Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Прозрачный богомол в саду осеннем грезит.

Сбылись мои мечты - я Вами обладал.

И вот мы пьем вино... Куда оно в Вас лезет?

Я сам бы так не смог - бокал, еще бокал!

Да, я теперь любим, и Вы мне говорите,

Как я похорошел. А я ошеломлён:

Вы курите к тому ж? О, сколь еще открытий

Готовите Вы мне, прелестная Мадлон?

Два месяца назад Вы скромницею были...

Куда там до вина и лунного огня!

И в толк я не возьму, ужели близость в силе

В Вас монстра разбудить и погубить меня?

О, как унять Ваш пыл? Но что ж, я мудр и молод;

Я вышел на балкон и тихо с ветки снял

Охотника на птиц - большого богомола,

И опустил его в хрустальный Ваш бокал.

Вы замолчали, Вы растерянно смотрели,

Как шевелится он. И вдруг Вы, как дитя,

Заплакали... Мадлон! Ну что Вы, в самом деле?

Ведь я же пошутил... ведь это я шутя!

Прижались вы ко мне, я целовал Вам руки,

И нежно утешал, и думал: вуаля...

И чувствовал глаза, исполненные муки -

То богомол на нас глядел из хрусталя.

Упрекают меня, что я толстеньким стал,

Что живот мой всё больше и шире.

Ох, бестактным друзьям повторять я устал:

«Относительно всё в этом мире...».

Я покушать люблю, мне худеть как-то лень...

Да и надо ли? Вряд ли, не стоит.

На природу взгляните! Чем толще тюлень,

Тем скорее он самку покроет.

Очень многие женщины любят таких,

У кого есть брюшко, между прочим.

Мы, в отличье от желчных субъектов худых,

Добродушны и часто хохочем.

Конституция тела моя такова,

Что широк я в кости, а не тонок.

Говорила мне мама святые слова:

«Ты - не толстый, а крупный ребёнок».

Если б я занимался борьбою сумо,

Мне кричали бы: «Эй, худощавый!»,

Там, средь жирных гигантов, я был бы, как чмо,

Обделённый и весом, и славой.

Я смотрю на себя - разве это живот?

Нет, серъёзнее нужно питаться...

Вдруг борец из сумо на меня нападёт

И начнём животами толкаться?

Я животик свой пухлый безмерно люблю...

Что урчишь, моя радость? А, знаю.

Ну, пойдём, дорогой, я тебя покормлю,

А потом я с тобой погуляю.

Вот опять в никуда указал

Безнадежной влюблённости вектор,

А когда-то я девушку знал

Со значком «Молодой архитектор».

Длинноногую фею любви

Я увидел, гуляя в Кусково,

И в глазах прочитал: «Позови».

И позвал в ресторан «Три подковы».

Улыбнулась она: «Погоди.

Не нужны мне твои рестораны.

Если нравлюсь тебе, приходи

Завтра в церковь зачатия Анны».

От названия бросило в дрожь.

Почему, догадаться несложно.

И она рассмеялась: «Придёшь?».

Я в ответ прошептал: «Если можно...».

Белый камень на солнце сиял,

Дуры-бабочки всюду порхали.

Я едва за тобой поспевал -

Мы всю церковь не раз обежали.

Ты меня измотала вконец,

В бок меня постоянно толкая:

«Посмотри, какой фриз-бегунец!

Луковичная главка какая!».

А когда мы присели в тени,

Я решил говорить напрямую.

Снял очки и сказал: «Извини,

Но сейчас я тебя поцелую».

И увидел я сон наяву:

Волосами ты только тряхнула,

И легла, усмехаясь, в траву,

И футболку лениво стянула...

Все в душе первернулось моей!

Я увидел упругие груди,

И кузнечики русских полей

Застонали, запели о чуде!

Сколько лет с того лета прошло...

Где сейчас ты? услышь мои зовы!

Почему я уверен светло,

Что мы встретимся, встретимся снова?

Не забуду я нашей любви -

Как в траве ты кричала, нагая...

Луковичные главки твои

Снятся мне до сих пор, дорогая!

Юный жар первобытных сердец

Вновь нас кинет в объятья друг друга,

Чтоб ты вспомнила бабочек луга,

Золотую траву полукругом

И могучий мой фриз-бегунец!

А я и не скрываю, что у меня есть ВРИО -

Двойник мой, биоробот, ну в точности как я.

Я дал ему свой паспорт, мои он носит ФИО,

С отчётом возвращается он на закате дня.

Лежу я на диване, хочу унять зевоту,

А ВРИО сообщает мне, где он побывал.

Пока я спал, разнежась, он сбегал на работу,

Провёл переговоры и денежек достал.

Купил мне всё, что нужно, успел везде, где можно,

Всё строго по инструкции и строго по часам.

Поскольку он - машина, успеть везде несложно,

А люди все уверены, что он и есть я сам.

Я говорю: «Ну что же, ты нынче молодчина,

А я в твоё отсутствие две песни сочинил.

Ты понимаешь, творчество - вот главная причина,

Из-за которой я тебя и создал, и чинил.

Быт или там работа - всё это отвлекает

От сочиненья песен, и прозы, и стихов.

И творческую личность на поиски толкает

Таких, как ты, мой ВРИО, бесценных двойников.

Есть у меня идея - тебе, мой верный ВРИО,

Помощника я сделаю - ну, ВРИО номер два.

Вот, представляю, будет весёленькое трио -

Ты, я и твой помощник. Пусть вздрогнет вся Москва!

Мы, трое Константэнов, теперь успеем всюду,

Я буду на концертах, как прежде выступать,

Но о деньгах и быте и думать я забуду...

Хочу творить, и только! Ну, и побольше спать.

Теперь тебя, мой ВРИО, я на ночь отключаю».

Щёлк - ВРИО застывает, блестят на нём очки,

Я на него с улыбкой смотрю, напившись чаю -

В нём бегают какие-то цветные огоньки.

Стоит он, словно ёлка, и лишь гудит немножко.

Я подбираю рифмы, склонившись над листом.

И тут к нам из прихожей моя выходит кошка,

Дуреет, видя робота, шипит и бьёт хвостом.

Играл в рулетку до рассвета

Один поэт - и вот те на!

Сбылась, сбылась мечта поэта -

Срубил он сорок штук грина.

Запели ангелы над залом,

Где повезло ему так вдруг.

Он получил все деньги налом -

Все в пачечках, все сорок штук.

Как в сердце тут заколотилось!

Поэт наш даже побледнел -

Ему такое и не снилось...

И он в машину тупо сел,

В сопровождении охраны

Уехал прочь из казино,

Домой, шатаясь, будто пьяный,

Ввалился, начал пить вино,

Потом, как сумасшедший, прыгал,

Вполне понятно, почему, -

Он деньги прятал, мебель двигал,

Весь в бриллиантовом дыму.

Мечтал: «Теперь куплю квартиру,

Пожить себе я разрешу,

Беситься я не буду с жиру,

Но хоть проблемы все решу.

А вдруг мне хватит и на дачу?

На кругосветку и на джип?

Во! На трёхтомник свой потрачу!

На портостудию! На клип!

Во! Выпущу альбом убойный

Из лучших песенок своих!

О! Соберу гаремчик знойный

Из девочек я ломовых!...».

Поэт мечтал, уж засыпал он,

Летел все дальше от земли...

Тут три огромнейших амбала

К его квартире подошли,

В дверь постучались осторожно,

Переглянулись и - опять.

А что случилось дальше сложно,

Словами, братцы, передать:

Вдруг мусоропровод вздымился,

Оттуда вырвался огонь,

И в мир ужасный зверь явился,

Распространяя всюду вонь.

Его глазища, как прожектор,

Амбалов ослепили вмиг.

Взревел он жутко: «Я - Протектор!

Поэтовых поклонник книг!

Ага, приперлись, суки, бляди,

Поэта деньги отнимать?» -

И начал зверь мочить, не глядя,

Амбалов с воплем: «Твою мать!».

Возможно, он перестарался -

Двоим он бошки откусил,

За третьим пять минут гонялся,

Лупя со всех звериных сил,

Да всё по почкам и по яйцам...

Короче, уложил бандюг,

И заревел: «Пусть все боятся!

Я - лишь поэтам лучший друг.

Помог я выиграть поэту -

Ведь я его стихи люблю.

И вдруг здесь вижу погань эту -

Козлы, дешёвки, завалю!».

Вдруг, с безобразною улыбкой

На бородавчатом лице,

Зверь обернулся синей рыбкой,

Потом вдруг мухою це-це,

Потом на сотни фей крылатых

Рассыпался с глухим хлопком, -

На сотни фей в злачёных латах, -

И этот золотистый ком

В квартиру к спящему поэту

С хрустальным смехом просочась,

Стал совершать там пируэты;

А феи, за руки держась,

Запели, зашептали разом:

«Пиши, пиши, поэт, дерзай!

Награды будут - пусть не сразу,

Пиши, поэт, не унывай!

Вот я, к примеру, добрый некто,

Я за тобой давно слежу,

Поэт, тебя я, твой Протектор,

И защитю, и награжу!"

Поэт в постели шевельнулся -

Рой фей исчез, как быстрый взгляд.

Поэт проснулся, улыбнулся

Сказал: "О, Боже! Я - богат!"

Один поэт пришёл домой,

Попил чайку, стал размышлять:

«Вот мой успех - он только мой?

Я сомневаться стал опять.

Мне интуиция моя

Подсказывает - кто-то есть,

Кто сделал так, чтоб выжил я,

Добился славы, смог процвесть.

Кого же мне благодарить?

О, этот кто-то, проявись!

Хотел бы я тебя спросить,

За что меня ты поднял ввысь?».

Тут воздух задрожал вокруг

И странно в люстре свет мигнул,

Из ниоткуда как-то вдруг

К поэту жуткий зверь шагнул.

Он весь искрился и мерцал,

Он безобразен был собой -

На задних лапах он стоял,

Покрытый склизкой чешуёй.

Зверь - полуящер, полухряк -

Сопел, придя на этот свет;

Воняло от него, да так,

Что сразу нос зажал поэт.

Зверь недовольно заурчал

И завертелся весь волчком,

Перед поэтом вновь предстал,

Уже в обличии ином -

Красавицей с букетом роз.

Красавица открыла рот,

Шепнула: «Кто я, был вопрос?

Я - твой протектор, это вот.

Я внешне - безобразный зверь,

Но я стихи твои люблю,

И зла не сделаю, поверь,

Скорей спасу и исцелю.

Я помогал тебе всегда,

Поверив первым в твой талант.

Ты - мой воспитанник, да-да,

Мой друг, поэт и музыкант.

Пусть я в аду почти живу,

Но красоту люблю, пойми!

Я сделал так, что ты в Москву

Приехал, свел тебя с людьми.

В Литературный институт

Тебя пристроил, денег дал.

Талант твой развернулся тут,

Хоть обо мне ты и не знал.

С пирушек пьяным ты домой

Не на автопилоте шёл -

Я вёл тебя, мой дорогой,

Незримою дорогой вёл.

Спасал тебя от пьяных драк,

Ты мог погибнуть сотни раз!

Ценя твой дар, я сделал так,

Что вот ты модным стал сейчас.

Автографы ты раздаёшь,

Я - за спиной твоей стою,

Пускай невидимый - ну что ж,

Горжусь, стихи твои люблю.

Но буду я карать и впредь

Тех, кто мешает нам с тобой.

Ты должен сочинять и петь,

А я - я принимаю бой.

Пиши! А вот тебе цветы -

У вас такие не растут.

Цветы за всё, что создал ты.

А мне пора, меня ведь ждут».

Приняв от девушки букет

И отойдя с её пути,

Немного оробел поэт,

Но крикнул: «Как тебя найти?».

Красотка, в зеркало войдя,

В нём растворилась без следа.

Раздался рёв чуть погодя:

«Как, как? Протектор мой, сюда!».

Поэт, тряхнувши головой,

Шатаясь, вышел на балкон.

Какой закат плыл над Москвой!

Поэт курил и думал он:

«Да, интуиция моя

Опять меня не подвела...

Ну, развернусь отныне я!

Во, начинаются дела!».

Каждое утро, радостный, ты просыпаешься,

Тёплой водою с песнями ты умываешься,

Ты заправляешь коечку, гладишь подушечку,

Сладкой истомой манят тебя потягушечки.

А в это время западный мальчик чумазенький,

С впалою грудью, чахнущий и грустноглазенький,

Катит свою в шахте с углем вагонеточку,

Чтоб получить вечером мелку монеточку.

Каждое утро, гладкий, довольный, сияющий,

В школе встречаешь добрых и верных товарищей,

Пахнет цветами светлая комната классная,

Нежно ерошит вихры твои солнышко ясное.

А в это время западный мальчик горбатенький

Гробик несёт, спотыкаясь, для младшего братика -

Он схоронил мать, отца, двух сестрёнок, трёх дедушек,

И всё равно прокормить ему надо семь детушек.

Ты каждый вечер ходишь гулять по Москва-реке,

С девушкой милой, глаза у неё как фонарики,

Робко в любви объясняясь, за полную грудь берёшь,

Шепчешь на ушко стихи и в аллейку её влечёшь.

А другой мальчик с улыбкой бессмысленной жуткою

Возится в жалкой лачуге своей с проституткою,

Завтра ему чуть свет на работу опять вставать,

Как бы скорей закончить и завалиться спать.

Школу закончив, может, ты станешь директором,

Или инспектором, или вообще архитектором,

Сытый, весёлый, румяный и к людям внимательный,

В ладушки будешь играть с женой привлекательной.

Мальчик же западный, чахлый, забитый, запуганный,

Кашлять-чихать будет пылью противною угольной,

А потерявши работу, в сиянии месяца

В жалкой лачужке своей с облегченьем повесится.

Будь же ты проклят, тот дяденька, что вдруг решил вести

Нашу Россию по западному тому пути!

Очень обидно в трудах загибаться во цвете лет,

Чёрт знает чем заниматься, чтоб раздобыть обед.

Вижу, на улицах наших уж проявляются

Дети чумазые, к гражданам так обращаются:

«Дайте хотя бы копеечку, добрые, милые!».

Только спешат мимо них люди хмурые, хилые…

Писать бы так, как Северянин!

Боюсь, однако, не поймут:

Его язык немного странен

И полон всяческих причуд.

Вот как он пел любви экстазы,

Совсем забыв про тормоза:

«О, поверни на речку глазы -

Я не хочу сказать: глаза...».

Вот, рифму он искал к Роопсу,

Родив и строчку заодно:

«Люби, и пой, и антилопься!».

Свежо? Свежо, легко, смешно!

Поклонниц он имел до чёрта,

Задумываясь в беге дней:

«Ах, не достойны ли аборта

Они из памяти моей?».

Он пел про «негные уроны»

Про шалости и про весну,

Чем вызывал у женщин стоны

И обожания волну.

Он всяческих похвал достоин,

Он говорил про жизнь свою:

«Я не делец. Не франт. Не воин.

Я лишь пою-пою-пою».

Ведь до сих пор он интересен!

Он написал - ах, Боже мой! -

«Я так бессмысленно чудесен,

Что смысл склонился предо мной!».

Бессмысленно чудесен, странен...

Мы всё ж склонимся перед ним -

Второй не нужен Северянин...

Он был, как мы, неповторим.

Пытаясь как-то секс разнообразить,

Громадное количество людей

В постели любят тихо безобразить,

Но - в свете неожиданных идей.

Вот парочка, привыкшая друг к другу,

Привычно мнёт постельное бельё:

Супруг ласкает нежную супругу,

Но думает совсем не про неё.

Воображает он, трудясь, как пчёлка,

Что он - белогвардейский офицер,

Она же - на допросе комсомолка,

И ей к виску приставлен револьвер.

И он её насилует свирепо,

И плачет комсомолка, и кричит,

И юбка задралась на ней нелепо,

И грудь одна из кофточки торчит...

Супруга же сейчас воображает,

Сама своей порочности дивясь,

Что ей бандит кастетом угрожает

И требует, чтоб срочно отдалась.

Он - грубое животное, скотина,

(Совсем не то, что муж ее, дохляк...) -

Поймал её на улице пустынной,

Заставил делать так, потом - вот так...

К нему спешат дружки его, бандюги,

И все подряд насилуют её...

Супруги, возбужденные супруги

Теперь куда активней мнут бельё!

Другая пара действует иначе -

Друг друга мажут краской золотой,

И друг за другом носятся по даче,

Сверкая необычной наготой.

Другая пара надевает маски

И в масках это делает. Они -

Как персонажи некой странной сказки,

Двойной галлюцинации сродни.

С изменчивой реальностью играя,

Вдвоём скучать в постели так смешно.

Фантазиям ведь нет конца и края,

Не зря воображенье нам дано.

Скажи подруге: «Нынче ты монашка,

А я - немой садовник, хорошо?

Ты без мужчин измучилась, бедняжка,

Ты знаешь: у садовника - большой...

Я сплю в траве, а ты ко мне подкралась,

Перекрестилась, юбки задрала...».

Примерно так… Но, впрочем - это малость,

Фантазиям подобным нет числа!

Твоя подруга может быть царицей,

Нимфеткой, гейшей, чудом красоты,

Дешёвой проституткой, светской львицей, -

Да, словом, всем, что хочешь видеть ты.

Взгляни в глаза подруге - как мерцают!

Так вот он, здесь, искомый идеал!

И в ней черты - о, чудо! - проступают

Всех женщин, о которых ты мечтал.

Ее улыбка - точно, без ошибки,

улыбка всех, в кого ты был влюблён...

Ты разгляди в единственной улыбке

Улыбки сотен женщин всех времён.

Я - председатель Клуба кошководов.

По воскресеньям, в девять сорок пять,

Съев пару холостяцких бутербродов,

Иду в Дом пионеров председать.

Там ждут меня нарядные детишки -

Я открываю дверь, веду их в зал

И важно им надписываю книжки,

Которые о кошках написал.

Потом приходят девочки постарше…

Но прежде чем войти, всегда оне

На лестничном покуривают марше,

Хохочут и болтают обо мне.

Одна из них мне часто помогает:

Читает вслух, стирает мел с доски

(И носит свитера, что облегают

Её грудей торчащие соски).

Она со мной заигрывает, ясно,

Чтобы потом смеяться надо мной.

Бандитка! ведь не знает, как опасно

Мужчину вызывать на ближний бой.

Однажды я читал о свойствах случки,

И ручка закатилась к ней под стол...

Я шарил в темноте, но вместо ручки

Божественную ножку я нашел.

С тех пор моя красавица другая:

Разглядывает пристально меня,

До крови рот насмешливый кусая

И от подруг событие храня.

Под Новый год мы залу украшали

Стеклянными шарами, мишурой,

Я чувствовал: подружки ей мешали,

Она была мыслёнками со мной.

И пробил час! она пролепетала:

«Я, кажется, забыла в клубе шарф...».

И музыка любви затрепетала

Над нами голосами сотен арф.

И в сумрак мы вошли уединённый:

Она стянула молча джемпер свой,

Легла на стол... Я замер, оглушённый

Невинной, огуречной чистотой.

Потом, открыв глаза, мы созерцали

Украшенный флажками потолок,

Кругом огни загадочно мерцали,

За окнами поблёскивал снежок.

Я размышлял, чем кончится всё это:

Быть может, я с работы полечу,

Уж больно молода девица Света,

Хоть я её молчанье оплачу.

А впрочем, нет, есть способ понадёжней:

Магические древние слова

Произнести как можно осторожней...

Воспользуюсь... имею все права...

И произнёс! и комната качнулась!

Прошелестел в тиши хрустальный звон,

Возлюбленная кошкой обернулась,

Мяукнула и выбежала вон!

Ну что ж, ступай... Я всё тебе прощаю,

Хоть буду жить, страдая и любя.

Всегда я женщин в кошек превращаю,

Чтоб не скомпрометировать себя.

Иду по коридорам величаво,

Огнем нездешним, праведным объят,

И кошки вслед за мной бегут оравой,

И стонут, и чихают, и кричат.

Ты заболела - пульс остановился, -

Лечил тебя какой-то коновал,

Я под твоими окнами молился,

Чтоб кризис поскорее миновал.

Зима блистала царственным нарядом,

Был город в эти дни похож на торт,

А я не мог побыть с тобою рядом -

Я был студент, я беден был и горд.

Мне не забыть, как вечером однажды

Ты подвела меня к своей maman:

«Вот юноша моей духовной жажды,

Всё остальное - розовый туман!».

Мамаша отвела тебя в сторонку

И по-французски стала укорять.

Тут я ушёл. Ты кинула вдогонку

Пленительное: «Милый, завтра в пять...».

Да, ты хотела лёгкого скандала,

Тебя, наверно, выпорол отец...

Но на катке ты вскоре вновь сияла,

И звёздный над тобой сиял венец.

О, как ты в поцелуе трепетала!

Как нравилось тебе изнемогать!

Ты к тайне тайн меня не подпускала,

Но позволяла грудь поцеловать.

И нежные девические груди

Пред зеркалом ты гладила потом...

И вдруг слегла в стремительной простуде -

И разделил нас чёрный водоем.

Вот вышел доктор. Вот остановился.

Вот снял пенсне. Неужто плачет он?

«Что с Катей, доктор ?» - он перекрестился

И молча протянул мне медальон.

«Что это?» - «Если вас она любила,

Вам лучше знать... Молитесь за неё», -

«Вы врёте, доктор!» - «Юноша! мой милый,

Мужайтесь! и - какое тут враньё...

Хотите слышать мненье человека,

Который знает суть добра и зла?

Пусть правда умерла в начале века,

Но Красота - сегодня умерла!» -

Сказал и растворился в полумраке...

Я выслушал с усмешкой этот вздор

И подмигнул случайному зеваке,

Который наш подслушал разговор.

Смутился и ушёл ночной прохожий,

А я сверкнул железным коготком,

И в книжечке, обшитой чёрной кожей,

Поставил крест на имени твоём.

Довольный неожиданным успехом,

Нарисовал в цветах и лентах гроб,

И прежде чем уйти, швырнул, со смехом

Твой медальон в серебряный сугроб.

Меня ты пылко полюбила,

Мечтала стать моей женой,

И часто розы мне дарила,

Встав на колени предо мной.

Мои ты целовала руки,

Шептала: «Милый, стань моим!», -

А я зевал с тобой от скуки,

Приветлив, но неумолим.

Меня домой ты провожала,

Несла тяжёлый мой портфель,

От хулиганов защищала,

Мечтая лечь в мою постель.

Тебе давал я обещанье

Любви твоей не забывать,

Но только в щёчку на прощанье

Себя давал поцеловать.

В подъезде часто ты смелела,

Стремилась дальше ты зайти,

Пощупать ты меня хотела,

Но я шипел: «Пусти, пусти!».

Тянулась ты ко мне руками,

Но от тебя я убегал,

«Давай останемся друзьями», -

тебе я сверху предлагал.

Ты уходила с горьким стоном,

Но не совсем, а лишь во двор -

Петь серенады под балконом

О том, что мой прекрасен взор.

Как я капризничал упрямо!

В кино меня ты позвала,

Я ж прокрутил тебе динамо,

В метро ты зря меня ждала.

Ты снова назначала встречи,

Мне покупала шоколад,

Я приходил порой на встречи

И делал вид, что очень рад.

Ты посвящала мне сонеты,

Меня поила в кабаках,

Дарила кольца мне, браслеты,

Порой носила на руках,

И что ж? Я поневоле сдался –

Сбылись, сбылись твои мечты,

Вдруг стоя я тебе отдался,

И ахнула от счастья ты.

И я сказал тебе: «Ну, ладно…

Теперь мы будем вместе, да?

Помучал я тебя изрядно,

Но ты мне нравилась всегда.

Наш брак с тобою – неизбежность,

Мы вскоре сдружимся вполне.

Твоя настойчивая нежность

Внушила уваженье мне.

Теперь ты за меня в ответе,

Ведь понял я, что, может быть,

Никто не сможет в целом свете

Меня так пылко полюбить».

Ты надругалась надо мною

И заявила мне: «Ха-ха!

Не стану я твоей женою,

Найду другого жениха!

Я секса просто захотела.

От разных слышала я баб,

Что каждая тебя имела

И что на передок ты слаб.

Ты был мной резко обнаружен,

Мне быстро дал, как идиот.

А мне ведь муж такой не нужен,

Который бабам всем даёт.

Прощай и, слушай, вытри слёзы.

Пойду-ка я, махну стакан…».

Я лепетал: «А как же розы?

Выходит, это был обман?».

К себе в квартиру я пробрался,

А ты ушла с ухмылкой прочь.

Обманутый, я разрыдался,

В подушки плакал я всю ночь.

Сказали утром мама с папой:

«Ты что ж, сынок, позоришь нас?

Смотри в глаза! И в суп не капай

Слезами из бесстыжих глаз.

Все говорят, что ты гулящий,

Что ты не девственник уже,

Что с каждой дрянью завалящей

На нашем куришь этаже.

Кроме любви и модных тряпок,

О чём ты думаешь, дебил?» -

Взревел отец и, снявши тапок,

В меня им ловко запустил.

Я тут же из квартиры смылся,

Побрёл куда глаза глядят.

Зачем так папа рассердился?

Ну в чём же, в чём я виноват?

Сравню любовь с хрустальной чашей.

Зачем в любовь мою плевать?

Кто на двери железной нашей

Писал смолой: «Живёт здесь блядь»?

Не та ль, что хвалится подругам

Победой быстрой надо мной?

Теперь я убегу с испугом

От их компании хмельной.

И пусть они мне вслед гогочут,

И пусть подстилкою зовут,

Моё сердечко всё же хочет

Любовь дарить и там, и тут.

Но опозорен, смят и брошен,

Бреду один через пустырь.

Мне этот мир жестокий тошен,

Уйду я нынче в монастырь.

Средь позолоты и лампадок

Забудусь, успокоюсь я,

И станет дорог мне порядок

Расчисленного бытия.

Мне мудрые там скажут речи,

Мне поднесут Христову кровь,

И пусть оплакивают свечи

Мою разбитую любовь.

Пусть вспомнит злая та девчонка

Моё паденье, мой позор,

И то, как я смеялся звонко,

И светлый мой лучистый взор.

Не кончились мои страданья –

Куда мне деться от себя?

Смотрю я на мосты и зданья,

По-прежнему весь мир любя.

Стерпев от жизни оплеуху,

Домой иду через пустырь.

Мне как-то не хватило духу

Уйти внезапно в монастырь.

Я опыт поимел печальный,

Но не могу забросить я

Кружок любимый танцевальный

И курсы кройки и шитья.

Хочу я танцевать ламбаду

И ловко бёдрами водить.

Приду домой и в ванну сяду,

Чтоб о проблемах позабыть.

Вот я и дома. «Что, придурок,

Вернулся?» - папа говорит,

И, запустив в меня окурок,

Меня чуть слышно материт.

