Глава 8

Это происходило каждый год, с тех пор как Райли стал членом палаты лордов, — Блэкхит заполнялся гостями, которые приезжали на министерский бал даже из Шотландии и Ирландии. Очень многие прилагали массу усилий, чтобы получить приглашение на бал, где собирались сливки общества и политики — около четырех тысяч гостей. После закрытия светского сезона это было самое грандиозное событие.

Райли всегда продумывал праздничную программу сорока человек, которые до начала бала должны были расположиться в доме. Предполагались охота на лис и карточные игры в пятницу, стрельба из лука и пикник в субботу и, наконец, бал в воскресенье. А сегодня, в четверг, гости начали прибывать в Блэкхит. Восемьдесят спален, а также достаточное количество комнат для слуг были готовы принять приезжающих гостей, их камердинеров и горничных.

Эйприл и Дженни большую часть дня провели в своей комнате. Устроившись на подоконнике, Эйприл слышала шум подъезжавших карет. Она вспоминала, как в один из своих выходных она сидела на скамейке в Гайд-парке и с восхищением глазела на такие же кареты, в которых проезжали мимо нее важные господа. Сегодня каждый экипаж у нее под окном внушал страх, что из него может появиться сэр Седрик Маркем. Хоть бы с ним что-нибудь случилось. Ну, не очень серьезное — к примеру, сломал бы ногу или слег бы с инфлюэнцей. Да что угодно, лишь бы он находился подальше от Блэкхита.

Послеполуденное солнце спустилось за холмы, и подул холодный ветер. Эйприл закрыла окно и уселась за туалетный столик. Мысли о будущем давили, и она тяжело вздохнула, представляя конец недели в обществе Джереми и Джоны, двух людей, которым было неприятно ее видеть. Не говоря уже об этой гадюке — леди Агате.

Каминные часы пробили пять, и Эйприл решила воспользоваться тишиной и пойти поискать дневник. Она вспомнила, где читала его последний раз. Они с Дженни на цыпочках спустились по задней лестнице и, незамеченные, прокрались в библиотеку, которая занимала два этажа и на каждом имела вход. На широких полках стояли тысячи книг, а две резные деревянные лестницы на колесиках позволяли добраться до самых верхних полок. Через двойные стеклянные двери, выходившие на крытую галерею, проникали лучи вечернего солнца.

В библиотеке никого не было. Но эта комната навевала столько воспоминаний! Здесь, среди массивных шкафов с книгами в кожаных переплетах, она призналась в своей вине, в том, что обманула людей, которые приняли ее в свой дом и в свои сердца. Но ее преследовало и еще одно навязчивое воспоминание. Именно здесь она поняла, в чем ее слабость. Это Райли Хоторн. И эта слабость стала причиной ее поражения. Достаточно было одного мгновения — когда ее рассудок затуманился, и она поцеловала его.

Эйприл проиграла в уме все, что предшествовало ее ответному поцелую: сильные руки Райли обнимают ее, она словно тает от его нежных, но требовательных губ…

Эйприл удрученно покачала головой. Не прояви она тогда слабость, теперь они с Дженни не оказались бы в западне. Почему она не дала ему пощечину? Могла хотя бы сделать ему выговор. Почему она этого не сделала? Вместо этого она прильнула к нему, осталась в его объятиях, и железная воля, которую она в себе так старательно сохраняла, рухнула от единственного поцелуя. Она представила, какой он ее, должно быть, увидел: глаза мечтательно прикрыты, на губах — довольная улыбка. Подумать только — она своей улыбкой предлагала ему себя!

Эйприл перетряхивала подушки на кожаных креслах, поднимая столбики пыли, а мысли были все о том поцелуе. Он не выходил у нее из головы. Она заслужила надменный ответ Райли. Как она могла с такой легкостью поддаться его обаянию? И вообще, почему ее настолько привлек этот мужчина? Ведь она видела сотни мужчин в заведении мадам. Почему же этот так ее взволновал? Возможно, оттого что он видел ее насквозь. Видел такой, какая она есть, видел то, что она изо всех сил старалась скрыть. Она отдавала должное его интуиции и проницательности. Он обладает сдержанностью истинного аристократа, спокойствием и наблюдательностью, отчего ей трудно выглядеть убедительной. Это все равно как убеждать человека, что небо зеленое. Тем не менее, она испытала облегчение, что не надо больше врать о том, кто она. Но червяком ее точила мысль, что скоро ее выгонят Блэкхита. Когда — это лишь вопрос времени, больше не будет никаких поцелуев.

