Морская чайка

ТАК ВОТ ОНО — МОРЕ!

Знаете, чем пахнет степь? Полынью, донником и еще чем-то. Словом, степь издает тысячу запахов. Но возле моря она пахнет морем.

Я шел следом за бабушкой и мамой, приглядываясь к сусликам. Какие же они прыткие! Сидит, чертенок, на задних лапках, смотрит на тебя, а как только приблизишься — мгновенно шасть! — и будто сквозь землю провалился. Главное, что вокруг ни щели, ни норы, а его словно ветром сдувает.

Может быть, я и отыскал бы сусликовую нору, если б не портфель. Мама набила его до отказа книгами и тетрадями. Так уж я — и буду читать да писать у моря! Все говорила: отдыхать поедем, Даня, отдыхать… И — на тебе! — книги да тетради. Тащи теперь, как ишак, этот ненавистный портфель, натирай себе плечи. А попробуешь отдохнуть или заинтересуешься чем-нибудь в пути, как сразу же услышишь:

— Даня! Иди быстрей! Плетешься как мертвый.

Им-то что! Взяли по чемодану да по кошелке и идут. Идут и не останавливаются. Все им нипочем в степи: и донник, и полынь, и суслики, и коршун, что в небе кружит.

Море где-то за деревьями скрылось — будто и нет его поблизости. Только морские чайки порой проплывают над горизонтом, издали напоминая хищных коршунов.

Шагаем напрямик, полем, по узенькой тропе. Долго шагаем. И я мысленно проклинаю шофера-морячка: ведь на машине мгновенно проскочили бы к бабушке.

Наконец приближаемся к какой-то ограде. Она здесь особенная: из ноздреватого ракушечника. Это настоящая стена, на такую вряд ли сумеешь вскарабкаться. Я намеревался посмотреть, что там, за стеной, но мама догадалась и пристыдила меня перед бабушкой.

И вот мы подошли к высоким, выкованным из железа, ржавым воротам, остановились у калитки. Нас встретил дед. И какой дед! Подобных я еще никогда не видел. Борода короткая, колючая, усы длинные-предлинные, словно два веника, а нос, как слива, синий.

Он в шутку загородил нам дорогу:

— Не впущу без ста граммов.

Бабушка рассердилась:

— У тебя, Вакулович, только сто граммов на уме. Перестал бы ты стограммить, а то и так нос как баклажан.

Дед безнадежно вздохнул. Как видно, он уже давно рукой махнул на свой нос: пей не пей, все равно не побелеет. И все же бабушкины слова, должно быть, укололи его. Он уже другим тоном произнес, пропуская нас в калитку:

— Дождались, значит.

— Дождались, дождались, Вакулович. И дочурки дождались, и внучек приехал. Приехало мое золотко, приехало мое счастье…

— Ну что ж, приду к вам вечером. А как же — хоть рюмочкой угостите.

Теперь я окончательно убедился, что этот дед вовсе не мой дедушка. Стало легче. Кому охота иметь деда-пьяницу?

Сначала мы шли по широкой аллее, а затем свернули на тропку. Тут было очень красиво. Вокруг столько цветов, что в глазах рябит. И птицы щебечут. Где-то здесь, наверное, их гнездышки. Может быть, и птенцы уже есть?

Но я не успел ничего разглядеть: все время меня будто в шею гнали.

— Иди быстрее, внучек, а то дедушка уже заждался дома и сердится небось. Ему же в море надо. Хотя пользы нынче с рыбальства, как с козла молока. Но какой же рыбак выдержит на берегу? Куда там!..

Я только и заметил в тени, на раскладушках, каких-то старух и женщин, стариков и мужчин. Лежали они тихо, прикрыв лица газетами. Не знаю, читали газеты или просто дремали.

— Это санаторий или дом отдыха? — спросила мама бабушку.

— Дом, дом, доченька. Как-то он называется? И говорил же мне батя, да я не уразумела.

Вскоре мы добрались до крутого обрыва, и я даже вскрикнул от неожиданности: перед нами раскинулось безбрежное море.

Высоко в небе, почти над головой, сверкало солнце. Море переливалось миллионами мигающих огней, словно там трепетали крылышки золотых мотыльков. Все море испещрили белые, зеркальные полосы, и оно было голубое, как небо, нет, еще голубее, потому что чуть затуманившееся небо заметно отличалось от моря на горизонте.

Внизу, под высоким утесом, расстилалась широкая поляна, на ней поселок, а дальше — еще один утес, за которым играли, набегая на берег, морские волны.

К морю тянулась неширокая деревянная лестница. По ней мы быстро спустились вниз, в поселок, и очутились на узенькой улице. По обеим сторонам стояли небольшие рыбачьи домики, зеленели виноград и акация. Здесь пахло рыбой, мокрыми сетями и морем.

На нас с любопытством смотрела через заборы детвора. Нам вслед лаяли две собаки: одна — маленькая, черная, с белым пятнышком на лбу, а вторая — овчарка. Какой-то мальчуган поощрял собак:

— Тузик! Тузик! Рекс! Взять его, взять!

У собак, по-видимому, не было особого желания трогать меня. Они лаяли, но ближе подбежать боялись.

И вот мы в бабушкином дворе. Едва ступив за калитку, бабушка всплеснула руками:

— Так и знала! Уже его понесло. Он уже в море. Не мог хоть минутку еще обождать. И что это за человек? И что за демон такой?

— Да хватит уж, — просит мама. — Им же на работу нужно.

Как видно, моя мама и дедушку, и бабушку жалела.

— Ну да, ему нужно. Все ему нужно!

Пройдя маленький дворик, мы вышли на еще более крошечную открытую веранду. И только поставили свои вещи на пол, как с моря донесся громовой голос:

— Ге-гей! Здравствуй, Оксана!

Это уже дедушка с мамой здоровается.

Посмотрел я на море, а там — лодка. Такая большая-большая! Мотор ее стрекочет, вода за кормой бурлит, пенится. А в самой лодке — мой дедушка: высокий, усатый, в широкополой шляпе. Стоит и рукой машет:

— Будь здоров, Даня!

— Здравствуйте, дедушка! — кричу я в море.

Кричу громко: так, что чайки от испуга взлетают в небо.

— Вечером вернусь! — доносится дедушкин голос с моря.

— Возвращайтесь, дедушка!

Лодка удаляется, а я, скинув майку и брюки, мчусь к морю.