высокого Коли. Небольшое, сухощавое, остроносое лицо его было сильно закопчено. Светло-голубые глаза на фоне закопченного лица казались очень чистыми и ясными.

«Думающее лицо… Хорошие глаза, — с надеждой подумал Коля. — Такой не откажет в помощи…»

— Что стряслось? — спросил Ковалев, заметив замешательство парня.

Коля запальчиво, быстро, сбивчиво рассказал.

Ковалев задумался.

— На месте сварка не пойдет. Влага, понимаешь. Она сварному шву — злейший враг.

— А мы сняли… Я приказал демонтировать трубу, — поспешно ответил Коля, жадно ловя каждое слово и следя за выражением лица и глаз сварщика. — Сделайте одолжение, помогите. Маху дал…

Коля возбужденно смотрел на Ковалева, губы которого тронула едва заметная улыбка.

— Ацетилен и кислород есть там?

— Есть! — радостно воскликнул Коля. — Машина вот тут, у ворот. Володя отличный парень, подбросит.

Тут уж Ковалев не выдержал, и потемневшие от копоти губы его расплылись в широкой улыбке.

— Ну потопали, — сказал он.

Коля схватил бухту шланга с горелкой и, пропустив сварщика вперед, шел за ним, переполненный до краев радостью и распирающим грудь чувством благодарности.

Володя подбросил их к кораблю, что называется, со свистом.

Коля торопился. Прошло уже сорок минут отпущенного стармехом времени.

Ковалев остался ждать на верхней палубе, настраивая горелку, а Коля Гончаров вихрем ринулся вниз, в машинное отделение.

Ему не терпелось скорее убедиться, что из огромных черных дыр трубопровода осушения и живучести в машинное отделение не поступает забортная вода.

Когда он миновал последний спуск и, энергично гремя каблуками по металлическим падлам, подошел к месту поломки, Калищук и Волков заканчивали обжатие крепежа на заглушках, которые установили вместо демонтированной трубы.

А сама труба, хитро изогнутая и как-то стыдливо краснеющая медью, лежала на паёлах рядом.

— Вы гении, мужики! — обрадованно сказал Коля. — Вы телепаты! Ведь я подумал о заглушках уже потом, сидя в машине, и вы поймали мои мысли!

— А у нас — что, мысля не работает? Наши головы в счет не берешь? — хитро поглядывая на Колю, спросил Калищук.

— Да что вы, мужики! — воскликнул Коля. — Да я… Да вы…

— Ковалев-то пришел? — нажимая на гаечный ключ, спросил Волков.

— Пришел! Быстро трубу на верхнюю палубу! Он вмиг заварит!

— Это уж точно! — важно и с гордостью за товарища сказал Калищук.

— А стармех не приходил? — с тревогой спросил Коля.

— Стармех — человек точный, — сказал Волков. — Назначил два часа, так и смотри, — он глянул на часы. — Через час будет как штык.

Они вытащили трубу наверх. Ковалев отпаял полу-оторванный штуцер, установил его как следует на свое место, хорошо прогрел трубу и — через пятнадцать минут все было готово.

— Ну вот, — сказал он, поднимая щиток с лица и глядя на Колю, — а ты сомневался.

Он смотрел на Колю внимательно, словно постигая в нем что-то очень важное, и молодой мастер почувствовал, что одобряет его как бы, принимает душой этот человек, мастер своего дела, и будто подбадривает, мол, ничего, парень, где наша не пропадала… И мы ошибались…

Снесли они трубу вниз. А Волков уже и прокладки паронитовые (уплотнительный материал) заблаговременно подготовил. Поставили трубу на место, обжали крепеж, и тут как раз назначенные два часа прошли.

Не успели глазом моргнуть, а стармех тут как тут. Глянул вниз — все понял.

— Ну что?! — спросил он, строго глядя на Колю, но было видно, что строгость эта напускная.

Лицо его хотя и просветлело, но в глазах было какое-то странное выражение, будто он сожалел, что вышло так быстро, хорошо и ловко.

— Не ожидал, — вдруг сказал стармех и спросил: — Можно подавать воду?

— Можно! — весело сказал Коля и впервые за весь день улыбнулся широко и свободно.

Гидроиспытания прошли успешно.

Стармех удалился. Ковалев, Калищук и Волков, подойдя к трапу, стали подниматься наверх.

А Коля задержался. Стоял над злополучной трубой, полный недоумения, радости и чувства освобождения. Потом эти чувства отошли. Коля посуровел и задумчиво сказал:

— Да-а… Вот они, первые ошибки…

Но мозг, душа его были еще растревожены пережитым. Он смотрел на только что отремонтированную красномедную трубу системы живучести корабля, а где-то в нем, вторым планом, помимо его воли, прокручивалось иное развитие ситуации. Там, в его возбужденно работающем сознании, все происходило не так, как в жизни, а красиво, правильно, ловко и быстро. И труба не была поломана, и насосы сели на место очень ладно и споро. И даже были включены в работу. И гнали по трубам горячее масло. И он, Коля Гончаров, с Калищуком и Волковым налаживали систему регулирования. И все было так хорошо и правильно.

Коля все еще стоял в задумчивости. Картина в воображении словно заворожила его. Но вскоре он отмахнулся от навязчивых иллюзорных видений. С тревогой осмотрел висящий наклонно на тали главный маслонасос турбины, озабоченно потрогал рукой туго натянутую и поскрипывающую при покачивании цепь тали. И вдруг с удивительной ясностью понял: красота настоящего серьезного труда — скрытая. Она растет в сознании человека, постепенно заполняя душу, обретая через годы значение и красоту подлинного открытия.