Неистовая Матильда: Любовница Наследника

Глава девятая

Через три недели Мати, Сергей Михайлович и Владик собрались в Крым. На прощальный обед Мати пригласила друзей. Коллег из театра привел Коля Легат. За обедом разговор не клеился.

— Сегодня какое число? — спросил кто-то.

— 22 февраля.

— Ваше Императорское Высочество, — Коля Легат посмотрел на Сергея Михайловича, — дамы и господа, мы живем в тяжелое время, наш театр почти закрылся, нет электричества, отопления, вообще ничего нет. Но, — он повернулся к Мати, — мы всегда надеемся на лучшее. Выпьем за то, чтобы кончилась война, это самое главное. За здоровье наших доблестных офицеров. Мой тост также за нашу дорогую хозяйку дома, Мати.

Он поднял бокал. Все встали, раздались хлопки и звон бокалов.

В поезде в вагоне-ресторане она услышала:

— А Гришку-то кончили-с, — сказал господин в пенсне.

— Дай Бог, теперь настает новая эпоха для России, — ответили ему.

— Что? Кого кончили? — встрял в разговор офицер за соседним столиком.

В Крым к ним приехала Великая княгиня Мария Павловна, мать Андрея, Бориса и Кирилла. Андрея комиссовали из армии в ужасном состоянии, которое с каждым днем ухудшалось. Врачи боялись туберкулеза, который уже убил трех Романовых.

Андрей с Марией Павловной поселились во дворце великого князя Николая Николаевича, главнокомандующего русской армией. Мати сняла виллу рядом, где они все поместились, она, Владик и штат из шести человек. Английская гувернантка Владика, шофер Миша Семенов, который был тоже отчислен из армии после тяжелого ранения, повар Денис с поваренком и горничная Людмила.

Недалеко во дворце Ай-Тодор находились мать Ники с дочерью Ксенией и ее мужем Сандро, старшим братом Сергея Михайловича. За месяц Сергей Михайлович окончательно поправился от ранения и вернулся в полк. Мати получала от него письма.

Хотя здесь не было никакой прессы с ее скандальной светской хроникой, и ими никто, по сути дела, не интересовался, Мати и Андрей жили отдельно, таково было условие Великой княгини. Мария Павловна линию поведения не меняла, была вежливо холодна с Мати. Мальчик целыми днями играл в теннис. Корт был единственным развлечением на вилле, и Владик проводил здесь все свободное от занятий время.

Вскоре до них дошла весть об отречении Государя в пользу брата, Великого князя Михаила и о массовых демонстрациях на улицах столицы. Но никто ничего не знал достоверно. Мать Ники уже отбыла в Киев и, по слухам, уже встретилась там с сыном. Матильда не находила себе места. Все ее мысли снова были с Ники. Как он там? Где он теперь живет? Что с ним будет после отречения? Думает ли он о ней хотя бы иногда? Она решила вернуться в Петроград, так теперь называли Петербург.

Они наспех собрались. Где-то в душе гнездилось тяжелое чувство, что сюда они больше не вернутся. Владику было уже 14 лет, но он плакал, потому что хотел взять с собой своего любимого голубя. Этого голубя Мати привезла ему с юга Франции. Птица стала другом всех зверей в доме, особенно фокстерьера Джимми. Обычно голубь летал, где хотел, но, когда его звали, появлялся. Сейчас на зов он не прилетел. Владик напрасно звал его. Джимми тоже куда-то исчез и времени его искать не было. Все нервничали и суетились без толку…

В первый же вечер в Петрограде Мати нашла Сергея Михайловича. Одетые простолюдинами — на этом настаивали все слуги Мати, — они вышли вечером посмотреть, что же происходит. В ресторанах, даже таких маленьких, как «Бродячая собака», всюду играли оркестры. Исполняли разное, все, кроме немецкой музыки, даже немецкую классику не играли. Неожиданно самой популярной мелодией стала английская песня «Типперери».

Каждый день кого-то арестовывали, а обыски были повальными. К Мати тоже пришли. Во двор въехал грузовик. Из кузова выпрыгнули вооруженные люди, все пьяные, стали рыскать по двору и в доме. Они схватили Матвея, любимого слугу Мати. Она бросилась защитить его, но ее оттолкнули. Трое бандитов поставили Матвея к стене во дворе и уже собирались дать по нему залп, как один из них закричал:

— Э… не видите, старик — герой войны, вон на шее Георгиевский крест, оставьте его.

