Октябрь, который ноябрь

Глава восемнадцатая Собирание камней

…- Вы, любезная барышня, меня не торопите, — бормотал профессор, взбираясь по ступеням и скептически тыкая тростью в перила. — Тише едешь, дальше будешь. Кто такие крутые лестницы вообще изобрел?! В былые времена…

— Уймись, — не выдержала Катрин. — Все равно никто не слышит, так какого черта бубнить?

— А в роль войти?! Момент непростой, требует полного погружения и концентрированной эмоциональности. Ты, Светлоледя не психуй, я и сама переживаю. Место тут такое нервное.

Катрин кивнула. Лестница была знакома — не так давно отсюда решительно настроенные офицеры-добровольцы конвоировали под наганами л-вождя и сомнительную сестру милосердия. Тогда обошлось. Теперь вот возвращаться, и…

— Главное — спокойствие, — самозванец-профессор, поставил саквояж, поправил пенсне, неодобрительно глянул на ноги спутницы — Катрин в этот ключевой день не сдержалась и сменила нижнюю часть туалета на офицерские галифе, благо авторитет Общего орготдела уже достиг той высоты, где подобные мелочи значения не имели. — Все фасонишь, смущаешь коллег-следователей и водителей. Надо бы дресс-код в отделе ввести, — с некоторым опозданием взволновалась ответственная завотделом. — Ну ладно, извещай о нашем прибытии. Ишь, дверь как залапали проклятые золотопогонники.

Катрин постучала в действительно порядком исцарапанную дверь. Послышались шаги — условного стука ждали.

— Представь меня поприличнее, а то опять какой-нибудь акушеркой-ветеринаром выставишь, — прошипел л-профессор.

— Кто там? — спросили из-за двери.

— Товарищ Фофанова? — приглушенно уточнила Катрин. — Я из орготдела. Доктора привезла.

Дверь отперли.

— Вот — профессор, очень хороший специалист, — неловко представила врача Катрин. — Рекомендовали именно по подобным случаям.

Невысокая женщина с подозрением глянула на л-старичка.

— Вы, милейшая, не сомневайтесь, меня в Берне и Вене знают, на консультации приезжать не брезгуют, — лживый профессор уверенным движением трости отстранил с пути хозяйку, сунул ей шляпу. — Ну-с, где наш больной? Калошки здесь оставлю. Длани сполосну и осмотрим-с.

— Понимаете, доктор…

— Нет, милочка, пока мне понимать абсолютно нечего, — отрезал л-профессор. — Вы, как вижу, вполне здоровы, а понимать и воспринимать мне нужно больного, и на вас я отвлекаться не буду, и не надейтесь. Провалы в памяти, это, знаете ли, дело наиобычнейшее. Но опасное. Ага, а это значит, супруга занедужевшего? Очень хорошо!

Профессор доброжелательно покивал товарищу Крупской.

— Врач? Так пусть же проходит, — потребовал из спальни очень знакомый голос…

Катрин было стыдно. Она оказалась в гостиной — обеспокоенные хозяйки пригласили выпить чаю. Было им, конечно, не до гостей, да и чай был остывший. Но приходилось сидеть и ждать.

— Как он? — пытаясь прогнать неловкость, спросила шпионка.

— Порывается немедленно ехать в Смольный, — убито ответила супруга вождя. — Уверяет, что вполне здоров и его присутствие в штабе восстания жизненно необходимо. У вас ведь есть автомобиль?

— Машина есть, но ехать без охраны неосмотрительно, — уклончиво ответила Катрин. — На улицах изрядно стреляют.

— Но у вас же есть револьвер?! — Фофанова очевидно нервничала. — Вы же из Общего орготдела, так? Мы проскочим до красногвардейцев!

— По улицам проскочим, водитель у нас лихой, — согласилась Катрин. — Проблема возникнет в Смольном. Есть основания считать, что Ильича там ждут не только партийные соратники. О подготовке взрыва вы наверняка слышали. Враг ждал прихода Ленина. Пропускной режим в штабе только налаживается, полной безопасности мы пока гарантировать не можем.

— Но мы Владимира Ильича не удержим. Он рвется в Смольный, — в отчаянии призналась Крупская. — Нужно ехать.

Катрин было неловко — она здоровая, высокая, в дурацких форменных портках, с двумя пистолетами за поясом, сидела между двух не очень молодых, не очень красивых, абсолютно безоружных женщин, лгала им в лицо, и не могла понять, откуда в них такое бесстрашие и дерзость. Поистине, были времена, коих нам уже не понять.

— Надо все-таки выждать, — промямлила шпионка. — Пока идут переговоры, пока ничего определенного не решено. Давайте завтра? Выделим надежную охрану, вот начнет свое заседание съезд Советов…

— Вы не понимаете. Восстание медлит, и мы можем потерять все. Если понадобится, он отправится в Смольный в одиночестве, — упрямо повторила Крупская.

— Товарищи, это будет крайне рискованное решение, — заявила Катрин. — Это я вам как специалист по антитеррору говорю. Мы обязаны обеспечить прибытие в Смольный здорового, полного сил и энергии Ильича. Настоящая работа только начинается. Да, сейчас время винтовок и револьверов, но это короткий период. А потом годы, нет, десятилетия упорного труда. Годы строительства, политического и хозяйственного, годы настойчивого укрепления обороноспособности, упорные битвы за урожай. Пистолеты скоро вернутся в кобуры. Ну, мы крепко на это надеемся.

Женщины посмотрели на выпирающую из-за пояса обманщицы рукоять маузера, Надежда Константиновна вздохнула:

— Только бы он сам не побежал в Смольный. Знаете, давайте все-таки выпьем чаю и перекусим. Просто удивительно — такое тяжелое время, и вдруг такие пряники. Нужно доедать, завтра может быть не до лакомств.

Поставили чайник, а Катрин пыталась расслышать, о чем говорят в комнате.

— Язык ваш меня беспокоит, — признался профессор, кидая в саквояж стетоскоп. — В остальном вполне ничего. Порадовали старика. Я, правда, специалист узкого профиля, но рад за вас вполне искренне.

— Но почему я так долго спал? Это абсолютно ненормально, — сказал вождь, одеваясь.

— Э, батенька, не смешите. Серьезнейшее нервное переутомление — вот и вся разгадка. Нужен отдых. Краткий, но абсолютный.

— Об этом не может быть и речи! — решительно заявил Ленин, хватая галстук. — Ситуация архисложнейшая.

— Я, дорогой вы мой, вне политики, — заверил профессор, извлекая из кармана отличную пеньковую трубку. — Но это не значит, что окончательно выжил из ума, ничего не понимаю, не знаю и вовсе не читаю газет перед обедом. Узнать вас не так сложно, господин-товарищ Ульянов. Паричок, кстати, недурной. Стильно и весьма.

— Благодарю. Выпишите мне каких-нибудь порошков и микстур, и я пойду.

— Выпишу, отчего же не выписать, — заверил, пожевывая незажженную трубку, доктор узкого профиля. — Но куда изволите так спешить, если не секрет? Впрочем, молчу-молчу! Несомненно, в Смольный, руководить красными гвардейцами и отчаянными кронштадтцами. А между тем, если позволите старику словечко сказать — не тем вы, дорожайший Владимир Ильич, заняты. Нет, не тем! Мельчите-с!

— Вы полагаете? — заинтересовался вождь. — У нас тут, знаете ли, вооруженное восстание намечается. Неординарное событие, прошу заметить.

— Несомненно! Серьезное, увлекательное дело. Но для молодых, горячих! — профессор воинственно выставил бородку, сверкнул пенсне, по-пистолетному наставил на собеседника трубку. — Я ведь в юности тоже… ого… «смит-вессоны» в серебре, с памятными зарубками на рукоятях… Впрочем, что я хвастаюсь. Мы с вами видали виды, дорогой Владимир Ильич. А сейчас вдруг изволите бежать, спешить. Романтика ночных улиц, да-с. Между тем, главное начнется потом. Не сомневайтесь, Зимний будет взят решительными силами большевиков. Вчера было рано, послезавтра будет поздно, совершенно верно.

— Эту формулировку вы откуда взяли, профессор? — прищурился Ленин.

— Как откуда? — удивился лукавый доктор. — Вы только что и прошептали. Тихо, но энергично.

Вождь в некоторой растерянности сел на диван.

— Я это вслух сказал?

Доктор покачал головой, присел рядом и сочувственно сказал:

— Это, батенька, ситуация нередкая. Нечто вроде потрясения основ нашего сознания. Летит наш разум возмущенный на всех парусах, скрипят мачты, гудят ванты, тут внезапный шквал в борт — бац! Захлестнуло палубу на миг пенным валом, закрутило, отяжелели потекшие трюмы, сдвинут балласт. Что в таких случаях делает опытный капитан или врач? Носом к ветру, воду откачать, снасти проверить, экипаж взбодрить оплеухами. Потом полный вперед — курс на опасность! Скажете — не логично?

