Молчание желтого песка. Смерть толкача

Я записал адрес, хотя знал, что Гримальди там не найду. По словам Эйприл Френч, он был завсегдатаем таверны Зека; я предположил, что живет он где-нибудь неподалеку. Таверна Зека находится на улице Костюшко; и вырос в этом квартале.

Больше всего меня заинтересовало то обстоятельство, что Гримальди трижды задерживался за наркотики.

Я помнил, что Бенни Полячек представил его Эйприл как коммерсанта, работающего на одну фирму.

Выносить документы из архива запрещалось. Я сделал ксерокопии интересующих меня бумаг и унес их с собой в дежурку.

Уинн и Линкольн уже пришли, но Хэнка Картера в помещении не было. Карл Линкольн изучал досье Чарльза Коззака.

Мне показалось, что лейтенант этим утром настроен более благодушно, чем обычно. Он любезно обратился ко мне:

— Что интересовало вас в архиве, Рудовский?

— Подельник Бенни Полячека, сэр. Гарри Игрок. Его настоящее имя Гарри Гримальди. — Я протянул лейтенанту ксерокопии документов. — На мой взгляд, есть все основания предполагать, что он тоже толкач и получает героин из того же источника, что и Бенни.

Просмотрев бумаги, Уинн передал их Карлу.

— Вы узнали о нем от девицы Френч? — задал он мне очередной вопрос.

— Да, сэр. — Я сообщил лейтенанту, о чём мне рассказала Эйприл.

Когда я закончил, Уинн недовольно проворчал:

— Маловато. Что-нибудь ещё?

— О Коззаке вам известно. Похоже, он пытался втянуть Полячека в какую-то аферу. Если судить по уголовному прошлому Коззака, это могло быть ограбление супермаркета. К наркотикам этот парень, видимо, не имеет отношения. Эйприл слышала, как они обсуждали планы на ближайшее будущее в клубе «Палас». Когда Бенни сказал, что у него деловое свидание и ему надо ненадолго отлучиться, Коззак предложил отвезти его на своей машине, потому что они не успели закончить разговор.

— Она не знает, где найти Коззака?

Я покачал головой:

— Понятия не имеет. Я уверен, она ничего не скрывает и готова сотрудничать с нами.

— Не сомневаюсь, — сухо сказал Уинн. — Где вы её допрашивали, в своей спальне?

Я проигнорировал его замечание. И он поинтересовался:

— Это всё?

— Остальные сведения ценности не представляют — просто фамилии случайных знакомых. Думаю, стоит заняться Гримальди. Мы наверняка узнаем у него, кто оптовик. Если им окажется Гуди, появится основание для ареста. Какие бы нелепые истории вроде перчаток на левую руку, он не сочинял.

Благодушие Уинна вмиг улетучилось:

— Вы берете на себя планирование всех розыскных мероприятий, сержант?

Я молча взглянул на него.

— Отвечайте!

— Нет, сэр, — ответил я предельно холодным тоном. Потом, избегая продолжения разговора с Уинном, повернулся к Линкольну: — Где Хэнк?

— В лаборатории. Лейтенант отправил его узнать у Эббота результат баллистической экспертизы.

Уинн сказал:

— Пока мы ждем, я обрисую в общих чертах задачу на сегодня. Днем в дежурке всегда хватает народу, поэтому оставлять здесь человека для связи мы не станем. Передавать информацию будем любому из находящихся здесь полицейских.

Карл глубокомысленно кивнул, будто лейтенант высказал какую-то яркую, запоминающуюся мысль. От досады я готов был лягнуть своего напарника.

XV

Уинн продолжал:

— Я намеревался поручить Линкольну и Картеру опрос жильцов в квартале, где живет Полячек. Вечером в день убийства мы побывали во всех квартирах его дома, но, кроме Арденов, никто ничего не видел. Некоторые приняли выстрелы за автомобильный выхлоп. С жильцами близлежащих домов мы не говорили. Рано или поздно я побеседовать с ними, однако сейчас Рудовский назвал фамилии, в первую очередь следует найти этих людей.

Линкольн, возьмите Картера и начинайте розыск Гарри Гримальди. Я и Рудовский попытаем счастья с Чарльзом Коззаком.

Не успели мы выйти из дежурки, как вернулся от баллистиков Хэнк Картер.

— Выстрелы сделаны не из револьвера Уайта, — без предисловия доложил он Уинну.

Лейтенант пожал плечами.

— Чего и следовало ожидать. Слишком легко Гуди Уайт с ним расстался. Если Полячека прикончил он, оружие уже наверняка на дне реки. Капрал Линкольн получил задание на сегодня. Вы будете работать с ним.

При известии, что целый день он будет свободен от общества лейтенанта, лицо Картера просветлело.

Карлу Линкольну Уинн сказал:

— Если найдете Гримальди, установите за ним наблюдение и сразу доложите. Нельзя его упустить, только он может сообщить нам имя оптовика.

Пять минут назад ту же мысль высказал я, за что и получил по мордам. Против самого предложения Уинн не возражал, но инициативы со стороны подчиненных не терпел.

Линкольн сказал:

— Да, сэр, понятно.

Я передал Картеру листок, на котором был записан адрес Гримальди:

— Начни отсюда, хотя могу поспорить, что вытянешь пустышку. Здесь он жил семь месяцев назад.

Карл и Хэнк Картер покинули управление.

Уинн сказал:

— Вчера сержант Картер разговаривал с хозяйкой квартиры, где Чарли Коззак жил раньше. Выяснить ничего не удалось. Думаю, больше её беспокоить нет смысла.

Если он интересовался моим мнением, то напрасно надеялся, что я выскажу его.

— Проще всего отыскать Коззака через осведомителей. У вас есть свои люди в преступном мире, сержант?

— Несколько человек.

— Навестим их.

Я посмотрел на него:

— Вдвоем?

— Конечно. Почему бы нет?

Мне было трудно представить, что такой несгибаемый коп, как Роберт Уинн, сумеет найти общий язык с представителями городского дна. Кем бы ни были эти люди им вряд ли понравится, что с ними обращаются как с грязью под ногами.

Я сказал:

— Это будет напрасной тратой времени, лейтенант Мои клиенты вмиг онемеют, если я приведу с собой ещё одного полицейского.

Он удивленно посмотрел на меня:

— Вашим людям можно доверять?

— Полагаю, что да. Один из них знает практически все, что творится среди уголовников города.

— Кто он?

Я покачал головой:

— Одно из условий нашего сотрудничества — никто не должен знать, что мы знакомы.

— Вы не вправе скрывать служебную информацию от старшего по званию, — повысил он голос.

— Капитан Спэнглер говорит, что вправе, сэр. Даже он не знает моих контактов.

Это не совсем так, потому что Спэнглер знал некоторых моих осведомителей, по крайней мере по имени. Однако капитан понимал, что полицейский должен оберегать свои источники информации, если не желает, чтобы знал, что он поддержит меня, если лейтенант Уинн вздумает подать на меня рапорт.

Уинн решил не вставать в позу. С легким раздражением он сказал:

— Хорошо Рудовский, идите; посмотрим, что вам удастся выяснить. А я всё же нанесу визит хозяйке, на случай если Картер что-то упустил. Соберемся здесь в двенадцать.

— Да, сэр, — ответил я и удалился.

Люди становятся полицейскими осведомителями по множеству разных причин. Некоторые полагают, что к ним будут снисходительны, если им самим доведется преступить закон.

Другие делают это ради денег, которые копы платят из своего кармана, потому что в бюджете полиции подобная статья расходов не предусмотрена. Третьи занимаются доносительством из ревности или будучи кем-то обиженными. Все эти люди не очень-то надежны, но я пользовался услугами своих клиентов, получая более или менее достоверную информацию.

Доносчиками, заслуживающими наибольшего доверия, являются старики с криминальным прошлым, считающие себя обязанными тому или иному копу за проявленную когда-то к ним снисходительность. Одним из таких людей был Дэн Уилшир, он же Медведь. Свою кличку он получил не за сходство с этим представителем животного мира, а потому, что в расцвете своей воровской карьеры был королем медвежатников. В сорок пять лет он, как исправный преступник, получил пожизненное. Спустя пятнадцать лет в связи с тяжелым заболеванием его освободили условно. Сейчас ему было семьдесят два года.

Я хорошо знал Медведя, он жил в квартале, который я патрулировал десять лет назад, будучи ещё новобранцем в полиции. После выхода из тюрьмы он прозябал на жалкие гроши, которые высылала ему замужняя дочь. Чтобы сводить концы с концами, хватало, но нищенское существование ущемляло его самолюбие. Проведя два года на свободе, он предпринял попытку улучшить свое благосостояние.

Я патрулировал свой участок всего шестую неделю, когда мне удалось поймать его с набором отмычек и фомок в разбитом окне универмага. Один факт наличия воровского инструмента означал для него возвращение в тюрьму без малейшей надежды когда-либо выйти на свободу.

Медведь побледнел как смерть, когда я направил луч фонарика ему в лицо. Уронив сумку с инструментами, он стоял с обреченным видом, опустив голову.

Я сказал:

— Садись, Медведь, побеседуем.

Мы устроились на деревянном ящике, валявшемся у служебного входа в магазин, и поговорили. Потом вдвоем направились в район доков и я, стоя рядом, наблюдал, как он одно за другим швырял в воду орудия своего преступного промысла.

Когда в воде оказалась и сумка, он выпрямился:

— Я не забуду твоего великодушия, малыш. И не думай, что совершил ошибку. С сегодняшнего дня я не возьму в руки ни одну из этих игрушек.

Насколько я знал, он держал свое слово.

Когда меня повысили и я переоделся в штатское, я начал получать дивиденды от своего гуманного поступка. Хотя мне действительно было жаль старика, мой благородный жест был не совсем бескорыстным. Мне и раньше приходило в голову, что Медведь может стать источником ценнейшей информации при условии, если я сумею завоевать его доверие.

Поэтому, когда я схватил его за руку, мои долгосрочные планы руководили мною не в меньшей степени, чем жалость.

Я прибегал к его услугам лишь в тех случаях, когда — требовалась конкретная информация, а не общий обзор положения на городском дне. Он делился со мной тем, что знал, не только потому, что чувствовал себя обязанным мне, а главным образом из симпатии. Если Медведь говорил, что какой-нибудь проходимец, которым я интересовался, его друг, беседа на этом и заканчивалась. Дальнейшие расспросы лишь напрасно уязвили бы самолюбие старика.

Медведь жил в Ист-Сайде, в подвальном помещении всего в двух кварталах от реки. Приоткрыв дверь и увидев меня, он широко улыбнулся:

— Присаживайся, малыш, — сказал он, когда я вошёл. — Кофе?

— С удовольствием, — ответил я.

Кофейник грелся на плите. Когда бы я ни пришел, он всегда стоял на слабом огне. Налив кофе в две чашки, Медведь сел напротив меня. Кофе был крепким и горьким. Отхлебнув из чашки, я поинтересовался:

— Как здоровье, Медведь?

— Нормально, если не считать проклятого артрита. — Он вытянул вперед руки, кисти которых напоминали птичьи лапы. — Такими пальцами не открыть даже детскую копилку. Какие проблемы?

— Ты знаком с Чарли Коззаком?

— Этим дебилом? — презрительно произнес он. — с недоумком, который только и умеет, что палить из своей пушки?

— Он недавно из неё палил?

Медведь поджал губы:

— Не знаю. Но говорят, он ищет напарника для большого дела.

— Это мне известно. Меня интересует, не прикончил ли он кого из своей пушки в последние дни?

Старик широко раскрыл глаза:

— Он кого-то убил? Впервые слышу, что он работает по найму.

— Я не это имел в виду. Есть подозрение, что он отправил на тот свет своего несостоявшегося партнера. Подельники ссорятся. Он подбивал Бенни Полячека на какое-то темное дело.

— Ах, это! Здесь я тебе, парень, не помощник. Для меня новость, что у него были делишки с Бенни.

— Может ты слышал, кто поквитался с Бенни?

В глазах старика появилось знакомое мне выражение отчужденности.

— Не слышал ничего определенного.

Значит, слухи о том, что явилось причиной смерти Бенни Полячека и кто нажал на спусковой крючок уже циркулировали в преступной среде. Но, возможно, они затрагивали человека, которого Медведь считал своим другом.

Я решил подойти с другого конца:

— Ты знаешь Гуди Уайта, Медведь?

Посмотрев на меня в упор, он отхлебнул из своей чашки и сказал:

— Жить в нашем районе и не слышать о Гуди? Я знаю его не хуже и не лучше, чем тысячи других людей. Он мне помог, и я голосовал бы за него, если бы у меня не отняли это право.