В эту минуту во двор въехал автомобиль. Из него вышел человек лет тридцати в кожаной куртке. Все замолкли. Кожаный бросил цепкий взгляд на Матильду.

— Оставьте старика, он герой войны, вы что, идиоты, что ли? Извините, мадам, я знаю, кто вы. Я узнал вас. Извините их, они действительно пьяные идиоты.

— Я вижу. — Мати брезгливо посмотрела на пришельцев.

— Извините еще раз. Кстати, меня зовут Рошаль, Иосиф Рошаль.

— Вы сын Александра Рошаля, адвоката Великого князя Сергея Михайловича?

— Да, это я.

— Вы, кажется, недавно были студентом юридического факультета? А теперь — большевик?

— Я всегда был большевиком. Извините, мне надо ехать. — Он повернулся к группе.

— Отправляйтесь назад в казармы, там дела поважнее.

Машина загрузилась и уехала. Матильда обняла Матвея и расплакалась у него на груди.

— Матвеюшка, я думала, что умру, когда они схватили тебя.

— Все хорошо, мадам. Бандиты, слава Богу, ушли. Видите, что происходит. Вы бы с мальчиком уехали. Опасно уж очень. А за меня не беспокойтесь. Я выживу, не такое видал.

Вскоре люди привыкли к этой новой жизни. В очередях слышались такие разговоры:

— Как вы вчера вернулись из театра?

— Да нормально.

— Никто не снял с вас шубу?

— Слава Богу, нет. Но вот моего соседа вчера ночью арестовали.

— Его, вероятно, расстреляют?

— Вероятно.

— Кшесинская была прекрасна, не правда ли?

— Как всегда, только видно, что она уже немолода.

— Это верно.

В июне Сергей Михайлович пришел в сопровождении трех молодых людей в офицерской форме.

— Мати, познакомься, все они авиаторы, все опытные, практиковались в авиационной школе Блерио во Франции. Мы собираемся вывезти Ники с Наследником и Мишу с Натали в Данию.

— Самолетом? Замечательно. А немка?

— Императрицу с дочками вывезет на автомобиле поручик Соловьев.

— Кто это такой?

— Зять Распутина. Муж Маши, его младшей дочери. Александра Федоровна доверяет только ему.

— Прекрасно. А есть самолеты?

— Три. А нам нужен только один. Два будут сопровождать на всякий случай.

— Когда все это будет?

— Скоро, может быть, даже на следующей неделе.

Он обнял ее.

— Ты рада? Я же знаю, ты все еще его любишь. — Впервые он сказал это без всякого упрека.

Они разложили на столе карту и долго обсуждали детали. По плану они должны были вылететь с Пулковского аэродрома и приземлиться в парке Гатчинского дворца. Парк был огромный и его лужайки вполне могли служить летным полем. Все произойдет глубокой ночью.

— Нам надо повидать Мишу, чтобы все согласовать с ним. Мати, милая, ты поедешь со мной в Гатчину?

— Господи, конечно.

К Михаилу Александровичу решили ехать на следующий день, в неприметных одеждах и на поезде, чтобы не привлекать внимание английской машиной Сергея Михайловича. До Гатчины добирались полдня. Поезда были переполнены и все время останавливались.

Великий князь и Натали, заранее предупрежденные, тоже просто одетые, долго ждали их в комнате знакомого начальника станции. Молодой человек, недавно вступивший в должность механик, привез их во дворец на своей старой разбитой машине. По дороге они почти не разговаривали при водителе. Эта была простая предосторожность. В это тяжелое время никто не знал, кто есть кто и что у кого на уме. Когда наконец прибыли, авиаторы были уже там.

— У меня плохая новость, — объявил Михаил, когда все расселись на диванах с кофе. — Этот мерзавец Соловьев, зять Распутина, выдал нас большевикам. Если его семья не будет вывезена из России, Ники никогда не согласится на наш план. Он вообще отказывался бежать, даже если все сработало бы.

— А что, Соловьев большевик?