— Отчего же. Но в данный момент долг и обстоятельства требуют немедля поднять все паруса…

— Да справятся там без вас, — профессор доверительно пихнул локтем пациента. — Революционную ситуацию мы с вами создали, взять власть теперь дело техники. Возьмут! Товарищ Троцкий в своей стихии, ВРК твердо стоит за штурвалом, Чудновский активно ведет переговоры, нажимает — талантливейший человек. Практически дело в шляпе. Красная гвардия отжала почти все мосты-телеграфы и, заметьте, практически бескровно. Стычки с немецкими шпионами не в счет.

— Не преувеличены ли эти слухи о германских пулеметчиках? — засомневался вождь.

— Отнюдь! Сам Керенский, скрипя зубами, но подтверждает. Готов к переговорам наш адвокат. Куда он денется, сдаст власть! И ведь власть, Владимир Ильич, идет в руки сама, практически легитимно и по любви. А это дорогого стоит, уж поверьте старому человеку.

— Хитрят! Вы не знаете эту мелкобуржуазную психологию. Сейчас мы можем сделать широкий, решительный шаг к социализму. Нельзя давать запугать себя криками запуганных буржуа. Необходимо действовать на опережение. Немедленно!

— Да, и необходимо, и немедленно! — подтвердил иезуит-профессор. — Смольный, смею вас заверить, не дремлет. Надежда Константиновна вам рассказывала об обстановке? И о действиях Общего орготдела, я надеюсь?

— Да, несомненно. Однако же…

— Власть ВРК возьмет. Удержать ее — вот ваша задача! Это ведь не рабочие батальоны на баррикады пихать. Тут дело поинтереснее. Тут такое громадье задач… Взять власть, утихомирить оппонентов. Один ВИКЖЕЛЬ^[32] чего стоит. Чугункины дети!

— Да, редкостные мерзавцы, — горячо согласился вождь.

— О том и говорим, — профессор похлопал пациента по локтю. — Завтра с утра в Смольный, и за дело. А пока отдых и никаких! Абсолютно серьезно вам говорю — повторные провалы в памяти и слуховые галлюцинаций в ближайшие часы не исключены. Шторм стихает, но тем не менее. Как политик вы не можете себе позволить демонстрировать всякие странности. Злые языки подхватят, о-хо-хо… Подумайте о революции, о жене, семье. Как, кстати, племянники?

— Старший беспокоит, — признался Владимир Ильич. — Был ранен под Барановичами, получил «георгия», выздоравливает трудно, еще невеста вдруг откуда-то появилась. В его-то годы…

— Ничего-ничего, образумится. Видимо в отца: бескомпромиссен, но хладнокровен. Что ж, передавайте поклон юным Александровичам, а я, пожалуй, пойду. Пациентов много. Такие дни — все питерцы на нервах, буквально все!

Шпионки спускались по лестнице. Катрин не выдержала:

— И как?

— Поработает на квартире. Подправит декреты, пока времечко есть. Имеются там слабоватые места. О свободе водопользования почему-то вообще всецело упущено…

— Да причем тут водопользование?! Он что, согласен дома сегодня оставаться?

— Что значит «оставаться»?! Работать над законодательной базой будет наш Владимир Ильич. Великий аналитический ум, думает на два шага вперед, о завтрашнем дне. Что абсолютно верно и дальновидно! — л-старичок помолчал, потыкал тростью в завитушки перил. — А вообще ты была права. Не тот уже Ильич. Сбавил в политической свирепости и партийной непримиримости. Племянники — это сильный ход. Признаю.

— Ход?! Да откуда мне было знать?

— Мы с тобой тетеньки старые, многодетные, интуитивно проницательные. Ну да ладно, что-то я перехваливаю нас сейчас. Что революционные дамы? Про меня выспрашивали?

— Еще бы. Вы, товарищ Островитянская — загадка. Удивляются вашей внепартийности. Завотдела, и с такой не определившейся платформой.

— Поздно удивляться, — со сдержанной скромностью заявила знаменитая функционерка. — Ко мне уже анархисты подкатывали, и левые эсеры. Маша Спиридонова^[33] дважды лично заходила. Душевная тетка, между прочим. Но я принципам внепартийного цветочно-лодочного профсоюза не изменю! Да и времени уже нет. Так, действуем по плану?

— Угу, ждут уже. Ганн заговорил, наплел порядком, будем проверять. Слушай, а ведь тебя в Смольном в ближайшее время за жабры возьмут. Завотдела без роду и племени, без партийной поддержки, без тюремного стажа — действительно ни в какие ворота.

— Не успеют. И вообще все уже залегендировано. И с чего это появляются сомнения в моем тюремном стаже?!

Катрин помогла старичку-профессору загрузиться в «лорин», довезли медика до Акушерского института, а на Боткинской подхватили товарища Островитянскую с багажом. (Проходной двор там был короткий, да еще Лоуд выкроила хронологически миг перевести дух, перекусить и выспаться, отчего заимела донельзя возмутительный, цветущий вид).

— Так, время не ждет, грузимся и едем! — провозгласила завотделом, суя Кольке здоровенный лепешечный бутерброд.

— Это что, змеюка!? — изумился юный пилот, глядя на свисающий из «гамбургера» хвост.

— Сам ты змеюка. Это угорь, приморской копчености, — пояснила Лоуд, забрасывая в машину мешки. — Ты вот что — прогуляйся вокруг, сжуй угря не торопясь. Гастриты нам не нужны! А мы пока с товарищем Катериной слегка переоденемся.

Колька отошел зажевывать экзотический бутерброд, а оборотень распотрошила увесистый мешок.

— Напяливай!

— Угм-м, — запротестовала Катрин, рот которой так же был занят угриным бутербродом.

— Никаких возражений! У нас в отделе дисциплина, а сейчас вводится еще и военное положение, — Лоуд встряхнула бронежилет. — Скрытого ношения, не особо стопроцентный, но качество мне гарантировали. Не хватало еще, чтоб тебе ненароком шкуру продырявили. Меня тогда ваш злопамятный замок вообще со свету сживет. Знаю я ваши гуманистические ухватки.

— Слушай, это нехорошо будет. Парни без брони, а я в кирасе, — промычала Катрин, пихая в себя сочный бутерброд.

— Их дело военное, а твое следовательское и шпионское. Разницу все понимают, — оборотень ерзала по сиденью в весьма странном виде, поскольку разумно надевала защиту прямиком на видавшую виды толстовку, а не на иллюзорный костюм завотдела. — Чего там на спине цепляется?

Катрин помогла подогнать липучие застежки. Пришлось надеть и самой — бронежилет был незнакомый, не армейский, довольно удобный.

— Винтовочную пулю держит, я определенно узнавала, — с облегчением сказала упаковавшаяся Лоуд. — А если я под картечь или пушечную гранату попаду, то требую признать эту версию революции — тупиковой! Колька, хватит жрать! Поехали!

Катрин высадили у Таврического сада. Бойцы «попутного» взвода уже ждали у машин. Катрин увидела и Гру — мальчишка не особо выделялся среди фигур в шинелях, но делать обормоту в штурмовой группе было абсолютно нечего.

— Э, товарищ завотдела, а с какой стати тут этот… женишок?

— Катя, не взбрыкивай, — укоризненно глянула Островитянская и перешла на шепот: — У мальчугана нет опыта участия в современных армейских операциях. Нет, стрельбы он слышал предостаточно, и под пулями бывал. Чай, не младенец. Но правильного дисциплинированного опыта у него не хватает. Не будь свинской коровой, приобщи парнишку.

— Я, конечно, отказать не могу. Но стоило и заранее предупредить, — сумрачно указала Катрин. — Кстати, ему бы тоже бронежилет.

— Обижаешь. Он еще в Смольном в кираске парился. У меня с этим строго! — товарищ Островитянская встала на сидении, вскинула не совсем аутентично, но очень революционно сжатый кулак и обратилась к бойцам штурмовой группы: — Успеха, товарищи! Никакой пощады гадам! Но пленных берите побольше. Нам их, паразитов, до конца раскрутить нужно.

«Лорин» взрычал и укатил, увозя предельно загруженную завотделом, а Катрин пошла к бойцам.

Окончательные коррективы плана захвата уточняли внутри грузовика — «кунг» грузовика «Лесснера»^[34] бойцы спешно переоборудовали под мобильный КП.

Командиры звеньев штурмовой группы склонились над столом, покачивалась подвешенная к низкому потолку керосиновая лампа, прапорщик Москаленко пояснял нюансы сложившейся оперативной обстановки:

— Телефонную линию проверили — функционирует. Богадельня Фридриха Гартоха на своем месте, ничего ей пока не сделалось и связь держали именно через нее. Но! Сама богадельня находится на Пискаревке, место удаленное, отсиживаться там, в принципе можно, но как штаб и центр координации богадельня не подходит. Собственно, и отсиживаться диверсантам там не очень…

— Чего так? Думаешь, их близость кладбища смущает? — уточнила Катрин.

— Там, товарищ капитан, уж очень того… мрачно, — пояснил один из сержантов-унтеров штурмовой группы. — Я сунулся на разведку под бухим видом. Типа хулиган-дезертир. Но пришлось срочно трезветь и выскакивать. Иначе неестественно бы вышло. Там приют на двенадцать коек — и все умирающие. Заведение небольшое: конторка, кухня, палаты. Негде там террористам размещаться. Юдоль скорби, как принято тут говорить.

