Миг жизни

НЕ ПОВЕЗЛО

Федор Пронин шел на док, гулко топая немного свободными бутсами по выщербленной на стыках бетонке. Бутсы были старые, потертые, с въевшимися светло-красными пятнами сурика.

Пронин худощав. Промасленный ватник и комбинезон сидели на нем несколько обвисло и были тоже в мазках сурика от частого лазания в балластные цистерны подводных лодок, от постоянной работы со шпилями и захлопками вентиляции, также крашенными этой универсальной корабельной грунтовкой.

И хотя была зима и стоял довольно крепкий морозец, акватория завода не замерзала, потому что где-то недалеко проходило теплое морское течение. Она только слегка парила, отчего под клочьями разорванного ветром пара казалась особенно темной и глубокой.

Но Пронин всего этого как бы не замечал. Ни множества кораблей, стоявших у причалов, ни даже плавдока, возвышавшегося горой, ни тем более клочьев пара и глубокой воды под ним.

Он шел на док, чтобы демонтировать захлопку вентиляции с третьей балластной цистерны и отволочь ее в цех. Даже не думая о том, как будет это делать, он знал, что расшплинтует гайку, обстучит и отвернет ее, выбьет ось, разъединит серьгу со штоком сервомотора, поддаст ломиком и… Все это представлялось само собой, без всякой натуги, независимо от его воли или желания. Так, мельтешило в мозгу.

Таким же образом вчера он со своим напарником разобрал и по частям доставил в цех носовой швартовный шпиль. И все так же автоматически, без ощутимого удовольствия. Шпили да захлопни вентиляции балластных цистерн… Вот уже пятнадцать лет одно и то же. Конечно, он — специалист, высший класс, работает без замечаний, с личным клеймом.

«Мозги, кажись, и состоят из одних захлопок вентиляции и шпилей», — сокрушенно подумал Пронин.

Так он шел на док, ни на что не обращая внимания и не замечая даже круто вздымавшихся каменистыми откосами сопок, припорошенных крупой инея, огромных заводских корпусов, толпящихся вдоль линии берега у их подножия и испускавших из себя там и тут то клубы, то струйки пара.

Задумавшись и глядя себе под ноги, он видел, что сейчас вот кончится старая бетонка с глубокими выщерблинами на стыках опалубки, последует крутой поворот направо. И далее — по острым камням, торчащим черными клиньями из уплотненного снега, к трапу на плавпричал, с которого есть переход на док.

И вдруг впереди, в поле его зрения, возникли ноги и полы шинелей идущих людей. Он поднял голову и увидел большую группу офицеров, следующих чуть сзади и рядом с высоким, почти на голову выше остальных, стройным адмиралом. С висков у адмирала из-под черной каракулевой ушанки кудрявились пушистые седые волосы, а лицо было малиновое и блестело, и Пронин подумал, что адмиралу, должно быть, холодно.

Адмирал о чем-то спрашивал начальника завода и главного инженера, которые шли рядом. Те ему что-то объясняли, энергично жестикулируя.

Пронин заметил, что и начальник завода, и главный инженер не такие, как всегда, без важности, будто это не капитаны первого ранга, а по крайней мере каплей (капитан-лейтенанты)

Группа военных свернула направо, по острым камням подошла к трапу и по нему сошла на причал. Далее начальство двинулось краем причала, который не имел леерного ограждения, по направлению к доку.

Вдруг адмирал поскользнулся, взмахнул руками и, пытаясь удержать равновесие, смешно заплясал на месте, рискуя свалиться в ледяную воду. Несколько офицеров ловко подхватили его и отвели на середину причала.

Федор Пронин прошел мимо, неся в груди своей легкий испуг и незнакомое саднящее чувство.

