На дорогах Афганистана

НАВОДНЕНИЕ

Я просыпаюсь в какой-то темной каморке. Лучи солнца едва проникают сюда сквозь щели между досками. Делаю попытку сориентироваться в обстановке.

Я лежу на чарпай, на каких-то ковриках. Постель находится посредине захламленного мрачного помещения. У стен — всевозможные орудия труда, седла, посуда. Постепенно припоминаю, что я в придорожной чайхане на пути из Баглана в Кабул. Раим оставил меня здесь после запоздалого ужина.

Смотрю на часы и вскакиваю. Черт бы побрал этого Раима! Ведь он клятвенно заверял меня, что чуть свет мы тронемся дальше. Только поэтому я и согласился заночевать в этой дыре. Из стоящего в углу глиняного кувшина плеснул себе на руки, обмыл лицо и через «зал» вышел на улицу.

Раим сидел в тени на ковре, пил чай и что-то рассказывал обступившим его шоферам. Как только я подошел, все сразу же разошлись по сторонам.

— Раим! — крикнул я, показывая на часы. — Что же это такое, черт возьми! Ведь уже шесть!

Раим улыбался. Вид у него был такой, словно он только что рассказал удачный анекдот.

— Садитесь, после завтрака у вас еще будет время отчитать бедного Раима.

Делать было нечего, с трудом сдерживая свое раздражение, я сел и вслед за мной присутствующие опустились на ковер. И тут Раим уже совершенно серьезно сказал:

— Дорога перекрыта. Дальше ехать нельзя.

Я даже подскочил.

— Как — перекрыта?! Кто и зачем ее перекрыл? С ума можно сойти!

Раим поднял руки вверх, втянул голову в плечи и трагическим шепотом произнес:

— Наводнение, инженер-саиб! Можете сами убедиться.

Я посмотрел в указанном направлении. Действительно, у чайханы и на дороге скопилось около сотни машин: легковые автомобили, автобусы, грузовики…

Тут заговорили все разом. Поднялся шум, как на базаре. По отдельным словам и жестам возбужденных людей я понял, что в городке Чардеи-Горбанд, расположенном в шестидесяти километрах отсюда, произошла какая-то катастрофа. Выяснилось, что на притоке реки Горбанд снесен мост, дорога разрушена, а все шоссе от места происшествия забито транспортом. Раим отказывался ехать дальше — слишком велика была ответственность за машину и за «дорогого инженера-саиба». Он наглядно представил все ужасы предстоящего пути. Руки его, поднятые вверх, то изображали волны разбушевавшейся реки, то вновь открывали несчастную голову, как бы ставшую беззащитной под ударами обрушивающихся камней.

Я понял наконец, что больше всего Раим боялся лишиться благодарных слушателей, ночлега и обеда. Но мне необходимо было как можно скорее добраться до Кабула! Кроме того, меня сжигало любопытство — хотелось увидеть воочию место происшествия.

Я с трудом представлял себе ливень, вызвавший наводнение в шестидесяти километрах от нашего ночлега, — ведь здесь упало всего несколько капель!

Мне, правда, уже приходилось слышать о такого рода неожиданных наводнениях в горах Гиндукуша. На площади в десятки квадратных километров вдруг выпадает сильный тропический ливень. Вода не впитывается в глинистую почву, потоками стекает по склонам и затопляет долины.

Масса воды, смешанная с глиной, увлекает за собой камни и стволы деревьев, создавая как бы своеобразный водный таран, уничтожающий все на своем пути. В Каттагане мне показывали долины, подвергшиеся наводнению несколько десятков лет назад. Я видел нагромождения огромных камней, под которыми были погребены плодородные поля и богатые селения. Мне говорили, что случаются такие наводнения, следы которых сглаживает новая жизнь и новая зелень, но и такие, которые навсегда оставляют после себя каменистую пустошь. Итак, я должен был увидеть случившееся собственными глазами.

— Раим, дорогой, поедем!

Лицо Раима приняло скорбное выражение. Он прижал обе руки к груди и простонал:

— Нельзя, инженер-саиб.

Я перешел в наступление.

— Послушай, Раим! Я дорожный инженер. Ведь так? Если на дороге авария, чье это дело? Наше! — свою мысль я подкрепил убедительным жестом руки. — Мы должны помочь советом, делом… и вообще. Я уверен, что сам министр заинтересован в этом.

К концу моей речи лицо Раима повеселело, глаза заблестели. Может, это как раз то, что ему нужно? Может, министр или даже сам премьер увидит его и спросит: «А кто этот энергичный молодой человек?»

Поколебавшись, словно на карту поставлена вся его жизнь, Раим бросает с улыбкой:

— Будь что будет! Едем!