— В общем, получили подтверждение своим предположениям, — кивнула Катрин. — Скорее всего, тамошний телефонный абонент использовался в качестве посредника. Так что, логичнее искать в самой церкви?

— Вы, товарищ капитан, не местная, — намекнул Москаленко. — Церковь святой Анны, хоть и лютеранская, но размерами на иезуитский монастырь никак не походит.

— Ну, иезуиты вообще, а здешние особенно, не слишком лютеране, — проворчала Катрин. — Впрочем, это к делу не относится. Так говорите, негде в этой кирхе злодеям прятаться?

— Человека-двух спрятать можно, но… Вообще я это здание хорошо знаю — мы пацанами туда в кино ходили. «Спартак» киношка называлось, хорошие фильмы крутили — признался Москаленко. — Сейчас, конечно, другое дело — все еще действующий религиозный центр. Но там эти… прихожане толкутся. Наверняка утечки бы пошли, слухи. В общем, на месте диверсантов я бы не рискнул там ютиться. Хотя, опять же, тамошний телефон можно использовать, но как базу… Вот дом рядом — другое дело.

— Гм, потому что рядом?

— Он ведомственный, — пояснил сержант-унтер. — В статусе доходного дома указанной церкви. Имеет телефонную связь с кирхой, хотя там два шага пройти. Правую парадную недавно от жильцов освободили и вроде как она пустует. Хотя шныряют туда какие-то личности. Сведенья получены от дворника дома на противоположной стороне Фурштатской — он неправославных сильно не любит, а как брата на фронте убили, так и вообще. Бдит, в общем. Собственно, рядом с кирхой и школа Аннешулле, и еще что-то ихней подведомственности. Можно считать — сплошь шпионская застройка. Но указанный дом — самый подходящий и подозрительный.

— Понятно. Что ж, вы, товарищи местные, раз имеете уверенность, едем и проверяем, — Катрин попыталась разогнуться во весь рост. — За богадельней кто-то приглядывает?

— Обижаете, товарищ капитан. Четверо там в засаде. Наш ефрейтор и трое приданных красногвардейцев.

Общий орготдел и сам Москаленко времени не теряли — полувзвод ощутимо усилился местными кадрами. Красногвардейцев, водителей машин (и гужевого транспорта) подбирали тщательно, с определенными видами на будущее. Вообще бойцы «призыва тов. Попутного» командировались в семнадцатый год в один конец, сплошь добровольцы, не отягощенные семьями и влюбленностями. Да, в 1963-м году идеалистов-хронодобровольцев хватало. Идеологическую подготовку член ЦК товарищ Попутный не упускал, уделял должное внимание и развитию советской фантастики. По слухам, в Москве, в Нескучном саду, еженедельно проходили чтения и обсуждения фантастических рассказов, научно-фантастические дискуссии и состязания военно-исторического театра «Червонный меч» — мероприятия по популярности конкурирующие с поэтическими вечерами на площади Маяковского.

Ехать было недалече, Катрин тряслась на жесткой лавке, размышляла над тем, что сама о легендарных 60-х почти ничего не знает, а здесь, в революционном 17-м расследование безнадежно и систематически отстает на шаг-два от действий противника. Инициатива по-прежнему у врага, кто такой «Иванов» абсолютно непонятно. Времени по-настоящему допросить Ганна не имелось, да, похоже, и не знает этот шмондюк об истинной подоплеке проекта дестабилизации Октября-17. Кстати, складывалось впечатление, что гражданин Ганн вообще неадекватен. В смысле, и до лишения зубов и чипа был весьма придурковат. Хотя, может в будущем все такими будут. Лоуд об этом аспекте развития общества как-то уклончиво говорит. Впрочем, оборотень о гомо сапиенсах, как о биологическом виде, вообще не лучшего мнения.

— Дурим мы, топчемся, — сказал Москаленко в тон мыслям шпионки. — Наверняка опаздываем. С другой стороны, пусть и немцы занервничают, почуют что на пятки наступаем. Глядишь, и тоже ошибку допустят.

— Слушай, а ты уверен что это немцы? Даже если евангелисты-лютеране в дело втянуты, это мало о чем говорит.

— А кто? Немцам выгоднее всего. Англичан с американцами я бы тоже подозревал, но тут и общая обстановка, и «шмайсеры» намекают. Все сходится. Да я фрицев и так носом чую. У меня отец от Белгорода до Вены сапером прошел.

И это тоже было верно — иногда самая простая версия самая правильная.

Короткая колонна: два грузовика, прикрывающий тыл броневик, свернула на Фурштатскую. Целесообразность привлечения к операции бронетехники была немного спорна, но Москаленко считал необходимым проверить экипаж «Остина» в настоящем деле — с дисциплинкой даже у проверенных местных кадров было не очень. Нужно думать о будущем, в этом прапор прав.

— Приехали. К машине! — приглушенно рявкнул Москаленко.

Штурмовая группа, оберегая автоматы и слегка стукаясь шлемами, посыпалась из кузова.

— Товарищ капитан, вы бы каску одели. Как раз размерчик подходящий запасен, — тактично намекнул прапорщик.

— И надену, — Катрин взяла шлем. — Я голову обещала беречь. Как самое слабое место. Кстати, Леонид, в боевых условиях давай без званий. На совещании это одно, а в деле звучит странно и, учитывая обстоятельства, малость пафосно. Водители услышат, бронеходчики. Удивятся.

— Понял, Екатерина Григорьевна.

— Отчество давай тоже сокращай и на «ты». Я еще не очень пенсионерка.

— Сокращу. Ну, какая же пенсионерка. Легенда вы. В смысле, ты.

Катрин фыркнула:

— Легенда у нас — товарищ Островитянская. И замнем эту тему.

Доходно-лютеранский дом стоял слева от кирхи. Недурной такой дом: угловой, четырехэтажный, высокий, небедный, с лепниной и прочими излишествами. Церковь Святой Анны тоже выглядела импозантно — соразмерное здание с полукругом ионических колонн, с небольшим куполом, отступало вглубь квартала, уходя тылами к параллельной Кирочной — собственно нумероваться по улице, которой кирха дала название, религиозному объекту было бы и логично, но случаются в Питере архитектурные парадоксы.

Каска М17^[35] ощутимо отяготила шпионскую голову — отвыкла дамочка, кованый на заказ шлем с мягким подшлемником стал куда привычнее. Катрин наблюдала как окружают подходы к подъездам бойцы штурмовой группы, как грозно разворачивает пулеметные башни «Остин». Во дворе тоже наши — вторая группа без шума и бренчания брони высадилась с пролеток на Кирочной и перекрыла пути отхода. Кстати, группа не вспомогательная, на нее возлагаются серьезные надежды — вспугнутый враг попытается уходить двором или по крышам. Есть надежда взять из засад. В резерве два десятка самокатчиков — как штурмовая сила они сомнительны, но в качестве связных незаменимы. Все, вроде бы, предусмотрено. Вот только противника надо было брать позавчера.

Предлагать отсидеться в подвижном КП и осуществлять «общее руководство» товарищу Мезиной не попытались — есть в «имидже легенды» и свои плюсы. Небось, будут потом рассказывать: заскакиваем мы к немцам, я прямо за Катькой — ага, за той самой. Галифе ей очень идут, особенно сзади…

Шпионка выкинула глупости из головы. Пора…

— Не двигаться!

Швейцар-консьерж, или как его там, убегать или оказывать сопротивление не пытался — с готовностью вскинул руки, вжался в стену.

— Этаж?!

— Нет никого, господа. Видит бог, пуст подъезд. С третьего этажа давеча съехали.

— Ключи!

— Отперто все, милостивые государи. Паркет! Паркет там, о, майн готт…

Штурмовая группа неслась вверх, топоча по на удивление узкой лестнице.

Трое автоматчиков устремились еще выше, перекрывать верхнюю лестничную клетку и выход на чердак, остальные остановились перед дверью второго этажа — действительно, приоткрыта.

— Об осторожности не забываем, — напомнила Катрин «попутчику» с массивным щитом из толстого железного листа. У другого бойца имелась труба-таран — про штурмовое оборудование шпионка упомянула Москаленко после не особо удачного захвата квартиры на Пушкинской. Вот — уже воплотили, это они молодцы. Но вряд ли понадобится.

Квартира оказалась просторной, светлой. Легкий беспорядок, рассыпанная мука, перевернутое кресло, с высокого окна сорван карниз с портьерами. Обыскивали здесь уже, что ли? Дует из распахнутой дальней двери — там белеет ванна, окно, похоже, вообще настежь.

— Внимательнее!

Бойцы с автоматами наизготовку неспешно рассасывались по комнатам.

Катрин чувствовала себя неуютно — квартира казалась раздетой и бесстыдно оттраханной. Это ощущение беспокойства нарастало: вот явно сдвинутый со своего места стол — круглый, вроде бы банальный, но отчего-то кажущийся приземистым — на нем театральным реквизитом торчат одинокая бутылка из-под вина и пепельница в псевдорусском русалочьем стиле. На подоконнике вздрагивает цветок, ободранный, с одиноким листом, жалобно подрагивающим на лютом сквозняке. Под потолком, несмотря на бело-серое дневное время, тускло горят рожки люстры. Что-то не так…

— Внимание, мина! — гаркнул боец, осматривающий спальню.

