Неучтённый фактор

Глава 19

Странник

В подвале было жарко, как в парной. У низкого потолка ползал белесый туман. В полумраке громко шлёпали крупные капли.

— Тут теплоцентраль накрылась, — пояснил Поттер. — Домен, а бардак бардаком.

— Домен, но в России же.

Поттер хихикнул.

Максимов сбросил промокшую плащ-палатку. Выпростался из тугой резиновой робы. Стянул с ног безразмерные резиновые сапоги. Из рюкзака достал чёрный комбинезон и бутсы, купленные по дешёвке в бомбоубежище. Быстро переоделся. Сырую от пота и влаги «гражданку» запихнул в рюкзак. Протянул Поттеру.

— Сделай доброе дело, выкинь по дороге.

— Хорошо.

Глаза мальчишки не отрывались от «макарова» на поясе у Максимова.

— Что смотришь?

— Так… — Поттер покачал на руке рюкзак. — Вы забыли документы вынуть из карманов.

Максимов застегнул ножны на левом запястье. Проверил, как выходит из них стилет. Кожа немного разбухла от влаги, лезвие туго поскрипывало, высовываясь из узкой щели.

— Документы мне не понадобятся, — ответил Максимов.

Глаза у Поттера заметно округлились. Он облизнул потрескавшиеся губы.

— Мне расписка нужна, — произнёс он севшим голосом. — Чтобы вопросов потом не было.

— Лучше будет, если ты вообще забудешь, что меня видел.

— Не я эту бюрократию придумал. Но таков закон.

Поттер достал из-под одежды блокнот и карандаш.

— Поставьте значок. Этого хватит.

У проводников, как оказалось, существовала своя система отчётности. Уходя «в трубу», клиент оставлял координатору диггеров какой-нибудь знак или просто ставил подпись на клочке бумаги. У вернувшегося диггера требовали «расписку» от клиента. Закорючки и значки сверяли, если совпадали — диггер мог спать спокойно. Если нет — засыпал вечным сном в каком-нибудь заброшенном штреке.

Максимов начертил руну корявую букву N.[21]

Конечно, не дело начальнику личной охраны возиться с двумя придурковатыми учёными. Но слово Старостина было для Александра законом. Он краем глаза наблюдал за Холмогоровым и его молодым помощником и удивлялся их детской доверчивости.

«Так ничего и не поняли, а ещё экстрасенсы», — подумал он, опускаясь в кресло.

Вытянул руку, нажал кнопку на пульте. В видеомагнитофоне щёлкнуло, пошла запись. На экране появилось лицо человека. Он беззвучно шевелил губами, обращаясь к собеседнику, оставшегося за кадром. В объектив человек не смотрел, как видно, и не подозревал о его существовании.

— Вот ваш «клиент». Николай Скворцов — офицер связи в администрации Президента. Имеет право входа в кабинет Первого. Запись свежая. Сойдёт?

Яков отошёл от мерно гудевшего прибора, посмотрел на экран.

— А он будет двигаться? Мне важно уловить его моторику.

— Всё будет. Работать мы умеем. — Владислав положил пульт. — Теперь просмотрите вот эти фотографии.

— Что здесь? — Первым потянулся к папке Холмогоров.

— Последний этап. Вы же просили «раскачать» Скворцова, вот мы и реализовали кое-какую информашку.

Александр внимательно следил за выражением лица читающего Холмогорова.

— Ужас! Какая, однако, грязь! — брезгливо вывернул губы Холмогоров.

— Обычная порнография, — небрежным тоном возразил Александр. — Если смотреть со стороны. А если действовать самому — акт как акт, ничего особенного. Что естественно, то не безобразно. Считайте, что кал под микроскопом исследуете.

— Дайте я посмотрю. — Яков быстро перебрал фотографии.

— Годится?

— Такое способно повалить любого, — протянул он, терзая пальцами бородку. — А это правда?

— Конечно, нет. — Александр улыбнулся одними губами. — Всю он просто не выдержит. Я отобрал более-менее, м-м, стандартные позы. А на видеозаписи чего только нет.

— М-да. Интересно, как вы сумели такое получить? Там же, наверное, охрана на каждом шагу.

— Я тоже имею способности к дистантному вождению воли. Только средства у нас разные. — Александр демонстративно посмотрел на часы. — Дело за вами. У меня всё готово.

— Дайте мне ещё десять минут, — Яков уселся напротив телевизора. — Мне нужно настроиться на него. И вот ещё что. Вы можете достать вина? После мне потребуется глоток вина.

— Какое прикажете принести?

— «Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня», — ухмыльнулся Яков.

— Я серьёзно. Назовите марку.

— Что-нибудь сухое, белое. Отечественное.

— Вот с хорошим отечественным у нас напряжёнка.

— А импортные я не знаю. Что-то типа «Алиготе».

— Есть рейнские вина. Очень нежные вкус, с холодной искоркой.

— Сойдёт. — Яков отвернулся к экрану.

Александр снял трубку, коротко отдал распоряжение.

— Желаете присутствовать при эксперименте, Александр?

Холмогоров пересел ближе к прибору. По-хозяйски положил руку на корпус. Размером с лазерный принтер, такого же серого цвета. Из верхней крышки торчал полуметровый стеклянный цилиндр, двадцать сантиметров толщиной.

— Непременно. Будет что рассказать внукам. — Александр опять улыбнулся одними губами.

Холмогоров благодушно хохотнул.

Яков до хруста потянулся. Сцепил пальцы в странную комбинацию. Задышал, сильно надувая живот. Уронил руки. Закинул голову, с гортанными руладами пропел какие-то странно звучащие созвучия.

Заторможенно повернулся.

— Я готов.

Александр не смог скрыть удивления. Яков сделался полностью отчуждённым, омертвелым, будто находился в глубоком обмороке. Глаза сфокусировались только на одному ему видимой точке.

Яков, сомнамбулически покачиваясь, прошёл к прибору. Пощёлкал кнопками, начал медленно поглаживать ладонями цилиндр.

