Отель «Нантакет»

Глава 20. Беда не приходит одна

Эди отправила резюме в десять отелей: «Литтл Нелл» в Аспене (ее мама, Лав, работала там в девяностые), «Брейкерс» в Палм-Бич и другие. Она решила поработать в другом отеле в зимний сезон, а следующим летом вернуться на Нантакет: Лизбет сказала, что все номера на некоторые недели в июне и июле уже забронированы. Зейк тоже собирался работать в отеле в следующем году, а зимой — заниматься серфингом в Коста-Рике. Адам и Рауль также сказали, что хотят вернуться в «Нантакет». Такого желания не выразила только Алессандра. Эди думала, что та, возможно, снова сбежит в Италию, и все же была вынуждена признать, что в последнее время женщина остепенилась. Адам как-то сказал Зейку, что Алессандра каждую ночь проводила дома, а ужинала в своей комнате, закрыв дверь.

— Кажется, с ней что-то произошло, но что именно — не говорит.

Одним прекрасным жарким солнечным днем Эди в одиночестве сидела за стойкой регистрации. Алессандра обедала, все остальные отдыхали на пляже или у бассейна, уехали на велосипеде есть мороженое в Сконсете или прятались от солнца в Музее китобойного промысла. У Эди появилась свободная минутка, и она решила проверить, дошли ли ее резюме до адресатов. И тут появилось уведомление: Грэйдон запросил у нее тысячу долларов через Venmo.

Эди издала короткий возмущенный смешок. Ну и наглость! Нет, серьезно, какая наглость! Девушка почувствовала прилив смелости: или потому, что у нее появился план, или работа за стойкой регистрации сделала ее увереннее, или она не зря старалась быть похожей на Лизбет. Хватит! Ей это надоело! Она не позволит над собой издеваться!

Эди удалила запрос и написала Грэйдону сообщение: «С меня хватит! Отстань».

На экране тут же появились три точки. Эди представила, как Грэйдон печатает ответ, и ее охватило неприятное колючее чувство.

«Кинь деньги, а то отправлю те видео твоим потенциальным работодателям».

Эди тихо охнула и осмотрела холл. Здесь было прохладно и спокойно. Из колонок лился голос Джека Джонсона — тот пел о том, что перевернет весь мир. До девушки донесся плеск из бассейна для всей семьи и звук мопеда, проехавшего по Истон-стрит.

Эди охватила дрожь. Как Грэйдон узнал о том, что она разослала резюме? Судя по всему, он взломал ее электронную почту. Возможно, у него был доступ и к истории ее сообщений или даже всему облачному хранилищу. Она не давала ему пароль, но отгадать его было несложно: Nantucketgirl127 («девочка с Нантакета» и ее день рождения).

Эди хотела позвонить ему, но знала, чем все закончится: она начнет или истошно кричать, или плакать и умолять. Грэйдон знал, что ей нужно выплачивать образовательный кредит и у них с матерью проблемы с деньгами. Лав даже спросила Лизбет, не нужен ли в отеле еще один администратор — якобы с целью «помочь», но на деле из-за нехватки денег. Лизбет согласилась, и теперь раз в неделю мама Эди работала в отеле в ночную смену, чтобы у Ричи появился хоть один выходной. А еще Грэйдон знал, что Эди мучительно стыдилась своих поступков, своего согласия на те действия. Он понимал, что девушка заплатит любую цену за то, чтобы сохранить тайну.

Глаза Эди застилали слезы. Она с трудом осмотрела холл. Никто не нуждался в ее помощи: телефоны не звонили, на крайний случай за дверью был Зейк.

Эди убежала в комнату отдыха и расплакалась, едва закрыв дверь.

— Эди? Все нормально? — раздался знакомый голос.

За барной стойкой сидела Алессандра. Перед ней лежал… какой-то арт-проект. Этот факт, как и неожиданное беспокойство в голосе Алессандры, помогли Эди не расклеиться окончательно.

— Да, — кивнула девушка, быстро вытирая слезы.

Она подошла к Алессандре с такой осторожностью, словно та была ядовитой змеей, а затем взглянула на арт-проект. Это был квадрат со сторонами по сорок пять сантиметров, смазанный клеем и вставленный в рамку. Алессандра прижимала к нему осколки керамических изделий и цветного стекла. Сейчас была готова только половина, но, с точки зрения Эди, произведение напоминало…

— Мозаику делаю, — объяснила Алессандра.

— Не знала, что вы творческий человек, — заметила Эди.

— Не сказать чтобы! — рассмеялась Алессандра. — Просто захотелось попробовать. Это сложнее, чем кажется. Нужно разместить осколки и надеяться, что, отойдя чуть подальше, ты увидишь ту самую целостную картину, к которой стремишься.

— Похоже на лицо женщины. На вас. Это вы?

Алессандра пожала плечами.

— Мне всегда казалась, что моя жизнь — своего рода мозаика. Все эти неровные, несочетающиеся кусочки керамики и стекла похожи на события, что случаются с нами, — сказала она и взяла двумя пальцами осколок матового нефритово-зеленого стекла. — Но стоит разместить эти «кусочки» определенным образом и взглянуть на них с нужного расстояния, как все становится понятным и гармоничным.

Эди задумалась о том, какой была ее жизнь. Она была любимым ребенком двух замечательных родителей и выросла на острове в безопасности, заботе и поддержке. Она училась настолько хорошо, что ее приняли в университет Лиги плюща. Корнеллский университет тоже оказался местом мечты. Эди нравились и само здание, и занятия, и преподаватели, и приглашенные лекторы из Нью-Йорка, Цюриха и Сингапура, и окружающая кампус природа. В мире не было места прекраснее, чем долина реки Каскадилла-Крик осенью.