Мать спрашивает: «Ну, где шлялся?

Эх, как же ты позоришь нас…

Пожри. Вон, холодец остался.

И спать ложись, уж первый час.

Мы дверь с большим трудом отмыли,

Поэтому пойми отца,

Учили мы тебя, растили…

Так перестань позориться!».

Я грустно ем без аппетита,

Посуду мою, как всегда,

Шепчу себе: «Пусть жизнь разбита,

А всё же горе – не беда».

Попивши после ванны чаю,

Я в комнату свою вхожу,

Там сразу мамин фен включаю

И им по волосам вожу.

Всё в комнате моей опрятно –

Вот икебана, вот шитьё,

Вот косметичка. Мне приятно

Порой перебирать её.

Вот кактус, вот мои тетрадки,

Вот Майкла Джексона портрет.

Всё аккуратно, всё в порядке –

И пряжа, и китайский плед.

Как жаль, что из-за драмы личной,

Пока я бегал и грустил,

Все-все о жизни заграничной

Я сериалы пропустил.

Ну ладно, повяжу на спицах –

Мне так сподручней, чем крючком.

А о чудесных заграницах

Я помечтаю перед сном.

Усну средь плюшевых игрушек,

Которых много у меня.

А утром встану я с подушек,

Под душ скакну в начале дня.

Опять поверю в жизнь, как в сказку,

И, сильно удивив отца,

Вновь косметическую маску

На кожу нанесу лица.

И папа, недовольный мною,

Вновь поспешит на свой завод,

А я, окрасив кудри хною,

помчусь плясать – ламбада ждёт.

На конкурсе эстрадных танцев

Спляшу я лучше всех ребят,

Мне приз вручат от иностранцев

И на гастроли пригласят.

Девчонка встретится мне снова,

Что принесла мне столько бед,

И, сплюнув жвачку, как корова,

Мне захохочет громко вслед:

«Во, перекрасился, придурок!».

А я с достоинством скажу:

«Не красят вас манеры урок,

Я глупою вас нахожу.

Решили вы, что вам виднее,

Кто счастлив будет, но как раз

Причёска у меня моднее,

И серьги лучше, чем у вас.

У вас - морщины. Кто жениться

На вас захочет из мужчин?

Я привезу из-за границы

Крем дорогой вам от морщин.

Танцуйте, вот что! В танцах – сила.

Да, я сказать обязан вам -

Есть у меня теперь мобила,

Но я вам номера не дам.

Вам нужен лишь стаканчик с водкой,

А мне – мне за рубеж пора…

Адью!» – и плавною походкой

В подъезд войду я со двора.

А дома будет что твориться!

Узнав, что я такой танцор,

Родня на радостях напиться

Решит, забыв про мой позор.

Мать скажет: «Ах ты, наша лапа!»,

Мои кудряшки теребя,

И закричит мне пьяный папа:

«Сынок, мы верили в тебя!».

И я впервые выпью тоже,

Под крик соседей: «Пей до дна!»,

И будет, на медаль похожа,

Плясать в глазах и корчить рожи

Мне с неба пьяная луна.

Моя любимая прекрасна –

Два уха у неё, два глаза,

Нос между глаз, под носом – губы,

На голове есть волоса.

Она плечами водит страстно,

Грудями и частями таза,

Есть в ней и маточные трубы,

Есть и другие чудеса:

Вот яйцевод, предвестник счастья,

Вот кровь по венам к мозгу мчится,

Вот, крепко сшит и ладно скроен,

Скелет пленительный её.

Крестец на месте и запястья,

Лопатки, рёбра и ключицы,

Он из двухсот костей построен,

И всё это моё, моё!

Мои гортань и селезёнка,

Язык и ротовая полость,

Фолликулы, желудок, почки,

Трахея, бронхи, пищевод.

Как всё устроено в ней тонко,

И как ей свойственна весёлость!

Любимой я купил цветочки,

Она со мной гулять идёт.

Она щебечет что-то… Боже!

Соматотип долихоморфный

В любимой мне так симпатичен,

Что я целуюсь долго с ней.

Мы с нею разные, так что же?

Соматотип мой – брахиморфный,

Но то, что я гиперстеничен,

Любимой нравится моей.

К тому же я хорош собою:

Два уха у меня, бородка,

Нос посреди забавной рожи,

Очки надеты на глаза.

К любовному готов я бою –

В портфеле есть вино и водка,

Мой шланг со мной, и клубни - тоже,

И Куперова железа.

Сегодня мы с моей любимой

Весь день хотим совокупиться.

Так нам природа повелела,

Против природы не попрёшь.

Жизнь силою непобедимой

В экстазе нас заставит слиться,

Два наших, крайне сложных, тела

В одно вдруг превратятся. Что ж,

Не нам разгадывать загадки

Вселенского мироустройства

Займёмся лучше важным делом,

Что полюбил я всей душой.

Мы просто вместе ляжем спатки,

Чтоб изучать оргазма свойства.

Двум особям половозрелым

Сегодня будет хорошо.

Всё, всё в любимой интересно -

Живот, и груди, и ключицы,

Глаза, и ножки, и запястья,

а также тайна тайн её.

К любимой я прижмуся тесно,

Непоправимое случится,

И я вскричу тогда от счастья:

«Ах, это всё моё, моё!».

Гуляли мы с кузиною вдоль пруда,

а позже приютила нас беседка.

Подметила кузина очень метко,

что летней ночью ждёшь невольно чуда -

неведомо какого и откуда…

И, помолчав, спросила: «Слушай, детка,

зачем мы стали видеться так редко,

стесняться стал меня ты? Это худо».

Потом вдруг рассмеялась смехом струнным:

«Пьяна, мон шер, я этим светом лунным…

Одежды сброшу я! Ты тоже сбрось,

ну? Ну же?» – я, конечно, подчинился,

мы в пруд вошли, который весь искрился…

Купанье средь кувшинок началось.

Я на руки Вас поднял среди роз,

Вы рассердились и тряхнули бантом.

«Имею дело с половым гигантом?» –

в ночной тиши раздался Ваш вопрос.

Шепнул я в пряди вьющихся волос:

«Талант во всём является талантом…

Я одарю Вас крупным бриллиантом!» –

и на руках в беседку Вас понёс.

Там, наслаждаясь Вашими духами,

я разразился дерзкими стихами,

потом умолк, потом прильнул к устам –

нести вы прекратили Ваши бреды,

я Вами овладел, и в миг победы

стон жалобный вознёсся Ваш к звездам.

Стоят на задних лапах еноты в зоопарке,

а люди им бросают подачки с высоты,

и нравятся енотам их вкусные подарки…

А ты, поэт, чем хуже? Енот такой же ты.

Еноты столь забавны, смотреть на них умильно…

Но на тебя ведь тоже хотят все посмотреть –

людей ты забавляешь, они смеются сильно,

так есть, так раньше было, и так же будет впредь.

А что ж плохого в этом? Всем нужно развлеченье.

Так стой на задних лапах, передними маши.

Еноты ловко ловят конфеты и печенье –

и ты лови, что кинут, ведь кинут от души.

Посмотришь на енота – забудешь про заботы.

Посмотришь на поэта – почувствуешь любовь.

Еноты и поэты! Поэты и еноты!

Идя и к тем, и к этим, подарочки готовь…

В метро и на улице, всюду меж нами –

Люди в наушниках и с плеерами.

Вижу студенточек и ПТУ-шников,

Разные формы и типы наушников.

Придумал себе я простое занятие –

Я наблюдаю за всей этой братией,

Смотрю на их мимику и телодвижения,

Осторожно делаю предположения.

Вот идёт девушка с кульком зефиру –

Вероятно, сейчас она слушает Земфиру.

Другая девушка ковыряет в носу –

Эта, по-моему, слушает Алсу.

Идёт с безумным взглядом металлист,

В голове у него вопит «Джудас Прист».

Солдат в сапогах рядом с ним марширует –

Он слушает Маршала и дико кайфует.

Сложив губы трубочкой, тихо мыча,

Шагает поклонник певца Трубача.

Идёт не то мужик, не то баба,

Тихонько подпевает ансамблю «Абба».

Еле передвигает ноги мужик –

Курнул косячок и заслушал «Пикник».

Кавказец идёт, похож на Церетели,

Явно слушает Тамару Гвердцители.

Студентка идёт, чей объём груди вырос,

Трясёт головой в такт группе «Вирус».

Идёт паренёк в майке группы «Металлика»,

Думаю, он слушает группу «Металлика».

Стоит паренёк, и взгляд его ласков,

В голове у него заливается Басков.

Крадётся к нему, тоже с лаской во взоре,

Поклонник певца Моисеева Бори.

Обнявшись, стоят две девчонки в цвету,

Проникшись призывами группы «Тату».

Идут в наушниках гуси и утки,

Здесь помещённые боле для шутки.

Идёт человек и пьёт пиво «Миллер»,

Слушает группу «Нож для фрау Мюллер».

Идут хип-хопперы, светлы их лица,

Они, разумеется, слушают Дэцла.

Глазами сверкая, гитарой мерцая,

Подросток идёт и слушает Цоя.

Приплясывает то ли араб, то ли перс,

Похоже, под новый диск Бритни Спирс.

Идёт мой знакомый Лёня Бернштейн,

Он дико торчит от команды «Раммштайн».

Словно обваренная кипятком,

Слушает тётка, что спел ей Петкун.

Идёт альбинос, изюм кушает,

В наушниках гигантских что-то там слушает.

Идёт человек с внешностью бандита,

Ничего не слушает, смотрит сердито.

Поэтому, закончив свои наблюденья

И рифмы собрав для стихотворенья,

Домой возвращаюсь, писать начинаю –

Выходит прутковщина. Ладно, я знаю.

Да, завтра мне плеер в дорогу взять нужно –

С толпой меломанов сольюсь я, и дружно

Мы двинем под музыку нового века

Туда, куда песня зовёт человека.

Пусть каждый торчит от любимого трека,

А тот, кто не с нами – духовный калека.

Мне постоянно люди говорят,

Что я на сцене весь преображаюсь,

Что становлюсь безумно энергичен

И что самоирония моя

Безмерно обаятельна. Всё верно.

Но в жизни я, конечно же, другой.

Энергию свою разумно трачу,

Коплю её для новых выступлений

И для великих дел, что ждут меня.

Лежу я апатично на боку

В квартирке и лениво размышляю –

Когда на полной скорости бежит

Гепард за антилопой, он сжигает

Буквально всю энергию, что есть,

В последнем и рещающем броске,

Зато он антилопу догоняет.

Потом лежит и дышит тяжело,

Не в силах встать и даже шевельнутся.

Вот так же поступает и творец.

Валяется он часто на диване,

Листает книжки, смотрит телевизор,

Энергию не тратит нифига.

И вдруг звонок в квартире раздаётся –

Друзья зовут творца затусоваться,

И должен он немедленно бежать

Туда, где скоро всё съедят и выпьют.

Ну что ж, переключается творец

На скорость максимальную и мчится

Туда, где будут тётки и фуршет.

Там скорость он снижает до нуля,

Расслабленно тусуется с друзьями,

Вдруг видит тётку всей своей мечты

И снова скорость полную включает,

Чтоб ночью поиметь сегодня секс.

Короче, есть коробка скоростей

В любом из нас, о чём я и толкую.

Вот я на малой скорости сейчас

Закончил сочинять стихотворенье,

И, скорость максимальную включив,

Мчусь за бутылкой водки в супермаркет,

На максимальной скорости её

Я выпиваю, с лязгом отключаюсь,

Хотя потом средь ночи я встаю,

Иду на средней скорости за пивом,

И пью его, и снова засыпаю,

И долго без движения лежу.

Энергию во сне скопив большую,

Я утром встану, сделаю зарядку,

И по делам, пускай и с бодунища,

На скорости предельной поскачу.

Мне говорят, что груб я и циничен,

Ликующе бездушен и жесток,

Что к сексу абсолютно безразличен,

Что сломан человечности росток

В моей душе…Неправда! Человечность

Из всех моих стихов буквально прёт,

Лиричность прёт из них, ещё сердечность

И искренность чарующая. Вот.

И вовсе я не груб и не циничен –

Нежны мои стиховные миры.

И вовсе к сексу я не безразличен,

Пока водярой не залью шары.

От красоты слабею я и таю –

Я чую красоту сквозь жизни мхи.

И лапочкам изящным я читаю

Изящнейшие самые стихи.

Но зрители с читателями сами

Ждут от меня приколов, чтобы ржать,

И вот пишу стихи я с матюками,

Сам не желая это продолжать.

Однако, вы ведь этого хотели?

Вы сделали чудовищем меня,

И в толстеньком моём лиричном теле

Зачахли все былые зеленя.

Кривляться я иду на сцену клуба,

Метаю в зал словесную пращу,

Потом кривитесь вы – мол, очень грубо…

Но я вам всем за это отомщу!

Теперь я, избалованный успехом,

Ликующе рифмуя матюки,

К вам в души заползу и с диким смехом

Сломаю человечности ростки.

Я к дому Вашему примчал автомобильно –

На день рожденья Ваш я прибыл пунктуально,

И торт вручил Вам, улыбаясь инфантильно,

И в зал прошёл, где всё шумело карнавально.

Я сел за стол, где было людно и бутыльно,

И всё глазел на Вас – смеялись вы хрустально,

В колье из жемчуга Вы выглядели стильно,

И вдруг я понял, что влюбляюсь в Вас тотально.

Мои соседи гоготали так дебильно,

Так безобразно ели, так шутили сально,

Что посуровел я, напрягся очень сильно,

Но Вы сказали через стол мне: «Всё нормально!».

Потом спросили: «Как Вам пишется? Стабильно?

А не хотите почитать нам музыкально?».

И я кивнул, и стал читать стихи обильно,

Жестикулируя эффектно-театрально.

Иные гости сразу замерли субтильно,

Другие кушать продолжали машинально.

Сосед мой справа ухал как-то замогильно,

Сосед мой слева заорал: «Конгениально!».

Вы подошли ко мне, шепнули сексапильно:

«Не уходите, я сегодня уникальна…»,

Когда же ночью гости расползлись рептильно,

Вдвоём остались мы, нам стало сексуально.

Вдвоём остались мы – и вспыхнули фитильно,

И зарычал тогда от страсти я брутально,

И обхватил я Вас за талию горилльно,

И потоптались мы с минуту вертикально,

Потом упали за тахту, где было пыльно,

И очень скоро осмелели максимально:

Я совершал движенья сладкие бурильно,

Вы удовлетворить смогли меня орально.

Потом мы в ванную пошли, где стало мыльно,

Потом, обнявшись, мы уснули моментально…

А утром Вам я заявил: «Люблю Вас сильно,

И это чувство, уверяю Вас, кристально!

Я не хочу умчать от Вас автомобильно,

Давным-давно я не влюблялся так тотально!

Давайте вместе жить спокойно и цивильно?

Жить хорошо мы будем, даже процветально!».

В колье из жемчуга лежали вы умильно,

И вдруг кивнули мне смущённо-улыбально…

И вновь мы вспыхнули – светло и ювенильно,

И счастья крик вдвоём издали эпохально!

Изящным слогом Вы меня очаровали –

Обычно дамы изъясняются не так;

Когда все в зале с громким смехом пировали,

Вы любовались мной и подали мне знак,

Чтоб я на кухню шёл сейчас за Вами следом.

Конечно, встал я, хоть и был изрядно пьян,

И там, на кухне, приступили мы к беседам

Философическим, куря «Классик-Житан».

Смеясь красиво, Вы мне пальчиком грозили:

- Так, значит, что, вся философия - фигня?

- Конечно, да! – Ах, Константэн, Вы много пили

Хотя я – тоже… Поцелуйте же меня!

- Мари, Вы - ангел! Я молить хотел об этом!

- Стоп, Константэн, я дверь запру на ключ,

Чтоб насладиться тесной близостью с поэтом,

Что так хорош в любви - по слухам - и могуч…

- Мари-прелестница, как ваша грудь упруга,

Как ваши губки от шампанского сладки,

А как чулочек облегает ножку туго!

А вот и тайна тайн, чьи тайны глубоки…

Да, помогите мне, сорвите к чёрту брюки

С меня скорей и вот он ваш - любви солдат!

О, как приятно! Ваши волосы и руки

Там, где живот мой, упоительно скользят…

Но кто ключом дверь этой кухни отворяет?

Как, ваша дочь Аннет? О, Боже мой!

Аннет в халатике… Аннет его снимает…

Ужели это явь, ужель не сон хмельной?

Аннет, вы голая? А мы тут с мамой…это…

У вас так принято? Ну, в смысле, чтоб вдвоём?

Я ослеплён, мы в темноте – не надо света…

Всё, умолкаю я – пусть всё горит огнём!

Хотя позвольте, напоследок я замечу –

Кусайтесь реже, приберите коготки, -

Сегодня выпьем мы за эту нашу встречу,

И счастье новых встреч, что так недалеки!

Аннет! Мари! Любовь! Тела! Духи! Чулки!

Ах!

Да, Марго, нам придётся расстаться –

Устал от Вас откровенно.

Кувыркались мы с Вами в постели

Не раз и не два, а больше,

Но пришла пора ставить точку

В отношениях наших, ей-богу.

Вы меня почти разорили –

На такси ко мне и обратно

Приезжаете… Что за причуды?

Ведь в Москве метро существует.

Постоянно я Вам намекаю,

Что метро – вид транспорта тоже.

Сигареты я Вам покупаю

Дорогие, тонкие, с ментолом.

Если Вам они не по карману –

То бросайте курить, однако.

А вино! Бутылку за бутылкой

Выпиваете Вы до и после секса,

А вино-то нынче дорогое.

Предлагал я Вам выпить водки,

Вы смеялись – мол, не Ваш напиток.

И презерватив нынче дорог –

Не люблю я эти резинки,

Но напяливать их приходится,

Дабы получить доступ к телу.

Вы спираль бы поставили, что ли,

Женские ведь есть презервативы,

Вы ж их игнорируете ловко,

Как и все мои пожелания.

Очень мне не нравится резинка,

Как и большинству мужчин, впрочем.

Для меня танцуете порою –

Это в самом деле красиво,

Но меня грузить болтовнёю

Не устаёте при этом.

Вы, Марго, обычно чушь несёте,

Лучше б Вы побольше молчали.

Вы меня измучили вопросом:

«Правда, я красивая, а, Котик?».

Раз пятнадцать ответил я: «Правда»,

А теперь отвечать надоело.

Вы, Марго, похожи на птичку,

Что повсюду скачет и щебечет,

Только вот мозгов у ней мало.

В обществе нельзя появиться

Вместе с Вами – сразу к мужчинам

Незнакомым Вы вдруг пристаёте,

Делаете им замечанья,

Я же рядом криво улыбаюсь,

Думая: «Дадут ей щас по репе,

Да и мне достанется, похоже,

Заодно и мне накостыляют…

Нет, пора отсюда срочно делать ноги,

А с Марго пора расставаться».

Мне нужна весёлая девчонка,

Но такая, чтобы не грузила,

Чтобы я забыл про резинки,

Чтобы понимала та девчонка,

Как непросто деньги заработать

И как просто их растранжирить –

Короче, чтоб она была умной.

Ну а Вас, Марго, я не забуду,

В целом кувыркались мы славно,

Но Вы сами испортили всё же

Лучшее, что в наших встречах было.

Подарю я вам на прощанье

Томик куртуазных маньеристов,

Чтобы Вы его изучили

И дошло до Вас постепенно,

Как вести себя по понятьям

И вообще, как удержать мужчину.

Я же отыщу себе подружку,

С которой и легко, и приятно,

Чтоб мои стихи мне читала

Наизусть, причём с выраженьем,

А не так, как Вы – по бумажке.

В гости ко мне заявился дружок институтский.

Я поначалу приветливо принял его:

«Как, - говорю, - там дела, в городке вашем тихом?

Что это вдруг ты внезапно приехал в Москву?».

Гость отвечает: «Решил покорить я столицу,

жить надоело в провинции, мазы там нет.

Кстати, не дашь ли мне в долг? Я приехал без денег.

Ну и пожалуй, чуток поживу у тебя.

Кстати, а что ты мне нынче предложишь на ужин?

Водочка есть? Так давай же за встречу бухнём!».

Я согласился - и водки мы с ним накатили,

спать завалился он в кухне, ужасно храпя.

Утром я встал с бодуна и рванул на работу,

гостю записку черкнув, где ключи и т.д.

Бегал весь день по работе, устал, как собака,

нервно толкаясь в метро, я приехал домой.

Гость меня встретил, сияя, заметно под мухой,

и заявил, что герлу отымел на Тверской.

Глупо моргая, смотрел я на пьяного гостя -

он был отлично одет и сигару курил.

Взгляд мой заметив, сказал мне дружок институтский:

«Вот, приоделся, как видишь, ты ж денег мне дал.

Кончились, правда, они неожиданно быстро.

Я, если можно, ещё попросил бы взаймы.

Но не волнуйся - верну я долги очень скоро,

Вот, в казино я собрался, глядишь, повезёт.

Хочешь, отправимся вместе? Не хочешь? Работа?

Что-то, смотрю я, ты скучно, нелепо живёшь.

Вечно ты занят, работаешь вечно, как дурик,

надо по клубам бухать и девчонок снимать...

Кстати, жратва у нас кончилась. Может, сгоняешь?

Мне надо сделать тут междугородний звонок».

Выслушал гостя я тупо и двинул в палатку,

Много чего накупил и вернулся к нему.

Вечер прошёл в алкогольном тяжёлом угаре,

Жизни учил меня гость, уплетая еду.

...Так пролетела неделя, все кончились деньги,

Большую часть проиграл мой дружок в казино.

Он удивился, узнав про отсутствие денег,

Съехал к кому-то другому, простившись со мной.

Я еле-еле потом дотянул до зарплаты,

Стал экономить на всём. А неделю спустя

Счёт телефонный пришёл на гигантскую сумму -

Времени гость не терял, полстраны обзвонил.

Да, не забыть мне визит институтского друга -

Но ведь не мог же я в крове ему отказать?

Ладно, забыли, ведь он же мне как бы приятель,

Ладно, проехали, буду я впредь поумней.

...Месяц прошёл. Вновь раздался звонок телефона,

В трубку приятель, конечно, нетрезвый, орал:

«Слушай, братан, собираюсь к тебе на недельку!

Кстати, не дашь ли мне в долг? Я опять на мели».

Мелко тряся головой и вокруг озираясь,

После такого звонка я с работы иду.

Дома сижу в темноте - мол, меня дома нету,

И телефон игнорирую, и домофон.

Сколько я так проживу, я сказать затрудняюсь,

Но упаси меня господи гостя впустить!

Если он всё же прорвётся, то к встрече готов я:

Деньги все спрятал, стоит холодильник пустой.

Пискну отважно: «С девчонкой живу, понимаешь?

В гости пустить не могу, и верни-ка долги...».

Друг обалдеет... Сцену такую представив,

Мелко тряся головой, в темноте хохочу.

Мальчик на девочку лезет,

Лезет, пыхтит и трясётся,

Девочка стонет и грезит,

Грезит и вся отдаётся.

В акте таком неумелом

Многое нас забавляет,

Но человечество в целом

Действия их одобряет.

Счастья вам, милые дети!

Вот она, ваша Песнь Песней!

Нету картины на свете

Этой картины прелестней.

Мальчик и девочка ЭТО

Делают нынче впервые,

Будут они до рассвета

Акты вершить половые.

Позы, извивы, наклоны,

К телу прильнувшее тело,

Всхлипы, сопенье и стоны…

Доброе, нужное дело!

Что их потом ожидает,

Сколько роман их продлится,

Пара влюблённых не знает,

Только к оргазму стремится.

Сменят немало партнёров

Мальчик и девочка наши,

Оба покажут свой норов,

Ставши взрослее и краше.

Многое жизнь им подскажет,

К опытам если потянет:

Девочка к девочке ляжет,

Мальчик на мальчика глянет.

Впрочем, и так может статься:

Эти поженятся двое,

Ну, и начнут размножаться –

Делает так всё живое.

Только пока им в новинку

То, что для многих – рутина.

Всю поизмяли перинку…

Боже, какая картина!

Да, эти двое достойны

Высших похвал от поэта:

Плохо – болезни и войны,

А хорошо – только это.

Мальчик на девочке скачет,

Девочка этого хочет,

То она громко заплачет,

То вдруг потом захохочет.

Это повсюду творится.

Смерть отступает, покуда

Пара влюблённых резвится…

Чудо, великое чудо!

Мальчик на девочке скачет,

Мнёт её полные груди,

Счастливы оба, а значит –

Жизнь продолжается, люди!

Прямо на наших глазах поколенье взрастает,

Рядом с которым мы все уже – анахронизм.

Есть у меня тут знакомая девушка Кира –

Я вам скажу, удивляюсь я прям на неё.

Нравятся ей Кастанеда, Пелевин, Сорокин,

Фильм под названием «Матрица» нравится ей.

На дне рождения Киры я с ней накирялся,

Стала с друзьями знакомить малышка меня.

Вскоре я понял, как быстро меняется мода –

«Продиджи» слушать в квартире никто не хотел.

Геймер какой-то вопил: «Эй, врубите «Фристайлер!»

И в Казантипе танцпол почему-то хвалил.

Перед танцульками все накатили текилы,

Геймер болтал по мобильному про флоппи-диск.

Кирочка свет потушила, все ринулись в пляску,

Я, отставать не желая, с юнцами скакал.

Кира к подружке своей прижималась всё время,

С ней целовалась и группу хвалила «Тату».

Видел я клип этой группы – лесбийская тема

Песне возглавить позволила топ МTV.

Гости потом разошлись, Кира нас провожала.

Геймер упал у метро, всё вокруг заблевав.

Стали друзья поднимать его с радостным ржаньем:

«Бивис, - кричали они, - ну, вставай, ты, пельмень!»

Кирочка в шубке загадочно мне улыбалась.

Мы с ней остались вдвоём, и сказала она:

«Если тебе поутру не бежать на работу,

Можем вернуться ко мне и ещё посидеть».

«Ладно, - сказал я, - вот только куплю фрикаделлер,

Что-то меня от текилы немножко мутит».

«Делай свой шоппинг», - кивнула мне кротко малышка,

После спросила: «Ты мне почитаешь стихи?»

Кирочка, Кира, красивая, как иномарка,

Ты подарила мне ночь обалденной любви!

В сексе ты всё позволяла. Спросил про подружку –

Коротко ты отвечала мне: «Дура она».

Мы CD-ROM неприличный с тобою смотрели

И в Интернете зашли на смешной порносайт.

Позже, уставши от ласк, ты мне тихо призналась,

Что с маньеристом мечтала ты ночь провести.

Утром расстались – зевая, ты двинула в офис,

Я же побрёл отсыпаться и грезить домой.

И по дороге я думал о том поколенье,

Что нам на смену идёт уже, чёрт побери!