Прибор сменил мерное урчание на нарастающий низкий гул. Со дна цилиндра всплыл золотистый диск. Покачиваясь сверкающей острой гранью, стал подниматься выше и выше, пока не замер, дрожа, на уровне ладоней Якова.

Гул стал ещё ниже. Диск качнулся, потом стал вращаться, быстрее, ещё быстрее, пока не превратился в тонкую дрожащую золотистую нить.

— Всё. Я его чувствую. — Голос Якова стал неживым. — Дайте команду, пусть начинают.

Он обернулся к Александру, и тот вздрогнул. Лицо Якова изменилось. Черты оплывали, как восковая маска от огня.

Преторианцы

Сердце ухнуло вниз, звон в ушах сменился тишиной.

Скворцов, борясь с надвигающимся оцепенением, отчаянно сжал стакан. Вода в нём дрожала мелкой зыбью. Почему-то от неё вдруг пахнуло затхлым болотом, хотя он знал, нет чище в Москве воды, чем эта.

Он прислушался к себе. Тело жило собственной жизнью. Кто-то влез в него, как в чужой костюм. Он был ловким и уверенным в себе. Он приказал, и рука Скворцова поплыла вниз, стакан тихо тренькнул о бок графина.

Его повернули и толкнули к сейфу. Скворцов отчаянно борясь с жаркой волной безумия, прижался лбом к холодному металлу. Рука сама нырнула в карман и достала связку ключей. Он попытался сопротивляться чужой воле, она тут же отступила. Он было обрадовался, но в сознание ворвался рой видений, закружил, застилая глаза…

Сердце забилось, словно по нему замолотили острыми палочками. Всплыло, разрослось и ожило видение: тонкий профиль Аси, а рядом белёсый дряблый живот, белые спортивные шорты, сбитые к коленям, блаженная и одновременно глумливая улыбка на рябоватом лице. Лицо до боли, до кровавых кругов перед глазами знакомо.

Рубцов шулерским неуловимым движением смахнул фотографии со стола. Встал рядом, заглянул в глаза.

— Держись, парень. Забудь. Её не было. Фотографий не было. Забудь, вырви из сердца, не ищи её. Себе дороже. Кобеля нашего знаешь. Забудь!

— Когда снимали? — простонал Скворцов.

— Сегодня. Главное, жива. Видал, в теннис играет. Всё у неё лучше всех.

Скворцов царапнул по гладкому холодному металлу ногтями. Хотелось выть, перебить всё, что подвернётся под руку. Этот чужой в нём был спокоен. Он наблюдал за ним, ждал, когда уляжется волна отчаянья. Скворцов почувствовал, что он не чужой, он друг. Всепонимающий и молчаливый, каким и должен быть друг.

«Что мне делать? Как жить?» — спросил он его.

Вместо ответа тот рукой Скворцова вставил ключ в скважину и отпер стальную дверцу.

Скворцов слабо улыбнулся и вытер жгучую испарину. Это был его последний самостоятельный жест. Дальше он двигался, полностью доверившись тому, кто поселился внутри него…

Ночной дежурный по приёмной кивнул вошедшему Скворцову.

— Не спишь, бедолага! — Это была дежурная шутка.

Только сейчас Скворцов понял её подлый двойной смысл. За неделю до исчезновения Ланы его зарядили на ночные дежурства по комнате связи.

«Суки! Отмечали годовщину воцарения Первого. Велели привести «боевых подруг». Лана не жена, но я, дурак, потащил. Как же, Кремль, блядь! Первый припёрся выпить стакашку с особо приближённым офицерьём. Наверно, тогда, собака, глаз положил! А этот знает?»

— Воскобойников, что ты вечно улыбаешься?

— Скворец, не задавай глупых вопросов. Ещё Пётр Первый наставлял, что подчинённый должен иметь вид бравый и туповатый, чтобы умом своим начальство в смущение не вводить. У тебя точно что-то срочное, а то у него Филатов сидит. Матюгаются второй час.

— Срочный пакет из ЦУПа. Лично в руки.

Опять багровая волна хлынула к глазам. Скворцов скрипнул зубами.

Войскобойников понял это по-своему, согнал с лица сладкую улыбочку, нажал кнопку селектора.

— К вам офицер связи, господин президент.

В селекторе зашуршало, голос Первого, усиленный динамиком, больно резанул слух.

Скворцов покачнулся от резкой боли в сердце и не расслышал его слов.

Воскобойников, крякнув, встал, обошёл стол и привычным движением потянул на себя тяжёлую дверь.

Филатов задохнулся от возмущения.

— А почему я это последним узнаю, как рогатый муж?

— Значит, плохо работаешь! Три года подряд действует программа, а ты — ни уха, ни рыла. Выходит, у Старостина безопасность лучше работает, чем твои стукачи.

— Погоди, погоди… Так это не его инициатива?

— Повторяю для тупых — это государственная программа. Проведённая в интересах государства на базе Движения. — Первый тяжко вздохнул — Ну не брать же мне на себя ответственность за то, что мы населению психотропные вещества скармливали.

— Водки вам уже мало?

— Блин, да я тебе уже сказал: психотропные вещества повышают внушаемость! Чтоб ты знал, в Рейхе их немцам подмешивали с сорокового года. Думаешь, они такие тупые и исполнительные были, потому что Геббельса слушали? Фиг там! Одного Геббельса мало, когда Берлин англичане бомбят каждый день. А бомбили их, между прочим с сорокового года. Какой там, нафиг «поход на Восток» в таких условиях. Однако верили. И верили, блин, даже когда наши по Рейхстагу из гаубиц долбили!

— Значит, вот откуда у нас всенародная любовь!

— А ты думал!

Филатов посмотрел на документы, рассыпанные по столу.

— Если я правильно понял, ордера на арест Старостинских соколов ты утверждаешь?

— Повесим всех собак на Карнаухова. И то, если всплывёт дермецо. А чтобы не всплыло, ты, давай-ка, займись этим вопросом. Возьми на личный контроль.

— Поставки наркотиков в страну или их добавление в жратву?

Филатов оглянулся на открывшуюся дверь.