Теперь ему нужно всего несколько минут, чтобы объяснить своим приятелям: мой долг-бороться с последствиями наводнения, а его, Раима, — выступать в роли телохранителя, няньки и шофера одновременно. Он должен отвезти меня на место происшествия — и никаких возражений! Освободить дорогу — таков приказ министра, а может и самого премьера. Теперь уже всем приказывал Раим. И действительно, несколько водителей, чьи машины загородили дорогу, сейчас же сели за руль, чтобы дать нам возможность выехать.

Вручив бахшиш хозяину, мы двинулись в дорогу, с трудом объезжая грузовики. Наш путь и вправду был опасен. Обгон на узких горных поворотах всегда связан с риском. Порой лишь сантиметры отделяют тебя от пропасти. В каждую поездку по этой трассе мне приходилось видеть разбитые машины.

Раим вел автомобиль уверенно и осторожно. Тем не менее мне раза три в особо трудных местах приходилось высаживаться и метр за метром проверять, возможно ли в принципе объехать стоящую впереди машину.

Как выяснилось, способности моего шофера не ограничивались сферой чисто технической. Тот, кто не реагировал на наш сигнал, получал свою порцию на дари, которым довольно свободно владел мой предприимчивый помощник. Порой дело доходило и до рукоприкладства. В самом деле, что может нас задержать, если мы едем на место происшествия по поручению самого министра?

Наш «газик» дерзко лез в гору. Отвесные, скалистые стены долины становились все ниже и наконец совсем исчезли среди глинистых холмов. Еще несколько поворотов и начался головокружительный спуск по извилистой дороге в долину Горбанда. Мы миновали перевал Шибар (две тысячи девятьсот восемьдесят семь метров над уровнем моря). Теперь дорога вилась над полноводным потоком, который через несколько десятков километров вливался в реку Горбанд.

Солнце палило немилосердно. После диких гор нашему взору предстала прямо-таки идиллическая местность: возделанные поля, сады, поросшие кустарником кручи — веселый, красочный пейзаж. Раим объявил, что за следующим поворотом — город.

Дорога была сплошь забита машинами, и нам не оставалось ничего другого, как продолжать путь пешком. Раим тут же нашел какого-то знакомого, которому поручил опеку над нашим автомобилем.

Чардеи-Горбанд — небольшой городок, расположенный в том самом месть, где огромное ущелье, замкнутое с двух сторон отвесными скалами, переходит в долину реки Горбанд. За первыми строениями через кирпичный дугообразный мост шла дорога на Кабул. Среди миндальных, абрикосовых и персиковых садов белели обнесенные изгородью домики, как бы приклеенные к откосу.

Сразу за поворотом я увидел первые следы наводнения. Вся долина была залита жидкой грязью. Сотни людей, едва двигая лопатами, с трудом убирали грязь. Немного выше она уже застыла. С двух сторон потока видна была очищенная дорога. Глубина прокопа доходила кое-где до трех метров. Я увидел два увязших бульдозера, лишенных какой бы то ни было возможности сдвинуться с места. На скалистом возвышении стоял губернатор провинции, который руководил пестрой массой копошащихся в грязи людей.

Кто-то взял меня за руку. Посыпались обычные вопросы о самочувствии и о работе, как будто вокруг ничего не происходило. Это был Экбаль. Убедившись в том, что и его самочувствие вполне хорошее, я закончил приветственный церемониал традиционной благодарностью. Теперь можно было приступить к вопросам типа: «Откуда ты здесь взялся?» — и к обсуждению создавшейся ситуации.

По мнению Экбаля, движение должно было возобновиться по меньшей мере дня через полтора.

Что мне было делать? Помогать здесь? Кому? И каким образом? Ведь это не строительство моста или дороги. Здесь требовалось освободить проезд в обе стороны или хотя бы принять временные меры — осушить болото и проложить брод, по которому можно было бы переправлять машины, одну за другой.

На высоком берегу, где мы находились, было совсем сухо; противоположный же, более низкий, залила высыхающая грязь. Водяной поток, несущийся между ними, образовал в болотистой массе новое русло. Там, где еще позавчера был мост, одиноко торчали остатки побитых свай. Только теперь мне стало ясно, как произошла катастрофа. Мощный поток воды забил отверстие в плотине вырванными с корнями деревьями и многотонными валунами. Прежде чем она рухнула, болотистая масса перелилась через низкий берег реки и затопила город.

Теперь главную улицу уже откопали. Оставалось сделать переход через поток. У нас в таком случае соорудили бы временный мост. Ну а здесь? Сталь или дерево надо было доставлять из Кабула. Плотников тоже. Видимо, Экбаль прав. Не оставалось ничего другого, как расширить русло и проложить брод — непременный элемент многих здешних дорог.