Вот оно. Катрин с некоторым облегчением отскочила подальше от двери в спальню, к неудалому столу. Москаленко, тоже проявивший похвальную осторожность, скомандовал:

— Ничего не трогать! Замерли! Саперы, повнимательнее. Вася, что там за хрень?

— Похоже, нажимного действия. Ножка кровати…

Штурмующие настороженно осматривались: командование группы в гостиной, автоматчики в просторных прихожей и столовой, сержант-пулеметчик в кабинете. Все прислушивались как зоркий Вася изучает опасную спальню. Да, легко могли нарваться на мину в ванной, второй спальне или в чулане. Расслабляться нельзя.

— Знают, что след в след идем, — пробормотал прапорщик, мягко сдвигаясь от стола и осторожно приподнимая стволом автомата обвисшую в углу портьеру.

— Да уж, шмондюки еще те, — согласилась Катрин, глядя во вновь открывшийся за отступившим в сторону Москаленко серый прямоугольник окна — снаружи торчал близкий купол кирхи, падала темная тень от готического креста.

Крестовых теней шпионка издавна не любила. Не по религиозным мотивам, по личным, но тем не менее…

Катрин резко отвернулась от неприятного зрелища. И рухнула на пол…

…Удар был так силен, что вышиб способности рассуждать. Было понятно, что под носом квадрат дубового паркета, а от правого бедра поднимается боль. Сильная…

Рядом топали сапогами. Резко застучал «федоров»…

— С кирхи стреляли!

— Не, угол не тот. С крыши, что за церковью! Это со школы, мать его, кто ж мог подумать. Сигнал давай. Как она?! Куда стукнуло?

Катрин, стараясь не корчиться, осознала что «она» — именно про нее. Раз стукнуло, значит, ранена. Следовательно, в ляжку. У, сука, больно. Нужно быстрее перетянуть, если бедренная артерия задета…

— Оттаскивай! Башки не поднимать!

Донеслась близкая пулеметная очередь. Это из соседней комнаты, сержант накрывал из «льюиса» гадскую крышу со снайпером.

Катрин ухватили за ворот, поволокли. Жакет затрещал.

— Да стой ты! — захрипела шпионка. — Я сама могу.

— Не насмерть! — обрадовано завопил спасатель.

Катрин обнаружила, что ползти вполне может. Собственно, и раненая нога работала, хотя тупая боль аж в брюшную полость отдает. Но крови не видно.

— Сейчас перетянем, — бормотали, сталкиваясь касками бойцы, и суетливо разматывали бинты.

— Стой! Чего заматывать? Дырки нет, — Катрин, наливаясь злобой за бездарно профуканную операцию, бахнула рукоятью маузера по полу. — Убирай повязки. Москаленко, сигналь, их как угодно, но нужно брать.

— Да сигналят уж. Ты как?

Действительно, сигналили — с лестницы доносился зычный посвист, ему откликались свистом с улицы. В силу слабой развитости радиосвязи, «попутный» полувзвод использовал исторически проверенную сигнальную систему. Пулемет молчал — наверняка уже не наблюдается ничего даже отдаленно похожего на цели. Ушли гады.

— Москаленко, я в норме, видимо, рикошетом задело, — зарычала Катрин. — Прапор, ты стол видишь?

— Да вижу, мать его… Возьмем их, спуститься не успеют, — Москаленко с грохотом пронесся через прихожую, уже с лестницы проорал: — Васька, с капитаном останься!

Катрин попыталась сесть — через боль, но удалось. Собственно, тылы не пострадали.

Опрокинутый стол лежал на боку — отчетливо было видно что все четыре ножки укорочены — белели свежие спилы.

— Подготовленная позиция, — отметил проницательный Вася. — Расчистили сектор. Бутылка — ориентир линии прицеливания, а геранька на окне показывает силу ветра.

— Молодец, Василий, глаз у тебя — алмаз, — похвалила Катрин. — Порекомендую комвзвода досрочно тебя в унтера произвести. Только если бы ты эту догадку на пару минут раньше озвучил, я бы тебе капитанские «корочки» подарила. Причем, с превеликой радостью.

— Да опыта у меня, Екатерина Георгиевна, мало, — признался боец. — Я же толком и не воевал. Как нога-то? Сломана?

— Вроде нет. Вообще не пойму, чем прилетело.

— Так пепельницей! Пуля в пепельницу, а уж эта штуковина вам, извиняюсь, в ногу, — Вася пихнул прикладом половину разбитой бронзовой пепельницы. — Вот, хорошо, что хвост у девицы массивный, но тупой.

Катрин посмотрела на уполовиненную русалку — на бронзе сияла свежая глубокая ссадина.

Тьфу, просто издевательство какое-то.

— Слышь, Василий. Помоги-ка мне встать. Только не за ворот, отодрали уже.

Стоять шпионка могла, прыгать-хромать тоже, хотя боль по-прежнему мощно шибала в ногу. Ладно, будем считать «ограничено годна». Галифе разодраны, клок сукна отвис лохматым языком, ушибленная плоть под ним уже не смугло белеет, а краснеет и багровеет.

Опираясь на плечо бойца, Катрин выбралась на лестницу. Издалека донеслось несколько выстрелов. Шпионка выругалась и ухватилась за перила.

— Это верно, товарищ капитан, не успеть нам уже, — согласился хладнокровный Вася. — Противник дал деру по крышам, а чердаки тут идут почти сплошняком по всему кварталу. Кое-какое оцепление у нас выставлено, на него есть надежда. Враг может не учесть и напороться.

— Рассуждаешь верно, хотя упускаешь некоторые тонкости момента, — Катрин передохнула, наваливаясь животом на перила. — Вот что, раз мы все равно опоздали к этому празднику жизни, давай не вниз, а вверх. Дом высокий, обзор дает. Вдруг что-то приметим.

— Это конечно. Но выбираться на крышу в вашем состоянии…

— С крышей вряд ли выйдет. Но окно найдем, чтоб повыше.

Окно нашлось: на верхней причердачной площадке. Напрыгавшаяся Катрин с облегчением прилегла на холодный пол.

— Застудитесь, — взволновался боец. — Вон доски лежат, давайте подсунем.

— Подсовывай. Только сначала окно раскупорь.

Рама открылась неожиданно легко — то ли удачная дореволюционная конструкция окна сказывалась, то ли ведомственно-немецкая принадлежность дома. В лицо ударило холодом и звуками: опять выстрел — далековато, в районе дома номер двенадцать. С планом квартала шпионка успела ознакомиться, но в натуральном виде все оказалось чуть иначе. По сути, сплошное поле крыш. Иной раз они тянутся с солидными перепадами, кое-где и с провалами. Зато пожарных лестниц навалом, проводов практически нет, телевизионные антенны отсутствуют как класс — беги куда хочешь, несись хоть до иглы Инженерного замка или к парящему на шпиле ангелу Петропавловской. Иллюзия, конечно, но все равно, просторно.

Боец уложил на пол обляпанные известкой доски, видимо, уцелевшие от дореволюционного ремонта. На досках было уютнее.

— И что там? — поинтересовался, осторожно укладываясь рядом, Василий.

— Да ничего. У того дома — Дурдинским, кажется, именуется — пару раз стреляли, в остальном тишина.

Кирха сверху казалась миниатюрной, только близкий массивный, рыцарских очертаний, крест по-прежнему недобро нависал над улицей. Сама Фурштатская опустела — иной раз пробегали, озираясь, прохожие, вот пронеслась упряжка ломовика — возница нахлестывал лошадей.

— Вон наши, на крыше, — определил Василий.

Катрин подивилась его зоркости — несколько фигурок перебежало по скату кровли, скрылись в слуховом окне.

— Значит, где-то там диверсанты, — предположил боец. — Не иначе, за Манежный переулок пытаются проскочить.

— Слушай, а ты тоже совсем местный?

— Ну, как сказать. На Выборгской вырос, но здесь же тоже не чужое, знакомое. Товарищ капитан, я винтовку приготовлю? Вдруг к нам вернутся?

— Если есть винтовка, так отчего ж ее не готовить? Давай, не стесняйся.

— Так я думаю, может, вы возьметесь. Говорят, стреляете изумительно.

— Врут. Из «СВеТки»^[36] еще туда-сюда. А из незнакомого…

— Хороший ствол, между прочим, — боец приложился к «федорову», взял на мушку одну трубу, другую. — В сложной мы ситуации, товарищ капитан. Вокруг свои, а не обо всем вслух говорить можно. Конспирация, чтоб ее…

— Привыкай. Разумнее считать это не конспирацией, а особенностями службы. Военную тайну, всякие грифы «С» и «ДСП»^[37] никто никогда не отменял.

— Да, так оно проще. Но все равно не верится, что мы в самом сердце революции. Легенда же.

По улице в сторону Таврического сада целеустремленно пронесся приданный отряду броневик. Работают парни. Катрин с некоторым облегчением отметила, что боль в ноге слабеет. Значит, обошлось без трещин в кости и иных мерзких осложнений.

— Василий, а ты какого года?

