Мы вернемся

3

Карательный отряд есаула Веселова насчитывал около сотни человек, среди которых было немало разжалованных за различные преступления офицеров, унтер-офицеров, вахмистров, урядников. Они в основном беспробудно пьянствовали, не слушали ни чьих приказов. Все ждали, что вот-вот крутой и скорый на расправу атаман отдаст приказ всех их во главе с Веселовым поставить к стенке. Но тот чего-то медлил. Более того, незадолго до Нового года он отдал распоряжение отряд из прифронтовой полосы отвести в тыл и будто бы невзначай каратели, не дойдя до места назначения, остановились неподалеку от расположения армейского обоза. Так же, вроде бы случайно, лагерь беженцев и та часть обоза, которая усиленно охранялась, где размещались возы с боеприпасами, продовольствием и фуражем... они оказались разделенными и находились в десяти верстах друг от друга. Таким образом, отряд Веселова оказался рядом с беженцами, охрану которых осуществлял бывший ВРИД начштаба штабс-капитан Сальников с полутора десятками легкораненых казаков...

В степи зимой частенько случаются бураны. Бурной выдалась и новогодняя ночь. Неделю перед тем стояла оттепель, но где-то к вечеру 31-го декабря повалил снег и подул порывистый восточный ветер, закрутивший снежную круговерть. Полина с семьей Хардиных находилась в их походной юрте-кибитке. С приближением двенадцати часов ночи разлили шампанское. Пили за новый 1920-й год, за то чтобы он стал более счастливым, чем уходящий, ну и, конечно, за тех, кто с оружием в руках наперекор судьбе и всем невзгодам противостоят большевикам. Полина не пила, лишь когда пили за Ивана, она чуть пригубила. Врач из армейского госпиталя, у которого она консультировалась, категорически запретил ей всякое спиртное... В соседних повозках и палатках беженцы всяк по своему пытались отпраздновать Новый год. Начальник лагеря штабс-капитан Сальников, тоже встречал праздник со своими женой и дочерьми. Подчиненные ему караульные не захотели мерзнуть на улице, и, спрятавшись в возу с сеном, распивали припасенный самогон. Лагерь фактически никто не охранял. Да и как предвидеть, что для беженцев, находящихся в глубоком тылу Семиреченской Армии, где совсем недавно до основания выжжена красная зараза и никаких партизан просто быть не могло... Что смертельная опасность для них исходит на этот раз вовсе не от красных.

Веселовцы пьянствовать начали еще с полудня. Новый год встретили стрельбой, дикими криками и залихватским свистом. Арапов сквозь толщу метели посматривал в сторону лагеря беженцев, располагавшийся всего в полутора верстах. И когда один из "соратников", перехватив его взгляд, вожделенно крикнул:

- Эх, сейчас бы еще баб пощупать-помять!

Арапов с готовностью поддержал:

- Не плохо бы... А что братцы, не сходить ли нам в гости, чем вхолостую самогонку жрать. Может там найдутся такие, кому скучно Новый год одним встречать!?

Кто-то попытался отговорить, кто-то отказался, но с полсотни охотников набралось. Каратели без оружия не ходили никогда, привычно захватили его и на этот раз. Есаул Веселов лежал мертвецки пьяный, но это ничего не меняло, даже если бы он был трезв, удержать бы никого не смог. Эти человекообразные существа в таких ситуациях повиновались только животным позывам своего организма. Да, они боялись атамана, но спиртное заглушило и этот страх, к тому же и шли-то вроде бы с мирными намерениями, разделить новогоднее празднество со скучающими без мужчин женщинами, коих в обозе пруд пруди.