Пока я размышлял над всеми этими проблемами, к Экбалю подбежал сияющий Раим. Они так обрадовались друг другу, как будто со времени последнего свидания прошли годы. Раим прижимался лицом поочередно то к одному, то к другому плечу Экбаля, отстранялся и заглядывал ему в глаза. Когда приветственная процедура закончилась, Экбаль сказал, что наше присутствие здесь не обязательно. Раиму было поручено найти какой-нибудь тихий уголок, где можно было бы отдохнуть.

Не прошло и четверти часа, как мы оказались в расположенном поблизости садике, образующем нечто вроде террасы на высоте нескольких этажей над самой дорогой. На земле был разостлан большой ковер.

Гостеприимный хозяин, которого Раим, видимо, уже проинформировал, что тот будет иметь честь принимать у себя «большого господина инженера и большого господина Экбаля», хлопотал о чае. В тени густых абрикосовых крон царила приятная прохлада. За деревьями открывался вид на широкие долины.

Владелец сада, в белых шароварах, длинной рубахе и в чалме, поставив перед каждым из нас пиалу и чайничек с чаем, рассказывал о событиях трагической ночи. Подошли два бородатых седых старца и сели на краю ковра. У всех были печальные лица. Старики кивали головами и тяжело вздыхали. Казалось, что они заново переживают эту мрачную ночь, неожиданный ливень, чудовищный рев воды и крики людей, молящих о помощи. Утром подоспели спасатели. Они пробирались по доскам к облепленным грязью деревьям, на которых из последних сил держались пострадавшие. Два иностранца едва стояли на ногах. Один — русский, один — поляк.

— Как поляк? — удивился я.

«Может, это Бронек? Как раз в это время он должен был к нам приехать». Я стал лихорадочно задавать вопросы. Меня успокоили. Все живы, отделались только сильными ушибами, находятся сейчас в госпитале в Кабуле.

Я был очень взволнован. И хотя пытался говорить на языке дари, у меня ничего не получалось. Почти каждую фразу Экбалю приходилось переводить на немецкий.

— Как побыстрее добраться до Кабула?

— Надо ждать, пока проложат брод через поток. Мои собеседники снисходительно улыбались.

— Ведь это же Афганистан, инженер-саиб.

На тропинке, ведущей в горы, появился высокий седой старик. Гордо поднятая голова, ослепительно белая одежда и быстрота, с которой все при виде его вскочили на ноги, позволяли предполагать, что это весьма важная особа. Вновь прибывший, обменявшись несколькими словами с хозяином, подошел к Экбалю и приветствовал его. Затем гостю представили меня. Экбаль вкратце изложил ситуацию, после чего разговор перешел на тему о родственных связях. Уже через минуту у обоих нашлись общие знакомые и родственники.

— Это очень большой человек, — шепнул мне на ухо Раим.

Я с интересом посмотрел на высокого гостя: удлиненное лицо, огромный нос, черные проницательные глаза, Скупая и вместе с тем выразительная жестикуляция свидетельствовала о нем как о хорошем рассказчике. Исполненные достоинства манеры вызывали уважение.

Я все еще пытался убедить Экбаля, что нам необходимо ехать в Кабул. Однако Ибрагим Али (так звали высокочтимого старца) торжественно заверил нас, что первые машины будут переправлены через поток не ранее, чем завтра в полдень.

Не оставалось ничего другого, как смириться. По правде говоря, возможность погостить в «настоящем сельском доме», как настойчиво подчеркивал Экбаль, была весьма заманчива. Попрощавшись с владельцем абрикосового сада и махнув рукой Раиму, который должен был возвращаться к машине, мы отправились за моим новым знакомым.

Тропинка, выбитая в скалистом грунте, вела в гору. Пейзаж вокруг становился все более диким и красочным. Внизу, в долине, блестела коричневая грязь; на ее фоне резко выделялись разноцветные чалмы работающих людей.

Выше были видны белые и желтые отвесные стены скал, а среди них тут и там зеленые пятна полей и садов-террас. Еще выше среди зелени мелькали белые домики. Разумеется, я рассматривал противоположный склон. Тот, на котором находились мы, должен был выглядеть точно так же. Глубокое ущелье рассекало плоскогорье.

После получасового восхождения мы оказались на узенькой улочке, извивающейся между глиняными стенами. Ветви миндаля, абрикосов и айвы образовывали плотную крышу над головой. Здесь царили полумрак и приятная прохлада. Вскоре мы добрались до широкой улицы, которая, все более расширяясь, переходила в небольшую площадь. Здесь-то я и увидел нечто вроде замка. Сооружение было из красной, потрескавшейся на солнце глины с примесью мелкой и крупной гальки. Две мощные башни соединялись стеной восьмиметровой высоты.