— Тридцать восьмого. Только в детсад ходить начал, как война, отец на фронт, нас в эвакуацию, — боец усмехнулся. — Орал как резаный — уж очень мне в детсаду понравилось; дача за городом, какао, клубника на полдник. А тут увозят. Мама чертежницей служила, их конструкторское в первую очередь эвакуировали. Иной раз думаю, кто из нашего детсадовского взвода в живых-то остался? Судьба. Из Саратова два раза с мальчишками на фронт пытались сбежать. Перехватывали нас на вокзале, так что не вышло с войной. Зато вот революция…

— Опять же судьба. Глянь, опять на крышах кто-то.

— Не разберу кто, но в шинелях, — пробормотал Василий. — Скорее всего, наши. Топчутся. Выходит, потеряли след?

Со стороны Литейного прикатили трое самокатчиков. Сверху было видно, как высокомобильные силы спешно прислоняют велосипеды к фонарному столбу, скидывают из-за спины винтовки-драгунки, занимают позицию у замысловатых металлических ворот.

— Жидковато у нас оцепление, — отметила Катрин. — Слушай, я вниз спущусь, а ты продолжай наблюдение. Если что — бей пакостников исключительно в руку, желательно в правую. Ну, в ногу тоже можно, оно, знаешь, несладко.

— Держу в уме, — заверил боец. — Вы там поосторожнее, на лестнице. К врачу бы надо…

Какие все заботливые. Шпионка сумрачно скакала вниз, норовя по большей части скользить по перилам. На подбитую ногу ступать было можно, но никакой радости сопутствующие ощущения не приносили. Вот, мля, контуженая жертва пепельницы! Опушка воротника болталась на манер трапперского хвоста, галифе испорчены. Сейчас товарищи самокатчики этакое пугало пристрелят. Исключительно из соображений милосердия и брезгливости…

Обошлось. Когда Катрин вывалилась из подъезда, стрелки-велосипедисты оглянулись, жестами призвали пригибаться. По-видимому, имелись основания считать, что противник где-то рядом.

— Как наше положение? — уточнила шпионка, с трудом приседая у ограды.

— Дык, маловато сил ваш Орготдел сюда уделил, — попенял воин в нахлобученной на самые глаза папахе. — Немец спуститься пытался, одного там застрелили, остальные обратно на крыши. А крыш — их вона сколько. Тут до ночи гоняйся, никого не сыщешь. Утекут. Свистят нам «давай к кирхе», а что толку? Всю улицу мы с вами, товарищ отдельская, не перекроем. Да и ранены вы. С лестницы свалились?

— Почти. Но на крыше наши наблюдатели, они укажут врага и помогут огнем. Это если надо будет…

Слова оказались на диво пророческими, поскольку закончить мысль Катрин не успела — сверху, с Доходного ударил выстрел, еще и еще… По темпу стрельбы было понятно, что лупят из «федорова», да там, кроме Василия, никого вооруженного и не было.

— Это по кому? — один из самокатчиков привстал.

— Сиди! — призвала Катрин, выхватывая маузер.

Судя по всему, целью Василий имел двери школы Анненшуле. Похоже, враг, не сумев прорваться с крыш и скрыться, вернулся, надеясь просочиться к земле через знакомое здание. Беда была в том, что в данный момент кирха заслоняла выход из престижного учебного заведения, и самокатчики со шпионкой могли лишь догадываться о происходящем.

— Товарищи, враг за церковью. Надо высмотреть, куда шмыгнет. Стрелять только по рукам и ногам! Не рискуем, но и не отсиживаемся, — Катрин указала пистолетом направление.

Самокатчики переглянулись и без особой охоты встали. Понятно, повиноваться командам малознакомой бабы особого настроения не имелось. Но уверенность ободранной хромоногой особы, а главное, высокий авторитет Общего орготдела, сыграли свою роль.

Катрин шкандыбала следом, стараясь не отстать. Двойной выстрел сверху пытался подсказать направление. Самокатчики рысили малость прямолинейно, опыта уличных боев у них явно не хватало.

— Стой! — зашипела шпионка.

Двое присели на колено, водя стволами винтовки. Третий воин замер столбом, протестующее начал:

— Так это…

Навстречу, из-за угла кирхи выскочило двое неприятных граждан в полувоенной форме: добротные бушлаты, под ними военные штаны, сапоги. Один поддерживал другого, зажимавшего простреленное плечо.

Встречи Катрин ждала, но полагала, что противник будет уходить в сторону Кирочной. А тут немного наоборот. Да и реакция врага оказалась отменной. Здоровый мужик мгновенно вскинул пистолет…

Загремели выстрелы…

…- По ногам! — вопила Катрин, вопила тщетно, поскольку собственный маузер заглушал все на свете. Шпионка в полном соответствии с собственными ценными указаниями пыталась целить по коленям врага, выходило чуть выше, хотя там должны были иметься относительно жизненно-важные органы.

Пальба оборвалась. Катрин обнаружила, что полулежит на мостовой, скорчившись в компактный комок — маневру по залеганию травмированная нога не помешала, но похоже, что все равно зацепило — левое ухо резало невыносимо. Стонал, держась за бок, самокатчик, остальные судорожно дергали затворы. Вражина, так ловко управлявшийся с «парабеллумом» лежал ничком. Его напарник, пошатываясь, уходил прочь.

— Не стрелять! — завопила Катрин, слыша щелчки затворов «драгунок». — Так возьмем!

Раненый беглец, видимо, услышал, перешел на шатающуюся трусцу.

Первая попытка вскочить не увенчалась успехом — Катрин цапнула за плечо сидящего на корточках самокатчика, оперлась. Воин закряхтел.

— Да, отъелась я, — признала шпионка и кривобокой припрыжкой устремилась в преследование. Раненый враг уже скрылся за углом кирхи.

Катрин скакала практически на одной ноге, на вторую ступать было можно, но скорость этакий полутороногий аллюр порядком замедлял. Ухо слышало — надо думать, напрочь не оторвало. Удачный денек, исторический, что тут еще скажешь.

За спиной после некоторой паузы затопали сапоги. Нагоняют.

— Спокойней, товарищи, живой он нужен, — не оглядываясь, предупредила шпионка.

— Но прикладом я ему врежу, — посулил самокатчик. — Пашке-то легкое они насквозь просадили.

— Прикладом можно, но осторожно, — согласилась Катрин, хватаясь за сырую стену кирхи. — Главное, самим не наскочить. Шпалер у гада наверняка имеется…

За углом ни гада, ни шпалера не обнаружилось. Пустой проход вдоль церковной стены, дальше маячат звенья чугунной ограды…

— В церкву юркнул! — сообразил самокатчик, указывая винтовочным стволом на близкую боковую дверь.

— Входим спокойно, вежливо, мы с религией не воюем, — напомнила Катрин.

— Что ж мы вообще без понятия? — обиделся второй самокатчик, отцепляя от ремня бутылочную гранату. — Но если заперлись, пускай пеняют на себя.

Разрушительные средства не понадобились. От толчка приклада массивная дверь распахнулась. Катрин, поправляя окончательно переставшую быть удобной каску, запрыгнула внутрь. Бойцы ввалились следом…

Пахло религией, теплом, воском, мирной Европой. Навстречу выступил человек глубоко церковного облика, мягко вопросил:

— Куда же вы с ружьями в дом божий? Разве так можно?

— Отойди, поп! — потребовал самокатчик, нервно сжимая бомбу. — Где шпион?!

— Перед ликом божьим все мы люди…

Катрин прихватила служителя культа за форменный воротничок, дабы опереться, а заодно и прижать гражданина-лютеранина к стене. От души тряхнула и сунула ствол маузера под нос:

— На хрен теологическую дискуссию. Где преступник?

Придушенный священник не очень определенно, но указующе махнул рукой.

— Обходим с разных сторон, — Катрин заскакала между скамьями, самокатчики двинулись по боковым проходам. Было темновато, нависали фланговые нефы-балконы, казалось, оттуда вот-вот начнут долбить пулями. Подняться наверх раненый вряд ли успел, но если кто-то тут еще засел…

Шедший слева стрелок шарахнулся, вскидывая винтовку:

— Тьфу, черт! Вот он, зараза, затаился меж лавками.

— Притворяется? — второй самокатчик поспешил на помощь, Катрин двинулась через ряды.

— Да вроде не особо, — стрелок не опускал винтовку. — Никак помер.

Катрин упала на скамью, нагнулась в потемках, попыталась нащупать пульс — от лежащего пахло кровью, остывающим потом и порохом. Пульса не было.

— Что ж так неудачно, — пробормотала шпионка. — Хлопцы, сдвиньте его в проход. Может, все-таки жив?

Кирха наполнилась шумом шагов и громкими разговорами — прибыли основные силы преследователей.

Катрин морщилась и боролась с ремнем шлема — ослабляться он не желал, собственно, это ремень ухо и разодрал.

— Товарищ Мезина, ты сама-то как? — на скамью бухнулся запыхавшийся прапорщик.

— Еще прыгаю…

Зажигались лампы под потолком, возился взводной фельдшер над лежащим телом, перекликались обыскивающие церковные углы, бойцы.