Пьяная орава беспрепятственно вошла в лагерь, стреляя в воздух, размахивая револьверами и бутылками с самогоном. Переполошив всех, они разбрелись по повозкам, палаткам, шатрам, юртам, бесцеремонно вторгаясь в компании, где большую часть составляли женщины. Их где принимали, где отвергали... Арапов искал конкретных людей - семейство купца Хардина. И цель бывший хорунжий преследовал вполне определенную - он знал наверняка, у купца есть деньги, большие деньги. Он уже давно сообразил что с "белым делом" кончено, а раз так, то с его "заслугами" оставаться в красной России равносильно самоубийству. Значит надо уходить за кордон. А там без денег делать нечего. К дочери Ипполита Кузмича у Васьки имелся и личный счет - ее он считал основной виновницей своего разжалования. Именно Лиза, когда расследовали убийство совершенное им на балу, и свидетели-офицеры из чувства солидарности стали его всячески выгораживать, а многие барышни просто испугались свидетельствовать против него... Так вот, именно Лиза дала исчерпывающие показания. Потому мстительный Арапов вынашивал план, как сразу "прихлопнуть" двух зайцев. Ему нужна была паника в лагере беженцев, под прикрытием которой он и намеревался сотворить свое черное дело. Для этого он добыл у провиантского вахмистра, с которым имел "дела", сбывал ему награбленное в карательных "экспедициях"... Так вот, он закупил много самогона и с его помощью "подготавливал" сотоварищей, сам лишь притворяясь пьяным. В нужный момент он подбил их идти в лагерь беженцев, где нетрезвые, привыкшие к насилиям каратели должны показать себя "во всей красе". Разыскать походную кибитку Хардиных было несложно, у них у одних из немногих сверху имелась небольшая труба от печки-буржуйки, из которой тянуло сбиваемым ветром на сторону дымком. Арапов постучал в дверцу. Когда ему открыли, довольно вежливо попросил разрешения войти...

Здесь встречали праздник в семейном кругу, отец, мать, дочь и Полина, тоже фактически родная. Своих молодых приказчиков, выполнявших сейчас обязанности возниц, и горничную Ипполит Кузмич отпустил встречать Новый год, кого к друзьям, знакомым, кого к девицам, с которыми они успели познакомиться, либо в пути, либо знали еще по Семипалатинску. Все способствовало осуществлению замыслов Васьки, семья купца вся в сборе и без посторонних... почти. Это почти означало, что Арапов никак не ожидал увидеть тут же и Полину. Не показав и тени колебаний, Васька по прежнему вежливо обращался к хозяевам, припоминая уроки этикета, когда-то преподаваемые ему в кадетском корпусе:

- Милостивый государь и милостивые государыни, не соблаговолите ли вы пригласить к своему столу и очагу бедного, замерзшего казака? А то я Бога молю, хоть кого-нибудь знакомого встретить. И вот, какое счастье, Ипполит Кузмич, Антонина Власьевна, Елизавета Ипполитовна, и даже вы здесь, Полина Тихоновна... честь имею. Соблаговолите, ради Христа... О, гляжу у вас даже шампанское имеется. Кажется, сто лет не пил шампанского, вкус позабыл, только помню, что-то неземное...

Хардин был крайне смущен. Он, конечно, слышал пальбу и крики с улицы, но не обеспокоился, и успокоил женщин. Он подумал, что в лагерь прибыли фронтовики, отпущенные на Новый год в семьи, и теперь вот они, таким образом, сигнализируют о прибытии своим родственникам. Но, увидев Арапова и отлично зная, где в данный момент "служит" сей тип, купец понял, что за "фронтовики" пришли в лагерь. Тем не менее, он не решился отказать бывшему хорунжему, помня еще по осени 18-го года, когда тот был вхож в их дом, его буйный норов и несдержанность.

- Ну что ж, прошу... присаживайтесь, откушайте с нами, выпейте, Василий Васильевич,- миротворческим тоном пригласил непрошенного гостя к столу Ипполит Кузмич.