Вот такие дела. Если на городском дне и ходили слухи, что о Бенни позаботился сам Гуди Уайт, Медведь не собирался мне об этом докладывать.

Я снова отпил кофе, прежде чем задать следующий вопрос:

— Не знаешь, что замышляет Чарли Коззак? Медведь покачал головой:

— Знаю только, что дело, по его словам, большое. Для Чарли это означает ограбление супермаркета, где он возьмёт две-три косых. На по-настоящему крупное дело он не тянет.

— А где он живет?

Подумав, старик сказал:

— У него квартира в «Экстоне».

Гостиница квартирного типа «Экстон» находилась на бульваре Кларксен, в трёх кварталах от дома, где жил Бенни.

— А Гарри Гримальди тебе знаком? — спросил я. — У него кличка Игрок.

Медведь на мгновение задумался:

— Имя знакомо. Тоже мелкая шпана, да? Толкач или что-нибудь в этом роде? — Похоже на то.

— О нём ничего не скажу. Уличная шпана меня не интересует.

Это было всё, на что я мог расчитывать. Я допил кофе и удалился.

XVI

Возвращаясь от Медведя, я услышал по включенному в машине приемнику экстренное полицейское сообщение.

«Час назад, в девять тридцать, двое в масках ограбили автофургон, перевозивший жалование сотрудникам компании «Уиттингем стил».

Охранник Артур Прентис, тридцати трёх лет, застрелен одним из бандитов. По словам шофёра Джона Кенделла, бронированная машина с деньгами проезжала перекресток, когда из переулка на большой скорости выскочил тяжелый грузовик. Он заставил бронированную машину въехать на тротуар и прижаться к кирпичной стене. Водитель грузовика, он был в маске, выпрыгнул из кабины и навел на Кенделла обрез.

Другой бандит застрелил не успевшего достать револьвер охранника. Потом он вытащил из фургона два мешка с деньгами и перенес их в стоявший поблизости легковой автомобиль, на котором налетчики скрылись.

Рассказы очевидцев во многих деталях не совпадают. Одни утверждают, что рост водителя грузовика не превышал пяти футов шести дюймов, по словам других, он выше на пять-шесть дюймов. Мнения о его весе также существенно расходятся — от ста семидесяти пяти до двухсот фунтов. Второй бандит, согласно описаниям, был ростом около шести футов и весил от ста пятидесяти до ста семидесяти фунтов. Все очевидцы согласны, что водитель грузовика был коренаст, плотного сложения, а его напарник — худощав. На грабителях были коричневые комбинезоны, легкие шапочки и белые матерчатые перчатки, которые носят строительные рабочие.

По версии полиции, грузовик был угнан. Пока неизвестно, какой Суммой завладели грабители. Подробности будут переданы позднее».

Новая работенка для парней из отдела по борьбе с бандитизмом, подумал я. Похоже, на этот раз им достался крепкий орешек. Все указывало на то, что дельце провернули профессионалы, и, скорее всего, гастролеры. Местные деятели подобного калибра полиции неизвестны.

Разговор с Медведем был ещё свеж в моей памяти, и мне пришло в голову, что одним из налетчиков мог оказаться Чарли Коззак. Вскоре, однако, я отбросил эту мысль, поскольку, по мнению моего осведомителя, крупные дела этому мелкотравчатому подонку не по плечу. Сфера его криминальной деятельности ограничивалась бензоколонками и винными магазинами. Если в прошлом он позволил арестовать себя двадцать шесть раз, трудно представить, что у него вдруг прорезались недюжинные организаторские способности, без которых невозможно спланировать и осуществить налет на инкассаторскую машину.

Года два или три назад я встречался с девушкой, снимавшей квартиру в «Экстоне», и потому сравнительно хорошо знал это место.

«Экстон» размещался в запушенном, пришедшем в упадок трехэтажном здании хотя когда-то представлял собой фешенебельный отель. На всякий случай я решил туда заглянуть.

За стойкой в холле сидел уже не тот человек, которого я знал по прежним визитам. На меня поднял глаза толстяк лет пятидесяти в грязной спортивной сорочке.

Я спросил:

— В каком номере живет Чарльз Коззак?

— Двести одиннадцатый, — сказал он, — но его нет дома. Он ушел утром около девяти.

— Не знаешь, когда вернется?

Толстяк пожал плечами:

— Он не сказал. Обычно Коззак подходит ко мне около двенадцати дня — интересуется почтой. В такую рань как сегодня, он, как правило, не выходит. Если желаешь можешь оставить ему записку.

— Нет, спасибо. Он живет один?

Толстяк подозрительно глянул на меня:

— Если ты этого не знаешь, значит, не знаком с ним достаточно близко.

— Точно, — согласился я, показывая ему свой полицейский значок. — Сержант Мэтт Руд. А тебя как зовут?

Тупо уставившись на серебряный значок, он сказал:

— Марвин Джонсон. Я простой дежурный, сержант. Может, позвать управляющего?

— Нет необходимости, Джонсон. Я не собираюсь устраивать облаву в вашем клоповнике. Мне надо лишь увидеть одного из постояльцев.

— У мистера Коззака неприятности?

Я терпеливо сказал:

— Я просто хочу поговорить с ним. Он живет один? Клерк посмотрел на меня с некоторым замешательством:

— Зарегистрирован он один, но время от времени там ночует ещё человек.

— Кто?

— Он мне её не представил.

— Женщина? — удивился я. — Сейчас она там?

— Не знаю. Если там, значит, пришла вечером, не в мое дежурство. Утром он уходил один.

— Я поднимусь, — сказал я. — Если он появится, пока я буду наверху, не говори, что я там.

— Понял, — сказал он. — Нам приказано помогать полиции.

На звонок реакции из двести одиннадцатого не последовало.

Спустившись обратно в вестибюль, я позвонил в полицию. Трубку взял капитан Спэнглер.

— Мэтт Руд, капитан, — сказал я. — Лейтенант Уинн ничего не просил передать мне?

— Нет. Со мной он не связывался.

— Я в отеле «Экстон», — сказал я. — Чарли Коззак проживает здесь. Дома его нет, но я хочу дождаться его возвращения. Запишите номер телефона на случай, если со мной пожелает говорить Уинн.

— Диктуй.

Я назвал номер и сказал:

— Передайте лейтенанту, если Коззак не появится к двенадцати дня, я позвоню.

— Хорошо, всё передам.

Я сидел в вестибюле уже, наверное, с полчаса, когда вошла блондинка с красивым, но неприятным, вульгарным лицом. Она несла небольшой чемоданчик. На ней было безвкусное яркое платье. Лицо блондинки покрывал густой слой румян, а губы — ярко-красная помада. Поставив чёмоданчик на пол, она сказала:

— Мистер Коззак скоро вернется. Он просил меня взять ключи и подождать его в номере.

Дежурный повернул голову в мою сторону. По счастью, внимание блондинки было отвлечено спускавшимся по лестнице мужчиной, и неосторожное движение толстяка осталось незамеченным. Он передал ей ключи, и она с чемоданом в руке направилась к лифту.

Хотя чемодан был небольшим, весил он, видимо, немало, потому что она шла, наклонившись в сторону.

Когда дверца кабины закрылась и лифт тронулся, я сказал:

— Будь любезен, Джонсон, не смотри в мою сторону, когда появится Коззак. Ты чуть не выдал меня, женщина могла понять, что за отелем установлена слежка.

— Извини, — сказал он, — впредь постараюсь быть осмотрительнее.

— Об этой женщине ты и говорил? — спросил я.

— Да.

— Похоже, она собирается здесь задержаться.

— Раньше она никогда не приходила с чемоданом. Обычно с одной сумкой.

Без четверти двенадцать появился Чарли Коззак. Я сразу узнал его нескладную фигуру и зачесанные назад длинные прямые волосы.

Подойдя к стойке администратора, он бросил на меня равнодушный взгляд.

На это раз Марвину Джонсону удалось сдержаться и не повернуть голову в мою сторону.

— Сегодня для вас нет почты, мистер Коззак, — сказал он. — Ваша приятельница уже в номере. Она сказала, вы разрешили ей взять ключи.

— Всё верно, ответил Коззак. — Скоро придет мой друг. Скажи, чтобы сразу поднимался ко мне.

Я уже был готов задержать его, но упоминание о друге заставило меня передумать. Я решил, что стоит выждать и узнать, кто собирается его навестить. Богатое криминальное прошлое Коззака не исключало, что его знакомый окажется лицом, разыскиваемым полицией.

Ровно в полдень раздался телефонный звонок. Дежурный негромко произнес:

— Вас, сержант.

На проводе был лейтенант Уинн.

— Капитан Спэнглер передал вашу просьбу, Рудовский, — сказал он. — Коззак пришел?

— Да, сэр, — ответил я. — Сейчас он у себя в номере. Я задержал его лишь потому, что он сказал клерку о скором приходе своего дружка. Думаю, имеет смысл проверить, с кем он водит дружбу.

Наступило молчание. Наверное, он не мог решить, похвалить меня или дать разгон за очередное самоуправство.

Придя, очевидно, к выводу, что субординация мною не нарушена, он спросил:

— Помощь не потребуется?

— Зачем? Я ведь собираюсь только пригласить его в управление для беседы. Мы зададим ему несколько простых вопросов.

— Хорошо, — сказал Уинн. — Сейчас я иду перекусить. Если, когда вы приведете подозреваемого, меня не окажется в дежурке, загляните в кафетерий.

Разговаривая по телефону, я стоял спиной к двери и не заметил вошедшего в вестибюль человека. Я понял, что в помещении ещё кто-то есть, лишь когда краем глаза увидел в двух футах от себя массивную спину.

Он узнал меня. Его рука метнулась под пиджак и через секунду вынырнула с автоматическим револьвером тридцать восьмого калибра. Я не успел даже расстегнуть кобуру. Застыв на месте, я поднял руки.

Я не видел Казимира Кузницкого с тех пор, как нам стукнуло по восемнадцать. Он здорово изменился. Он и подростком был крепышом, а сейчас размах его плеч мало уступал росту. Весил он не меньше двухсот пятидесяти фунтов. Округлый живот, не дряблый, как тесто, а твердый, как камень. Лицо изменилось мало. Лунообразное, с плоским носом и маленькими поросячьими глазками.

— Стареешь, Мэтт, — удовлетворенно отметил он. — Наконец-то мне удалось сделать что-то быстрее тебя.

Когда мы росли в одном квартале в Саут-Сайде, Кузницкий входил в подростковую банду, они называли себя «Зелеными пингвинами». Пару раз он набрасывался на меня из засады за то, что я осмеливался проходить по территории, контролировавшейся его шайкой малолеток. Однако ему неизменно доставалось крепче, чем мне. Сейчас он вспомнил наши давние встречи. Я сказал:

— Не знал, что ты снова в городе, Куз. По нашим данным, ты обосновался где-то на западном побережье.

В бюллетенях ФБР, получаемых нашим управлением, Казимир Кузницкий упоминался постоянно, поскольку в десятке находившихся в розыске наиболее опасных рецидивистов он занимал престижное шестое место.

Вместе с подельниками, сидевшими сейчас за решеткой он за последние два года ограбил более дюжины банков. Бандит работал на западном побережье, и мы в Сент-Сесилии не слишком усердствовали в его поисках.

Решив, что вестибюль отеля не самое подходящее место для воспоминаний о давно минувших днях, Кузницкий взглядом приказал Джонсону выйти из-за стойки и под дулом пистолета загнал нас в туалет, где, повернув меня лицом к стене, вытащил из моей кобуры револьвер. Обыскав Марвина Джонсона и убедившись, что он чист, он разрешил нам обоим опустить руки.

Потом сказал:

— Я слышал твой разговор по телефону, Мэтт. Кого ты собираешься доставить в управление для беседы?

— Ты не знаешь этого человека, Куз.

— Кого он хотел допросить в полиции? — обращаясь к Джонсону, повторил вопрос Кузницкий.

Марвин Джонсон был настолько напуган, что трясся всем телом и не мог вымолвить ни слова. Кузницкий ткнул револьвером ему в живот.

— Мистера Коззака, — прошептал тот, побледнев, как мел.

Кузницкий хмуро глянул на меня:

— Наверное, у тебя был обычный обход, легавый. Похоже, ты ничего не знал, иначе не завалился бы сюда один.

Было понятно, что он имел в виду. Уже в тот момент, когда я увидел его в вестибюле, мне стало ясно, кто ограбил инкассаторскую машину. По воле слепого случая я, сам того не ведая, угодил прямо в бандитское логово.

Кузницкий сказал:

— Раз уж ты сгораешь от нетерпения увидеть его, я тебе помогу. Это касается и тебя, жирная свинья. Навестим моего друга Чарли в его апартаментах.