…Если на нашу планету обрушатся сверху

Инопланетные твари и будет война,

Кира возглавит отряд молодёжи отважной

И с огнемётом в руках будет путь расчищать.

Тут мне представился лагерь военный, где шепчут

Парни крутые с девчонками, глядя мне вслед:

«Этот папашка, что был маньеристом когда-то,

Пишет нам гимны - в нас дух боевой поддержать».

Мне - 37, я - член СП,

На отдых еду я в СВ,

Со мною - дамочка в купе,

А у меня - полно лавэ.

Раз так, повеселев душой,

Я говорю: «Вас как зовут?

Лариса? Очень хорошо.

А где вино здесь продают?».

Я за «Мерло» сгонял, и вот

Его с Ларисою мы пьём,

И мне она уже поёт

О муже о своём дурном -

Мол, он не раз был в ЛТП,

В семье поэтому - м/п,

На днях попал он в ДТП,

Кошмар, короче, и т.п.

«А Вы? Вы, часом, не поэт?» -

Меня спросила Лара вдруг.

Подумав, я сказал в ответ:

«Поэт. Зовёт поэта юг».

Обрадовалась Лара: «Я

Вас видела по СТС...

Живой поэт! А у меня

И жизнь скучна, и муж - балбес...».

«Ну, Лара...Вы - юна, стройна...

А как снимаете Вы стресс?"

Тут женщина, отпив вина,

Шепнула: «Я люблю о/с...».

«О/с? А что это - о/с?».

«Ну, я Вам лучше покажу…

Дверь вроде заперта? О, йес!

Сидите...» - «Я и так сижу».

И, расстегнув ширинку мне,

Лариса увлеклась о/с.

Метался я, пылал в огне,

Душа летала до небес.

Чуть позже, горячо вскричав:

«Нет лучше женщины в РФ!»,

Разделся я, костюмчик сняв,

На Лару бросился, как лев.

Мелькали за окном АЭС,

А мы - уже в четвёртый раз -

О/с творили и а/с,

Была в постели Лара - ас.

Вот так мы ехали на юг,

Нас к морю быстрый мчал экспресс.

Сплетенья ног, сплетенья рук

Шёл восхитительный процесс.

Теперь всё в прошлом - и экспресс,

И юг, где я сорил лавэ...

Ах, Лара! Вспомни наш о/с

В купе уютного СВ!

Билет на юг - уже б/у,

Я весь в заботах и т.д.

Закончила ты МГУ,

Теперь ты служишь в УВД.

Хотя живу я без м/п,

Что значит - без проблем живу,

Всё ж не могу забыть купе,

В котором покидал Москву.

Игра закончилась вничью,

Но как сладка была игра!

Я описал её с ч/ю,

Что значит - с чувством юмора.

Когда я пьян – а пьян всегда я, -

Веселья жажду и ищу.

Коль рядом козочка младая,

Я своего не упущу.

Хочу к себе её вниманье

Любыми средствами привлечь –

Друзей весёлое собранье

Мою выслушивает речь.

Стучу я вилкой по бокалу

И тост пошлейший говорю,

И наблюдаю мал-помалу

За той, кого боготворю.

Я становлюсь крикливо-шумным,

Решив, что я неотразим,

Себе кажусь я остроумным,

Изящным, милым и крутым.

Я вроде нравлюсь ей. Так что же!

Сажусь с ней рядом, пьян в дугу,

И о проблемах молодёжи

Несу какую-то пургу:

Что лучше без презерватива,

Что секс оральный – это класс,

Что к водке хорошо бы пива –

Причём желательно сейчас,

Что пацаны нужны девчонкам,

Ну, а девчонки – пацанам,

Что порно я смотрел ребёнком…

И не пойти ль на кухню нам?

Она насмешливо кивает,

Идём на кухню покурить,

И козочка мне позволяет

Яд сладких губ её испить.

Идём обратно. Там все пляшут,

Поёт под караоке друг,

Все весело руками машут,

Смеются. Я врываюсь в круг,

Ору: «Дорогу мне, дорогу!»,

Пляшу вприсядку, а потом

Уходят гости понемногу,

Мы остаёмся впятером.

Кто именно? Да очень просто –

Три козочки и два козла.

Вновь выпиваем граммов по сто,

За окнами – сплошная мгла.

И мы «в бутылочку» играем,

Целуемся аж до утра.

Остатки водки выпиваем,

Всем очень нравится игра.

Потом все ищут сигареты,

А я тихонько спать ложусь…

Мне снятся звёзды и планеты,

И я к ним на ракете мчусь.

…Проснулся. Боже, что со мною?

Какой кошмарнейший бодун…

Мотаю головой хмельною,

А в голове гудит чугун.

А где же козочки? Их нету.

Сижу в раздумьях: «Как же так?

Я упустил красотку эту,

Уснул позорно, вот дурак!

Зачем так много пил я водки?

А это что? Бумажки клок.

Да это ж телефон красотки,

С которой я проснуться мог!

Сама оставила, похоже…

Я позвоню, я извинюсь,

И в гости приглашу - и всё же,

надеюсь, своего добьюсь,

Не зря же я ходить стремлюсь

На вечерины молодёжи».

Нынче в столовой издательства был со мной случай:

Взял я рассольничек и отбивную себе.

Ах, отбивная прекрасная жиром сочилась –

Как любовался я ею, как скушать хотел!

После рассольника я к отбивной потянулся –

Перцем посыпав её, подносить стал ко рту,

Но отбивная внезапно тут с вилки свалилась,

Шмякнулась на пол… Сидел я с разинутым ртом.

«Не поднимать же теперь негодяйку мне с пола, -

Мысли носились трусливо в моей голове, -

Или тихонько поднять? Нет, прощай, отбивная,

Как же, однако, обидно… Ведь я заплатил!»

К выходу я из столовой уныло поплёлся,

На отбивную свою поневоле косясь.

Впрочем, чуть позже сумел я себя успокоить:

«Ладно, - сказал я себе, - поступи как поэт:

Просто воспой этот случай, довольно досадный,

Можно гекзаметром, кстати, его изложить.

Позже продашь эту песнь и в столовой объешься

Сочных, поджаристых, вкусных свиных отбивных».

Я глине поклонюсь, потом - воде.

Застряли крошки глины в бороде.

То плачу я, то дико хохочу

И глиною обмазаться хочу.

О глине постоянно я пишу

И буду впредь писать, пока дышу.

Я глину ем. Я глину всем дарю.

Из глины я стихи свои творю.

Из глины первородной создан я.

Так здравствуй, глина, девочка моя!

Тону в объятьях глиняной жены...

Мои карманы глиною полны...

Мы выползли и снова мы вползём

В таинственный и жуткий глинозём.

На что нам Копенгаген и Москва?

Без глины нет суглинка, нет родства...

О, глиняный распад, повремени!

Не усыхайте, глиняные дни!

Я глиняное прошлое люблю,

Но из чего день завтрашний слеплю?

Да вознесётся глиняный мой стих

Навроде фейерверков и шутих!

И у Вселенной с глиной на краю

Я глиняную песню запою

О глине, в глине, с глиной, глины из...

Но у меня к вам - глиняный сюрприз!

Надеюсь, понял искушённый зал,

Что вовсе НЕ О ГЛИНЕ я писал?

Светские хроники пишут для нас журналисты:

Кто с кем развёлся из нынешних западных звёзд,

Кто прикупил себе новую виллу с бассейном,

Кто с кем поссорился или кто с кем начал спать.

Что ни газету откроешь – прочтёшь о Мадонне,

Или о том, что Брэд Питт хочет много детей,

Или о том, что Том Круз, очевидно, бесплоден,

Или о том, что на днях обокрали Кейт Мосс.

Только кого это, собственно, сильно колышет?

Что мне до этой Кейт Мосс? Или это – мужик?

Нет, вроде девка. Но чем же она знаменита?

Я у Добрынина спрашивал – тоже не знает её.

Позже ещё ряд знакомых своих опросил я,

Все разводили руками: «Какое Кейт Мосс?»

Всем наплевать на Кейт Мосс – но откроешь газету,

На заголовок наткнёшься: «Бедняжка Кейт Мосс».

Да, журналисты, конечно, народ беспринципный –

С голоду эта Кейт Мосс им не даст помереть,

Будут строчить о девице и ждать гонораров…

Только читать это? Нет уж, увольте, прошу.

Что за бардак? Написали бы о маньеристах –

Это же всем интересно, и публика ждёт.

Но журналисты – ленивые, жадные люди:

Коль нет фуршета, они не придут на концерт.

Каждому, впрочем, своё – пусть живут Кейтом Моссом,

Наша задача иная – стихи сочинять.

Кстати, как видите, я – тоже малый не промах,

Вот, сочинил про Кейт Мосс – получу гонорар.

Пусть эта девка мне тоже поможет по жизни –

Раз все газеты строчат о ней в нашей отчизне.

Восьмого марта это было: гулял я тихо у Кремля,

И вдруг меня, как вещь, купила дочь нефтяного короля.

Со мною рядом смех раздался: «Я, пап, вот этого хочу…» –

И кто-то басом отозвался: «О’кей, дочурка, я плачу».

Меня схватили два амбала и усадили в лимузин,

Затем команда прозвучала: «Хаттаб, на дачу нас вези!»

Глаза мне сразу завязали повязкой чёрной и тугой,

Но объяснять, зачем, не стали. Я испугался, крикнул: «Ой!

Вы что? Да по какому праву? Куда мы едем, чёрт возьми?

Вот, блин, нашли себе забаву! Нельзя так поступать с людьми!».

Тут рядом туша прокряхтела: «Хорош болтать! А-ну, заткнись,

Тебя дочурка захотела, поверь, всё будет хорошо.

Сегодня же – восьмое марта, и ты подарком будешь ей.

Зовут дочурку, кстати, Марта. Не ссы, пацан, будь веселей…»

Машина вдруг остановилась, куда-то повели меня.

Бубнил я: «Марта, сделай милость, остановись…что за фигня?

Зачем глаза мне завязали? Зачем свалили на кровать?

Зачем наручники достали, и как всё это понимать?».

Коварно этак засмеялась дочь нефтяного короля

И надо мною надругалась, крича: «Ох!», «Ах!» и «У-ля-ля!».

Потом – опять, ещё разочек…Потом подружки к ней пришли…

Летят так пчёлки на цветочек, в цветочной возятся пыли.

Подружки были садо-мазо, лупили плётками меня,

Я доводил их до экстаза четыре ночи и три дня.

Трудился честно, врать не буду, покуда мог их ублажать.

Но после вырвался оттуда – сумел, товарищи, сбежать.

К Москве лесами добирался – без денег, но зато живой.

Да, да, я чудом жив остался, и чудом обманул конвой!

Отныне я восьмого марта на улицу не выхожу.

А вдруг меня поймает Марта? Нет, лучше дома посижу.

Запрусь тихонечко в квартире

И спрячусь от проблем в сортире.

Девчонки, что ж вы всё рожаете?

Вы тем, скажу я мягко вам,

Мужьям своим не помогаете -

А надо помогать мужьям.

Младенец криком надрывается,

В квартире - нехороший дух,

Его папаша убивается

На трёх работах или двух.

Да и мамаша вся всклокочена,

Она психует, плохо спит,

Орёт: «За ясли не уплочено,

Мужик ты или инвалид?».

Девчонки, вы не понимаете,

Что нужно не мужей винить.

Вы ВООБЩЕ не то рожаете,

Ну, как бы лучше объяснить?

Рожайте чемоданы с баксами!

Вот это - круто, это-да.

Побудете немножко плаксами

Во время родов - не беда.

Вам медсестра покажет ласково

Рождённый Вами чемодан,

И муж Вам поднесёт шампанского,

Не от него - от счастья пьян.

Потом на радостях в палате он

Начнёт беситься и скакать,

Подарит от Кардена платье Вам,

Вопя: «Ну что, гуляем, мать?!».

И Вы на весь роддом прославитесь,

К великой зависти всех дам,

А с мужем Вы домой отправитесь,

Везя в коляске чемодан.

Когда ж все денежки просадите,

Зачнёте вновь - и все дела,

Шепнёт вам ночью муж усатенький:

«Роди мне тройню, слышишь, а?».

Барахтаюсь порой на самом дне.

Всю жизнь бы изменил, была бы воля...

Но светоносный Ангел Алкоголя

Спешит тогда на выручку ко мне.

Его сиянье вижу в стакане

И ангельское чую биополе,

И становлюсь спокойней как-то, что ли…

И он приходит, будто бы во сне,

Уводит за собою в мир прекрасный,

Где нет забот и суеты напрасной,

Где денег нет - а значит, нет обид.

Но Ангел не всесилен - возвращаюсь

Из забытья туда, где, ухмыляясь,

Злорадный Демон Трезвости сидит.

Я сегодня проснулся с похмелья.

Голова с перепоя трещит.

Я вчерашнее вспомнил веселье,

Ощущая неловкость и стыд.

Боже мой, как вчера я надрался!

Что я нес, что за чушь я порол?

А как дома-то я оказался?

И зачем перевёрнут мой стол?

Весь палас в омерзительной рвоте…

Нет, пойду умываться скорей...

Ну, допустим, «на автопилоте»

Я дополз до знакомых дверей,

А что дальше? Не помню, провалы...

Батарею-то кто оторвал?!

Батарея-то чем мне мешала?

А чем письменный стол помешал?

Встал, умылся, и в зеркало ванной

Мельком глянул. Кошмар. Это кто?

Истукан там стоит деревянный...

А пальто чьё? Я что, спал в пальто?

Закурил и сварил себе кофе...

Как же так? Я, поэт, музыкант,

В деле выпивки должен быть профи, -

Что же вёл себя, как дилетант?

Начиналось всё, помню, красиво -

Я надел самый лучший костюм,

Выступал... Но смешать водку с пивом?!

Где же был в это время мой ум?

Коньяком и вином угостили -

Хлопнул я и коньяк и вино…

О, безумец! Пусть все кругом пили,

Но ведь пили то что-то одно!

Всё хотел рассказать по порядку,

Но опять застонал от стыда:

Для чего танцевал я вприсядку

С криком «СССР - навсегда!»?

Для чего я красотке Илоне

Все мычал, вызывая в ней дрожь,

Бред какой-то об одеколоне -

Что я пил его, что он хорош?!

Может быть, я Илону обидел?

И кого-то ещё, может быть?

Лишь друзей и бутылки я видел,

А друзья мне спешили налить.

Да, сначала всё было пристойно,

Был концерт. Завести удалось

Целый зал. Выступал я достойно.

Но потом понеслось, понеслось...

И разгулом мы вызвали зависть

У иных ресторанных гуляк.

На креветку большую уставясь,

Я смеялся над ней, как дурак.

Что уж в ней меня так рассмешило?

Я не помню. Джин с ромом смешав,

Я кричал: «Вставим Клинтону шило!»,

С демократками пил брудершафт.

Появился компрессорщик Пётр.

Я его никогда не видал.

Рифмовать я стал «Пётр-осётр» -

Он за стол осетра нам прислал.

Я девчонок поглаживал груди

И на ушко шептал им «пойдём»,

А мужья их, солидные люди,

Разрешали мне это кивком!

Ведь они понимали прекрасно,

Что поэт оглушительно пьян,

И хотя его пассы опасны,

Неспособен на подлый обман.

Пил я, пил, а затем отключался,

А очнувшись, я видел кино:

Пеленягрэ куда-то промчался

С гордым криком: «Айда в казино!»,

Севастьянов ударил по струнам,

Все кричат: «Шарабан, шарабан!»,

А Добрынин послушницам юным

Наливает «Фетяски» стакан.

Лятуринская, Рогов, Семёнов...

Там - Введенская, тут - Степанцов,

Вот Елгешин, Сафонов, Лимонов

И фотограф наш Миша Сыров.

Все слилось в оглушительном гаме,

Я пропел: «Шарабан, шарабан...» -

И земля поплыла под ногами,

И я навзничь упал, как чурбан.

А теперь вот сижу, отупелый,

И ругаю себя вновь и вновь.

Правда, что не последнее дело -

Очень хочется делать любовь.

Да, бывает с похмелья, признаться,

Но не только ж с него, господа!

Эх, не следует так напиваться

Никогда! Лишь порой... иногда...

Весь год – поэзовечера.

Я так когда-нибудь помру.

Опять напился я вчера,

Опять мне стыдно поутру.

Зарядку сделать не могу

И это мучает меня.

Лежу - сплошной туман в мозгу -

При свете беспощадном дня.

Жена кричит: «Вот прохиндей!

Вернулся ночью, в доску пьян!»,

Я возражаю вяло ей:

«Но я зато - не наркоман!

Я - не убийца и не вор,

Не педофил, не некрофил.

Мне тяжко слушать этот вздор,

Да, выпил я, а кто не пил?

Есенин пил, Добрынин пьет,

Высоцкий квасил за троих,

И даже Ельцин поддаёт -

Ничем не лучше остальных.

Ты не кричи. Нельзя же так,

Когда уже идут войной

Американцы на Ирак;

Когда в стране твоей родной

Подделок водочных полно,

И всюду ложь обильная...

Я пью - ведь мне не всё равно,

Переживаю сильно я!

Пойми, пойми - я твой кумир!

А ты?!! Ты - тоже мой кумир...

Пойми, пойми - нам нужен мир!

Единый, нерушимый мир!».

Жена ушла, задумавшись.

Пусть, пусть попробует понять

Что я наплел про эту жись...

А я стал дальше вспоминать:

Да, мощно я вчера поддал...

Своим же собственным друзьям

Зачем-то закатил скандал -

Зачем, уже не помню сам.

Друзья простят, друзья поймут.

Я вроде всем им говорил,

Что я - звезда, я очень крут,

И в грудь себя при этом бил.

Ох, стыдно, стыдно... а почто

Под звуки песни «Бибигуль»

Я чьё-то поджигал пальто

И чьей-то шубки каракуль?

Зачем с дурацким смехом я

По попке девушек лупил?

Я сам не выношу хамья,

А вел себя – ну, как дебил.

Все это было как во сне,

А вспоминать мучительно.

Как морду не набили мне?

Вот это удивительно.

Я при девчонках - о, позор! -

Описал всю уборную,

Молол про секс какой-то вздор,

Чушь архитошнотворную.

Держа пивко в одной руке,

В другой держа «Столичную»,

Я на казахском языке

Пел песню неприличную.

Потом упал в костюме я

И так с улыбкою лежал...

О, пьяное безумие! -

Потом я с криком убежал,

Поймал такси, помчался вдаль,

Сто баксов кинул, мол, вези! -

Теперь мне этих денег жаль...

Очнулся где-то я в грязи,

Без денег, с мутной головой,

Без паспорта домой пришёл

И рухнул спать, как неживой -

О, как же мне нехорошо...

Но я – по-прежнему поэт.

Эй! Пьянство - всё-таки беда.

Друзья, скажите водке – «Нет!»,

А солнечному миру – «Да!».

В 2010-м – наступающем - году

Я очень сильно изменюсь и к святости приду.

Я перестану мясо есть, я брошу водку пить,

Про курево забуду я, начну в спортзал ходить.

Я стану воплощением здоровья, наконец,

И все зашепчутся кругом - какой я молодец.

Я по режиму буду жить и пить один кефир,

И бегать по утрам трусцой, чтоб сбросить лишний жир.

Займусь я бодибилдингом и стану пресс качать,

И на работе больше всех я стану получать.

Карьеру быстро сделаю - поскольку всех бодрей,

Румяней, энергичнее, настойчивей, мудрей.

Я накатаю книжицу о радости труда,

О том, что пить, как и курить, не нужно никогда.

Сто лет, возможно, проживу - здоровых, долгих лет...

Ну, а пока той святости во мне, конечно, нет.

Я сам себе назначил срок - то будет новый век.

До той поры хочу успеть пожить… как человек!

Осталось мало времени до резких перемен.

Нет, я не должен трезвым быть среди постылых стен!

И нажираюсь водки я, и пива - как бы впрок,

Зубами жадно мясо рву, чтоб накопить жирок.

И беспрестанно я курю, и неустанно пью,

На четвереньках бегаю, похожий на свинью.

Шарахаются от меня соседи и друзья,

Ведь я небрит, ведь я немыт, воняю крепко я.

Ох, напоследок я хочу повеселиться всласть -

Я начал пакостить кругом и начал вещи красть.

Я захожу в любой подъезд, чтоб справить там нужду,

Старушек полюбил пугать - я их у лифта жду.

Внезапно, с диким хохотом, бросаюсь я на них -

Им корчу рожи страшные и даже бью иных.

Потом бегу к друзьям-бомжам, мы политуру пьём

В каком-то детском садике, под крашеным грибком,

И голосами хриплыми орём мы до тех пор,

Покуда не заявится милиция во двор.

Себя я в вытрезвителе всё чаще нахожу -

Лежу под серой простынёй, от холода дрожу.

Пусть с бодуна меня мутит, колотит и трясёт,

Пусть перегаром от меня за километр несёт,

Я тихо бормочу себе: «Я лишь сейчас - такой,

Ждёт очищенье впереди, и святость, и покой...

Уже через два месяца наступит Новый год,

Он обновленье лично мне с собою принесёт.

Тогда - ни капли в рот, клянусь. А нынче я - спешу,

Опять я вечером напьюсь и мясом закушу!

Да, кстати, нужно провести один эксперимент -

Перед великой трезвостью понюхать клей «Момент»,

Да мухоморов бы достать, да дёрнуть анаши, -

Всё перепробовать хочу, все средства хороши...».

Лежу я в вытрезвителе, одежды не дают,

На фоне белокафельном здесь чёртики снуют.

«Уйдите, проклятущие!» - кричу я им, чертям,

глазами злобно зыркая по стенам и углам.

Очень грустная была девушка Аннет,

Повторяла про себя: «Смысла в жизни нет».

Проклинала этот мир и свою судьбу.

Не хотела жить Аннет и спала в гробу.

Говорила всем она лишь про суицид,

Начитавшись ужасов, плакала навзрыд.

Музыку унылую слушала Аннет,

В комнате покрасила стены в чёрный цвет.

Вдруг свела её судьба с пареньком простым,

Улыбнувшись, он сказал: «Тю, чего грустим?

Меня Жориком зовут. Выпьем или как?» -

И сплясал перед Аннет танец краковяк.

Он привел её к себе, водкой угостил.

Вдруг подумала Аннет: «Жорик очень мил».

И, расслабившись, Аннет быстро напилась,

С Жориком вступив затем в половую связь.

Сладкая, горячая ночь у них была,

Ведь на этот раз Аннет не в гробу спала!

С этим парнем проведя пять ночей подряд,

Изменилася Аннет, полюбив разврат.

Перекрасилась она, стала веселей,

Стала рэйвы посещать. (Жорик был ди-джей).

Все подходят к ней: «Аннет? Неужели ты?

Мы не знали, что в тебе столько красоты!».

Парни все теперь хотят с ней потанцевать,

В общем, счастлива Аннет - незачем скрывать.

Светятся глаза у ней, светится душа...

Девушки! Любите жизнь! Жизнь так хороша!

Не мрачнейте - это вам, правда, не идёт.

Улыбайтесь до ушей - счастье вас найдёт!

В известный рок-клуб я однажды забрёл,

Я был «под шофэ» уже малость.

Со сцены гремел чумовой рок-н-ролл,

Толпа там вовсю отрывалась.

Внезапно я встретил красотку Аннет

Она подошла ко мне с пивом:

«О, Костик, привет! Сколько зим, сколько лет!» -

Скользнув по мне взглядом игривым.

Аннет несказанно была хороша -

Опять перекрасилась крошка.

Мы выбрали столик себе не спеша,

Решив пообщаться немножко.

- Аннет, что случилось? Ты так весела,

Кокетлива и сексапильна.

Когда-то ты грустной девчонкой была,

Была депрессивной стабильно.

- Да брось, Костик, лапа, что было - прошло,

В то время я думала много.

Тогда мне казалось, что жить тяжело,

О смерти молила я Бога.

Потом вдруг опомнилась - жизнь-то идёт,

У каждой подружки есть парень.

Придумал, наверное, не идиот,

Чтоб дать каждой твари по паре.

И я полюбила, и вдруг поняла,

Что время бежать от маразма.

Какой же я дурочкой раньше была -

До первого в жизни оргазма!

Любовь потрясла, восхитила меня!

У зеркала стала вертеться:

Красивая девка я, вся из огня,

Сама не могу наглядеться.

Так хватит, решила я, время терять!

Вон сколько вокруг наслаждений -

Хочу целоваться, в объятьях стонать,

И двух тут не может быть мнений.

Ах, сладостной суки мне нравится роль,

Я - сука, я - сладкая сука...

Да! Кроме любви, есть ещё алкоголь -

Ведь тоже отличная штука!

Ещё - сигареты, ещё - рок-н-ролл,

Кайфов в этой жизни немало.

Всё в жизни - наркотик, всем нужен укол,

Такой, чтоб потом не ломало.

Ты, кстати, порнушку мне дать обещал:

Я порно теперь полюбила.

А помнишь, ты чуйкой меня угощал?

Меня тогда мощно прибило.

Пойдём потанцуем? - мы встали с Аннет,

И, пусть её мощно шатало,

Под трэш станцевали мы с ней менуэт,

Потом вместе вышли из зала.

... А ночью она обнимала меня,

Стонала, кричала от страсти.

Проснулись мы поздно, уже в свете дня,

Она мне сказала: «Ну здрасьте...».

Я ей любовался, сидел и курил,

И гладил рукой её тело.

Она бормотала: «Подлец... Заманил...» -

И вся от стыда розовела.

Потом вдруг привстала, довольно смеясь,

В меня запустила подушкой...

Мы вновь обнялись, на постель повалясь,

С Аннет, моей новой подружкой.

Я просыпаюсь с бодуна

На двести рубликов беднее…

Листаю прессу - вот те на!

Живут, однако, богатеи!

Что ж так свирепо пьют у нас?

Что ж так мала моя зарплата?

А Джордан получает в час

Семь тысяч долларов, ребята...

Настанет день, и я уйду

куда-то в звёздное пространство...

А Джордан в этом же году

«гарантированно заработает 63 миллиона долларов» -

как зарабатывал доселе

с завидным постоянством.

Что, народ, рощи-брови насопил?

Тихий вечер закатностью ал.

В кабаках свою душу я пропил,

Потому что на всё я поклал.

Протеленькал кудлатую юность,

Сердце выпеснил бредью стихов.

А когда-то ведь в жидкую лунность

Гонял я незримых коров.

Шеи ног расставлю пред вами.

Люди, бойтесь господних грабль!

Посмотрите, как над головами

Проплывает кобылий корабль!

Златою подковою месяца

Лягнул меня звёздный конь.

Я сижу, клювом в рюмку свесясь,

Эй, паскуды, меня не тронь.

Эх вы, черти. Не видеть нам рая.

Где же, милые, наша крепь?

Спев, уйду я, ушами махая,

Умирать в голубую степь.