Несмотря на гудящую от березового пламени печь внутри кибитки было довольно прохладно, так как ветер задувал во все щели и за столом женщины сидели в накинутых на плечи шубках. До того довольно оживленная беседа с появлением Арапова прервалась, и воцарилось напряженное молчание. Тем не менее, бывший хорунжий вроде бы проявлял самые мирные намерения. Он расстегнул свой полушубок, снял папаху, предварительно стряхнув с нее налипший снег, перекрестился на образ, взял поданный хозяином бокал с шампанским:

- С Новым годом, и за здоровье присутствующих дам!

При этом тосте, Лиза состроила презрительную мину на лице. Провозглашать здравие дам, когда год назад, публично, как собаку застрелил ни в чем не повинную девушку...

Арапов не сомневался, что изображать благовоспитанность ему придется не долго, ибо, вот-вот должен произойти какой-нибудь инцидент, который неминуемо перейдет в столкновение с обязательным применением оружия и кончится кровью и насилиями. Он хорошо знал нравы своих "сослуживцев" по карательному отряду, как легко и быстро, особенно будучи пьяными, они стервенеют, рубят и стреляют без разбора - он и сам был одним из них. Наверняка они станут нагло навязываться в уже сложившиеся компании, приставать к женщинам и сцепятся с такими же пьяными легкоранеными казаками, отпущенными из госпиталя к семьям. Так же вполне вероятно, что кто-то из казачек, чьи мужья сейчас держат фронт, бросят заслуженный упрек "опричникам", пьянствующим в тылу, и тогда...

Васька ждал, когда в лагере начнется заваруха, и на фоне стрельбы и всеобщего шума на крики семьи Хардиных никто уже не обратит внимания, а может и не услышат. Он приставит наган к голове купца и заставит отдать все ценности и деньги, а потом, если шум в лагере будет продолжаться достаточно долго, свяжет отца и мать и на их глазах изнасилует дочь. Дальше по обстоятельствам, либо отдать все семейство своим сотоварищам, к тому времени уже ставшими в лагере хозяевами, а самому найти коня и скрыться... Если же опричникам не повезет и они не смогут овладеть лагерем, он просто перестреляет все семейство и опять же скроется... Но нежданное присутствие Полины, заставило Арапова на ходу менять заранее продуманный план...

Васька всегда завидовал Ивану. Тот и в корпусе был в отличие от него на хорошем счету, и благополучно окончил его, и в юнкерское поступил, потому и офицером он стал раньше его, и в чинах опережал... и женился на первой невесте в станице. А сейчас их вообще не сравнить, Васька разжалованный рядовой казак, презренный "опричник", а Иван есаул, комполка, на хорошем счету у Анненкова. И еще, Арапов уже давно, по-своему, по-хулигански, или как это говорили в Бухтарминском крае, по варначески жаждал обладать Полиной. Но еще никогда ему и близко не выпадало такой возможности. Об этом ему только и оставалось, что мечтать. И вот, наконец, такая возможность представилась.

Полина, увидев Ваську, не испугалась, лишь посетовала про себя, что их такое относительно уютное празднество нарушено. Но Васька вел себя вполне учтиво, и она перестала о нем думать. Ее мысли блуждали далеко, за этой многоверстной стеной сплошного бурана, в степи под Сергиополем с Иваном, в милой Усть-Бухтарме, с родителями. А Васька, жадно проглатывая поставленную перед ним еду, умудрялся одновременно энергично двигать челюстями и незаметно исподлобья не отводить от нее глаз. С уже сильно заметной беременностью, еще более округлившей ее, в накинутой на плечи короткой беличьей шубке, она ему казалась желанной как никогда прежде. Он успевший познать за свою недолгую жизнь очень многих женщин, самых разных национальностей и сословий, часто их просто насиловавший... он уже давно исподволь думал о ней, он хотел ее всегда и сильнее кого бы то ни было. И вот сейчас, это наконец могло свершиться, он осуществит свою самую вожделенную мечту, он не просто овладеет ею, он возьмет ее силой, и не только... он нанесет смертельное, несмываемое оскорбление ненавистному Ивану. Эта мысль вытеснила из головы все прежние расчеты, хотя о золоте купца Хардина Васька, конечно, не забыл...