«Надо же, — думал он, — адмирал, командующий, видать, всем флотом, и чуть не булькнул…»

Пронин шел как-то неуверенно, все еще переживая страх за старого адмирала. Он даже дорисовал в воображении всю происходившую картину, увидел, как адмирал все же бултыхнулся с причала, скрылся под водой, а на волне только шапка… Бр-р!.. Мурашки пробежали у Пронина по спине. И в это самое время его словно обдало жаром. Он даже приостановился и обернулся, чтобы посмотреть, не так ли там все происходит, как он представил…

Нет. Группа военных стояла посреди плавпричала, и начальник завода как ни в чем не бывало что-то оживленно говорил адмиралу.

Федор Пронин прошел на док, залез в вырез легкого корпуса подводной лодки и, почти не глядя, машинально работая с захлопкой, думал о случившемся: «А упади адмирал в воду… Конечно, это вовсе не к лицу — командующему флотом с причала падать… Да еще в мазутную воду акватории завода… Но бывает же, падают… Пусть бы и упал… Я, Федор Пронин, тут же сиганул бы за ним спасать… А что?! И спас бы…»

Картина, рисуемая его воображением, была столь неожиданна и ярка, что он даже вспотел и измазанной суриком рукой вытер лоб, оставив на нем широкую светло-красную полосу.

«Везет же некоторым, спасают адмиралов. Да-а… Случай был редкий…»

Во всем существе Пронина жило сейчас внезапно появившееся и не покидающее его теперь занозистое чувство несбывшегося благородного порыва.

Он не особенно много читал, больше любил мастерить что-нибудь. Но все же те случайные книги, которые ему довелось прочитать, удивляли его особенно разными необычайными ситуациями, и он часто думал при этом: «Как же это? У других что-то бывает такое… Какой-нибудь подвиг или случай необычайный. А тут живешь, и ничего особенного, чтобы скребануло по душе…»

И он стал думать, что пишут книги большие выдумщики и что делают это от скуки, ибо у них тоже ничего такого не было… Выдумывают всякое… А теперь в нем все перевернулось как бы…

«Но бывает, стало быть, и такое… Мог ведь адмирал и в воду свалиться. А я бы спас его в самый раз», — думал Пронин, выбивая ось из цапфы и ощущая в груди сладкое чувство замирания.

И в цехе тоже… Приволок захлопку, зажал в тиски. Взял шабер, стал скоблить застарелый, кое-где вспузырившийся сурик и ржавчину. А сам все думал. Чиркнет шабером разок-другой, остановится и задумчиво глянет то в окно, то на разбросанные ошметки соскобленного сурика на верстаке… Даже бригадир заметил:

— Ты чего, Проня, вареный нонче? Не захворал случаем?

— Да не-ет… Слушай, Ферапонтыч, к примеру, за спасение офицера что дают?

— Какого офицера? Ты что?

— Да вообще…

— Я вот на фронте лейтенанта выручил… Считай, спас… Зато пуля вот здесь сидит… — Ферапонтыч потрогал правое плечо. — Ну, еще Красную Звезду имею… А чего ты вдруг офицеров спасать задумал?

— Да так… Ну, а за адмирала?

— Да ну тебя! Заладил… — Ферапонтыч отошел от него к балансировочному станку и что-то шепнул слесарю Ильенкову.

Тот засмеялся и покосился на Федора.

«И ничего тут нет такого… — подумал Пронин. — Пусть себе падал бы в воду… Спас бы я его — это как пить дать… Федор Пронин спас адмирала! Звучит… «Это кто такой? А-а, это тот самый, что спас командующего?» — «Он самый»… Он самый… Да-а-ах!..»

Федор вздохнул и вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

После работы он зашел в магазин и купил бутылку водки.

Дома было очень тепло и вкусно пахло пирогами с палтусом. Жена Настена вышла навстречу в легком халатике из зеленого цветастого ситчика, мягкая, теплая, пахнущая пряными запахами кухни. Она работает на одном с Федором заводе, покрывает противообрастающими ядовитыми красками корпуса кораблей. Руки у нее большие и грубые от работы.

Настена улыбнулась Федору, но в следующий миг улыбка сошла с ее круглого обветренного лица:

— Ты что, Пронин? Случилось что-нибудь?