XVII

Убедившись, что в вестибюле никого нет, Кузницкий приказал нам выйти из туалета.

— Лифтом не пользоваться, пойдем по лестнице. Попытаетесь убежать — пристрелю. — Он не выпускал из руки револьвера.

Марвин Джонсон трусцой устремился вперед. Чтобы не отстать, мне пришлось тоже ускорить шаг. Перед номером двести одиннадцать Кузницкий велел нам с Джонсоном встать в стороне от двери, после чего негромко постучал.

Дверь приоткрылась на дюйм, кто-то выглянул в коридор.

Кузницкий сказал:

— Не наложи в штаны от страха, Чарли. Я привел двух птичек, которых лучше не выпускать из клетки. Открывай побыстрее.

Войдя в номер последним, он запер дверь на задвижку.

— Высокий жлоб — легавый, — сказал он. — В детстве мы жили в одном квартале. Потом наши дорожки разошлись. Его зовут Мэтт Рудовский.

Коззак побледнел:

— Он сидел в вестибюле, когда я вошел — сказал он. Из спальни вышла вульгарная блондинка.

— И когда я вошла. — Голос у неё был сиплым.

Кузницкий сказал:

— Понятно, но паниковать не стоит. Ваш клоповник не окружен полицией. Рудовский просто совершал обход своих владений. Я стоял за его спиной, когда он разговаривал с управлением. Обещал своему боссу привести тебя в полицию для дружеской беседы.

Коззак спросил:

— Как тебе удалось так быстро напасть на наш след, легавый?

— В этом нет моей заслуги, — ответил я. — Тебя заложил твой недоумок-партнер. Догадайся он повернуться и уйти до того, как я увидел его лицо, ничего бы не произошло. Нам требовалось от тебя одно — ответить на пару вопросов о Бенни Полячеке.

Коззак озадаченно посмотрел на меня:

— Бенни? А при чем тут я?

Я пожал плечами:

— Сейчас это уже не имеет значения. Ты подохнешь в газовой камере за то, что утром убил человека. Ты знаешь, что охранник, в которого ты стрелял, умер?

Кузницкий нетерпеливо сказал:

— Кончайте базар, надо решить, что делать. Придется поменять планы, здесь оставаться опасно. Когда Мэтт не вернется в управление, копы слетятся сюда как мухи на дерьмо.

Коззак побледнел ещё сильнее:

— Что ты предлагаешь?

Кузницкий ткнул пальцем в сторону дивана и сказал нам с Марвином Джонсоном:

— Садитесь и не двигайтесь.

Потом зашагал взад-вперед по комнате, усиленно размышляя. Спустя минуты три на его лице появилась довольная ухмылка.

— За что мой друг детства собирался тебя прихватить?

— Убили моего кореша.

Кузницкий приподнял брови:

— Ты его шлепнул?

— Нет, здесь я чист.

— Значит, если тебя будут допрашивать, тебе ничего не грозит?

Коззак посмотрел на него сузившимися глазами:

— Ты это к чему?

— Пытаюсь придумать тебе алиби. Рудовский — единственный, кому известно о твоем участии в утреннем деле. Сделаем так, чтобы больше об этом никто не пронюхал.

От его слов мне стало не по себе. Самым верным способом добиться желаемого было устранить меня навсегда.

Кузницкий обернулся ко мне:

— Дай ключи от твоей машины, Мэтт.

Достав ключи, я протянул их Кузницкому. Он передал их Коззаку.

— Где ты припарковался? — Я промолчал, и он равнодушно сказал: — У меня нет времени, Мэтт. Отвечай или получишь пулю в живот.

Пули в живот я не хотел.

— Она перед входом, ярдах в двадцати от подъезда. Серый «олдсмобиль».

— В каком отделе ты нынче трудишься?

Я не видел вреда в том, что он это узнает.

— Проституция и наркотики.

— Номер дежурной комнаты?

Я непонимающе посмотрел на него:

— Двести двадцать четыре.

Кузницкий обернулся к Коззаку:

— Садись в машину и поезжай в управление. Автомобиль оставь на полицейской стоянке. Если там будут легавые, немного покатайся. А потом вернись и поставь машину. Никто не должен видеть, как ты паркуешься.

Его подельник был в таком же недоумении, как и я.

— Когда я был «зеленым пингвином», — продолжал Кузницкий, — меня однажды замели в эту легавку. Я помню, что с автостоянки можно попасть в здание через черный ход. Сначала ты окажешься в подвале, а оттуда по пожарной лестнице доберешься до их дежурки. Никто не узнает, что ты вошел в управление с другой стороны.

— За каким дьяволом мне туда ехать? — изумился Коззак.

— Это будет твоим алиби. Отыщи двести двадцать четвертую комнату и скажи первому же легавому, что Рудовский велел тебе явиться и ждать здесь.

— Ты чокнулся? — взвизгнул Коззак.

— Он сказал своему боссу по телефону, что приведет тебя — объяснил Кузницкий. — Потому-то тебе и нужно показаться там. Скажешь, что он довез тебя до управления, вы вместе дошли до дежурной комнаты, он велел тебе ждать, а сам куда-то ушел. Куда — ты не знаешь, он тебе не докладывал. Может, пошел за твоим досье. Когда он так и не появится, тебе зададут уйму вопросов. Стой на своем, и пусть они соображают, как один из легавых мог исчезнуть прямо в управлении.

— Они не поверят ни единому моему слову! — отчаянно завопил Коззак.

— Им не останется ничего другого. Разве придет кому-нибудь в голову, что ты сначала вышиб мозги легавому, а затем завалился к ним обеспечивать себе алиби?

Сумел шлепнуть его и избавиться от трупа за какие-то полчаса? Прошло всего пятнадцать минут с того момента, как они говорили с ним по телефону.

— Но… — пытался возразить Коззак.

— Иначе мы кончаем этих двоих и бежим. А самое позднее, через час по шести штатам объявят тревогу. Если же ты появишься в управлении, они начнут искать его там и потратят уйму времени. Конечно, потом они устроят шмон и в «Экстоне», но ничего не найдут. А ты стой на своем, повторяй, как попугай, одно и то же, и тогда они ничего не докажут.

Это был фантастический план, но он мог сработать. Я начал понимать, почему Кузницкий такой везучий и остается на свободе, когда все его дружки давно видят небо в клеточку. Он умел принимать быстрые и нестандартные решения.

Выйдя из спальни, блондинка сказала Коззаку:

— Он прав, дорогой. Я же говорила, у Куза котелок варит.

Заметно волнуясь, Коззак несколько раз провел ладонью по своим сальным волосам.

Кузницкий сказал:

— Если ты не отправишься сейчас же, о нашем разговоре можно забыть.

— А вы с Конни?

— Позаботимся об этой парочке, а потом переждем непогоду на её хате. Когда освободишься, позвони.

— А деньги?

— Хочешь получить свою долю сейчас? — спросил Кузницкий. — Чтобы легавые нашли твои баксы, когда устроят шмон у тебя в номере?

— Я буду с ним, дорогой, — сказала блондинка, — и позабочусь, чтобы ты не остался внакладе.

И тут я вмешался в разговор:

— И на твой звонок никто не ответит, Чарли. Они смотаются с твоими денежками.

Коззак бросил взгляд в мою сторону:

— Зря пыхтишь, легавый. Куз играет по-честному, а Конни меня не продаст. — Сунув револьвер в потайную кобуру под мышкой, он шагнул к дверям.

— Эй! — окликнул его Кузницкий.

Коззак остановился.

— Собираешься навестить легавых с пушкой? — презрительно скривился Кузницкий.

Сплюнув от злости, Коззак достал револьвер и бросил его Конни. Та ловко поймала оружие.

— А кобура? — напомнил Кузницкий.

Щеки Коззака порозовели. Сняв пиджак, он отстегнул ремни и отдал кобуру блондинке. Потом снова надел пиджак и молча вышел.

Я сказал:

— Ничего на выйдет, Куз. Туповат твой кореш. Расколется, как только его прижмут. Заложит и тебя, и Конни, и местечко, где вы прячетесь, не забудет указать.

— Возможно, вполне возможно. Только на хате у Конни нас не будет.

Не будет? — подозрительно спросила блондинка.

— Не беспокойся, никто у твоего дружка его доли не отнимет. Но зачем лезть на рожон? Мы свяжемся с ним сами, когда осядет пыль.

— Но ты говорил…

— Говорил, чтобы он поскорее решился, — перебил её Кузницкий. — Некогда было рассусоливать. Где ты поставила грузовик?

— За домом.

— Подгони его к главному входу и возвращайся. Ты мне нужна, вдруг мы кого-нибудь встретим, когда я буду выводить этих двух фраеров. Ты отвлечешь внимание.

Конни вышла в спальню, и я увидел через дверь лежавший на кровати чемодан, с которым она появилась в «Экстоне». Она положила в чёмодан револьвер. На время блондинка исчезла из моего поля зрения, потом показалась вновь, с сумочкой в руке. Из неё она достала автомобильные ключи.

— Вернусь через пять минут. — И она закрыла за собой дверь.

XVIII

— Ты совершаешь ошибку, Куз. Лучше просто связать нас и оставить здесь. Меня будут искать в управлении, а сюда доберутся не раньше, чем через несколько часов. К этому времени ты уже пересечешь границу штата, — сказал я.

— Мне нравится этот штат, — ответил он.

Вернулась Конни и вынесла из спальни чемодан.

— Его понесешь ты, Мэтт, — сказал Кузницкий. — У тебя будут заняты руки, что и требуется.

— Отпустите меня, мистер! Обещаю, что не позову полицию. Честно! — дрожащим голосом сказал Марвин Джонсон.

— Поднимайся! — коротко приказал ему Кузницкий.

Джонсон нехотя поднялся. Я тоже встал.

— Полиция поймет, что произошло, Куз. Они могут заглотнуть крючок, если исчезну я один, но когда вместе со мной пропадет и дежурный клерк, они никогда не отпустят Чарли. — Я всё ещё пытался его вразумить.

— Он говорит дело, Куз. Легавые всё поймут, — забеспокоилась блондинка.

Кузницкий поразмыслил и сказал:

— Спасибо за умную мысль, Мэтт. А теперь снимай галстук!

Я протянул ему галстук.

— Повернись, руки за спину.

Я выполнил его требование.

Кузницкий сказал блондинке:

— Свяжи ему руки.

Она крепко затянула узлы, но всё же они были не такими тугими, как ей, вероятно, думалось.

Кузницкий приказал мне сесть на диван. Вытащив из кармана револьвер, он протянул его Конни:

— Стреляй, если он вздумает что-нибудь выкинуть. Не струсишь?

— Не беспокойся. — Она холодно посмотрела на меня. — Он будет послушным.

Легко перегнув ствол, она проверила наличие патронов в обойме.

— Я скоро вернусь, — сказал Кузницкий и обернулся к Джонсону: — Ты здесь живешь?

— Да, сэр, — ответил толстяк. — На первом этаже.

— Женат?

— Нет, сэр, живу один.

— Это к лучшему, — сказал Кузницкий. — Я боялся, что снова придется воспользоваться туалетом. Тогда пошли к тебе.

— Эй! — окликнул его я. — Ты что затеял?

— Думаешь, я оставлю вас вместе? — безразличным тоном сказал Кузницкий. — Чтобы вы смогли развязать друг друга?

Меня насторожила легкость, с которой он произнес эти слова. Лицо Джонсона выразило облегчение, но я не привык доверять бандитам. И мне не понравился нетерпеливый блеск в глазах Кузницкого.

Приоткрыв дверь, он проверил коридор. Потом поманил Джонсона рукой. Дверь за ним захлопнулась.

Я спросил блондинку:

— Что у него на уме?

Она удивленно посмотрела на меня:

— Ты же слышал. Он свяжет толстяка и оставит в номере.

— Но замышляет он что-то другое.

— Возможно, — безразлично согласилась она. — Ума ему не занимать.

— Для Чарли он слишком хитрый подельник, — сказал я. — Он убьет тебя и смоется с добычей. Неужели не понимаешь?

— Не получилось с Чарли, так ты решил попробовать со мной?

Чем больше я думал о блеске в глазах Кузницкого, тем тревожней становилось у меня на душе.

— У тебя не хватит смелости застрелить меня. — Я начал медленно подниматься с дивана.

Послышался щелчок взводимого курка. Палец блондинки на спусковом крючке побелел от напряжения.

Я снова сел.

— Хочешь ещё побеседовать? — зло усмехнулась она.

Грабитель отсутствовал минут пятнадцать. Вернувшись, он быстро сказал:

— Положи револьвер в сумочку, Конни, и трогаемся. Мэтт, поднимайся.

— Решил всё-таки взять меня с собой? — Я не сдвинулся с места.

