На дорогах Афганистана

ГАЗНИ

Было самое начало лета. Я ехал по делу, на сей раз в город Газни.

Дорога вилась среди серых каменистых плоскогорий. Она то пересекала зеленые долины, то вплотную подходила к затененным циновками чайханам.

Весна принесла с собой много перемен. Теперь я уже работал в министерстве. Имел свой кабинет и трех ассистентов — выпускников технического отделения Кабульского' университета. Сотрудничал и с такими признанными знатоками своего дела, как директора Реза и Гафар, которые стали дорожниками под руководством польских инженеров, работавших здесь еще во время войны.

Самым важным заданием, которое мы получили, была реконструкция дороги Кабул — Пагман через Каргу.

Вернемся, однако, на дорогу, по которой двигался наш «газик» в направлении Газни. Кроме меня и шофера в нем находились Гафар-хан и двое ассистентов.

Гафар весьма видный мужчина средних лет. Волосы его скорее седые, чем седеющие, и при этом он сохраняет прекрасный цвет лица. Он редко улыбается и кажется мне немного загадочным.

В Газни нам предстояло выбрать место для строительства моста и наметить линию дороги по обе его стороны.

Город, расположенный на трассе Кабул — Кандагар, вошел в историю как резиденция одного из крупнейших властителей — Махмуда из Газни, покорившего в XI веке обширные районы Ирана и Индии[27].

Теперь это центр провинции того же названия, маленький городок, примостившийся у подножия огромной крепости. От древней святыни — в трех километрах на юг — остались лишь две башни, развалины мраморного дворца и прекрасно сохранившаяся, чтимая как религиозный и национальный памятник старинная гробница великого Махмуда.

Пока солнце еще не село, я принялся за Дело. Протекающая через город река Газни — не более двадцати метров шириной. Выбрать место для двух свай при неизменной форме русла не представляло особого труда. Закончив работу, мы должны были переночевать в местной гостинице, а на следующий день нанести визит губернатору.

Набожный Гафар вместе с двумя ассистентами решил посетить на рассвете святые места. Немного поколебавшись, они согласились на мое участие в экскурсии. Пройдя по улицам еще не пробудившегося города, мы обошли крепость. Дальше по широкой каменистой трассе нас повез «газик». Две башни высотой в несколько Десятков метров, как одинокие часовые, стояли у входа в широкую, плоскую долину. По обе стороны дороги висели таблички с надписью: «Всякие земляные работы запрещены». Там, где сотни лет назад бурлила жизнь многотысячной столицы, теперь была мертвая каменистая равнина. Проехав километр, мы остановились перед группой строений — остатками прежних дворцов и святынь. Мраморные чаны, декоративные каменные чаши, в которых собиралась вода, свидетельствовали о былой роскоши. Дорога в деревянную мечеть вела через прекрасный старый сад, обнесенный высокой стеной. Чтобы попасть в него, надо было пройти сквозь темные, крытые ворота со свисающей сверху цепью. Каждый посетитель брался за цепь одной рукой и слегка оттягивал ее. До начала общих молитв все пребывали в полном молчании. Чтобы не оскорблять религиозных чувств верующих, я укрылся на некоторое время в глубине сада. И лишь когда богослужение кончилось, я поспешно приблизился к открытым дверям мечети и остановился в двух метрах от освещенной первыми лучами солнца гробницы.

На полу за металлической декоративной оградой возвышались две мраморные плиты. Великолепный орнамент из арабских букв напоминал, что в гробнице покоятся останки не только полководца-завоевателя, но и покровителя искусств.

Из мечети мы направились к расположенному несколько выше священному источнику, рядом с которым сооружены кабины для омовения.

Сразу же после завтрака мы отправились в обществе местного директора строительных работ на прием к губернатору, резиденция которого помещалась в крепости.

Плоская вершина поднимающейся над городом горы была обнесена стеной, которая образовала площадь в несколько гектаров. Попасть в крепость можно было через массивные деревянные, обитые гвоздями ворота. По ту сторону ограды возвышалось множество хаотически сгрудившихся строений, которые были соединены лестницами и всевозможными переходами, снабженными маленькими калитками и большими воротами. Здесь жил губернатор. Он принял нас в большом светлом зале угловой башни, из окон которой был виден весь город.