— Вовсе нет. Но он знает, что бриллианты Императрицы стоят миллионы. Соловьев не интересуется ни ею, ни девочками. Сейчас он просто исчез. Его интересуют только деньги. Он думает, что у Ники огромный счет в Английском банке. А у Ники ничего нет. Он все пожертвовал Красному Кресту, чтобы достроить госпиталь, жертвовал и отдельным лицам, есть целый список, куда и кому пошли деньги. Это, кстати, были деньги его прабабушки, супруги Императора Николая I. Всего было четыре миллиона. Ники сразу решил, что проценты с этой суммы пойдут на благотворительность, а теперь и самой суммы уже нет.

— Тогда, Миша, ты лети с Наташей и маленьким Георгием. Я полечу с вами.

— Я не могу, Сережа. Ники и я теперь частные лица. Мы, конечно, можем бежать, но почему? Я думал об этом. Почему я вообще должен бежать из своей страны? Так что план отменяется. Извините, дорогие. — Он посмотрел на авиаторов, лица которых помрачнели. — Я договорюсь вывезти Наташу с сыном в Данию к бабушке или в Англию.

Время от времени Сергей Михайлович должен был ездить в Москву, что становилось все более и более опасным. Так называемые революционные солдаты и матросы, почти все пьяные, безо всяких причин в поездах терроризировали пассажиров. Особую ненависть они выказывали ко всем, кто был связан с царским, как они выражались, режимом. Первое, что увидел в Москве Великий князь, это валявшуюся на улице голову прекрасной статуи Александра III, разбитую в куски. Ограбления и убийства совершались каждый день. Не щадили ни женщин, ни детей.

— Это ужасно, то, что ты рассказываешь, Сережа. Я думала, что хаос только в столице, но теперь ясно, что это повсюду. Я очень боюсь за Владика.

— Я думаю, что лучше всего для тебя вернуться с мальчиком на Кавказ. Это далеко отсюда. Бог вас защитит. В конце концов, этот бандитизм в один прекрасный день кончится.

— А ты? Что ты собираешься делать, Сережа?

— Обо мне не беспокойся. Я приеду к тебе, как только Ники будет свободен. Я не могу его оставить так, под домашним арестом в Царском. Его дети — это и моя семья. У Ники депрессия. Каждое утро, когда вся семья еще спит, он копается в церскосельском парке, в дальнем углу, ты знаешь это место. Он там развел маленький садик. Может, ты навестишь его? Он будет так рад.

За это предложение Мати была очень благодарна Сергею Михайловичу.

Он также сообщил, что Ники каждый день в 8.20, когда меняется караул, на несколько минут остается один.

На следующее утро Мати была там. Она хорошо знала парк дворца и легко нашла нужный ей угол. Прячась за деревьями, она увидела его. Неподалеку прогуливался охранник. Потом он ушел и почти тут же появился другой. Она ходила туда три дня. На четвертый день Ники охранял новый молодой боец. Все повторилось. Парень ушел. Ники копал землю небольшой лопаткой. Она подбежала к ограде.

— Ники…

Он повернулся на голос.

— Мати…

Он подошел к ограде. На постаревшем в мелких морщинах лице тускло светились только голубые глаза, в которых не было ничего, кроме усталости и грусти.

— Как маленький?

— Ему уже 15.

— Ты не изменилась, Мати…

— Ты тоже. Ну, если только немножко…

— Мати, — улыбнулся он. — Это ты…

Из пристройки вышли сразу несколько охранников. Он отступил. Мати тут же спряталась за деревом.

Через три дня, когда Сергей Михайлович снова был в Москве, она проснулась посередине ночи от громкого стука в ворота. «Это конец, — сказала она себе. — Они пришли за Владиком. Кто-то выдал меня».

Она спустилась вниз. Там у двери уже маячил верный Матвей.

— Матвеюшко, стой здесь. Я сама пойду узнать, кто это.

— У меня берданка, мадам.

— Что?

— Берданка. Его Императорское Высочество Андрей Владимирович охотились на кабанов. Я, видит Бог, пущу ее в дело, если бандиты тронут молодого хозяина.

В халате она пошла к воротам.

— Кто это?

— Рошаль, мадам, Иосиф Рошаль. Помните меня? У меня важная новость, откройте, пожалуйста.

— Идите к боковой двери, направо.

Она приоткрыла металлическую дверь. Он был один. Рядом была припаркована машина с работающим мотором и притушенными фарами.

— Вот конверт. У меня нет времени все рассказывать. Будьте осторожны.

Он сел в машину.

— Рошаль… — Мати махнула ему рукой.