В его руке появился револьвер.

— Будет проще, если ты пойдешь сам. Если откажешься, я способен унести твой труп на плечах.

При его габаритах Кузницкому не составило бы труда вынести меня из гостиницы. Я сказал:

— Я не могу тащить чемодан со связанными руками.

— Забудь о чёмодане. Его понесу я. Ты пойдешь впереди.

Я вышел из номера. Кузницкий шел следом, держа чемодан в левой руке, а револьвер в правой.

Конни стояла на площадке, глядя вниз. Подав нам сигнал, она начала спускаться.

В вестибюле никого не было. Мы вышли на улицу; перед входом стоял небольшой грузовичок. Прохожих поблизости я не заметил. Блондинка открыла заднюю дверцу, я залез в машину, внутри которой было пусто, если не считать валявшихся на полу домкрата и монтировки. Забросив чёмодан на сиденье, Кузницкий уселся на него, повернувшись ко мне лицом. Захлопнув за нами дверцу, Конни забралась в кабину.

— Устраивайся с удобствами, Куз, — крикнула она через фанерную перегородку.

Я сел на запасное колесо, прислонившись спиной к стенке.

Запустив мотор, Конни снова крикнула:

— Куда?

На восток вдоль реки, потом к югу, — ответил Кузницкий. — Не торопись, до темноты всё равно ничего нельзя сделать.

Я предположил, что под словом «сделать» он подразумевал убить меня и избавиться от трупа.

Хорошо бы грузовичок оказался краденым и его описание имелось в полиции. Тогда есть шанс, что его остановят где-нибудь по дороге. Но вряд ли многоопытный Кузницкий рискнет разъезжать с драгоценным грузом на угнанной машине.

Скорее всего налетчики взяли грузовичок на прокат и пользуются им на законных основаниях.

Когда машина тронулась, я потихоньку пошевелил руками, но не ощутил ослабления стягивавших их пут. Галстук был из эластичной шерстяной ткани, но Конни завязала несколько узлов.

Конни снова крикнула из кабины:

— Что ты сделал с толстяком?

— Он повесился у себя в номере, — небрежно ответил Кузницкий.

У меня похолодело в низу живота. Если бы я попридержал язык и не стал болтать, что наше с Джонсоном одновременное исчезновение вызовет подозрение, толстяк был бы ещё жив. Конечно, впереди его ждал один конец — смерть, но сейчас, во всяком случае, он сидел бы рядом со мной.

С сомнением в голосе Конни спросила:

— Думаешь, легавые поверят в самоубийство?

— Он оставил записку. Правда, прямо он не говорит, что решил свести счеты с жизнью, я не хотел, чтобы он знал, что через минуту сыграет в ящик, но смысл понятен. «Жаль, но у меня только один выход» — вот что я ему продиктовал. Написана она его рукой. Кто знает, может легавые и поверят, что его смерть и исчезновение Мэтта — просто совпадение.

«Несчастный Марвин!» — подумал я. Я представил, как он дрожит под дулом револьвера, как пишет то, что ему диктует безжалостный убийца. Наверняка он понимал безнадежность своего положения и писал, подчиняясь приказу, чтобы продлить свою жизнь хоть на несколько минут.

Я сидел на колесе, поперек которого лежала монтировка. Немного переместившись, я подцепил её концом связавшего мои руки галстука. Мне показалось, что после того, как я несколько раз напряг и отпустил кисти, узлы подались. Минуты через две-три я предпринял новую попытку.

Грузовичок свернул направо. Вскоре скорость увеличилась, и я понял, что мы выехали из города.

Перекрывая шум двигателя, Конни громко сказала:

— Куз, надо где-нибудь остановиться и перекусить.

— Нет, — решительно ответил он. — Потерпим до вечера.

— Я тоже ничего не ел, — заметил я.

Он лишь усмехнулся.

Я упорно растягивал свои путы, крепко зацепив галстук за конец монтировки.

XIX

Спустя полчаса Конни спросила:

— Долго мы будем так кататься?

— Сколько у нас бензина? — поинтересовался Кузницкий.

— Полный бак.

— Покатаемся до темноты. Когда наш друг покинет нас, заправимся и рванем на юг. Укроемся в одном надежном местечке и переждем грозу.

Кузницкий явно планировал разделаться со мной подальше от дома, чтобы тело никогда не нашли.

В машине было жарко и душно. Руки у меня вспотели. Галстук стал влажным от пота, и ткань растягивалась теперь легче и быстрее, Кузницкий не спускал с меня глаз, и действовать энергичней было рискованно. Стоило ему заметить напряжение на моем лице, и он немедленно заставил бы меня повернуться, чтобы проверить узлы на моих руках.

Мы ехали ещё минут двадцать, прежде чем мне удалось растянуть галстук настолько, что я смог освободить руки.

Продолжая держать их за спиной, я уцепился пальцами за монтировку и слегка сместился в сторону. Заметив моё движение, Кузницкий приподнял револьвер и прицелился мне в грудь. Потом, понаблюдав за мной, решил, что просто устраивался поудобнее. Он снова положил револьвер себе на колени.

В задней дверце грузовика имелось маленькое смотровое окошечко, находившееся слишком высоко, чтобы я мог увидеть что-нибудь, кроме полоски неба.

Выпрямившись, я сделал вид, что с интересом наблюдаю за показавшимися в окошечке облаками.

Кузницкий бросил на меня быстрый взгляд. Я опустил глаза и уставился в пол. Спустя минуту я снова поднял глаза, придав лицу заинтересованное выражение.

— На что пялишься? — раздраженно спросил он.

— Ни на что. — Я быстро отвел взгляд в сторону.

Вместо того чтобы обернуться и глянуть в окошко, как я рассчитывал, Кузницкий крикнул:

— Конни, ты смотришь в зеркало заднего вида?

— А как же.

— Кто позади?

— Легковая машина с парнем и девкой. Мы только что обогнали их.

Загадочно улыбнувшись, я бросил быстрый взгляд в окошко. На этот раз я не увидел даже облачка — только к голубое небо.

Направив на меня револьвер, Кузницкий быстро повернул голову и тоже глянул в окошко. Вряд ли он предполагал, что его мимолетное движение чревато смертельной опасностью. Мои руки — в этом он не сомневался — были крепко скручены, а сам я находился в нескольких футах от него.

Мгновенно вскочив, я схватил монтировку и швырнул её острым концом вперед. Кузницкий как раз повернул голову, и монтировка угодила ему в левый глаз. Его бросило назад, ударило о дверцу. Задвижка сорвалась, дверь распахнулась, и он вылетел из машины. Из жуткой раны на месте глаза хлестала кровь.

Я схватил ручку чемодана, помешав ему последовать за бандитом.

Кузницкий катился по дороге, но наблюдать за ним мне было некогда — я лихорадочно пытался открыть чемодан.

Грузовичок сбросил скорость, Конни крикнула:

— Что случилось, Куз?

Ответа не последовало, и она затормозила и съехала на обочину. Чемодан не поддавался. Монтировка, с помощью которой я разделался с Кузницким, каким-то чудом осталась в машине.

Я подсунул её заостренный конец под замок чемодана и рванул кверху. И тут грузовик остановился.

Выпрыгнув из кабины, блондинка обежала автомобиль и, увидев распахнутую дверцу, бросилась обратно за сумочкой и револьвером. Я вытащил из чемодана обрез. Там лежал и револьвер Чарли Коззака, но он был в кобуре, а счет шел на секунды.

Блондинка уже держала в руке сумочку, когда оба ствола моего дробовика уперлись ей в бок.

— Спокойно!

Она застыла. Перебросив обрез в левую руку, я дотянулся правой до сумочки и достал револьвер. Конни уцепилась за ручку дверцы, но я оттащил её в сторону.

Ярдах в двухстах позади на обочине стоял «форд». Рядом распростерся Казимир Кузницкий. Из машины вышел молодой мужчина и склонился над ним.

Втолкнув Конни в машину, я подъехал к остановившейся машине. Сплющенный затылок Кузницкого представлял собой кровавое месиво. Должно быть, он ударился головой о бетонное покрытие и умер мгновенно.

Лицо склонившегося над ним мужчины было бледно-зеленым. Он стоял возле трупа и, как зачарованный, не отрывал от него глаз.

— Не горюй, парень, он того не стоит, всё равно угодил бы в газовую камеру, — сказал я.

Он лишь молча посмотрел на меня.

Лицо Конни тоже было зеленым. Если она побежит, то дальше придорожного кювета, где её основательно прочистит. Нагнувшись, я поднял револьвер Кузницкого, затем оттащил тело к обочине.

Скрипнули тормоза, и из подъехавшей патрульной машины выскочили два молодых капрала.

В 3:30 пополудни я сдал Конни и чемодан с деньгами в отдел по борьбе с бандитизмом. По пути в город она упорно молчала, и я так и не узнал её фамилию. Документов в её сумочке не было.

В отделе по расследованию убийств я подробно рассказал о смерти несчастного Марвина Джонсона. Это отняло у меня ещё некоторое время, после чего я наконец добрался до родного отдела по борьбе с проституцией, азартными играми и наркотиками.

Там, в дежурке, в окружении капитана Спэнглера, лейтенанта Уинна, Хэнка Картера и Карла Линкольна сидел Чарльз Коззак.

— Привет, Чарли! Нравится им твой рассказ?

При виде меня его лицо смертельно побледнело. Ответить он не успел, потому что лейтенант Уинн неожиданно взвизгнул:

— Где вы болтались, сержант? И какое имели право оставить подозреваемого и удалиться неизвестно куда?

— Выходит, они всё же поверили тебе, — сказал я Коззаку.

— Я с вами разговариваю, сержант! — ещё громче взвизгнул Уинн. — И где ваш галстук?

Последний вопрос доконал меня. Я был по горло сыт лейтенантом. Я обернулся к нему с раздувшимися от ярости ноздрями, собираясь высказать всё, что о нем думаю, но в это время послышался требовательный окрик капитана:

— Рудовский! Что произошло?

По лицу Уинна разлилось спокойствие. Теперь, когда в разговор вступил капитан Спэнглер, он не считал себя вправе отчитывать меня.

Я тоже успокоился.

— По чистой случайности, капитан, я забрел в гостиницу, которую облюбовала парочка, ограбившая сегодня инкассаторскую машину. Это Коззак и его закадычный дружок Казимир Кузницкий. Они намеревались вывезти меня за город и отправить в лучший мир. Но сначала хотели сфабриковать алиби для Коззака, вот он и заявился к тупым фараонам.

XX

Когда я закончил подробный рассказ о случившемся, Карл Линкольн бросил на Коззака злобный взгляд:

— А мы почти поверили этому подонку. Увидев на стоянке твою машину, Мэтт, мы обшарили всё здание, даже на чердак лазали и в подвал спускались. Почувствовав неладное, поехали в гостиницу к этой падали, но и там ничего не нашли, кроме покончившего самоубийством дежурного. С тех пор непрерывно допрашиваем эту гниду.

— Не появись я вовсе, что бы вы сделали? — полюбопытствовал я.

Морис Спэнглер сказал:

— Я думал о такой возможности, Рудовский. Коззак уже потребовал адвоката, и через двадцать четыре часа нам пришлось бы уступить ему. А если бы адвокат предъявил постановление суда об освобождении из-под стражи, Коззак оказался бы на свободе.

Не окажись в фургоне монтировки, хитрый план Кузницкого стал бы реальностью. Я спросил:

— О Полячеке его спрашивали?

— Спрашивали, — ответил Карл. — Он признал, что отвёз его на своей машине в тот вечер, когда мы его взяли, однако твердит, что не знает, чем промышлял Полячек. Говорит, не имеет понятия, за что того убили.

Лейтенант Уинн сказал:

— Мы несомненно узнаем кое-что, когда допросим его девку.

Я подумал, что допрос Конни — дохлое дело, но высказывать свое мнение при лейтенанте не стал.

Мы передали Коззака в отдел по борьбе с бандитизмом, а в обмен получили его белокурую подружку. После длительного допроса она назвала себя — Корин Квантрейл — и свой адрес. Мы откопали досье на неё — две отсидки, каждая по году. В списке её прегрешений перед обществом упоминались хранение краденных денег, предоставление убежища находящимся в розыске преступникам и даже участие в вооруженном грабеже.

Больше Корин Квантрейл ничего не пожелала сообщить. Она отрицала знакомство с Бенни Полячеком. Коззак, по её словам, ни разу не упоминал при ней этого имени. Помучившись с ней больше часа, мы вернули её в отдел по борьбе с бандитизмом.