Если днём набулькался вина,

То уже не сделать ни хрена,

Ну и ладно, жизнь всего одна,

Встряска иногда и мне нужна.

Допьяна сегодня я напьюсь,

С девочками – эх! – повеселюсь,

Скажут мне: «Окстись!» - так я окстюсь

И домой на тачке доберусь.

Там себе скажу: «Живём, Кастет!

Удивил ты нынче высший свет,

Всё орал: «Прекрасен наш фуршет!

Пьянкам – да! Войне в Ираке – нет!».

Ну и что? Подумаешь – орал…

Ну, девчонкам предлагал орал,

Ну, с тарелок мясо жадно брал,

Но не врал, не крал, не убивал!

Да, я был весёлый и кирной,

Звал Наташку стать моей женой,

Всё бубнил, что я любим страной…

Ладно, завтра будет день иной,

По режиму буду жить опять,

Днём – пахать, лишь вечером – бухать,

И свои стихи писать на пять,

И об этой пьянке вспоминать.

Встряска, мне желанная, была,

Только хватит – ждут меня дела,

Вновь звонки пойдут - им нет числа,

Вновь интриги… Сколько ж в людях зла!

Всё, уже час ночи. Спать пора.

Накупил я всякого добра,

Завтра разгребу его с утра…

Прыгаю в постель, крича: «Ура!».

Сон меня накроет, как волна,

Унесусь песчинкой в море сна.

Вот я сплю, набулькавшись вина.

Тело мерно дышит… Тишина…

И во сне я знаю – жизнь дана

Человеку вовсе не одна…»

Меня колбасит нынче с бодуна,

Всего трясёт. О, как же я надрался!

Я пил всю ночь и толком не проспался,

Смотрю на снег уныло из окна.

Эх, если квасишь, мера быть должна!

Раз тридцать я вчера за рюмку брался,

С какой-то толстой тёткой целовался…

А, впрочем, ладно, жизнь всего одна.

Вот что за птица выпь? Ведь с этой выпью

Рифмуется прекрасно слово «выпью»…

Нет, хватит… К чёрту пьяную гастроль…

С неправильною фразою, но всё же

Я вяло обращаюсь к молодёжи:

Не злоупотребляйте алкоголь!

Собиралися поэтушки

На единое крылечушко,

За едину думу думали,

За один совет советовали:

Да где бы, где бы бутылочку найти,

Как бы, как бы абсентику попити?

Добрынин Андрей догадливый был:

Предложил пройтись к палатушке

Да купити там абсентику -

Только нужно будет скинуться.

Так и сделали поэтушки -

Забухати им хотелося

Зелена питья заморского.

Во садочке есть беседочка,

Там поэтушки устроились,

Позвонили по мобилушке

Распригожим красным девицам,

Чтоб спешили на гуляньице.

Распечатали бутылочку

И, содвинув дружно рюмочки,

Вечерочком летним выпили,

Каждый с пачкою «Парламента».

Тут примчались красны девицы

С коньяком, вином и закусью,

И вовсю пошло гуляньице.

Разделились все по парочкам,

Ай, да стали миловатися,

А иные пары сразу же

В лопушьё ушли широкое,

И оттуда раздавалися

Звонкий смех и стоны страстныя.

Проходил-тко мимо странничек

Синеглазый да убогонький,

Шёл в небесный град тот странничек,

Но благословил поэтушек.

Молвил он: «Жизнь продолжается,

Парни с девками милуются,

Если всем пойти в небесный град,

Жизнь угаснет во своей красе.

Пусть же песни на Руси звучат,

Пусть гуляют буйны головы,

Помолюсь я, божий странничек,

Да за молодёжь горячую».

И пошёл себе он далее,

А над Русью небо звёздное

Синий свой шатёр раскинуло,

Светлым месяцем украшенный.

Так поэты развлекалися,

Так и будут развлекатися,

Славя край родимый сказочный -

Русь могучую, привольную!

Возможно, сам виновен я отчасти,

Но зря меня считаешь ты подонком.

Убила ты во мне цыплёнка страсти

Большого. Был он бройлерным цыплёнком.

В глазах его любовь моя сверкала,

Ждал от тебя он зёрнышек участья,

Когда б его ты нежно приласкала,

Он стал бы птицей Рух двойного счастья.

Но ты его отвергла, оттолкнула,

Не выдала ни зёрнышка цыплёнку,

Его-мои надежды обманула,

Любви большой прислала похоронку.

Теперь смеяться можешь ты, конечно,

Цыпленочка, похоже, ждёт могила.

Пытался он бороться безуспешно,

Но снова ты пятой его давила.

Сводил он к переносице глазёнки,

Пищал под грубой мощною пятою…

Бывают беспощадными девчонки,

Не все они сияют добротою.

На слэнге ты, по фене можешь ботать,

А считал тебя себе достойной,

Тебе б на птицефабрике работать

Убийцею на линии убойной.

Познала в совершенстве ты искусство

Лишать мужчин надежды огроменной,

Прощай, едва родившееся чувство,

Прощай, цыплёнок страсти убиенной.

Зачем со мной и с ним была ты грубой?

Убийца ты, и нет тебе прощенья.

И каркает в душе моей безлюбой

Родившаяся вовсе не беззубой

Ворона беспощадного отмщенья.

Человек я довольно угрюмый

И живу я с людьми не в ладу,

Но, объят невесёлою думой,

На концерт маньеристов иду.

Я придирчиво стул выбираю,

Мрачный дядя – вот-вот укушу.

Я сижу, желваками играю,

Но поэтов я как бы прошу:

«Рассмешите меня, рассмешите!

Где прославленный ваш юморок?

Ну-ка, чудо со мной совершите,

Перверните мой тёмный мирок…».

В зале – гвалт, все вокруг веселятся,

Все довольны и счастливы, но

Я иду в гардероб одеваться,

Бормоча: «Не смешно… Не смешно!».

Ухожу я с концерта угрюмый,

Растворяюсь в морозной пыли,

Вновь объят невесёлою думой:

«Маньеристы… И что в них нашли?».

Потечёт за неделей неделя,

Буду я вспоминать их стихи,

Улыбаться начну еле-еле:

«Ха-ха-ха. Хо-хо-хо. Хи-хи-хи…».

Постепенно потом, поэтапно

До меня смысл их шуток дойдёт

И начну хохотать я внезапно,

Открывая щербатый свой рот.

Я в метро хохочу, в магазине

И в бесплатный зайдя туалет,

И глядят изумлённо разини

Мне, такому смешливому, вслед.

Да, я стал хохотунчик-парнишка,

Поубавилось сразу проблем.

Я, хихикая мелко, как мышка,

На концерты спешу ОКМ.

Что же раньше я жил, как пропащий,

Неулыбчивый, прямо как труп?

Пусть прохожие видят всё чаще

В моём рту мой единственный зуб.

Встать рано, полистать де Лиль-Адана,

Пока готовят завтрак за стеной,

Под шум прибоя гладить павиана

По шёрсточке упругой и цветной,

И, глядя вдаль, с бокалом мазаграна

В одной руке, с улыбкой размышлять:

«Где взять алмаз голландского ограна,

что обещал Возлюбленной прислать?»

От Бэкки Тэчер до Джульетты –

Почти хрустальная пора.

Уже потом – огни, поэты

И выпускные вечера,

Уже потом – веранды, грозы,

Потом – веранда и гроза,

Вдвоём – аккорды Чимарозы

И – роковая пауза.

Всё остальное – сны и сказки,

Постой, вздохни и не нарушь!

Нет ниже уровня опаски,

Чем уровень влюблённых душ.

Вы целовались так прилежно,

Про всё на свете позабыв,

Что стали музыкою нежной

И шум волны, и звон олив.

Лазурный грот весны, проталины и птицы,

И солнечная пыль… А помните, мадам,

Мы не хотели жить,

Мы не могли проститься,

Но голоса в саду кричали: «Чемодан!».

Вы помните: гамак, дорожки с придыханьем,

Сверкающий бассейн, волшебник-Стивенсон,

Вечернее бордо

И роз благоуханье…

Всё это было сном? Какой чудесный сон!

Откуда вы теперь? Как сердце благодарно!

Скорей пойдёмте в сад, он помнит вас, princesse…

Как я тогда страдал!

Как вас терзал коварно:

«Когда ваш муж опять уедет на конгресс?».

В Москве, в одном из модных клубов,

Где веселилась молодёжь,

Сидел поэт Серёга Дубов,

Замыслив учинить дебош.

Серёга был уже хорош:

Он всё шипел кому-то: «Врёшь,

Нас, самородков, ты так просто не возьмёшь!»,

Серега водочку с собой пронес тайком

И под столом

Все наполнял за рюмкой рюмку,

В рот опрокидывал, курил и думал думку, -

Короче, вел себя подобно недоумку.

Приехав покорять столицу,

Успел уже наш Дубов обломиться

И начал злиться.

Его поэму «Даль родная»,

Где Дубов пышным слогом воспевал

Березки и дубы какого-то там края,

Никто в Москве печатать не желал.

Безденежье Серёга проклинал,

Он сам себя вторым Есениным считал.

И вот решил прославиться скандалом,

Войти в историю поэзии нахалом.

Когда до нужной он кондиции дошел,

То влез на стол

И начал громко декламировать поэму

На вышеназванную тему.

Он что-то там кричал про роднички

И про поля, но тут охранники-качки

Поэта со стола стащили, пьяного,

И вышвырнули прочь из клуба данного.

Сначала Дубов возмущался и орал,

Потом поплёлся среди ночи на вокзал,

Шепча: "Не поняли, козлы, не оценили!

Уеду прочь и успокоюсь, блин, в могиле".

Друзья! Прославиться есть методы готовые,

Они не новые,

Но не такие, как у Дубова, дубовые.

И если кто захочет стать поэтом,

Пусть помнит он об этом.

Как и о том,

Что истинным талантам дозволяется

Довольно многое, серьёзно,

Из того,

Что рифмоплётам бесталанным воспрещается.

И в этом истины я вижу торжество.

…А что до Дубова - я, правда, знал его.

Поэт Кузьма Беднов на раскладушке

Лежал и размышлял в один из дней:

«У всех поэтов есть свои кормушки

И связи средь влиятельных людей.

Ах, как бы к тем кормушкам подобраться

И наравне со всеми обжираться

И премии за книжки получать?

Ну, как туда пролезть, япона мать?

А если мне фамилию сменить

И не Бедновым вовсе быть,

А, скажем, стать Алмазовым Кузьмою

Или Кузьмою Звёздным?! Эх, не скрою,

Стать знаменитым хочется порою...».

Беднов открыл газету, пролистал

И с раскладушки вдруг своей упал,

Наткнувшись на заметку

Про некую смазливую нимфетку,

Которой за стишки её на днях

Вручили премию - да в баксах, не в рублях -

Пятнадцать тысяч долларов вручили!

Беднов взревел, как будто соус «чили»

Без ничего отправил внутрь себя,

И, носом яростно трубя,

На кухню побежал в своей квартире,

Там нож достал и сделал харакири.

И вот лежит он, дрыгая ногами,

Известный крайне слабыми стихами,

А более, пока, увы, ничем...

Но что он доказал? Кому? Зачем?

Нет справедливости в подлунном этом мире,

И это ясно всем, как дважды два - четыре,

Но разве это повод к харакири

Или к сэппуку?

Сию науку

Запомни друг, и сочиняй, как прежде,

В надежде,

Что и тебе однажды премию дадут.

В спокойствии верши свой труд

И не завидуй, если можешь, никому.

Не спрашивай, как так и почему.

Ты вспомни-ка несчастного Кузьму,

Что с диким воплем улетел от нас во тьму -

Затем, что начитался он газет...

Беднов был слишком впечатлительный поэт.

Глупон Рифмушкин всюду тискает стихи –

Они неискренни и попросту плохи;

Откроешь книгу иль другую – всюду он,

Бездарно серый, скучно-правильный Глупон.

В его стишках, увы, не встретишь никогда

Богатства мыслей, волшебства; но без стыда

Рифмушкин пошлости назойливо твердит,

Ревёт ослом о том, что у него болит.

Я – слишком мягкий человек, и потому,

Глупона встретив, не скажу о сём ему,

Однако томик маньеристов предложу:

Вот где поэзия – понятно и ежу.

Ко мне Ветраны и Красавы подбегут,

И с удовольствием автограф мой возьмут,

И увлекут меня туда, где пир горой;

Стоит Рифмушкин онемелый – что ж, постой,

Да поучися у Ветран и у Красав:

Девчонки эти, несмотря на лёгкий нрав,

Всегда прекрасно понимают, где талант,

А где бездарности фальшивый бриллиант.

Да, поучися! И внимательно читай

Том маньеристов; конспектируй, изучай, -

Вот где Поэзии сияет торжество!

Вот где изящество, огонь и волшебство!

Пологий лоб твой пусть наполнит оптимизм,

Ты проповедуй куртуазный маньеризм,

Но лучше сам ты не пиши стихов вовек,

И скажут все: «Какой прекрасный человек!».

Она продавала мешочки со смехом

В пустом переходе метро…

С концерта я шёл, опьянённый успехом,

Хотелось мне делать добро!

Она показалась мне милой безмерно,

Товар её – жутко смешным…

Приблизился к ней с грациозностью серны,

Спешащей за кормом своим.

С присущим мне шиком, с особым талантом

Я всё у ней разом скупил!

Надел ей на палец кольцо с бриллиантом,

Но жест мой её не смутил.

В молчанье великом жуя свою жвачку, -

(Как будто брильянт – пустячок), -

Упрятала сотенных толстую пачку

В студенческий свой рюкзачок,

Взяла меня под руку; из перехода

На свет мы шагнули вдвоём,

И голос её прозвучал с небосвода:

«Ну что, мы куда-то пойдём?».

И нас закружило, и нас завертело

По всем дискотекам Москвы…

Но, хоть я отплясывал лихо и смело,

Она говорила мне «Вы».

Мы приняли «экстази», мы забалдели,

Козлом я вообще заскакал!

С ней между зеркальных шаров мы летели –

Что ж я ей роднее не стал?

Кружило-вертело, вертело-кружило,

А где-то под утро уже

Она подвела ко мне парня-дебила

Под гримом густым, в неглиже.

«Ой, кто это?» – искренне я испугался.

В ответ прозвучало: «Бойфренд».

Дебил ухмылялся, дебил возвышался,

Как страсти чужой монумент.

Увёл я её из орущего зала,

Стал на ухо что-то кричать.

Она танцевала и тоже кричала,

Кричала: «О чём вы, а, дядь?»

«Что общего, детка, меж ним и тобою?» –

Её вопрошал вновь и вновь.

Она улыбнулась, тряхнув головою,

И просто сказала: «Любовь…»

…Я ехал в такси, оглушён неуспехом,

обжёгшийся делать добро.

Опять продавать ей мешочки со смехом

В пустом переходе метро.

А жаль. Было в девушке что-то такое,

Что я осознать не успел…

Есть в девушках прочих, конечно, другое,

Но я это «что-то» хотел!

Так смейтесь, мешочки, как раньше смеялись,

Напомнив мне через года,

Что с ней мы расстались, мы с нею расстались,

Расстались уже навсегда!

И мне никогда не узнать, что с ней сталось,

И массу подобных вещей:

Как в том переходе она оказалась

И как её звали вообще?

За стихи мне девушка розу подарила.

Ах, спасибо, ангел мой! Как же это мило!

Нет, вы только вдумайтесь – это вправду было!

За стихи мне девушка розу подарила!

Я стоял-болтал в толпе, посредине зала.

Засверкало всё кругом, а затем пропало.

Мы остались с ней одни в ледяной пустыне,

Где холодный лунный свет на торосах стынет.

«Это Вечность», - понял я, вздрогнул и очнулся.

И, как пьяный, розу взял, даже покачнулся.

Девушка во все глаза на меня смотрела.

Услыхал не сразу я, как толпа шумела.

Всё вернулось на места – лица, краски, звуки,

Кто-то книгу мне пихал в занятые руки:

«Надпишите, Константэн!» – «Да, сейчас, конечно…».

Начинался так концерт, он прошёл успешно.

Я счастливый шёл домой, вспоминал: «Как мило!

Девушка мне – Боже мой! – розу подарила!».

Мы с тобой слились в экстазе

И в безумьи сладких стонов

В эру пейджинговой связи

И мобильных телефонов.

Я приехал во Владимир

И в тебя влюбился, Оля.

Помнишь – к ночи город вымер?

Мы, принявши алкоголя,

Вдруг пошли гулять к обрыву,

От компании удрали;

Там мы дань воздали пиву…

Нас желанья раздирали!

Подо мной трещали сучья

И твоё ласкал я тело:

Вся твоя натура сучья

Моего «дружка» хотела.

(Оля, если ты читаешь

это всё, не обижайся!

Я ж – любя, ты понимаешь?

Ты читай и улыбайся).

Помнишь – там нам помешали?

А из мрамора ступени,

По которым в парк вбежали,

Их ты помнишь? ветви, тени?

В парке хоть луна светила.

На скамье, решив, что можно,

Ты «дружка» рукой схватила

И пожала осторожно.

И, закрыв глаза, держала,

Трепеща от возбужденья:

Плоть в руке твоей дрожала,

Раскалённая от тренья.

Но отдаться прямо в парке

Не решалась ты, однако.

Поднялись, пошли сквозь арки,

Где-то лаяла собака.

На квартире оказались

И легли в одной постели.

Наши ласки продолжались.

Как друг друга мы хотели!

Но пищал твой пейджер тонко –

Тебя мама вызывала,

Волновалась за ребёнка.

Ты звонить ей выбегала.

А потом вдруг оказалось,

Что сосед есть в комнатушке.

Очень ты его стеснялась –

Он не спал на раскладушке,

Спьяну нам мычал советы –

Мол, давайте, вас тут двое,

Я не в счёт; святое это,

Ваше дело молодое.

Только утреннею ранью

Разрешилась эта смута –

О, какой восторг за гранью!

О, волшебная минута!

Поднялся сосед и вышел,

На тебя я навалился…

Ах, восторг всё выше, выше!

Ах – и вот он разрешился!

Сбилось на пол одеяло,

Было утро в птичьем гаме.

Подо мною ты лежала,

Обхватив меня ногами,

Улыбаясь благодарно,

Гладя мне живот и спину,

Глядя мне в глаза коварно…

Я был счастьем пьян в дымину!

Я мечтал об этом чуде

И боготворил, о, боги! –

Твои маленькие груди,

Твои кудри, руки, ноги.

Запищал твой пейджер снова

И прочла ты сообщенье,

А потом мы бестолково

Одевались, и в смущеньи

Всё прощались и прощались,

Шли на кухню, кофе пили, -

Но потом мы возвращались

В комнату – и вновь любили.

Нам казалось – мало, мало,

Не уступим ни на йоту…

Ты, конечно, опоздала

В это утро на работу,

Я в Москву уехал, Оля,

И храню твою визитку.

Что ж, такая наша доля –

Испытать разлуки пытку.

Но тебя я вспоминаю,

Мысленно веду беседу,

Как бы вновь тебя ласкаю…

Оля! Я к тебе приеду!

С утра я хмур, пью крепкий кофий,

А котик на меня глядит.

Кошачий взгляд – он как магнит,

Он выше всяких философий.

Взгляд не бессмысленный, о нет,

Но взгляд бессмысленно-чудесный.

Слова людские – вздор и бред

Пред этой тварью бессловесной.

По разуменью моему,

Мой котик не подвержен сплину.

«Ну, что глядишь?», – скажу ему,

а он зевнёт и выгнет спину.

Я много книжек прочитал,

Сам написал стихов немало,

И что – счастливей, что ли, стал?

Что, жизнь осмысленнее стала?

А котик не читает книг,

В депрессию он не впадает:

Увидит муху – прыгнет вмиг,

И счастлив. Он ведь не страдает.

Поесть, поспать и поиграть,

И самочку покрыть весною –

Вот смысл жизни. Меньше знать,

А больше жизнью жить самою!

И мы для этого живём,

В нас гедонизм – первооснова.

Всё прочее есть ржавый лом,

Конструкции ума больного.

Я улыбнусь, допив свой кофий.

Тебя я, котик, видеть рад.

Воистину, твой, котик, взгляд –

Превыше всяких философий.

Я – паук восьмидесятиглазый,

Чёрный и шерстистый, ростом с дом.

Как включу нагрудный мощный лазер,

Всё вокруг меня горит огнём.

Нас таких немало. Мы упали

Из стального чрева корабля

И уничтожать живое стали

На планете с именем «Земля».

Жили тут до нас такие - «люди»,

А теперь уж больше не живут.

Мы как дали залп из всех орудий –

Вымерли они за пять минут.

Мы же стали быстро размножаться:

Самки клали яйца на ходу.

Стали по планете разбегаться

В памятном трёхтысячном году.

Центр дал заданье – все постройки

Быстренько снести, сравнять с землёй,

Испарить возникшие помойки

Лазером. Я, клацая клешнёй,

Бегаю по улочкам московским,

Всё сношу и дико верещу, -

Но, ведом инстинктом пауковским,

Между делом самочек ищу.

Очень устаю после работы,

Вечером в пещеру прихожу –

Прежде чем уснуть, поем чего-то,

А потом в аквариум гляжу.

Плавают в воде, искрятся рыбки…

Странно. Я их как-то полюбил.

А ещё играю я на скрипке –

Сам себе, представьте, смастерил.

Я вообще мечтатель-многоножка:

Паутину лучше всех плету

И ещё стихи пишу немножко –

Всё про самок и про красоту.

Ночь пройдёт – и снова на работу.

Братья верещат: «Привет, привет!».

Мы уже готовимся к прилёту

Короля. Москвы уж больше нет.

Кое-что расчистить нам осталось –

Кремль и все соборы испарить.

Это – ерунда, такая малость…

Мне бы с Королём поговорить!

Вот и ночь. Все сожжены излишки,

Стелется повсюду едкий дым.

Мы, и наши самки, и детишки, -

Все на Красной площади сидим.

Мы сидим, мохнатые громады,

Членами в восторге шевеля,

В звёзды мы свои упёрли взгляды,

Жадно ждём прибытья Короля.

Мы его не видели ни разу.

Говорят, что он вообще гигант,

Говорят, что он – тысячеглазый,

Каждый глаз горит, как бриллиант.

Мы его ужасно все боимся,

Он ведь может всех нас вмиг сожрать,

Если мы хоть в чём-то провинимся

И ему не станем угождать.

С самочкою я переглянулся,

К ней бочком придвинулся чуть-чуть,

Ласково клешнёй её коснулся –

Хороша у ней головогрудь!

Но внезапно все заверещали:

Показался в небе звездолёт,

Пауки все наземь вдруг упали,

А корабль всё ближе – вот он, вот!

Плавно опустился на планету…

Всё! Открылись двери корабля!

Всё! Дыханья – нету, мыслей – нету!

Мы сейчас увидим Короля!!!

Пускай талант я, а не гений –

Свой дар лелею и храню.

Из наивысших наслаждений

Стихи и музыку ценю.

Стихи своим считаю делом –

И, между прочим, наркотой, -

Но музыка, возможно, в целом

Наркотик более крутой.

Я – человек, уже создавший

Немало золотых хитов,

В различных группах выступавший

Как автор музыки и слов,

Не зная ни единой ноты,

15 лет играю рок,

И, слушая свои работы,

Порой испытываю шок:

Какая роскошь! Да, я в шоке!

Меня решительно пьянят

Мои вокальные заскоки

И разноцветный звукоряд.

Альбомов множество скопилось,

Я знаю, за 15 лет.

Трясусь над ними, озирая

Коробки дисков и кассет.

Но мне не очень интересен

Путь в массы песенок моих.

Хотя есть штучек двадцать песен,

Известных более других.

Ещё я – меломан. Мне близко

Почти что всё – хард-рок, хардкор,

Джаз, авангард, и панк, и диско,

Тяжмет, и рэггей, и фольклор.

Как меломан с огромным стажем,

Берусь на слух определить:

Вот Фридман нарезает, скажем,

А вот Стив Вэй пошёл пилить.

…Но лучшей музыкой на свете

Считаю женский сладкий стон.

О, как влюблён я в звуки эти!

Как в эти звуки я влюблён!

Когда скрипит, трясётся койка,

Вдруг сладкий настаёт момент –

Ах, женщина тогда какой-то

Неповторимый инструмент!

Она воркует, стонет, плачет

И громко мамочку зовёт,

Но это – редкая удача,

Бывает всё наоборот:

Когда красивая пацанка

Лежит, не скажет даже «ой»,

Как на допросе партизанка –

Молчит геройски под тобой.

За что мне нравятся хохлушки –

За то, что крайне горячи,

За то, что вцепятся в подушки

И в голос голосят в ночи.

Девчонки! Вы – парней услада,

Как меломан, как музыкант,

Я вам советую – не надо,

Не надо прятать свой талант!

Вы не стесняйтеся, девчонки,

Шепчите: «Ох!», кричите: «Ах!», -

Как инструмент изящно-звонкий,

Послушный в опытных руках.

На лунном берегу мы целовались –

В беседке, на безлюдном берегу,

А волны, что из звёздной тьмы рождались,

Бежали к нам и гасли на бегу.

Я был тогда восторженным и юным,

А ты была прелестна: вся дрожа,

Дарила губы мне в сиянье лунном,

Смеялась, шаловлива и свежа.

На веках у тебя мерцали блёстки,

А у меня кружилась голова –

Всё было внове, были мы подростки

И жаркие шептали мы слова.

И это всё – мы просто целовались.

И этим я был счастлив в те года!

Тебя я проводил – и мы расстались,

И больше не встречались никогда.

Я издали смотрел, как шла ты к маме,

Как мать твоя свою ругала дочь, -

А я, твоими пахнущий духами,

Ворочался, не мог заснуть в ту ночь.

Пришёл рассвет – я долго просыпался,

и в свете солнца, радостный, лежал…

С тех пор я очень много раз влюблялся

И многих женщин нежно обожал.

Но стало всё немножко приедаться –

Увы, и женщин чары, и луны…

А раньше так хотелось целоваться!

Так чувства были все обострены!

Душа – она ничуть не огрубела,

Но сгинуло куда-то волшебство,

И женщины пленительное тело

Люблю привычно я, узнав его.

Привык к тому, что люди – только люди,

Мир делится на женщин и мужчин,

И о любви, как о каком-то чуде,

Я не мечтаю – что искать причин?

Но вдруг пахнёт волшебными духами

И женщины поймаешь странный взгляд –

Опять земля качнётся под ногами,

Как с той подружкой, десять лет назад.

Я пунктуален неизменно.

Пусть было мне нехорошо,

Я должен выйти был на сцену –

Я встал, оделся и пошёл.

Да, с бодуна меня мотало,

И во дворе в сей поздний час

Овчарка на меня напала

И укусила пару раз!