Воскобойников вернулся к столу. Нажал кнопку, спрятанную под медной бляшкой ручки верхнего ящика. Щёлкнула пружина, и выехало потайное отделение ящика. Он поборол соблазн сразу же взять в руки то, что уютно лежало на чёрном сукне.

Развернул кресло, освобождая проход к дверям. Оставалось несколько мгновений, ещё можно было проиграть в уме каждое движение.

Скворцов смотрел на крупные оспины на лице Первого. Зрение так обострилось, что он даже заметил два непробритых волоска, торчащие на подбородке.

— Тварь! — выдохнул он, вложив в слово всю накипевшую ярость.

— А? — Первый недоумённо поднял на него глаза.

Когда грохнул третий выстрел, Воскобойников уже был в тамбуре, ногой распахивая дверь.

Скворцова увидел сразу. Тот стоял вполоборота к длинному столу. Триколор за президентским креслом был заляпан красно-жёлтым месивом. Самого Первого он разглядел, только когда нырнул вправо и встал на колено. Рубашку Первого залило красным, лица практически не было.

«Порядок», — подумал Воскобойников, беря на мушку Скворцова.

— Стой! Бросай оружие!

Грохнул выстрел.

Он нажал на курок ещё раз.

Из груди Первого вырвался кровавый фонтан.

Такая же красная муть залила глаза Скворцову.

… Лана бежала по песку, отчаянно размахивая над головой руками. Толстый шмель, нудно гудя, пикировал, стараясь зарыться в русые растрепавшиеся волосы.

Он уже входил в воду, когда услышал её крик: «Стой!»

Сделал шаг ей навстречу, раскинул руки, готовясь принять её жаркое тело, но шмель, взвыв, перелетел через её голову и врезался ему в переносицу.

От удара и жжения между глаз он оступился. Переносье налилось тяжестью, слепота залила глаза. Он покачнулся и рухнул в воду. Она была тёплой и невесомой…

Воскобойников, держа пистолет двумя руками, подбежал к повалившемуся на пол Скворцову. Ногой выбил пистолет из скрюченных пальцев.

Филатов закатил глаза и грохнул лысой головой о стол.

— Блин, только не это! — простонал Воскобойников.

Филатов повернул голову и сразу же засучил ладонями по столу, пытаясь вместе с креслом отъехать подальше от вида развороченного тела Первого, но потные ладони лишь скользили по полированной поверхности, оставляя влажные полосы.

С великим трудом Филатов оторвал себя от стола и отвалился на спинку кресла.

— Ради бога, — как можно спокойнее сказал Воскобойников, — только не падайте в обморок. Вы мой единственный свидетель. Держите себя в руках. Всё уже кончилось. Сейчас придут люди, вам окажут помощь. Вы целы, и слава богу!

Он заметил красные и жирно-жёлтые бисеринки на лацканах пиджака Филатова, но промолчал.

«Скажешь, что мозгами презика забрызгало, он точно завалится в обморок!»

Фараон

Яков пил вино мелкими птичьими глотками. Расширенные до предела глаза уставились в одну точку.

— Вот сюда. — Дрожащими пальцами он провёл по переносице, будто стирал капельку пота.

Холмогоров выключил прибор. В комнате повисла гнетущая тишина.

— Сюда. — Яков убрал пальцы. На бледной коже заалело яркое пятнышко.

— Получилось?! — Александр от напряжения, сковавшего всё тело, не смог сразу встать. Покачиваясь на негнущихся ногах, он подошёл к Якову, положил руку на дрожащее плечо. — Скажи, получилось?

— Вам лучше запросить подтверждение по своим каналам, Александр. — Холмогоров мягко, но настойчиво, снял его руку. Провёл ладонью перед глазами Якова. — Он ещё в трансе. Минимум десять минут его нельзя беспокоить.

— Что это у него? — Александр указал на пятно на взмокшем лбу Якова.

— Стигмат. Побочный эффект «вхождения». Явление довольно широко распространённое среди религиозных фанатиков. У наших сенсов такое бывает, но редко.

— Пуля? — догадался Влад.

— Очевидно. Он «вёл» его до последнего. Надо было «выходить» раньше. Очевидно, решил проконтролировать самоликвидацию, так я думаю.

«Без него проконтролировали»

— Хорошо. Я побегу запрашивать подтверждение. Останьтесь с ним. Врача не потребуется?

— Нет, что вы! Ему уже лучше. Видите, зрачки уже реагируют на свет. Он «возвращается».

Холмогоров оглянулся.

Александра в комнате уже не было.

С протяжным сосущим звуком захлопнулась стальная дверь.

Преторианцы

Филатов поднял глаза на вытянувшегося перед ним Воскобойникова. В ушах всё ещё гудело, как в водосточной трубе в ливень. Показалось, что кожа на лице вот-вот лопнет от прилившей крови.

Он перебросил рацию из руки в руку, держался из последних сил, так хотелось залепить ею прямо в трясущуюся рожу Воскобойникова. Подёргал ноздрями. Через открытую дверь кабинета в предбанник вползала удушливая вонь, смесь запаха свежевспоротого человеческого нутра и порохового дыма.

— Ну что, стрелок ворошиловский, не мог в другое место попасть? — процедил Филатов.

— Само собой вышло, Николай Борисович! Рефлекс сработал.

— «Само собой»! Пришил ублюдка с одного выстрела… Что мне теперь с тобой сделать, яйца на уши намотать?! Резкие все, как вода в унитазе, когда не надо! Кого теперь допрашивать, а? Может ты знаешь, с какого рожна он стрелял?

Воскобойников потупился.

— Николай Борисович, у Скворцова крыша поехала, когда от него баба ушла. Давно пора было отстранить.

— Давно пора было доложить!! Как сучку зовут?

— Лана.

Филатов нахмурился. Имя показалось ему знакомым.

Воспоминание обожгло мозг, как кипяток. Ярко, мучительно, издевательски ярко возникло перед глазами видение узкобёдрой девчонки, с грациозной бесстыдностью нагибающей за теннисным мячом.

— Твою мать!

Филатов понял, что заводится, и это было хорошо. Самое время. Тупое оцепенение сменилось жаждой драки. Он схватил трубку, ткнул в клавишу коммутатора.

