Орден куртуазных маньеристов (Сборник)

Мадам, целую ваши ручки

И очи, полные огня,

Все эти ваши почемучки

Уже не трогают меня.

Все эти ваши завыванья

И бесконечные угу

Не разожгут во мне желанья,

Не истребят во мне тоску.

Так почему ж у этой злючки

Я столько лет любви искал?

Всё б целовал я эти ручки,

Всё б эти ножки целовал!

Гувернантка из Курска! Гувернантка из Курска!

Вы безумно прелестны, особенно сзади,

Все мужчины при встрече сбиваются с курса;

Дело к ночи, как верно заметил Саади.

Шелест узкого платья из темного крепа

Слаще пенья меня за собой увлекает;

Все в разъезде. Хозяйка тоскливее склепа.

Как наган в кобуре, ваша плоть изнывает.

Это было и пелось. Не сдвинуться с места.

Чёрным лебедем вы проплываете рядом.

Даже если настигнуть хватило бы жеста,

Мне ласкать остается вас разве что взглядом.

Ангел всех совершенств, целомудренный гений,

Наша пылкая близость - такая нелепость!

Я же, грешный, молил только чудных мгновений,

Стало быть, ни к чему штурмовать эту крепость!

Мне б сидеть нога на ногу в белом костюме

И смотреть, как сирень распустилась стыдливо...

Боже мой!.. Наше лето в пустынном Сухуме

Отшумит в кружевах, как баварское пиво!

О, как я люблю голоса твои, осень,

Когда в сен-жерменском предместье дождит,

Утраченный праздник ищу среди сосен,

Мадам, ваш характер всё так же несносен,

А дождь моросит, моросит, моросит!..

Все залито благоухающим светом,

Прозрачная ночь, ослепительный путь.

Мадам! я молю: не спешите с ответом,

Я так растерялся вчера за обедом,

Что хочется время стереть и вернуть.

О чём я беседовал с вами сегодня?

За будущий ужин я чувствую стыд;

Прогулка, как девять кругов преисподней,

Кончается ваше терпенье господне,

А дождь моросит, моросит, моросит!

В полночь утонула гимназистка в море,

Под луною замер стройный кипарис,

Некогда мы пели с ней в церковном хоре,

После целовались в темноте кулис.

Помнится, в шезлонге я читал Бодлера,

Где закат спускался в розовом огне.

На глазах в бутылке таяла Мадера

И струился холод по моей спине.

Затаив дыханье, ты стихам внимала,

Солнце остывало в блеске тёмных глаз;

Сколько сладкой муки сердце открывало

И какие бездны я постиг в тот час!

Сколько раз любил я на авось и случай,

Пел не раз я битву бедер и колен...

В сердце только пепел да песок сыпучий,

А как выйдешь к морю - голоса сирен!

Лёгкий шорох сброшенного платья,

Тонкий дым распущенных волос;

Все твои порывы и объятья

Мне напомнит запах белых роз.

Там зима походит на разлуку

И цветы в руках теряют цвет;

Холод вин рождает снова скуку

И декабрь танцует менуэт.

Там гоняют на мотоциклетке,

Нюхают заморский кокаин;

Там гуляет в дамской вуалетке

Пожилой солидный господин.

Потому в уста тебя лобзая,

Как подлодка в море я тону;

Ах, ты воля, без конца и края,

Не пойти ли завтра на войну!

Рассекая декольте и фраки,

Я вдыхаю тонкий дым сигар;

Вновь пылают розы в полумраке

И встаёт за окнами кошмар.

Но под рокот жалобной гитары

Что случится на моём веку?

Серый пепел скрюченной сигары.

Роковые розы на снегу!

Железная дорога

Мы в разлуке, но любишь

Ты всё так же меня;

Ты любовь не забудешь

До последнего дня.

В белом пламени страсти

Зарождается мгла,

Сердце рвётся на части,

Все сгорело дотла.

Вспомни наши свиданья

В полумраке аллей,

И восторг, и лобзанья,

И безумства ночей.

И тоску, и страданья,

И внезапный отъезд:

Жизнь, как зал ожиданья,

Тускло светит окрест.

По железной дороге

Прошумят поезда,

Ты сойдешь в Таганроге

Навсегда, навсегда!

Как упоительны в России вечера!..

Любовь, шампанское, закаты, переулки.

Ах, лето красное! Забавы и прогулки,

Как упоительны в России вечера!

Балы. Красавицы. Пролётки. Нумера.

И вальсы Шуберта и хруст французской булки,

Любовь, шампанское, закаты, переулки,

Как упоительны в России вечера!..

Как упоительны в России вечера!..

В закатном блеске пламенеет снова лето

И только небо в голубых глазах поэта,

Как упоительны в России вечера!

Пусть слава - дым, пускай любовь - игра,

Ну что тебе мои порывы и объятья?

На том и этом свете буду вспоминать я,

Как упоительны в России вечера!..

Этот город я знал наизусть:

На холмах цепенели церквушки

Вдоль дороги брели побирушки,

А у въезда грозились мне пушки, -

Я сюда никогда не вернусь!

Чёрта с два я слезами зальюсь!

Где вы девицы, ласточки, душки?

Смолкли громкие наши пирушки,

Но пером от случайной подушки

Я с тобою за всё разочтусь!

По дороге на закате лета

Покатился перстень золотой

Покатился он с руки поэта

По булыжной пыльной мостовой

Покатился перстень за туманы

Через те закатные мосты

Через горы, города и страны

И до самой утренней звезды.

И пускай он, вечный и желанный

Прозвенит у твоего крыльца

И зажгутся тайной несказанной

Переливы тонкого кольца

А кольцо всё катится по свету

Вызывая радостный испуг

По весне, по осени, по лету

Катится, захватывая дух.

Говорят, что там за гранью алой

Где застыло солнца колесо

Расцветает силой небывалой

Полыхает пламенем кольцо

Ах, ты воля без конца и края

И зарницы гаснущего дня

Только ты от счастья замирая

То кольцо достанешь из огня.

Даже если вещие синицы

Всё же крикнут о конце моём

Я у ног красавицы-девицы

Загорюсь невидимым огнём.

А когда весь мир в пучину канет

И сгорит на медленном огне

Пусть кольцо в глаза тебе заглянет

И расскажет правду обо мне.

Наяву ли это всё? Время ли разгуливать?

Вы со мной - смеюсь, а нет - плачу невпопад!

Хватит. Больше не могу вас подкарауливать

И пытаться залучить в небывалый сад.

Ах, давно ли я мечтал, вами очарованный,

И с улыбкой на устах отходил ко сну!

Тихий ангел пролетит, близостью закованный,

И закружит Петербург раннюю весну.

Здесь, под небом голубым, друг вы мой единственный,

Пар над зеркалом пруда, тень раскосых крыш.

Только небывалый сад вновь стоит безлиственный,

Точно с войском проскакал грозный Тохтамыш.

Снова улица, весна. Разве полог тюлевый

Нам напомнит в этот день прежний наш уют?

Ничего не оживить, как тут не разгуливай!

В очаге весёлых дров по ночам ни жгут!

Страсть завязана узлом. Нечего разглядывать.

Гулко дятел застучал в городском саду.

Наяву ли это всё? Стоит ли загадывать?

Чем заполнить в сердце мне эту пустоту?

Редко видимся с тех пор. Разве пообедаем!

За вином ли, без вина - всё ночей не сплю;

В нежном шелесте шелков что творим, не ведаем.

Безотчетно всю, как есть, я люблю. Люблю!

Ты ко мне прибегала тайком,

И блестел в волосах твоих иней,

И манто распахнувши рывком,

Обнажала божественность линий.

Ты, могуществом женским дыша,

Посулила мне тело, как знамя,

И очнулась от спячки душа,

И отверзлось мне адское пламя!

Кто сравнится с тобою? Никто.

Ангел, полный сиянья и света,

Ты бросала под ноги манто

В эфемерном жилище поэта.

Но усмешка скользит по устам,

Свет небес, порожденье ли ада,

Шлю я вызов преступным мечтам,

За мученье мне будет награда.

Я тянулся к тебе, как дитя,

Ты светилась, весь мир заслоняя,

Как же я добивался тебя

В эту лунную ночь, дорогая!

Я подкову в сердцах разогнул;

Сколько лет меня счастьем прельщает!

И рукой на виденье махнул, -

Лишь манто временами смущает.

Визжали и плакали скрипки,

У гроба вдова расцвела;

Не надо ни слез, ни улыбки,

Останься такой, как была!

Не надо ни слов, ни рыданий,

Ни крепа, ни свеч, ни кадил...

Останься восторгом желаний,

Ведь я ничего не забыл.

Там свечи пылали и плыли,

Кортеж похоронный грустил,

А запах левкоев и лилий

Нам головы странно кружил!

Я портил, должно быть, декорум,

Когда, в карауле стоял;

Покойник не просто был вором,

Он был боевой генерал.

Был воздух могилы печальней,

Так ярко алели цветы,

Где скорби несбыточно-дальней

Сквозь дым золотились следы.

Теснили мой разум виденья,

Когда, выбиваясь из сил,

Дарил я тебе наслажденья,

Нескромные ласки дарил.

Там вдовы кружились нагие,

Царил там вселенский разврат;

С тех пор на меня как живые

Красавицы эти глядят.

...Покойник не просто был вором;

Мы сели с тобой в лимузин:

Я тут же раздел тебя взором,

С колена смахнув стеарин.

.................

Ты стала любовной мишенью,

Когда же тебя отпоют,

Прошу, моему пораженью

Отдайте последний салют!

Головку ландыша

Качает бабочка

Серёжка с камушком

На щёчке ямочка

Идёшь по улице

И не качаешься

А на скамеечке

Ты не ломаешься

Ты всё торопишься,

Хоть время детское

Вокруг другое всё,

Всё декадентское

Сверкают свечечки

На зимней ёлочке

Ты в шубке новенькой,

Ты вся с иголочки

Под шубкой платьице

Такое узкое

Под ним другое всё

И всё нерусское

Ах, эти цветики

Ах, эти лютики

А на Савёловском

Сплошные бутики

Ты на скамеечке

Всё куришь "Мальборо"

А я сижу с тобой,

Обритый наголо

Простят ли шалости

Мне современники

Мы все любовники,

Мы все изменники

Глубокий вырез твой

Как обещание

Я верю, сбудутся

Мои все чаянья

Головку ландыша

Качает бабочка

Серёжка с камушком

На щёчке ямочка.

Она выбегает из прошлого и, прокричав: люблю

Падает в чьи-то объятья под звонкое улю-лю

Она так стеснительно замкнута, как будто Христова невеста

И я, снимая вечерний свой фрак, никак не найду себе места.

Снимает чулки прелестница с понятной долей искусства

Медленно-медленно-медленно, и в этом залог её чувства

Ах, как она пахнет Францией, когда ей нальют "мартель"

Никто никогда не купит мою мадемуазель.

Она без конца повторяется в зеркальном облаке отраженья

Там, где счастливчики празднуют победу телодвиженья

Оплывающая на столике свечка, позволяет мне дважды

Войти в это самое облако, не утоляя жажды.

Её клиенты - магнаты Гонконга и США

Островов Зеленого Мыса и племени Мабуту Пуа

Она бодрит, словно кофе и запах духов Шанель

Никто никогда не купит мою мадемуазель.

Говорят, что некрасиво, некрасиво, некрасиво

Отбивать клиентов у друзей своих

Говорят, что ты с Наташкой несчастлива, несчастлива

Но судьба связала крепко нас троих.

Наврал с три короба Камдессю, что средства диктуют цель

Никто никогда не купит мою мадемуазель

И вот зацелованный до смерти, я пьянствую с ней до зари

Куда же ты катишься, облако? Куда же ты, черт побери.

Она привыкла нравиться

Богатым любовникам с развитым чувством долга

А утром замучишься искать её трусики - скорее найдется иголка

Ах, как же она божественна, когда покидает постель

Никто никогда не купит мою мадемуазель...

Когда негнущимися пальцами сниму сюртук я, молью траченный,

Уж если не в гостиной шёлковой, так в экипаже городском;

Раздевшись, я моложе выгляжу у ног любовницы из Гатчины,

Мне нравится её преследовать с надменно-каменным лицом.

Когда бы воспарить мне соколом над гладким телом беломраморным

И, пламенея поцелуями, исследовать изгиб колен...

Мы в ласках медленно сближаемся, как будто бы в театре камерном

Но голова всё так же кружится от этих непристойных сцен.

В большом и неуютном номере мы с ней воркуем, словно голуби,

В постель нам подаются устрицы, форель, шампанское во льду;

Когда же чувства разгораются, глаза темнее тёмной проруби,

А мне б уснуть и - не проснуться, целуя эту красоту!

За окнами закат смеркается. Давно до донышка всё выпито.

Над Гатчиной в саду запущенном не умолкают соловьи.

С тех пор в глаза её бесстыжие так много жадных взоров кинуто

Она всё так же ослепительна в бессонном зареве любви!..

До какого бесчувствия ты напилась,

Даже я изменился в лице о такого.

"Князь, мне дурно! Вы слышите: дурно мне, князь!"

Повторяла сквозь зубы ты снова и снова.

Я неверной походкой прочерчивал путь

От рояля к дивану, целуясь с паркетом;

Ты всё время пыталась корсаж расстегнуть,

И мой верный слуга помогал тебе в этом.

Но когда на мгновенье замедлил я шаг,

Расточая предметам гостиной проклятья,

Ты слугу отстранила: "Как душно мне, Жак!"

Что за Жак, черт возьми, ей расстегивал платья?

Дальше был Ильдефонс, Церетели, поручик Киже,

Государь император (как в очерке сжатом!)

Сколько тайн мне открыла моя протеже!...

Я слугу отстранил, и уставился взглядом

На измятую шаль, на алмазную брошь,

На открытую грудь, на бесстыжие позы....

Значит верность твоя - несусветная ложь?

Я на смуглую кисть намотал твои косы.

Говоришь, государь император, змея,

Ты заплатишь с лихвой за свои разговоры.

...В эту ночь я тебя застрелил из ружья,

А чуть позже затеял пальбу из Авроры!

Что нужно сердцу твоему

В часы полуночи унылой?

Как ты вжималась в полутьму,

С какой неистовою силой

Двух слов ты не могла связать,

Стесняясь тех прикосновений;

Какой восторг! - не передать

Всей нежности телодвижений,

Когда сирень в саду цвела,

Цвела в струящейся дремоте -

Ты напряглась и не могла

В кощунственных желаньях плоти

Двух слов связать... Полутаясь,

Ты всё нежнее, всё смиренней

На бледной простыне светясь,

Парила в бездне ощущений.

И веял чем-то неземным

Узор изгибов и слияний...

За садом таял сладкий дым

Надежд и разочарований.

Ты задыхалась, как во сне,

И с шёпота на крик срывалась,

И в буйном блеске открывалось

Непостижимое во мне!

В саду, где граф, поэт и диссидент,

Листал страницы старого романа,

Аннет сходила от тоски с ума;

За чем же дело? Ба! Лови момент,

Как юнга за спиною капитана

Иль шалопай фривольного Дюма.

Аннет, заметим походя, скорбит,

На вдовьем ложе ей давно не спится,

Муж года три назад пошел ко дну:

Команда взбунтовалась - и убит!

С тех пор она вдова. Как говорится,

Живет одна у времени в плену.

Нисходит полночь, сладости полна,

В округе тихо, как в исповедальне,

Стоит на рейде королевский флот,

Но как пьянила поздняя весна,

Когда встречал я в опустевшей спальне

Искусанный желаньем нежный рот.

Откинувшись на спинку кресла,

Она в глаза мои глядит;

Огонь ей пожирает чресла

И вся мадам уже горит.

Как тонкая полоска света

В неё вошел я в тот же миг,

Ах, сладкий сон, ах, зелень лета!

С тех пор ни слова, ни привета,

А ей, как водится, за это

Я памятник в душе воздвиг!

На цыпочках ты входишь в кабинет,

Прелестница, бесстыжая плутовка,

(Легка, стройна, как тульская винтовка)

Мы встретились с тобою тет-а-тет,

Когда смешна любая рокировка.

Ласкать мечту, к тебе лететь душой,

Купаясь в токе легкого дыханья,

Здесь у окна я слышу стон признанья;

Красавица - мне взор понятен твой,

Как тяжкий вздох науки расставанья!

Не пить любви моей волшебный яд,

Как близко были мы от наслажденья!..

Расстались мы... исчезло сновиденье,

Твой след простыл, но я забвенью рад,

Нет на земле прекраснее забвенья.

И мнится... всё, что забывать не след,

Во мне опять весна благоухает,

Твой дивный облик - нет, не исчезает:

На цыпочках ты входишь в кабинет,

И целый мир любовь преображает!

Я весельчак был и не трус,

Любимец дам - таков их вкус,

Но верности трефовый туз

Отсутствовал в колоде!

Я жил как жил, я пел как пел,

О, как же я в те дни горел,

Сжигая всё, чем я владел,

Я следовал природе.

Прошел я всюду, как война,

И страсть меня лишала сна,

Пьет духовник, скорбит жена,

Всё через пень колоду;

Как молний блеск твои глаза,

Твой голос - божия гроза,

Взгляни, взгляни на образа, -

Не обмануть природу!

Теперь куда не бросишь взгляд,

Горят мосты, дворцы горят,

Не счесть мне сладостных утрат,

Я сжёг свою колоду!

Ты - воздух, что пьянит весной,

Добьюсь любви любой ценой,

Победа - чувствую - за мной,

Я ставлю на природу!

И вам ли вздыхать о любви,

Слепые дрожащие твари?

Все глуше в саду соловьи,

И только поэты в ударе.

Нас манит вертеп и притон,

Веселых, беспутных, отважных

И каждый навек обручён

С толпою красавиц продажных.

Прохожий шарахнется прочь

И канет средь уличных далей;

Безумствует пьяная ночь,

Не ведая снов и печалей!

В компании буйных гуляк,

Отпетых Москвой негодяев,

Вхожу в низкопробный кабак

И радую новых хозяев.

Взгляните, отменный поэт

Весёлых, беспутных, отважных,

Встречает неверный рассвет

В объятьях красавиц продажных.

И все по команде встают,

Вконец одурев от сонетов,

И с дикими криками пьют

Во славу продажных поэтов!

Расправив крылья безопасной бритвы,

Я повернулся медленно к тебе;

Вокруг меня сжималось поле битвы

И я решимость ощутил в себе.

Садилось солнце. Пил в тавернах демос.

Фантом безумства полыхал в мозгу.

А твой остывший безучастный голос

Усугублял страданье и тоску.

Две пальмы в кадке, рукописей груда, -

Все потемнело в этот миг окрест.

Лоснилась плоть. Как свет из ниоткуда

Мерцал зловеще твой нательный крест.

Я шел к тебе с улыбкой мамелюка,

Досадуя на то, что был одет;

В пустом костёле заиграли Глюка,

Я вытер шторой лезвие жиллет.

С твоих волос распущенных струился

Скрипичный шорох, колыбельный прах,

И взгляд мой на тебе остановился,

И ты прочла в нём ненависть и страх!

Здесь, в распылённом золоте тумана

Ты сбросила последний мой наряд.

- Ты видишь? - Нет. - Взгляни на солнце, Анна,

На вечный Рим, на пожелтевший сад.

Я предвкушал в себе восторг и радость,

Приблизив бритву к твоему лицу.

Простишь ли мне любезную предвзятость,

С какой идешь к счастливому концу?

Тебе, а не кому-нибудь, не всё ли

Равно, с кем повстречаешь смертный час!

Шумело море. Служба шла в костеле.

Ты улыбалась мне в последний раз.

Безумствует жестокий рок,

Но пребывает невредимо

В реке времен один порок -

Всё остальное поправимо!

Пусть плачет верная жена

По загулявшему супругу,

Но вновь пьянит меня весна,

Всё та же по второму кругу!

Вооружённая косой,

Проходит смерть с кривой ухмылкой;

Настигнутый людской молвой,

Плыву я по морю бутылкой.

Напрасно бледная жена

Зовёт меня к себе на ложе,

Мой смертный грех - её вина,

Всё остальное так похоже!

Но даже в таинствах любви

Всё то же бормотанье рока,

Где храм возводят на крови

Неискупимого порока!

С высоких гор спускается туман

Когда всю ночь шумит кафешантан

В конце закатов, лестниц и дверей

Мы пьём коньяк с возлюбленной моей.

Сирень в петлице. Твёрд воротничок.

Хрустят манжеты. Галстук прост и строг

Откинусь в кресле. Перейду к вину

Как я осмелюсь? Как же я начну?

С высоких гор спускается туман

Когда всё ближе с моря ураган

Но в эту ночь под сенью сонных струй

Я лаской вырвал первый поцелуй.

Ловлю твой взор с улыбкой на губах

В браслетах руки, голые впотьмах

Глубокий вырез, стрелка на чулке

И туфли на высоком каблуке.

С высоких гор спускается туман

И опустел ночной кафешантан.

Ты, удаляясь, станешь мне чужой,

Причёску взбив рассеянной рукой.

Страшно жить на этом свете

Под копытами коня;

Просыпаться на рассвете

В адском зареве огня.

Здесь рыдают безутешно

И Мефодий, и Кирилл,

А зачем я так поспешно

Даму на кол посадил?

Спрятав ножик под подушкой,

Козни радостно плетут;

Спит безногий с потаскушкой,

Ведьму замуж выдают.

Бьётся прокурор в падучей

В тёмном здании суда;

Казни просят неминучей

Подсудимого уста.

Дайте мне, кричит убивец,

Дайте с чувством умереть,

Дай мне, Боже Милостивец,

Синим пламенем сгореть!

Здесь рыдают в околотке,

Бьют, насилуют и жгут;

Здесь никак нельзя без водки

Видеть этот страшный суд.

Взвизгнет раненною скрипкой

Персональный кадиллак,

По Москве идёт с улыбкой

Подмосковный маниак.

Снова муха-цокотуха

С криком в сени к нам летит,

За стеной хрипит старуха,

В небесах мертвец парит.

Под откос пускают дети

С лёгким сердцем поезда,

Страшно жить на этом свете,

Так и знайте, господа!

У самого синего моря

Девчонка, как роза, цвела

У самого синего моря

Жила и не помнила зла

По ней убивались мужчины

Не зная покоя и сна

Но с братом её обручили

Такая была там страна

Пусть с далёкого берега

Набегает волна

Но отсюда Америка

Никому не видна

Но вот появился гаучо,

Весёлый красавчик Хосе

Беспечно сорил он деньгами

И знал партитуру Бизе

Хосе обещал Рио-Рио

И долго о страсти молил

Девчонка была неприступна

Ведь брат её сердце разбил

Хосе заманил её в горы

Где гордые реют орлы

И вырвал у девушки сердце

На склоне отвесной скалы

У самого синего моря

Девчонка, как роза, цвела

У самого синего моря

Она в эту ночь умерла.

Я тебя за собой поманил,

А когда мы остались в гостиной,

На холодный паркет повалил

И услышал твой смех беспричинный.

Ускользая, как будто змея,

Ты в персидскую шаль замоталась,

И отпрянула: я - не твоя!

И подумал я: экая жалость!..

Но в глазах прочитал я упрёк,

Зазвенели браслеты и кольца,

Все одежды с тебя я совлёк

С неподвижным лицом комсомольца.

Я задул на камине свечу,

Ты в комок ожидания сжалась

И воскликнула: я не хочу!

И подумал я: экая жалость!

И достал я тяжёлую плеть,

И вбивал я с улыбкой любезной, -

В эту ночь ты должна умереть,

Так посмейся , мой ангел прелестный!

Ты нагой Саломее сродни

Со слезами бросалась на стены,

И услышал: распни же, распни,

Эту плоть за былые измены!

Я словами тебя распинал,

Даже слуги на крики сбежались,

А когда я тебе всё сказал,

Наши губы во тьме повстречались.

Ты со мной устремилась в полёт,

Высоко поднимая колени,

Так мы встретили поздний восход

На греховной житейской арене.

Так неслись мы на всех парусах

В пируэте изысканной позы,

И любуясь собой в зеркалах,

Навевала ты сладкие грёзы.

Был мне голос - и нежен и глух,

Я тебя не расслышал, и всё же

До свиданья, любезный мой друг!

Как угодно. Простимся о Боже.

Я тебя до ворот проводил,

А когда мы с тобой расставались,

Все твердила: ведь ты не любил!

И добавила: экая жалость!..

К чему загадывать? В глуши невыразимой

Нам дней отпущенных так ясен промежуток,

Когда откинувшись, ты станешь уязвимой,

А мне, как водится, под юбкой не до шуток.

Как ты податлива - рука скользит всё выше,

Вся в чёрном бархате, растаешь, изогнувшись;

Не может быть, что так становимся мы ближе,

Но ты потворствуешь, чему-то улыбнувшись!

Ты так походишь на простёртую Изольду,

Что поневоле станешь призраком Тристана;

Когда скользят мои колени, словно по льду,

Ты мне вверяешься легко и неустанно!

Ах, эта пыль! ах, этот прах хмельного чувства,

Мы в чудный узел страсть связали воедино,

И где, скажи, ещё займешься от искусства

Сладчайшей музыки на крышке пианино!

Сколько нежных и юных блондинок

Действо жизни собой озарив,

Не успели в любви оглядеться,

Отсвистать беззаботный мотив.

Длится полночь разлуки, ущерба,

Спит луна у посольских ворот

И предсмертная злая истома

Искривляет накрашенный рот.

За измену ты жизнью заплатишь,

Ты по-царски расплатишься, друг;

Так вонзай же, мой ангел вчерашний,

В сердце острый французский каблук!

Что с тобою случилось? Как можно!

Но разверзлась небесная твердь

И открылось мне дно преисподней, -

Я не в силах на это смотреть!

Как убийцы, сверкают ботинки,

Ты же, скрючившись в дальнем углу,

Театрально раскинула руки,

Обхватила звенящую мглу.

На раздавленной лилии белой

Только гибельный след каблука,

И патрульных машин на рассвете

Голубая на крышах тоска.

Я не верю, что так расстаются,

Сгусток хаоса в явь перешел:

Здесь рулеткой измерили солнце

И подводит черту протокол.

Всё сбылось, что тебе обещалось;

Бьет свидетелей мелкий озноб;

Школьным мелом очерчен был строго

Твой прекрасный классический лоб.

Свет отринутой некогда жизни,

Золотой магнетический свет;

Эта юность окрасилась кровью,

Как двуострый английский стилет.

Гей, славяне! Какая красотка

В эту ночь сбила все каблучки!

По спине пробегают мурашки.

Гром гремит. Серебрятся виски.

Я по лесенке приставной

С лёгким сердцем к тебе взбегал;

Сколько раз ты была со мной,

Даже думать я перестал!