Штабс-капитан Сальников, выпив несколько рюмок плохого самогона, почему-то решил, что со своей малочисленной инвалидной командой сумеет утихомирить все более наглевших незваных гостей. Поводом же послужило откровенное приставание одного из "опричников" к его старшей дочери. Сальников сначала кинулся на хама с кулаками, затем, выскочив из палатки, стал звать своих караульных. Его тут же свалили и начали избивать. Несколько караульных и присоединившихся к ним "лазаретных" отпускников все же поспешили штабс-капитану на помощь. Началась драка, перешедшая в стрельбу. Сразу застрелили двух "опричников" и одного "лазаретного". Каратели, уже давно томившиеся от вынужденного "простоя", моментально озверели. А убивать и насиловать, им по большому счету было все равно кого, для них уже давно ничего не значили такие понятия как честь, семья... Главное, получить хотя бы сиюминутные животные удовольствия, причинять страдания другим - это им нравилось более всего. Они уже настолько привыкли, что не могли без этого обходиться, как пьяница без спиртного, а кокаинист без кокаина...

Сальникова сразу убивать не стали. Поступили как обычно, когда наводили "порядок" в новосельских деревнях. На глазах отца прямо на снегу изнасиловали жену и обеих дочерей не пожалев и двенадцатилетнюю младшую. Тем временем вакханалия насилии охватила уже весь лагерь, оказавшийся в руках извергов, которых атаман держал на службе, потому как мало кто из нормальных людей согласился бы на такого рода "работу", которую он хоть и не одобрял, но считал необходимой - наводить животный страх на непокорное население, подрывая жестокостью его волю к сопротивлению.

Арапов, как только понял, что в лагере началось то, что он с таким нетерпением ждал, прекратил играть в галантность и со словами: "Ну, вот и кончен бал",- выхватил наган и ударом рукоятки в лоб оглушил купца. Когда Антонина Власьевна закричала и бросилась к упавшему мужу, он хладнокровно сначала трижды выстрелил в нее, а потом столько же в онемевшую от ужаса Лизу. Васька собирался насиловать Полину, насиловать долго и изощренно потому... потому ни Лиза, ни жена купца ему были уже не нужны. Сам же Ипполит Кузмич был еще нужен, он должен был быть приведен в чувство потом, после Полины, чтобы сообщить под страхом смерти, где лежат его золото и деньги, если ему не удастся найти их самому. Но сначала Полина и только она...

Полина стояла в углу кибитки, чуть наклонив голову, застыв в оцепенении с едва не выскакивающими из орбит глазами.

- Ну, что Полина Тихоновна?... Пожалуйте. Теперь, надеюсь, нам уже никто не помешает,- хищно скалил зубы Арапов.- Прошу раздеваться... Или вам помочь?

Дверь кибитки кто-то рванул с такой силой, что отлетел внутренний засов, в проеме из вьюжной ночи появился рослый опричник в распахнутом тулупе, с шальными глазами... Но увидев Арапова и окровавленные распростертые тела остановился в нерешительности.

- Пошел отсюда... это все мое!!- жутким фальцетом заорал Васька. Иди других ищи, здесь баб полно... все наши будут!

Но "опричник" застыл в дверях, таращился и не уходил.

- А ты это... Арап... ты, что же их тут всех раскассировал?... А эту чего ж оставил? Не вишь она ж брюхатая... а на морду да... на морду ничего, и буфера подходящие...

Полине от последних слов, сопровождаемых протягиванием длинной руки к ее груди, сразу вышла из состояния ступора, она отбросила руку и кинулась прочь, мимо пьяно качнувшегося в сторону "опричника".

- Стой сука!- рванулся следом Васька, отбрасывая мешающего ему пьяного.