— Спите, суки! Немедленно поднять дивизию в ружьё! Проснись, козёл, тебе говорю!! Дивизию — в ружьё! Полк охраны — в ружьё! Всем частям гвардии — в ружьё! Да. Я буду на пульте через десять минут. К этому времени выйти на связь с оперативными по всем частям. Какие ещё помехи?! Как хочешь, так и выполняй, меня это не колышет! Хоть из окна ори, но приказ передай. Всё, я сказал!

Он бросил трубку на рычаги. По звериному потянул носом.

Не глядя на Воскобойникова, бросил толпившимся у президентских дверей охранникам:

— Под арест! Все посты, где он шёл — под арест. Этого стрелка, едрёна мать, допрошу сам.

Странник

«Холод снаружи, огонь внутри!»

Он заставил огонь разлиться по всему телу. Дрожь отступила, приятное тепло защекотало мышцы. Пронизывающий холод, идущий от стены, больше не леденил спину. Вслед за теплом пришло спокойствие.

Максимов закрыл глаза. Скольких выдал и погубил случайный луч, упавший на глаза, высветив их в спасительной темноте.

Он и так прекрасно чувствовал приближающихся людей. Ветер донёс едкую смесь пота, карболки, сапожного крема и ружейной смазки. Так пахнут только солдаты. К обычному запаху примешался аромат домашней еды. Оба выпили. Оба были расслаблены и удовлетворены. Шаги выдавали.

«Левый крепко выпил, идёт тяжелее. Автомат закинул на плечо. Второй выше ростом и весит меньше. — Он ещё раз прислушался к своим ощущениям. Камешки под сапогами скрипели уже совсем рядом. Подворотни им было не миновать. — Да. Второй — левша. Это точно. Мысленно ещё в квартире. Вспоминает женщину, с которой был. Всё! Соберись».

— Слышь, Кабан, ты подошвами не шкрябай. Не паралитик, блин.

Он лишь краем глаза успел заметить скользнувшую от стены тень. Что-то блеснуло в темноте, и Кабан, дёрнувшись всем телом, резко закинул голову и захрипел.

Инстинктивно выбросил левый кулак и с разворота ударил правой ногой. Тень, словно ждала, ловко нырнула вниз. На тренировках в таких случаях противник отвечал подсечкой под опорную ногу. Он уже собрался для падения и молниеносного ответного удара, но нападавший был обучен иначе, в кошки-мышки не играл, вместо подсечки резко ударил по колену. Бил наверняка, до хруста под чашечкой.

И тут он понял, что проиграл. С ним не дрались. Его убивали.

Он по инерции перевалился на спину, широко отмахнувшись кулаком, но удар лишь скользнул по руке противника. Крепкие пальцы впились в плечо, останавливая вращение тела.

«Сейчас ударит!» — ухнуло в голове.

Надо было кричать, БТР стоял в сотне метров, там обязательно услышат.

Но нож вошёл в горло на мгновенье раньше, чем родился крик…

В БТРе тускло светила матовая лампочка. От её света тени становились размытыми, лица приобретали нездоровый восковой цвет. Кислый дым, смешиваясь с солярной гарью, резал глаза.

— И где вы, бойцы, такую траву берёте, крапива одна!

— Всё лучше водки. Хоть не помрёшь.

— Ну и что особист?

— А что? Покрутился, в глаза позаглядывал, собрал объяснительные и свалил.

— Лишнего не понаписали?

— Не, командир. Что было, то и писали.

— Суки, нашли Пушкиных! Я сам в штабе два часа бумагу изводил. Как пчела их за одно место укусила, все носятся с круглыми глазами. Что-то напортачили со вчерашним кадром, ищут крайнего. Говорят, не того взяли. Или не у тех, я так и не понял.

— А мы при чём?

— При том! Мы у «конторских» всегда крайние. И нахрен я повёлся! Надо было их послать нафиг с этим задержанным. Пусть бы сами везли в комендатуру.

— Так они же приказом каким-то козыряли. Типа положено нам им помогать.

— На положено кое-что положено.

— Во, и я так всегда говорю!

— Ты бы вообще помолчал! Это же ты, дурила, их на капоте разложил. Пропустил бы без проблем, глядишь, и нас бы не дёргали.

— Ха-ха… А что я виноват, да, что они пропуск на стекло не повесили?

— Фарт ты вспугнул, ясно? Сейчас непруха полосой пойдёт. Кстати, где эти два чухонца?

— Кто, товарищ капитан?

— Хрен в пальто!

— Я же говорил, на обходе.

— Знаю, сынки, ваши обходы! Опять у той прошмандовки ошиваются?

— Не. С обходом пошли.

— Ты мне баки не бей, сынок! Там уже вся рота побывала. Вот намотаете на концы заразу всякую, будете ссать со стоном, вспомните свою сучку добрым словом! И что вы в ней нашли? Задница — с мой кулак, одни кости, да ещё очкастая.

— Зато шпилится, как машинка «Зингер»!

— И ты туда же! Кому что, а голый о бане. Совсем вы тут оборзели, мужики. Вернёмся в часть, я гайки-то позакручиваю. Про дембель забудете. Вас же драть, как кошек надо, вы доброго отношения не понимаете!

— А что, говорят, смена скоро?

— Раскатал губу! Приказа нет, сиди и пухни. Я сегодня вякнул, что у меня народ без отдыха, по три человека на машину. Так на меня таких псов спустили, будто я родину десять раз продал! Пошли они все к ядрёне фене… Дай сюда цыгарку!

— Вы с проверкой, товарищ капитан, или спать будете?

— Спать. В штабе покоя не дадут. Буду нужен, найдут. Закон знаешь? Подальше от начальства, поближе к кухне.

— Мужики могут пожрать принести. Домашнего.

— От крысы этой?

— Ну. Она добрая.

— Конечно, добрая, если даёт всем подряд.

Снаружи по броне ткнули стволом. Звук вышел резким, будто камень тюкнул по железной крыше.

— Во! Наши кобели заявились. Ну-ка, сынок, открой. Сейчас я их драть буду.