— Этой стене более трехсот лет, — объяснил Экбаль. — Она закалена под солнцем и дождем и прочна, как жженый кирпич.

Мы остановились перед большими, обитыми гвоздями воротами. На стук тяжелой кованой колотушки появился согбенный служитель и открыл маленькую врезанную в ворота калитку.

Вошли в ухоженный сад. Среди пестрых цветников здесь росли груши, персики и айва. Вокруг сада был проложен неглубокий оросительный канал, который соединялся с маленьким, выложенным мраморными плитками бассейном. В глубине сада виднелся одноэтажный дом, замыкающий квадрат стены со стороны долины. Под огромной грушей мы повернулись будто случайно спинами к дому. Ибрагим и Экбаль говорили о своих родственниках, а я восхищался розами. Тем временем происходила срочная эвакуация особ женского пола из апартаментов, предназначенных для приема гостей. Когда все было готово, появился мальчик. Он учтиво поклонился нам, сложив ладони на груди. Ибрагим протянул ему руку для поцелуя, а Экбаль обнял его и потрепал по плечу. Я догадался, что передо мной один из сыновей хозяина.

В Афганистане не существует обычая представлять гостей, и мы направились прямо в сторону строения. Прежде чем оказаться в гостиной, пришлось пройти через целый лабиринт темных и тесных коридоров. Вдоль одной из стен гостиной — ряд выходящих на балкон окон, за которыми ничего нельзя было разглядеть, кроме края долины да темного, покрытого мглой массива Гиндукуша.

Чтобы не смущать присутствующих, готовящихся к молитве, я вышел на балкон под большим низким навесом и перегнулся через перила. Отвесный, в несколько сотен метров, откос переходил в царство зеленых деревьев и серо-розовых скал. На самом дне долины вилась узкая ленточка реки. Открывшийся передо мной вид был так прекрасен, что я не слышал, как меня позвали. Экбаль буквально притащил меня за руку к разостланной на ковре скатерти, где нас уже ждал обед. Мне предложили сесть на подушки: Экбаль при этом пошутил на тему о «негнущихся» ногах европейцев.

Перед едой все мыли руки. Молоденький слуга подходил к каждому в отдельности и из украшенного чеканкой кувшина поливал на руки, подставив не менее изящный тазик.

Обед был скромный: крепкий бульон с бараньим мясом, дыня, чай. Мне стало как-то не по себе. Я не мог избавиться от мысли о том, что под ковром, на котором мы сидели, разверзлись сотни метров пропасти, и, сам того не желая, критически оценивал конструкцию деревянного дома. Он был сооружен из рубленых бревен. Стены и потолок покрыты чем-то вроде панели из нестрогакого соснового дерева. Небольшие дощечки уложены в виде геометрических фигур. Внутреннее убранство дома выдержано почти в стиле Закопане[14], правда, здесь было больше окон и света. На полу лежал великолепный ковер.

После обеда Ибрагим и Экбаль курили по очереди чилим и, заметив, что я засыпаю, разговаривали вполголоса.

Когда я открыл глаза, солнце уже садилось. Дно долины застилал мрак. Противоположный откос, поначалу оранжевый, потом темно-красный, стал в конце концов фиолетовым. Только вершины гор еще отливали красноватым светом. Через какое-то мгновение наступила ночь. Внесли лампы.

На ужин, скорее, вечернее пиршество прибыло несколько седобородых соседей. Никто не говорил о наводнении, хотя, по словам Экбаля, многие из присутствующих лишились садов и полей в результате катастрофы. Вспоминать о неприятном считается дурным тоном. Меня расспрашивали о Польше, о ее городах, садах, полях, лесах. Дивились, покачивали головами. Какие там живут люди?

— Такие, как я.

Осматривали меня, мою седеющую бороду, каракулевую шапку. Добродушно усмехались.

— Вы как будто родом из Афганистана! — сказал вдруг какой-то старик.

Я поблагодарил за комплимент и начал рассказывать о Польше, о ее истории и новой жизни на моей родине. Рассказал также о второй мировой войне, о пережитом мной в Освенциме. Когда мне не хватало запаса слов на дари, на помощь приходил Экбаль.

Я закончил рассказ. Ибрагим взял меня за руку и сказал, что всех присутствующих я могу отныне считать своими друзьями. Посмотрев на слушателей, я искренне их поблагодарил.

Позавтракав (первый раз в жизни я пил молоко, пахнущее розами), мы простились с гостеприимным домом Ибрагима Али. Слуга, который проводил нас вниз, поставил рядом с «газиком» подарок — корзину персиков.