Будешь ты целовать меня

И весёлые песни петь,

Там с тобою на склоне дня

Будем синим огнем гореть.

Ах, давно ли комар звенел

И в окне слуховом мелькал!

Там от наших горячих тел

Чуть потрескивал сеновал.

Всё меняется под луной,

Только в сердце всё тот же май,

Там по лесенке приставной

Прямиком попадают в рай!

Умолкнул гул, повеяло прохладой,

Когда меня к себе ты привела;

Благоухала ночь над всей Элладой,

Над капищем из меди и стекла.

За окнами сгущалось оперенье

Крылатых туч, фаллических богов;

Неизъяснимым насыщалось зренье,

Когда сняла ты лёгкий свой покров.

Я молод был. Я вёл себя как школьник,

Не зная, чем шокировать бомонд...

Шумело море. Полыхал шиповник.

Так вы поэт! Вам нравится Бальмонт?

Вы опрокинули бокал

На светлый мой костюм;

Я лишь глаза на вас поднял,

Я был во власти дум.

Застыли верные друзья,

Прервав беседы строй.

"Как смели вы, - подумал я,

Так поступить со мной?"

Как допустил беду Господь,

Небесный сея свет?

Пылает, как живая плоть,

Вечерний туалет.

Прощай, мой кремовый пиджак,

Сорочка, галстук-блеф,

На всем темнеет винный знак,

В душе клубится гнев!

Прощай, до Страшного суда,

Все в прошлом, так и знай;

Прощай - и если навсегда,

То навсегда прощай!

Ни словом я не выдал страх

За будущность свою;

Как вырос я в твоих глазах,

Да что я говорю!

Расплатой был для палача

Мой благодарный смех.

Смахнул пылинку я с плеча

И выпил за успех.

Всё так же был любезен взор

(Сие не объяснить!),

Вот так притвора из притвор

Клянётся век любить.

Здесь я учтиво произнёс,

Смутившись, как всегда:

- Костюм не стоит ваших слёз,

Какая ерунда!

Большая часть человечества ставит на Штольца,

Это вписал я в один из домашних альбомов;

Заполночь куришь, пуская колечки и кольца,

В зеркале видишь, как плачет последний Обломов.

Что мне прогулки, закаты? Куда всё умчалось?

В сумерках тают сады, опустевшие скверы,

Но с отвращением предчувствуя близкую старость,

Всю эту ночь просижу за бутылкой мадеры.

Мне наплевать на подачки, на всплески гордыни,

Преуспевать не хочу я, тебя не ревную.

Слышишь ли глас вопиющего в этой пустыне,

Помнишь ли, ангел мой, нашу любовь неземную?

Сирины смолкли.... Все глуше вакхальны напевы,

Где вы, друзья? Интригуют, скучают, бранятся.

Страсть и беспечность грызут, словно старые девы,

Что с ними делать? Не знаю. Авось пригодятся!

В бедной каморке моей, как в холодной темнице,

Спятил Захар, сам с собою ведет разговоры,

Ольга! Ты слышишь? О, как мне хотелось излиться,

Но у подъезда меня стерегут кредиторы.

Зрелость проходит. На юность махнул я рукою,

Сердце моё одиночество больше не точит,

Только о чём я? О чём говорить мне с тобою?

Я ведь последний из тех <.....>

Высоких слов не говори - не надо.

Ты каждой фразой мне терзаешь слух.

Уж лучше спать под шелест листопада,

Бранить слугу, давить осенних мух.

Достойней пить, чем слушать эти речи,

Всё тоньше пламя гаснущей свечи.

Ступай к другим. Укутай пледом плечи.

Довольно. Я не слышу. Не кричи!

Ах, кружевница, ах, шалунья, ах,

В прозрачных ослепительных чулках!

Пускай меня рассудок не оставит,

Когда она на цыпочках впотьмах

У зеркала мгновенно их поправит...

Так ты все видел? Ах, негодник... Ах!