Я дёрнулся, кривясь от боли,

И улицу перебежал –

Ногой овчарку отфутболил,

Но рядом тормоз завизжал:

Меня машина сбила, смяла,

Вдруг вылетев на тротуар,

Все кости мне переломала –

Настолько страшным был удар.

Водитель, матерясь ужасно,

Меня в машину затащил,

И мы на свет рванули красный –

Ох, в этом он переборщил.

Внезапно врезались мы в стену,

В машине взрыв раздался тут –

А ведь до выхода на сцену

Мне оставалось пять минут!

И я, как некий терминатор,

Восстал из дыма и огня,

И сделал шаг – но экскаватор,

Рыча, наехал на меня.

А я на сцену был обязан

Через минуту выходить!

Я вновь восстал, хоть был размазан

По мостовой, и во всю прыть

Сюда сквозь парк помчался с криком, –

Пусть ветки по лицу секут, -

И счётчик в голове затикал:

Осталось двадцать пять секунд.

Вот и ступеньки – хоть недаром

Я так спешил… Что за дела!

Меня здесь обварили варом,

И потекла по мне смола.

Я только заскрипел зубами

И дальше поволок себя,

Вертя руками и ногами,

Дверные ручки теребя.

Вдруг рухнул лист стекла, блистая,

И срезал голову мою –

Нет, так я точно опоздаю!

Вновь терминатором встаю,

Приладив голову обратно,

Решаю – это ничего,

Успеть – успею, вероятно…

Осталось пять секунд всего!

В порядок привожу мгновенно

Себя…Ура! Всё хорошо!

Я должен выйти был на сцену –

И я, как видите, пришёл.

Прошлым летом мы с Симоной, взяв билеты до Херсона,

К морю Чёрному махнули, где я в клуб один вступил:

На изящном дельтаплане я слетал с крутого склона,

И над кромкою прибоя я парил, парил, парил…

В клубе дельтапланеристов как-то встретил я Илону –

Удивительно красивой эта девочка была!

Боже, я влюбился сразу, позабыв свою Симону,

Я кружился над Илоной в небе на манер орла.

И однажды утром с нею мы, как две большие птицы,

Понеслись на дельтапланах над волнами в небесах.

Как хотелось мне с Илоной в поцелуе страстном слиться –

Но мешала эта штука, рама скользкая, в руках.

Полетали и вернулись, и Илона вдруг спросила:

«Не сходить ли нам сегодня в ресторан? Ты очень мил…».

Помню, я тогда ответил: «Небо нас соединило!» –

И, клянусь, друзья, Илону страстно ночью ублажил.

…Уезжали мы с Симоной и разглядывали фотки,

что нащёлкали на море, сидя в поезде, смеясь.

Вдруг Симона показала фотокарточку красотки

И сказала мне серъёзно: «У тебя была с ней связь».

Я оправдываться начал: «Ах, Симона, что ты, крошка?» –

Но спустя минуту понял, что бессмысленно враньё,

И тогда ответил твёрдо: «Да, увлёкся я немножко,

Да, влюбился я в Илону – что ж, ты видела её».

Хлопнул дверью, вышел в тамбур, закурил там и подумал:

«Сколько в мире баб красивых! Страстью всех испепелю!

А ведь я б не отказался от Илоны и под дулом!

Но Симону ведь я тоже обожаю и люблю…

Ах, подруги наши – гири по рукам и по ногам нам,

Но порой мы всё ж взлетаем и парим, парим, парим!

Я хочу быть моногамным, не могу быть моногамным,

Как увижу я красоток – прям-таки бегу я к ним!».

Пей, пока пьётся! Пей вволю, дружище!

Всё хорошо – водка, пиво, коньяк.

Рано иль поздно снесут на кладбище,

В землю зароют тебя абы как.

И над тобой будут птички красиво

Петь-заливаться и гнёздышки вить…

Пей, пока можешь, и водку, и пиво,

Пей – позже могут врачи запретить.

Пей без оглядки и без опасенья,

Звон хрусталя – самый сладостный звук.

Пей без сомненья и до окосенья,

Пей в окруженьи друзей и подруг.

Смерть между нами неслышно крадётся

С остро наточенной страшной косой.

Вспомни, что всем умирать здесь придётся,

Выпей – и быстро заешь колбасой.

Развеселись и забудь про заботы –

Завтрашний день их решит сам собой.

Женщин не бойся, знакомься, чего ты?

Хочешь – танцуй, развлекайся с любой.

Ешь, пока естся, люби, пока можешь,

В культ возведя наслажденье, живи.

Всё перепробуй – потом подытожишь,

Сколько какой испытал ты любви.

Будешь лежать-помирать на подушках,

Радуясь: «Вволю я пожил, ха-ха!

Ел за троих, пил-гулял на пирушках –

И избежал я унынья греха…».

Пей, пока пьётся! Пей вволю, дружище!

Всё, как ты верно заметил, «ништяк»…

Пусть нас однажды снесут на кладбище,

Ну, а сейчас нас заждался кабак!

Мысль была простой до гениальности –

Долларов побольше накопить

И, уладив разные формальности,

Астероид в космосе купить.

Я – купил, провёл там освещение,

Атмосферой глыбу окружил.

У меня такое ощущение,

Будто бы всегда на ней я жил.

Каждый день встаю я по будильнику

И тружусь в забое золотом,

Вечером спешу я к холодильнику,

Что стоит в вагончике моём.

Отбираю вкусности для ужина,

Радуясь, что выполняю план.

Вспоминаю с нежностью о суженой,

Наливая водочку в стакан.

Вспоминаю, как в года тяжёлые

Обещал я ей разбогатеть…

До чего же классно, что нашёл я

Платину, и золото, и медь!

Для неё, любимой, рад стараться я,

Хорошо б сейчас её сюда…

Эх, вернусь, куплю себе плантацию,

Чтобы не работать никогда!

Мы сидим с помощником-андроидом

На камнях, я поднимаю тост,

И горят над нашим астероидом

Миллионы ярко-синих звёзд.

Я хочу сегодня опьянения –

И включаю я магнитофон:

Невозможно слушать без волнения

Смех прелестный той, в кого влюблён.

Я устал – и, рухнув, как подрубленный,

Спать ложусь в вагончике своём.

Снятся мне глаза моей возлюбленной

Плюс её улыбка плюс наш дом.

Слышу я сквозь сон шаги андроида –

Он сказал, что я во сне храплю…

Как вернусь на Землю с астероида,

Я ему андроидку куплю.

Всё нормально. Кстати, создаёт уют

Мысль, что просчитал всё до секунд…

И машины во дворе работают,

Без конца просеивая грунт.

«Дорогая, что случилось? Вы – в аллее? Вы – грустите?

Отчего Вы здесь? Боитесь, что пропустите зарю?

Где же наш слуга-туземец по прозванью Тити-Мити?

Я при встрече Тити-Мити непременно пожурю.

Что Вы топчете песочек, стоя у оранжереи?

Не хотите ли бонбошку? Нет так нет, тогда я сам…

Что такое? Всюду – иней. Не уйти ль нам поскорее?

Мы рискуем простудиться, здесь угроза есть носам.

Отвечала дорогая со слезами: «Да, мне грустно,

Оттого, что я не лягу нынче в летний мой гамак,

Оттого, что осень злая припорошила искусно

Первым снегом чудо-розы, что мне подарил Мак-Мак…».

«Дорогая, что Вы, право! Ведь таков закон природы!

И Мак-Мак от нас далёко, он – полярный капитан.

Ах, утешьтесь, и пойдёмте, я вам дам журналы моды.

Ну, утрите Ваши слёзки… Ангел мой ! Шарман, шарман!».

И ушли они, обнявшись; он – каким-то счётом занят,

А она ответ искала на мучительный вопрос:

«Разве страсть несхожа с морем? разве море замерзает?» -

И вослед ей «До свиданья!» тихо пели сотни роз.

Итак, мой друг, ты стать решил поэтом?

Давно рифмуешь, не жалея сил?

Ну что ж, я помогу тебе советом:

Ты сам меня об этом попросил.

Попробуй, друг, стать суперсовременным,

Писать о том, что всех волнует нас.

Экстравагантным будь и дерзновенным –

Таким, что мог явиться лишь сейчас.

И мании величии не бойся –

Да что же ты напишешь без неё?

Начнут тебя ругать – не беспокойся,

Пусть критики орут, как вороньё,

Тебе на пользу эти злые вопли:

Они тебе рекламу создают.

Ты должен стать сильней, так вытри сопли,

Вернись к стихам и в них найди уют.

Стать властелином дум – твоя задача,

И тем, кто в моде, ты не подражай.

По-своему пиши, а не иначе,

Но сам в шедевры классиков въезжай.

Да, да, читай побольше! Ежедневно

Читай стихи, рецензии - учись!

Не надо на меня смотреть так гневно –

С безграмотностью собственной борись.

С ошибками ведь пишешь, безусловно…

Но даже если вдруг прозреешь ты –

Не думай, что писать ты сможешь ровно,

Всё время выдавать одни хиты.

Бывают и у гениев провалы,

Ошибки, просто слабые стихи.

Не создавай же, как не раз бывало,

Заведомо нелепой чепухи.

Пьяней от власти над капризным словом,

Но в целом предпочтенье отдавай

Лишь темам незаезженным и новым,

Цветы, едва расцветшие, срывай.

В твоих стихах всегда должна быть тайна,

Без тайны нет стихов – так повелось.

Всё, что сиюминутно и случайно,

Скорей в угоду Вечности отбрось.

Будь искренним бескрайне, беспредельно,

Интуитивно Вечность возлюбя.

И всё, что ты напишешь, станет цельно –

Пиши не для толпы, а для себя.

…Ну вот, мой друг, решивший стать поэтом,

давай, дерзай, забыв тоску и грусть.

Ведь ты просил помочь тебе советом?

Так заучи совет мой наизусть.

Лет семнадцать уже я веду дневники –

С той поры, как впервые приехал в Москву.

Неустанно печатаю эти листки,

В них – события, люди, в них – всё, чем живу.

До Москвы тоже было немало всего,

Что составило толстый особенный том.

Рад, что прошлое вовсе моё не мертво,

И горжусь каждым правильно прожитым днём.

А отец мой, увы, дневники свои сжёг…

И Качалов-артист – целых два сундука!

Я, об этом узнав, испытал лёгкий шок:

Как сожгли? Поднялась как на это рука?

Смалодушничать очень и очень боюсь:

Да, грешил я немало – но кто без греха?

Не сожгу свою жизнь, буду сильным, клянусь!

Как стальной крестоносец Любви и Стиха.

Я восклицал: «О, годы роковые!

Сметём, сметём врагов стеной огня!» –

Гулял я с Вами, шпорами звеня,

И честь мне отдавали рядовые.

Проблемы обсуждая мировые,

Мы шли по снежным улицам полдня.

Вдруг в гости пригласили Вы меня –

Я в Вашей светлой комнатке впервые.

Шепча про очарованную даль,

К Вам подхожу…О, дерзкий и влюблённый,

Что делаю! Клоню Вас, распалённый,

На Вашу снежно-белую рояль,

И наблюдает кот Ваш удивлённый

Наш первый поцелуй через вуаль.

Морозный день! Волшебная картина!

Как много солнца, как задорен смех!

Как нравятся мне шубки Вашей мех,

Ваш нежный взгляд и снежная куртина,

И носик Ваш – он как у Буратино…

Люблю таких лисичек – в чём тут грех?

Вчера за чаем папа Ваш, морпех,

Воскликнул: «Вижу зятем Константина!».

Я, помнится, закашлялся тогда.

А нынче Вы мне в ласке отказали!

«До свадьбы не могу!» - Вы вдруг сказали,

И, помолчав, спросил я тупо: «Да?».

…Вот, я и рассказал вам, господа,

Как в розовую сеть меня поймали.

Много лекарств я скопил на все случаи жизни.

Если, к примеру, вдруг зуб у меня заболит,

С хитрой улыбкой иду я к домашней аптечке

И анальгин извлекаю, чтоб выпить его.

Колдакт от насморка мне хорошо помогает,

Ампициллином и йодом я кашель лечу.

Хлоргексидину признателен биглюконату –

Капнуть его после секса спешу кой-куды.

Злые болезни повсюду нас подстерегают –

Свинка, волчанка, чесотка, холера, чума,

Рожа, рахит, пучеглазие и дистрофия,

Фурункулёз, ожирение, метеоризм.

Все свои деньги я трачу всегда на лекарства,

Как-то спокойнее жить мне с аптечкой моей.

Глажу любовно её, ведь она мне поможет,

С ней мне не страшен какой-нибудь лейшманиоз.

Я, к сожаленью, не знаю, что это такое,

Но прикупил я в аптеке аминохинол.

Лейшманиоз с лямблиозом я вылечу быстро,

Вылечу сам клонорхоз я и описторхоз.

С тромбангиитом я справлюсь и с плазмоцитомой,

Справлюсь с сикозом, с кератомаляцией вмиг.

Очень порою страшусь деформации пальцев,

Вычитал в книжке, что есть и такая болезнь.

И неусидчивость – тоже болезнь, между прочим,

Вот почему я усидчиво дома тружусь,

Всё разгребаю лекарства в аптечке упорно,

Думая, что бы ещё мне на днях прикупить.

Вечером водочку пью – это суперлекарство,

Мне помогает расслабиться этот состав,

Он же спасает меня от бессонницы. Кстати,

Пивом всегда полирую я водку, друзья.

Спать я ложусь, перед этим нарезавшись крепко –

Если сикоз подкрадётся и описторхоз,

Просто дыхну я на них, и они, заколдобясь,

Жертву иную, конечно, искать полетят.

Мне тридцать пять. Я в больнице лежал лишь два раза,

В детстве со стула упал, зашивали мне бровь,

В армии ногу обжёг кислотою соляной,

В общем, и всё. Я силён и здоров, как бычок.

Но осторожен я крайне, болеть не желая,

Вот потому-то к аптечке порой подойду,

И, разбирая лекарства, невольно воскликну:

- Слава те, Господи, я не болею ничем!

Забрался я на склад одной спецслужбы

Глубокой ночью, в страхе озираясь,

И стырил, не раздумывая долго,

С лекарствами секретными коробку.

Домой вернувшись, кинулся я сразу

Сортировать натыренное мною,

Вертел в руках пакеты и флаконы,

Инструкции читал по примененью.

Так, есть правдин – известные таблетки:

Правдином если напоить шпиона,

Шпион расскажет с воодушевленьем

Все тайны свои подлые и планы.

А мне правдин зачем? Ну, если разве

Тихонько в чай подмешивать тем людям,

Что от меня мои же деньги крысят?

Такие люди есть. Пусть скажут правду.

Вот, вижу талантин. Приму-ка горстку,

Чтоб написать талантливую песню.

Нет, есть гениалин – он явно круче,

Во много раз мощнее талантина!

Накапаю пять капель из флакона -

Пусть моя песня будет гениальной!

Есть озверин – о нём я слышал тоже,

В мультфильме про кота про Леопольда

Ел кто-то озверин. Выходит, мультик

Спецслужбами был снят для устрашенья?

Есть расслабин – он вряд ли мне сгодится,

И так я расслабляюсь очень часто.

Есть антипохмелин – ну, эта штука

В любой палатке есть по всей России.

Вот проблемин. Инструкцию читаю

И радуюсь – проблемы все исчезнут,

Когда таблетку синенькую примешь,

Но это не наркотик, это средство

Подсказывает путь решать проблемы.

Приму-ка пару синеньких таблеток,

И дальше разбирать коробку стану.

На самом дне, глазам своим не веря,

Нашёл я восемь тюбиков деньгина.

Деньгин подскажет путь, как делать деньги, -

Причём большие делать миллионы.

Что ж, срочно я намажусь этим кремом –

А дальше что? Прилипнут деньги, что ли?

А, нет. Им не намазываться надо,

А скушать содержимое деньгина.

Ну, кушаю. А что, на вкус приятно.

Себе напоминаю космонавта,

Что в тюбиках еду употребляют.

А вот ещё таблетки квартирола –

Они помогут мне купить квартиру,

Но квартирол приму я лучше утром,

Когда познаю действие деньгина.

Ложусь я спать, наевшись и напившись

Мной стыренных в ночи лекарств секретных.

И говорю с улыбкой, засыпая:

«Да здравствуют российские спецслужбы!»

Я утром встал, умылся и побрился,

Потом курил, пил кофе, взял гитару

И сочинить сумел внезапно песню,

Одну из лучших мною сочинённых.

«Гениалин подействовал, похоже, -

воскликнул я. - Работает лекарство!

А что ж деньгин? Под действием деньгина

Сейчас я запишу все варианты,

Как быстро раздобыть котлету баксов.

Так, первый вариант – пойти на стройку.

Второй – стоять в «Макдональдсе» у кассы,

А третий – просто жить за счёт подружки.

Да, что-то мне не нравятся советы.

Пока что миллионами не пахнет.

Короче, я с деньгином обломался –

Давал он мне дурацкие советы,

В итоге из двух сотен вариантов

Один я выбрал – вновь на склад забраться.

Решил – и сделал. Вот дыра в заборе,

Вот, сняв ходули, я при свете солнца

Ползу среди знакомых мне коробок.

Вдруг вижу, как при помощи правдина

Допрашивают сторожа службисты.

Майор Светлова в строгой чёрной форме,

Красивая и стройная такая,

Махнув рукой, коллегам сообщает,

Что сторож ночью сильно набухался,

Но вора он не видел, это правда.

Вдвоём оставшись с крепким капитаном,

Среди коробок шествует майорша.

Потом, сказав: «Мне что-то жарко, Вася…»,

Снимает форму быстро. Я, робея,

За этой парой тайно наблюдаю.

«Светлова, до чего ж ты ненасытна», –

смеётся капитан и, словно кролик,

сношается с красавицей в потёмках.

Потом, одевшись, Вася и Светлова

Сидят и разговаривают тихо.

И понимаю я из разговора,

Что трудно им найти такого вора,

Который вечно ходит на ходулях,

Но хорошо, что вор не взял коробку,

Главнейшую из всех, что есть на складе –

В коробке той таблетки финансола,

Таблетки нефтегаз-олигархина,

Таблетки в ней дворцола-глюконата,

Что в тыщу раз сильнее квартирола,

И белый порошок президентала.

«А помнишь, - говорит, смеясь, Светлова,

как съел Володька наш президентала?

Сначала за него мы все боялись,

Теперь он Президентом стал России…

А ты, Васёк, всё честностью кичишься.

Вот так ходить и будешь в капитанах…»

«Всё сложно», - говорит Васёк туманно,

и, взяв под ручку стройную майоршу,

уходит с ней – с майоршей, а не с ручкой, -

со склада по делам своим обычным.

А я, порывшись быстренько в коробках,

Беру себе чуть-чуть олигархина,

Беру дворцола и президентала

И вновь к дыре заборной поспешаю.

Меня не замечает старый сторож,

Которого с похмелья накормили

Правдином, и теперь ему так плохо,

Что он лежит и стонет-причитает.

Набив карманы всем, что пригодится

Мне в жизни, становлюсь я на ходули

И через лесопарк бегу тенистый

Навстречу своему, ребята, счастью…

Кто знает – может, даже президентству?

Он донором спермы работал

И деньги за то получал,

Что, уединившись с журналом,

В пробирку исправно кончал.

Непросто быть донором спермы,

Когда тебе за шестьдесят

И если журнал тебе сунут,

К примеру, про трёх поросят.

Вот так и случилось однажды –

Наш труженик тихо, как вор,

Прошёл в кабинет свой рабочий,

Чтоб там передёрнуть затвор,

И вдруг на столе обнаружил

Он книжку для малых детей.

В тот день он не мог оторваться

От этих смешных повестей

Про Пончика и про Незнайку,

Про странствия их на Луне…

В тот день он не смог поработать,

Зато он был счастлив вполне.

Домой возвращаясь, наш донор

В песочницу к детям залез,

Играл с ними в кашу-малашу,

А после ходил с ними в лес.

Да, в детство он впал натурально,

И этому был очень рад –

Давно его не возбуждали

Ни женские груди, ни зад.

Свою потерял он работу,

Но детским писателем стал.

А секс? Если честно, от сеса

Он к старости крайне устал.

Секс в юности сладок и нужен,

Когда ж тебе за шестьдесят,

Опять интересны Незнайка

И сказка про трёх поросят.

Ведь все старички и старушки

Читают внучатам своим

Вслух сказки про Джинна и Вольку,

И Носова, и братьев Гримм.

Я, юные, к вам обращаюсь –

Любитесь, пока вы юны.

Девчата, любите мальчишек!

Любите девчат, пацаны!

Печально я гляжу на наше поколенье –

И сразу в рыло дать мне хочется ему.

Хотя кому – ему? Оно же – поколенье

И состоит из сотен тысяч разных рыл.

Вот рыльце девушки. Она комфорта жаждет,

Чтоб жить как все – с мобилой и авто.

Она на свет явилась, чтоб возглавить

Большое ООО и процветать.

Вот рыло господина в иномарке.

Рождён он, чтоб возглавить и процвесть.

Вот рядом с ним и рыло его друга,

Которого однажды кинет он.

Кругом одни лишь вежливые рыла,

Которым по душе капитализм,

Но упрекать их можно ли за это?

Тем более, наваривать в пятак?

Тогда я сам себя по рылу ударяю!

За наше поколение, за всё –

За то, что предаём мы ежечасно

В самих себе и губим тем себя.

За наши пионерские парады,

За робость поцелуев при луне,

За песни под гитару на картошке,

За все костры! За смех! За звездопад!

За девочек, среди которых нынче

Всё меньше почему-то поэтесс,

И думают они лишь о карьере…

За мальчиков, стремящихся к баблу,

За то, что мы могли дать много больше,

Чем дали, прежде чем сойти в гробы…

И вот лежу я, дрыгая ногами, -

Я очень больно дал себе за всё.

Лежу я с бодуна, собой избитый,

Потом встаю, из дома выхожу,

В котором угол издавна снимаю,

По улице бреду и бормочу:

«Да, я рождён, чтоб по углам скитаться,

Но я не бизнесмен ведь, а поэт.

Всё, что волнует нас, тридцатилетних,

В стихах своих я выразил как смог.

Пока другие делали свой бизнес,

Я думы и элегии писал.

Так будь же благодарно, поколенье,

Что у тебя есть искренний певец!

А как я благодарность понимаю?

Чтоб я зашёл в шикарный магазин

И, как поэту, вынес бы мне сверстник

Ключи от новой хаты: «На, возьми!

Ты наша совесть, Константэн Григорьев,

А мы…мы все бессовестные, да…

Пока мы продавали и копили,

Ты, наш певец, остался на бобах…».

Ключи возьму, проскрежещу «Спасибо» –

И удалюсь. Тут спросят продавца:

«Кто эта пьянь была с разбитой мордой?».

И он ответит просто: «Наш поэт.

Переживает он за поколенье

И нам ему положено помочь.

Пойдём его догоним и подкинем

Тыщонку баксов, чтобы не грустил».

Обычно на концертах маньеристов

Всегда аншлаги; зрители охотно

Внимают стихотворным откровеньям

Поэтов, громко хлопают, смеются

И бурно выражают одобренье,

Поскольку слышат то, что их волнует.

В стихах мы восхваляем прелесть женщин

И, жизнью восхищаясь непритворно,

Живописуем бездну ситуаций,

Которые действительно забавны,

Поскольку пацаны мы юморные.

Все книги куртуазных маньеристов

Распродаются сразу же со свистом,

Ведь люди так устали от абстракций

И заунывных разных там поэтов.

Ещё бы! Даже людям первобытным

Хотелось ярких, мощных гимнов жизни,

А не какой-то вялой чепухи.

Представьте – вот сидят они в пещере

В звериных шкурах, жарят мамонтёнка;

Горит костёр и самки все довольны –

Самцы их на охоте не погибли,

А значит, ночью спариваться будут.

Есть в племени певец один любимый:

Он маньерист, хотя и первобытный,

Зато вполне, однако, куртуазный,

Короче – чёткий, правильный пацан.

К старейшинам подходит он с поклоном,

Те петь ему с улыбкой разрешают,

И на него уставилось всё племя –

Ведь знают все, что мощно он споёт.

И он поёт, размахивая костью,

О том, какой был сильный мамонтёнок,

Но завершилась славная охота

И появилась добрая еда;

О том, что самки племени красивы,

Они сшивают шкуры всё искусней;

Детёныши, опять же, подрастают –

Охотники получатся из них;

Что нет мудрей старейшин в целом мире

И что нашёл средь скал дурман-траву.

Но тут на смену общему любимцу

Выходит абстрактист. Его не любят,

Поскольку чепуху он сочиняет –

Не в склад, не в лад, и, в общем, не о том.

И абстрактист читает с завываньем

Свои стишки. Все хмурятся, кривятся…

Рисует он на стенах завитушки,

Но тут же маньерист к нему подходит

И, уголь отобрав у абстрактиста,

Он мамонта уверенно рисует,

Пронзённого охотничьим копьём.

Все радуются. Сразу маньеристу

Вручают бусы, жареное мясо,

Девчонок первобытных юных классных,

Чтоб он их куртизировал всю ночь.

А абстрактист – он мяса не получит

И не получит также женской ласки,

Поскольку не врубается упорно,

Как следует и петь, и рисовать.

Уходит он с позором из пещеры,

Чтоб ящериц ловить себе на ужин,

А после с отвращеньем хрупать их

И спариваться с дикой обезьяной,

Чтоб тем продолжить племя абстрактистов.

А маньерист с девчонками, наевшись,

Смеётся, закурив дурман-траву,

Потом косяк старейшинам подносит…

Вот так когда-то было. Что же нынче

Так много заунывных абстрактистов

В России куртуазной расплодилось

И где на них достало обезьян?!

Пусть ящериц идут ловить на склонах!

Без жареного мяса обойдутся

И без девчонок – всё-таки девчонки,

Конечно, куртуазных маньеристов

Убогим рифмоплётам предпочтут.

И книги наши девочки раскупят,

Чтоб попросить у всех у нас автограф,

А после в гости дерзко пригласить.

Я этому ничуть не удивляюсь,

Поскольку мы – великие поэты.

Девчонок я целую нежно в губы

И в ресторан веду их первоклассный,

Чтоб мясо мамонтёнка заказать.

О, русская женщина, ты - как берёзка!

В лихую годину к тебе прислонюсь,

Сползёт по щеке моей мутная слёзка,

Достану бутыль, горькой правды напьюсь.

О, женщины, все вы - нагие берёзки,

И с каждою рядом - нетрезвый мужик.

А лес бесконечен, и все в нём льют слёзки.

«Россия! Россия!» - рыдает лесник.

Малиновым утром очнусь - эх, проспался,

Бутыль опустела - всю выдул дотла.

А где же есть та, к каковой прислонялся?

А нету берёзки - берёзка ушла.

Женщина - это такое созданье,

Что красотой восхищает мужчин.