И тут случилось кое-что ужасное.

Однажды в январе, на третьем курсе, Эди шла в общежитие с лекции по административно-хозяйственному управлению. На скамейке у дверей здания она увидела маму и декана факультета. Заметив девушку, они встали с места — и ей отчаянно захотелось убежать. Эди знала, что ее мама ненавидела ездить на автомобиле вне Нантакета, особенно зимой. В университет и домой девушку всегда отвозил отец — в последний раз всего несколько недель назад. Заставить Лав семь часов ехать из Гианнис-Порта в Итаку могли только чрезвычайные обстоятельства. В лице женщины читались скорбь и ужас. Эди кинула рюкзак на землю и бросилась в объятия мамы — и прежде, чем та сообщила ей горестную новость, поняла, что отец умер.

Десять дней Эди не ходила на занятия. Когда она вернулась, к ней стали относиться как к загадочной девушке, в жизни которой случилась трагедия. О ней узнавало все больше и больше студентов. Эди соболезновали даже те, с кем она раньше была едва знакома, — в том числе и Грэйдон Спайрс, самый популярный и успешный студент гостиничного факультета. Все отмечали самообладание Грэйдона, его харизму, красноречие и умение общаться. Как однажды заметила лучшая подруга Эди, Шарисс, «он всегда говорит именно то, что нужно, — это просто ненормально!» Как выяснила Эди при более близком знакомстве, он еще и идеально подбирал интонацию. Он не болтал попусту или без остановки, не вел бессмысленных светских разговоров. Грэйдон всегда внимательно слушал собеседника, отвечал искренне и продуманно. Стоило ему обратить внимание на Эди и пригласить ее поесть бургеры и попить кофе ночью в «Джекс Грилл» («Думаю, в последнее время тебе не до сна»), как она тут же влюбилась.

Они очень быстро сблизились — по мнению Шарисс, слишком быстро. Ей было обидно, что Эди почти перестала с ней общаться: любой свободный день она проводила с Грэйдоном. Закончив третий курс, они отправились в Ньюпорт, штат Род-Айленд, — работать в отеле «Касл Хилл» все лето. Обоих назначили администраторами, и у них выработалась отличная динамика. Воздух в холле просто искрился, наполнившись с трудом скрываемыми романтическими и сексуальными чувствами между двумя студентами. Эди и Грэйдон по-доброму старались быть лучше друг друга, обслуживая гостей, — тем (и начальству) это только нравилось. Они выбрали общий выходной в среду и занимались всем, что делают парочки в Ньюпорте: обедали в «Аннис», гуляли по Темза-стрит, проходили тропу Клифф Уолк, плавали на небольшой принадлежавшей отелю парусной лодке, катались на велосипедах по парку «Форт Адамс». Эди не верила своему счастью: Грэйдон появился в ее жизни в самый подходящий момент. Она мечтала о жизни с ним после выпуска. Они бы вместе работали в отелях в Австралии, на Аляске, на Азорских островах, поднимаясь по карьерной лестнице в какой-нибудь крупной сети — или даже основали бы собственную. Они бы поженились и вместе растили детей.

Осенью они вернулись в университет, чтобы отучиться последний год. Эди назначили управляющей студенческим отелем — должность очень и очень почетная. Она рассказала об этом Грэйдону, ожидая, что тот подхватит ее на руки и закружит, как в счастливом финале фильма, или сделает с ней селфи и выложит в «Инстаграм»^◊ с хештегом #girlboss. Однако на деле все было не так: по Грэйдону было видно, что он завидовал Эди и страшно обиделся.

После этого случая Грэйдон начал просить от нее разные действия в постели. Сначала Эди было не очень комфортно, а после она стала приходить в ужас, но все равно соглашалась — считала себя обязанной извиняться так за свое достижение. Грэйдон записывал все происходящее в кровати на камеру под предлогом, что это «очень возбуждает». Эди хотелось лишь порадовать его — и она слушалась его и произносила те слова, которые он хотел.

От размышлений рядом с Алессандрой и ее наполовину законченной мозаикой Эди отвлек звук уведомления. Еще одно сообщение от Грэйдона — фотография коробки Pocky, длинного японского печенья-соломки в шоколаде. На Эди накатила тошнота. Она убежала в примыкающий к комнате отдыха туалет, не зная, очистить ли ей желудок или заплакать. В итоге она сделала и то и другое, надеясь, что, когда она выйдет, Алессандры в комнате не будет. «Умоляю, забери свою мозаику и уйди!» — подумала Эди.

Мозаика ее собственной жизни по краям выглядела бы мило: осколки розового стекла и расписанного вручную костяного фарфора. В середине же был бы кусок асфальта со стекающим черным гудроном.

Эди вернулась в комнату. Алессандра тут же вручила ей миску мягкого ванильного мороженого с драже M&M’s — любимым лакомством Эди. И когда Алессандра успела это заметить?

— Садись, — сказала женщина. — Скажи, что случилось. Я хочу помочь тебе.

Два месяца они работали за стойкой регистрации бок о бок, и Алессандра всегда относилась к Эди враждебно, словно она была «крестиком», а Эди — «ноликом». Из-за непреклонной холодности Алессандры Эди успела изрядно понервничать, да и, если честно, немного погрустить. И почему она отнеслась к ней с добротой сейчас, когда девушка наконец-то свыклась с ее постоянным равнодушием?

Но Эди так хотелось хоть кому-то рассказать о случившемся, и, кроме Алессандры, слушателей у нее не было. С Шарисс она больше не общалась (спасибо, Грэйдон) и не могла заговорить на эту тему ни с мамой, ни с Зейком, ни тем более с Лизбет.

Эди взяла ложку, чтобы чем-то занять руки.

— Мой бывший шантажирует меня видео, которые снял с моего согласия, когда мы еще встречались. Он запросил у меня тысячу долларов через Venmo и сказал, что, если я не переведу ему деньги, он отправит эти видео всем моим потенциальным работодателям. До этого он угрожал отправить их моей маме.

Алессандра слегка кивнула.

— О, вот оно что.

Судя по всему, она не была ни в шоке, ни в ужасе от услышанного — скорее всего, потому что не видела эти ролики, не слышала сказанного Эди на камеру, не смотрела на снятые действия. «Никто не должен это увидеть! Никто!» Она заплатит ему тысячу долларов, пусть это и сорок часов ее работы.

— Мне придется перевести ему деньги.

Алессандра хмыкнула.

— С какой стати? Ты же понимаешь, что распространение порнографии без согласия всех участников — это преступление, причем тяжкое, четвертой степени[44]? Обратись в полицию.

Эди представила, как звонит в полицию Нантакета и говорит с шефом отделения, мистером Кейпнашем[45]. Ни за что! Вот поэтому женщины и не заявляют в полицию на мужчин, которые издеваются над ними: это унизительно, да и жертву часто саму обвиняют в случившемся.

— Не могу, — прошептала Эди. — Он в другом штате — в Аризоне.

— Город Финикс?

— Марана.

Алессандра округлила глаза.

— Твой бывший работает в «Дав Маунтин»? Я знакома с управляющей — уверена, она сочтет такое поведение крайне неподобающим.

— Я не хочу… я не буду звонить его начальнице.

— Он же угрожает, что опубликует неприличные ролики без твоего согласия, разве не так?

Эди кивнула.

— И вымогает у тебя деньги, — продолжила Алессандра. — Сколько долларов ты ему уже перевела?

Эди опустила голову.

— Эди?

— Полторы тысячи.

— Сколько?! — вскрикнула Алессандра, вскочив со стула. — Мы вернем тебе деньги. Дай мне его номер, я обо всем позабочусь.

— Не могу.

— Эди, я ему такое скажу, что у него волосы дыбом встанут. Притворюсь другим человеком. Знаю, у тебя нет причин мне доверять, но согласись: я могу быть крайне убедительной стервой, когда говорю по телефону, и без труда заставлю этого парня… Как его зовут?

— Грэйдон Спайрс.

— Без труда заставлю Грэйдона Спайрса сделать то, что я скажу. Звучит правдоподобно, не так ли?

Эди задумалась. Была ли Алессандра той еще стервой? Да. Умела ли она добиваться своего, когда дело касалось мужчин? Тоже да. Она решилась и продиктовала Алессандре номер телефона, а затем крепко зажмурилась. До нее донеслись обрывки разговора:

— Мистер Спайрс, вас беспокоит Алессандра Пауэлл из управления шерифа округа Пима… сведения о том, что вы угрожали… тяжкое преступление четвертой категории даже без учета вымогательства… знаю, вы работаете в «Дав Маунтин»… или мы вас арестуем, или вы вернете жертве полторы тысячи долларов… мошенничество в интернете, хищение личных данных… полноценное дело…

Воцарилась тишина, которую нарушал лишь неразборчивый голос Грэйдона на том конце линии. Смог ли он ответить Алессандре «именно так, как нужно»? Выбрал ли верную интонацию — виноватую, но не без очарования? Кажется, говорил, что просто пошутил и никогда бы даже не подумал о подобном…

— Слышать не хочу ваши отговорочки, мистер Спайрс, — отрезала Алессандра. — Переведите мисс Роббинс полученные вымогательством деньги и оставьте ее в покое. В противном случае мы выпишем запрет на приближение, а если еще раз услышим о подобных угрозах — немедленно вас арестуем. Вы меня поняли?

Кристалл под правым глазом Алессандры словно подмигнул Эди.

— Вы. Меня. Поняли?

Возникла небольшая пауза.

— Что ж, очень надеюсь. Не хочу хвастаться, мистер Спайрс, но я такими гаденышами, как вы, пол вытираю.

Алессандра повесила трубку и повернулась к Эди.

— Если он сейчас же не вернет тебе деньги, я полечу в Аризону и буду держать его за шкирку, пока он этого не сделает. Но полторы тысячи снова будут у тебя.

Эди в шоке уставилась на Алессандру.

— Спасибо вам.

Алессандра улыбнулась ей — не холодной, фальшивой улыбкой, к которой привыкла Эди, а теплой и искренней, осветившей и преобразившей ее лицо до неузнаваемости.

— Всегда пожалуйста, Эди.

Раздался звук уведомления. Грэйдон Спайрс только что перевел Эди полторы тысячи долларов.

Курортный роман Ричи и Кимбер развивался просто прекрасно, прямо как в песнях вроде Summertime Коула Портера, A Summer Song группы Chad & Jeremy и Summer Кельвина Харриса. Грейс не знала, как относиться к их отношениям. С одной стороны, ничем хорошим дело не кончится: Ричи и Кимбер слишком многое друг от друга скрывали! И в то же время оба выглядели такими… счастливыми — а разве счастье может быть плохим? Теперь, когда они влюбились друг в друга (хоть и никогда не признавались в этом вслух), бессонница Кимбер внезапно испарилась. Женщина больше не тревожила Ричи во время его смен. Уложив детей, она сразу же шла в постель и крепко спала до тех пор, пока в два часа ночи к ней не приходил Ричи — тогда начиналось «взрослое времяпрепровождение». Затем они, крепко обнявшись (но всегда в пижамах, ведь рядом были дети), спали до семи утра. В это время вставали дети — Луи шел в холл, чтобы играть в шахматы, а Ванда рассказывала гостям о «тайне отеля с призраком» (девочка, можно сказать, была юным пиар-агентом Грейс). Кимбер приходила в холл вместе с детьми, варила две чашки кофе (себе — что-нибудь некрепкое и сладкое, Ричи — черный с капелькой молока) и возвращалась с ними в номер. Пока дети завтракали в холле (оба обожали миндальные круассаны, которые пекла Беатрис), Ричи и Кимбер проводили еще немного времени наедине, а после принимали душ и переходили к повседневным делам. Кимбер, судя по всему, пока отложила написание мемуаров — она уже почти две недели не открывала ноутбук.

Ричи и Кимбер отвозили Луи на занятия по шахматам с Рустамом, а Ванду — в библиотеку, где она могла час-другой почитать очередной детектив про Нэнси Дрю (девочка дошла до двадцать шестого тома, «Ключ к наклонной трубе»). Затем они возвращались в отель, надевали на Дага поводок и уходили гулять через черный ход. После обеда Ричи и семья Марш отправлялись за «приключениями» — Кимбер выбирала их из «Лазурной книги», а Грейс частично проживала каждое, глядя на фотографии в ее телефоне. Грейс видела снимки сэндвичей «на двоих» из «Самсинг Нэчурал» на знаменитом хлебе с приправами и с начинкой из индейки, швейцарского сыра, томатов, брюссельской капусты и горчицы. Она смотрела видео из поездки на побережье Грейт-Пойнт. Длинная полоса золотого песка в свете предвечернего солнца выглядела так маняще, что Грейс хотелось иметь возможность хоть один раз на несколько часов покинуть отель. Она не была на Грейт-Пойнт со смерти брата: раньше Джордж катал ее по морю на рыбацкой лодке. На некоторых фотографиях Ричи ловил рыбу удочкой, которую одолжил у Рауля, а на других дети купались в воде рядом с тюленями. Разве Кимбер не знала, что где тюлени, там и акулы? Разве не знал Ричи? С другой стороны, он не выглядел как знаток дикой природы.

В другой день они взяли в отеле велосипеды и отправились в Мадакет — пообедать в «Миллис» (о чем свидетельствовала фотография тако с обжаренными морскими гребешками и шинкованной краснокочанной капустой). На выходных семейство вместе с Ричи отправилось в Сконсет, чтобы пройти пешеходный маршрут «Блафф Уолк». Грейс помнила эту дорожку еще в те времена, когда возле нее не было ни одного дома; она платила пять центов, чтобы доехать до Сконсета на поезде!

На еще одной милой фотографии Ричи вел Ванду за руку, держа в другой ладони поводок Дага. На другом снимке, забавном, Луи делал вид, что держит на ладони маяк Санкати-Хед.

Ближе к вечеру настроение становилось и радостным, и грустным: в шесть Ричи нужно было выходить на работу. Он принимал душ и переодевался в форму в номере, жадно и долго целовал Кимбер, а затем отправлялся за стойку регистрации. Как к своему разочарованию заметила Грейс, по ночам Ричи все еще запирался в кабинете Лизбет и разговаривал с кем-то по телефону. Грейс пыталась остановить его, пуская холодный воздух под воротник его рубашки, но мужчина не обращал на это внимания.

Затем в отношениях Ричи и Кимбер произошло еще кое-что радостное. Мать Эди, Лав Роббинс, взяла одну ночную смену в неделю на себя — а значит, у Ричи появился выходной!

Так как у Кимбер были дети, они с Ричи могли поужинать вдвоем только в одном месте — в «Лазурном баре». К счастью, так совпало, что именно туда им обоим и хотелось пойти.

— Просто попрошу их записать траты на счет номера! — предложила Кимбер, после чего Ричи заметно расслабился.

Грейс присматривала за тем, как проходит свидание двух влюбленных. Они заказали коктейль под названием «Беда не приходит одна» и начали уплетать аппетитные закуски и хрустящие снеки, окуная их в соусы. После второй «Беды» Кимбер заказала роскошные сэндвичи с икрой. Затем Беатрис принесла поднос с рюмками консьержа со взбитыми сливками, на этот раз — со вкусом шоколада и мяты. Кимбер и Ричи кормили друг друга крошечными ложками, а затем начали целоваться. Грейс почувствовала мысли бармена, энергичной женщины по прозвищу Патти: «Прям при всех!»

Ровно в девять вечера Патти щелкнула выключателем под барной стойкой. Одна из панелей кессонированного потолка сдвинулась, и из-за нее опустился медный диско-шар. Заиграла песня White Wedding. Ричи взял Кимбер за руку и отвел ее на небольшой танцпол рядом с покрытой пенни стеной. Они танцевали под Burning Down the House, Hit Me with Your Best Shot и You May Be Right, а вокруг них сверкали кружочки света, отражающегося от монеток на стене. Кимбер, запрокинув голову, махала руками, словно они были дворниками на переднем стекле машины, а Ричи показывал фирменные движения под названием «газонокосилка» и «тележка в супермаркете» (отчего Кимбер смеялась). Затем заиграла Faithfully группы Journey, и влюбленные прижались друг к другу потными телами и закружились, шаркая ногами. Грейс поморщилась: обоим бы не помешали уроки танцев. Когда песня закончилась, Ричи отвел Кимбер обратно к барной стойке. Женщина подписала счет и оставила Патти много чаевых, а затем опрокинула в себя остатки коктейля и, подпевая песне лучшего десятилетия двадцатого века, прокричала: «Take me to bed or lose me forever!»[46]

Спустя несколько дней в пять тридцать вечера Ричи брился в ванной перед работой. Кимбер сидела на кровати, все еще в бикини, покрытом песком после купания на пляже. Кожа Кимбер от частого пребывания на солнце стала золотистой, а волосы она недавно покрасила во фламингово-розовый — цвет, который ей очень даже шел. Женщина наблюдала за тем, как Ричи, подняв подбородок, делает плавные движения бритвой, оставляя на креме для бритья ровные полосы.

— Я люблю тебя, — не сдержалась она.

Голова Ричи дернулась (к счастью, он не порезался), и он, глядя в зеркало, встретился взглядом с Кимбер. «О-оу», — подумала Грейс. Не слишком ли Кимбер торопила события? Она и так постоянно заходила все дальше и дальше.

Однако Ричи отложил бритву и, так и не смыв остатки крема, подошел к Кимбер и поцеловал ее.

— И я тебя люблю, — сказал он. — Очень сильно. Пожалуй, я никогда в жизни не был так влюблен.

«Так-то, Ричи! Удваивай ставки!» — подумала Грейс.

Позже, ночью, когда Ричи пришел в спальню Кимбер после смены, та сказала:

— Знаешь, чем нам стоит заняться завтра? Пойти к тебе в гости. Дети постоянно спрашивают, где ты живешь, когда не гостишь у нас в номере. — Она легонько провела ногтями по груди Ричи. — Да и мне, признаюсь, тоже любопытно.

Ричи оцепенел.

— Я живу в крошечной комнате. Настоящей конуре. Не хочу, чтобы это увидели дети, — они сочтут меня жалким и будут только сочувствовать.

Кимбер в ответ только отмахнулась.

— Да они же дети! Им все равно. Просто зайдем, заглянем внутрь и отправимся на пляж «Сороковой поль». Ты же на Клифф-роуд живешь, верно? Как раз по пути.

— Не получится, — покачал головой Ричи. — Миссис Феликс, хозяйка квартиры, запретила мне приводить гостей.

— Да мы даже заходить не будем! Две минуты постоим на пороге, и все. Дети просто…

— Кимбер, я сказал — нет, — отрезал Ричи.

Женщина на секунду замерла, а затем села в кровати.

— Мне просто кажется, что это странно. Мы встречаемся, а я даже не видела, где ты живешь. Это как-то… настораживает. И после того, что случилось с Крейгом, у меня возникает вопрос: между тобой и миссис Феликс что-то есть? Или когда-то было?

— Нет!

— Ну, тогда не понимаю, почему…

— Потому что я нигде не живу, — сознался Ричи. — И никакой миссис Феликс тоже нет. Я ее выдумал. Да, я тебе солгал — не хотел, чтобы ты считала меня ничтожным. И да, я солгал Лизбет, чтобы получить работу: она мне была просто необходима.

— Что?! — растерянно произнесла Кимбер. — А где ты жил до того, как я пригласила тебя сюда?

— В комнате отдыха. И у себя в машине.

— В машине?! — уставилась на него Кимбер.

В ее лице читался нескрываемый ужас, и Грейс не могла винить ее за это. Кто живет в машине? Только бездомные. «Вот и все, — подумала девушка. — Вот и пришел конец милому курортному роману».

— Мне нужно накопить денег, — продолжил Ричи. — Кимбер, я весь в долгах. После развода я остался без пенни за душой. И еще я переживал вот о чем: узнав, что мне негде жить, ты бы решила, что я использую тебя, чтобы ночевать у тебя в номере.

Кимбер зажмурилась, а затем широко распахнула глаза.

— Я же приглашала тебя переночевать в номере! А ты отказался! Мне пришлось тебя чуть ли не умолять!

— И все же мне не хотелось выглядеть корыстным. Поэтому я и начал отношения с тобой так… неуверенно. В этом нет твоей вины: ты красивая, веселая, непредсказуемая, а еще прекрасная мать! Ты привезла детей отдыхать на Нантакет, а не отправила их в какой-нибудь летний лагерь и не оставила в душном городе. Дело было в том, что я бездомный. Моя бывшая жена забрала наш дом в Коннектикуте, а съемную квартиру мне пришлось оставить, чтобы переехать сюда. Кимбер, ты достойна лучшего, чем я.

«Пожалуй, в этом он прав», — подумала Грейс.

— А мне не нужен «лучший»! — отрезала Кимбер. — Я не ищу богатого мужчину. Таким был мой бывший муж, и он ушел от меня к няне! Мне нужен тот, кто любит меня и не бросит.

— Я тебя не брошу, — ответил Ричи. — Только если кто-то оттащит меня под дулом пистолета.

«Скорее всего — и в этом он прав, — подумала Грейс. — Да и ситуация не маловероятная».

Лизбет признавала: Адам заслужил премию. Он играл на рояле для гостей после окончания своей смены просто потому, что ему нравилось это занятие. Однако премию заслуживал каждый сотрудник, причем каждую неделю. Лизбет надеялась, что Ксавьер и сам убедится в этом, когда приедет.

На телефон пришло сообщение. Лизбет, услышав звук уведомления, как и в последние несколько недель, подумала: «Марио?»

Однако сообщение было не от него. Ей написал Джей-Джей.

«Завтра возьму выходной. Можем встретиться и поговорить?»

Лизбет сделала глубокий вдох, затем выдохнула, отпила кофе.

«Ладно. Там же, где всегда, в восемь вечера», — ответила она.

Под «там же, где всегда» Лизбет имела в виду ресторан «Проприейторс» на Индия-стрит. Раньше бармен, Стойкая Ли, бронировала им два стула в углу барной стойки каждый субботний вечер вне туристического сезона. Лизбет уже много месяцев не была в «Проприейторс». Да, ее одолевали двоякие чувства по поводу встречи с Джей-Джеем (она напомнила себе, что это всего лишь встреча, а не свидание). И все же, шагая к белому, обшитому досками дому, построенному в девятнадцатом веке, по кирпичному тротуару и открывая красную, как помада, дверь, женщина ощущала лишь радость.

«Давно не виделись, друг мой», — подумала Лизбет. Как же она любила интерьер ресторана! Пол был сделан из широких досок, стены были выложены кирпичом, с потолка свисали светильники «Эдисон». Барная стойка была длинной, из белого дуба, спереди покрытая металлом с узорами. На стенах висели полки с разной фарфоровой посудой и коллекция антикварных дверных ручек. На каждом столе стояла стеклянная банка с полевыми цветами Нантакета и лежали салфетки из грубого хлопка с серовато-зелеными полосками. Лизбет долго не хотела включать «Проприейторс» в «Лазурную книгу» — а вдруг ее любимое заведение наводнят туристы, без конца заказывающие коктейли «Мыс Кейп-Код»? В конце концов Лизбет добавила ресторан в раздел «Заведения высокой кухни» и описала его как «эклектическое» место для людей, которые хотят «не спеша великолепно поужинать и попробовать самые необычные коктейли на острове».

Лизбет намеренно пришла раньше Джей-Джея. Она помахала рукой Ли, обняла ее, перегнувшись через барную стойку, и заказала тот же коктейль, что и обычно, — «Чел, сельдерей». Он смешивался на основе мескаля Joven (Лизбет и к текиле намеренно не прикасалась уже много месяцев) с добавлением сиропа из сельдерея; края бокала украшали горошинами белого перца. Коктейль был соленым — Лизбет предпочитала их сладким (прости, «Сердцеедка»!). Лизбет с наслаждением пригубила ледяной напиток. Как же она скучала по этому ресторану!

— Ждешь кого-то? — спросила Ли.

— Может быть, — пожала плечами Лизбет.

Ли удивленно приподняла бровь — и тут же улыбнулась.

— Ого! Смотрите, явился не запылился! Прямо как в старые добрые времена. Тебе как обычно, шеф-повар?

— Да, пожалуйста, — кивнул Джей-Джей.

Лизбет встала со стула и обняла его, словно давнего друга из старшей школы. Он, не упустив возможности, крепко прижал к себе Лизбет. Ее ноздри наполнились его запахом: недавний душ, мыло от Ivory, лосьон после бритья с ароматом гаультерии, слабая примесь дыма от сигареты, выкуренной по дороге.

Когда Лизбет отпустила его, он сказал:

— Лиззи, выглядишь потрясающе. Кажется, это платье я еще не видел?

— Не видел, — кивнула Лизбет. На ней был красный сарафан из жатого хлопка (короткий, чтобы было видно стройные ноги) и телесного цвета босоножки на платформе.

Они заняли те же места, что и сотню раз прежде. Вскоре Джей-Джею принесли его напиток, и они с Лизбет стукнулись бокалами. Неужели Лизбет неосознанно вернулась к прежней жизни? «Это просто встреча, а не свидание», — напомнила она себе. К счастью, Ли была не только стойкой, но и сдержанной. Любой другой человек уже написал бы сообщение всем на острове большими буквами: «ЛИЗБЕТ И ДЖЕЙ-ДЖЕЙ СНОВА ВСТРЕЧАЮТСЯ В „ПРОПС“!!!»

Лизбет не могла придумать, что сказать этому человеку — тому, кого знала лучше всех на свете. Стоило ли спросить его о Кристине? Нет. Может, рассказать ему про поддельную Шелли Карпентер? Нет — он в этом не разбирается. Кажется, мужчина нервничал. Рука, которой он держал меню, дрожала.

Чтобы помочь ему расслабиться (Лизбет не верилось, что ей снова не все равно на его состояние), женщина спросила Джей-Джея, как дела в ресторане.

— Худшее лето за всю историю, — ответил он.

— Так мы говорили каждый август.

— Нет, я серьезно, Лиззи. Все просто ужасно! Ресторан лишился души. Технически все в порядке: я отлично готовлю, персонал знает свое дело. Но вся эта атмосфера любви и волшебства… пропала.

«Да что ты говоришь», — подумала Лизбет.

— На «ТурСплетнях» оставляют отвратительные отзывы, — продолжил Джей-Джей. — Все называют ресторан разочарованием. Нас будто наказывают за успех в прошлые годы. Знаешь, как это бесит? Люди слышат что-то вроде: «О, „Палуба“ — лучшее место на острове» — и приходят с невероятно завышенными ожиданиями. А мы всего лишь люди, которые содержат ресторан. Всякое может случиться.

— Действительно.

— Лиззи, вернись, пожалуйста.

Лизбет издала истерический смешок. Ли взглянула на них, и Лизбет подозвала ее.

— Мы готовы сделать заказ.

В том, что касалось меню, не возникло ни конфликтов, ни путаницы: Лизбет и Джей-Джей всегда заказывали одни и те же блюда. Для начала они взяли одну порцию жареных зеленых помидоров с сырным соусом пименто и медом с черным перцем и одну порцию запеченных говяжьих мозговых костей. Затем Лизбет заказала форель в панировке, а Джей-Джей — ребрышки по-корейски с пюре из кимчхи.

— Еще напиток? — спросила Ли у Лизбет.

— Нет, спасибо. Мне завтра рано на работу, — отказалась Лизбет. Теперь она каждый день работала с утра и не могла позволить себе выходить из ресторана, еле держась на ногах, как раньше.

Когда Ли ушла, Лизбет сказала:

— Я не вернусь, Джей-Джей. Ты упустил свой шанс.

Он повернулся к ней так, что его колени с обеих сторон касались ее ноги. Мужчина оперся о спинку ее стула, подался вперед и очень мягко, негромко заговорил. Лизбет поняла не все, но общую суть уловила: «Я был таким идиотом, дураком, мразью! Ненавижу себя за то, что натворил. Что угодно бы сделал, чтобы вернуть все как прежде. Мне было так плохо с Кристиной, она глупая, плохо ко всем относится, у нее куча комплексов, она тебе страшно завидовала. Кристина почти загубила ресторан, персонал ее ненавидел. Как-то в воскресенье она впустила в „Палубу“ подростков и продала им бокалы с датами, хотя даже слепой бы понял, что удостоверения личности они подделали. Я сделаю что угодно, чтобы ты вернулась, а если не вернешься, я не знаю, как быть дальше…»

— Так же, как все порядочные люди, — ответила Лизбет на последнюю фразу. — Оставить прошлое в прошлом и идти вперед.

— Я продам ресторан Гусу и уйду.

— Ты так не сделаешь.

— Хочешь проверить?

— Звучит как попытка угрозы. Но мне все равно, продашь ты «Палубу» или нет. Какая мне разница? Это твой ресторан.

— То есть ты хочешь сказать, что тебе все равно на «Палубу»?

Лизбет допила остатки своего коктейля.

— Раньше ресторан был мне важен. Он был моим… нашим домом, а персонал — семьей. Но сожгла этот дом не я, Джей-Джей. Ты сам это сделал, своими руками.

Ли принесла закуски.

— Итак, жареные зеленые помидоры и мозговые кости. Что-нибудь еще?

«Беруши, — подумала Лизбет. — Диазепам. Возможность красиво уйти».

Вместо этого она, как и в прошлом, положила на тарелку Джей-Джея один зеленый помидор. Он же в ответ протянул ей толстый золотистый ломтик поджаренного хлеба, на который намазал сочный костный мозг.

Они одновременно пожелали друг другу приятного аппетита, и Лизбет тут же отправила в рот один из помидоров. Вот она — вся суть Нантакета. В душе Лизбет творился сущий ад, зато она сидела в очаровательном заведении с безупречным обслуживанием и ела безумно вкусную еду.

Между закуской и основным блюдом Лизбет отошла в дамскую комнату. Стены там были обклеены страницами букинистического издания кулинарной книги для вечеринок авторства Джун Платт, где для каждого дня года было указано свое меню. Например: «24 марта: гороховый суп, фаршированный краб, монастырский пудинг». Своеобразные обои улучшили настроение Лизбет — вот бы каждый день был праздником! Вернувшись за стойку, Лизбет решила рассказать Джей-Джею про скандал между Хайди Бик и Лирик Лейтон. История его очень заинтересовала: «Твою мать, да ладно!», «Да просто не верится!», «Нет, ничего обо всем этом не слышал», «С другой стороны, Бики за лето ни разу не были в „Палубе“, а Лейтоны — только один раз».

— А, да, это было в тот вечер, когда пришла я, — сказала Лизбет. — Лирик сидела за столиком номер три и плакала.

Джей-Джей прокашлялся.

— К слову, о том вечере… а что у вас с Марио?

Лизбет очень хотелось ответить, что с Марио у них все жарко и прекрасно, но она лишь пожала плечами и сказала правду.

— Уже ничего.

Джей-Джей поигрался с лямками ее сарафана, и Лизбет не могла не вспомнить, как раньше он застегивал ее платья — молнии и крючки, помогал надевать ожерелья. Взглянув на любой ее наряд, Джей-Джей мог вспомнить, куда она в последний раз надевала его, что они в тот день ели, о чем говорили и кого видели. Память у него была замечательная, и из-за этого Лизбет всегда казалось, что она ему совсем не безразлична. Более того, Джей-Джей любил ее. Она это знала. Так каким, к черту, образом до него добралась Кристина?

— А что случилось? — спросил Джей-Джей.

— Я оказалась не готова.

Лизбет подозвала Ли и показала на свой бокал. «Наверное, веду себя как женщина при родовых схватках: „Ладно уж! Давайте анестезию!“» Эта мысль привела ее к самым нежелательным воспоминаниям — о ее короткой беременности. Необычайная радость, близость к Джей-Джею, которую она чувствовала, когда они (втроем!) лежали в постели. Лизбет понимала, что после выкидыша стала вести себя иначе. Она перестала заниматься сексом с Джей-Джеем, держала его на расстоянии, отталкивала. Она переживала смешанные чувства — оплакивала то, о чем прежде даже не мечтала.

Второй коктейль принес ей ледяное онемение. Сделав глоток, Лизбет продолжила:

— Не могла позволить себе снова довериться кому-то.

Джей-Джей положил большие теплые ладони на ее щеки, притянул ближе к себе, словно для поцелуя, и заговорил быстро, невнятно, чуть ли не нараспев, так, что Лизбет снова поняла лишь часть: «Я совершил ужасную ошибку, я все испортил, такого больше не случится. Клянусь, Лиззи, я люблю тебя и только тебя, и так всегда было и всегда будет. Мы же обожаем истории о чьем-то счастливом возвращении, правда? А я хочу, чтобы наша история стала лучшей. Я сделаю что угодно, только прошу, умоляю, выйди за меня, будь моей женой. Мы попробуем снова завести детей, или усыновим кого-то, или и то и другое. Жизнь — невероятное приключение, долгое путешествие на машине. И я хочу, чтобы на пассажирском сиденье и в моей постели не было никого, кроме тебя, Лизбет Китон. Умоляю. Прошу, послушай меня. Я люблю тебя».

Слова «путешествие на машине» напомнили Лизбет о том, как они ездили в штат Нью-Йорк к родителям Джей-Джея или в Миннетонку через полстраны к ее семье. Когда Джей-Джей был за рулем, он приглушал звук радио, чтобы Лизбет могла поспать. Лизбет же, когда вела машину, включала звук на полную. Услышав «в моей постели», она вспомнила, что Джей-Джей любил оставлять кровать незастеленной: раскиданные подушки, скрученное спиралью одеяло. Однако Лизбет этого терпеть не могла, и поэтому мужчина пятнадцать лет застилал постель, расправляя покрывало и аккуратно складывая подушки друг на друга.

Он любил ее. Разве она еще встретит человека, который полюбит ее так же?

Сдавшись, Лизбет вздохнула и уже хотела сказать: «Ладно, я согласна, ты меня убедил, я возвращаюсь». И тут через плечо Джей-Джея она увидела, как открылась дверь ресторана и вошла женщина. Лизбет моргнула. Это была Йоланда.

Сердце Лизбет сжалось — она не вынесет, если следом зайдет Марио. Однако Йоланду сопровождала другая женщина. Беатрис.

«Что?» — подумала Лизбет.

Они подошли к стойке менеджера и заговорили с Орлой, владелицей «Проприейторс». Все три женщины рассмеялись. Орла взяла два меню и проводила Йоланду и Беатрис в обеденный зал на втором этаже. Поднимаясь по лестнице, две женщины взялись за руки.

Взялись за руки?

И тут до Лизбет дошло.

«Вы же знаете, почему она постоянно ходит на кухню?» — сказал Зейк. Так вот почему Йоланда всегда проводила время с персоналом «Лазурного бара» по вторникам и взяла выходной в этот день! И вот почему Марио так тепло вел себя с ней! Лизбет осознала, что «кое-что», с которым Йоланде понадобилась помощь Марио, вероятно, было сюрпризом, который сотрудники бара сделали Беатрис на день рождения: они купили ее матери билеты из Мехико до Нантакета и обратно, поделив между собой стоимость.

— Все в порядке? — спросил Джей-Джей, пытаясь понять, куда смотрит Лизбет.

Йоланда постоянно была на кухне вовсе не из-за Марио. Ее интересовала Беатрис.

— Оставь форель у меня дома, — ответила Лизбет. — Мне пора.

Лизбет спешила по кирпичному тротуару Индия-стрит, а затем свернула на Уотер-стрит, чуть ли не переходя на бег, насколько позволяли платформы. «Сегодня вторник, у него выходной. Он точно не дома или пригласил другую женщину. Это же сам Марио, мать его, Субьяко!» — думала она и все же продолжала путь. Она повернула налево, на усыпанную белыми ракушками дорожку перед Олд-Норд-Уорф, и увидела на парковке серебристый пикап Марио.

Он был дома.

Лизбет едва не убежала назад, в «Проприейторс», к Джей-Джею, в безопасность (связывать это слово с Джей-Джеем после того, как он с ней обошелся, казалось сущим бредом — больше бы подошло выражение «что-то знакомое»). Но каждая вдохновляющая фраза, которыми Лизбет заполнила пустые места в своей душе, словно девочка — лифчик дополнительными вкладышами, заставляла ее двигаться вперед.

«Не на борьбе со старым. На создании нового».

Она преодолела длинный причал, ни разу не покачнувшись и не споткнувшись. Дойдя до дома Марио, она глубоко вдохнула, понимая: момент мог оказаться крайне неловким.

И все же постучала в дверь.

Послышались шаги, затем — тишина, а потом Марио открыл дверь. На нем были спортивные шорты, серая футболка и кепка White Sox, надетая козырьком назад. Он был настолько красив, что Лизбет пришлось опереться о стену коттеджа. Она взглянула через плечо Марио: на столе стояла бутылка пива, открытая коробка пиццы и одна тарелка.

Удивился ли Марио ее приходу? Не особо. Он лишь оперся о дверной проем и одарил Лизбет медленной легкой улыбкой.

— Привет, Сердцеедка.

— Привет, — прошептала она.