Мне как молитва эти имена. От Баха до Рихтера

Ты воспевал ее,

Искал ее — и звал,

Весь свой талант сложил к ее ногам,

Снедаемый безумной алчной страстью.

И ты ее нашел.

И ты исчез в ее бездонной пасти!..

Теперь тебе, надеюсь, хорошо.

В душу свою заглянуть —

Все равно что в глубокий колодец:

И любопытно и жутко.

Ну кто здесь смелый со мною?

Я попробую быть вашим гидом

И тропою, мне лишь известной,

Над бездной, по самому краю

Постараюсь вас провести.

* * *

Гаснет день. Со стынущего неба,

Над поляной бело-синей оба сразу

Циклопических недобрых круглых глаза

На меня взирают, не мигая.

Прожигая леса черный гребень,

Слева глаз уставился кровавый;

Бледная, как смерть, уселась справа

Прямо на сосну луна нагая.

Волчий вой, похожий на молебен,

Из лесу плывет луне навстречу

И в лицо заглядывает Вечность,

Душу холодя и обжигая.

* * *

... А здесь, внизу, откуда круто вверх

Нелегкий свой разбег холм к небу начинает,

Разодран в клочья белый полог.

И хаотично, из земли

Восстали каменные плиты, будто тени

Далеких предков, проклятых богами.

В рост человеческий — и взрослые, и дети —

Все плоские с округлыми верхами,

Они в едином бешеном движенье

Окаменели вдруг!

Вот эти пали

К ногам своих собратьев — и лежат,

Ничком лежат на поле давней битвы,

Иные в ужасе шарахаются прочь

Или друг другу падают в объятья,

И словно оглашают эту ночь

Молитвы древние и стоны и проклятья,

Рожденные из недр самой земли,

И где-то в вышине сливаются они

В протяжногулкий вопль страданья и тоски

Судьбою обделенного народа!

Бело вокруг. В пучине небосвода

Луна вступила в смертный бой со мглой,

Да веет ветер холодом могильным

Над старым кладбищем.

Да черные кусты

Щетинятся, безжизненны, черствы,

Колючей проволокой в ярости бессильной!

* * *

Старушечий рассвет.

Спеленутое катарактой око дня

Повисло на распятиях антенн.

Что может чувствовать береза в саркофаге!?

По небу — траурные флаги.

Над ними — пиратский вымпел.

Застревает в горле свинцовый иней.

На черной крышке люка — ржавый кот.

И, увязая в рыхлом снеге, пешеход

Везет какой-то кокон на санях.

* * *

Солнце светит, дует ветер,

Во дворе играют дети,

Словно птички вздорные.

Мы живем на белом свете —

Тучи только черные.

Так дышите полной грудью,

Разогните спины, люди,

Не бродите сонные.

Не беда, что мрачен вечер —

Мы живем на белом свете!..

Мысли только темные.

* * *

Передохнем? Но лишь чуть-чуть,

Не то настигнут тучи.

Жизнь, как известно, коротка

(Извольте, вот моя рука)...

Ну все, пора, нам снова в путь —

Уже не будет круче.

* * *

Ночь.

Улица пустынна.

Освещенное окно в темном доме.

Напротив, чуть пониже,

Продрогший на ветру, нескладный, долговязый

Фонарь в плаще тумана и дождя, —

Опять явился.

Так и приходит он из ночи в ночь

На тайное свиданье, рыцарь верный.

Но днем... совсем один...

Ждать терпеливо, притворяясь спящим,

Пока опять засветится оно,

Пока в других погаснет окнах свет...

Нет слов!

* * *

Изломанные души —

Сколько острых граней! —

Ранят, ранят друг друга,

Раз за разом все глубже.

Им бы бежать, бежать, пока живые!

Но роковые не разжать объятья.

* * *

Дождь — чечеточник на крыше.

Пестрым табором стоят вокруг деревья —

Одобрительно шумят,

Рукою щедрой

Швыряют золото танцору.

Дни бегут.

Обнищал вконец, примолк беспечный табор.

Но не ведает усталости чечеточник:

Горевать будете в старости, голубчики,

Мне ведь весело, пользуйтесь случаем —

Так и быть, станцую вам задаром.

* * *

Увенчанная золотой короной бузина.

На ветке скорбная ворона — вся в гранатах.

Два сводных брата: мухомор и чёрный груздь.

И надо всем этим такая вековая в небе грусть,

Такая грусть! Такая тишина!..

* * *

Еще одно, последнее усилье.

Ну, ну мадам, я одолжу вам крылья...

* * *

Пусто в саду.

Лист прибран, черная земля

Распластанна и беззащитна.

Одна лишь запоздалая желтая роза

Сияет, как лампа,

Да у ног ее барвинок-мотылек небесносиний.

Неужели ошибся барвинок: принял розу за солнце

И влюбленно расцвел, не дождавшись заветного мая?

Но роза словно и не замечает барвинка —

Или он ей не пара, не царской он крови,

И касаться не смеет святыни?

Не зарекайся, о гордая роза,

Ты еще щедро одаришь его лепестками своими.

Тихо в саду

Изредка вспорхнет беглый лист.

Земля распластанна и беззащитна.

В глубине опустевшей арены

Одинокая роза — солнце,

Да у ног ее барвинок-малютка

Как память о небе.

* * *

Две одинокие звезды

Совсем одни на небе.

Вот это я. А это ты?

А город так, для мебели.

Нет, не для них земной уют,

Им облако — перина.

Зачем же нас они зовут

В бездонные глубины?

Или и вправду с высоты

На нас взирают

Я и ТЫ!?