Раима я застал в плохом настроении. Он, видимо, сердился на нас за то, что мы оставили его одного. Шофер усердно хлопотал около машины, и ни для кого у него не было времени. Все свалилось на его бедную голову. Ведь машины вот-вот тронутся. А что было ночью! Его хотели столкнуть с дороги и обокрасть, но злоумышленники не знали, с кем они имеют дело!

— Ну ладно, Раим, спасибо тебе. Здесь хлеб и персики, ешь скорее, а то, того гляди, тронемся.

Раздавшиеся через минуту сигналы машин подтвердили мое предположение. Колонна двинулась. Пятыми или шестыми мы проехали заново проложенным бродом. На главной улице Чардеи-Горбанда я увидел лавки, заполненные илом до средних полок с товарами. На верхних еще красовались какие-то яркие чайники и коробочки с безделушками. Теперь бы на полную скорость — и до Кабула. Однако ничего не получалось: мы продвигались едва-едва. На улице работали люди, выбрасывая наверх застывшую грязь.

Вдруг раздался крик. Я увидел, как группа людей бросила лопаты и побежала. Из илистой массы показалось плоское тело черной кобры. Затем змея не спеша погрузилась в темное месиво. Я взглянул на Раима. Бледный, лихорадочно вцепившийся в руль, он что-то бормотал себе под нос.

— Что с тобой, Раим? — спросил я.

Ответа не последовало. Самообладание вернулось к нему лишь тогда, когда мы отдалились на несколько десятков метров от рокового места. Изображая змею, он небрежно держал руль одной рукой, в то время как другая словно превратилась в черную кобру, готовящуюся к нападению на бедного человека. Раим грозно шипел, а при движении, имитирующем скачок змеи, издал абсолютно неповторимый звук. В конце концов он закатил глаза, изображая мертвеца. На какое-то мгновение Раим даже опустил руль и поднял обе руки: символическая жертва кобры умерла от ядовитого укуса.

Мы ехали все быстрее, обгоняя другие машины. Но вот Раим вырвался вперед. Наш досточтимый «газик» несся вдоль живописной долины Горбанда со скоростью шестьдесят километров в час.

Далеко за полдень мы въехали в Чарикар. Тут Раим объявил, что мотор перегрелся. Я уже знал, что в таких случаях заставлять его спешить бессмысленно, ведь настало время обеда. Не стоило доводить дело до неисправности карбюратора или бензонасоса — наиболее популярных объяснений проголодавшихся местных шоферов. Я понял также, что в Чарикаре Раим ни за что на свете не даст лишить себя привилегии первого очевидца бедствия, постигшего Чардеи-Горбанд. Но я все же поторапливал его, хотя и знал наверняка, что потеря времени неизбежна.

Чайхана в это время была битком набита людьми. В ресторане, частично европеизированном, помимо покрытых коврами нар стояли столики со стульями. Я занял место за столиком, заказал плов и чай для себя и Раима. Раим тем временем расположился около нар и вскоре был буквально облеплен жадными до новостей слушателями, которые то и дело, повинуясь его жестам, обращали свои взоры на меня.

Я знал, что рассказ о происшествии в Чардеи-Горбанде переплетался с легендой обо мне, а все вместе имело целью поднять престиж Раима как человека, ниспосланного Афганистану самой судьбой. Было уже темно, когда мы двинулись дальше. До Кабула оставалось километров семьдесят по шоссе. На тех местах, где сооружались мосты, плотины или шло асфальтирование, предстояли объезды. Километров за двадцать до цели нашего путешествий, перед последним перевалом, мотор «газика» вдруг закашлял и наконец заглох. Раим с печальным видом сообщил, что кончился бензин. Я был взбешен и даже не нашел, что ответить. Давала о себе знать холодная ночь в горах. Мой горе-шофер выскочил из машины и побежал к придорожным домикам. Через минуту он вернулся и объявил, что нашел для меня теплое помещение на то время, пока он будет доставать бензин.

В маленькой каморке топилась железная печь, тут же сидело несколько местных жителей. Я молча сел на придвинутую скамеечку и оперся о стену. Тепло и усталость сделали свое дело. Проснулся я, когда солнце стояло уже над горами. Передо мной стоял улыбающийся Раим. Я хотел было отправиться немедленно, но аромат, доносившийся из кухни, заставил меня переменить свое намерение, «ведь лишние полчаса, — подумал я, — проблемы не решат».

Через некоторое время мы уже съезжали в кабульскую котловину. На бескрайнем зеленом пространстве выделялось серое пятно города. Коричневые горные цепи отделяли зелень равнины от голубизны неба.