Капитан потянул вверх невесомую руку и выключил свет.

Смех уже распирал его. Лёгкость в теле была невероятная…

Странник

Из открытой амбразуры тянуло кислым дымом.

«Анаша! Тем лучше. По голосам — их двое. Для верного счёта, не больше четырёх. Пусть откроют боковой люк! Вам же лень вставать, ребята, а бортовой — он под рукой, только поверни замок. Боковой люк!»

Заскрипел замок, и тяжёлый люк медленно пополз вбок. Он дёрнул открывавшего за руку и резко ткнул стволом в темноту.

Боец отвалился от зева люка, схватился за лицо руками и заскулил.

Трава обостряла зрение, капитан чётко видел сидящего на коленях бойца, раскачивающегося, как еврей на молитве. Тень, выползшая из-за его спины, вытянула длинные, странно длинные руки.

Смешно. Он засмеялся лёгким детским смехом. Тело подхватила тёплая волна, и оно не почувствовало боли.

Словно ящерка скользнула по горлу быстрым холодным тельцем…

Фараон

Вино холодной ящеркой скользнуло в горло.

Яков оторвал от губ край бокала.

— Всё уже кончилось, профессор, — прошептал он.

Холмогоров нервной походкой качался от стены к дверям.

— Это невозможно! — воскликнул он. — Через двадцать минут закончат накачку излучателей. Я должен быть на пульте. А сижу здесь, чёрт возьми, как под арестом!

Яков поставил бокал на ручку кресла. Провёл пальцем по краю внутренней поверхности. По комнате поплыл мелодичный тягучий звук.

Услышав его, Холмогоров остановился. Яков, встретив его недоумённый взгляд, через силу улыбнулся.

— А знаете, профессор, что гороскопы «Водолея» и Старостина на октябрь месяц полностью совпадают? Правда, правда, я лично перепроверил все расчёты.

— Ну и что с того?

— Забавно. У технической системы и человека совершенно схожая судьба.

— Что тут удивительного? «Водолей» — порождения ума и воли Ивана Ивановича.

— Но не наоборот. В этом и кроется ошибка.

Холмогоров уставился на Якова.

— Вы, наверное, сильно переутомились, Яков. Простите, но мне кажется, вы начали заговариваться.

— В порядка бреда… — Яков потёрся затылком о подголовник кресла. — В порядке бреда, так сказать… Вынужден вам доложить, что знаю одного человека, чей гороскоп полностью, зеркально противоположен натальной карте Старостина, а значит — и «Водолея». Представьте, что произойдёт, если в этом человеке аккумулируются охранительные силы Земли, которые мы невольно растревожили? А влияние охранительных сил в наших расчётах так и остались неучтённым фактором.

Холмогоров завертел головой, прислушиваясь к тихому свисту, идущему от потолка.

— Странно. Что это за звук, интересно знать?

— А вы ещё не поняли?

Яков широко улыбнулся, глаза сверкнули безумием.

Комнату наполнил запах горького миндаля.

Холмогоров выпучил глаза, захрипел, рванув холодеющими пальцами галстук, в уголках посиневших губ выступили белые пенистые комочки.

Яков умер легко, глубоко вдохнув сладкую горечь, разлитую в воздухе.

За мгновенье до конца его губы шепнули: «Карма!»

И навсегда застыли в счастливой улыбке…

Странник

Ветер когтистой лапой шкрябал по броне. Через поднятые щитки на передних стёклах в тёмное нутро БТРа просачивались мерцающие огни Домена. Тишина под скорлупой брони была гулкой, насторожённой, готовой в любую секунду взорваться рёвом двигателей и разрывами выстрелов.

«Кайтен.[22] Никогда не думал, что придётся на себе испытать такое удовольствие. Надо признать, ощущения не ахти. Без полной отрешённости можно гарантированно сойти с ума».

Максимов откинулся в жёстком кресле водителя. Руки расслаблено лежал на руле. Закрыл глаза. Выровнял дыхание. И постарался максимально чётко представить себе цель.

Фараон

— Виктор Николаевич, я вполне отдаю себе отчёт в том, что навязать свою волю Капитулу практически невозможно.

Салин ответил полуулыбкой. Лишь чуть-чуть дрогнул уголками губ. Дал понять, что мера осведомлённости и самокритичная оценка собственных сил произвела должное впечатление.

— Они скорее вымрут, как динозавры, задавленные грузом былого величия, чем найдут в себе смелость смотреть жизни в лицо, — влепил Старостин.

Салин ничем не выдал, какой силы он испытал удар.

— И что, по-твоему, есть правда жизни?

— В том, что вы ещё при Брежневе начали перегонять золото заграницу и вкладывать в западную экономику. При Горби процесс пошёл, да так, что чуть Кремль по кирпичику за бугор не отправили. Получилось, что завод — за кордоном, а едоки — здесь. Очень удобно! Они там вкалывают на ваших фирмах и гонят в Россию ширпотреб и жратву. А здесь качают нефть, для вас же, и ядерно-ядрёные ракеты от пыли протирают. Чтобы шарахнуть, если вашим интересам на их рынке что-то угрожать начнёт. А поставленный вами смотрящий то в демократию играет, то гайки затягивает. Эдакий политический онанизм, ни уму, ни сердцу. Но народу нравиться.

— Разве плохо было придумано?

— Гениально! У Ленина с Троцким не получилось профинансировать мировую революцию, у Сталина не сложилось весь мир коммунизмом облагодетельствовать. А у вас получилось мировой капитализм на корню скупить! Завидую, чёрт возьми, белой завистью.

— Ну, положим, не скупить. А стать акционерами глобализма раньше, чем о нём раструбили газеты. Это территория находится под нашим контролем. Не жёстким, но вполне оптимальным.

— Ох-ох-ох! — Старостин покрутил головой. — Одно дело с умным лицом купоны стричь, а реальным делом заниматься — это совсем другое. Как вы народу объясните, что им подвинуться надо, чтобы вся Европа сюда перекочевала?