До нее донесся голос Дженни.

— Что?

— Я говорю, что его здесь нет. Ты что, не слышишь?

— Нет, я… что ты такое говоришь? Он должен быть здесь. Я оставила его на этом кресле.

— Да я все кресла обшарила. Может, горничная его забрала? Клянусь, что служанки в этом доме самые что ни на есть старательные во всей Англии. Кое-кто из них очень даже пригодился бы у мадам Деверо.

Но Эйприл было не до шуток Дженни. Дневник мог попасть в чужие руки! Страшно подумать.

— Дженни, мы должны его найти. Помоги мне поискать на полках.

— Но я не умею читать.

— Ты же знаешь, как он выглядит! — раздраженно вздохнула Эйприл. — Вот такого размера, в красном кожаном переплете, пахнет жасминовыми духами.

Эйприл забралась на верхнюю ступеньку лестницы и стала просматривать книги, а Дженни занялась нижними полками. Они так усердно искали дневник, что не услышали, как с балкона появилась леди Агата.

— Гм!

Эйприл обернулась. Леди Агата, как всегда, словно сошла с картинки женского журнала — бледно-голубое платье представляло собой произведение искусства. Лиф обрисовывал полную грудь, а тонкую талию и рукава украшали фестоны из синих атласных бантиков. По подолу юбки тянулся узор из бусин. Изысканный наряд завершала игриво накинутая тонкая шаль.

Эйприл начала медленно спускаться с лестницы, чувствуя, что заливается краской. После того как Джона отказал ей в своем расположении, ей было совестно надеть элегантное платье, поэтому ее утреннее светло-коричневое платье было совсем незатейливого покроя и ничем не украшено.

— Добрый вечер, — сказала Эйприл, одергивая юбку, как будто это могло повлиять на ее внешний вид. — Мы искали почитать что-нибудь легкое на ночь.

Она отметила, что на леди Агате черные перчатки, а в волосах черное перо. Значит, ее замечание о том, что Агата нарушает траур, не прошло даром.

— Что вы говорите! Разве вы не присоединитесь к нам ужином? — изобразила удивление Агата.

— Боюсь, что нет, — ответила Эйприл. — У меня немного разболелась голова.

— Опять? — Изящная бровь леди Агаты вопросительно приподнялась, и она ядовито заметила: — Вам определенно необходимо обратиться к врачу, дорогая. Это может привести к серьезному и неприятному заболеванию.

Эйприл разозлилась. Да как она смеет?!

— Благодарю за заботу, леди Агата, но в этом нет необходимости. Причина моей головной боли в тех людях, что меня окружают.

У леди Агаты злобно затрепетали ноздри, однако она сохранила улыбку, хотя и злорадную.

— Не сомневаюсь. Видно, жизнь среди работорговцев испортила ваш вкус и вы не в состоянии выносить утонченного общества. А что ваша горничная делает у книжных шкафов? Что она там вынюхивает?

Язвительный ответ замер у Эйприл на губах, когда, обернувшись, она увидела, как Дженни в поисках надушенного дневника мадам действительно обнюхивает полки, Эйприл не сразу нашлась что ответить.

— Она ничего не вынюхивает. Она… близорука, и потому вынуждена поближе рассматривать заглавия.

Леди Агата засмеялась:

— Я видела ее за работой… с одним из лакеев Райли, с ним она тоже была крайне близорука. Недопустимо, как они пялились друг на друга. Учитывая ее поведение, вам не помешает нанять дуэнью для вашей служанки.

Терпеть оскорбление в адрес подруга? Ну, нет!

— Она последует вашему примеру там, где дело касается приличий, леди Агата.

Эйприл подошла к Дженни и попросила ее выйти. Когда за подругой закрылась дверь, она смерила Агату испепеляющим взглядом.

— Теперь мы остались одни, и позвольте мне говорить прямо. Вы мне не нравитесь. Я считаю вас лицемеркой, изображающей монашенку, а манеры у вас, как у терьера в момент течки. Даже дешевые шлюхи не ведут себя столь очевидно. К вам можно обратиться «леди» не иначе как в насмешку. Этот титул вам подходит как корове седло. Маска вдовы весьма занятно на вас смотрится. Эта маска дает вам возможность получить сочувствие, но я уверена, что не такого сочувствия вы ждете. Что касается моей служанки, то она, по крайней мере, ищет расположения мужчины своего уровня, а не старается одним прыжком, как вы, подняться при помощи брака на верхнюю ступень английской аристократии. Оставляю вас наслаждаться собственным обществом, леди Агата.