Это, бесспорно, венец мирозданья,

Божье изделие номер один.

Встань на колени пред юной подругой,

В юбки заройся больной головой.

Сладкая самочка с грудью упругой

Примет с улыбкой порыв этот твой.

Женщины так грациозно танцуют,

Так восхитительно песни поют,

Так в нас нуждаются, так нас балуют,

Так создают нам домашний уют.

Кто нас утешит, простит, приголубит,

Развеселит и накроет нам стол?

Нас с недостатками всеми полюбит?

Кто как не женщины, наш слабый пол?

Если при мне кто обидит девчонку,

Пусть он не сердится - дам ему в лоб.

Женщина часто подобна котёнку -

Сделаю всё, защитить её чтоб.

Женщины, ясно, бывают коварны,

А ну и что же - их можно понять,

Мы же, мужчины, так неблагодарны,

Всё норовим у них счастье отнять.

Личико женщины, ручки и ножки,

Волосы пышные, туловище -

Всё хорошо у пленительной крошки,

Как же люблю я всех женщин вообще!

Мир женских грёз до конца не изучен,

Может быть, он есть основа основ?

Ах, без девчонок мир был бы так скучен...

Славься вовек, разделенье полов!

Все мы, мужчины, немножко солдаты:

Снятся нам женщины, их мы хотим.

Нет, не могу я без женщин, ребята -

Вы как хотите, а я бегу к ним.

Друг мой, ты пишешь стихи? Это очень похвально.

Помни, однако, что все ведь их пишут кругом,

И для того, чтоб поэтом прослыть настоящим,

Должен ты странным и вроде как чокнутым стать.

Должен звонить ты друзьям где-то в три часа ночи,

По телефону стихи нараспев им читать.

Больше того, приставать к ним, мычащим и сонным,

С трепетом спрашивать их: «Ну, что скажешь? Ну, как?».

Должен всклокоченным стать, и небритым, и грязным,

А на прогулки в нелепой одежде ходить,

Вдруг, ни с того, ни с сего, хохотать или плакать,

Что-то себе постоянно под нос бормоча.

Встретив знакомого, или, к примеру, соседа,

Смело бросайся к нему и поэмы читай.

Но, если жертве удастся тихонечко смыться,

Не огорчайся - кого-нибудь встретишь ещё.

Если тебя кто-то ищет - соседи подскажут:

«А, это тот, что поэт? Как же, знаем его.

Там-то живёт... А, простите, вы тоже - из этих?

С виду не скажешь - приличный вполне человек...».

Должен ты пьяницей быть - безусловно, запойным.

Ежели кто вдруг заглянет в буфет ЦДЛ,

Сразу тебя там увидит, читающим вирши,

Или, напротив, уткнувшимся носом в салат.

Если тебя на тусовку зовут - не теряйся.

Ты раньше всех разузнай, где тут будет фуршет,

Лучшее место займи, набери две тарелки,

Кушай и пей, о стихах говоря с полным ртом.

Может одна из поклонниц тобою увлечься,

Будет тебе всё прощать, твой лелея талант,

И по редакциям бегать с твоими стихами -

Ты же с другою поклонницей будешь кутить.

Вечно без денег и вечно с похмелья наутро,

Тонны бумаги испишешь, запутавшись в них,

Будешь беречь антологию, где напечатан

Пять лет назад твой сонет - с опечаткой, увы.

Чтобы тебя всё ж запомнили и оценили,

На выступлениях должен ты всех поразить:

Выйти на сцену в скафандре с мигалкой, допустим,

Или вообще без штанов, или в женских чулках.

Трудно, конечно - поэтов вокруг очень много,

Каждый считает, что он - лучше всех остальных.

Многие плохо читают - ты это используй,

Стань шоуменом - читая, на сцене пляши.

Всё - для того, чтоб поэтом прослыть небывалым,

Чтобы легенды ходили, мой друг, о тебе.

Только тогда на тебя и обрушится слава,

Только тогда станешь премии ты получать.

В кресле-качалке сидеть в Переделкино будешь,

Будут ходить к тебе юные ученики -

Каждый скафандр держать будет робко под мышкой,

На пятитомник стихов твоих глазом кося.

За подбородок возьмёшь одного пацанёнка,

Глядя в глаза, тихо молвишь: «Э бьен, мон петит...

Что же, ты пишешь стихи? Это очень похвально.

Помни, однако, что все ведь их пишут кругом.

Должен звонить ты друзьям где-то в три часа ночи...»

И так далее...

Зажмурив глазки, подогнувши ножки,

Родившиеся много лет назад,

В Кунсткамере уродцы-заспиртошки

За стёклами на полочках стоят.

Вдоль полок мы с Добрыниным бродили

И тихо бормотали: «Чёрт возьми,

На что когда-то спирт переводили…

А мы когда бухнём? - Часам к восьми…

- Так долго ждать?! Но хочется напиться

Уже сейчас! - И мне. – Ну что, пойдём?

К восьми вполне успеем протрезвиться

И энергично наш концерт начнём…»

Про заспиртошек быстро мы забыли,

Покинув гисторический музей,

И вскоре водку пили и шутили

В компании девчонок и друзей.

К восьми мы, правда, сильно окосели,

Но выступили мощно, как всегда,

А после выпивать обратно сели,

А уж потом поехали туда,

Где спать свалились, подогнувши ножки,

Где каждый в никуда уставил взгляд,

Точь-в-точь как бедолаги-заспиртошки,

Которые в Кунсткамере стоят.

Теперь-то мы с Андреем твёрдо знаем –

Нельзя нам спирт показывать с утра,

Поскольку мы немедленно решаем,

Что выпить нам немедленно пора.

В моей голове - устаревший компьютер,

И всё ж я стараюсь за модой следить -

Читаю Пелевина, слушаю «Скутер»

И в клубы крутые стал часто ходить.

Приду и смотрю, как играют ди-джеи,

Как пьяные киборги скачут вокруг

И как на экране лопочут ви-джеи,

И вновь ощущаю знакомый испуг:

В башке у меня - устаревший компьютер,

Одет я неброско... как примут меня?

Чу - слышу знакомые звуки! То – «Скутер»!

Плясать начинаю по-модному я.

И с грустью я думаю: «Спишут на свалку,

Как старого киборга, коль не плясать...

А ну, закадрю-ка вон ту вот нахалку,

Что взгляды с улыбкой мне стала бросать».

Красивая девушка - вся на платформе,

В серебряный втянута комбинезон.

Зелёные волосы, слышал я, в норме.

А я зато - рыжий, и в танцах силён.

Знакомимся с нею и хлещем текилу,

Но я всё боюсь, что мне скажет она:

«Так ты - устаревший? А скачешь нехило.

Эх, кончились, папик, твои времена».

И, чтоб не услышать подобных суждений,

Я всё - про Сорокина да Интернет,

Я всё бормочу, что ди-джей местный - гений,

И вдруг неожиданно слышу в ответ:

- Послушай, ты клёвый, давай-ка с тобою

По-быстрому трахнемся, есть кокаин...

Берёт меня девушка нежной рукою,

Ведёт меня в мир виртуальных картин.

Спустя полчаса я шагаю вразвалку

Домой, улыбаясь, средь каменных стен.

Я вовсе не старый, мне рано на свалку!

Я очень полезный для общества член!

Так, завтра весь день просижу у экрана,

И буду смотреть лишь одно MTV -

Потом я пойду, раз на свалку мне рано,

На поиски модной бесстыжей любви.

Да, смог дотянуть я до нового века!

В среде юных киборгов я - не крутой,

Похож на простого, увы, человека...

Зато я не списан в полнейший отстой.

Маркиз к маркизе подбежал

В украшенной цветами зале:

- Вы тоже здесь? И вам сказали,

Что нынче - виртуальный бал?

Красавица - ему в ответ:

- О Боже, сколь вы старомодны...

Манеры никуда не годны

И незнаком вам Интернет.

Прощайте! Вскоре закружусь

Я в танце с киборгом-мулатом,

Прелестным полуавтоматом...

Я, право, связью с ним горжусь.

Тут, напевая «шалу-ла»,

К ней киборг подкатил с подносом,

И наш маркиз остался с носом -

Маркиза на танцпол ушла.

Ах, киборг для неё - магнит:

Он вслух читает маньеристов,

К тому же он - в любви неистов,

Маркизу точно ублажит.

«О, старый добрый футуризм! -

маркиз вздыхает огорчённый, -

будь проклят сей сверхутончённый,

безумный киберманьеризм!».

Но тут с одной из киборгесс,

С младой красоткой, он напился,

И вскоре с ней уединился -

В беседке у пруда исчез.

Цветут фейерверки в небесах,

Смех по окрестностям летает,

В руках мороженое тает,

А из беседки слышно: «Ах!» -

И на траве поэт слагает

Стихи о новых временах.

Два существа во мне живут.

Признаюсь, нелегко мне с ними, -

Они всё время достают

Меня советами своими.

Одно созданье – Кибальчиш.

Оно крикливо-истерично.

Другое – внутренний Плохиш.

Оно до ужаса цинично.

Благодаря Кибальчишу,

Что свят и комсомольски честен,

Я лирику свою пишу,

Но я не ею всем известен,

А тем, что опубликовал

Ряд матерных стихотворений –

Мне их Плохиш надиктовал

В минуты пьяных озарений.

Сегодня встал я с бодуна –

Плохиш вчера велел нажраться.

Звенит будильник – вот те на!

Мне нужно срочно одеваться!

Я на свидание бегу,

И нужно мне зайти в палатку,

Чтоб вынуть мелкую деньгу

И в темпе выбрать шоколадку.

Мне Кибальчиш даёт совет:

«Вон ту купи, она – огромна!

Купи, и не жалей монет,

И подари подруге скромно».

Плохиш совет иной даёт:

«Купи малюсенькую, слушай!

Но не дари, как идиот,

А сам скорее жадно скушай…».

Советы слушая, стою,

Купить не в силах шоколадки,

Вдруг вижу девушку свою –

И выбегаю из палатки.

«Эх, как погода хороша!» –

Невольно сразу отмечаю,

И даме сердца ни шиша

Из-за советов не вручаю.

С ней взявшись за руки, идём

Гулять по парковой аллее,

Мне шепчет Кибальчиш: «Стихом

Обрадуй девушку скорее!

Прошу тебя, стихи читай!».

А внутренний Плохиш бормочет:

«За грудь, за грудь её хватай,

Она лишь этого и хочет!».

И я, смущённый Плохишом,

Который мыслит слишком прямо,

Вмиг представляю голышом

Со мной гуляющую даму.

Садимся на скамейку с ней.

Бубнит Плохиш: «Ну, действуй, ну же!

Ты, блин, ведёшь себя, как гей!

Гей этой тёлке вряд ли нужен.

Я знаю все её мечты!

Под юбки руку суй, под юбки!

Там – чудеса! Обязан ты

Мужские совершать поступки».

«Не вздумай! – Кибальчиш вопит, -

Ведь это ж первое свиданье!

Поступок дерзкий оскорбит

Столь нежно-хрупкое созданье!»

Но поздно. Лезть под юбки стал

Я всё-таки, набравшись духу,

Ну и, конечно, схлопотал

От юной дамы оплеуху.

Ушла разгневанной она,

А я домой к себе вернулся.

Я думал: «В чём моя вина?

Лишь к тайне тайн я прикоснулся…

А как разгневал, ты смотри!

Не ждал такого от малышки.

Возможно, у неё внутри

Развратной нет пока Плохишки…»

«Ну что же, с горя подрочи», -

Плохиш советует ехидно.

«Стоп! – отвечаю я, - молчи!

Тебя мне слушать просто стыдно!».

«Вот-вот, а я предупреждал, -

Гордится Кибальчиш собою, -

Но ты губищу раскатал,

Живи с раскатанной губою.

Да, можешь подрочить слегка,

А то ты слишком напряжённый…»

Тут я рычу: «Друзья, пока!» –

И засыпаю, раздражённый.

Ложатся спать и Кибальчиш,

Крикливо-честно-истеричный,

И гадкий внутренний Плохиш,

До безобразия циничный.

Вот так мы вместе и живём.

Но чем бессмысленно ругаться,

С Кибальчишом и Плохишом

Всегда советуюсь я, братцы.

Я хмур и предельно серъёзен всегда,

Излишне серъёзен, возможно.

Наверное, сердце во мне – изо льда,

Меня насмешить очень сложно.

Пытается как-то меня развлекать

Подруга моя боевая,

Приходится всюду за нею скакать,

С трудом раздраженье скрывая.

Но нужно скакать, потому что она

Иначе в постель не ложится.

Она убедиться, мол, срочно должна,

Насколько мы сможем ужиться.

Моё чувство юмора хочется ей

Проверить на прочность, похоже.

Ну что ж, так действительно, будет верней,

Ведь я посмеялся бы тоже.

Не нужен ей хмурый и злой человек,

Весёлый и добрый ей нужен.

Такому отдаст она бабий свой век,

Такой может стать её мужем.

И вот – летний день, одуряющий зной…

С подругою я повстречался.

Идёт она в комнату смеха со мной,

Чтоб я там до колик смеялся.

А мне не смешно. Ну, кругом зеркала,

Ну да, искажённые лица.

Подруга оттуда меня увела,

Заметив, что начал я злиться.

Потом мы ходили и в цирк, и в кино,

Макак в зоопарке смотрели.

Она-то смеялась, ей было смешно.

Кричала: «Ты что, в самом деле?

Гляди, обезьянки! Ты хоть улыбнись!».

И я улыбнулся… Однако

Макаки все в страхе от нас унеслись,

Одна разрыдалась макака.

Я выполнил просьбу подруги. Увы,

Осталась она недовольна.

Зашли мы в киоск. Не поверите вы,

Вот там было очень прикольно!

Дала продавщица мне сдачу, притом

На сотню ошиблась случайно.

Мы вышли, и я улыбнулся всем ртом,

Стал весел я необычайно.

Я дико смеялся и сотню рублей

Подруге совал – на, потрогай.

Но что-то случилось с подругой моей –

Нахмурилась, стала вдруг строгой

И мне заявила: «Прощай, дорогой.

Признаюсь, ты очень мне гадок.

Мне нужен другой, совершенно другой.

В мозгах у тебя – непорядок».

Ушла. Пропил сотню я всю до рубля,

Сумел капитально нажраться,

А над продавщицей-растяпою я

С тех пор продолжаю смеяться.

Действительно, случай ведь крайне смешной,

Вот вам чувство юмора, нате!

Я знаю теперь – всё в порядке со мной.

А вы как считаете, кстати?

Вы поэтессой называете себя.

Я наблюдал вас в ЦДЛ-овском концерте.

Вы были в чёрном, вы, тоскуя и скорбя,

Читали строки неуклюжие о смерти.

Нас познакомили. Ваш исказился лик:

«Ах, маньеристы, это всё такая сальность!

Лишь тот поэт в России пушкински велик,

В ком удручённость есть и есть исповедальность!».

После концерта возвращался я домой,

Кругом зима сверкала царственным нарядом.

Я говорил себе: «Ведь правда, боже мой!

Кругом – тоска одна, и удручённость рядом».

И стало стыдно мне за прошлые грехи,

И я, собрав большую папку наудачу,

Повёз свои исповедальные стихи

К вам без звонка на переделкинскую дачу.

И там с любовником случайно вас застал,

Причём в нелепейшей и неприличной позе.

О, как смутились вы, как взор ваш заблистал!

Вы попросили обождать вас на морозе.

Убёг любовник. Я вошёл. Мы пили чай…

Бац! Вы движеньем, полным грации и лени,

Мне на колени пересели невзначай,

И задрожали в этот миг мои колени.

И на медвежьей шкуре вы мне отдались,

Крича от страсти у трескучего камина.

Мы до стихов моих тогда не добрались,

Я интересен был вам больше как мужчина.

Лишь поздно вечером приехал к вам супруг,

А я отправился в московскую вокзальность,

И в электричке написал стихи я вдруг.

Нет, нет в них сальности - одна исповедальность!

Зачем вы пишете унылые стишки

И удручённо говорите про страданье?

Ведь очень любите вы сальные грешки,

Как полнокровное и томное созданье.

Из многочисленных творцов честнее тот,

Кто не бубнит про жизнь, как тягостную ношу,

А гимны жизни с восхищением поёт –

И кто не корчит из себя, как вы, святошу.

Я не был за границей никогда

И не ласкал ни разу иностранку –

Какую-нибудь, скажем, негритянку,

А ведь летят, летят мои года!

И девственниц, горящих от стыда,

Не увлекал пока я на лежанку…

Ещё хочу испробовать цыганку

И новые увидеть города!

Да, яркие нужны мне ощущенья,

Поскольку я далёк от пресыщенья.

Хочу, чтоб всё стремительно неслось!

И девушки, и странствия, и слава –

Всё будет, всё обрушится, как лава.

По-моему, всё только началось!

Есть у меня густая борода,

Её я отпустил, уставши бриться.

Мне нужно капитаном нарядиться

И трубочкой попыхивать всегда.

Так мне друзей советует орда.

Дивлюсь на безбородые их лица.

Привык я бородой своей гордиться,

Люблю ей причёсывать, да-да.

Люблю спросить подругу озорную,

От ласк моих и от вина хмельную:

«Скажи, мне борода моя идёт?» -

«А чё, - смеётся девушка, - прикольно…»,

И гладит мою бороду довольно,

А я лежу и жмурюсь, словно кот.

Это было, ребята, в стране Лимпомпонии.

Аллигатор сожрал там посла из Японии,

Понапрасну о помощи тот голосил -

Пополам аллигатор его раскусил.

Аллигатору крупному нет большей прелести,

Чем на жертве сомкнуть свои страшные челюсти,

И зубами добычу на части порвать,

И глотать мясо с кровью, забыв прожевать.

Но, японца сожрав с беспредельною злостию,

Подавился сей хищник берцовою костию,

Пасть не мог он закрыть, стала кость поперёк,

В муках сдох аллигатор. Но в чём здесь урок?

Если, дети, вы сказку читали внимательно,

пережёвывать пищу старайтеся тщательно,

это важно, ребята, для пищеварения,

просто сделайте вывод из стихотворения.

И ещё: избегайте страны Лимпомпонии.

Вас там могут сожрать, как посла из Японии.

Дома кушайте мясо и не подавитесь,

И всегда на одни лишь пятёрки учитесь.

Люблю я средства связи всей душой.

Есть у меня и пейджер, и мобила,

Есть факс, а также собственное «мыло»,

У монитора двигаю мышой.

Вчера я обкурился анашой,

Потом моя мобила зазвонила,

И Люська вдруг сходить мне предложила

На вечер поэтический большой.

Пошли. Весь вечер, помню, угорали,

Но только средства связи мне мешали,

Друзья звонили. Ладно, всё фигня.

Мы с Люськой ржали, слушая куплеты,

Но странно мне, а чё это поэты

Смотрели с укоризной на меня?

Я в дон-жуанский список свой гляжу:

Как странно – сплошь Елены, Ольги, Маши,

Светланы, Лизы, Кати, Юли, Саши…

А, двух Марин ещё в нём нахожу.

Я памятью о ласках дорожу –

Как дороги нам всем победы наши!

Но в списке нет Ларисы, нет Наташи,

Нет Хуаниты, честно вам скажу.

Схожусь легко я с Леной и с Мариной,

Но с Зиной – никогда, как и с Ириной.

Неужто всё решают имена?

Сейчас я ласк Дзянь Тяо добиваюсь –

Поверить не могу, что зря стараюсь!

Мы целовались, мне она нужна!

Хочу внести в свой список имя это -

Дзянь Тяо, поддержи почин поэта!

Вы на концерт пришли и пива заказали,

Я пару песен вам конкретно посвятил,

А где-то в полночь мы одни остались в зале,

Я к вам подсел и вас абсентом угостил.

Вы мне сказали: «Константэн, не ожидала,

Что ваш проект людьми востребован и жив.

Но прежней хрупкости осталось в текстах мало,

Вы всё про секс и водку… Это примитив.

А где же прежняя туманная хрустальность?

Да, на концерте от восторга пипл кричал,

Но разве песенки о сексе – не банальность?

Ответьте мне!» И я, подумав, отвечал:

«Я ваш другой упрёк с усмешкой вспоминаю:

Что книжный мальчик я, и что мои стихи

От жизни далеки, ведь жизни я не знаю,

Что мои строчки умозрительно-сухи.

Но я подрос, и жизнь познал, и вам признаюсь –

Всю умозрительность подальше я послал,

Теперь я чётко, не туманно, выражаюсь –

И потому собрал сегодня этот зал.

А если б я бубнил невнятные куплеты,

Я б кошелёк сварил давно и скушал свой.

К прекрасной ясности приходят те поэты,

Кто любит жизнь и просто дружит с головой.

К тому ж, по-моему, довольно остроумный

О сексе шлягер вышел. Помните мотив?

Я поимел успех заслуженный и шумный.

А вы твердите – примитив да примитив».

Вы, помолчав, внезапно вдруг расхохотались:

«Ах, Константэн, как пели вы? Любви ландшафт?

Смешно, действительно. Раз мы одни остались,

Позволю выпить вам со мной на брудершафт».

Мы с нею выпили и стали целоваться,

И дали волю жарким ищущим рукам.

Ну, и решили в эту ночь не расставаться,

В её квартире оказавшись к трём часам.

Она наутро нежно мне проворковала,

Что умозрительность, конечно, дребедень,

Что примитива ей как раз не доставало,

Что хочет снова - и желательно весь день.

Сполна я женщиной и славой насладился,

И смог уверенность в себе я обрести.

Ведь что касается меня, я убедился,

Что нахожусь, друзья, на правильном пути.

Мы с вами, Маша, непохожи абсолютно –

Я не про внешность нашу с вами говорю.

Вы «Приму» курите свою ежеминутно,

Я «Давидофф» по сигаретке в час курю.

Вам кофе нравится «Пеле», а я обычно

Беру в кофейне маччиатто на заказ.

Вы все блатные песни знаете отлично,

Мне ж интереснее продвинутый фри-джаз.

Вы обожаете с тушёнкою пельмени,

А я люблю сходить в китайский ресторан.

У вас бывают иногда припадки лени,

А у меня на каждый день составлен план.

От вас обычно пахнет «Красною Москвою»,

А мне приятен аромат «Драккар Нуар».

Вы из метро идёте в дом едва живою,

А я у дома свой паркую «Ягуар».

По вечерам Карнеги Дейла я читаю,

А вы – в который раз! - «Незнайку на Луне».

Из алкоголя я абсент предпочитаю,

Вам хватит пива «Жигулёвского» вполне.

Вы дорожите каждой смятой пятихаткой,

Я – новой карточкой «Америкэн Экспресс».

Свою работу называете вы гадкой,

А я люблю играть на бирже, сам процесс.

Мы люди разные весьма, но вот в чём дело -

Я знаю толк, поверьте, в женской красоте,

Меня с ума буквально сводит ваше тело,

Я по ночам о нём мечтаю в темноте.

О, ваша талия, о, ручки ваши, ножки,

О, ваши грудки - и улыбка, наконец!

Мне попадались в жизни миленькие крошки,

Но, Маша, вас ваял божественный резец.

Вот двести долларов. Хочу любви экстаза!

Возьмите, Машенька! Что значит «Отвали?».

Что значит фраза: «Подрочи под звуки джаза»?

Как на три буквы вы послать меня могли?

Ну, ладно, ладно, ухожу…Не надо драться!

Прошу оказывать положенный респект.

Вам помешал от крупной суммы отказаться

Ваш очевидно крайне низкий интеллект.

Что значит: «Брату позвоню»? Не надо брата!

Какой облом! А я ведь к сексу был готов…

Плетусь по снегу к «Ягуару» виновато

И с отвращением курю свой «Давидофф».

Я вам расскажу, как меня удивила

Крошка пятнадцати лет.

На каждый вопрос мой она очень мило

Мудрый давала ответ.

Ах, как озорна была и быстроглаза

Девушка эта, Аннет!

Излюбленной фразой её была фраза:

- А почему бы и нет?

Я, помнится, ей предложил для начала

Вместе сходить на балет.

Она рассмеялась и мне отвечала:

- А почему бы и нет?

В театре на сцену танцор ловко вышел,

В зале погашен был свет.

Аннет целовал я за ушком и слышал:

- А почему бы и нет?

Я гладил упругие юные груди,

Нёс упоительный бред.

И слышали рядом сидящие люди:

- А почему бы и нет?

И стала той ночью моей эта крошка,

В номере мяли мы плед,

Шептала она, изгибаясь, как кошка:

- А почему бы и нет?

Мы делали, делали, делали это,

Бурно встречая рассвет.

Я был удивлён: - Хочешь снова, Аннета?

- А почему бы и нет?

Неделя прошла после сказочной встречи.

Думал я: «Где же Аннет?».

И вдруг вновь услышал, гуляя под вечер:

- А почему бы и нет?

Она флиртовала с каким-то солдатом,

Гладя его пистолет.

Вот их разговор: - Что, услужишь ребятам?

- А почему бы и нет?

- Смотри, мы заплатим тебе, сколько надо,

Водки дадим, сигарет…

Короче, встречаемся в полночь у сада?

- А почему бы и нет?

Я плюнул, вернулся домой и в блокнотик

Внёс этот грустный сюжет.

Во сне лепетал мне смеющийся ротик:

- А почему бы и нет?

И радость ты мне принесла, и страданье,

Крошка шестнадцати лет.

И что, проклинать мне теперь мирозданье?

Кто дать сумеет совет?

Но любятся все по велению Бога,

Любится весь белый свет.

О, если б я знал, что платить надо строго,

Я бы отсыпал монет.

И нет во мне злости к прелестной Аннете,

Я оценил, как поэт,

И мудрости сколько в лукавом ответе,

И как музыкальны слова её эти:

- А почему бы и нет?

Она присела с краешку скамьи...

Кругом - жара. Отсюда видно море.

Все планы нынче рухнули мои,

Пивком я заливаю это горе.

Хочу грустить один... Моя скамья!

Придвинусь к ней, скажу: «Хотите пива?».

Она поднимет взор, но вздрогну я:

«Она... она, действительно, красива!».

И мы не будем знать, что в этот миг

Корабль в ночи, под северной звездою,

Ударится об лёд, раздастся крик

И трюмы враз заполнятся водою.

Она возьмёт, рассеянно слегка,

Бутылку, к ней губами прикоснётся,

Поморщится от первого глотка,

Но выпьет всю - и вдруг мне улыбнётся.

Я догадаюсь, что произойдёт:

Она поцеловать себя позволит,

Тропинка в летний парк нас уведёт,

И с платья брошь она сама отколет.

И нам не будет дела до того,

Что где-то там, под северной звездою,

Не пощадит стихия никого -

Мы будем слишком заняты собою.

Когда ж мы от восторга с ней замрём,

В траве, на быстро сброшенной одежде,

Вдали, над затонувшим кораблём,

Сомкнутся воды, тихие, как прежде.