— Какому народу? — Салин иронично усмехнулся. — Семьдесят с небольшим миллионов человек. Треть поражена наркоманией. Двадцать миллионов наследственных алкоголиков. Статистику по патологиям и обычным болезням, честно говоря, не помню. Но она ужасающая. Нет никакого народа. Есть человекообразные. Если судить по нормам современной технической культуры, они — даже не рабочий скот.

— Кто из нас фашист? — набычился Старостин.

— Лично я — реалист.

Старостин, сбросив маску дуче, рассмеялся.

— Тогда я — иллюзионист!

— Вопрос не в брэнде, а в цене товара. Мы готовы купить Движение. Это единственное, что ещё представляет хоть какую-то ценность.

— И почём?

— За политическое и физическое долголетие его лидера. Который гарантирует полный контроль за социумом, если эту аморфную массу можно так называть. Как реалист я понимаю, что полный контроль можно удерживать лишь ограниченное время. Но десять лет нас вполне устроит.

— Семь. Потому что больше времени ни у кого нет.

Салин кивнул.

Старостин отломил кусочек хлеба, скатал в шарик, задумчиво стал гонять по столу.

— «Там за облаками рождается поколение, которому не больно будет умирать», — словно самому себе, произнёс он.

От нервного напряжения на Салина вдруг напал зверский аппетит. Он посмотрел на тарелки с едой. Сервировано и приготовлено всё было с великим умением. А они, поглощённые беседой, едва притронулись.

Ника впорхнула в гостиную, принеся с собой уютный аромат кухни. Старостин вопросительно посмотрел на неё.

— Простите, что вторгаюсь в ваш разговор, — когда она начинала говорить, верхняя губка забавно вздрагивала. — Но там такое! Срочно нужна мужская помощь.

Она сделала круглые глаза и развела руками.

— Горим? — нахмурился Старостин.

— Ну, ты же знаешь, женщина и техника — вещи несовместимые.

— О господи! — Старостин убрал с колен салфетку. — Извини, Виктор Николаевич, сам понимаешь…

На кухне у Ники всё было в идеальном порядке. Пирог уже стоял на столе, накрытый ярким рушником.

Трубка телефона лежала рядом.

Ника заговорщицки подмигнула Старостину, привстала на цыпочки, скользнула губами по щеке, прошептала в самое ухо:

— Александр ждёт. Как ты просил.

Старостин прикрыл микрофон ладонью, поцеловал Нику в висок. Зажмурился от аромата её волос.

На другом конце повисла тягучая тишина. Выдержка у Александра была беспредельная. Сказали, жди, пока не подойдёт хозяин, будет год сидеть и ждать.

— Саша? — Старостин покосился на дверь.

— Я, Иван Иванович.

— Говори.

— Номер отработал. Есть подтверждение.

— Ага. С остальным что?

— Полный порядок. Режим трёхминутной готовности.

— Угу. В «берлоге» все места заняли?

— Самолёт Климова только что приземлился во Внуково. Я выслал спецтранспорт. Тарасенко в нашей гостинице, должен подъехать через полчаса. Остальные уже на месте.

— За Кочубеем следи. Не дай бог, сломается… На нём всё сейчас висит.

— Понял вас, Иван Иванович.

— Ну раз понял, значит, молодец!

Старостин положил трубку.

Ника подошла сзади, плотно прижалась грудью к его спине. Привстала на цыпочки, скользнула губами по шее. Пальцы нежно коснулись его щеки, скользнули по подбородку.

Уловив произошедшую с ним перемену, прошептала:

— Ты победил?

В её голосе было столько надежды, что он зажмурился от сладкой боли в сердце.

— Боюсь сглазить, девочка моя, — прошептал он, ловя губами её пальцы.

Странник

…Невероятная мощь влилась в этого человека, она распирала, рвалась наружу. Женщина нежно коснулась его щеки, тонкие пальцы скользнули к подбородку, чуткое сердце радостно дрогнуло, уловив произошедшую в нём перемену.

«Ты победил?», — шепнули её губы.

И он вдруг осознал, победил.

А за спиной у него уже вырастала густая тень, обретая форму женщины в чёрных одеждах.

Он чувствовал этого человека, как ещё никогда не чувствовал свою жертву. Метр за метром, секунда за секундой приближалась точка перехвата, и уже никакая сила в мире не способна была вновь развести их по разным орбитам.

Максимов замотал головой, пытаясь отогнать наваждение.

«Никто, никто не понял маленьких гордых человечков, бросавших свои самолёты на палубы вражеских кораблей, живой торпедой врезавшихся в днища авианосцев. Гордились, жалели, боялись, презирали! Но только им было дано испить сладость бесконечных мгновений приближения неотвратимого конца Пути. Только им было дано не отвернуть… «Божественный ветер!»[23]

— Божественный ветер! — услышал он собственный шёпот.

Оперативная обстановка

Воздух!

«Зенит-3» — Москве

Объект под контролем. Основной излучатель и вся аппаратура центра управления полностью выведены из строя. Сохранность документации обеспечена.

Очаг сопротивления локализован в третьем секторе бункера. Принимаю меры по его ликвидации.

С нашей стороны потерь нет.

23 час. 56 мин. 13.10.

Старые львы

Салин поковырял вилкой фаршированную рыбу. Попробовал кусочек. Оказалось, жутко вкусно. В желудке страшно засосало. Воровато оглянувшись по сторонам, Салин стал быстро клевать вилкой рыбу.

«Зависть, чёрная стариковская зависть! Я завидовал ему, с первой секунды, когда она вошла в комнату. Дураки мы все, грязные прокисшие интриганские мозги, будь мы все прокляты! А он живёт, просто живёт, широко, размашисто, потому что иначе нельзя, когда рядом такая… Эх, раньше бы её вычислить, тогда бы многое стало понятно в Старостине!»

Неожиданно вспомнил, каким нежным теплом пахнуло от неё, когда села рядом, как натянулся шёлк долгой полы халата на острой коленке…

Странно, но в профессионально памяти, моментально схватывающей лица и фамилии, остались только смутные фрагменты её образа: золотой высверк в каштановой копне волос, радужка зрачка цвета бутылочного стекла, чувственная складка губ, белая косточка на сгибе тонкой кисти.

