Мы вернемся

1

Когда в начале декабря в Семипалатинске вспыхнуло восстание в частях второго степного корпуса, Анненков, ввиду того, что к тому времени регулярные силы Красной Армии уже взяли Павлодар, и находились не более чем в двух кавалерийских переходах от Семипалатинска... Атаман решил не отбивать Семипалатинск у восставших, а укрепиться на позициях в северном Семиречье, в районе Сергиополя. Он отдал приказ всем подчиненным ему частям отступать из Семипалатинской области туда.

Иван, предчувствуя, что вслед за Семипалатинском падет и Усть-Каменогорск, а потом красные неминуемо поднимутся в горы и придут в Усть-Бухтарму... Он отпросился у самого Анненкова, когда ставка атамана временно располагалась в селе Георгиевка, неподалеку от золотых рудников Акжала и Боко. Атаман намеревался забрать с собой все добытое там золото, а рудники взорвать. Иван решил воспользоваться обстановкой и тем, что от Георгиевки до Усть-Бухтармы конному можно доехать за сутки. Атаман дал Ивану пять суток. С ним поехали еще двенадцать усть-бухтарминцев с той же целью - забрать свои семьи. Ивана прежде всего заботило, сможет ли ехать Полина, ведь она была на пятом месяце беременности. И еще одно нешуточное беспокойство не покидало его и всех ехавших с ним земляков - как Иртыш, успел ли встать на нем достаточно крепкий лед. Хоть с середины ноября и стояли морозы, ночами даже сильные, но обычно в начале декабря по льду в районе станицы можно было перейти только человеку, да и то не везде - лошадь же наверняка провалится. Так оно случилось и на этот раз, лёд, особенно у берегов, был еще довольно тонок. Потому лошадей пришлось оставить под присмотром пастуха, сторожившего на правом берегу табун станичного атамана, зимовавший здесь. Отлично зная свою реку, и где обычно лед намерзает быстрей, казаки уже налегке, осторожно, гуськом след в след перешли Иртыш по местами еще поскрипывающему льду. Выехав в середине дня из Георгиевки, они уже к концу следующего были в Усть-Бухтарме.

Эта встреча стала одновременно и долгожданной и невеселой - никто не сомневался, что предстоит новая разлука и кто знает насколько. Ивана удивило, что из близких желание немедленно с ним ехать выразила только Полина. Мать с отцом отказались, тесть с тещей тоже. Более того, Домна Терентьевна, глядя на округлившийся живот дочери, выразила сомнение в правильности ее решения:

- Выдержишь ли дорогу-то, доченька... верхом, да на холоду?

- Выдержу,- ни минуты не колебалась Полина.

Недавний разговор с Бахметьевым оказал свое влияние и на Тихона Никитича, но совсем не такое на которое рассчитывал Павел Петрович. Сам он никуда ехать и не помышлял, но отъезду беременной дочери не препятствовал.

- Ты уж побереги ее Ваня... Внука бы или внучку увидеть, да, боюсь, не приведется,- по одутловатым щекам резко постаревшего за последние месяцы станичного атамана катились слезы.

Иван ни словом не обмолвился о том, что он видел в станице под Петропавловском, и что именно подвигло его забрать с собой в "отступ" беременную жену. Он понимал, что и другим его родственникам оставаться в станице небезопасно. Тесть - станичный атаман, богатей, батраков эксплуатирует, отец с матерью - родители двух анненковских офицеров, один из которых командует полком, а второй руководил расстрелом ленинских посланцев-коммунаров. Но, в то же время он осознавал, что старики вряд ли выдержат столь тяжкий путь. Тем более семьи придется везти на санях, а это замедлит скорость движения. Верхом? Ну, ту же Домну Терентьевну верхом было представить сложно, ей и пешком-то по еще некрепкому иртышскому льду идти более чем опасно. Потому Иван с тщательно скрываемым облегчением воспринял отказ родителей, и его и Полины, ехать с ними.

Прощание не могло не быть тягостным, в глазах родных стояли слезы, предчувствие, что видятся в последний раз, охватило всех. Ивану было легче, он уже успел отвыкнуть от дома. Полина переживала это болезненно, обнимала мать, отца, свекровь, свекра. Они ее заклинали быть осторожной, давали советы, как легче перенести дорогу, токсикоз... Тихон Никитич, вдруг стал просить прощения:

- Прости меня дочка... не смог я сделать так, чтобы ты хоть ребенка родила в спокое. Прости, время такое, что и родиться на свет тяжело...