В гостинице «Кабул» меня встретили как старого знакомого и даже предоставили ту же самую комнату. «Газик» Раим поставил на заднем дворе. Около девяти, приняв ванну и переодевшись, я постучал в дверь домика Бронека с намерением узнать, в какой больнице его искать. Мне открыл щупленький мальчик.

— Салам алейкум!

— Где хозяин? — спросил я и услышал в ответ целый набор приветствий вместе с приглашением войти.

— Хозяин дома!

Вот тебе и на! Через маленький, заросший акациями садик и переднюю я прошел в комнату. Бронек лежал с закрытыми глазами. Лицо у него было серо-белого цвета. Втянутые щеки и огромные глазные впадины, казалось, говорили о том, что жить ему осталось уже недолго. Бронек открыл глаза.

— Привет, старик! — начал я. — Я думал, что застану здесь умирающего, а ты выглядишь молодцом!

— Привет и не валяй дурака, — печально ответил Бронек. — Садись! Хочешь виски? Там, в углу. И вообще все это мне надоело. С меня хватит!

Я знал, что, прежде чем что-либо вытяну из Бронека, придется выслушать пространные рассуждения о том, о сем, поэтому положительно отнесся к предложению выпить виски. На полу, в углу, стоял ящик, наполовину прикрытый досками. Из ящика выглядывало несколько бутылок. Я взял первую попавшуюся кружку и пошел на кухню сполоснуть ее. В шкафу, на столе в цветистом беспорядке валялись продукты, посуда. Типичное холостяцкое жилье. Я вернулся в комнату и налил себе виски. Отпив, отважился задать вопрос:

— Ну, как ты себя теперь чувствуешь?

Мне нелегко привести его ответ. Так или иначе, он сводился к тому, что жизнь вообще паршивая, а ему, Бронеку, особенно не везет.

Очень тактично (так мне по крайней мере показалось) я спросил, может ли он (хотя уже, вероятно, он рассказывал об этом много раз) сообщить мне, что произошло с ним в Чардеи-Горбанде. Бронек застонал, выругался и начал, тяжело вздыхая.

— Нашу четверку переводили на новый участок, на север. Выехали мы с Матином и двумя советскими инженерами: Сашей и Володей, которые должны были сменить вас на трассе Пули-Хумри-Кызылкала. Оборудование я получил первоклассное.

Бронек вдруг оживился:

— Сташек, веришь, теодолит — последняя модель, нивелир — пальчики оближешь! Меня и Володю Матин взял в свой «газик». Выехали мы поздно — часов около десяти утра. В Чарикаре у Матина были еще какие-то дела с чехами.

— А Саша?

— Саша ехал на грузовике со всеми нашими пожитками и оборудованием на добрых несколько тысяч злотых. До Чардеи-Горбанда мы добрались уже в сумерках. Нам необходимо было дождаться Саши и поужинать. Километров тридцать проехали под дождем. Темнеет здесь быстро. Как только мы остановились у большой чайханы, сделалось совсем темно и дождь полил как из ведра. Я еще удивлялся: откуда в это время года дождь? Что-то здесь не то… Мы поднялись на высокую террасу под крышей из ветвей, а оттуда в зал. Там было полно людей. Нам сразу же освободили место у окна. Заказали плов — ждем. Грузовика все нет. Дождь льет. По рамам стекают потоки воды.

— Неужели местные жители ни о чем не догадывались?

— Они забеспокоились и стали переговариваться. Матин перестал есть и прислушался к разговору. Потом подозвал какого-то старика, побеседовал с ним. Оба покачали головами. Подошел шофер, что-то сказал им, потом вышел во двор, сел в машину и уехал.

— Так что ж ты, умник! Разве нельзя было уехать вместе с ним?

— Вероятно, можно было. Но мне и в голову не приходило, что может случиться несчастье. Наконец, Матин местный житель, инженер, он-то уж должен был ориентироваться в обстановке. Итак, я спокойно ждал, что будет дальше. Вдруг откуда-то, как будто сверху, раздался отдаленный грохот. Он приближался, нарастал, послышался треск рушащихся домов.

— Представляю, что началось в чайхане!

— Ужас! Все сбились в одну кучу в центре зала и стали молиться Аллаху. Кто-то запел, остальные подхватили. Там — рев воды, здесь — молитва, а мы с Володей сидим напротив бледного Матина. «Надо полагать, этот дом достаточно крепок», — сказал я. «Надеюсь», — неуверенно пробормотал Матин. Я вышел на террасу. Дождь почти перестал. Кругом темнотища, хоть глаз выколи. Веришь, невозможно было различить, где дорога, а где река. Треск, шум, плеск воды. Террасу подмывает, пол дрожит под ногами, а через мгновение рухнула часть крыши.

— Ну и надо было по крыше удрать в другую сторону.