Сказав все это, Эйприл направилась к двери из библиотеки, но слова, брошенные ей вслед, заставили ее остановиться.

— Дорогая, вы забыли взять книгу.

Эйприл повернулась:

— Что вы сказали?

— Вы же пришли за книгой. У Райли собрано много удивительных изданий. Я обнаружила здесь парочку любопытных томиков.

Эйприл похолодела.

Глядя на ее посеревшее лицо, леди Агата продолжала издеваться:

— Но я ни в коем случае не хочу отвлекать вас от поиска интересной книги. Я даже могу предложить вам кое-что, показавшееся мне чрезвычайно увлекательным.

Гордость вознесла Эйприл в заоблачные выси, а теперь она катилась вниз с этой высоты. Самый ужасный ночной кошмар стал явью — дневник попал не в те руки. Райли убьет ее, когда узнает.

— Леди Агата, пожалуйста…

Эта мольба стоила ей последних остатков гордости.

— Сначала прочтите вот это, — сказала леди Агата и взяла в руки большой фолиант и передала его Эйприл. — Это генеалогия рода Хоторнов. Поскольку вас привлекают титулы, то вам не помешает их изучить. Вам предстоит многое наверстать.

У Эйприл к горлу подступила тошнота. Трудно представить, что может сотворить леди Агата в порыве злобы. Она способна уничтожить семью одним лишь небрежно оброненным словом.

Прежняя самоуверенность Эйприл рассыпалась в прах. Она ввергла эту семью в слишком серьезные неприятности, и поэтому обязана добыть дневник любой ценой.

— Чего вы хотите? — промямлила она.

С лица леди Агаты исчезла улыбка.

— Что ж, поскольку свое оружие вы уже пустили в ход, разрешите мне отплатить вам тем же. Вы мне тоже не нравитесь. Вы нахальная, невоспитанная и неотесанная особа. Вы не кто иная, как наглая маленькая простолюдинка, которая старается попасть в высшее общество. Но от вас все равно дурно пахнет. Вы обвинили меня в том, что я честолюбива, а сами из кожи вон лезете, чтобы скрыть, что вы незаконнорожденная. И вы еще смеете называть меня лицемеркой! — Она расхохоталась, видя, как Эйприл потрясена. — О да! Неужели вы думаете, что кто-нибудь поверит в этот бред, будто вы подопечная Райли? Даже слуги знают, что вы рожденное вне брака ничтожество и что вы шантажируете этим семью Райли. С Райли вам, возможно, это удалось, но я-то вас не боюсь, малышка. Надеюсь, вы получили то, за чем явились, потому что больше от него вы ничего не получите. Я уж об этом позабочусь. Но в одном вы правы — я намерена стать будущей маркизой Блэкхит, и моя первая обязанность как невесты Райли позаботиться о том, чтобы вас выдали замуж и чтобы вы ему больше не досаждали. Или можете снова сбежать. Мне все равно. В любом случае, я уверена, они оба — он и его отец — скажут мне спасибо за то, что отделались от вас. Теперь же, — с фальшивой улыбкой заявила леди Агата, — советую вам использовать этот бал, чтобы найти себе подходящего мужа, потому что если вам это не удастся, то в понедельник с утра я обручу вас с кем угодно, кого отыщу, понравится вам это или нет. Понятно, моя дорогая?

Эйприл готова была убить леди Агату. Первое, что пришло ей в голову, — вцепиться этой стерве в безупречную прическу и протащить по ковру. Удержало одно-единственное обстоятельство — превосходство на стороне леди Агаты. То, что леди Агата не любит Райли, было Эйприл ясно. Ей нужны его титул и богатство. Правда, у Эйприл хватило совести разглядеть и в себе кое-какие черты этой ненавистной дамы — собственные авантюрные устремления были как кость в горле. Возможно, Агата не воспользуется дневником, чтобы опозорить семью, поскольку она жаждет стать членом этой семьи. Но Эйприл недостаточно хорошо ее знала, и мало ли что можно от нее ожидать. Эйприл решила во что бы то ни стало защитить семью. Любой ценой она должна вернуть дневник… и уничтожить его.

Леди Агата наслаждалась поражением Эйприл и не скрывала этого.

— Да, леди Агата, я вас поняла. Но давайте придем к соглашению. Я покину Блэкхит при первой же возможности, однако я хочу получить обратно дневник. Вам он совершенно не нужен, а это моя цена за то, что я уеду из Блэкхита… и за то, что я отказываюсь от своей доли в наследстве. Договорились?