Сначала Полина собиралась взять с собой много вещей, особенно из одежды, но потом отказалась от этой затеи - верхом все это никак не увезешь. Но деньги, деньги она взяла все, что у них были, и все что дал Тихон Никитич. Атаман предвидя, что здесь ему его сбережения уже вряд ли понадобятся, отдал дочери все золото и серебро, и самые ценные ассигнации, в первую очередь николаевские.

Кроме Ивана взяли с собой жен еще несколько казаков, остальные нагрузились лишь теплыми вещами, да провизией. Их родители узнав, что старики Фокины и Решетниковы не поехали, прикинули, что уж если эти не едут, то им-то тем более не след особо боятся пришествия красных. Многих также отпугнула зимняя дорога, летом на "отступ" решилось бы куда больше народу...

Иртыш перешли так же, как и два дня назад, когда шли в станицу. Уже на левом берегу в атаманском табуне выбрали себе лошадей для женщин, а некоторые заменили и своих строевых, поранившихся и заболевших - Тихон Никитич дал такое разрешение, куда ему было беречь собственность, которую вот-вот красные отберут. "Пострела" Полины еще с лета на пароме переправили в табун и сейчас он с радостным ржанием встретил хозяйку. Но, когда Иван его заседлал и помог жене сесть, жеребец запрядал ушами и задергал удила, ибо уже давно не ходил под седлом, и от того, что всадница, будучи беременной, да еще в зимней одежде, оказалась непривычно тяжелой. Другие женщины, хоть и не беременные, но в отличие от Полины устойчивых навыков верховой езды не имели, да и лошадей им мужья подводили первых попавшихся - выбирать было некогда. Сначала ехали очень медленно, с частыми остановками. К счастью по пути не встретились ни бандиты, ни партизаны. Но при переходе "Чертовой долины" на этот раз не повезло - попали в буран. Чтобы не быть погребенными под снегом, пришлось остановиться у сопки, с противоположной от ветра стороны и почти сутки пережидать разыгравшуюся стихию. Обратный путь занял вдвое больше времени, тем не менее, уложились вовремя, догнали Армию на исходе пятых суток уже в Сергиополе.

Что сразу бросилось в глаза Ивану, заметно увеличившийся, и без того бывший большим обоз с беженцами. Кроме семей казаков к нему присоединись семьи бежавших из Семипалатинска купцов, чиновников и членов семей офицеров 2-го степного корпуса. Отдельные из "новых" беженцев, особенно купцы, путешествовали с относительным комфортом, на рессорных бричках, крытых повозках, некоторые везли свои пожитки аж на нескольких подводах. У Ивана сразу возникла мысль, что неплохо бы устроить Полину в одну из таких комфортабельных повозок, и чтобы там за ней могла, случись чего, присмотреть какая-нибудь женщина. Но хлопотать по этому поводу ему не пришлось. Едва они оказались в расположении армейского обоза, Полину окликнула девушка в дорогой собольей шубке и такой же шапочке. Это была Лиза Хардина. Подруги радостно со слезами долго обнимались, и тут же Полину пригласили в просторную, крытую теплой кошмой, похожей на киргизскую кибитку... целоваться там уже с лизиными родителями, отвечать на расспросы об матери и отце, выслушивать осуждение за их отказ идти в "отступ". Уж они бы их всех тут приняли и обогрели, но раз так случилось, то уж дорогую Полюшку они от себя ни за что не отпустят. Потом подруги уединились и стали чуть не взахлеб шептаться, как в старые добрые гимназические годы... А Иван, с облегчением вздохнув, поспешил сначала в свой полк, а оттуда в штаб, докладывать атаману о прибытии...

Анненков пребывал не в лучшем расположении духа. Обстановка складывалась более чем скверная. С севера, теснимые красными, части корпуса генерала Бегича отступали вслед за основными силами. Этот "барьер" был очень ненадежен, войска Бегича могли просто обратиться в паническое бегство и, слившись с основными частями Армии, внести дезорганизацию в ее ряды. Потому атаман принял решение отступить еще дальше на юг и организовать оборону, используя складки местности на фронте в сотню верст, упираясь одним флангом в озеро Балхаш, а другим в соленые озера Алаколь и Сасыколь. Бегичу же предписывалось, как можно дольше сдерживать красных под Сергиополем. Об этом он и сообщил Ивану, сразу поставив задачу и его полку: находиться в арьергарде, прикрывать отход Армии и обоза. При упоминании обоза лицо атамана исказила недобрая гримаса, не оставлявшая сомнений - он с удовольствием бы от него избавился.