Мне рассказали, чем занимались в последние часы члены нашей объединенной команды. Картеру и Линкольну не удалось найти Гарри Гримальди, но они узнали имя его бывшей сожительницы. В данный момент её не было в городе, но она возвращалась завтра восьмичасовым поездом. Её планировали встретить на вокзале.

Что делал Уинн, осталось для меня загадкой. В основном гонял своих подчиненных по управлению с мелкими поручениями.

Уже было 17.30 — я переработал полчаса сверх установленного времени. Прежде чем отправиться домой, я набрал по телефону свой номер. Трубку взяла Эйприл.

— Извини, но в четыре я не мог позвонить, — сказал я. — Еду домой.

— Обед будет готов к твоему приходу, — ответила она. — Кто такая Беверли?

— Беверли? — переспросил я. — Почему это тебя интересует?

— Эта женщина звонила минут через десять после твоего ухода. Я не хотела причинить тебе неприятности, вдруг она многое значит в твоей жизни? Поэтому назвалась уборщицей.

«Редкая женщина проявит такое понимание», — подумал я.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я. — Что она хотела?

— Беспокоилась, как бы ты не проспал. Разве с тобой случается подобное?

Я не знал, насколько простирается её терпимость, поэтому объяснять ничего не стал. Просто ласково сказал:

— Не беспокойся, кошечка, увидимся через двадцать минут.

Домой я явился без десяти шесть. До обеда у меня ещё осталось время, чтобы принять душ и смешать коктейль. Мы сидели друг напротив друга и отхлебывали из бокалов, когда Эйприл попросила:

— Расскажи о своей работе, Мэтт. Наверное, она совсем не похожа на то, что показывают по телевизору? Вместо стрельбы, погони, приключений, от которых захватывает дух, просто скучная рутина.

— Даже не знаю, что тебе сказать, детка. Сегодня, к примеру я искал бандитов, ограбивших инкассаторскую машину. По ходу дела меня вывезли за город и собирались прикончить, но я сумел убежать, убив одного грабителя.

Она понимающе улыбнулась:

— У тебя очень своеобразное чувство юмора.

— Да, многие так говорят, — согласился я. Пусть она узнает обо всём из теленовостей.

Обед проходил в более пристойной обстановке, чем завтрак, — Эйприл была одета. Высоким качеством приготовленные ею блюда не отличались, но я вел себя как истинный джентльмен и сделал ей пару легких комплиментов. На десерт Эйприл предложила себя.

В 20.30 я довез её до клуба «Палас».

— Заедешь за мной, дорогой? — спросила она.

— Не сегодня. Время от времени мне требуется сон. Постараюсь заехать завтра.

— Хорошо, — быстро согласилась она. — Когда бы ты ни захотел меня видеть, я всегда здесь.

Я снова подумал, что Эйприл понимает мужчин. Может, кухарка из неё и никудышная, зато она не предъявляла чрезмерных требований.

Когда в девять я возвратился домой, зазвонил телефон.

— Я уже собиралась положить трубку, — услышал я голос Беверли Арден. — Думала, ты проводишь вечер где-нибудь в другом месте.

— Нет, сегодняшний вечер я провожу дома, — ответил я. — Через пять минут завалюсь в постель.

— Гм, — мечтательно протянула она. — Если ты оставишь дверь незапертой, тебя ждет сюрприз.

— Тебя тоже ждет сюрприз, — сказал я. — Ты не сможешь меня разбудить. Я намерен проспать до семи утра.

Она немного помолчала:

— Похоже, ты не жаждешь меня видеть?

— Думай, что хочешь. Но только попробуй меня разбудить пулей отсюда вылетишь.

— Несносный ворчун! — Она положила трубку.

Я рухнул на кровать и проспал десять часов.

Было воскресенье, но для полицейских названия дней недели не имеют значения. Правда, по воскресеньям мы с Карлом, как правило, отдыхаем, но если расследование не терпит отлагательства, приходится работать все семь дней в неделю. В восемь тридцать утра я уже расписывался в журнале прибытия на службу.

Лейтенант Уинн был в дежурке, а Картер и Линкольн прибыли спустя пятнадцать минут.

Уинн спросил:

— Сержант Картер, вы встретили на вокзале ту женщину?

— Да, сэр, — ответил Картер. — Она полагает, что Гарри Гримальди живет в меблированных комнатах на улице Костюшко. — Вынув из кармана записную книжку, он проверил номер дома: — Костюшко, тысяча четыреста двадцать два. Говорит, что больше не встречается с ним, но пару недель назад он жил там.

Карл Линкольн добавил:

— Женщине он известен как Игрок. Гарри Игрок.

Уинн сказал:

— Им займемся мы с Рудовским. А для вас и Картера у меня другое задание.

— Да, сэр, — сказал Карл. — Что именно?

— Обойти все дома в квартале, где жил Полячек, и побеседовать с каждым из жильцов. Это займет весь день, дома там многоквартирные, в них по сто, если не больше, семей. Возможно, кто-нибудь видел в тот вечер зеленый «кадиллак».

— Зеленый «кадиллак»? — переспросил Карл.

— Да. Машина Гуди Уайта.

— Понятно.

— Конечно, вы не должны ограничиваться одним вопросом. Сообщение о любом неординарном происшествии может оказаться ценным.

Карл на секунду задержал взгляд на лице Уинна. Он не привык, чтобы ему растолковывали задание, словно зеленому новобранцу.

— Да, сэр, — сухо сказал он.

Уинн вперил в него испытующий взгляд, но лицо Карла оставалось непроницаемым.

— А теперь попробуем отыскать Гримальди, — сказал мне Уинн.

По пути мы заглянули в отдел борьбы с бандитизмом, чтобы узнать, что новенького сообщили на допросе Чарли Коззак и Конни Квантрейл. Чарли раскололся и подписал признание об участии в грабеже; заявил, что охранника застрелил он. Ещё он сказал, что пытался уговорить Бенни Полячека вместе с ним ограбить супермаркет. Что касается убийства Полячека, он упорно отрицал свое участие, утверждая, что для него самого это явилось полной неожиданностью. После ареста Полячека он, по его словам, случайно встретил Казимира Кузницкого, с которым познакомился много лет назад, и тот уговорил его ограбить инкассаторов. После этого он потерял интерес к Бенни Полячеку, не встречался с ним и не звонил ему.

От Конни не удалось узнать ничего. Дамочка была замешена из более крутого теста, чем её дружок. Даже после того, как ей зачитали признание Коззака, она продолжала отрицать свое участие в налете на инкассаторов.

XXI

Прежде чем отправиться к Гарри Гримальди, более известному как Гарри Игрок, следовало получить у судьи ордер на обыск. Но в воскресенье суд закрыт, и, чтобы не вытаскивать судью из церкви или с поля для гольфа, Уинн решил обойтись без его санкции.

Дом 1422 на улице Костюшко представлял собой трехэтажное сооружение. На звонок к застекленной входной Двери подошла женщина средних лет с темными усиками не верхней губе и уставилась на нас неподвижным взглядом.

— Полиция, леди. — Уинн показал ей свой серебряный значок. — Я — лейтенант Уинн, а это сержант Рудовский.

— Господи! — воскликнула она. — Так я и подумала, что он снова в тюрьме, когда вечером он не явился домой.

— Прошу прощения?

— Он неплохой человек, лейтенант, но пьет без меры и тогда забывает, где живет. Я сейчас отправлюсь в полицию и внесу за него залог.

— О ком вы говорите? — спросил Уинн.

— О муже. Разве он не в тюрьме?

— Если он и там, нам об этом неизвестно. Мы ищем человека, который называет себя Гарри Игрок.

Лицо женщины побагровело:

— Он не в тюрьме? Значит, продолжает пьянствовать в каком-нибудь кабаке. Ну я ему задам, этому пропойце, он надолго запомнит.

Уинн начал терять терпение:

— У вас есть жилец по имени Гарри Игрок?

— Есть. Тоже половину жизни проводит в кабаках. В моем доме живут одни пьяницы, а самый главный — мой муж. Входите. — Она толчком распахнула застекленную дверь.

— Гарри дома? — спросил Уинн.

— Утром он всегда дома. Ни один из моих жильцов не продирает глаз до полудня. Второй этаж в конце коридора, налево от лестницы. На дверях цифра «три».

— Дайте мне запасной ключ, — сказал лейтенант.

Сунув руку в карман передника, женщина извлекла ключ и вручила его Уинну. Не произнеся ни слова, он зашагал вверх по лестнице. Я двинулся следом.

Подойдя к квартире, Уинн осторожно повернул ручку двери. Было заперто. Уинн вставил в скважину ключ, повернул его и с силой толкнул дверь, с грохотом ударившуюся о стену. Мы оказались в комнате ещё до того, как лежащий в постели человек успел сесть.

Гримальди был высокий, худощавый, с кривым носом и прямыми черными волосами.

— Кто вы и какого черта вам надо? — сказал он.

Я закрыл дверь. Подойдя вплотную к кровати, Уинн сунул ему под нос свой значок:

— Полиция. Ты — Гарри Гримальди?

Глаза мужчины сузились:

— Моя фамилия Игрок.

Это кличка. Фамилия твоя Гримальди, — сказал Уинн. — При желании мы можем отвезти тебя в полицию и сверить отпечатки пальцев.

Мужчина пожал плечами:

— Ладно, я Гарри Гримальди, что дальше? Закон не запрещает менять фамилию.

— Поднимайся! — приказал Уинн.

Отбросив простыню, Гримальди спустил ноги с кровати и встал. Он был даже выше, чем мне показалось сначала, не менее шести футов трех дюймов. Вел он себя совершенно спокойно.

Я заметил на его руках множество красных точек, и причина его безмятежности стала понятна. Наркотик продолжал оказывать свое одурманивающее действие.

— Вытяни руку ладонью верх, — приказал я ему.

Он вытянул руки. Я крепко сжал кончик его среднего пальца, а затем резко отпустил. Белая отметина, образовавшаяся в результате оттока крови, не исчезла сразу, а держалась несколько секунд.

— Что вы делаете? — поинтересовался Уинн.

— Провожу эксперимент, — ответил я.

Достав карманный фонарик, я посветил им в глаза Гримальди. Когда он пытался отвернуться, я с силой ударил его по губам тыльной стороной ладони:

— Стой спокойно, или твоя голова закатится под кровать.

Он злобно посмотрел на меня, но больше не дергался. Его зрачки не реагировали на свет.

Опустив фонарик в карман, я сказал Уинну:

— Он укололся часа четыре или пять назад, думаю, прямо перед тем, как залечь. Ночью его здесь, похоже, не было, потому что дозу он принял около шести утра.

— У тебя, легавый, крыша поехала, — сказал Гримальди. — я в жизни не баловался наркотой.

— Может, облегчишь нам жизнь и скажешь, куда её спрятал? — предложил Уинн. — Или мы перевернем здесь всё вверх дном.

Ты сначала предъяви ордер на обыск, — огрызнулся Гримальди.

— У нас есть разрешение хозяйки, — не совсем правдиво ответил Уинн. — Это её квартира. Так что и нам, и тебе, будет проще, если покажешь, где наркотик.

— Отрабатывай свое жалование, легавый, — угрюмо пробормотал Гримальди.

Мы без особых хлопот нашли стандартный набор наркомана — алюминиевую коробочку со шприцем, ложечкой и спиртовкой. Он лежал в верхнем ящике комода.

Отыскать наркотик оказалось сложнее. Конверт с белым порошком Гримальди прикрепил скотчем под раковиной, установленной в углу комнаты. В конверте я насчитал сорок восемь бумажных пакетиков, в каких обычно продают снотворное. Содержимое одного пакетика обходилось наркоману в три с полтиной.

Гримальди не выказал особого волнения, когда мы обнаружили его тайник. Этот товар предназначался для уличных клиентов и содержал больше сахарной пудры, чем героина. Сам Гримальди несомненно пользовался более высококачественным продуктом. Он всё ещё пребывал в эйфории, и происходящее мало его заботило. Я не сомневался, что к утру, когда он отдохнет на нарах, ситуация изменится кардинальным образом.

— Одевайся! — приказал ему лейтенант. — Мы отвезем тебя в управление.

Мы зарегистрировали Гримальди как подозреваемого и водворили в кутузку. Допрашивать его сейчас не имело смысла.

К полудню мы закончили заниматься Гримальди и поехали на бульвар Кларксена. Там, поставив машину у поребрика, стали ждать появления Картера или Линкольна. Вскоре из подъезда вышел Карл и направился к соседнему зданию.

Мы выбрались из машины.

— Удалось что-нибудь выяснить, капрал? — спросил Уинн, когда Карл приблизился.

— Пока ничего, сэр. За ленчем я спросил Картера о его успехах, они тоже равны нулю. Он обходит дома на другой стороне бульвара. Думаю, что половину жильцов мы уже опросили.