Леди Агата отвернулась к камину — она явно обдумывала предложение. Прошла, казалось, вечность, прежде чем она, наконец, заговорила:

— Согласна.

— А теперь, леди Агата, я должна получить дневник.

— Вы не в том положении, чтобы требовать, дорогая. Вы получите его, когда будет объявлено о вашей помолвке, и ни минутой раньше.

Эйприл кипела от злости. Как же ей хотелось наброситься на Агату с кулаками!

— Прекрасно. Но не мешало бы и вам помнить, кто больше проиграет от этой сделки.

Не в состоянии дольше находиться в одной комнате этой ужасной женщиной, Эйприл выбежала из библиотеки, громко хлопнув дверью.

Воспользовавшись временным затишьем, Райли уединился в библиотеке. Он устал встречать прибывающих гостей.

Мысли его были заняты Эйприл.

Теперь он знал, что она лгала. Его главная боль — то, то она знает о происхождении Джереми и собирается им их шантажировать, — могла наконец его не волновать. Эйприл — выскочка, нахальная и дерзкая особа, стремящаяся любой ценой стать леди. Она не настолько хорошо знала мадам, как утверждала. Он усмехнулся. Какой же наглостью должна обладать простая служанка, чтобы пренебречь общепринятыми условностями и выдать себя за дочку герцога! Ну и самоуверенность!

Но еще большее удовлетворение он испытывал от другой мысли: она будет находиться там, где он захочет видеть, и останется она там ровно столько, сколько он пожелает.

Желание. Вот в чем его проблема. Потому что то место, где он хочет ее видеть, — это его постель. Он представлял ее своих объятиях, обнаженную и задыхающуюся от страсти. И эта страсть так велика, что Эйприл умоляет его овладеть ею. Он хотел погрузиться в ее лоно, хотел, чтобы она изгибалась под тяжестью его тела и чтобы ее ноги переплелись с его ногами. Он хотел увидеть ее неистовую страсть к нему. Такую же сильную, какая была у него к ней.

От одной лишь мысли об Эйприл он чувствовал, как кипит в жилах кровь. Интересно, в постели она так же дерзка, как в обычной жизни? У нее внешность не святой, а бесенка. Ему нравилось, что она бросает всем вызов, нравилась ее живость и острота ума. Среди всех женщин, которых он знал, он не назвал бы ни одной, кто мог бы с ней сравниться.

Райли подошел к окну, выходившему на реку. Река вилась широкой лентой позади сада, дальше через пастбище и скрывалась за кромкой леса. И вдруг, словно он вызвал ее образ, появилась Эйприл — она шла по саду. На ней было обычное платье, но ему казалось, что она само очарование. Ее красота земная. Почему она так стремится к искусственно приобретенной утонченности? И еще он не мог понять, почему она старается не попадаться на глаза гостям, которые прогуливаются в парке, наслаждаясь хорошей погодой до наступления сумерек. Эйприл нагнулась и стала собирать зимние ирисы. Странно, что она все время поглядывает направо, в сторону озера. Когда у нее в руке оказался уже целый букет бледно-лиловых цветов, она направилась к берегу. Райли следил за тем, как она идет по дорожке к скамье под старым кленом — любимому месту отца. Отец и сейчас сидел на скамейке. Он не заметил, что к нему сзади приближается Эйприл.

Она медленно подошла и, должно быть, окликнула старика, потому что он обернулся, взглянул на нее и снова уставился на озеро. Она обошла скамью, встала перед старым герцогом и заговорила, но он не обращал на нее внимания. Тогда она опустилась на корточки и положила букет ему на колени. Он не пошевельнулся. Она опять заговорила с ним и протянула к нему руки, по-видимому умоляя выслушать ее. Герцог встал и оперся на трость. Цветы рассыпались по земле, а он, не глядя на Эйприл, пошел обратно к дому.

Райли тяжело вздохнул. Бедняжка. Ей не удается помириться с его отцом. Она ранила его прямо в сердце, которое так и не зажило после разрыва с Вивьенн и скорее всего не заживет никогда.

Но она пыталась — Райли это видел, — и для него эта ее попытка была красноречивее всех слов. Он утвердился в том, что она сказала ему правду: если вначале у нее, возможно, и были алчные побуждения, то потом все изменилось, и теперь она желала только одного — любви семьи. Но время было упущено.

Райли увидел, что Эйприл плачет, и ему стало ее жалко.

Загрузка...