— Да?

— Спасибо вам.

— Да что вы, не за что.

Машина исчезла в ночи. В спальне она открыла конверт. На простом листе бумаги было написано четыре строчки.

«По приказу Керенского завтра в 2 часа ночи с Николаевского вокзала отправляют бывшего царя с семьей на восток. Вагон 6. Платформа будет оцеплена. Никому ничего не говорите. Записку непременно сожгите».

Лил дождь. Было довольно холодно. Она пряталась за колонной. Было темно. Фонари нигде не горели. Только одна платформа была освещена. Поезд уже стоял, и вдоль вагонов патрулировала группа солдат. Один из них зажег сигарету и пошел в направлении ее. Он был очень молодой, почти мальчик. Он заметил Мати.

— Куда их повезут? — осмелилась она спросить.

— Мы не знаем, говорят, в Тобольск…

— Это где?

— Очень далеко, тысячи километров отсюда. — Он внимательно поглядел на нее. — А вы родственница?

Она колебалась.

— Да.

— Не стойте здесь, уходите. Заметят — убьют.

Дождь усиливался. Солдат вернулся к поезду. Теперь она увидела группу вооруженных людей и Ники. Он был в темном пальто, шарф был обернут вокруг шеи. Солдаты были предупредительны и почти не разговаривали. Ники вошел в вагон. Конвой последовал за ним. Потом появилась она, эта проклятая немка. Она держала за руку Наследника. За ней следовали четыре девочки, женщины и мужчины, вероятно, штат. Их отвели в другой вагон. Поезд медленно тронулся. У каждой двери — солдат с винтовкой наперевес. Мати не могла больше выдержать. Она бросилась к платформе и побежала за поездом, стараясь заглянуть в окно вагона. Вот он, она заметила силуэт Ники, он стоял у окна. Ей казалось, что он увидел ее, так как он приблизил лицо к стеклу. Почти теряя сознание, Мати бежала за поездом.

Последний вагон медленно исчез. Она уже не могла бежать и остановилась. Платформа кончилась. Никого не было. В тусклом свете фонаря одинокая фигура Мати замерла под сильным дождем. Мати рыдала.

— Где ты была? — Сергей Михайлович обнял ее прямо в дверях.

— В тюрьме.

— Что?

— Натали в тюрьме. Я была у нее. Странно, но они разрешили мне, потому что я первая балерина России. Натали сказала мне, что в Гатчине арестовали Мишу вместе с его секретарем Джонсоном.

— Да, я его не видел несколько дней.

— Вот за эти дни все это произошло. Рошаль пытался организовать их бегство. Он уверял, что успех гарантирован. Но его самого неожиданно арестовали и расстреляли. Он был хороший молодой человек. Мишу и Джонсона схватила банда какого-то Мясникова, большевика. Они примчались ночью на грузовике, все вооружены. Они предложили Джонсону уйти, но он отказался покинуть Мишу, сказал, что хочет разделить с ним любую участь, которая его ожидает. Вот такой человек. Натали, к счастью, не была во дворце. Она была у знакомых. Утром, узнав, что случилось, она с Татой, дочерью Мамонтова, пошли к Урицкому.

— Ничего себе. К главе петроградского Чека. И что дальше?

— Пошла к этому типу просить освободить Мишу.

Сергей Михайлович покачал головой.

— Я знаю, Сережа. Они не только не освободили брата царя, но арестовали Натали с Татой. Теперь обе в тюрьме.

— А где же малыш Георгий, Жоржик? Ему должно быть не больше пяти лет.

— С Жоржиком все в порядке. Он уже в Дании у родственников бабушки. Сережа…

— Что, милая?

— Я боюсь.

В ее жизни ничего больше не осталось, и она согласилась вернуться на Кавказ. Сергей Михайлович пошел проводить ее на станцию, поцеловал Владика и крепко прижал ее к себе.

— Я люблю тебя, Мати. Я всегда тебя буду любить. Я приеду, как только сделаю все дела, как можно скорее.

— Сережа, идет настоящая охота за Романовыми. Буль осторожен. Обещай, что будешь осторожен?

— Обещаю.

Они сели в вагон, и она смотрела на него. Такой же, как был. Нисколько не изменился за столько лет. Высокий, сильный, темные любящие глаза. На сердце было тяжело. Было чувство, что она больше никогда его не увидит.