— Откуда вы начали?

Карл указал на северный конец улицы.

— Тогда мы с Рудовским отправимся в другой конец и двинем вам навстречу. Идемте, сержант.

Уинн выбрал западную сторону бульвара, а мне досталась восточная, противоположная той, на которой жил Полячек. Опрос жильцов — скучное, однообразное занятие. Квартал был застроен многоквартирными домами в три этажа и выше. Два здания были шестиэтажными. Я заходил в вестибюль, нажимал на кнопку звонка первой квартиры, показывал свой значок и задавал одни и те же вопросы. Процедура повторялась пока передо мной не захлопывалась последняя дверь.

Я узнал много интересного о том, что происходило в этих домах в тот вечер, когда Бенни сыграл в ящик. Крутой парень — О. Лири, как я предположил, лет восьми от роду, бросил наполненный водой полиэтиленовый мешочек с пятого этажа и только чудом не угодил в шедшую по тротуару пожилую леди. Изя Шварц, проживающий на втором этаже дома, стоявшего как раз напротив обиталища Бенни, явился в родительское гнездо, распространяя аромат дешевого виски. За сей проступок мать заперла его в темный чулан. В девять вечера супруги Калладжи, снимающие квартиру над Шварцами, затеяли шумную потасовку. О похожих интересных и важных событиях поведали и прочие жильцы.

Однако никто не видел в тот вечер человека, входящего в подъезд дома 427 по бульвару Кларксен, или припаркованного поблизости зеленого «кадиллака».

В конце концов, мне всё же удалось выудить кое-что интересное. Старая дева с четвертого этажа дома напротив Бенни около десяти или половины одиннадцатого — назвать точное время она затруднялась — случайно выглянула в окно и обратила внимание на молодого человека, вышедшего из дома 427. Он остановился на тротуаре и оглядел улицу. Перед входом в дом горел фонарь, поэтому свидетельнице удалось разглядеть молодого человека. Судя по описанию, это был доктор Норман Арден.

Я подумал, что, вероятно, Арден, вызвав полицейских, вышел проверить, не едут ли они.

— Долго он стоял на тротуаре? — спросил я женщину.

— Не знаю. Я выглянула на минутку и занялась своими делами. Когда я отходила от окна, он ещё был на улице.

Восточную сторону бульвара мы с Хэнком Картером обошли к пяти часам. Уинн и Линкольн уже ждали нас в тени деревьев. Когда мы подошли, Уинн сказал:

— Мы не узнали абсолютно ничего. А как ваши успехи?

Хэнк Картер ответил:

— У меня тоже ноль.

— В доме напротив Бенни живет пожилая женщина, — сказал я. — В тот вечер она случайно выглянула в окно около десяти или десяти тридцати. Она заметила, как молодой мужчина, похожий на Ардена, вышел из подъезда и, стоя на тротуаре, оглядел улицу. Если это был Арден, он, вероятно, поджидал полицию.

Уинн нахмурился:

— Вы специально поставили оперативника наблюдать за парадным входом. Почему он не доложил об этом эпизоде?

Я начисто забыл о Говарде Грейвсе, оставившем свой пост в самое неподходящее время.

— Не знаю, сэр. Если это был доктор Арден и он просто ждал прибытия полиции, Грейвс, вероятно, решил, что эпизод не заслуживает упоминания.

— Наверное, так оно и было, но всё равно он обязан был доложить. Так или иначе, с Арденом надо поговорить. Картер и Линкольн могут возвращаться в управление, а мы с Рудовским займемся Арденом.

Нам с лейтенантом не пришлось даже заходить в дом, потому что в этот момент подъехала машина и из неё вылез Норман Арден собственной персоной. С ним была и Беверли.

Наградив меня сияющей улыбкой, она сказала:

— Привет, Мэп! Ты знаком с моим братом?

— Я видел его в ночь убийства, но нас не представили друг другу. — Я протянул руку: — Как поживаете, доктор?

Пожав мне руку, он приветливо улыбнулся:

— Вы тот самый Мэтт Руд, о котором твердит моя сестра? Рад познакомиться, она мне все уши прожужжала.

— Норман! — нахмурилась Беверли.

Она с любопытством глянула на Роберта Уинна, и я понял, что с лейтенантом она ещё не встречалась.

В ночь убийства брат не позволил Уинну допросить её. На следующее утро с ней беседовал я.

— Лейтенант Уинн, Беверли, — сказал я, — мисс Беверли Арден, лейтенант.

После обмена любезностями лейтенант сказал:

— Мы опрашивали соседей, живущих на этой улице доктор. Одна женщина видела, как в тот вечер вы вышли из дома около десяти или десяти тридцати и некоторое время стояли на тротуаре. Это так?

— Так, — легко согласился Арден. — я вышел из дома минут в двадцать одиннадцатого. А перед этим вызвал полицию. Потом подумал, что ваши коллеги вот-вот подъедут, и решил выйти показать им квартиру Полячека Я находился на улице до тех пор, пока не прибыла патрульная машина.

На щеках Уинна проступил легкий румянец:

— Все в порядке, доктор. Обычная проверка. Идемте сержант.

Беверли сказала:

— Ты когда сегодня освободишься, Мэтт?

— Сейчас мы вернемся в управление, и мой рабочий день закончится.

— Какие у тебя планы на вечер?

Я покачал головой:

— Никаких.

— Тогда почему бы тебе не зайти к нам и не оценить мои кулинарные способности? — Она обернулась к Уинну. Я приглашаю и вас, лейтенант.

— Благодарю, — вежливо сказал он, — но меня ждет жена.

— Когда? — спросил я.

— В половине седьмого тебя устроит?

— Договорились.

XXII

На этот раз на Беверли была простая коричневая блузка с длинными рукавами и ситцевая юбка того же цвета. Открыв дверь, она восторженно воскликнула:

— Мэтт, ты настоящий герой! Почему ты не сказал, что поймал бандитов?

— Я полагал, ты всё знаешь. Об этом сообщили утренние газеты.

— Мы только сейчас прочли их, а день провели за городом.

Вместе с ней я прошел в гостиную. Дверь кухни отворилась, и, держа в руках поднос с тремя бокалами, вышел Норман Арден.

— А, скромный герой, — приветствовал он меня. — Теперь-то уж Беверли замучает вас расспросами. Он протянул один бокал мне, а другой сестре.

Беверли требовала, чтобы я рассказал о происшествии во всех подробностях, хотя оно было детально описано в газетах. Я сказал, что мне нечего добавить к опубликованному. Причина не в моей скромности. Газеты изобразили дело так, будто я провел блестящую полицейскую операцию, и я не хотел разрушать её иллюзии, объясняя, что лишь по чистой случайности забрел в бандитский притон.

Беверли оказалась более искусной стряпухой, чем Эйприл. Она приготовила отбивные из ягненка — изысканное блюдо, мне ещё не доводилось его пробовать. Потом мы с Норманом пили бренди, а Беверли мыла посуду.

— Как продвигается расследование? — поинтересовался Арден.

— Особыми успехами похвастаться не можем, — сказал я. — Пока одни догадки.

— Думаю, с человеком такого сорта, как Бенни, подозрение может пасть на множество людей. Вы не считаете, что он пал жертвой внутренних разборок?

Я пожал плечами:

— Очень вероятно, что так оно и было. Нам бы очень помогло, если бы кто-нибудь видел в тот вечер постороннего, входившего в ваш дом или выходившего из него. Мы разговаривали со всеми жильцами, но только одна женщина посмотрела в окно в это время. Она-то и увидела, как вы вышли из дома и стояли на тротуаре в ожидании полиции.

— Убийца мог воспользоваться черным ходом, — сказал Арден. — За домом есть автостоянка.

— Да, — хмуро сказал я, — её мы видели. А за ней проезд, противоположная сторона которого застроена складами. Вечерами там безлюдно.

— За успех вашего расследования! — Он поднял бокал. Потом нахмурился: Беру свои слова обратно. Не уверен, что обрадуюсь, если вы поймаете убийцу. Бывший сосед упал в моих глазах, когда я узнал, что он торгует наркотиками. Даже как-то неловко вспоминать, что он мне нравился.

— Ваша сестра сказала то же самое. Мы не в восторге от Бенни, но нельзя допустить, чтобы каждый сам вершил суд. Мы продолжим поиски преступника так же настойчиво, так же упорно, словно убили не подонка, а почтенную пожилую даму.

Молодой доктор кивнул:

— Один из принципов нашей демократии — равная защита для всех. Если начать делать исключения, можно закончить анархией.

В половине восьмого Беверли вышла из кухни и присоединилась к нам.

— Грех проводить в четырех стенах такой приятный вечер, — заявила она. — Попробую уговорить Мэтта проехаться на машине.

Конечно, сказать «нет» я не мог. Я вежливо осведомился у Нормана, не желает ли и он подышать свежим воздухом, он так же вежливо отказался. Спустя три минуты я уже открывал перед Беверли дверцу своего автомобиля.

Устроившись за рулем, я спросил:

— Куда ты хотела поехать?

— Как куда? — искренне удивилась она. — К тебе конечно.

И мы поехали ко мне.

Я вставил ключ в замочную скважину, но дверь отворилась ещё до того, как я его повернул.

Беверли недоуменно подняла брови:

— Ты часто оставляешь квартиру открытой?

— Замок не всегда срабатывает, уже два года собираюсь его починить. Придется заняться им в ближайшие дни, потому что лучше он не становится. Квартира частенько бывает открыта.

Не успел я войти в переднюю, как раздался телефонный звонок.

— Алло?

— Здравствуй, дорогой. Только что пришел? — услышал я голос Эйприл Френч.

Разговор не доставлял мне удовольствия, я вообще не люблю женщин, названивающих мужчинам. У Беверли тоже отвратительная привычка звонить в самое неподходящее время и даже являться в гости без приглашения. Если ко мне повадятся сразу две дамы, дело может закончиться потасовкой.

— Да, — раздраженно ответил я.

Судя по всему, она была не только понятливой женщиной, но и тонко чувствовала других людей, поскольку разобралась в ситуации по одному короткому слову.

— У меня нет привычки звонить мужчинам, — сказала она, — я потревожила тебя только из-за статьи в газете. Вчера вечером я думала, что ты просто шутишь.

Ее чуть ли не извиняющийся тон заставил меня устыдиться. Я сказал более дружелюбно:

— Я никогда не шучу. Все знают, что я очень серьезный человек.

Она несколько приободрилась:

— Я собираюсь на работу. Заедешь за мной?

Я бросил взгляд на стоящую в дверях Беверли. Маловероятно, что в два часа ночи меня заинтересует ещё одна женщина.

— Не сегодня.

— Хорошо, дорогой, — бодро ответила она. — Когда надумаешь, приезжай, я всегда рада тебя видеть. Только не завтра, в понедельник мы отдыхаем. Завтра ты можешь застать меня дома.

— Понял, — сказал я. — Постараюсь заглянуть завтра.

Когда я закончил разговор, Беверли спросила:

— Женщина, которая убирает твою квартиру?

Я посмотрел на неё с непроницаемым видом. Улыбнувшись, она прошла в ванную и прикрыла за собой дверь.

Предвидя, как развернутся события, я разделся и лег.

Спустя пять минут дверь в ванной отворилась, и Беверли предстала передо мной в одной расстегнутой на груди блузке. Несколько секунд она стояла неподвижно, глядя на меня блестящими глазами и слегка выгнувшись, так что груди выступали вперед. Потом скользнула в мои объятия.

Домой я отвез её ровно в полночь — раньше, чем в прошлый раз, но и стартовали мы сегодня раньше.

В понедельник утром лейтенант Уинн стоял перед проблемой — что делать дальше? По существу, делать нам пока было нечего. Но Уинн однако не из тех начальников, кто спокойно взирает на бездельничающих подчиненных. Он легко мог обойтись без Линкольна и Картера, предоставив им отгул за воскресенье. Вместо этого он дал им бессмысленное задание следить за Гуди Уайтом.

В это утро проходило заседание городского совета, поэтому задание лейтенанта представлялось особенно нелепым. Можно было заранее предсказать, что всё утро Гуди просидит в здании городской администрации, а остаток дня проведет у себя в кегельбане. Однако я уже имел печальный опыт и предпочел промолчать.

Картер с Линкольном удалились.

Пока лейтенант докладывал капитану Спэнглеру о ходе расследования, я спустился в цокольный этаж, где размещались камеры предварительного заключения, проверить, не созрел ли Гримальди для обстоятельного разговора.

Сдав револьвер и перочинный нож дежурному сержанту, я миновал две стальные двери, которые поочередно открывались с пульта управления. Сквозь прозрачную стенку из толстого плексигласа я увидел нашего подопечного в камере второго ряда.

