Мы вернемся

22

Советская Россия стала называться СССР и его признали Англия и Италия. Потом просочились слухи, что и Китай вот-вот признает большевиков и передаст им права бывшей Российской Империи на совладение КВЖД. В связи с этим в первые месяцы 1924 года в русской колонии Харбина царила растерянность, близкая к панике. Но для Решетниковых именно в начале того года, наконец, решился вопрос о наследстве купца Хардина. После полуторагодичных проволочек и мытарств руководство банка, в основном благодаря посредничеству и ходатайствам Петра Петровича Дуганова, признали подлинность завещания Ипполита Кузмича, и официально объявило Полину его наследницей. Правда, выяснилось, что вклад, принадлежавший Ипполиту Кузмичу, имевший в 1914 году стоимость в сто пятьдесят тысяч рублей, в результате всевозможных инфляций и перетрубаций в деятельности самого банка, который к тому же с 1920 года попал в основном под контроль французов... В общем, Полине объявили, что она может унаследовать всего лишь тридцать с небольшим тысяч золотых рублей. Это конечно было не то, что она ожидала, но тоже очень большие деньги. Почти сразу же Полина с помощью Дуганова сняла со счета десять тысяч рублей, три из которых тут же передала Петру Петровичу. Он как воспитанный человек сначала для приличия отказался, но потом дал себя уговорить, ибо как никто понимал, что без него Полина бы не получила ничего. Отлично понимали это и Полина с Иваном и потому без колебаний отдали десять процентов "комиссионных" по праву заработанных Дугановым.

Русско-Азиатский банк, первоначально называвшийся Русско-Китайским, создавался с целью финансирования строительства КВЖД и содействия проникновению российского капитала на северо-восток Китая. Но своих российских капиталов, тогда в 1895 году не хватило, потом и привлекли французских инвесторов. Тем не менее контроль над банком осуществляло Министерство финансов России. Поражение России в Русско-Японской войне серьезно подорвала позиции банка, и Министерство финансов вынужденно отказалось от использования банка в качестве реализации внешнеполитических целей. В связи с этим в 1906 году принадлежавшие государственному казначейству акции были проданы коммерческим банкам. В результате контроль над банком уже с тех пор в значительной степени перешел к французам. Тем не менее, директором-распорядителем по-прежнему являлся русский банкир. Им стал Алексей Иванович Путилов. Именно под его руководством в 1910 году в результате ряда банковских слияний фактически и был создан новый банк, получивший название Русско-Азиатского. Вскоре банк стал непререкаемым лидеров всего банковского дела в России. К 1917 году он занимал первое место среди всех коммерческих банков Империи по активам, вкладам и текущим счетам, акционерному капиталу и числу отделений в России и за рубежом. Французские банки-инвесторы хоть и сохранили контрольный пакет акций, но фактически стремительно развивающимся банком опять распоряжались русские под руководством Путилова. Именно в момент расцвета банка, в 1913 году одним из его вкладчиков, причем весьма крупным стал купец первой гильдии Ипполит Кузмич Хардин. Увы, после Октября 17-го, Русско-Азиатский банк в России национализировали большевики, а вокруг его заграничных активов развернулась нешуточная борьба. В конце концов, вновь руководство остатками былой финансовой империи возглавил Путилов, который эмигрировал и теперь руководил из Парижа.

Харбинское отделение Русско-Азиатского банка, занимавшееся в основном обслуживанием финансовой деятельности КВЖД, считалось надежным, ведь дорога всегда была довольно высокорентабельной и приносила немалый доход. Правда, когда в 1920 году китайское правительство объявило о прекращении полномочий всех институтов бывшей Российской Империи в Китае и передаче всех концессий вновь созданному Особому бюро по русским делам... В общем, до 21 года банк переживал не лучшие времена в основном потому, что лихорадило КВЖД: белогвардейцы, интервенты ездили по дороге ничего не платя, или платя обесценившимися деньгами, наровили бесплатно пропихнуть свои грузы и многие частные компании. Дошло до того, что нечем стало платить зарплату рабочим и служащим дороги. В феврале 1921 года управляющим дороги назначили инженер-путейца Остроумова... и порядок был наведен. Уже в том же 21-м году дорога дала два миллиона чистой прибыли, в 23-м - семь миллионов. Вместе с дорогой "ожил" и Русско-Азиатский банк. Но вот поползли слухи о передаче дороги большевикам... Не могло быть ни малейшего сомнения, что это вновь угрожает акциям банка, так как большевики наверняка откажутся от его услуг. На семейном совете Полина с Иваном решили полностью прекратить тратить оставшееся у них на руках золото и как можно больше использовать деньги, доставшиеся им в качестве наследства. Но банк, конечно, тоже отслеживал обстановку и принял ряд контрмер, существенно ограничив выдачу наличных денег. Тем не менее, за зиму и весну 1924 года Решетниковы, благодаря опять-таки содействию Дуганова, сумели снять еще денег со своего счета и на них вновь обновили свои гардеробы, накупили некоторое количество драгоценностей, благо ювелирных магазинов и мастерских в городе имелось предостаточно.