В Москве они силой пробились в вагон. Сотни людей штурмом брали каждый поезд. Всюду сидели, лежали и стояли пьяные солдаты, почти все дезертиры с фронта. В воздухе стояла отборная ругань. Мати закрыла уши Владика руками, чтобы он не слышал все эти «революционные разговоры». Поезд продвигался со скоростью черепахи, бесконечно останавливаясь посреди каких-то полей и лесов. В районе Дона поезд снова остановили. Неожиданно все эти революционные солдаты поголовно оказались вполне нормальными людьми. Трое высоких, крепких казаков с саблями, чисто выбритые, вошли в вагон и вежливо попросили всех приготовить документы. Взяв ее паспорт, офицер широко ей улыбнулся.

— Я видел вас, мадам, один раз в театре, когда был в столице. Вы были так прекрасны. Извините за все эти неудобства. Я поставлю солдата у дверей вашего купе, чтобы вас не беспокоили. — Он попросил разрешения поцеловать у нее руку и закрыл за собой дверь.

Это было возвращение в цивилизацию. Еще одно чудо — пришел проводник и подмел пол, который был весь заплеван окурками и семечками. Поезд теперь мчался, торопясь и останавливаясь только на станциях. На одной объявили стоянку 20 минут, Мати выбежала на вокзал и дала телеграмму Андрею с просьбой встретить их.

Андрей снял четыре комнаты для Мати и Владика в прекрасной гостинице Колосова. Через несколько дней приехали Борис Владимирович с Зиной Рашевской и Великая княгиня Мария Павловна. Андрей обнял мать и брата и поцеловал руку Зине.

Сергей Михайлович откладывал отъезд из столицы. Каждый день приносил устрашающие новости. Новое большевистское правительство конфисковало все частные счета в банках, всю недвижимость — дома, квартиры и все, что можно было забрать у так называемых врагов народа. Теперь это уже были не особы, приближенные к царскому дому. Но и другие лица, в частности и артисты, среди них и Кшесинская. Сто тысяч золотых рублей в банке у Мати исчезло. Только теперь она стала понимать, что держало Сергея Михайловича в Петрограде. Он пытался спасти последнее, что у нее оставалось, — драгоценности, картины, всякие ценные безделушки, как правило, работы Фаберже. Мати получила от Сергея письмо. Дата на нем стояла 30 октября 1917. Письмо шло два месяца.

«Милая Мати,

Я живу, вернее, ночую, каждый день на новом месте. Я пытаюсь спасти драгоценности нашей матери, положить их в иностранный банк с помощью британского посла г-на Джорджа Бьюкенена. Двадцать миллионов золотых рублей, помещенные дедом Ники в банк в Англии, были истрачены на раненых и всякие другие благотворительные цели. У Ники сейчас нет ничего, ни копейки за границей. Я не могу оставить моего двоюродного брата и его семью. Они в такой ужасной опасности и находятся за тысячи верст отсюда. Я не хочу, чтобы они считали себя покинутыми всеми. Я рад, что Андрей и Борис с тобой. Поцелуй от меня Владика.

Твой Сергей».

Мати впала в истерику. Каждый день приходили новости одна страшнее другой. Люди, бежавшие из Петрограда, рассказывали ужасные вещи: по всему городу были расклеены афиши, подстрекающие к расправам и прямым убийствам Романовых. Россия перестала быть цивилизованным монархическим государством и стала большевистской республикой. Либералы, которые были у власти в начале революции — Львов, Милюков, Керенский и другие, — бежали от арестов. В апреле пришло известие, что Елизавета, монахиня, старшая сестра императрицы и пятеро других Романовых, — все были арестованы и вывезены в неизвестном направлении, предполагали, что на Урал, где уже был государь и его брат Михаил Александрович. Среди арестованных находился и Сергей Михайлович со своим секретарем Федором Ремезом. Наталия пряталась у друзей и, как Сергей Михайлович, каждую ночь спала в другом дома. Но Сергея не спасло и это.

Хотя ситуация была крайне опасной, Мати решила вернуться в Петроград, там найти большевиков Урицкого, Мясникова или кого угодно, чтобы попытаться спасти Ники и Сергея. Неужели ей, первой балерине России, откажет этот Ленин и его люди? Но мать Андрея, которая неожиданно стала относиться к ней теплее, Андрей и Борис усиленно отговаривали ее.