Глава 11

Завтракать Хок и девочки отправились в ближайшую кафешку «Голден Делли». Заведение находилось всего в паре кварталов от «Эльдорадо», поэтому семейство Мозли решило прогуляться пешком. По дороге Хок показал дочкам обшарпанные дома и отели и объяснил, что городские власти ввели мораторий на новое строительство в южном Майами-Бич — до тех пор, пока не будет утвержден новый генеральный план развития города. План этот не могли принять уже много лет, и этот район Майами-Бич пришел в полное запустение. Домовладельцы, не желая нести расходы, которые в будущем могут оказаться напрасными, ограничивались косметическим ремонтом, чтобы не навлечь на себя гнев пожарной инспекции. Кроме того, Хок обратил внимание девочек на специфический состав местного населения: молодые латиносы и старые еврейки.

— Южный Майами-Бич превращается в трущобы, — говорил Хок. — Здесь очень высокий уровень преступности. Поэтому, девочки, ни в коем случае не покидайте отель одни. Если у вас есть к примеру, кукла, и вы забыли ее ночью на крыльце, то к утру куклу наверняка изнасилуют.

Девочки смущенно захихикали.

— Я, конечно, немного преувеличиваю, — улыбнулся Хок, — но кварталы, которые располагаются между Первой и Четырнадцатой улицами, не имеют ничего общего с тем Майами-Бич, который показывают в кино. Если вы были внимательны, когда ехали вчера в такси, то должны были заметить, что к северу от Шестнадцатой улицы тротуары запружены туристами, а кругом сверкают вывесками магазины и рестораны. Но к югу от Шестнадцатой улицы по ночам из дому никто не выходит. Если и встретишь кого-нибудь, то лишь пару-тройку латиносов. Зарубите себе на носу, девочки — ночью по Майами-Бич разгуливать нельзя.

— Папуль, а почему тогда ты живешь здесь? — спросила Сью Эллен.

— Мы переезжаем отсюда в следующую пятницу, — сказал Хок. — Дело в том, что мистер Беннет, владелец «Эльдорадо», просил помочь ему разобраться с наиболее буйными латиносами, которые жили в отеле, поэтому мне пришлось на время поселиться в этой дыре.

Девочки заказали себе в кафе по стакану «кока-колы» и поджаренные хлебцы со сливочным сыром. Хок решил ограничиться двумя яйцами всмятку и кусочком ржаного хлеба.

— Мама дала вам какие-нибудь деньги на карманные расходы? — спросил Хок, пока они ждали официанта.

— По пятьдесят долларов, — сказала Сью Эллен. — Она сунула нам деньги перед самым отправлением автобуса.

Хок вытянул ладонь.

— Давайте их сюда.

У Сью Эллен оказалось при себе сорок два доллара, а у Эйлины — тридцать девять долларов с мелочью. Сестры с очень большой неохотой расстались со своими деньгами.

Хок пересчитал купюры и спросил:

— А где остальные деньги?

— Мы их потратили, — объяснила Сью Эллен. — Сходили в пиццерию и в кино.

— А я еще поиграла в «Донки-Конга» в зале для игровых автоматов, — добавила Эйлина.

Хок выдал дочкам по доллару:

— До тех пор, пока вы не начнете зарабатывать на жизнь сами — а я непременно пристрою вас на какую-нибудь сезонную работенку, как только мы переедем в Майами, — так вот, до этого я буду выдавать вам на карманные расходы по доллару в неделю. Некоторое время вы будете немного стеснены в средствах.

— На доллар не очень-то разгуляешься, — кисло заметила Эйлина.

— А я и не хочу, чтобы вы пускались в загул. Мне после завтрака надо на работу, а вы можете либо поехать со мной, либо остаться в отеле. Я попрошу Эдди Коэна или Эмилио приглядеть за вами.

— А в бассейне нам можно искупаться? — спросила Сью Эллен. — Я видела в вестибюле табличку «К бассейну».

— Да, позади гостиницы есть бассейн, но мистер Беннет засыпал его песком, чтобы не тратиться на смотрителя и на страховку. В заливе купаться нельзя, потому что там вся вода отравлена, а на океанское побережье я вас одних не отпущу.

— А в Веро-Бич у нас был свой собственный бассейн... — со значением сказала Эйлина.

— Девочки, ответьте мне честно: вы сами решили переехать ко мне, или это мама вас сослала? — в лоб спросил у дочерей Хок.