Слухи стали реальностью 31 мая. СССР и Китай подписали соглашение о совместном владении КВЖД. Причем советская сторона наследовала все движимое и недвижимое имущество дороги, принадлежавшее царскому правительству. Естественно, правление Русско-Азиатского банка заявило протест, его поддержали западные страны и США. Но эти протесты не произвели впечатления на договаривающиеся стороны. В Харбине и на всей линии КВЖД среди русских произошел раскол. Если рядовые сотрудники дороги, жившие здесь с дореволюционного времени и часть торгово-промышленных кругов из "сторожилов", не переживших ужасов Гражданской войны, отнеслись к соглашению достаточно спокойно... То, конечно, беженцы, бывшие чины белой армии, на собственной шкуре познавшие, что такое большевики... они заволновались, забеспокоились. Кто-то начал готовиться к срочному отъезду, еще более упали в цене бумажные царские, керенские и прочие "белогвардейские" деньги. Но то, что теперь придется выбирать гражданство - это обстоятельство заставило заволноваться буквально всех. Принимать советское побаивались даже многие рабочие, принимать китайское - для русских, привыкших считать Россию великой державой, а Китай нечто вроде немощного колосса... для многих это было постыдно. Для русских белых в таких условиях предпочтительной стала дальнейшая эмиграция в Европу и Америку. Полина и Иван обо всем этом пока вообще старались не думать, для них единственной страной, гражданами которой они хотели быть, являлась Россия. Ни СССР, ни какая другая страна их не прельщали. И таких среди харбинских русских насчитывалось немало. Потому, не сомневаясь, что СССР долго не просуществует, русские харбинцы в основном стремились получать так называемые "нансеновские" паспорта, введенные Лигой наций для беженцев и лиц без гражданства. Такие же паспорта выправили себе и супруги Решетниковы.

Город бурлил. Наиболее непримиримые враги советской власти требовали занять русское консульство, управление дорогой и не пускать туда большевиков. Иван тоже было увлекся модной антисоветской фразеологией и даже один раз ходил на демонстрацию протеста... Но Полина сумела проявить на этот раз непреклонную волю, вплоть до самого верного средства действующего безотказно - слез. Она убедила мужа: нам некогда заниматься пустяками в тот момент, когда вполне может лопнуть Русско-Азиатский банк, надо спешить, стремиться как можно больше снять денег, превратить их в товары, драгоценности, в недвижимость. Этим они и занимались... вплоть до 3-го октября 1924 года.

В этот день состоялась церемония начала совместного советско-китайского управления дорогой. Большевики, конечно, надеялись, что с приходом Советов на КВЖД должен был исчезнуть последний островок дореволюционной российской жизни, чудом сохранившейся в Харбине и полосе отчуждения дороги. Одна из статей советско-китайского соглашения называлась: "О ликвидации белогвардейских вооруженных отрядов на территории Китая". Но это "пожелание" так и осталось на бумаге. Решающее значение имело не нежелании китайских властей разоружать белогвардейцев, а их... слабость. Китай стоял на пороге собственной гражданской войны, провинциальные правители почти не подчинялись центру, Пекину. К тому же один из таких местных царьков, правитель Маньчжурии, рассчитывал в случае необходимости использовать имеющих большой боевой опыт русских белых в своих целях при возникновении внутренних вооруженных конфликтов.

Новое руководство дороги и привезенные из СССР часть рабочих и служащих стали претворять в жизнь на дороге и в городе, так называемый, советский образ жизни. Появились советские школы, комьячейки, пионерские организации, комсомол, распространялись советские газеты. Среди русских харбинцев образовалась категория сочувствующих, полностью принимавшая все советское, в том числе и гражданство. Это не могло не привести к столкновениям так называемых "советских" и наиболее воинственных белоэмигрантов, особенно в детско-подростковой среде. Советские агенты вели агитацию и среди китайцев, что не могло не вызвать негативной реакции китайских властей. Таким образом, в городе образовалось уже не два, а три лагеря: белоэмигрантский, советский, китайский. Причем нередко белоэмигранты выступали против красных совместно с официальными властями провинции Хейлуцзян.