Гримальди бросил на меня угрюмый взгляд. Он сидел на складной тюремной койке, опустив костлявые плечи и зажав руки между коленями.

Его покрасневшие глаза слезились, а плечи непроизвольно подергивались.

— Как самочувствие? — поинтересовался я.

— Я болен, — ответил он. — Мне нужен врач. Я требую перевода в тюремную больницу.

— Договорились, — сказал я. — Мы переведем тебя, и доктор сделает ломку не такой болезненной. Разок-другой он даже вспрыснет тебе морфий.

Он с надеждой посмотрел на меня:

— Переведете сейчас?

— Как только назовешь поставщика.

Он попытался изобразить недоумение:

— Какого поставщика?

— Похоже, ты ещё не готов к серьезному разговору, — сказал я. — Зайду снова в полдень.

— Эй, подожди! — крикнул он. — Меня обязаны перевести в госпиталь, я действительно болен.

— А будет ещё хуже, — жизнерадостно заверил его я и направился к выходу.

Гримальди начал непрерывно чихать. Он никак не мог остановиться. Я подошел к надзирателю:

— Скоро он начнет шуметь. Поднимет такой вой, что затыкай уши. Не обращай на него внимания и ни в коем случае не вызывай врача. Я вернусь в двенадцать.

— Понятно, — сказал он. — Знаю я этих подонков, встречались. От меня он сочувствия не дождется.

Когда я поднялся в дежурку, Уинн брюзгливо спросил, где я пропадал.

— Выходил глянуть на Гримальди, сэр. Он ещё не созрел. Но к полудню расскажет всё, что мы захотим узнать.

Впервые, кажется, он не дал нагоняй подчиненному, осмелившемуся высказать собственное мнение, — понимал, что в обращении с наркоманами у меня несравненно больше опыта.

Остаток утра мы с лейтенантом провели, пункт за пунктом проверяя все наши действия за минувшие дни, чтобы убедиться, что ничего не упущено. Мы оба понимали, что просто убиваем время, дожидаясь полудня, но я был слишком осторожен, чтобы выражать свои мысли вслух, а он никогда не признался бы тому, кто ниже по званию, что занят бессмысленным делом.

Без четверти двенадцать мы подкрепились в кафетерии, а в кутузку отправились спустя полчаса.

Вопли Гримальди мы услышали, ещё не дойдя до дежурного сержанта, жуткие, долгие звериные крики отчаяния и боли, достигавшие немыслимо высокой ноты и постепенно стихавшие.

Завидев нас, сержант сказал:

— Допрашивайте скорее этого психа и отправляйте в больницу. Он воет уже полчаса. Ещё немного, и мы все с ума сойдем.

Мы сдали оружие и прошли к камерам. Когда мы двигались по проходу, заключенные смотрели на нас с откровенной ненавистью.

XXIII

Гарри Гримальди лежал на спине, ухватившись руками за края койки. Его веки были плотно сомкнуты, а грудь высоко вздымалась. Его била дрожь. Одежда насквозь пропиталась потом.

— Привет, Гарри! — сказал я.

Его залитые слезами глаза открылись. Он с трудом сфокусировал взгляд.

— Заберите меня отсюда! — задыхаясь произнес он. — Вы должны перевести меня в больницу.

— Обязательно, — заверил его я. — Ты готов к разговору?

Он снова начал непрерывно чихать, потом внезапно остановился, и всё его тело напряглось. Руки с такой силой сжали края койки, что побелели костяшки пальцев.

— О Боже, Боже, Боже! — стонал он.

Нечеловеческим усилием воли он сдержался, чтобы не завыть в нашем присутствии.

— Что вы хотите знать? — прошептал он.

— Ты ведь толкач, Гарри?

— Да, да, толкач! — яростно завопил он. — Как иначе я мог бы доставать героин? Этот подонок сумел-таки склеить меня!

— Какой подонок, Гарри?

— Бенни Полячек! — ещё неистовей завопил Гримальди. — Знали бы вы, как он умеет влезть в душу! Попробуй, жить станет веселее, от героина никто не умирал, просто надо знать норму. А сам даже не прикасался к наркоте. Хорошо, что он подох.

— Кто его убил, Гарри?

— Откуда мне знать? Меня там не было. — Он зарыдал. — О Боже, Боже, Боже! Умоляю, заберите меня отсюда!

— Подожди минутку, — сказал я. — От кого ты получал наркоту? От самого Бенни?

Его голова начала непроизвольно трястись.

— Он познакомил меня с оптовиком. За процент с каждой партии.

— Кто оптовик, Гарри?

— Хотите, чтобы меня шлепнули? — Он умоляюще смотрел на меня.

— Он ещё не готов, лейтенант, — сказал я Уинну. — Дадим ему ещё часок. — Я шагнул к выходу.

— Стойте! — отчаянно завопил Гримальди.

Обернувшись, я посмотрел на него. Его била лихорадка.

— Вы отвезете меня в тюремную больницу, как только я скажу? — спросил он сдавленным голосом.

— Да, — сказал я. — Обещаю.

Глубоко вздохнув, он прошептал:

— Карр.

— Карр? — удивленно переспросил я.

— Джек Карр из «Белого шара». Он получает товар прямо от синдиката.

Мы с Уинном переглянулись. У лейтенанта был озадаченный вид.

— Он не пытается прикрыть Гуди Уайта? — спросил он меня.

Я покачал головой:

— Сейчас его интересует только одно — побыстрее оказаться на больничной койке. Гримальди говорит правду.

Уинн несколько секунд смотрел на Гримальди, потом перевел взгляд на меня. Он был в таком замешательстве, что даже поинтересовался моим мнением:

— Каким образом, по-вашему, Карр мог оказаться оптовиком?

Я попытался восстановить в памяти все обстоятельства, при которых окружной прокурор договаривался с Бенни Полячеком. Потом сказал:

— Кое-что начинает проясняться.

— Что именно?

— Прежде чем согласиться на предложение Доллинджера, Бенни пожелал проконсультироваться с каким-нибудь известным юристом. Он назвал Мартина Боннера, что нас чрезвычайно удивило, Боннер ведет дела мультимиллионеров, а до мелкой сошки не опускается. Теперь мне ясно, что он назвал адвоката, фамилия которого первой пришла ему в голову.

Уинн вопросительно посмотрел на меня.

Я продолжал:

— Доллинджер разрешил ему переговорить с Боннером по телефону-автомату, а перед этим тоже по телефону представил Полячека. Вернее, попросил Боннера, которого он хорошо знает, уделить несколько минут для разговора с нашим подопечным. Мы все отошли, предоставив Полячеку возможность обсудить интересующие его вопросы приватно. Внезапно разговор прервался. Не сомневаюсь, он просто сделал вид, что телефон замолчал на полуслове, а на самом деле закончил разговор с Боннером. Мы, как последние кретины, поверили ему и даже дали монетку для продолжения разговора. Только вторично он звонил уже не Боннеру, а Джеку Карру и получил указание, как действовать.

Потребовалось некоторое время, чтобы мои разъяснения дошли до Уинна. Он медленно произнес:

— Черт возьми, этот Карр быстро соображает. Выходит, Гуди Уайт всё время говорил нам правду, а его верный помощник самым подлым образом пытался подставить его.

Я посмотрел на Гримальди:

— Ты где получал товар, Гарри? В зале кегельбана?

Его голова продолжала нервно подергиваться.

— Он держит его под стеклянной витриной, в которой выставлены шары. Никто не обращает внимания, когда он передает пакет. Все думают, что Джек вручает покупателю снаряжение для игры.

Его тело снова напряглось, и он издал душераздирающий вопль. Мы отошли от камеры, и я сказал надзирателю:

— Можешь вызвать скорую и отправить его в тюремную больницу.

Надзиратель содрогнулся:

— Мне доводилось присутствовать при допросах, когда преступника убеждали резиновым жгутом. Но таких воплей я не слышал даже в кошмарном сне. Вы в состоянии спокойно спать после этого, сержант?

Думаю, Уинн тоже был потрясен картиной ломки закоренелого наркомана. Только этим я объясняю тот удивительный факт, что он не отреагировал на явное нарушение субординации рядовым надзирателем, поставившим под сомнение действия старшего по званию.

Уинну не терпелось убраться из кутузки. Он вышел, не произнеся ни слова.

Мы взяли патрульную машину и направились в «Белый шар». По пути Уинн сказал:

— Разговаривать с Гуди Уайтом буду я сам, Рудовский. Указание капитана Спэнглера больше не имеет силы. С тактичным обращением покончено.

— Да, сэр, — ответил я.

Когда мы парковались, я заметил ещё одну полицейскую машину, в ней сидели Линкольн и Картер. Мы подошли к ним.

— Он в клубе, лейтенант, — сказал Карл. — Войти мы не рискнули, он знает нас в лицо.

Мы с Уинном вошли в здание через главный вход. Джек Карр сидел за стойкой администратора.

— Снова к нам? — понимающе ухмыльнулся он.

Уинн холодно спросил:

— Где мистер Уайт?

— В баре, лейтенант.

— Приведите его, — приказал мне Уинн.

В баре я осмотрелся и без труда нашел Гудмэна Уайта. Он тоже повернул голову в мою сторону; я поманил его пальцем, и его лицо приняло вопросительное выражение. Пожав плечами, Уайт вместе со мной подошел к стойке, где нас ждал лейтенант.

— Добрый день, — приветливо сказал он.

В ответ Уинн едва заметно кивнул. Повернувшись к Карру, он сказал:

— Мы арестовали Гарри Гримальди, известного под кличкой Игрок. Со вчерашнего утра он сидит в камере. Тридцать часов он промучился без укола и только сейчас раскололся. Вам хорошо известно, что значит ломка. В такие моменты наркоман за дозу продаст родную мать.

В глазах Джека Карра появилась настороженность. Гуди Уайт спросил:

— Кто такой Гарри Гримальди?

— Один из подручных вашего помощника, — сухо ответил Уинн, не отрывая взгляда от Карра. — Ваш помощник — оптовый поставщик героина, мистер Уайт. И работает он прямо у вас под носом, а точнее, за этой стойкой.

— Вы, наверное, спятили, лейтенант! — выкрикнул Карр.

Уинн сказал:

— Вам не откажешь в находчивости. Когда прокурор надавил на Бенни Полячека, то он ухитрился связаться с вами по телефону и практически на глазах у полиции и самого прокурора получить от вас инструкции. Он сделал ложное заявление, что поставщиком героина является Гудмэн Уайт, а вы обещали сфабриковать улики, которые неопровержимо укажут на Уайта. Когда Полячека освободили, вы дали ему указание позвонить Уайту и сделать идиотский заказ — пять перчаток на левую руку. Уайт несомненно посоветовал бы ему провериться у психиатра, не убеди вы его, что Бенни постоянный клиент и ему не следует отказывать в просьбе, хотя она и кажется нелепой. Конечно, вы и не думали заказывать перчатки. А когда шеф поинтересовался ими, сказали, что заказ уже поступил. Вы позвонили Полячеку и договорились, что он придет в семь вечера в пятницу.

Уайт должен был вручить Полячеку пакет, якобы содержащий перчатки. После того как сцена передачи будет заснята полицейскими, Уайта арестуют, пакет вскроют и вместо перчаток обнаружат героин.

Гуди Уайт спросил неожиданно тонким голосом:

— Джек собирался подставить меня? Но почему?

Уинн пожал плечами:

— По разным причинам. Полячека обещали оставить на свободе, если он назовет поставщика. Возможно, Карр опасался, что тот укажет на него, если срочно не представить ему альтернативную фигуру. Карр весьма популярен в вашем избирательном округе. Возможно, он рассчитывал попасть в городской совет, если вы угодите в тюрьму. Занимаясь преступным бизнесом, он наверняка немало накопил и в состоянии выкупить ваш кегельбан.

Уайт посмотрел на Карра, ответившего ему вызывающим взглядом.

Уинн сказал:

— У вас не было бы ни малейшего шанса доказать свою невиновность, мистер Уайт. А рассказ о пяти перчатках для команды левшей вызвал бы лошадиное ржание. Карр и Бенни, естественно, отрицали бы, что им известно об этом заказе, который к тому же не проходил по документам. Вы могли бы истошно вопить, что вас подставили, но избежать обвинительного приговора вам не удалось бы.

Джек Карр процедил сквозь зубы:

— Все это слова, лейтенант. Вы попробуйте их доказать. У вас нет ничего, кроме несвязного лепета обезумевшего наркомана.

— Может, нам повезет, если заглянем под витрину? — вмешался я.

— У тебя есть ордер на обыск? — огрызнулся Карр.

— Нам он не требуется. — Я глянул на Уайта: — Это твое заведение, Гуди. Ты не против, если мы полюбопытствуем, что здесь хранится?