— Мы сами сказали, что будем жить с тобой, папуля, — ответила Сью Эллен.

— Понятно. Я очень рад этому, но попрошу вас не забывать о том, что я зарабатываю гораздо меньше трехсот двадцати пяти тысяч баксов в год. Зато у моей работы есть другие преимущества.

— Какие, например? — ехидно спросила Сью Эллен.

— Ну, хотя бы то, — улыбнулся Хок, — что ко мне переехали две мои любимые дочки.

Похоже, это был лучший из всех возможных ответов. Сью Эллен расплылась в счастливой улыбке, а Эйлина поспешно прикрыла ладонью свой золотой рот. Но по ее глазам было видно, что и она улыбается.

Девочки решили ехать с Хоком, поскольку им совсем не «улыбалось» весь день безвылазно торчать в «Эльдорадо». Хок велел им сменить шорты на платья, посадил девочек в свой потрепанный «леманс» и покатил по дамбе Макартура в Майами.

— Завтра вечером мы поднимемся на крышу «Эльдорадо», — говорил Хок, не отрывая взгляда от дороги, — и вы увидите, как в гавань заходят круизные лайнеры. Из Майами отходит больше всего океанских лайнеров в мире.

— Я никогда не была в круизе, — призналась Сью Эллен.

— Я тоже, — поддакнула Эйлина.

— А я как-то раз сплавал на круизном теплоходе в Нассау. Провел там выходные. Только зря потратил деньги. Уик-энд в Нассау ничем не лучше уик-энда в Городе Свободы.

— А где это? — спросила Эйлина.

— Нассау — на Багамах, а Город Свободы — это одно из самых больших негритянских гетто Майами.

Приехав в управление, Хок отвел девочек в комнату для допросов, потом сбегал к себе в стеклянный кабинет и вернулся с пачкой писчей бумаги и шариковыми ручками.

— Я буду работать у себя в кабинете, а вы пока порисуйте, — сказал он, вручая бумагу и ручки дочерям. — Я помню, что вы любили рисовать.

Сью Эллен рассмеялась:

— Пап, мне уже шестнадцать лет.

— Но ты ведь любила рисовать, не так ли?

— Да, но это было много лет назад. Помню, как-то раз ты даже приковал меня наручниками к ножке стола на заднем дворике.

— Я никогда такого не делал! — запротестовал Хок.

— Еще как делал! Я все помню. Я тогда так плакала... Мне было так обидно...

— Дочка, ты что-то путаешь. Тебе тогда было не больше шести лет, и твои ручонки просто проскользнули бы сквозь наручники. У тебя запястья были вот такусенькие. — Хок соединил в окружность большой и указательный пальцы.

— Именно поэтому ты и надел наручники мне на лодыжку. Я столько всего про тебя помню, папа — ты не поверишь!

— Ладно, не хотите рисовать — напишите письма маме. Я потом принесу вам конверты. — Хок решил не пробуждать в Сью Эллен новые воспоминания о детстве.

Вернувшись в стеклянный кабинет, Хок позвонил в Ривьера-Бич отцу. Хозяйственный магазин Мозли-старшего работал и по субботам, но старик приходил туда только часам к десяти, поэтому Хок был уверен, что застанет отца дома.

— Привет, пап! Это Хок, — сказал он, когда Фрэнк снял на том конце провода трубку.

— Привет, сынок. Как поживаешь? Девочки нормально доехали?

— Ага. Они тут, в соседней комнате. Я решил взять их с собой на работу. А откуда ты узнал, что девчонки у меня? Патси, что ли, звонила?

— Да. Она сказала, что и тебе позвонит.

— Ни фига она не позвонила. Девчонки свалились на мою голову вчера ночью.

— Странно... Патси сказала мне, что обязательно позвонит тебе и все объяснит.

— Говорю тебе, она не позвонила. Пап, у меня сейчас куча проблем — с жильем, с финансами... Ты не мог бы забрать к себе внучек на пару недель? Если, конечно, Хелен не возражает.

— Увы, Хок, никак не могу. Нас просто не будет дома. Если бы ты мне сегодня не позвонил, то я сообщил бы тебе об этом в понедельник. Через десять дней мы с Хелен отправляемся в кругосветное путешествие, сынок. На «Елизавете Второй». Пришлось раскошелиться на двадцать четыре тысячи долларов, но круиз того стоит — нам предоставили огромную отдельную каюту, и к тому же обещают, что лайнер будет заходить практически во все мало-мальски примечательные порты мира. Ты же знаешь, Хок, что у меня за всю жизнь не было ни одного нормального отпуска — если не считать медовой недели с Хелен, когда мы съездили отдохнуть на Сент-Томас. Хелен давно мечтала оказаться на борту «Елизаветы Второй», вот я и решил сделать ей подарок.

— Здорово, пап. Через десять дней, говоришь?

— Ага. Теплоход отплывает из Нью-Йорка, но заходит в Форт-Лодердейл. Если хочешь, привози девочек в порт Эверглейдс, и мы устроим небольшой прощальный вечер прямо на борту корабля. Говорят, «Елизавета Вторая» прямо чудо, а не теплоход, так что девчонки, по-моему, будут рады. Билеты вот-вот придут по почте, и как только я их получу, сразу выхлопочу вам разовые пропуска на корабль. Тогда встретимся прямо на палубе.

— Спасибо, пап. Если получится, то мы обязательно приедем вас проводить. Как там, кстати, Хелен?

— Вся в предвкушении поездки. Уже упаковала два чемодана и портплед. Этих вещей не то что на три месяца, — на целый год хватит. Заставила меня купить смокинг. На «Елизавете Второй» принято переодеваться к ужину в смокинг.

— Ну, в первый-то вечер можно и в обычной одежде покрасоваться. Насколько я знаю, ужин в честь начала круиза всегда проходит неформально.

— Хок, я тожесмотрел телесериал «Корабль любви», поэтому можешь меня не учить. Но Хелен сказала, что ужин в честь начала круиза уже давали в Нью-Йорке, так что мне, увы, придется облачиться в смокинг сразу же. Но я не ропщу, Хок. Ты знаешь, для старика я совсем неплохо в нем сморюсь. Смахиваю на Делорена — или как там его, — только я гораздо симпатичнее, — рассмеялся старик.

— Хотелось бы на тебя взглянуть при параде, — сказал Хок.

— Так и быть, я перед тобой покрасуюсь прямо на корабле. Правда, мне не нравится носить вместо ремня подтяжки. Они жутко натирают плечи.

— А ты их не надевай. Под смокингом ведь их все равно не видно. Никто и не узнает, что ты без подтяжек.

— Хелен-то все равно будет знать. Она говорит, что без подтяжек брюки будут на мне сидеть мешковато. Ладно, что-нибудь придумаю... Передай девчонкам, что дедушка их очень любит и приглашает на корабль.

— Обязательно передам. Если удастся, пап, то мы обязательно выберемся.

— Ты уж постарайся. Я, конечно, понимаю, что ты очень занят, но думаю, тебе и самому понравится «Елизавета Вторая». Да, вот еще что: сними с себя все необходимые мерки, и я закажу тебе костюм в Гонконге.

— Но мне не нужен костюм, пап.

— Не перечь отцу. Сними мерки. Рано или поздно любому человеку бывает нужен новый костюм, а в Гонконге их шьют за пару центов. Хелен обещала купить девочкам какие-то подарки, но ты им об этом не говори.

— Ладно. Рад был поболтать с тобой, папа. Передай Хелен мои наилучшие пожелания.

— Передам, конечно... Мне очень жаль, что так получилось... — Фрэнк зашелся в кашле и еще с полминуты хватал ртом воздух. — ...с Патси и с этим черномазым бейсболистом...

— Папа, я не хочу говорить на эту тему.

— Я тоже. Ладно, Хок. Обязательно передай мои приветы внучкам, слышишь?

— Передам, пап. Счастливого вам путешествия.

— Спасибо. Хок, мне уже пора в магазин. Надо успеть провернуть кучу дел до отплытия.

— Я понимаю. Если будешь посылать из круиза открытки, то адресуй их мне на службу. Я ведь переезжаю из «Эльдорадо», но пока не знаю своего нового адреса.

— Я лучше буду звонить. В нашей каюте будет спутниковый телефон, так что я смогу каждый день справляться о том, как идут дела в магазине. Созвонимся еще, сынок.

— Договорились. Ладно, пап. А то у меня тут тоже дел по горло.

Хок повесил трубку, восхищаясь про себя настырностью Хелен. Как это ей удалось уломать старика на кругосветное путешествие? Наверное, главную роль сыграл спутниковый телефон, который позволит Фрэнку каждый день давать ценные указания менеджеру магазина. Хок, конечно, огорчился оттого, что сбагрить девчонок к дедушке не удастся, но, с другой стороны, был искренне рад за Фрэнка. У старика куча денег, и слава Богу, что он, наконец, хоть что-то потратит на удовольствия.

Хок еще раз просмотрел дело командира Морроу, составил по нему пояснительную записку для майора Браунли и отнес все бумаги и папку с делом в кабинет шефа. Майора еще не было на работе и Хок оставил папку на его столе.

Потом вернулся к себе, взял верхнюю папку из стопки «висяков» и углубился в чтение. Дело касалось инцидента в кегельбане. Повздорив с одним из посетителей кегельбана, некий Родни Демарис, бывший «зеленый берет» в чине капитана, выбежал из кегельбана, открыл дверцу своей машины, вынул из бар дачка «магнум» и, вернувшись в зал, выстрелил пять раз в грудь своему обидчику, Марку Демаресту. Пять дырок в груди Демареста были размером с игральную карту каждая. Хок взглянул на цветную фотографию изуродованного трупа, приложенную к делу, и погрустнел. Шансы раскрыть это дело крайне невелики. Демарис сразу скрылся с места преступления, и с тех пор его никто не видел. Хок сначала не понял, почему это Браунли вытащил на свет Божий столь безнадежный «висяк» пятилетней давности, но тут наткнулся на ксерокопию рапорта какого-то патрульного. Полицейский утверждал, что буквально две недели назад видел в Майами зеленый «плимут» 1982 года выпуска, за рулем которого сидел человек, очень похожий на Демариса. Патрульный попытался остановить машину, но подозреваемому удалось улизнуть от погони на шоссе И-95. Толку от этого рапорта не было никакого: патрульный даже не успел разглядеть номерной знак «Плимута» и, более того, не был уверен в том, что преследовал именно Демариса. Однако тот факт, что «плимут» не остановился, проигнорировав приказ патрульного, усилил подозрения полицейского, о чем тот и доложил в письменном виде. Хок решил не тратить попусту время на этот «висяк». Не разъезжать же, в самом деле, по городу в поисках зеленого «плимута». Отложив дело Демариса в сторонку, Хок раскрыл следующую папку.

В это время зазвонил телефон.

Хок снял трубку. На том конце провода раздались рыдания Эллиты Санчес.

— Хок, как хорошо, что к телефону подошел ты, — всхлипывая проговорила Эллита. — Я... Я пы... пыталась до... дозвониться до тебя в... отеле, но...

Эллита рыдала так отчаянно, что Хок еле разбирал ее слова. К тому же, она звонила из какого-то очень людного места — в трубке слышались музыка, гудки автомобилей и уличный шум.

— Ты где? — спросил Хок. — Я тебя почти не слышу.

— Сейчас... Погоди минутку... Только не вешай трубку, пожалуйста!

— Я не собираюсь вешать трубку, Эллита. Успокойся и перестань плакать.

Пока Хок пытался разобрать хоть что-нибудь из всхлипываний Эллиты, в кабинет вошел лейтенант Слейтер. Его рыхлое белое лицо замаячило над столом подобно неведомой мертвой планете. Лейтенант был одет в голубую рубашку с белым воротником и манжетами, жилет и черные брюки от пятисотдолларового костюма-тройки.

— Что это за малолетки в комнате для допросов? — строго спросил он.

— Одну минуту, лейтенант, — сказал Хок. — Я разговариваю с напарником.

— Хок, ты меня слышишь? — закричала в трубку Эллита. — Я нахожусь на углу Девятой авеню и Восьмой улицы, рядом с супермаркетом «Ла Компанья». — Санчес вдруг перестала плакать и добавила совершенно спокойным голосом: — Ты не мог бы приехать сюда прямо сейчас?

— Хорошо, уже еду. А что случилось?

— Расскажу тебе, когда приедешь. Это очень срочно. У меня большие проблемы, и я не знаю, что делать. У тебя есть деньги?

— Немного, — осторожно сказал Хок. — Тебе сколько нужно?

— Доллар. Мне надо расплатиться за три кофе и отдать двадцать пять центов хозяйке кафе — она разрешила мне воспользоваться ее телефоном.

— Доллар у меня пока еще есть, — облегченно сказал Хок. — Я сейчас выезжаю.

— Поторопись, пожалуйста, — попросила Эллита.

— Я уже в пути. Все будет в порядке, Эллита. Не переживай.

Хок повесил трубку. Слейтер по-прежнему не спускал с него глаз.

— Эти малолетки — мои дочери, Слейтер, — сказал Хок. — А в чем дело?

— Ты должен был попросить у меня разрешение, прежде чем заводить в комнату для допросов посторонних.

— Вас не былона месте, лейтенант, когда мы пришли.

— Зато я былна месте, когда вы украдкой прошмыгнули в кабинет Браунли и что-то оставили на его столе.

— Я не «прошмыгнул украдкой», как вы изволили выразиться, а зашелв кабинет майора. И оставил у него на столе не «что-то», а уголовное дело.

— Вы не имеете права нарушать субординацию. Все уголовные дела должны пройти через меня, прежде чем попасть на стол к Браунли.

— Так зайдите в кабинет шефа и заберите эту папку. В ней дело Морроу. Ничего секретного.

— Я не имею права заходить в кабинет майора в его отсутствие. И вы, кстати, тоже.

— Ради Бога, Слейтер! Меня, Хендерсона и Санчес подключили к специальному заданию. И вы об этом прекрасно знаете, поскольку Браунли самолично известил вас, когда приставлял к вам Гонсалеса. Что вам от меня надо?

— Мне надо, чтобы вы соблюдали субординацию, сержант. Вы ничем не лучше остальных сотрудников.

Хок кивнул, вдруг поняв, что именно рассердило Слейтера. Браунли не пригласил его на совещание по «висякам», и не советовался с лейтенантом, подбирая кандидатуры для спецзадания, вот Слейтер и взъелся.

— Хорошо, лейтенант, — примирительно сказал Хок. — Я обязан еженедельно представлять Браунли отчет о проделанной работе. Вас устроит, если вы будете получать ксерокопию этого отчета?

— Устроит, — как бы нехотя согласился Слейтер. — И не смейте впредь заходить в кабинет майора Браунли, когда его там нет.

Хок встал из-за стола и улыбнулся:

— Да полноте, лейтенант... Пойдемте, я познакомлю вас с моими дочками.

Хок пригласил Слейтера в комнату для допросов, представил ему девочек, а затем вручил Сью Эллен и Эйлине по два доллара.

— Лейтенант Слейтер покажет вам, где буфет, девочки, и присмотрит за вами, пока меня не будет. Я должен отлучится ненадолго, а вы, пожалуйста, не сидите голодными. Обязательно попробуйте «блюдо дня». По субботам это макароны с сыром. Вкуснотища! Не так ли, лейтенант? — ехидно спросил Хок у Слейтера.

— Откуда мне знать, Хок?! — огрызнулся тот. — Я никогда не обедаю в нашем буфете. У меня язва.

— Но девочек-то вы проводите? Окажите мне услугу, лейтенант.

— Хорошо, хорошо... Сейчас, только схожу за пиджаком.

— Пап, ты скоро вернешься? — спросила Сью Эллен, когда Слейтер вышел из комнаты.

— Постараюсь управиться со всеми делами как можно скорее. У моего напарника какое-то срочное дело ко мне. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

На Восьмой улице было одностороннее движение, поэтому поворот на нее с Девятой авеню был запрещен. Пришлось Хоку ехать до Седьмой улицы, там разворачиваться и останавливаться у первого же свободного места возле тротуара. Хок выставил на приборную доску плакатик с надписью «Полиция», запер двери машины и направился к перекрестку. Эллита ждала его на тротуаре, рядом с дверью крохотного кафетерия. Она была одета в обтягивающие джинсы «Джордаш» и белую декольтированную блузку без рукавов. В ушах ее привычно позвякивали золотые серьги в виде колец. Хок припомнил популярную в Майами шутку о том, что только что родившихся кубинок можно сразу узнать по проколотым ушам. Правда, остальных золотых причиндалов — браслетов и многочисленных колец — на Эллите сегодня не было. Хоку не доводилось прежде видеть Эллиту в джинсах, и ему пришлось признать, что в обтягивающих штанах она выглядит сногсшибательно. И зачем скрывать такую роскошную фигуру в широких юбках, которые она обычно надевает на службу?

Эллита улыбнулась Хоку, заметив его в толпе, и пошла к нему навстречу. Хок отметил про себя, что и губы у Санчес сегодня не накрашены.

— Где твоя машина? — спросила она. — Нам надо где-нибудь уединиться, чтобы поговорить.

— Я оставил ее за углом... — начал было Хок, но Эллита, не дав ему договорить, ухватила его за руку и рванула к перекрестку.

Потом вдруг резко остановилась и обратилась к Хоку:

— Одолжи мне доллар.

Хок вручил ей мятую долларовую бумажку.

— Подожди меня здесь одну минуту, — попросила Эллита и вернулась в кафетерий. Она протянула доллар пожилой женщине, которая стояла за стойкой, затараторила что-то по-испански и вновь присоединилась к Хоку, который поджидал ее у входа в супермаркет.

— А где твоя сумочка? — спросил Хок. — Ты случайно не забыла ее в кафе?

Эллита молча покачала головой, закусила губу и вновь принялась плакать.

Хок поспешно открыл дверцу машины, посадил Эллиту на переднее пассажирское сиденье, а сам уселся за руль. Убрав с приборной доски плакатик, он сунул его под сиденье.

— Там, в бардачке, должны быть бумажные салфетки, — осторожно сказал Хок.

— Я уже в порядке. — Эллита вытерла слезы тыльной стороной ладони. — Я позвонила вам, сержант, потому что... Потому что я не знаю, как мне быть.

— Ты поступила абсолютно правильно, Эллита. В конце концов, мы ведь с тобой напарники. Так что же стряслось?

— Вы знаете, с каким уважением я отношусь к вам, сержант, — начала было Эллита, но Хок перебил ее:

— Даже если это и так, то я старше тебя всего лишь на десять лет. Не надо разговаривать со мной так, будто я тебе в отцы гожусь. Ладно, Эллита?

По щекам Санчес опять покатились слезы. Хок открыл бардачок и протянул Эллите упаковку бумажных салфеток.

Эллита послушно промокнула глаза салфеткой, а затем высморкалась в нее. Ей пришлось для этого приподнять руки, и Хок заметил, что у Санчес волосатые подмышки. «Вот тебе еще одна новость про твоего напарника», — сказал себе мысленно Хок. Значит, Эллита не бреет подмышки... Хок давненько уже не сидел в машине с плачущей женщиной, а черные кучеряшки под мышками Эллиты показались не трахавшемуся уже четыре месяца Хоку такими эротичными, что он решил незамедлительно — после того, как разберется с проблемами Санчес, естественно, — ехать в магазин к Лоретте Хикки. Он вернет ей деньги и постарается затащить в постель.

В салоне машины и без того было нечем дышать, а привычный терпкий аромат Эллитиных духов и вовсе заставил Хока хватать ртом воздух. Он включил двигатель и повернул ручку регулятора кондиционера.

— Извини, Хок, я больше не буду, — спокойно произнесла Эллита и, откинувшись на спинку пассажирского кресла, уставилась в ветровое стекло.

Смотреть там было не на что, поскольку Хок припарковался впритык к бамперу красного «камаро». Бампер украшали две наклейки — одна с логотипом "Клуба кубинцев, владеющих «камаро», а вторая — с хлесткой и красноречивой фразой, адресованной водителю, который едет сзади: «УМРИ, УБЛЮДОК!»

— Отец выгнал меня из дому, — без предисловий призналась Эллита, продолжая смотреть перед собой.

Хок улыбнулся:

— Как это? Ты же говорила мне, что дом, в котором вы живете, арендован тобой?

— Ничего ты не понимаешь, Хок. В кубинской семье главой дома считается старший мужчина. Поэтому у нас всем командует отец. И никого не интересует, что он живет в доме, за который платит его дочь.

— И за что он тебя так? Вы с ним поссорились? — спросил Хок.

— Мне неудобно об этом говорить, но если я не решусь открыться тебе, то останусь со своей бедой один на один. Я сдуру призналась во всем матери, взяв с нее слово, что она ничего не скажет отцу. Но мама, конечно же, сразу настучала на меня. И отец выставил меня из дома. Я даже не успела взять свою сумочку. Мой пистолет, жетон, чековая книжка, ключи от машины — все осталось там, в доме. Отец просто вытолкнул меня на крыльцо и закрыл дверь изнутри, чтобы я не могла вернуться. Я постояла немного, а потом, услышав мамин плач, стала стучаться в дверь. Я говорю: «Впусти меня, я ведь твоя дочь!» А он мне отвечает: «У меня нет больше дочери». И все — больше не произнес ни слова. На него иногда находит, и тогда отец превращается в безрассудного упрямца. В прошлом году, когда мы должны были лететь в Ньюарк, чтобы навестить мою тетю — папину сестру, — он поставил на уши всю авиакомпанию, отказываясь пристегнуть ремни безопасности.

— Почему?

— Он решил, что если он пристегнет ремни, то остальные пассажиры подумают, будто он трусит. Представляешь, он пристегнулся только после того, как стюардесса сказала ему, что даже пилоты надевают ремни безопасности. А то нас уже хотели ссадить с самолета. Серьезно. Стюардесса попросила по рации подать трап, поскольку один из пассажиров задерживает взлет.

Хок улыбнулся, покачал головой и достал из кармана пачку сигарет.

— Я понимаю, что он взбалмошный чудак, Хок, но он мой отец. Если он втемяшил себе в голову, что я ему больше не дочь, то он действительно не пустит меня на порог. Может быть, потом поостынет, но сейчас отец в ярости. Он считает, что я его предала и опозорила. Может, он и прав, но мне каким-то образом надо заполучить назад свою машину, чековую книжку, жетон и пистолет.

— Но он же должен понимать, что полицейский обязан все время иметь при себе табельное оружие?

— Он это понимает. Просто отец сейчас не способен мыслить рационально. Потом мама его, конечно, разжалобит, но все равно отец уже никогда не будет относиться ко мне по-прежнему. — Эллита сокрушенно покачала головой. — Не волнуйся, Хок, плакать я больше не стану.

— Чем же ты его так обидела? — спросил Хок.

— Ты, конечно, не обязана отвечать мне, если не хочешь.

— Я беременна, Хок. Семь недель уже. Я узнала об этом еще в понедельник, но матери сказала об этом только сегодня утром. Я просилаее ничего не говорить отцу, но это бесполезно. Она ему обо всем докладывает.

Хок кивнул и закурил сигарету.

— Теперь понятно, почему ты начала плакать во время допроса командира Морроу, — сказал он. — Ты не знала, что его жена была на втором месяце беременности, когда Морроу убил ее...

— Я знала! — возмутилась Эллита. — Я же ознакомилась с делом, Хок. Не считай меня совсем уж непрофессиональной дурой. Я расплакалась тогда от огорчения, потому что увидела, что этот растреклятый диктофон перестал работать.

Хок, увидев, что задел Эллиту за живое, попытался загладить свою вину, решив убедить Эллиту в том, что она поступила совершенно правильно, рассказав обо всем матери.

— Беременность скрыть невозможно, Эллита. Отцу рано или поздно стало бы известно о ней — если, конечно, ты не сделала бы аборт. Между прочим, ты еще вполне можешь избавиться от ребенка, если хочешь.

— Я не могу, Хок. Как можно губить живую душу — пусть даже еще неродившегося ребенка?

— Причем тут душа? — осторожно возразил Хок. — Вон сколько женщин ежедневно делают аборт... А что об этом думает будущий отец?

— Он не знает о том, что я беременна. Если честно, то он даже не знает мою фамилию. А мне неизвестна его фамилия. Знаю только, что зовут его Брюс. Конечно, если я захочу, то смогу разузнать про него все — и фамилию, и адрес...

Хок докурил сигарету и откинулся на спинку кресла. Все, нужды задавать Эллите вопросы больше нет. Она раскололась, и теперь сама обо всем расскажет — хочет того Хок или нет.

— Я встречалась с Брюсом всего один раз, Хок. Ты, наверное, сам понимаешь, как это бывает... Работаешь как проклятая, потом приходишь домой, валишься в постель, а с утра снова на работу... Мне давно надо было разъехаться с родителями, но кубинские девушки так не поступают. Потому что не могут найти для этого причину, которую родители посчитали бы достаточно веской. "С чего это тебе вдруг взбрело в голову жить одной? — недоумевают родители. — Зачем нести лишние расходы, когда ты можешь спокойно жить вместе с нами? " Они считают желание дочери пожить отдельно дурной блажью. К сыновьям кубинцы более снисходительны, хотя разрешают своим отпрыскам покидать родительское гнездо с крайней неохотой. С экономической точки зрения жизнь с родителями меня вполне устраивает. Я плачу только за аренду дома, а все остальные расходы несут папа с мамой. У нас очень уютный дом. У меня свой комната своя ванная, свой телевизор, стереопроигрыватель Мама работает на полставки златошвейкой в Хайлее, а отец — в охранном агентстве. Он не рядовой охранник. Папа — ответственный за прием на работу новых сотрудников-латиносов, поскольку он один в агентстве говорит на двух языках. Папа ведь более или менее сносно владеет английским. В общем, его считают очень ценным сотрудником.