Забуду я, с подружкою шаля,

Зажмурившись от солнечного света,

Что не успел к отплытью корабля,

Что нервничал, не смог достать билета...

Что я спешил - но лишь себе во зло...

Узнав о катастрофе, побледнею,

Пойму, как мне ужасно повезло,

От жизни и от солнца опьянею.

Вставало солнце радостно над утренней Москвой,

Меня на площадь вывели под барабанный бой.

Небритого,опухшего,в тяжёлых кандалах,

Измученного пытками и в треснувших очках.

В рубашке белой я стоял и на толпу смотрел,

Тут подскочил ко мне палач и плёткою огрел:

«Чего уставился, козёл? Шагай, в натуре, бля...» -

И охватила шею мне надёжная петля.

Бой барабанов стих. Судья прочёл мне приговор.

Толпа гудела, словно я - убийца или вор.

А просто у меня стихи любовные нашли,

А в эти дни по всей Москве поэтов казни шли.

Диктатор лично приказал нас вешать, как собак,

За то, что славим мы разврат, и волю, и кабак.

За то, что воспеваем мы амурные дела,

Он уничтожить нас решил как некий корень зла.

Он диктатуру ввёл, потом он ввёл сухой закон,

Чтоб все по струнке перед ним ходили, жаждал он.

Народ сначала бунтовал, а после присмирел.

Ещё бы - ждал бунтовщиков немедленный расстрел.

«Итак, - судья, зевнув,пропел, - хотите что сказать?».

Но плюнул я ему в лицо - не мог себя сдержать.

«Сейчас повесят, вот и всё, - подумалось тут мне, -

Но лучше быть повешенным, чем жить в такой стране».

Вдруг начался переполох - откуда не возьмись,

Пятнадцать всадниц с ружьями на площадь прорвались.

И возглавляла сей отряд на чёрных скакунах

Прекрасная разбойница с винчестером в руках.

Верёвку перерезала вмиг надо мной она

И нежно улыбнулась мне, серъёзна и юна.

Я прыгнул к ней, мы понеслись по городу вперёд,

Лишь разбегался в стороны испуганный народ.

Нам скрыться удалось в лесу, в заброшенной избе,

Где рассказала девушка немного о себе -

О том, что девочкой ещё стихи мои прочла

И влюблена в меня с тех пор, всегда меня ждала.

Вчера узнала от подруг, что буду я казнён,

И поклялась меня спасти - ну вот я и спасён.

Я стал ей руки целовать, за всё благодарить.

Она сказала: «А сейчас тебя я буду мыть...».

И ей подруги помогли с меня оковы снять,

А после вышли из избы, чтоб нам с ней не мешать.

И тёплой мыльною водой я выкупан был весь,

И понял я, что навсегда теперь останусь здесь.

А после пили мы вино в постели, при свечах,

И обнял я разбойницу, услышав только «ах...».

Я тело нежное ласкал, похожее на шёлк,

И губы сладкие её губами я нашёл.

И ночь безумною была, бессонною была,

И до утра сплетали мы горячие тела.

Прекрасная разбойница, уже при свете дня,

Читала мне мои стихи, шептала: «Я - твоя...».

А после сообщили нам, что пал диктатор злой

И всё его правительство разогнано метлой.

Что хочет трудовой народ в цари меня избрать

За то, что лучше всех стихи умею сочинять.

Подумал я и стал царём единственной страны,

Где с детских лет писать стихи все граждане должны,

где ценится изящный слог, уменье рифмовать,

где только истинный поэт героем может стать.

Где лишь стихами говорят и много пьют вина,

Где нет жестокости и зла, а есть Любовь одна.

Где все равняются на нас с царицею моей -

С той, что разбойницей была, слагают гимны ей.

Теперь в короне у неё горит большой алмаз -

Но не затмит он красоты её чудесных глаз.

Взметнулась наша страсть, как фейерверк,

Приди в себя, прелестная служанка,

Сознанье потерявшая Снежанка,

Яви своих очей лукавых сверк.

Тебя атаковал я, как берсерк,

Скрипела долго старая лежанка…

Приди в себя, красотка-обожанка.

Испуган я. Где доктор Розенберг?

- Не нужен доктор, - вдруг ты прошептала, -

Я…я такую сладость испытала,

Что улетела в небо далеко…

Но что это? Не пахнет ли горелым?

Пока мы занимались милым делом,

На кухне убежало молоко!

А есть ли водка в загробном мире?

Возможно – если вообще он есть.

А можно ль выпить у них в трактире,

Стихи прочесть и услышать лесть?

А есть ли дамы – ну, там, в эфире?

А можно ль даме сказать: «Люблю»?

А как, допустим, в загробном мире

Устроить это…ну, ай-люлю?

А есть ли деньги там, и какие?

Иль там бесплатно всё раздают?

А есть там Питер, Москва и Киев?

Они такие же там, как тут?

А есть компьютеры там и книжки?

А есть ли, скажем, там Интернет?

Возможно, там это всё – излишки,

Е-мэйлов что-то оттуда нет.

На арфах ангелы там бряцают

Или рок-группы там есть, как тут?

Что там болельщики восклицают,

Когда команде их гол забьют?

Зима там есть? Иль всё время лето?

Вопросов много – а где ответ?

Как это странно, что нет ответа

На протяжении сотен лет.

Я – атеист, но и я желаю

Узнать хоть что-то о мире том,

О коем я ничего не знаю,

Куда, по слухам, мы попадём.

Смотрю на бабочку – ведь когда-то

Она лишь гусеницей была.

А вдруг мы так же потом, ребята,

Распустим в небе свои крыла?

О прошлой жизни в суетах бренных

Нам будет незачем вспоминать,

Как и о куколках наших тленных,

Что на кладбище должны лежать.

Всё позади – и печаль, и злобность,

Метаморфозе благодаря.

Да и понятье само «загробность»

Мы не поймём, в небесах паря.

Наполнился людьми знакомый холл.

Сегодня выступают три поэта.

У девушки в руках – моя кассета.

Я к девушке вплотную подошёл

И тихо произнёс, жуя «Дирол»:

- Вы мне писали. С помощью Flashget”а

Качал я Ваш JPEG из Интернета,

Хотя Ваш сайт не сразу я нашёл.

Я видел Ваше фото в виртуале,

Но, боже, как прекрасны Вы в реале!

Со мной вы сотворили колдовство!

Ах, дайте Вашу руку! Не сердитесь,

Но я хочу Вас очень! Убедитесь,

Как напряглось мужское естество!

По сторонам тихонько оглянитесь –

И нежно помассируйте его…

У киборгов на юге есть курорт –

Они там от работы отдыхают,

Их чинят там и в целом обновляют,

К услугам их – Инет, сады, яхтпорт,

Библиотека, бары, киберспорт…

Туда людей-артистов направляют,

Поэты, музыканты там бывают,

И я там был… Когда мой стих аккорд,

Беседу завязал я с киборгессой –

Как выяснилось вскоре, стюардессой.

Я ей сказал: «Пойдёмте в сад со мной».

Она шепнула мне: «Мой повелитель,

Вложил в меня завод-изготовитель

Уменье целоваться под луной…»

И вот в саду мы стали целоваться,

Смеяться, обниматься, баловаться –

Интрижка обретала смысл иной.

Влюблённый, я вскричал: «Моею будьте!

Я дам Вам имя, номер свой забудьте,

Прошу Вас стать моей киберженой!»

Она сказала «да», читатель мой!

Вдвоём курорт мы с нею покидали,

Тогда законы это позволяли.

Мы жаждем денег, славы, роскоши и секса,

Хотим всё лучшее захапать поскорей,

Хотим урвать кусочек жизненного кекса,

Как сформулировал Добрынин наш Андрей.

Хотим, ведь кекс обсыпан сахарною пудрой,

И знают все, что у него изюм внутри,

Бежит глупец к нему, крадётся тихо мудрый,

Один урвёт кусок, другой – аж целых три.

Кекс бесконечной сладкой высится горою,

И я пришёл к нему, имея в жизни цель –

Как мышка в сыре, в нём туннель сквозной пророю,

Передохну и рыть начну другой туннель.

Вновь к людям выползу, объевшийся изюма,

Обсыпан пудрой и урвавший больше всех,

На полусогнутых пойду домой угрюмо

Писать роман с названьем кратким «Мой успех».

В нём опишу вкус кекса, просто бесподобный,

И про туннели напишу – по ним я спец,

И существует ли, к примеру, кекс загробный?

Таким вопросом озадачусь под конец.

Взгляну в окно – там люди носятся стадами,

Несут куски, под ними валятся порой,

А жизни кекс под разноцветными звездами,

Как прежде, высится гигантской горой.

«Эх! – восклицаю, ставший опытней с годами, -

читатель, мчи к нему, хватай, туннели рой!»

Когда меня фотографируют фотографы

И как бы гладит жизнь по рыжей голове,

Когда мне хлопают и я даю автографы,

Частенько думаю: «Да, надо жить в Москве.

Сюда все люди интересные стекаются

Свои таланты в полной мере проявить,

И если выживут, и если не сломаются,

То здесь поселятся и здесь начнут творить.

Работать должно и откалывать чудачества,

но ежедневно о себе напоминать,

и выдавать продукт отменнейшего качества,

иначе станут твоё имя забывать.

Уснёшь на лаврах – вмиг в провинции окажешься,

Где тоже люди, без сомнения, живут.

Ты там освоишься и, может быть, отважишься

Творить – но там тебя сюрпризы ждут.

Твои стихи не в толстой книжке будут изданы,

А лишь в газете ежедневной заводской,

Ведь в ней поэтов местных публикуют издавна,

И многих радует из них удел такой.

Начнёшь спиваться ты и думать: «Где фотографы?

Концертов нет. Пойти работать на завод?

Но ведь в Москве я раздавал всегда автографы,

Давал гастроли и меня любил народ!

Теперь всё чаще просыпаюсь с бодунища я,

И вечно денег нет, откуда же их взять?

«Пульс Ивантеевки» – газета просто нищая,

ну, как же мне за счёт стихов существовать?

Как опустился я! Дружу тут с графоманами.

Да оглянись вокруг! Что видишь ты, болван?

«Пульс Ивантеевки», халупа с тараканами,

сырок засохший и с водярою стакан...»

…Так может быть, но я ещё не деградировал,

виденье только промелькнуло в голове.

Кричу я другу, чтоб скорей фотографировал.

Какое счастье – я, поэт, живу в Москве!

- Григорьев, ты холостяк. Ты что, поэт, уклонился?

Пора сделать верный шаг. Немедленно чтоб женился!

Григорьев, ты пустоцвет. Напомним тебе мы дружно:

Где дети твои? Их нет. Немедленно сделать нужно.

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.

Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.

За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.

А котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

- Григорьев, ты некрещён. Немедленно чтоб крестился.

Наш хор тобой возмущён – ты от всего уклонился.

Григорьев, машина где? Квартира где, сбереженья?

Что чешешь ты в бороде? Не медля прими решенье!

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.

Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.

За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.

А котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

- Григорьев, ты мизантроп, тусуешься очень мало.

Хотим, тусовался чтоб, Москва чтоб тебя узнала.

В ток-шоу скорей беги, без ящика славы нету.

Григорьев, давай, смоги, нельзя так тупить поэту.

- Придёт всё само собой, всему своё время, братцы.

Что навалились гурьбой? Дайте мне разобраться.

За окнами снег идёт, какой-то хор меня судит.

Вот котик сидит и ждёт, что же с ним дальше будет.

Повсюду их по-разному зовут –

Мне девушка на юге говорила,

Что это колобасики. «Как мило», -

Подумал я, верша любовный труд.

Когда науку нам преподают,

Зовут семенниками их уныло.

Иные говорят: «В пельменях – сила»,

И не продукт в виду имеют тут.

Тестикулы, муде, а также коки –

Не знаю, как зовут их на Востоке,

Но ладно. Раз зашла о яйках речь,

Я говорю – на клубни ведь похоже,

И ядрами могу назвать их тоже…

Одно понятно – нужно их беречь.

Стихи, они - как дети малые:

Не все родятся крепышами.

Иные - слабые и вялые,

Их писк не уловить ушами.

Иные - попросту рахитики

На кривеньких и тонких ножках.

Над этими хохочут критики.

Ну да - что проку в этих крошках?

Есть детки - дауны смешливые,

Позора верные гаранты.

Есть недоноски молчаливые,

А также есть вообще мутанты.

У этих - всё не как положено:

Где руки-ноги, непонятно.

На тельце кожица скукожена

И нос - на лбу, что неприятно.

Ну, кто же знал, что так получится?

Кому они нужны такие?

Пришлось так тужиться, так мучаться,

И вот итог - стихи плохие.

Они таращатся на папочку,

На их родившего поэта...

Эй, не спеши сложить их в папочку,

Послушай доброго совета.

Рожай стихи по вдохновению,

Зачем уродцев дальше множить?

Хотя у каждого у гения

Таких полным-полно, быть может.

Мой друг, берясь за что-то новое,

Ты помни о стихах-уродах.

Потомство людям дай здоровое -

Хоть даже сам умрёшь при родах.

Выступать я должен мощно, свой не опозорив дом,

На концерт меня сегодня провожали всем двором.

Резал дикий рёв младенцев сонных улиц тишину,

Тискали меня старушки, словно шёл я на войну.

Громко бабы голосили: «Береги себя, артист!».

В отдаленьи почему-то плакал местный визажист.

Подошла ко мне Лариска и шепнула: «Думай сам,

Если хочешь, напоследок я тебе бесплатно дам.

Вспомнишь после о Лариске. Ну, так чё ты? Дать – не дать?».

Я же лишь развёл руками: «Опасаюсь опоздать…».

Ветеран Иван Иваныч мне конкретный дал наказ:

«Если Путина увидишь, расскажи ему про нас.

Я на полках тут порылся и будёновку нашёл.

На, носи. А ну, примерь-ка. Что же, вроде хорошо…».

Подошёл казах Ахметов, толстый, круглый, как луна,

Мне вручил бутыль кумыса, дал халат зелёный: «На!».

Бывший чемпион по лыжам лыжи мне свои совал,

А художник наш нетрезвый мой портрет нарисовал.

Подбежали две девчонки мне котёнка подарить.

Я не смог принять подарок, смог лишь поблагодарить.

Баянист Никифор лысый, что с утра уже поддал,

Неожиданно для многих «День Победы» заиграл.

Вышли бомжи из подвала и пустились в дикий пляс,

А опухшая бомжиха колотила в старый таз.

На часы я глянул строго, головою покачал.

Тут огромный Коля-даун сзади что-то промычал.

Обернулся я, и тут же две старушки-близнеца

Колбасу преподнесли мне и варёных три яйца.

Подошёл и доктор Шульман, что-то записал в тетрадь,

И моё давленье начал деловито измерять.

А, измерив, громогласно объявил: «Дружище, знай:

У тебя давленье в норме, прям хоть в космос запускай.

Ну, иди, читай куплеты, веселись и песни пой.

Кстати, вот моя визитка – раздавай всем адрес мой…».

Вышел даже Фрол Семёныч – пусть он скуп, но вынес он

Пару стоптанных ботинок для меня и патефон.

Мне сказал блатной Серёга: «Если можешь, закоси.

Нет? Тогда не верь, не бойся, и, конечно, не проси».

А потом блеснул он фиксой и, вздохнув, добавил: «Эх!

Если там красючки будут, отдуплись за нас за всех!».

Мне беременная Нюрка крикнула: «Щас зареву!

Если можно, Константэном первенца я назову!».

Я воскликнул: «Всем спасибо! Только мне пора бежать.

До метро меня не надо, умоляю, провожать».

Ехал я сюда, расстроган, поспешал в Искусства храм.

Чуть не опоздал, ей-богу, и теперь вот вышел к вам.

Крепко выступлю сегодня и свой двор не подведу.

Вечером домой, надеюсь, я с победою приду.

Там ведь все переживают, как я выступлю, друзья,

От волненья выпивают – выпью, как вернусь, и я.

Вы удивлёны, возможно, ведь не знали вы о том,

Что меня на все концерты провожают всем двором.

Моя политика проста -

Атаковать всех дам отважно,

Хватать их сразу за места,

Где горячо у них и влажно.

Я раньше им стихи читал,

Галантен с ними в обращеньи,

Теперь намного проще стал

Я относиться к обольщенью.

Без лишних слов, прям с ходу - хвать!!! -

И дамы столбенеют сами.

Стоят, не зная, что сказать,

И только хлопают глазами.

Зевнув, я говорю: «Пойдём,

Пойдём со мной, не пожалеешь.

Стихи и песни - всё потом,

Коль ублажить меня сумеешь.

А то порой слагаешь гимн

Во славу ветреной красотки,

А та красотка спит с другим -

С любым, кто ей предложит водки.

Что, ты желаешь нежных слов?

А я желаю секса вволю.

Ты молода, и я здоров -

Давай перепихнёмся, что ли?».

О, дамы все молчат в ответ,

Залившись краскою прелестной.

Они же знают, я поэт,

Причём достаточно известный.

Тянуло их к стихам моим,

Любили куртуазный Орден...

Ну, как то неудобно им

Меня ударить вдруг по морде.

Они, смиряя гордый нрав,

Лишь топчутся, потупя взоры -

Ведь понимают, как я прав:

К чему мне с ними разговоры?

А я схватился и держу -

Куда здесь дамочке деваться?

Вот так. Понятно и ежу -

Придется ей мне отдаваться.

И отдается, с криком аж,

Счастливая небеспричинно,

Лишь думает: «Какой пассаж!

Какой решительный мужчина!».

Стараясь не испачкать джинсы мелом,

Через ограду мы перемахнули.

Ты за руку меня взяла несмело

И вскрикнула: - Они нас обманули!

Белела в темноте твоя рубашка,

Обозначая маленькие груди.

Я усмехнулся: - Тише ты, дурашка,

Кругом же спят заслуженные люди.

А хочешь, я признаюсь, ради Бога:

Я им сказал не приходить, и точка.

А если хочешь выпить, есть немного,

А то ты вечно маменькина дочка…

Ты что-то в тишине соображала,

Потом внезапно вырвалась, и сдуру

По травяной дорожке побежала,

Вообразив растленья процедуру.

Тебя догнать не стоило труда мне...

О, бег ночной за слабым, стройным телом!

Догнал - и на каком-то узком камне

Прильнул к твоим губам оцепенелым.

Когда распухли губы, ты сказала -

Слегка охрипнув, чуточку игриво:

- Ну, Константин, никак не ожидала...

Да вы обманщик... фу, как некрасиво...

И прошептала, мол, всё это дивно,

Но всё ж не до конца запрет нарушен...

Я тут же заявил демонстративно,

Что к сексу абсолютно равнодушен.

Смеясь, ты из объятий увернулась,

Передо мною встала на колени

И к молнии на джинсах прикоснулась

Движеньем, полным грации и лени...

…И только тут я обратил вниманье,

Что август - это время звездопада

И что сверчков несметное собранье

Поёт во тьме кладбищенского сада,

Что сотни лиц глядят на нас влюблённо

С овальных фотографий заоградных,

Нам предвещая проводы сезона

Встреч нежных и поступков безоглядных.

Роман «Воспламеняющая взглядом»

Я дочитал, и грянул в небе гром:

Я понял - удивительное рядом,

Ещё точней - оно во мне самом.

Ну надо же - за год до пенсиона

Вдруг осознать - оно во мне живёт,

И вспомнить, что ещё во время оно

Дивил я сверхъестественным народ.

Я с детства был немного пучеглазым,

Весь двор меня боялся, как огня,

И мать моя пугала всех рассказом,

Как обожглась однажды об меня.

Раз получил я в школе единицу, -

Пол вспыхнул под учителкой моей,

И отвезли учителку в больницу

С ожогами различных степеней.

Закончив школу твёрдым хорошистом,

Я поступил в престижный институт,

Заполнил свой досуг вином и твистом,

Но продолжались странности и тут.

Хорошенькие девушки боялись

Обидеть невниманием меня,

И ночи мне такие доставались,

Что я ходил худой, как простыня.

Мне было непонятно их влеченье,

И лишь теперь осмыслить я сумел

Значенье страха, ужаса значенье

В свершении моих любовных дел.

Когда ресницы девы поднимали,

Встречая огнь моих спокойных глаз,

Они интуитивно понимали

То, что понять не в силах и сейчас.

Так, так, допустим напряженьем воли

Могу я вызвать маленький пожар...

Как интересно быть в подобной роли! -

Я из окна взглянул на тротуар...

Соседка, симпатичная Людмила,

Зашла в подъезд. Испробую на ней,

На этот раз осознанно всю силу,

Которой наделён с начала дней.

- Привет, Людмила! - Константин Андреич?

- Хотите ли рюмашку коньяку? -

Спасибо, но билеты... Макаревич...-

Тут я уже Людмилу волоку,

Сажаю молча в кожаное кресло

И мрачно наливаю ей стакан.

Держись, читатель, будет рифма «чресла»...

Кричит Людмила: - Гадкий старикан!

Так, так - мне только этого и нужно.

Гляжу со страшным взором на неё:

Хрипит Людмила, дышит ртом натужно,

На ней уже оплавилось бельё,

Дым валит из ушей, сползает кожа,

Я вижу чёрный остов, а затем

Лишь горстку пепла... Господи ты боже,

Что сделал я? А главное - зачем?

Затем, дубина, чтобы наслаждаться

Огромной властью, сладостной такой, -

Шепчу себе, закончив убираться,

Держа совок трясущейся рукой.

На женщину мне стоит осердиться -

И женщина сгорает без следа.

А на мужчин мой дар распространится?

Наверно, нет. Но это не беда.

Держать всех женщин буду в подчиненьи,

Сей злостный пол в прекрасный превращу!

Почувствовав же смерти приближенье,

С собой в могилу многих утащу.

Философ, маг, судья и благодетель, -

Отныне я - гроза окрестных мест;

Коль захочу, попорчу добродетель

И верных жён, и девственных невест.

Дурная слава - это тоже слава...

Пока я никакой не приобрел...

Чу! Барабанят в дверь... никак облава?

Хотя пускай - я чисто пол подмёл.

После посещения кладбища

Ввечно-юной, радостной весной

Кажется такою вкусной пища

И чудесным то, что ты со мной.

После созерцания оградок,

Склепов и пластмассовых цветов

Кажется, что в мире есть порядок

И любовь - основа всех основ.

По дорожкам ты со мной бродила

В легкой белой курточке своей,

Изумленно вслух произносила

Даты и рождений, и смертей.

Я тобой невольно любовался:

Ты о чем-то думала всерьёз,

А из-под берета выбивался

Локон милых крашеных волос.

Да, ты тоже видела всё это...

Но сейчас ты дома, в неглиже,

Вся в потоке солнечного света,

Вертишься у зеркала уже.

Я тебе не дам переодеться,

Подойду и сзади обниму.

Никуда теперь тебе не деться -

Здесь тебя, у зеркала, возьму.

И апрель, и стон твой неизбежный,

И твои духи меня пьянят,

Но всего сильней - лукавый, нежный,

Отражённый в зеркале твой взгляд.

Я к вам пишу, Григорьев Константин.

Негодник, вы хоть помните меня?

Вы для меня - поэт номер один,

И я Вас не могу забыть ни дня.

Я помню, как вошли вы в ресторан,

Небрежно скинув шляпу и пальто, -

Красивый, двухметровый великан, -

Подсели к стойке, крякнули «Ну что?».

Я задрожала, как осенний лист.

Вы заказали водки (пять по сто),

Ах, милый куртуазный маньерист,

Что вы нашли в буфетчице простой?

В гостинице, куда нас рок привел,

Вы мне, от водки с ног уже валясь,

Прочли стихотворенье «Богомол» -

И я вам как-то сразу отдалась.

...У нас в Загорске скучно, пыль да зной,

Роман ваш перечитываю я.

Пишите же, мой пупсик, Мошкиной

Валюшке, до востребования.

Я вам пишу, Григорьев Константин,

Вам, жертве недоразумения;

Какой-то двухметровый господин

Вас обманул... но это был не я!

Я росту где-то среднего, в очках,

С такою… медно-рыжей бородой.

Стихи на куртуазных вечерах

Мы продаём - их мог купить любой.

В Загорске был я только пару раз,

Но я буфетчиц там не соблазнял.

Да, популярен Орден наш сейчас,

Но чтоб настолько? Не предполагал.

А кстати, как вы выглядите, а?

Уж если вам понравились стихи -

Прошу в Москву, на наши вечера.

Они порой бывают неплохи.

Вот это да. Вот это пироги.

Так это был совсем не маньерист?

В Москве моей не будет и ноги.

И вы, небось, такой же аферист!

Работала буфетчицей себе,

Стишков я не читала ни хрена,

И вдруг - такой прокол в моей судьбе!

Да ну... Прощайте. Валя Мошкина.

Товарищи! Я что хочу сказать:

Есть у меня двойник теперь, подлец.

Но в общем, если здраво рассуждать,

Валюшу ведь он смог околдовать,

А чем? Стихами. Всё же молодец…

На этом же истории - конец.

«Здоровой девушке не свойственна стыдливость»,

Как заявил однажды Лев Толстой…

Ей свойственна особая игривость,

Чтобы зажечь мужчину красотой.

Здоровой девушке не свойственно ломаться, -

Продолжим мы за графом Львом Толстым, -

А свойственно внезапно отдаваться,

Охваченной желанием простым,

Прямо на улице, в подъезде, на работе,

В лесу... а что? Не вечно ж ей цвести!

Она могла б отдаться целой роте -

Так начинает всю её трясти.

Здоровой девушке не свойственно стесняться,

А свойственно от похоти вопить,

И за парнями робкими гоняться,

Их догонять и наземь их валить,

Подряд насиловать... Так вот она какая,

Здоровая та девушка?! Ну да...

Что ж нас, поэтов, часто упрекают

В отсутствии морали и стыда?

Здоровым юношам не свойственно стесняться:

Любовь и страсть опишем от души -

Всё, всё как есть! Мы все хотим… влюбляться.

Природа... В общем, все мы хороши.

Весною мне всё кажется смешным:

безденежье и поиски работы...

Капель, простор, а воздух! Воздух! Что ты!

Иду, смеюсь, весною пьяный в дым.

Как хорошо быть сильным, молодым,

послать к чертям проблемы и заботы.

Весна! И - ни одной минорной ноты

в сияньи дня под небом голубым.

Пьянит весенний воздух арестанта

и деву, обладательницу банта,

красотку в мини-юбке... Как пьянит!

Во мне с избытком счастья, сил, таланта,

и, как таблетка антидепрессанта,

в бескрайнем небе солнышко горит!

…вновь я посетил

Тот интересный сайт, где без проблем

Увидеть можно девочек бесстыжих.

Здесь обновились порногалереи

В формате под названием «jpeg».

В таком формате скачиваю фотки

Я на дискету быстро и легко.