«Нам Бог не дал любви, потому мы такие… страшные. Кто любит власть, уже ничего полюбить не сможет. А он не монстр, не фигляр, а титан, коли взял на себя тяжесть такой любви».

Старостин вошёл в комнату. Совершенно по-Решетниковски завёл руки за спину и стал покачиваться с пятки на носок.

— Что-то случилось? — Салин отодвинул от себя тарелку.

Старостин смотрел, будто прицеливался.

— Закроем все вопросы, Виктор Николаевич? Чтобы чёрных кошек промеж нас не бегало. Начнём с Карнаухова.

Салин промокнул губы салфеткой.

— Ещё раз, Иван Иванович, мои соболезнования…

Старостин отмахнулся.

— Давно напрашивался. Думаешь, он по своей дурной воле к Ганнеру подъезжал? Ого! Два дня матюгами уламывал. А что стоило его две недели в квартире держать с одним охранником, ты подумал? Честно говоря, уже разочароваться в вас успел. Несолидными вы мне показались контрагентами. Такие дела предстоят, столько жизней перекорёжим, а вы менжевались одного старика ухайдокать. Просто Родиончики Раскольниковы, а не старые львы.

Салин машинально достал из карманчика чехол, достал очки и водрузил на нос.

— Второй вопрос — нам Первый нужен?

Салин хмыкнул. Тихонько постучал чехлом по столу.

— Иван Иванович, — укоризненно покачал головой Салин. — Кто же о живом президенте такие вопросы задаёт? Политический моветон.

— У тебя есть люди в Кремле? — Старостин сознательно первый раз за вечер сказал ему «ты», разорвав дистанцию.

— Конечно, — Салин это уловил и насторожился.

— Тогда позвони им. Мне можешь не поверить.

— Не крути, Иван. — Салин в свою очередь сделал шаг навстречу, отбросив отчество в обращении.

— Придурка нашего всероссийского пристрелили!

— Не может быть! — Салин смахнул с лица очки.

— В России живём, Виктор. Здесь всё может быть. — Старостин грузно опустился на стул.

В этот момент зашуршали полы халата, и Ника, сверкая улыбкой, внесла пирог.

— Сюрприз!

Салин не выдержал нервного напряжения, закрыл ладонью глаза и затрясся мелким смехом.

Со стороны казалось — плачет, пряча глаза.

Старостин вдруг сам осознал весь комизм ситуации и захохотал в голос.

Ника переводила удивлённый взгляд с одного на другого, верхняя губка подрагивала от обиды.

Странник

…Вихри чуждых миров сшиблись, запустили друг в друга жалящие щупальца, затрещали незримые нити, смешались свет и тьма, породив пламя. Волна огня вздыбилась к чёрным небесам, задрожали звёзды, как слёзы на ветру, застонали камни. Время замерло…

Максимов вздрогнул и поднял голову.

«Время!» — ударило в ушах, как колокол.

Он щёлкнул тумблером, движки заурчали, по стальному вымерзшему телу машины прошла дрожь. Через руки, сжимавшие руль, она проникла под сердце.

«Время!»

Он включил рацию. В малиновом свете лампочки на панели ещё раз сверился с записью в блокноте капитана.

«Моей вины нет. Они встали на пути. Сами подгадали свою смерть», — отмахнулся он от навязчивой мысли о двух трупах, лежащих за спиной.

Щёлкнул тангетой.

— Я — «Ладога-тринадцать». Я — «Ладога-тринадцать». Внимание — «Ветер»! Всем, кто слышит меня, «Ветер»! Старый Арбат, Сивцев вражек, нападение на патруль. Группа неизвестных, до десяти человек, вооружены автоматическим оружием. Веду бой. Я — «Ладога-тринадцать», приём!

Отбросил шлемофон. Положил на колени автомат.

«Сами виноваты, что у меня всё получилось. Оружие в городе почти у каждого, а БТР — самый незаметный автомобиль».

Эфир уже взорвался, затараторил разными голосами.

Максимов ухмыльнулся: «Забегали, черти!»

Старые львы

Порыв ледяного ветра вырвал из пальцев сигарету.

Владислав захлопал себя по груди, красный светлячок унёсся в темноту.

— Ёпт! — выругался Владислав.

Поднял взгляд на окна подъезда. На площадке второго этажа появилась фигура крупного мужчины.

«Старостин. Мой ещё не вышел».

В переулок ворвался рёв мощных движков.

Владислав рывком развернулся.

Из темноты на них неслась, матово отсвечивая хищным телом, стальная громадина.

Он что было сил грохнул по капоту. За запотевшим стеклом мелькнули белые пятна лиц.

— К машине! — заорал Владислав. — Стре-ля-яй!!

Но уже заскрежетал, разрываемый страшным ударом, металл. Первый джип подняло на дыбы и опрокинуло на стоящую впереди машину.

Он застыл на месте. А груду искорёженного металла неудержимо волокло на них.

Из толстого ствола, торчащего из башни БТРа, выплюнуло огонь.

Жёсткая сила подхватила Владислава и отбросила в сторону.

Летел медленно, как во сне, судорожно хватая непослушными руками ледяную пустоту…

Странник

Максимов перебросил тело с водительского сиденья, намертво вцепился в ручки управления пулемётом, сбил стопор. Весь сжался, готовясь к удару.

Машина подпрыгнула, снаружи раздался оглушительный скрежет, жалобная капель, крошащегося стекла, а потом истошный человеческий крик.

Палец вдавил кнопку на левой ручке. Пулемёт ожил, забился, глухими толчками выплёвывая дым, гильзы забарабанили по броне.

Стальной таран, подмяв под себя искорёженные машины, замедлил ход.

Максимов шарахнулся от к борту, плечом выбил люк верхний люк, выскочил на броню.

Козырёк подъезда, как и рассчитал, был совсем рядом.

Они ещё не опомнились, но он успел заметить движение возле пары уцелевших машин и выстрелил в их сторону из подствольника.