…- Садит в упор, гадюка, — рассказывал самокатчик опоздавшим. — Пашке бок зацепило, товарищу-бабе-комиссару в шлем щелкнуло, ну, думаю, сейчас и мне врежет. И главное, затвор как назло заело, досылаю, досылаю, а оно никак…

Катрин пощупала царапину на боку шлема.

— По касательной, иначе бы пробило, — мрачно сказал Москаленко. — Повезло.

— Это да. Итоги у нас какие?

— Неутешительные. Округа стоит на ушах, у нас трое легкораненых, один тяжелый. Из добычи: четыре трупа, винтовка с оптикой, пистоли, всякая мелочь. Документов у покойников не найдено.

— Товарищ прапорщик, — окликнул склонившийся над трупом фельдшер, — у этого тоже… того…

— Понятно, — Москаленко вздохнул и достал папиросы.

— Церковь все-таки, не дыми, — попросила Катрин. — А что у покойного «тоже того»?

— Наколотые они все. Похоже, из уголовников. Сибирские, наверное. Я таких татуировок сроду не видел, — признался прапорщик.

Катрин ухватилась за скамью, встала. Если двигаться бережно, нога вела себя прилично. Шпионка дохромала до тела.

Бушлат покойника был распахнут, теплую рубашку и нижнее шерстяное белье фельдшер разрезал. Широкая грудь мертвеца пестрела сплошным узором татуировки: ломаные геометрические линии замысловато переплетались со спиралями, окружностями и треугольниками. Ничего общего с блатными зековскими темами или кокетливыми татушками начала следующего века наколки не имели. Скорее, нечто ритуальное, служащее панцирем-оберегом.

— Руку открой. От локтя, чуть выше-ниже, — попросила Катрин.

— Да там тоже самое, — фельдшер поддел финкой рукав. — Вот, вроде еще одной фуфайки. От кистей, до самого, извиняюсь, причинного места.

— Ладно, там любопытствовать не буду, — кивнула Катрин, разглядывая руку, сплошь покрытую сине-красным узором. Если и имелась на покойном когда-то та характерная служебная номерная татуировка, забили ее сложным рисунком прочно и надежно.

— Что будем делать? — Москаленко, морщась, смотрел на труп.

— Покойников — в штабную колымагу и в наш подшефный морг. Я съезжу с телами. Двух сопровождающих выдели. Сами возвращайтесь в Смольный. Найдешь товарища Островитянскую, в двух словах опишешь ситуацию и передашь, что она мне нужна в морге. Пусть сразу катит туда.

Прапорщик кашлянул:

— Я-то передам. Но товарищ Островитянская, она… Там сейчас на Зимний выступают. Товарищ завотделом занята по горло.

— Передашь, что нужна в морге, — повторила Катрин.

Москаленко поспешно оправил ремень с оружием:

— Виноват, не учел нюансы.

— Да ладно тебе. Это исключительно ввиду экстренности ситуации. Так-то товарищ Людмила у нас, несомненно, выше званием. Соблюдаем субординацию. Кстати, Василий хорошо отработал. Будет время, передай благодарность.

— Понял. Слушай, давай я с тобой отделение отправлю? Все как-то надежнее. Ты же не совсем в форме.

— Доеду. Да и на месте наши есть. Ты поскорее Островитянскую извести. Время поджимает. Телефонировать бы, да тут связь… очень малой секретности.

Забрав трупы, штаб-кунг, покатил в знакомый приют смерти. Катрин качалась на скамье, смотрела на накрытые мешковиной тела и пыталась анализировать. Понятно, что следствие опять пошло на поводу у противника. Понятно, что попали в недурно подготовленную засаду. Понятно в кого именно стреляли. С Москаленко эту сторону событий обсудить толком не успели, но прапор тоже все понял. В здешней ситуации, кто охотник, а кто дичь разобрать трудно — роли меняются часто и хаотично. Собственно, служить мишенью тов. Мезиной не впервой. Но отчего все так тщательно готовили, возились, бережно выводили под прицел? Гораздо проще застрелить на улице или в том же Смольном. Странный выстрел. Знали что в бронежилете? Это вряд ли. Судя по всему, убивать не хотели. Область бедра и колена — ранение серьезное, но не летальное. Вот же суки. Но для чего? Захватить живой? Малореально, кругом полно бойцов, не отдали бы, это сходу просчитывалось.

— Товарищ капитан, разрешите вопрос? — прервал молчание спутник-автоматчик.

— Давай.

— Так кто они такие? — «попутчик» кивнул на тела. — Понятно, что секрет, но хотя бы приблизительно?

— Оттого и секрет, что мы не знаем. Рвут нить, гады. Надо бы напрячь разум, сопоставить факты, да времени не хватает. Может, завтра выдохнем, сосредоточимся.

— Да, день-то сегодня какой будет. Вернее, ночь, — боец улыбнулся.

Это верно. Для бойцов 60-х — исторический День. Собственно, так и есть, с этим не поспоришь. А тут, то за ногу эгоистично испереживаешься, то за ухо. Одолевают мелкособственнические инстинкты.

Громоздкий грузовик осторожно зарулил в ворота морга. Боец помог подбитой начальнице спуститься на землю и прокомментировал:

— Трудное заведение, как в первый раз заглянул, аж дрожь пробрала. А вчера стоял тут в карауле, притерпелся. Дело тяжкое, но нужное.

— Именно. Тем более, мы сегодня на эту ярмарку со своим товаром, — Катрин похромала внутрь.

— Вид у вас, госпожа Мезина… Внушаете серьезные надежды, что скоро к нам пожалуете на общих основаниях, — поздоровался бессменный лохматый врач.

— Нет уж, меня пусть по месту жительства положат-обмоют, — пробурчала шпионка и объяснила ситуацию…

— Осмотр тел, конечно, проведу, — заверил доктор. — Для вас, Екатерина Олеговна, все что угодно. Но с отдельным помещением для вновь прибывших — извините-с. Попросту нет мест, сами знаете.

— Вопрос не общей организации, но безопасности, — пояснила Катрин. — Пусть на полчаса, но нужна отдельная комната. И отогнать всех лишних.

— Могу свой кабинет предложить, — анатом принялся убирать завал бумаг со стола. — Но разогнать всех посетителей… Разве что револьверной пальбой.

— Да, проблема. Ладно, в машине процедуру проведем. Глянете клиентов прямо там?

— С превеликой готовностью.

Катрин вышла, попросила у бойцов закурить, но тут во двор влетел «лорин-дитрих», из почтения к скорбному месту вполсилы заскрипел тормозами. Высадилась энергичная и очаровательная товарищ Островитянская, сходу обвиняюще ткнула пальцем:

— Допрыгалась, Екатерина!? А тебя предупреждали!

— Ладно-ладно. Ничего катастрофичного. Кроме результатов операции. Как раз по этому поводу тебя и побеспокоила.

— Да я примерно догадалась, — без особого восторга кивнула оборотень, извлекла из своего бездонного под-карманья английскую булавку и пришпилила оборванный ворот напарницы. — Между прочим, такой подход слегка унизителен. Вроде как завотделом, пользуюсь определенным уважением, дел уйма, а тут работай на четверть ставки примитивной ищейкой.

— Кто виноват что твое чутье в этом городе вне конкуренции? Вы уж сделайте одолжение, товарищ Островитянская, введите запашок в свою личную картотеку.

— Еще и измывается она! — возмутилась Лоуд. — Ладно, полезу нюхать мертвяков. Я, между прочим, за дело всей душой болею, хотя и не подставляю ляжки под шальные пули.

Товарищ оборотень забралась в кунг и приступила к экспертизе. Катрин, дабы не мешать исследованиям, присела на подножку грузовика.

Процесс много времени не занял, Лоуд спрыгнула на бренную грязь двора, заложила руки за спину и принялась прогуливаться вдоль борта машины.

— Что, так неоднозначно? — осторожно уточнила Катрин.

— Как сказать. Мы, люди и нелюди науки, предпочитаем не делать скоропостижных выводов. Обоняла я тщательно — запахи свежие, это ты правильно сразу же меня вызвала. Несомненно, у нас тут гомо сапиенсы, несмотря на разрисовку. Но! Во-первых, они на наркотиках или не совсем были здоровы. Определенно — морфий.

— Ну, это здесь случается. Давеча о кокаине речь зашла, нынче морфинисты.

— Случается. Здесь все случается. Некоторые вот специалистов, не закончивших мысль, перебивают.

— Пардон. Я в дискуссионном порядке.

— А вот не надо этого! — нервно потребовала оборотень. — Тут наука — материя строгая, не требующая непременных препирательств. Мы вот только что с товарищем Даном, Либером и Мартовым^[38]… дискутировали. Возникли явные разногласия по процедуре открытия Съезда. Так бы херами и обложила, а потом ножичком по глотке. Оппортунисты, либероиды и шмондюки!

— Виновата, не учла напряженности политического момента.

— Именно! Я уж подумываю, не перейти ли мне в вашу боевую секцию. Видят боги, у вас там вреднее для слуха, но полезнее для нервов. Вообще политическая борьба — крайне изнуряющее занятие, — товарищ Островитянская тяжко вздохнула. — Так вот, кроме следов морфия и странного отсутствия признаков любого алкоголя — согласись, настораживающий аспект — в букете присутствует еще что-то. Сейчас впопыхах выделить и определить не берусь. Но это нездешнее.