Иван вновь поспешил в обоз и застал жену там же, где оставил, в уютной, хорошо протопленной кибитке Хардиных, по-прежнему оживленно беседующую с Лизой. Она рассказывала подруге, что ощущает и чувствует при беременности. Увидев Ивана, Лиза тактично оставила их вдвоем.

- Поля, послезавтра вся Армия выступает на юг к Урджару. Я с полком остаюсь в арьергарде, вас прикрывать,- шепотом, чтобы раньше времени не распространять слух об отступлении сообщил Иван.

- Как... так быстро... без всякого боя?... Но это же означает, что красные теперь точно придут в Усть-Бухтарму. Господи, что же будет с папой, с мамой?...- сразу сообразила, чем грозит очередное отступление Полина.

- Бог даст, все образуется. Тихон Никитич, он ведь ни в чем не замешан, его и спрашивать не за что. А атаман он не назначенный, а выборный,- пытался утешить ее Иван.

- Найдут за что, и твоих тоже. Неужто, нельзя их остановить!? У Анненкова же целая армия!- негодовала Полина.

- Нельзя Полюшка... Я это под Петропавловском понял. У Колчака таких армий несколько было, и то они их остановить не смогли. Их намного больше чем нас, и организация у них лучше,- со вздохом покачал головой Иван.

- А у Анненкова разве плохая организация. Я тут посмотрела, послушала... все на него надеются, боготворят, его приказы - закон,- возражала Полина.

- Это только здесь, у атамана, он человек жестокий, волевой. А так, в большинстве других белых частей почти сплошь безвольное командование и отсутствие дисциплины...

С утра 15-го декабря, по небольшому морозцу Армия, артиллерийский парк, а за ними огромный, разбухший обоз двинулись на юг. Иван с полком оставался в Сергиополе, ждать главные части корпуса Бегича, авангард которых уже начал занимать места дислокации уходивших анненковцев. Корпус Бегича тоже имел большой обоз с беженцами, только в отличие от Семиреченской Армии здесь боевые части и обоз шли вперемешку, так что со стороны казалось, что там гражданских лиц и детей больше, чем солдат и офицеров. Они отступали почти не "огрызаясь", не пытались контратаковать противника, позволяя отсекать от себя "куски", при этом остальные спешили уйти прочь, даже слыша крики о помощи расстреливаемых и насилуемых. Особенную жестокость проявляли, конечно, красные партизаны из крестьян-новоселов, активно помогавшим регулярным частям добивать белых.

Согласно приказа, Иван должен был дождаться прихода штаба Бегича и отходить вслед за Армией. Но он при виде этого воинства понял, что если все сделает, как предписывал приказ, то красные, скорее всего, тотчас же выбьют части Бегича и из Сергиополя, и те по инерции побегут дальше. Чтобы дать время отступавшим, а фактически безостановочно бегущим частям хоть немного прийти в себя, он решил атаковать, передовые подразделения преследующих красных.

Опыт, приобретенный под Петропавловском помог. И здесь успех атаки предопределил элемент полной неожиданности для красных. Они уже успели привыкнуть к беспорядочному пассивному бегству противника, а тут, вдруг, откуда ни возьмись, их атаковала свежие, боеспособные белые, не измученные, на сытых конях. Атака в конном строю одной сотней в лоб, скоротечная рубка и авангардная сотня красного полка обращена в бегство. Другие две сотни атакуют с флангов основные силы красных. И тут сказалось преимущество относительно свежих коней белых над уставшими от марша красноармейскими. Не выдержав натиска, красные начинают отступать. Преследовали их недолго, больше для вида. Иван отдал приказ подобрать своих убитых и раненых и возвращаться в Сергиополь. Потери для такого боя оказались невелики, двое казаков убиты, один павлодарец, второй из станицы Шульбинской из под Семипалатинска, и шестеро раненых. Красные понесли куда большие потери. По дороге назад казаки насчитали только зарубленных и застреленных шестнадцать красноармейцев, да еще добили девятерых раненых, которые не смогли уползти и спрятаться. Убитых казаков похоронили вечером того же дня на местном кладбище, а наутро, отдохнув, выступили вслед за своими.