Откуда взялись силы у Полины, которая до того, мучимая токсикозом, даже ходила с определенными трудностями? Но сейчас она легко и быстро бежала сквозь пургу и снег, инстинктивно бежала туда, где была сооружена временная конюшня с коновязью... А вокруг шел настоящий погром и разграбление победителями вражеского лагеря. Пытавшихся сопротивляться, тут же рубили и стреляли, стоял стон плачь пронзительные детские крики, мольбы о помощи. Женщин выволакивали из палаток, юрт, кибиток, валили на снег, срывали одежду... а кто-то под шумок набивал заблаговременно приготовленные переметные сумы и мешки ворованным.

Полина без платка, одев на бегу шубку в рукава, добежала до коновязи. Ей сразу, почуяв хозяйку, ржанием отозвался "Пострел". На нем не могло быть седла, но уздечка, которой он и был привязан, имелась. Дрожащими руками Полина отвязала своего коня. Чтобы сесть на него в ее нынешнем положении, да еще без седла пришлось вспомнить давно забытые цирковой трюк, которому она еще до замужества довольно долго пыталась научить "Пострела". Тогда она почти добилась своего, жеребец хоть и не всякий раз, но, подгибал ноги и ложился по ее команде. Но даже тогда, в период регулярных тренировок, конь выполнял команду не чаще чем через раз, а теперь, когда с тех благословенных дней минуло столько времени...

- "Пострел"... ложись!!- не своим голосом закричала Полина.

Жеребец вздрогнул всем телом, заволновался, и, видимо, отчаянный пронзительный голос хозяйки непонятным образом заставил его вспомнить забытую науку - он послушно подогнул передние ноги...

Арапов, не зная расположения лагеря и тем более намерений Полины, потерял ее из виду, что было не мудрено в этой мешанине, состоящей из темени, снега, ветра, мечущихся людей, пламени запаленной кем-то юрты. Он и сам заметался, не зная куда кидаться... Но когда Полина отдавала приказ "Пострелу", он услышал, распознал ее голос и побежал на него. Когда подбежал к коновязи, Полину уже верхом на неоседланном жеребце, подняв воротник шубки скакала прочь из лагеря. Арапов схватил первую попавшуюся лошадь, оторвал от коновязи, вскочил на нее и поскакал следом...

В штабе Семиреченской Армии размножали на гектографе новогодний приказ атамана:

"В первые день нового 1920 года, поздравляю все войска Отдельной Семиреченской Армии, желаю счастья и успехов в ратных делах. Твёрдо верю и надеюсь, что наступающий Новый год будет для нас более счастливым, чем конец старого года. Успех красных на нашем Восточном фронте еще не означает полной победы большевизма. Пусть каждый помнит, что мы боремся за восстановления Права, Закона, что в этом деле с нами Бог!"

Где-то к полудню, когда, наконец, утихла пурга, пришло неожиданное и ужасное известие. В степи казачий разъезд нашел полузамерзшего мальчишку на коне, сына хорунжего Атаманского полка, который сумел ускакать из лагеря беженцев, когда его громили озверевшие "опричники". В лагерь сразу послали полусотня из резерва... а потом госпитальную бригаду. Атаман вызвал Степана Решетникова, чья сотня неделю назад сменилась на фронте и теперь в качестве отдыха несла службу по охране штаба, складов и тыловых служб.

- У твоего брата среди беженцев была жена?- спросил атаман, лицом не выдавая никаких чувств.

- Да, брат-атаман. Тама она, находится вместе с знакомым ей семейством купца из Семипалатинска. Дозволь, съездить туда, узнать, что с ней опосля этой ночи.

- Нет... лучше отправь нарочного к брату в полк. Вот я подписал приказ, что он назначается командиром конной группы. Пусть берет одну сотню со своего полка и срочно выступает на перехват этих мерзавцев. Пленных может не брать. Я думаю, он лучше всех сумеет их наказать,- атаман подал бумагу.