— Что, есть вероятность? — с упавшим сердцем уточнила Катрин.

— Вероятность всегда есть. Мы же ходим по мирам. И при всей нашей исключительности и незаменимости, уникальной данную способность назвать нельзя. Но ты не паникуй раньше времени. На наши, как вы антинаучно выражаетесь, «Эльдорадские» запахи тут один намек. Скорее, какой-то вариант поскакучих прохиндеев по типу дурачка Ганна или твоего есаула.

— На тех шмондюках татуировок нет.

— Я и говорю: развели проходной двор. Те сюда, эти отсюда. Сплошные Пришлые, дыхнуть негде. В общем, нужно анализировать. О, наследничек заявился! — оживилась оборотень. — Я уж хотела спросить — в «Кресты» вы его упекли, что ли?

Во двор морга въезжал Гру. На велосипеде юный шпион сидел так себе, вихлял рулем, вот с трудом обогнул глубокую лужу.

— Где пропадал, поганец? — поинтересовалась любящая маманя.

— На крышах, — исчерпывающе объяснил мальчишка.

— Карлсон педальный. Польза-то была? — требовательно прищурилась оборотень.

Гру с облегчением спешился, достал из кармана чуждый этому небу и эпохе фотоаппарат:

— Ну. Улики.

Катрин листала фото: винтовка — маузер-98, с хорошей оптикой, но вполне законной, аутентичной… патроны и гильзы, крупным планом, но разглядеть на крошечном экране сложно. Похоже, пули не совсем стандартные. Что-то черное, практически неразборчивое. Вот оно еще крупнее, подсвеченное фонариком, но все равно не разобрать.

— Это чердак стрелков. Они фотоснимок сожгли, — пояснил Гру. — Были еще бумаги, но те — в полные пепел. А фото горит иначе, цифры на обороте видны.

— Цифры — это настораживает. Я вообще шифры не терплю. На них глядишь и безмозглой себя чувствуешь, — раскритиковала сомнительную улику оборотень.

— Тут не столько безмозглой как слепой себя чувствуешь, — заметила Катрин. — Абсолютно ничего не видно.

Мальчишка молча вынул из кармана блокнот, развернул.

Шпионки пытались осознать столбики цифр, очевидно, переписанных с фото-пепла зорким следователем.

— Видимо, что-то вычисляли, — сообразила Катрин. — Вторая запись оборвана.

— Отгорело напрочь, — пояснил Гру. — В первом уравнении высчитывали дистанцию и угол. Высота объекта — 180. Система метрическая.

— Что у нас здесь в Питере такое высоченное в 180 метров? — задумалась оборотень.

— Это я, — призналась Катрин. — Если в сантиметрах и снизу вверх. Они выстрел просчитывали. Молодец, Гру. Удивил. Не думала что у тебя такие склонности к математике.

— Нет, это у папани склонности, — довольно сумрачно пояснил мальчишка.

— Да, папаша Укс у нас малость двинут на алгебрах и геометриях. Вдолбил лоботрясу, — подтвердила Лоуд. — Вот, даже слегка пригодилось. Хотя и не понятно чем именно пригодилось. Что в Светлоледю целились, мы уже догадались. Кто и почему именно в задницу целил, остается глубокой математической тайной. Дрянь эта ваша алгебра — только все запутывает. Покойники и так-то попахивали неординарно. Теперь меня эта шарада будет отвлекать.

— Ну, они лаверкой пахли? — предположил Гру.

— Точно! — шлепнула себя по красивому лбу товарищ Островитянская. — Знакомо же пованивало. Нет, нужно завязывать с политикой. Глупею.

— Постойте, лавер^[39] это же водоросль? — забеспокоилась Катрин. — Тамошняя?

— Она распространенная, — успокоил мальчишка. — Здесь, наверное, тоже есть. И в иных мирах.

— Гм, ну ладно. А как ты догадался насчет водоросли?

— Засада. Стрелки. Ждут долго. Сортиров на чердаке нет, — изложил логическую цепочку усидчивый мальчик.

— Вот тут молодец! — похлопала приемыша по плечу гордящаяся оборотень. — Можешь! А что Светлоледя носом дергает, так это не смотри. Она же человек, соображает натужно. Проникнется, не такая уж тупая.

— Нет-нет, я с глубоким уважением, — заверила Катрин. — Немного неожиданно, но на войне как на войне. Респект. Кстати, велосипед-то откуда?

— Ничейный, — не моргнув глазом, объяснил юный следователь. — Бросил кто-то под стрельбой. Хотел милицейским передать, так нету их.

— Ладно, раз и расшаркались и оценили, и поболтали, пора к делу возвращаться, — призвала Лоуд. — Как, товарищ Мезина, дашь нам революцию завершить? Новых срочных штурмов не требуется? Бронедивизион выдвигать и аэропланы вызывать не спешим?

— Нет, это терпит. Но раз у нас есть в резерве час-другой, может, попробуем закончить с покойниками? Если, допустим, привлечь интернациональные силы и использовать смежные научные подходы?

— Смежные? — слегка замялась оборотень. — Слушай, давай это как-нибудь позже? Послезавтра, к примеру. Обстановка упростится, время появится. Мертвяки подождут, им спешить некуда. Собственно, к чему нам вообще мертвяки в такой сомнительной плоскости? Подобные способы дознания противоречат революционно-процессуальному кодексу. И моим мировоззренческим принципам тоже не вполне соответствуют.

— Э, вот тут я не поняла. Трудно Прыгнуть, что ли? У меня с младшим поколением четкий договор — если очень нужно, то всегда пожалуйста.

— Прыгнуть не трудно. Хотя если они на воде болтаются… Но не в этом дело.

— А в чем?

Оборотень оглянулась на бойцов, на тактично отошедшего Гру, и шепотом призналась:

— Откровенно говоря, я твою невестку боюсь.

— Кого боишься?!

— Ее, ее боюсь. Рататоск вашу ненормальную. Можешь считать предрассудком. В конце концов, у меня было тяжелое детство, имею право на легкие фобии. Но, согласись, это антинаучно — разговаривать с мертвыми. Ладно бы еще изредка. А она постоянно с ними болтает. Меня такие стойкие отклонения пугают.

Похоже, Лоуд говорила вполне серьезно.

— Мне поначалу и самой не по себе было, — в некоторой растерянности призналась Катрин. — Но не до такой же степени. Она милая девушка. Ну, некромантка. Кто из нас без греха?

— Ничего себя «грех»! С вами, с людьми, и с живыми-то беседовать — нужны железные нервы. А она с мертвыми общается и непрерывно! Я тебе точно говорю — старшего сына вы очень необдуманно женили.

— Ты это прекрати. Мы его не женили, он сам. И я тебе говорю — Ратка нормальная девчонка.

— Да как же нормальная?! Про нее врут ужастей побольше, чем про тебя, меня и Пятнистого Эшенбу, вместе взятых, — оборотень перешла на зловещий шепот. — Вы о внуках подумали? Это такие полукровки вырастут…

— Ратка вполне человек, вообще не дарк, пусть и со специфическими способностями. А полукровка у нас другой растет, и ты с ним в отличных отношениях.

— Сравнила! Гр-Гр — талантливый молодой человек, светлая серая голова.

— Так, стоп! — твердо сказала Катрин. — Давай мою семью в другой раз обсудим. Сейчас нам нужно дело додавить. Мне детей беспокоить тоже не очень хочется. Но придется. Не дури, нужно вызвать Ратку.

— Легко сказать. А если я в нервном состоянии с курса собьюсь? Я тоже живое и переживающее!

— Что тут нервничать? Я Рататоск с ее сопливого детства знаю — вот тогда стоило нервничать. А сейчас серьезная, спокойная молодая дама. Даже чересчур серьезная.

— Гм, «с детства», понимаете ли… Тогда пошли вместе, — начала склоняться к непростому компромиссу межпространственная странница.

— О, боги, да что за день такой?! Я-то с удовольствием, но мне потом возвращаться трудно будет. И потом вид у меня…

— Умоем! — вдохновилась напарница. — И вообще тебе нужно перевести дух, расслабиться на полчасика. Кстати, у меня есть аспиринчик…

Следующие два часа шпионка провела в бессовестном отдыхе. (Время ориентировочное, поскольку часы, пистолеты и остальное оборудование было передано в дорожный мешок Лоуд — сама Катрин по старой памяти предпочитала Прыгать без металлов).

…«Квадро» огибал безлюдный мыс Орифии, погоды здесь стояли воистину средиземноморские, солнце порядком пригревало, но не палило. Финишировали нежданные прыгуньи точно — Катрин оказалась на ступеньках кормового трапа, знакомого до последней царапины. Хотя, нет, царапин с тех давних времен заметно прибавилось — не мудрено, экипаж вел насыщенную и интересную жизнь.