Купец Хардин ехал в "отступ" на шести повозках. Управляли им его доверенные люди, приказчики, служившие у него, имелась и прочая прислуга, жене и дочке даже прислуживала их горничная. Много чего вез с собой Ипполит Кузмич, чего там только не было, и запас продуктов, и всевозможные обиходные вещи, одежда и белье, в том числе наряды жены и дочери. Две повозки нагрузили всевозможным мануфактурным товаром, которым купец собирался торговать там, где будет суждено остановиться надолго, в Семиречье, так в Семиречье, ну а если придется уходить в Китай, то и в Китае.

Уже более двух лет не видевшие друг друга подруги первые дни буквально не могли наговориться. Лиза, казалось, готова была этим заниматься сутки напролет. Даже некоторое беспокойство за судьбу остававшегося в Семипалатинске интендантского капитана из второго степного корпуса, с которым у нее в последние полгода были определенные отношения, не могли сильно испортить ее настроения. Но Полина, будучи раньше едва ли не такой же болтушкой и хохотушкой... Сейчас, в процессе, вроде бы непринужденного разговора под скрип колес повозки, она могла вдруг впасть в непонятную для окружающих задумчивость, отключиться от всего: она думала об Иване, возможно где-то за этой метелью ведущего бой... отце, матери, свекре и свекрови оставшихся в станице, в которую уже, может быть, пришли большевики. Ее беспокойство несколько ослабло на третий день пути - полк Ивана догнал армию, и он вскоре наведался в обоз, длинной змеей вытянувшийся по грязному снегу, тонким ковром покрывавшим почтово-земский тракт Семипалатинск-Верный.

Основные силы и штаб Семиреченской Армии расположились в станице Урджарской. Сюда же вскоре пришло известие, что с запада через всю киргизскую степь от Кокчетава и Атбасара, через Каракаралинск на Сергиополь отступает также отрезанная от основных сил Колчака Оренбургская Армия атамана Дутова. Они безостановочным маршем преодолели около пятисот верст голой, безжизненной закаспийской степи. Была надежда, что под командованием самого войскового атамана Оренбургского казачьего войска придут более боеспособные войска, чем у того же Бегича и силы Семиреченской Армии существенно возрастут за счет оренбургских казаков. Хоть и неважно относился Анненков к Дутову, считая его одним из основных виновников поражения белых на Восточном фронте, но это известие его, несомненно, ободрило, и он решил помочь Бегичу удержать Сергиополь до подхода туда оренбуржцев. Ряд полков тут же развернулись и под командованием самого атамана вновь направились в Сергиополь, в том числе и полк Ивана. Вернулись анненковцы очень ко времени, ибо Семипалатинская группа красных в составе трех пехотных и двух кавалерийских полков, среди которых особой боеспособностью отличались кавалерийский полк имени Степана Разина, составленный из красных оренбургских казаков и пехотный интернациональный полк, где основной костяк составляли латыши... Так вот, красные наверняка бы опрокинула части Бегича, но совместными усилиями их наступление было отбито.

Незадолго до нового 1920 года Оренбургская армия подошла к Сергиополю с запада. Увы, надежды Анненкова на усиление его армии не оправдались. Дутовцы пребывали еще в более худшем состоянии, чем корпус Бегича, и с ними пришел просто ужасающих размеров обоз с беженцами. Вскоре обнаружилось и еще ряд неприятных "открытий". С Дутовым в обозе прибыли семьи не только чинов Оренбургской армии, но и тех оренбуржцев, что с лета восемнадцатого года служили у Анненкова, вступив добровольцами в его отряд на верхнеуральском фронте. Эти семьи сразу же стали проситься, чтобы их перевели из оренбугского обоза в обоз Семиреченской армии, поближе к своим родным. Отказать испытанным боевым товарищам из своего Оренбургского казачьего полка атаман, конечно, не мог. Таким образом, обоз самой Семиреченской армии довольно существенно увеличился. Но самым ужасным оказалось то, что в Оренбургской армии свирепствовал, кося людей как косой, тиф...