Раньше, чем яркая вспышка разорвала темноту, он прыгнул на козырёк…

Фараон

Салин почему-то задержался в прихожей.

Старостин, шагнув через порог первым, хотел было вернуться, но остановил себя. Усмехнулся.

«Суеверным ты стал, Иван! Нет, действительно, боюсь сглазить».

Щека ещё хранила нежное прикосновение губ Ники.

«Видел бы себя Салин в зеркало, рожу от зависти повело! Пусть завидует. Кто смел, тот и съел. А его я сейчас схарчу. Прямо в машине. Так в лоб и спрошу: со мной или без меня. Если мужик, поедем в «берлогу». Там своих «зубров» и прижму, сил сейчас хватит. Салина сделаю премьером «теневого кабинета». Пусть только вякнут! А утром начнём брать власть всерьёз.

А если у него кишка тонка, пусть катится к чертям собачьим, задним умом все смелые. Таких нам не надо. Через неделю от них только брызги полетят, передавлю, сук, как клопов.

Поплыл Салин, поплыл. Вон даже кейс забыл прихватить. Но удар держит. Сердцем чую, не играет он, нет, не играет. Может, он единственный из них с мозгами… Нифига себе!»

Он вздрогнул, услышав грохот на улице.

В окном проёме в искрах разлетающихся осколков стекла, подсвеченная сзади полыхнувшим на улице огнём, выросла чёрная фигура.

«Ника!» И вместо того, чтобы прыгнуть в квартиру, спасая себя, Старостин плотно, до щелчка закрыл дверь. Заторможенно развернулся на выстрел.

За мгновенье до выстрела холод стиснул сердце, и он накрыл его ладонью.

Первая пуля пробила кисть и, жадно чавкнув, врезалась в тело…

Старые львы

Владислав вскочил на ноги. Уши заложило, полы плаща обгорели.

Яркие языки пламени вырывались из покорёженных машин, отражались в чёрных стёклах домов. Острый нос БТРа, подсвеченный снизу огнём, смотрелся страшно, как морда вынырнувшей акулы.

Сквозь вой огня он слышал крики горящих в машинах людей. Старостинская охрана так и не успела выскочить из машин.

Владислав нагнулся за выпавшей рацией.

И в это миг ухнуло. Окна квартиры, где сидела «тревожка» вспучило, а потом разметало ослепительным брызгами.

«Подствольником — в дверь, сука!»

Он упал на землю, закрылся от летящих осколков.

Что-то орал в рацию, но всё уже было бесполезно. Уже грохотали выстрелы, куда и кто стрелял, он так и не понял.

Со стороны Гоголевского по улице ударил ослепительный сноп света. И вслед за ним надсадно ударил крупнокалиберный пулемёт. Сзади, из-за угла дома вырвались яркие цепочки трассеров. Вой рикошетящих от стен пуль, крики команд, стоны раненых, жалобные всхлипы трескающихся стёкол…

Владислав подтянул колени и закрыл голову руками…

Вынырнувший из темноты солдат ударом ноги перевернул его и разрядил в грудь оставшиеся в рожке патроны…

Старые львы

Салин на четвереньках вполз в гостиную. Ветер врывался сквозь разбитые стёкла. В воздухе ошалелыми белыми птицами носились клочки бумаги, вырванными из расстрелянных книг. Весь ковёр был усыпан осколками стекла, он полз, не замечая саднящей боли в ладонях. В стену гулко бились пули, будто кто-то ловко, с одного удара вгонял в неё гвозди.

Ника лежала, широко разметав руки, подтянув под себя левую ногу. Так спят только уставшие дети. Рухнув в сон.

Одна рука Ники была неестественно заломлена, пальцы ещё сжимали ручку его кейса, из его распахнутого нутра вывалились листы бумаги, до пояса укутав её тело, правой она распахнула халат на груди.

Между двух иссиня-чёрных сосков пульсировал красный родничок.

Липкая струя рвоты вырвалась из горла, Салин надсадно закашлял, едкая желчная пена залепила рот, жгучие слёзы замутили глаза. Показалось, что губы Ники расплываются в сладкой улыбке.

Он истошно закричал, и слышал только собственный крик, пока в голове не лопнуло вена, словно перетянутая струна, и не обрушилась тьма…

Оперативная обстановка

Воздух!

Совершенно секретно

Согласно списку

Только лично

ШИФРОГРАММА

По получению настоящего п р и к а з ы в а ю:

— принять незамедлительные меры по блокированию частей и подразделений Президентской гвардии (ПГ) в местах их дислокации, всеми имеющимися средствами не допустить их выдвижения на рубежи развёртывания;

— командующим округами лично войти в контакт с командирами частей и подразделений ПГ, дислоцированных в районе ответственности округа, довести до их сведения, что с момента вступления в силу оперативного плана «Тайфун» они переходят под прямое командование Командующего Силами Быстрого Реагирования генерал-лейтенанта Скобаря, любые действия разрешаются только с моего прямого приказа;

— принять все меры по блокированию и разоружению подразделений т. н «Молодых львов», руководителей подразделений задержать и доставить в военные прокуратуры округов, инициировать уголовные дела по признакам статьи «создание и руководство незаконными военными формированиями»;

— попытки сопротивления Вашим действиям и неповиновения приказам Командующего СБР пресекать немедленно, используя все имеющиеся силы и средства.

00 час. 12 мин.

14.10. с.г.

Командующий СБР МЧС

генерал-лейтенант Скобарь

Контроль телефонных переговоров

Линия ВЧ-связи

абонент «А» — 704-12-12

абонент «В» — 701-34-78

А. — Скобарь, что же ты делаешь, гадина!

В. — Филатов, не переходи на личности. А своим передай: пусть только попробуют рыпнуться, порублю в капусту! Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю. Всё, твоё время кончилось!

А. — Погоди, ещё есть время договориться…

В. — Нет. Переговоров не будет.

А. — Так нельзя, Алексей!

В. — Только так и можно! Всё, кончай трёп. Ещё до Чкаловского успеешь добежать. Или застрелиться. Прощай!

А. — Слушай меня, Скобарь, ты…

В. — Да пошёл ты!