Губернатор, пожилой тучный человек, держался сугубо официально. Разговор шел об укреплении старого моста, грозившего обвалиться. Мы вышли на улицу и тщательно осмотрели это историческое сооружение. Казалось удивительным, что по нему еще могут ходить люди и даже ездить машины. Насчитывающая несколько веков конструкция из кирпича была настолько подмыта рекой, что годилась только для разборки. Укрепление древнего моста обошлось бы намного дороже, чем строительство нового. Для временной страховки я предложил вбить несколько свай вдоль провисшего края и показал, как это сделать без помощи механизмов. Набросал несколько эскизов. Мое предложение весьма понравилось губернатору. Между тем я не исключал, что спустя несколько лет машины и люди будут все так же передвигаться по выгнутым пролетам моста, держащегося, казалось, вопреки всем законам механики.

Визит к губернатору закончился около десяти утра. Мне казалось, что теперь мы уже можем без помех вернуться домой. Однако все было совсем не так просто. Гафар и ассистенты непременно хотели остаться в Газни до вечера и приводили всяческие отговорки; покупки, визиты, переговоры, лучший, нежели в Кабуле, воздух Газни расположен на высоте триста метров над уровнем моря). В их полосах слышались нотки недоумения и даже нетерпения.

— Это невежливо, саиб, приехать и тут же, покончив с делами, уехать. Мы почитаем вас за старшего брата, а вы хотите, чтобы мы вели себя, как неотесанные деревенские парни.

Их аргументация, однако, не убеждала меня. Вчера был нездоров Гжесь. Я попросту беспокоился о семье, но не смел в этом признаться. В конце концов мне пришлось согласиться провести в Газни еще два часа, что, впрочем, не совсем устроило моих спутников, судя по их отчаянной жестикуляции.

С меня было уже достаточно шумного и пестрого базара; хотелось вздремнуть перед дорогой. В местной служебной гостинице у нас была одна комната на всех. Я прилег на постель, не раздеваясь, и закрыл глаза. Но заснуть никак не мог. Спутники мои то и дело приносили с базара какие-то свертки, сумки, корзины и жбаны.

Приближалось намеченное мною время отъезда. Гафар и ассистенты собрались наконец все вместе, тихо переговариваясь между собой. Но вдруг я увидел из-под полуприкрытых век, как они стали потихоньку, на цыпочках один за другим выходить из комнаты. Дверь бесшумно закрылась. Я посмотрел на часы. Через пять минут был назначен выезд.

Ровно в двенадцать я вскочил с постели, схватил дорожную сумку и направился к двери. Но она не открывалась. Что за черт! Заело, что ли? Попробовал еще раз — никакого результата. Навалился всем телом — и опять тот же эффект. Меня охватила ярость. Я подбежал к окну. Наша комната в одноэтажном доме, выстроенном на самом краю откоса, была угловой. Сразу под окном — обрыв глубиной метров в семь, а на дне его — огромные остроконечные камни. Я задыхался от гнева. Прыгать? Это было бы уж совсем безрассудно. Отскакиваю от окна и в бессильной злобе ударяю ногой в дверь. Она слегка поддается — видимо не заперта на нижний засов. Я отступаю на несколько шагов, разбегаюсь и изо всей силы наваливаюсь плечом. Раздается страшный треск, обе створки широко распахиваются, и я отлетаю к противоположной стене коридора.

Гордость за самого себя, презрение к работавшим на строительстве дома столярам и, наконец, тот факт, что уже нет запертой вопреки моей воле двери, значительно охладили мой пыл. «Ну теперь-то уж, голубчики, дурака вам из меня сделать не удастся», — подумал я.

Не придя еще в себя от возбуждения, с сумкой через плечо, я направился к базару на поиски своих спутников. Сначала, как и предполагал, нашел машину, потом шофера. При виде меня глаза его округлились. Он невнятно объяснил мне, что понятия не имеет, куда делись все остальные.

Но в небольшом городке, где люди разговорчивы и услужливы, всё на виду. В результате уже через пятнадцать минут я оказался лицом к лицу со своими радостно улыбающимися помощниками.

— Как спалось, саиб?

— Прекрасно, благодарю, — сухо произнес я.

— Что случилось, инженер-саиб? Вы сердитесь? — удивленно спросил Гафар.

— С чего вы взяли? Я очень рад видеть вас. Мы можем немедленно ехать?

— Скоро время обеда, саиб. Покушаем, выпьем чаю — тогда и отправимся в путь. Так будет лучше, не правда ли?

Он смотрел на меня снисходительно и терпеливо, но в его голубых глазах то и дело вспыхивали искорки, как у человека, который прилагает все усилия, чтобы не рассмеяться. Я судорожно сжал кулаки, так что ногти впились в ладонь, и неестественно тихим голосом произнес:

— Нет, мудир-саиб, мы не будем здесь обедать. Едем сию же минуту.

— Но, саиб…

— Прошу вас! — прервал я и, указав рукой на стоящий в нескольких шагах «газик», не оглядываясь, направился к нему.