— Конечно. С лавки в углу террасы я вылез на крышу. К счастью, дождь в это время совсем прекратился и на небе даже показалась луна. Я перебежал одну крышу, потом еще несколько — ведь они здесь соединяются. Мне показалось, что я бегу туда, где тихо.

— Но не добежал же ты по крышам до Кабула?

— Нет, крыши кончились, но я увидел широкую стену, какой обносят сады, влез на нее и пошел дальше. С одной стороны стены уже ревел поток. Я дошел было до высокого дома, но во время отскочил — дом захлестнула вода, и он каждую минуту мог завалиться прямо на меня. Вдруг откуда-то послышался голос Матина. Бедняга умолял поднять его на стену. Я схватил Матина за воротник и помог взобраться наверх. Потом мы вдвоем втащили Володю. И тот и другой были мокры по пояс.

— Но ты, надеюсь, понимал, что глиняная стена долго не выдержит?

— Конечно! Поэтому и стал искать что-нибудь понадежнее. Вернулся на крышу, с которой перелезал на стену, и увидел невдалеке довольно большое тутовое дерево. Разбежался по крыше и прыгнул, надеясь уцепиться за нижние ветви. Но они были мокрые, и я соскользнул на землю. По эту сторону стены было еще сухо.

— Ну, а как же Матин с Володей?

— Сначала они потеряли меня из виду. Но тут Володя стал звать — я откликнулся. Они стали прыгать ко мне. Сначала Матин, за ним Володя. Через минуту мы все уже карабкались на дерево.

— Понятно!

— Понимаешь, ветви начинались на высоте трех метров, ствол был толстый и скользкий. Я подсадил Матина и принялся толкать вверх стокилограммовое тело Володи, надеясь, что, оказавшись на дереве, они в свою очередь помогут мне. Но не тут-то было. Через мгновение раздался какой-то треск и голос Матипа послышался уже откуда-то снизу.

Еще момент, и со страшным грохотом рухнула стена, по которой мы только что бежали. Прямо на нас хлынула волна жидкой грязи. Обеими руками я ухватился за дерево. Но где там, меня тут же отбросило на несколько метров в сторону. Я думал лишь об одном: как бы не погрузиться с головой. Под ногами чувствовал то камни, то землю, то, наконец, что-то совсем мягкое.

Бронек помолчал.

— Когда волна прошла, — продолжил он через минуту, — мы оказались плечом к плечу с Володей, притиснутые к какому-то дереву балками, ветками, кусками обрушившейся стены. Володя тяжело дышал и ругался сквозь зубы. Где-то сзади кричал Матин: «Спасите меня!».

Бронек замолчал. Я сходил за кружкой, налил в нее виски и протянул ему. Он выпил и продолжал свой рассказ.

— Представляешь, я по шею в грязи, завален всякой дрянью, не в состоянии голоса подать, а он зовет на помощь. Я даже не успел подумать, что ему ответить, как послышался рев надвигающейся волны. Володя едва ворочал языком. Я уже потерял всякую надежду, ни тут волна, которая должна была нас погубить, каким-то совершенно непонятным образом вырывает нас из западни и отбрасывает на несколько десятков метров в сторону. Я вытираю грязь с лица и вижу, что лежу на ветвях, погруженных в ил. Рядом со мной стонет, выбираясь из тины, Володя, а на расстоянии нескольких шагов — затопленное почти по самую крону дерево. Цепляясь за ветви, мы высматриваем, где бы укрыться от новой волны. Силы мои на исходе. И тут снова Матин зовет на помощь. Он увяз по самые плечи в нескольких метрах от меня. Я хватаюсь за торчащую из грязи ветвь и стараюсь наклонить к нему. Тяну изо всех сил, но ветка нс поддается. Чувствую, что совсем ослабеваю, и, наконец, отказываюсь от своей затеи.

Рев новой волны. Меня охватывает страх, чудовищный страх, что через мгновение я опять окажусь в этой отвратительной грязи. И я уже не думаю о тонущем Матине. Только бы добраться до дерева. В приступе какого-то нечеловеческого отчаяния я, с ног до головы облепленный грязью, дотягиваюсь до толстого сука. Володя уже в безопасности. Он подает мне руку и помогает выбраться наверх. Больше я уже ничего и. помню…

Когда я очнулся, было совсем темно. Светила луна. Рядом тихо причитал Володя. Увидев, что я открыл глаза, он спросил: «Бронек, ты жив?» Я ответил.

Так мы просидели какое-то время. Неожиданно тишину нарушили жалобные стоны. «Слышишь? Это Матин», — оказал Володя.

И действительно, откуда-то издалека донесся голос Матина. «Мистер Матин, где вы?» — крикнул я. «Здесь, на дереве…»

Я вздохнул с облегчением.