В ответ он молча протянул ей бутылку водки и стал переодеваться.

— И водку купил… — Настена посмотрела на него, в глазах заискрилось удивление. — У нас еще та не выпита стоит. Запасаешься? Тоже мне…

Она поставила бутылку на стол и помогла мужу снять робу, от которой пахло сложным запахом керосина, красок, ржавчины — тем сложным и привычным запахом родного завода, с которым они сжились за многие годы накрепко.

— Ты чего? — снова спросила она с малой тревогой в голосе.

— Ничего, Настена… Есть охота…

— А я пироги испекла.

— Чую.

Она пошла на кухню, а Федор — в ванную и долго там мылся, и все не покидало его блаженное состояние странного умиротворения. Он успокоился. Хорошо стало на душе. Вроде внутреннее прозрение наступило. Отчего бы это?

Вышел из ванной распаренный, красный. На сухощавом лице припухло проступили у рта глубокие складки, редкие каштановые волосы непричесанно спутались, а в больших серых, обычно скучноватых глазах блуждало теплое удивление.

Он причесался, сел за стол, выпил стакан водки и основательно, с аппетитом поел. Жена сидела напротив. Глаза ее улыбались.

— И что это с тобой, Федя, не пойму?

— Адмирала чуть не спас — вот что!

— Да иди ты! Адмирала?! — Она смотрела на него с любопытством, радостно. Засмеялась. — Адмирала-а…

— Не повезло, однако. Не выпала доля, значит.

Настена повторила, смеясь:

— Не выпала доля… Ох, Проня… Чудной ты у меня… — Она подошла и обняла мужа.

Потом они легли и долго молчали. Она понимала, что лучше его ни о чем не спрашивать, пускай себе отдумается. Федор вдруг кашлянул:

— Эх, Настена… Пятнадцать лет мы здесь с тобою вкалываем. Да… Шпили да захлопни. Ты вон днища судов красишь против обрастания ракушками… Что видели? А?

Помолчали.

— Я, если хочешь знать, через этого адмирала вдруг все по-иному понял. Да… Есть у других жизнь так жизнь. Не нам чета. Подвиги совершают. Чуть адмирала не спас… Сбило это меня с панталыку. Вот здесь что-то сосет все, будто жажда какая… — Он потрогал рукой вверху живота.

— Чудной ты, Федя, — сказала Настена и вздохнула. — А я так свою работу люблю. Сколько кораблей прошло через наши с тобой руки?! А? Посчитать — так целый флот наберется.

Странно, но почему-то за все минувшие годы эта простая мысль ни разу не посетила Пронина, и теперь, услышав такое от Настены, он смущенно и радостно улыбнулся в темноте.

«И то правда…» — подумал он, удивляясь в который уже раз уму своей жены. И вдруг явственно увидел всю эту тьму-тьмущую кораблей — подводных лодок, тральщиков и гражданских сухогрузов… И море увидел таким, каким запомнил его за время многих ходовых испытаний, — то штормовое и серое, под низким свинцовым небом, то отразившее зеленоватое свечение полярного дня, штилевое, с мутноватым воздухом вокруг. А затем и Великий океан увидел, и всю Землю — со всеми морями и океанами, по которым плывут отремонтированные его и Настениными руками корабли, и его широкую, мускулистую грудь заполнила гордость.

— Да-а… — сказал Федор задумчиво. — Целый флот…

Он повернулся и поцеловал Настену в щеку.

Уснул Пронин в ту ночь по-настоящему счастливый. А утром ему почудилось, что он проснулся другим человеком. Душой его владели уверенность и сила.

…Дорога на работу от поселка шла с горы. И весь завод, и акватория с кораблями у причалов были как на ладони. Федор впервые за пятнадцать лет вдруг по-новому увидел давно уже привычную картину. Шел на работу твердым и веселым шагом. Поискал глазами подводную лодку, на которой будет сегодня работать.

«Во-он она, голубушка. У третьего причала стоит-дожидается. Рубка вся в разводах красной грунтовки по темно-серому цвету…»