А есть формат с названьем «bmp» -

Картинка в этом долбаном формате

Дискету занимает целиком.

Нет, не люблю я точечный формат…

Итак, открылась порногалерея.

Что вижу я? Прелестные студентки

Все виды секса бойко практикуют,

С насмешкой глядя в сильный объектив,

Фиксирующий позы их бесстрастно.

Ах, что творят! Где мамы их и папы?

Да впрочем, ладно, мамы их и папы

Затем своих детей и сотворили,

Чтоб радовались жизни дети их.

И радуются дети. Сколько лиц,

Красивых, юных тел…

Здравствуй, племя

Младое, незнакомое! Не я

Ругать тебя неистово намерен

За то, что наслаждаться хочешь ты.

Напротив, я приветствую тебя,

Поскольку не ханжа, не лицемер -

И, в общем, сам на сексе я помешан.

Растёт, растёт коллекция моя -

В ней много дисков, видео и фото.

Всё самое отборное храню,

Храню лишь то, что не надоедает,

То, что реально может возбудить.

Приходит в гости девушка ко мне,

А я ей - рраз! - и ставлю это дело.

Смущается подруга, только глаз

От зрелища такого не отводит

И не сопротивляется, когда

Кладу ей смело руку на колено,

Другой рукой вино ей подношу.

И вот уже слились мы в поцелуе,

Освобождаясь в темпе от одежд.

И на экране действо происходит,

И здесь, у нас, и мнится мне теперь,

Что не одной я женщиной владею,

А несколькими враз…О, боже мой!

Как жизнь прекрасна! Чаще, каждый день

Безумным сексом нужно заниматься!

Нет ничего волшебнее на свете,

Чем стон твоей подруги молодой,

Когда она в оргазме вся забьётся!

А как потом приятно пить вино,

Не правда ли? А мы теряем время,

Другими занимаемся делами…

Отставить все дела! Вперёд, друзья!

Сегодня ночью - именно сегодня -

Давайте же все будем делать дело,

Сладчайшее, приятнейшее дело,

Главнейшее из всех насущных дел!

Жизнь удивительно сложна - и это хорошо.

Хотя порой проста она - и это хорошо.

Мы просыпаемся, встаём и делаем дела,

Кому-то наша жизнь нужна - и это хорошо.

Зачем мы рождены на свет и почему умрём,

Не понимаем ни хрена - и это хорошо.

Все веселиться мы хотим, все не хотим страдать,

Не любим, если жизнь скучна - и это хорошо.

И мудрецы, и дураки, - все делают одно:

Из чаши жизни пьют до дна - и это хорошо.

Я тоже пью, пью не один - с подружкою моей.

Она юна, она стройна - и это хорошо.

Не нужно думать, нужно жить, свой каждый день ценить.

Во мне - любовь, кругом - весна, и это хорошо!

Смотришь ты на себя - две руки, две ноги,

Почему-то всего лишь одна голова...

Смотришь в зеркало ты, и твои же мозги

Заставляют шептать тебя эти слова:

«Почему я такой? почему без хвоста?

Крыльев нет почему, бивней, как у слона?

Мне дано это тело, дано неспроста,

Почему ж недоволен я им ни хрена?

Ограничен движений и жестов набор,

Я на тело смотрю с непонятной тоской,

Поселённый в него - кем, зачем? о, позор!

Почему я такой? почему я такой?».

Человек, ты не прав. Своим телом гордись!

Я могу рассказать тебе случай один -

Только больше не хмурься, давай, улыбнись…

В общем, жил в Подмосковье один гражданин.

Гражданин был банкиром; он был одинок;

Жил в шикарной квартире лет десять уже;

Накопить за всю жизнь кучу золота смог -

Но не знал, что как раз на его этаже

По халатности чьей-то в стене есть плита,

От которой к нему радиация шла.

Он не знал ничего, он брал на дом счета,

Всё сидел - облучался и пел «тра-ла-ла».

Если б Гейгера счетчик в квартиру его

Поместить, то зашкалило б счетчик тогда.

Но бедняга-банкир ведь не знал ничего,

Продолжал облучаться - и так шли года.

И однажды мутантом проснулся, увы,

Сел в кровати и чувствует - что-то не так...

Он ощупал себя по краям головы,

Тут же бросился к зеркалу с возгласом «фак!».

Там, где ушки его красовались всегда -

Два огромнейших уха слоновьих торчат,

Вместо носа свисает до пола байда -

Длинный хобот; над ним - обезумевший взгляд.

Хвост внезапно отрос; вместо рук - два крыла;

Пингвинячее тельце и ласты внизу...

Потрясённый банкир наш дополз до стола,

Стал в истерике биться, пуская слезу.

А потом стал по комнатам бегать, трубя,

Молотя свою мебель тигриным хвостом,

Избегая при этом смотреть на себя;

Быстро уши мотались; он думал о том,

Как теперь ему быть? как на службу идти?

Все, карьере конец! засмеют, засмеют!

Как бы хоботом в банке родном не трясти,

Все ж другие банкиры его не поймут.

Боже мой! а сегодня Лариса придёт!

Если уши слоновьи увидит она,

Явно в обморок тут же она упадёт,

Не захочет любить человека-слона.

Да, а чем он, к примеру, её б стал любить?

Там, где раньше красивый торчал великан,

Нынче - гладкое место… О, как дальше жить?

Тут банкир наш увидел бутылку, стакан,

И решил: «Буду пить. Буду хоботом пить!».

Налакался «Мартини», чего-то поел,

Обезумел совсем, начал стёкла лупить,

Вскоре ласты разъехались - он захрапел.

Через день или два, дверь стальную взломав,

К человеку-слону из ОМОНа пришли,

И поймали его, и снотворного дав,

В неизвестную дальнюю даль увезли.

...Я надеюсь, тебя впечатлил мой рассказ?

Человек, не ропщи, своим телом гордись,

Все мы - люди, и тело такое у нас,

И ведь классное тело - ну что ты, смирись!

Вот у женщин красивые очень тела -

В подавляющей массе они хороши;

У мужчин есть Шварцнеггер. И все-то дела –

Ты пойми, нам природа немало дала,

Твое тело - приют твоей вечной души.

Ту-тутурутуту-турутуту,

ту-тутурутуту-турутуту…

Усталость забыта, колышется чад,

И снова копыта поэтов стучат,

И нет остановки

Ни ночью, ни днём.

Тусовки, тусовки, тусовки, тусовки

С халявным бухлом.

Поэты читают повсюду стихи,

Девчат зазывают потом в лопухи,

И смех слышен звонкий,

И юбки трещат.

Девчонки, девчонки, девчонки, девчонки

Ласкаться хотят.

Концерты, фуршеты, гастроли, страна,

Проснутся поэты опять с бодуна,

Но нет им покоя

Ни ночью, ни днём.

Погоня, погоня, погоня, погоня

За длинным рублём.

Ту-тутурутуту-турутуту,

Ту-тутурутуту-турутуту…

Я – путешественник, я полон обиды:

Ладно – Атлантида, нету Атлантиды,

Но жизнь проходит без Антарктиды,

А я на Антарктиду имею виды.

Я хочу туда и хотел всегда,

Хочу себе выстроить дом изо льда.

Зовёт меня Антарктида, тида-тида, тида-тида.

Чувствую – мне туда надо, тада-тада, тада-тада.

В доме изо льда вполне можно жить,

Надо план составить и денег накопить.

Рацию поставлю на ледяной столик,

Выпью от души, хоть и не алкоголик.

Лягу, улыбаясь, в ледяную кровать,

Медведей и полярников в гости буду ждать.

Широким жестом я разбил свинью-копилку

И в магазине я купил себе бутылку.

Я выпил стопку - и в глазах всё заискрило,

Волна восторгов неземных меня накрыла.

Упс! Я сделал это снова!

Эх, до чего мне клёво!

Я со спиртным дружу –

Я вкус в нём нахожу…

Стопарик - упс! Огурчик – хрупс!

На сдачу дали чупа-чупс.

Но к продавщице я вернусь, что вроде пупса,

И рубль потребую заместо чупа-чупса.

Конечно, завтра, - ведь сегодня я бухаю,

Шары залив, сижу, культурно отдыхаю.

Ну как понять мне продавщицу, куклу эту?

У ней, наверное, свиньи-копилки нету.

А у меня? А у меня её нет тоже.

Поплыли мысли. Лишь стопарик мне поможет.

Сидит девчонка и горько плачет –

Её никто в постельку не берёт.

Тут к ней подходит красивый мальчик

И из кармана чекушку достаёт.

Так выше знамя куртуазии,

Вперёд, девчонки и пацаны!

Пусть люди вспомнят по всей России,

Что оба пола друг другу так нужны!

Сидит мальчишка и горько плачет –

Его никто в постельку не зовёт.

Но тут девчонка, глаза не пряча,

К нему походит и чекушку достаёт.

Сидит мальчишка, обняв девчонку,

Бутыль пустая валяется в траве.

Как хорошо им! Смеются звонко –

Нашли друг друга в большой стране.

Жизнь улетает вперёд со свистом,

Зато теперь в постельках все кого-то ждут.

Спасибо скажем куртуазным маньеристам

За то, что правильную линию ведут.

За окном кружился снег,

Я покачивал ногой,

Ты пришла из царства нег

В лисьей шубе дорогой

И сказала мне: «Сосед,

Новый год, а ты – один…

Хочешь, встретим вместе, нет?».

И кивнул я – «Заходи!».

Пожившая лисичка, ты вспыхнула, как спичка,

Сначала – брудершафт, потом – любви ландшафт.

Тебе – всего лишь сорок, вдруг стал тебе я дорог,

Метались мы в огне, шептала ты: «Не-не…».

От шампанского пьяна,

Ты моей была всю ночь,

А под утро – вот те на! –

К нам твоя явилась дочь.

И сказала мне: «Сосед,

Мамка у тебя, поди?

Слушай, мне пятнадцать лет…».

И кивнул я – «Заходи!».

Пожившая лисичка и маленький лисёнок,

Поладили мы быстро, был вопль счастья звонок,

Под ёлочкой шалили, коньяк и водку пили,

Пылали мы втроём в огне любви святом…

В огне любви святом!

Котлеты баксов у меня в кармане нет,

А у кого-то много есть таких котлет.

Быть может, нужно тихо мне поколдовать,

К себе одну такую как-нибудь позвать?

Котлета баксов – это всё, что нужно мне.

С котлетой баксов буду счастлив я вполне.

Котлета баксов, отзовись, тебя прошу.

С тобой, котлета, я проблемы все решу.

Котлета баксов, милая котлета,

Лежишь ты где-то, ярким солнышком согрета,

Ах, лучше б ты лежала у меня в кармане,

И пел бы радостно я песню «Мани-мани».

Котлета баксов, милая котлета,

Своим шуршанием обрадуй ты поэта.

Клянусь тебе вести себя с тобой прилично,

Тебя истрачу я легко и гармонично.

Тебя я хочу, оуо, тебя я зову, оуо,

Приди же, приди! И подруг приводи.

Котлеты баксов многим людям раздают.

Эх, знать бы где, я б оказался там, как тут,

И там раздатчику бы крикнул у окна:

«Всего одна котлета баксов мне нужна!».

И он, пожав плечами, дал бы мне одну,

И пусть другие лезут к этому окну,

Я удалился бы с достоинством домой…

Как жаль, что это всё мечты, ах, боже мой…

Ты в рок-клубе знаешь всех,

И тебя все знают,

Ты имеешь там успех,

О бэбигёрл, хэппи бэбигёрл.

Я в тебя влюбился, эх!

От любви стенаю,

Весь дрожу, твой слыша смех,

О бэбигёрл, о!

У тебя прикольный походняк

И ваще ты прикольная,

На тебе кожаная юбка и пиджак

И кепочка бейсбольная.

Я к тебе, робея, подошёл -

Ты была недовольная

И сказала мне: «Отвянь, козёл!»,

Девушка рок-н-ролльная.

Стал я рок-н-ролл играть

И твой взгляд заметил

Стал сильней наяривать

Я - супербой, ультрамегастар.

Ты мне крикнула: «Ништяк!»,

Я тебе ответил:

«Раньше надо было так,

Я теперь не твой!!!».

У тебя прикольный походняк

И ваще ты прикольная,

Но теперь я в твоих глазах - крутой чувак,

Девушка рок-н-ролльная.

Замечаю твой влюблённый взор

И злорадствую невольно я,

Но тебя не вижу я в упор,

Кепочка бейсбольная.

Полюбил я девушку, юную и стройную,

Всю такую хрупкую, как стеклянную.

Предлагал я девушке жизнь весьма достойную –

Да, хотел к её ногам бросить жизнь свою!

Но она сказала мне, что с подружкою живёт,

Что лесбийская любовь сердце ей прожгла.

Только был настойчив я, ластился к ней, словно кот,

И однажды вдруг сплелись наши с ней тела.

У меня событие!

Сделал я открытие –

Лесбияночка моя,

Ты – бисексуальная.

Буду нежить и ласкать,

Чтоб не разочаровать

Лесбияночку мою –

Эх, бисексуальную!

Стала ревновать меня к девушке любовь ея,

Как-то даже бросилась на меня с ножом.

Нож я выбил из руки, разрыдалась, бедная –

А теперь мы все втроём весело живём.

Покупаю серьги им, кольца, платья бальные,

Не скупясь, им выдаю множество банкнот.

Отношенья лучше ге – теросексуальные,

Ведь природа всё равно, а своё возьмёт.

У меня событие!

Сделал я открытие –

Лесбияночки мои,

Вы – бисексуальные.

Буду нежить и ласкать,

Чтоб не разочаровать

Лесбияночек моих –

Эх, бисексуальны-их!

Ты – звезда, упавшая мне в руки с высоты,

Ты – цветок души моей, ты – грёзы и мечты,

Ты – ты просто лучше всех, поверь моим словам,

Ты – ты знать должна, в обиду я тебя не дам.

Шуб-шуби-дуб, шуби-шуби-дуб-дуб,

Я губами коснусь твоих губ,

И на ушко тебе прошепчу,

Что тебя я хочу

И что я – однолюб.

Шуб-шуби-дуб, шуби-шуби-дуб-дуб,

Буду ласков с тобою, не груб,

Зря подружки тебе говорят,

Что я – опытный гад

И кручёный шуруп.

Ты – ты так красива и чарующе-юна,

Ты так грациозна, и свежа, и так стройна,

Ты нашла того, кто не предаст тебя вовек,

Ты не верь подругам – я прекрасный человек.

Конечно, водка – большое зло,

Но всё ж мы примем с тобой на грудь –

За то, чтоб в жизни нам повезло,

И вёл к удаче наш трудный путь.

И наша дружба ещё жива,

Давай споём, как и в те года,

А если вдруг мы забудем слова –

То это, в сущности, ерунда.

Спою я «трам-тарурам-там-там»,

Споёшь ты «трым-тырурым-тым-тым»,

Нальём в стаканы по двести грамм,

Поговорим.

Спою я «трым-тырурым-тым-тым»,

Споёшь ты «трам-тарурам-там-там»,

Давай закурим, пусть вьётся дым,

Кайфово нам.

А ведь и нам часто не везло,

А ведь и наш был извилист путь,

Друзей по свету всех размело,

Нечасто встретится кто-нибудь.

А если встреча – открыт наш дом,

Мы будем рады всегда дружку,

Ему штрафную всегда нальём,

Но пусть поддержит он песенку.

Я – дитя порока,

Я всегда люблю жестоко,

Вновь ночь настала, горю в огне,

Я знаю, знаю, что нужно мне,

И вот они, парни, я кричу: «Банзай!».

Лёня – круче всех в районе,

Джонни – даже круче Лёни,

Костя – часто ходит в гости,

Женя – сексуальный гений.

Я

Хочу вас,

Я любопытна,

Я

Люблю вас,

Я ненасытна.

Да, я так порочна,

Сразу всех

Хочу я срочно,

Давайте, что ли, к делу перейдём,

Вдвоём, втроём и даже вчетвером,

Скорее же, парни, я кричу: «Банзай!».

Коля – лучший на танцполе,

Саша – тоже мощно пляшет,

Степа – о, звезда хип-хопа!

Стасик – композитор-классик.

Я

Сожгу вас,

Я любопытна,

Я

Порву вас,

Я ненасытна.

Юра – крепкая фигура,

Лёва – с ним всегда готова,

Вова – всюду вместе с Лёвой,

Роберт – он в любви как робот.

Я – Венера, я любопытна,

Я – Венера, я – ненасытна!

Нам с тобой вдвоём было так хорошо,

Смятая постель и волос твоих шёлк,

Звёздные глаза, губы нежные,

За окном - гроза неизбежная.

Сейчас от радости пойду вприсядку я,

Потом напьюсь и превращусь в простейшее,

Девчоночка ты моя сладкая,

Любовь моя наиглавнейшая!

Лежишь и куришь ты, семнадцативешняя,

И пепельничка на упругой на груди.

Ночь жаркою была, грешною,

Страсть - бурною, прости, Господи!

Грациозна ты, и юна, и умна,

Только ты одна мне на свете нужна,

Ручки слабые, ножки стройные,

Стоны громкие, непристойные.

Давным-давно, друзья, - то были НЭПа времена, -

Её увидел я - она была пьяным-пьяна,

И в куртке кожаной сидела, табаком дымя,

Как заторможенный, остолбенел у пальмы я.

Она играла револьвером и дым в глаза пускала кавалерам.

Её лицо со шрамом и губ её презрительный изгиб

Мне стало близким самым, и от любви я сразу же погиб.

Вокруг всё воссияло, и ощутил я жжение в груди,

Стоял я в ресторане, средь грохочущего зала,

Шепча: «Постой, любовь, не уходи!».

Вбежали трое тут - и сразу начали палить,

Упал эстрадный шут, вокруг все стали голосить.

А ей попали в бровь, она упала, боже мой!

Так и ушла любовь моя внезапно в мир иной.

И поседел я сразу, и стал стрелять в бандитскую заразу.

Её лицо со шрамом и губ её презрительный изгиб

Мне было близким самым, зубами издавал я страшный скрип.

Вокруг толпа скакала, и грусть-тоску я чувствовал в груди.

Стоял я в ресторане, средь грохочущего зала,

шепча: «Постой, любовь, не уходи!».

Женскому сердцу нельзя приказать,

И я безнадёжно влюбилась.

О судьи, прошу, дайте правду сказать

О том, как убийство случилось.

Зовом весенним увлёк он меня,

Хоть вовсе красавчиком не был.

И я без него не могла жить ни дня,

Влюблена в его шрамы, о небо!

Не судите, молю,судьи, вы меня строго,

Да, я тоже скорблю, но чиста перед Богом!

Лицо со шрамом - смерть всем влюблённым дамам,

Лицо со шрамом - дьявол во плоти.

Лицо со шрамом - и нет числа жестоким драмам,

Лицо со шрамом - конец пути.

Сорил он деньгами и часто кутил,

Поломал много женских он судеб,

Он был обаятелен, вечно шутил...

С ним весело было, о судьи!

Но как-то, застав жениха своего

С другою, я вся побледнела,

Схватилась за нож и вонзила его

Раз тридцать в любимое тело.

Стал кровавым рассвет. Как я сильно любила!

Но предательства, нет, я ему не простила...

Смотрю я на общежитие,

Где долгих пять лет провёл,

Где был каждый день событием, -

Горел я тогда и цвёл.

Готовился к сдаче сессии,

Любил, сочинял и пел.

Для избранной мной профессии

Достаточно было дел.

Студенческая общага, где жил я не так давно,

Студенческая общага, где девушки и вино.

Но мы уже отучились, туда к друзьям не зайдёшь.

Ах, как мы тогда веселились,

И звали нас - молодёжь.

Эх, годы те не вернёшь...

Я помню все-все компании,

За что, с кем и сколько пил.

Теперь вот стою у здания,

Войти туда нету сил.

И что мне искать искомое -

Ведь юность лишь раз дана.

Студенточки незнакомые

Смеются, вокруг - весна.

Как это красиво - темнеющие глазки,

Как это внезапно - кружится голова,

Как это бесстыдно - изысканные ласки

И о неприличном нежные слова.

Ура! Ура! У нас сегодня будет секс! 2 раза.

Что за наслажденье - вновь слышать эти стоны,

Что за упоенье - потом лежать-курить.

Дерзость, опыт, крики, позы и наклоны...

Это как над бездною вдвоём парить!

Парень ждёт девчонку, она где-то служит,

Он ей обещался верность сохранить.

Эх, кнопка в НИИ да хрустальный кактус!

Вот прошло полгода, она ему пишет:

«Я служу нормально, ты не приезжай».

Парень был не промах, сразу заподозрил:

Дело тут нечисто, к ней поехал в часть.

Там ему сказали, что его девчонка

С Северным сияньем уж давно живёт.

Парень убедился, слёзы утирая,

Что она, нагая и бесстыдная,

В то сиянье входит, застонав от счастья,

Шепчет и воркует, утопая в нём.

Не сказав ни слова, парень удалился,

Но совсем не в город - а ушёл во льды.

Стал там ждать рожденья нового сиянья,

Стал учить наукам белых медвежат.

Что же вы, девчонки, верность не храните,

Вам служить, конечно, очень нелегко.

Но куда деваться парню молодому,

Ждущему невесту в тихом городке?

Весной много света, и шума, и смеха -

А ты лежишь под землёй.

Звучит твоё имя во мне, словно эхо,

А ты лежишь под землёй.

Ломаются льдинки, капели сверкают,

А ты лежишь под землёй.

А люди гуляют и свадьбы играют -

А ты лежишь под землёй.

Жаль, ты не видишь, ты не слышишь,

Какая пришла весна,

Жаль, этим воздухом не подышишь

Допьяна,

Жаль - тебя нет рядом со мною,

Тебя унесло в царство тьмы.

А ведь ещё прошлой весною

Вместе гуляли мы.

Мне нравилась очень твоя походка -

А ты лежишь под землёй,

Мне все говорили, что ты - красотка,

А ты лежишь под землёй,

Мы ссорились редко, мы чаще смеялись,

А ты лежишь под землёй,

Мы в парке весеннем с тобой целовались,

А ты лежишь под землёй.

По стеклу струился дождь,

Ты сама ко мне пришла,

Отстегнула с платья брошь,

Напевая «шалу-ла».

Я тебя поцеловал

И почувствовал ответ,

Лишь наутро я узнал,

Что тебе - 15 лет.

По струнам вдарил я

И стала ты моя,

Ну что ж тут сделаешь,

Ты перешла рубеж.

В постель ко мне легла,

Шалунья шалу-ла,

Ну и так далее,

Е-е-е-е-е-е.

Не вини ты в этом дождь,

Что случилось при луне,

Ведь обратно не вернёшь,

Что ты подарила мне.

Я тебя поцеловал

И почувствовал ответ.

Я действительно не знал,

Что тебе 15 лет.

В космическом пространстве мы летим,

На корабле есть камеры и боксы,

Зайду в оранжерею, пьяный в дым,

И вдруг увижу маленькие флоксы.

Флоксы, расскажите о ней,

И пусть голова моя кружится.

С кем же на планете людей

Ей теперь дружится?

Вдруг вспомню, как бежала ты ко мне, -

О, памяти нестёртой парадоксы!

Бежала в белом платье по весне

И тут, споткнувшись, выронила флоксы.

Бог одарил тебя красотой, да какой!

И для кого же ты расцвела? Тра-ла-ла.

Тело твоё - словно спелый плод. Кто сорвёт?

Сорванный плод сладок до сих пор. О амор!

Для тебя с мужчиною лечь в постель -

Всё равно что выпить стакан воды.

Без мужчин в глазах у тебя - метель,

Так пускай же в них цветут сады!

Если тело просит - не до ума,

В чём же тут твоя, ангел мой, вина?

Без мужчин в глазах у тебя - зима,

Так пускай наступит в глазах весна!

Ты наслаждайся телом своим молодым,

Глубже вникай в эти дела, тра-ла-ла.

Ты обучайся любви смелей, не жалей,

Если богинею станешь любви, позови!

Стеклянные барышни дружно встают у реки,

Со шлейфов и с кружев скатываются жуки.

В короткой траве заблудившись, я долго к ним шёл,

Обещанье сдержал - свитера и джинсы им нашёл.

Переодеваются, только порою замрут:

К себе им прислушаться надо. Минуты бегут.

Но спит ли ещё Драгоценная Стая у скал?

О, если да, поспешим на доклад в Главный зал!

Доклад трёх гусениц о Северном сиянии,

Гулкое эхо в бесконечном здании,

Прозрачные слайды от моря до звёзд...

Мы, за руки взявшись, взойдём на отъехавший мост.

На отъехавший мост...

Лицо на каникулах - белую маску включу.

Я весь из цветов, и я каждым цветком хохочу.

Дрожат лепестки, наслаждаются вспышки росы -

И любуются мной две молоденьких туристки-осы.

Стеклянные барышни так хороши в свитерах,

Всё время молчат... Отраженье дробится в волнах.

А клочья тумана из арки забыли про стыд -

Уж семьдесят Лун по детским коляскам сопит.

Седой старик Экклезиаст

Писал о том, что всё пройдёт,

Что женщина в итоге даст,

Хотя пока и не даёт,

Затем, что однова живём,

Что нужно наслаждаться нам,

Что женщина придёт в твой дом –

Хоть трезвою, хоть пьяной в хлам.

Я Светочек и Леночек

Веду к себе в застеночек,

И там я объявляю им,

Что молодость мелькнёт, как дым,

Что времени нельзя терять,

Пора любить, пора страдать,

Что у меня в застеночке

Не стоит быть застенчивыми.

Седой старик Экклезиаст,

Известный всем любитель дам,

Учил, что девственность – балласт,

Который жить мешает нам.

Раз женщина к тебе пришла,

Ты выпей с ней на брудершафт,

Целуй в уста, пой «шалу-ла»

И созерцай любви ландшафт.

Ах, Светочки и Леночки!

У них дрожат коленочки,

А я им песенки пою,

А я их зацеловываю,

В экстазе слиться хочется им

Со мной, беспечным и озорным,

Ведь у меня в застеночке

Не нужно быть застенчивыми.

Мы здесь одни в застеночке –

И глупо быть застенчивыми…

Есть такая на свете девчонка – Гертруда,

Так назвали её – «героиней труда»,

Ах, она – это что-то… Глазастое чудо!

Озорница Гертруда смеётся всегда.

У неё в светлой курточке – томик Лагарпа,

На плече у неё – лёгкий магнитофон,

И несётся музон из японского «Шарпа»,

И танцует Гертруда под этот музон.

Как только вижу я Гертрудочку,

Всегда дарю ей незабудочку

И говорю ей: «Ах, красавица!

Жить не могу без Вас ни дня!».

И предлагаю я Гертрудочке

Зайти ко мне сыграть на дудочке,

А что? Играть ей очень нравится,

И дудочка есть у меня.