Сейчас младший внук сидел на коленях своей молодой бабки, завороженно разглядывал презент — монета с невиданной двухголовой дарк-птицей и, правда, казалась сказочной. Старшему внуку досталась гильзы от маузера и трехлинейки — вообще полная фантастика. Лот-Та мгновенно испекла пиццу по-Флотски, гостей настойчиво угощали, ужасались обтрепанному и усталому виду, но разговор быстро перешел на темы здешние, семейные и важные. Лоуд тактично держала дистанцию, беседовала с Винни «за глорские дела» и хорошо кушала.

…- Может, все же зашью? — Рата-Белка указала на продранные галифе свекрови.

— Не надо, заметит еще кто-нибудь починку, вопросы возникнут, — Катрин осторожно потрогала ногу — синяк там угадывался ужасающий, но бальзам снял солидную часть боли. — Так что? Сходим?

— О чем спрашиваете, мама! — как всегда после перерыва, назвать Леди «мамой» невестке стоило определенного усилия. — Идем немедленно, спрошу все что нужно. Только я мало знаю о тогдашних делах и деталях. Придется вам побыть рядом.

— Да уж куда деваться. Мы как раз в этих деталях-реалиях по самые уши.

Начали собираться. Жо сдержанно попросил:

— Вы уж, пожалуйста, осторожнее. Обе. В смысле, и вас, уважаемая профессор, мы терять никак не хотим, но у вас такой опыт, что переживать нет смысла.

— Нет, вы уж чуть-чуть попереживайте, — серьезно сказала оборотень. — У нас там очень непростой день. Исторический! Ну, мама вам потом все расскажет. Идем?

…После солнца, скрипа снастей и блеска теплых волн, вернулись будто в глухую ночь: мрачно, кирпичные заборы, стены в копоти, вечная тусклость осеннего дня Северной Пальмиры.

— Как вы тут вообще работаете? — пробормотала Белка.

— Так и работаем. С таким напором, что упарились, — Катрин запахнула на невестке щегольскую дубленую курточку. — Но лучше здесь не задерживаться, что, правда, то правда.

Шпионки и некромантка-консультантка вошли во двор морга. Ратка равнодушно глянула на повозки, автомобили и мрачное здание, перепрыгнула через вязкую лужу — человеком она была истинно железных нервов, да иначе в ее профессии и нельзя.

— Объекты здесь, в машине, — указала Катрин.

— Так я часовых увожу? — поспешно намекнула вновь занервничавшая товарищ Островитянская.

Бойцы и шофер, оглядываясь, ушли с завотделом, а Катрин следом за легконогой Белкой взобралась в кунг.

— Мама, ты пока отвернись. Начало обычно — самый неприятный момент, — сказала Ратка.

Катрин принялась смотреть в маленькое окошко двери. К некоторым вещам невозможно привыкнуть — например, к этому выражению понимания и мягкого сочувствия, с которыми невестка обращает свой взгляд на тела, накрытые мешковиной. Теоретически понятно, что мертвые уже по ту сторону невидимой, но нерушимой границы. Но теория и практика — очень разные вещи. Как понять, что нечто, оставшееся витать над бренной плотью уже не твой враг, не диверсант-убийца, что «оно» собственно уже и не вполне человек? Тьфу, лучше над этим не думать.

И нахлынул в кунг ужас…

Катрин смотрела на опустевший двор, сейчас даже у ступеней морга ни души — словно сдуло всех живых. За спиной слышались шорохи, невнятные звуки — вроде и неопасные, но волосы на затылке от них дыбом встают. Нужно было каску не снимать.

— Кто такой «швед»? — негромко спросила Белка.

— Народность. Здесь в Европе по соседству живут.

— Двое шведов, один немец. Один… риг. Из Риги. Есть такое?

— Есть.

— Они Пришлые. Земля, но, кажется, время другое. Не совсем понимаю. Они сами не понимают. Полупусты. Вяленые и выпотрошенные. Еще при жизни такие были. Может, с Психой связано?

— Ладно, опустим это. Кто такой «Иванов» и как его найти?…

Такие допросы особенно тяжки. Катрин спрыгнула из машины, забыв про поврежденную ногу, чуть не упала. Вытерла взмокшее лицо — пот был холодным как… Не важно как. Просто холодным.

Белка соскочила, аккуратно прикрыла дверь кунга.

— Спасибо, — Катрин тщетно пыталась запихнуть руки в карманы жакета.

— Не так много узнали. Больны при жизни, больны при смерти — редко так случается. Мама, да не прячьте руки. Трясутся, так это нормально.

— Да? Гм, куда уж нормальнее. Ладно, большое дело сделали. Еще раз спасибо.

— Ага. Ну я пойти, — перешла на несовершенный русский Белка, приподнялась на цыпочки и чмокнула свекровь в щеку. — Большой спасиб, что даже час не шарахаться от меня.

— Куда ж от тебя шарахнешься? Своя. Еще раз привет всем передавай. И вам с Гошкой по дозе отжиманий. А то взял моду урюк в карманах таскать, засахарится насквозь наш малый.

— Искореним! — заверила Белка и ослепительно улыбнулась.

Катрин наблюдала, как она идет по двору — вся такая миниатюрная, стройненькая и абсолютно нормальная. Подтянула штаны, с разбегу перепрыгнула лужу и исчезла за воротами. Доберется, по обратному курсу они все наловчились скакать. А штанцы обе невестки все-таки излишне «по фигуре» носят. Понятно, не на вахте, но тем ни менее, уж слишком в обтяг…

Руки все равно тряслись. Двор потихоньку оживал. Зафыркали лошади, выглянула из двери товарищ оборотень, убедилась, что магичка удалилась, зашагала к напарнице.

— Держи! Тот момент, когда о вреде никотина можно чуть подзабыть.

— Благодарю, — Катрин взяла длинную сигарету, прикурила от поднесенной газовой зажигалки.

— Не поверишь, все в мертвецкую забились, сколлективились, даже дохтур, — сообщила Лоуд, поглядывая на жуткую машину. — Все ж, покойник покойнику рознь. У меня аж пятки свело, так накатывало. Как результаты? Стоило оно того?

— Сложно сказать. Кое-что узнали, но можно было надеяться на большее. Подумать еще нужно. В общем, сейчас всецело сосредотачиваемся на историческом мероприятии.

— Вот! Я уж думала, ты нам весь момент испортишь. Собираемся и едем. Где Никола?! Почему вверенный «лорин» бросил, разгильдяй трусоватый?!

Колька отыскался у докторского кабинета — пилот был бледноват и молчалив.

— Иди. Там все кончилось, заводиться пора.

Мальчишка кивнул, поплелся к выходу. Оглянулся и с горечью сказал:

— А что наган не даете, так все равно не по-честному.

— Иди-иди, — махнула Катрин. — Штатный наган водителю «лорина» не полагается. Тебе товарищ Островитянская восьмизарядный «Штейер» выпишет. С дарственной надписью на серебряной плашке.

Из кабинета выглянул хозяин мертвецкого заведения. Катрин поняла, что нужно зайти.

— И что это было? — шепотом спросил анатом.

— Затрудняюсь объяснить. Скажем, эксперименты нетрадиционных медицинских практик. Практически утерянные технологии древних бурятских шаманов.

— Да, девчушка вылитая бурятка, — доктор потер лоб. — Не хотите объяснять, так могли бы предупредить, что так… что вот так будет.

— Я намекала. Да как я могу объяснить? Я от науки далека. Мне и самой… — Катрин вытянула руку с сигаретой — пальцы еще подрагивали.

Доктор посмотрел, глянул на свою руку и согнулся за письменным столом. Катрин не особо удивилась, увидев мензурку с бесцветной жидкостью.

— Разбавлять? — осведомился мертвецкий властелин.

— Не надо.

Глоток (щедрый) спирта снял дрожь. Катрин дала доктору затянуться душистой сигаретой.

— Турецкие? — с любопытством уточнил анатом.

— Кубинские, по-моему.

— Надо же. Пиратские места. Галеоны, звон шпаг, веселые мертвецы на реях. А тут сидишь, сидишь… Слушайте, а я могу думать над вот этим случаем?

— Сколько угодно. Только глупым людям не пересказывайте. А то медицинское учреждение поменять придется. И в пациенты перейти. Как, кстати, у вас тут, налаживается?

— О, обстановка ощутимо улучшилась! Не думал, что товарищи в Смольном так проникнутся нашими мрачными проблемами. Каторжные работы при морге — идея внезапная, но не такая глупая. Пожалуй, перейду в ряды сочувствующих Советам. Да, если вспомнить о делах и телах. Может вам будет интересно, но причина смерти одного из ваших клиентов не совсем ясна. У него плечо прострелено, но покинул наш отвратительный мир несчастный отнюдь не по этой причине. Похоже на сердечный приступ. Но по ситуации — крайне малоправдоподобный диагноз. Я глянул бегло, попытаюсь уточнить…

Выходя, Катрин глянула в знакомый коридор: здесь белили потолок, дальше гражданин преступник, проходящий по следственному делу под кличкой «Грант», крепил на стену новую лампу — конвоир держал лесенку, подавал арестованному кусачки и ценные советы. Где-то натужно двигали массивные столы и стучали молотком.

Социалистическая революция и непреклонная организационная воля Общего орготдела уже давали конкретные результаты, пусть и в отдельно взятом санитарно-ритуальном аду. Оставалось довести до ума всю страну.