— Я даже помогу вам, — ответил тот.

Когда мы попытались зайти за стойку, Джек Карр загородил нам путь. Уинн раздраженно оттолкнул его, и Карр с размаху хватил его кулаком по голове.

Не успей тот вовремя пригнуться, удар свалил бы его с ног.

Вне себя от ярости, Карр бросился на меня. Но я перехватил его руку и нанес ему короткий резкий удар. Он оказался на полу.

Не теряя ни секунды, я поднял его за шиворот и, заломив руки за спину, надел наручники.

С другой стороны витрины был ряд выдвижных ящичков. В них хранились документы, в которых подводились итоги соревнований между лигами. Мы могли бы и не обнаружить тайник, не подскажи нам Гарри Гримальди, где его искать. Убедившись, что среди бумаг нет ничего даже отдаленно напоминающего героин, мы начали замерять длину ящиков. Они оказались на шесть дюймов короче ширины витрины. Нам удалось нащупать раздвижную панель. Наркотик был аккуратно упакован в маленькие пакетики, каждый из которых содержал пятьдесят зерен чистого героина. Таких пакетиков было двенадцать дюжин. После добавления сахарной пудры их розничная цена на рынке превысила бы двадцать пять тысяч долларов.

XXIV

Гуди Уайт с отвращением посмотрел на своего помощника:

— Сколько детских душ ты растлил, гнида?

Джек Карр угрюмо уставился в пол.

Гуди Уайт обернулся ко мне:

— Все это не укладывается у меня в голове, Мэтт, Бенни Полячека тоже он убил?

— Это мы выясним, когда доставим его в управление, — ответил я.

— Но зачем? Ведь он перечеркнул тем самым свой подлый план.

Я пожал плечами:

— Может быть, Бенни пошел на попятный и решил сказать нам правду. Не беспокойся, Гуди, мы всё выясним. Я дам тебе знать.

Мы вывели Карра из клуба, и лейтенант приказал Линкольну и Картеру следовать за нами в управление.

Вопреки расхожему мнению, большая часть преступлений раскрывается в результате умело проведенного полицейского допроса и лишь немногие с помощью научных методов или гениальной дедукции. Если удается задержать человека, который, по нашему глубокому убеждению, виновен, то его признание при перекрестном допросе — лишь вопрос времени. При этом мы не пользуемся резиновыми шлангами. Мы и пальцем не дотрагиваемся до подозреваемого — в этом нет необходимости.

Часы показывали 14.30, когда мы вернулись в управление. Мы навалились на Джека Карра всей четверкой, выстреливая в него один вопрос за другим. Карр утверждал, что не имеет понятия, как героин оказался в тайнике. Так продолжалось до шести вечера. В шесть Уинн отправил Картера и Линкольна подкрепиться, и мы продолжили допрос вдвоем. В половине седьмого Картер и Линкольн вернулись и на полчаса сменили нас.

Мы вели допрос, передавая друг другу эстафету. Карр начал противоречить сам себе и признаваться в мелочах. К девяти он подтвердил, что является оптовиком. К десяти мы знали имена двенадцати толкачей, получавших у него товар. В десять тридцать он назвал фамилию связного представителя синдиката, который привозил товар из другого штата. Мы узнали, когда и где должна состояться следующая встреча.

Однако Карр продолжал твердить, что не имеет ни малейшего представления, кто и почему убил Бенни Полячека. К одиннадцати часам мы начали верить ему.

В одиннадцать тридцать он подписал исчерпывающее признание о своей преступной деятельности. О Бенни Полячеке там не было ни слова. Мы отправили Карра в камеру, где ему предстояло провести ночь.

Ввиду того, что наш рабочий день растянулся на пятнадцать часов, лейтенант великодушно позволил нам завтра прибыть на службу в десять утра. Домой я вернулся лишь за полночь.

Дверь в квартиру была не заперта — замок снова не сработал.

Твердо решив, что завтра же поставлю в известность хозяина дома, я закрыл дверь, прижимая её до тех пор, пока замок не щелкнул.

В гостиной горела лампа. Это удивило меня — я твердо помнил, что утром, уходя из дома, выключил её.

Я зажег свет в спальне и обнаружил, что у меня гостья.

Беверли Арден в своем излюбленном неглиже — блузке с длинными рукавами — крепко спала на моей кровати. На этот раз блузка была черной.

Во мне вспыхнуло раздражение, граничащее с нешуточной злостью. На мгновение я представил, как, ни о чём не подозревая, вхожу в спальню с другой женщиной. Вскоре, глядя, как ритмично вздымается её грудь, я начал склоняться к тому, чтобы простить её. Несмотря на пятнадцатичасовой рабочий день я не чувствовал себя изнуренным, так как выспался в две предыдущие ночи. Я даже пришел к выводу, что ожидавший меня сюрприз из категории приятных.

Повесив пиджак в стенной шкаф, я подошел к постели и окинул взглядом фигуру. Беверли была сложена как богиня. Какая жалость, что из-за странного каприза она всегда отказывается обнажить руки и плечи. Во мне загорелось желание хотя бы раз увидеть её абсолютно нагой.

Я осторожно перевернул её на живот и, пока она не очнулась от сна, рывком задрал блузку, обнажив плечи и спину. Ещё одно движение — и блузка сползла вниз по рукам.

Усевшись на кровати, Беверли в замешательстве глянула на меня. В следующую секунду она с лихорадочной поспешностью скрестила на груди руки.

Но было поздно. Я успел заметить предательские крошечные шрамы на внутренней стороне руки от кисти до локтя, оставленные бесчисленными уколами.

Я долго в упор смотрел на неё, она тоже не отрывала от меня взгляда. Я перевел дыхание.

— Некоторые поступки казались мне странными, — негромко сказал я, хотя мне следовало всё понять, когда ты уложила меня в постель при первой встрече. У наркоманов не срабатывают сдерживающие центры.

Спрыгнув с постели, Беверли набросила блузку, торопливо застегнула пуговицы и надела юбку. В следующее мгновение, сунув ноги в туфли, она метнулась к двери. Она ни разу не повернула головы в мою сторону.

Я встал у двери, загораживая ей путь:

— Не спеши, Беверли. Давно ты сидишь на игле?

— Тебя это не касается, — ледяным тоном ответила она.

— Касается, и даже очень. Я расследую дело об убийстве толкача, которого застрелили в твоем присутствии. Интересно, что ты наркоманка. Героин ты покупала у Бенни.

— А если и у него, что из этого? — процедила она сквозь зубы. — Я не убивала его. Зачем мне перекрывать себе кислород?

Некоторое время я задумчиво разглядывал её:

— И у тебя нет признаков ломки. Кто снабжает тебя теперь, когда Бенни нет в живых?

— Никто. Я больше не употребляю наркотики.

Я покачал головой:

— От этой привычки так легко не избавиться. Наверное, брат помогает тебе облегчить процесс отвыкания. В больнице для него открыт доступ ко всем наркотикам, кроме героина. Он вне закона даже у врачей. Какую замену он тебе предложил?

Беверли не отвечала, молча глядя на меня. Я не произнес ни слова. Потом она обхватила голову руками и зарыдала. Я довел её до стула, усадил и позволил выплакаться.

Вытерев слезы, она сказала:

— Больше всего я боюсь, что у Нормана будут из-за меня неприятности. Он чудесный человек. Он дает мне ровно столько, сколько необходимо для успокоения нервов. И каждый раз уменьшает дозу. Я верю, что он меня вылечит.

— Конечно, — сказал я, — в специальных лечебницах уйма людей, решивших добровольно покончить с этой заразой.

Я говорил правду. Желающих поставить крест на пагубном пристрастии к наркотикам действительно немало, но мне известны лишь единичные случаи, когда из лечебниц вышли полноценные члены общества, люди с обновленной психикой.

Большинство, едва оказавшись на свободе, немедленно принимались за старое.

— Да, Норман вылечит меня! — с воодушевлением сказала она. За короткое время я уже уменьшила дозу до четверти зерна в день.

Четверть зерна — и она считала это успехом!

Пока она сотрясалась от рыданий, мой мозг усиленно работал. И постепенно мне становилось всё яснее, что произошло в их доме в день убийства. Взяв телефонную трубку, я набрал номер управления и попросил передать срочную информацию ближайшей к дому четыреста двадцать семь по бульвару Кларксен патрульной машине.

Закончив разговор, я сказал:

— Поднимайся, я отвезу тебя домой.

— У меня своя машина.

— Она постоит здесь.

Когда мы подъехали к дому, возле него стоял патрульный джип. Крышка канализационного люка рядом с подъездом была открыта, над ней стоял полицейский и светил фонариком вниз.

Когда мы вылезли из машины, полицейский поднял голову и спросил:

— Вы сержант Руд?

— Да. Как успехи?

— Нормально. Мой напарник нашел его. Сейчас вы сможете с ним поговорить.

Из люка показалась голова, и второй полицейский вылез на тротуар. В руке он держал небольшой никелированный револьвер.

Я изучил револьвер. Это был старинный бескурковый «смит-вессон» лет пятидесяти, если не старше.

— Наверное, он уже давно в вашей семье, — сказал я Беверли. — Неудивительно, что оружие не зарегистрировано в полиции.

— Это револьвер моего отца, — глухо отозвалась она.

Вместе с Беверли мы прошли в квартиру. Норман уже лежал в постели. Когда я зажег свет, он сел и молча посмотрел на нас.

Заметив потерянное выражение на лице сестры, он побледнел.

Я сказал:

— Мы только что достали револьвер из люка. Задержись эта женщина у окна ещё минуту-две, она обязательно увидела бы, как вы его туда бросаете.

— Ты рассказала ему? — спросил он Беверли.

Она с несчастным видом покачала головой:

— Он догадался сам, когда узнал, что я наркоманка.

Норман Арден встал и начал одеваться.

— Не расскажете, как всё произошло? — спросил я.

— Почему не рассказать? — безразличным тоном ответил он. — Я и сейчас не жалею о том, что сделал, и снова убил бы его. Возможно, вы поступили бы так же, увидев, как ваша сестра стоит на коленях перед мерзавцем и вымаливает дозу.

— И в это время вошли вы?

— Да. Я видел, что с ней творится, наблюдал весь вечер. Она даже открыла дверь в коридор, чтобы не пропустить его появления. Её било как в лихорадке. Когда он начал вставлять ключ в дверь, она пулей метнулась к нему. Сначала я намеревался просто передать его полиции. Я умышленно выждал пятнадцать минут, рассчитывая войти в квартиру, когда он будет делать ей укол, а потом держать его на мушке, пока не явится полиция… Но вышло иначе, потому что героина у него не было.

— Тогда почему вы его убили? — спросил я.

Следующие несколько фраз он произнес, закрыв глаза:

— Они были в кухне, он варил кофе и пытался её успокоить. Она стояла перед ним на коленях и умоляла сделать ей укол, а он повторял, что героина у него нет, потому что у него неприятности с полицией и он выбросил весь свой запас. Сестра с криком отчаяния обхватила его ноги, сказала, что не только заплатит двойную цену, но тут же ляжет с ним в постель. — Норман открыл глаза и спокойно закончил: — И я его застрелил.

Некоторое время никто не произносил ни слова. Первым нарушил молчание я:

— Точно так же вам следует говорить и на суде, док. Если присяжные признают за вами более тяжкое преступление, чем неумышленное убийство, разницу в сроке отсижу я. Вы готовы?

— Готов, — равнодушно ответил он.

Меня одолевали мрачные мысли, и я чувствовал, что мне необходимо отвлечься. Поместив доктора Нормана Ардена в камеру, я отправился в клуб «Палас», но вдруг вспомнил, что сегодня у Эйприл выходной.

Два часа ночи — чертовски неудобное время для визита к молодой леди, но я всё-таки решился.

Парадная дверь её дома была заперта, но я знал её комнату на четвертом этаже, именно в том окне горел свет. Я нащупал под ногами крошечный камешек и бросил его в окно. Занавески раздвинулись.

Когда Эйприл разглядела в полутьме меня, её лицо осветилось радостью.

Через минуту она вышла из дома:

— Я верила, что ты зайдешь. Не иначе как я сошла с ума.

— Я же обещал.

Я усадил её в машину.

— К которому часу тебе завтра на работу? — спросила она.

— Приказано к десяти, но я возьму отгул.

СОДЕРЖАНИЕ

Джон Макдональд МОЛЧАНИЕ ЖЕЛТОГО ПЕСКА Перевод

В.А. Гольдича, И.А. Оганесовой 5

Ричард Деминг СМЕРТЬ ТОЛКАЧА Перевод Р.Н. Попеля 229

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно её удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам