Глава 22. Вереск и признание в любви

Гулко шагали уходящие к лесу и Черному замку механесы двух сторон. Поле уродовали воронки от магии и следы от ударов. Горизонт морщился дымом, чернел облаками, а все же через гарь, копоть и тучи пробивался перламутр и зелень заката Светлых земель.


— Идите к ней, — прозвучал голос Джареда. — Галаты отошли, а волки полны сил, уверены в победе и в своем короле.


Хорошо, что уверены. Мидир тоже был уверен. Просто…

Все было странным. Вот уже две недели продолжалась эта война, которую быстро начали звать «Призрачной». Возможно, потому что ни галаты, ни волки не воевали в открытую. Мидир принял негласные правила игры: воюют механесы. Правда, первое время на стены лезли тролли и виверны. Рвались так, словно за воротами Черного замка находились их дети.

Потом черным, разъедающим саму душу ядом полез темный огонь. Черный замок застонал, жалуясь своему королю, и Мидир выпустил черную магию. Магию запретную, личную, которая могла уничтожить все. Уничтожение на уничтожение. Волки отступили, девятая стена опала, словно морская пена, но разрушение дальше не пошло. Алан, Хранитель и три городских мага держали защиту.

Виверны и тролли окаменели. Глаза убитых благих созданий были мутны, словно все еще полны магии.

Магией пахло отовсюду. Вот только у волков стало ее мало, словно кто-то слил запруду, оставив лишь слабый ручеек.

«Что такое девять лет для ши? — думалось Мидиру, пока он шел по восьмой, самой прочной стене Черного замка, а потом, переодеваясь, торопливо сдергивал доспехи. — Мгновение, поделенное на двоих. Радость узнавания, нежность чувств, зарождение традиций. Проводы ласточек по осени, любование нежным цветом вишни, что облетит к вечеру весеннего дня… Озаренный ясным светом день и полная темной страсти ночь».

А еще работа, работа и работа. Мир так мир, но копить силы и создавать механесов Мидиру не запретит никто!

…Девять лет мира, девять дней войны — вышел и этот срок.



***


Сидящая женщина подняла взгляд на Мидира и сразу опустила, спрятала хризолитовую печаль. Заметил бы он ее настроение раньше? Не знают и старые боги. Заходящее солнце пылало в медных волосах… В двадцать лет возраст «человечки», как называл ее Мэллин, замер. Она достигла расцвета своей красоты. Нижний всегда выявлял людскую суть, и чистота души Этайн засияла во внешнем совершенстве. Лишь пламенность чувств и переменчивость нрава уверяли Мидира: перед ним существо из плоти и крови.

— Кто огорчил мою королеву? Кто посмел обидеть тебя? Из-за кого пролились эти слезы?

— Ты… — всхлипнула она.

— Я?..

— Нет-нет! — все так же не глядя на него, поправила инкрустированные изумрудами браслеты, изготовленные Мидиром своими руками, не с помощью магии. Потом качнула сережку, привычным жестом коснулась змейки, словно собираясь с мыслями. Положила ладони на колени и глаз не поднимала, значит, решила умолчать о главном:

— Ты слишком много времени даришь мне. Ты должен думать о своем народе, о своем королевстве!

Мидир присел подле, подхватил изящные кисти, поцеловал пальцы, прижал к щекам.

— Ты — мое королевство, — поймал настороженный взгляд и продолжил серьезно. — Говори, Этайн!

О, теперь она просто замолкнет. За эти девять лет многое он понял ясно. К примеру, его королева совершенно не повиновалась приказам.

Мидир сжал зубы, выдохнул и произнес спокойнее:

— Я прошу, моя прекрасная. Что тревожит тебя?

— Это из-за меня? Эта война, эта осада из-за меня?! — мокрые ресницы вновь вскинулись досадливо, и Мидир уловил в непритворном огорчении отзвук иного чувства. Кто-то поступал неправильно, настолько неправильно, что ей было больно до слез.

— Продолжай, — произнес Мидир, прося больше словами, чем голосом. — Ведь это не все?

— Как он может? Ведь Эохайд твой друг! Наш земной король! Как он может желать твою жену?

— К… как ты узнала? Кто сказал тебе?!

Мидир вскочил, задыхаясь от злости. Этайн вместо ответа опустила голову, но волчий король четко поймал ее мысль.

Страж, балующийся пустыми россказнями!

Подтянуть к себе, швырнуть под ноги — меньше мига.

— Пощадите, мой король! — попытался отползти виновный.

Механических слуг Этайн боялась, а эти волки… трепачи! Слов, видно, им было мало. Шушукаться на посту!

— Не при мне! Они говорили не при мне! — испугалась Этайн.

Прошелся по щеке провинившегося не пальцами — когтями.

— Мидир, нет! Заклинаю тебя нашей любовью, не надо! Не убивай!

И он отпустил занесенную для смертельного удара руку. Слишком часто за это время Этайн видела его гнев. Не пугалась (о боги, которых нет!), но расстраивалась. Однажды убежала в башню, где наткнулась на статую Синни. Воспоминания об ее страхе были самыми неприятными за эти годы. Пугать Этайн Мидир хотел меньше всего и научился сдерживать себя ради нее.

— Если ты просишь, моя красавица, — негромко произнес он. И ничего, что металл скрипел в голосе.

— Ты ведь не сможешь его вернуть из небытия? Так не торопись убивать, любовь моя! Мое сердце, зачем? Зачем ты так торопишься со смертью?

Смотреть в глаза Этайн стало невыносимо, и Мидир прижал ее к себе. Его королева и так излишне печалилась последнее время. И он уже не мог оградить ее от тревог.

— Моя дорогая, прости. Прости, что огорчил тебя. Я никому не позволю причинить тебе вред.

— Так сильно не позволяешь, что меня сторонятся в этом замке все, — Этайн прижалась виском к его груди, привычно устроила на ней сжатые кулачки.

Все, кроме Мэллина и Вогана. Это было правдой, поэтому Мидир не ответил, лишь погладил напряженную спину Этайн. Втянул воздух, бросил в сторону:

— Джаред, покажись уже.

Тот вышел из-за поворота.

— Мой король, моя королева, — легкий наклон головы. — Чего пожелаете?

— Забери это убожество и уйди сам.

— Я закрою беседку, — ровно ответил Джаред, бросив взгляд на Мидира, крепче притянувшего к себе Этайн. — Не тратьте силу, она вам пригодится.

Советник поставил искрящийся купол и потащил за шиворот волка. Тот, почти распрощавшись с жизнью, идти уже не мог. Вот только Джаред говорить не перестал.



***


— Мой король, выслушайте меня!

— Что тебе, Джаред?

— Она говорила об Эохайде.

— И что? И что?!

— Можете обманывать себя и ее сколь угодно долго.

— Джаред, ты мне надоел.

— Вы же понимаете, что она так думает о вас.

— Ты беспокоишься об Этайн?

— Конечно. Но прежде я беспокоюсь о моем короле. Моем друге.

— Глянь, как там наши земные друзья.

— Пока вас не было, поменялось мало. Притихли к вечеру…

— Разведчики вернулись? Подробно.

— Да, и смогли посчитать палатки в их лагере. Воинов около двадцати тысяч, и все готовы биться насмерть. Одна странность: для них наши девять лет прошли незаметно, как девять дней. То-то галаты пролетели от границ, миновав все наши ловушки!

— Время наложится на тех, кто вернется.

— Если вернется. Хотя пока лупят друг друга наши и их механесы. Не представляю, как вы это успели, до каких глубин опустились, но мы можем сдерживать натиск почти без потерь. А ведь с их стороны и виверны, и тролли.

— И кое-кто слишком много баловался с магией в эти годы.

— Без управления механесы годны не на многое, а магов мало.

— Волков тоже мало!

— Именно. Мэллин говорит, что готов, и рвется в бой. Он мог бы заменять вас хоть иногда. Даже вам, мой король, нужен отдых. Я так понял, ночами вы не спите.

— Ты прекрасно осведомлен, чем были заняты мои дни! Механесов было бы больше, если бы мои безголовые родственники сдерживали себя, а не лезли на новые уровни магии!

— Я сожалею, что задуманные обманки не пригодились для галатов. И нет.

Брат же ваш…

— Нет. Нет, нет и нет!

— Мой король, ваше слово. Но я о другом беспокоюсь. Любовь Этайн прекрасна, прекрасна в своей силе. Но она неизменна. Когда Этайн узнает правду…

— Не узнает! А скажи ей кто… — притянул к губам Мидир пальцы Этайн, порадовался улыбке. — Не поверит.

— Я повторю то, что говорил не единожды: пусть она узнает от вас про обман. И чем раньше, тем лучше.




***


— Что… — пошевелилась Этайн, согрела дыханием шею.

— Ничего, моя радость. Ничего. Хватит слов и огорчений.

Усталость двух недель боев накопилась, и он только хотел обнять Этайн. Но… Желание привычным огнем разлилось по венам, и Мидир тут же забыл и об упрямом советнике, и о глупом, не в меру болтливом волке. Была только женщина, покорная ему. Прильнул к доверчиво приоткрывшимся губам. Зарылся одной рукой в медные волосы, другой — притянул гибкую и сильную спину, ощутил знакомый изгиб, две забавные ямочки подле крестца. Потом спустился ниже, еще ниже, в два движения подхватил за ягодицы, поднял на стол. Не хотелось никаких изысков, просто — ощутить ее тепло.

Провел рукой по шелковой внутренней стороне бедра, так, как нравилось Этайн, приподнял колено повыше, и она ахнула тихонько.

Он осторожно, заглушая шум в ушах, приспустил кружевной лиф, провел приоткрытыми губами по плечу, с каждым поцелуем все больше ощущая ее желание, ее трепет. Ее любовь.

— Скажи мне, — прошептал Мидир, не отрывая взгляда от потемневших зеленых глаз. — Скажи мне, мой Фрох.

— Иногда слово все-таки надо услышать? Мне тоже. Мое сердце… Люблю тебя, люблю, люблю!

Потом была мучительная нежность и предательский стук сердца, почти заглушивший вину. Падение в бездну, куда он летел вместе с любимой…

Всхлипы Этайн на его плече слышались отдаленной мелодией. Плывя в мареве этой мелодии, в безумстве единения, он услыхал отчаянный шепот:

— Ты… тоже. Ска-жи… Ты никогда не гово…

— Мо гра*, Этайн, — вырвалось быстрее, чем он успел остановить себя. Последний луч солнца резанул по глазам багрово-красным.

Она ни разу не спрашивала, сначала сомневаясь, потом приглядываясь, потом молча доверяя. А он обещал выполнить любую ее просьбу! Увидев, как засияли глаза Этайн, добавил знание, тщательно скрываемое от самого себя, кажется, с первых дней их знакомства.

— Я уже очень давно люблю тебя.

Золото плеснуло в волчьих глазах и отразилось в зелени людских.

Это странное чувство поглотило его полностью, как побеги вереска, заполонившие беседку не хуже вьюнка. Земной вереск растет кустами, но этот, прижившийся в Нижнем, решил жить по своим законам. И сейчас розовые побеги насмешливо качались подле них.

Затем они замерли, вернее, замер весь мир. Потом опять потянуло, завертело дикое желание, соединило, а потом отбросило, развело обоих, но Мидир уже не хотел и не мог расставаться. Вцепился в Этайн, как в якорь, что только и удерживал его от срыва туда, вниз, где нет сознания, где нет ничего, кроме холода ночи, куда он так часто заглядывал в последнее время, куда он все равно упадет однажды. Этайн помогала ему ощутить жизнь, она удерживала его собой, своей любовью. И её зубы на его плече, и ее пальцы, царапающие его спину, и ее хриплый шепот, в котором уже не было слов… Вокруг не было ничего — одна темнота, и в этой кромешной тьме его черный огонь слился с ее розовым пламенем.

Когда он пришел в себя, была глубокая ночь.



***


— Мой король, — опять послышался голос Джареда, на редкость взволнованный. — Ответьте же!

— Еще хоть слово об Этайн!

— Не об Этайн. Об Этайн я больше не скажу ни слова. О вас. Я слышал ваше признание — оно было искренним. Я видел… Я ведь просил, просил вас не говорить о любви! Ну что же теперь… Вы должны знать.

Мидир вздрогнул. Хотел отшатнуться, но Этайн застонала во сне, и он замер.

— Наследник — большая радость для Волчьего дома, — ни намека на радость в голосе Джареда.

— Ты уверен? Да как такое возможно?! Я не хочу! Не хочу никакого ребенка! Я не хочу ни с кем делить мою Этайн!

— Поздно, мой король. Я видел синее Зарево. Очень яркое. Через девять месяцев родится мальчик, великий маг. Вы молчите, мой король? За девять лет в Нижнем Этайн набрала силы… Мне страшно как никогда.

Загрузка...