Решетниковы, казалось, не имели прямого отношения ко всем этим событиям, они ведь не работали на КВЖД, не состояли ни в одной боевой белогвардейской организации. Тем не менее, происходящее затронуло и их. Квартирные хозяева в доме, где они снимали две комнаты, приняли советское гражданство и стали вдруг ревностными почитателями большевиков, а их сын вступил в комсомол. Но до того момента, пока того сына в результате стычки комсомольцев с представителями молодежных монархических организаций не госпитализировали с пробитой головой... до того они терпели, исправно платящих за жилье "беляков". Но после... Решетниковым пришлось съехать на другое временное жилье. Однако Полина мечтала о жилье настоящем, своем собственном доме, и у них на его приобретение в 1925 году уже имелись свободные наличные деньги.

Иван успел к тому времени обзавестись довольно обширными знакомствами в торговых кругах, тем более Полина, служившая в Беженском комитете, они оба могли отслеживать рынок жилья в Харбине, кто продавал, кто уезжал, колебание цен. А уезжало все больше русских, не видя перспективы в сосуществовании рядом с коммунистами. Один из прежних управляющих отделом дороги, уволенный новым советским руководством, но до того сумевший выкупить в собственность дом предоставленный ему в качестве служебного... Сейчас этот бывший управляющий уезжал в Америку и продавал дом. Дом одноэтажный из красного кирпича, переделанный из двухквартирного в одноквартирный, и потому состоял аж из четырех просторных комнат, ванной, туалета, прихожей и кухни. Фактически это был особняк в самом центре "Нового города", районе, где селились в основном руководящий и инженерно-технический персонал КВЖД. Дом так же, как и прочие рядом стоящие имел центральное отопление, водопровод, в то же время его окружал забор, имелся сад с цветником, во дворе хозпостройки, летняя кухня и сарай... Дом продавался с мебелью, иконами и прочей утварью. Хозяева ставили всего два условия, чтобы покупатели заплатили десять тысяч золотом и обязательно были православными.

Иван зарабатывал у Чурина восемдесят рублей в месяц, Полина в беженском комитете не имела твердого жалованья, но в среднем у нее получалось что-то около тридцати. Всех денег, что у них оставалось на руках после четырех лет жизни в Харбине, было чуть более пяти тысяч. Но за 1924 и начало 25-го Полине, опять таки с помощью Дуганова, удалось снять те самые десять тысяч. Так Решетниковы оказались владельцами крепкого, просторного дома, в котором можно себя чувствовать почти как в крепости, никого не стесняться, и в любое время принимать гостей. Правда, сразу пришлось решать еще одну проблему - дом не квартира и, находящимся большую часть времени на службе Ивану и Полине, поддерживать в нем порядок, не говоря уж о саде было просто невозможно. Потому пришлось искать приходящую прислугу, уборщицу и кухарку в одном лице. Встал вопрос кого нанимать, русскую или китаянку. Китаянки обходились значительно дешевле, но Полина все же наняла русскую, одинокую немолодую беженку.

Попав в среду харбинских старожилов, да еще отгородившись от улицы кроме стен дома еще и глухим забором, Иван с Полиной сразу почувствовали себя не только уверенней, но и значительно спокойнее. То, что творилось за забором, уже не так задевало их собственную жизнь. Они стали настоящими харбинскими обывателями, каковыми являлись большинство уже давно живущих здесь русских. В тенистой тиши сада, уютного убранства своего толстостенного дома, они вдруг со всей непостижимой очевидностью осознали - как устали от прошлого, от войн, революции, контрреволюции, переездов, переживаний за себя и близких, непрекращающейся борьбы со всем и вся, начиная от большевиков, тифозных вшей и кончая банком. Ведь большинство людей по натуре вовсе не борцы, а обыватели, а для обывателя самое ценное это уют и покой. Обычно люди это начинают понимать уже в зрелые годы. Иван с Полиной, хоть и были еще молоды, однако за последние 6-7 лет пережили столько, что каждый из этих лет шел за два, а то и за три. Полина, заглушив в себе боль, вызванные известиями о гибели отца и, скорее всего, брата, неизвестностью судьбы матери, убедила себя жить и радоваться жизни. И для этого имелись все основания, ведь у них с Иваном все было хорошо, им несказанно повезло, и в отличие от большинства других белоэмигрантов они не мучились от безденежья и невозможности иметь свою собственную крышу над головой. И главное, они по-прежнему любили друг друга и эта любовь, как и прежде помогала им преодолевать любые трудности.

Единственно чего Полина опасалась, что в один прекрасный день в Харбин явится атаман Анненков, кликнет своих бывших соратников и... Она была не уверена, что Иван останется глух к призыву своего бывшего командира, которого он, несмотря ни на что очень уважал. Ко всему, в эмигрантских кругах шел поиск нового военного лидера, относительно молодого и энергичного и в то же время авторитетного, фанатично ненавидящего большевиков, который не станет либеральничать, как те же Колчак и Деникин, который "не даст спуску" никому, ни своим, ни тем более врагам. Как никто другой для этой роли подходил бывший командарм отдельной Семиреченской Армии. Пока он еще сидел в китайской тюрьме, но о его освобождении все время велись интенсивные переговоры...

И еще одна боль, пожалуй самая сильная, надрывала душу не только Полины, но и Ивана - у них по прежнему не было детей.

В начале 1926 года в дом к Решетниковым пришел сильно удрученный Дуганов и похоронным тоном сообщил, что в Париже смещен с поста председателя правления Алексей Иванович Путилов и теперь банк наверняка ждет неминуемый крах... Так оно и случилось, осенью того же года банк признали несостоятельным должником и ликвидировали. Но супруги уже настолько крепко стояли на ногах, имели дом, работу, сбережения... Потому даже то, что изо всего даже усохшего от инфляции "наследства" Ипполита Кузмича им удалось воспользоваться не более чем двумя третями оного... Это их не сильно удручило. Другое дело Петр Петрович. Несмотря на то, что харбинское отделение банка продолжало самостоятельную деятельность, он понимал, что это уже агония и надо искать себе новое место. Новое место нашлось во Французском Индокитае, в Сайгоне. Коллеги- французы помогли Дуганову не оказаться на старости лет безработным. Незадолго до Нового 1927 года Петр Петрович с женой пришли к Решетниковым уже прощаться и не только, старый банковский служащий и его семья оказались в крайне стесненном материальном положении. Полина все поняла по глазам обоих Дугановых, она дала им пятьсот золотых рублей на дорогу и обустройство на новом месте...

- Благодарю голубушка, Полина Тихоновна, я отдам... сразу вышлю, как только немного поправлю дела, я клянусь...- со слезами в глазах благодарил и обещал Дуганов...

- Да Бог с вами, Петр Петрович, какие меж нами счеты, мы вам так обязаны, счастливый вам путь...- напутствовала их на прощанье Полина...

Начиная с 1923 года в Усть-Бухтарму начали наезжать выездные следственные бригады, сначала ЧК, потом ОГПУ и одного за другим стали "выдергивать" казаков, когда либо оказывавших враждебное противодействие советской власти. Все равно какое: служил в колчаковских войсках, в составе самоохранной сотни, станичной милиции, разгонял коммунаров летом 18-го года, был членом станичного правления... Под "метлу" попал и бывший заведующий высшего станичного училища. Ему припомнили и его монархические взгляды и то, что он не пускал учиться детей новоселов. Престарелого Прокофия Савельевича арестовали и тоже препроводили в Усто-каменогорск, в крепость, где он заболел и скончался, не дождавшись суда. Каждый год привлекали к ответственности по нескольку десятков человек. Если признавали виновным и осуждали, то семью ссылали, а имущество, дом и земельный надел конфисковывали. В дома осужденных и выселенных незамедлительно вселялись семьи бедняков новоселов из окрестных, или даже дальних деревень, им же передавался и земельный надел.

Совсем в Усть-Бухтарме стало не до веселья, большинство населения жили как пришибленные, под постоянным домокловым мечом ареста, осуждения, выселения, конфискации. В станице, и в бывших казачьих поселках, где проходили аналогичные события, уменьшалось казачье население и увеличивалось пришлое. Пришлым было в основном и начальство. Постоянный гарнизон в крепости упразднили, и теперь порядок обеспечивало волостное отделение милиции, тоже укомплектованное в основном из присланных из уезда милиционеров. Правда, председателем волостного совета избрали местного бывшего новосела из батрацкой семьи.

Совсем плохая жизнь стала у стариков и вдов. Им, потерявшим сыновей и мужей на империалистической войне и в гражданской в составе белых армий, никто ничего, никаких пенсий не платил и не помогал. Потому и мерли старики очень споро, также по нескольку десятков в год, только успевали отпевать и хоронить. Пустели дома, в которые тут же заселяли новоселов. После того как в 26-м году умер благочинный отец Василий, на его место не прибыл новый священник, и уже отпевать стало некому, и церковь без лишнего шума закрыли...