Мы услышали отдаленный грохот. Дерево слегка содрогнулось. Наверное, рухнул мост. Вода больше не прибывала. Я прочно оседлал толстый разветвленный сук и только теперь ощутил резкую боль в груди и ногах.

На рассвете появились люди с фонарями и стали предпринимать попытки приблизиться к нам. Бросали в образовавшееся болото доски. Когда плавающий дощатый настил достиг дерева, Володя опустился вниз и шаг за шагом переправился на «берег».

Со мной дело обстояло хуже. Каждое движение причиняло нестерпимую боль. Я был слишком слаб, но, прекрасно понимая, что никто не рискнет приблизиться к самому дереву, собрал всю силу воли, стиснул зубы и оторвался от сука, на котором сидел. Теперь надо было прыгнуть с самой нижней ветви дерева на доски, отстоящие метра на полтора от меня, что я и сделал. Упав плашмя на доску, которая сразу же погрузилась в грязное месиво, я стал за поданную мне ветку подтягиваться. Несколько отчаянных движений — и я опасен. Очень медленно, с передышками, добрался до того места, где стоявшие по пояс в болоте люди смогли взять меня за руки и вытащить на твердый грунт.

Бронек опять замолчал и повернулся на бок.

Выслушав рассказ, я облегченно вздохнул, как будто до сих пор само присутствие Бронека не говорило о том, что кошмар той ночи уже миновал.

Бронек почувствовал мое настроение.

— Ну что ты, ведь я жив… Дай еще глоток…

Я протянул стакан.

— Потом нас повезли в Кабул, — добавил Бронек. — В госпитале сказали, что кости у меня целы. У Володи тоже. Только вот болит все чертовски.

Он закрыл глаза.

— И Матина спасли, — пробормотал мой Друг…

Он дышал теперь ровно и спокойно. Я на цыпочках вышел из комнаты. В дверях мы столкнулись с долговязым, худым человеком и почти одновременно произнесли: он — свое «извините», я — «пардон». И рассмеялись.

— Вы, Саша?

— А вы, конечно, Сташек!

Мы пожали друг другу руки.

Так я познакомился с Сашей Грызиным, с которым впоследствии меня объединяла работа и самая теплая дружба.

— Бронек спит, не надо его будить. Я думаю, что ему теперь не так уж плохо. А как Володя?

Саша слегка нахмурился.

— Тоже ничего. Сердился, кричал, что с него достаточно Афганистана со всей его экзотикой.

Я пригласил Сашу со мной пообедать.

Недалеко от гостиницы «Кабул» есть большой двухъярусный ресторан. Прямо при входе блестит батарея кранов над раковиной из жести: перед едой каждый должен помыть руки. На первом этаже — длинные ряды столиков и стульев. Как обычно, в обеденное время здесь шумно и многолюдно. Я предпочитал эту атмосферу тишине большого мраморного зала ресторана «Кабул».

Европейцы, в основном русские и чехи, здесь частые гости. Видимо, они руководствуются теми же соображениями, что и я.

Во время обеда Саша вкратце рассказал о своих приключениях в Чардеи-Горбанде. За несколько километров от города испортился мотор. Дождь лил вовсю. Когда по прошествии часа насквозь промокший шофер сел за руль и машина начала спускаться в долину, навстречу стали попадаться толпы бегущих людей. Они кричали и знаками показывали, что нужно возвращаться. Раздумывать было некогда. С огромным трудом развернулись на узкой дороге и поехали назад в горы. Всю ночь Саша провел в придорожной чайхане. Слышал рев разбушевавшейся стихии и очень нервничал. Когда же дождь кончился и показалась лупа, он дошел до места, где шоссе переходило в вязкое болото. Дальше идти было нельзя. Пришлось вернуться и дожидаться утра. Когда же принесли Матина, Володю и Бронека, он отправился вместе с ними на грузовике в Кабул. Здесь каждый из пострадавших поступил в распоряжение своих соотечественников.

Бронек и Володя два дня пробыли в госпитале. Когда выяснилось, что больные получили лишь сильные ушибы, их отправили по домам.

После чая я распрощался с Сашей. Он отправился в гостиницу «Ариана», я же должен был найти Раима, чтобы тот отвез меня в наше посольство.

Раим ждал у гостиницы. Двумя пальцами держал на уровне глаз ключи от машины и при этом загадочно улыбался.

— Инженер-саиб, три дня вы будете водить машину сами. Прошу вас.

Я посмотрел на него с недоумением.

— Хочу съездить домой, в Панджшир.

— Хорошо. До свидания, Раим.

Я сел за руль и вздохнул полной грудью.