Интуиция подсказывала мне: продлись разговор еще минуту, я стал бы в глазах этих людей неотесанным простаком, что привело бы к серьезному подрыву уже и без того пошатнувшегося авторитета. Мы подъехали к гостинице за вещами, и вскоре Газни скрылся из виду в клубах белой пыли.

По дороге меня не спрашивали, как я оказался «на свободе». Начни я первый говорить на эту тему, мои спутники наверняка сделали бы удивленные лица и стали бы присягать, призывая в свидетели Аллаха, что ведать ни о чем не ведают. Не иначе как саиб все это увидел во сне.

Я спешил домой. Квартиру мы сменили сравнительно недавно — наш бывший хозяин выдал дочь замуж И продал участок зятю.

Новый дом мы снимали вместе с немцем Рольфом Шанцем. Я с семьей — внизу, Шанц — наверху. У Рольфа был пес Бюбхен, очень похожий на нашу Чадру. Собаки заполучили в полную собственность небольшой дворик, который, несмотря на многократные попытки, так и не удалось превратить в садик.

Мусу, курьера из министерства, освобожденного от должности, я пригласил в дом в качестве слуги.

Робкий, услужливый мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, с черными глазами и пухлым ртом, Муса был чуток ко всякому проявлению доброты. Он носил коричневые шаровары, такую же рубашку и зеленую военную блузу, героическую историю которой могли поведать многочисленные заплаты. Фуражка со свернутым набок козырьком и некогда круглым верхом, стоптанные черные полуботинки на босу ногу дополняли костюм нашего «камердинера».

Муса отличался необыкновенной медлительностью. Всегда молчаливый, он был склонен к глубокой философской задумчивости. Прошло немало времени, прежде чем, освоившись, мальчик начал задавать вопросы. Моей жене, которая принадлежит к разряду людей, стремительных в мыслях, словах и поступках, с Мусой было совсем не просто.

Вернувшись из Газни, я застал у себя в доме гостя — Исмаила, одного из новых ассистентов. Два дня назад, вздыхая и жалуясь на недомогание, он отказался от поездки, а уже вчера явился к Барбаре, предлагая свои услуги в работах по дому, в присмотре за прислугой (бедный Муса прятался от него по углам), ну и… обещая восполнить пробелы, образовавшиеся в нашей семейной жизни после моего отъезда в Газни. Сегодня он пришел с новыми предложениями, готовый на все ради обожаемого инженера и его жены.

Исмаил — выдающийся представитель кабульских денди. Одевался он с той особой элегантностью, при которой каждая деталь гардероба — самостоятельное, независимое от всех прочих проявление утонченного вкуса. Синие брюки, канареечного цвета жилет и зеленый пиджак соперничали по изысканности с черными носками, разрисованным пальмами галстуком и шляпой, надвинутой на один глаз. У Исмаила большой нос, резко выступающий кадык, липкий взгляд бархатных очей и всего лишь один недостаток — тщедушное телосложение. Истинная цель его визита была совершенно очевидна, но бедняга просчитался. Он не только обманулся в своих надеждах, но и оказался вынужденным беседовать со мной с глазу на глаз, причем условия диктовал я. После этого разговора Исмаил исключил мой дом из сферы своих интересов.

Любопытно, что мусульмане считают жен «неверных» свободными женщинами, а следовательно, и то, что с нашей точки зрения было бы безнравственным поступком, расценивают как добродетель, как нечто достойное мужчины.

Отбить жену у единоверца — преступление. Прежде за это полагалась суровая кара. Если женатый мужчина соблазнял замужнюю женщину, обских забивали камнями. Если мужчина был холост, а женщина — замужем, забивали камнями ее, а он получал порцию розог. Все прочие варианты рассматривались в узком кругу заинтересованных лиц, ибо речь могла идти только о мести со стороны семьи девушки.

Среди кабульских донжуанов господствует мнение, будто европейские женщины легкодоступны. Справедливость требует признать, что оно не лишено оснований. Жаркий климат, романтический пейзаж в сочетании с женским любопытством и изнуряющей скукой создают условия, при которых бахвальство моих случайных здешних собеседников приобретает вполне реальные черты.

Известны отдельные случаи, когда местные власти обращались в соответствующие дипломатические представительства с просьбой по возможности сократить срок пребывания в стране той или иной дамы, поскольку ее поведение противоречит принципам морали.

Все без исключения женщины, которым я в шутливой форме говорил о возможности такого приключения, чувствовали себя предельно оскорбленными. «Брак — это другое дело», — говорили они. Однако в Кабуле лишь несколько десятков обеспеченных горожан женаты на европейских женщинах. Вот и попробуй тут разберись…