— Ты хочешь сказать, что твой отец знает несколько английских слов? — решил на всякий случай уточнить Хок.

— Нет, он вполне свободно изъясняется, — сказала Эллита. — Во всяком случае, гораздо лучше моей матери. Хотя дома мы, конечно, говорим по-испански. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что наш дом — это вполне уютное убежище. Но пару лет назад, когда мне исполнилось тридцать, я вдруг поняла, что жизнь проходит мимо. Ты не представляешь, каково быть девственницей в тридцать лет, Хок, — ведь я так и не встретила к тому времени человека, который понравился бы мне настолько, чтобы... В общем, ты понял. Но скажите мне на милость, как я могла его встретить, если мне было велено возвращаться домой к половине одиннадцатого?

— Ты шутишь, — не поверил Хок. — К половине одиннадцатого?! Не может быть.

— Ты просто не знаешь, что такое отец-кубинец. Это его дом, и правила в нем устанавливает только он.

— Но деньги-то за жилье платишь ты! — никак не мог врубиться в ситуацию Хок.

— Это не имеет значения. А что мне еще делать с деньгами, если я не имею возможности жить самостоятельной жизнью? В нашей семье работают все, и пусть мамина зарплата не такая уж большая, потому что она работает неполный рабочий день, — семья у нас зажиточная. Мама ведет все хозяйство, и мне порой бывает просто нечем себя занять. Конечно, раньше все свое время я посвящала учебе. Я закончила колледж Майами-Дейд только с одной тройкой — по философии.

— Я знаю, — кивнул Хок. — Я видел твое личное дело... Итак, в один прекрасный вечер ты вышла из дома, и...

— Вот именно. Дело было в пятницу. В Коконат Гроув самцы и самки начинают охотиться друг за другом именно в пятницу, а не в субботу...

— Я знаю, Эллита. Если не выйдешь на охоту в пятницу, то к субботнему вечеру всех разберут, и выходные придется коротать в одиночестве.

— Я пошла в бар «Торус». Там было полно народу. Мы познакомились с Брюсом у стойки бара. Он угостил меня выпивкой. Потом я угостила его. Он выглядел очень симпатично. Голубые глаза. В пиджаке и при галстуке. Сказал, что работает в фармацевтической компании. По третьему бокалу мы пить не стали, а вместо этого отправились к нему домой. Вечер не был похож на романтические ужины, о которых пишут в дамских романах, Хок Мы без всяких прелюдий занялись сексом. Брюс потому, что именно этим он занимается каждую пятницу, а я — чтобы обрести, наконец, сексуальный опыт... Мне понравилось, хотя, честно говоря, я ожидала большего.

— И поскольку вы были пьяны, то не стали пользоваться контрацептивами... — попытался угадать продолжение Хок.

— Я не была пьяна, Хок. Нисколечко. Брюс сказал мне, что ему сделали вазектомию. Сначала я ему не поверила, но он показал мне два маленьких шрама на яйцах.

— Ты имела в виду — на мошонке? — Хок не упустил случая подтрунить над Эллитой.

— Да. — Эллита попыталась улыбнуться. — Мы сделали это два раза. Потом я зашла в душ, оделась и как раз успела домой к половине одиннадцатого. Брюс был очень мил. Он намного моложе меня, Хок. Ему не больше двадцати пяти лет.

— Милый, но лжец, — уточнил Хок.

— Наверное, ты прав. Но у него были эти шрамы на мошонке. Может, ему действительно делали вазектомию, но неудачно?

— Скорее, ему лень было надевать презерватив. Я могу все выяснить, если хочешь. Ты помнишь, где он живет?

— Да, — кивнула Эллита. — Но я не хочу с ним больше встречаться. Не хочу, чтобы он узнал о том, что я беременна. Я просто рожу себе ребенка и буду его растить. Но в данную секунду мне страшно, Хок. Я никогда еще не ночевала вне дома. Честное слово. У меня нет с собой ни денег, ни одежды, ни оружия, ни машины — ничего.

Хок призадумался на минуту, а потом сказал, трогая машину с места:

— Не горюй, Эллита. Я вызволю твои вещи из плена.

Загрузка...