Отклонение от нормы, или приключения томбоя, обыкновенные и невероятные (книга первая)

В куда я попал?!

Летнее утро выдалось замечательное. Солнышко вставало в бездонную синь неба, на котором пока не наблюдалось ни облачка.

Увидев меня, выглядывающего в окно на чистое небо, жена утвердительно сказала:

— На пляж.

— Сейчас кофе попью и поеду. Тебе ничего не надо?

— Нет. Езжай, мешать не будешь, приберусь немного дома.

Приобняв слегка пискнувшую жену на прощанье, я налил себе чашку кофе, достал конфет, поставил книжку на подставку, приготовился приятно провести эти прелестные утренние часы.

Сердце у меня слегка пошаливало, даже иногда появлялось ощущение, что оно останавливается, но через секунду оно запускалось вновь. Давно уже на такие мелочи не обращал внимания, однако, на этот раз почему-то мотор не захотел работать.

Мне стало очень «хорошо» и я потерял сознание…

…Удар я получил конкретный. «Это так нынче из комы выводят?» мелькнула мысль, вслед за чем удары по чему попало посыпались градом. Свернувшись клубком, я постарался прикрыть всё самое ценное и получил завершающий удар чем-то тяжелым по затылку.

«Аж искры из глаз!» — крикнул я мысленно и приоткрыл один глаз. Нападать на меня больше никто не спешил и, осмелев, я приподнял голову. Обнаружил себя валяющимся на какой-то пыльной траве, группа подростков удалялась от меня, выкрикивая что-то обидное.

«Это что такое делается? Какие-то пацаны.» — сфокусировав зрение, увидел в группе подростков даже пару девчонок — «Нападают на деда, избивают его, да ещё и говорят нехорошие вещи?!» Всё тело болело, но, превозмогая боль, я уселся на траве и огляделся.

Рядом с собой увидел ещё одного мальчика, который стоял, понурившись, исподлобья украдкой поглядывая на меня.

— Ну что смотришь, помоги — просипел я. Мальчишка, бросив взгляд на удаляющихся врагов, подбежал и, вместо того, чтобы помочь мне, сам уселся рядом прямо в пыль и начал разглядывать моё лицо.

— Что ты там увидел? Узоры? — спросил я, а у мальчика почему-то из глаз потекли слёзы, он достал (у меня!) из кармана носовой платок, послюнявил его и начал что-то стирать у меня с лица.

Я невольно дёрнулся.

— Тебе очень больно, Саш? — спросил он.

— Есть немного, — скосив взгляд на платок, увидел, что он в крови.

— Сильно они меня?

Мальчик утвердительно покивал.

— Помоги подняться, что ли — попросил я и, с трудом опираясь на его тонкую руку, встал на ноги.

— Тебя как зовут, мальчик? — спросил я, не обратив сразу внимания, что мальчик оказался со мной почти одного роста.

Мальчишка опять заплакал.

— Что ты ревёшь? Не можешь толком сказать?

— Я же Толик, — сквозь слёзы проговорил мальчик, — они что, гады, всю память тебе отбили?

В гудящей голове замелькали разные весёлые мысли и глупые вопросы.

— ?

— Ну, ты Саша, я — Толик, мы друзья.

— Друзья?

Толик потупился.

— Ты из-за того, что не заступился за тебя? Извини, но я совершенно не умею драться…

— А я кто такой?

Толик посмотрел на меня как на сумасшедшего.

— Я же говорю, ты Саша, мы с тобой учимся в одном классе, даже сидим за одной партой.

— В каком классе, за какой партой!? Я же… — я осёкся и посмотрел на свои руки. Нет, не так. На ручки. Маленькие, с гладкой, почти чистой кожей, розовыми ладонями. Впал в ступор. Ненадолго. «Я умер? Это бред? отчего тогда так болят ушибы?»

Мальчик опять захлюпал носом, начал размазывать грязь по щекам.

Я задумчиво отобрал у него свой платок и попытался вытереть ему лицо. Получилось ещё хуже, появились ещё и кровавые разводы.

— Ты знаешь, где я живу? — спросил я. Толик кивнул.

— Проводи меня, что-то я себя плохо чувствую, — и взял его за руку. Мне показалось, что мальчик перестал дышать.

Пока мы шли, я потихоньку огляделся повнимательнее. Позади нас стояло здание, по — видимому, это и была пресловутая школа, в которой мы (!) учились в шестом классе. Стоп! До меня, наконец дошло. Мне что, двенадцать лет!? Или одиннадцать?.. — рассеянно подумал я, провожая взглядом высокого прохожего. Спросить Толика? опять расстроится. Переживает. Крыша у меня, по — моему, действительно поехала. Саша… Да, я Саша, мне шестьдесят лет, работаю в… В общем неважно. Кстати, что это за город? Мой родной Владивосток?

Кажется, нет. Ни сопок, ни знакомых зданий. Не буду пока ничего спрашивать, нечего шокировать ребёнка, он и так в шоке.

Как говорится, долго ли коротко, дошли до уютного двора, окружённого несколькими двух — трёхэтажными домами и одной пятиэтажкой. Во дворе на небольшой площадке гоняли мяч ребята, на бельевой площадке какая-то женщина возилась с бельём.

Увидев нас, мальчишки лет восьми-девяти подбежали к нам.

— Что, опять? Ух, ты! — то ли восхищённо, то ли сочувственно воскликнул симпатичный встрёпанный мальчишка без верхнего зуба.

— Дома у Саши кто есть? — спросил Толик. Мальчик отрицательно помотал головой:

— Не, они к шести.

— Помоги его рюкзак донести?

— Угу. А кто его? Вовчик? — «Здесь всё про меня знают, только я не в курсе»

— Вовчик. — угрюмо пробормотал Толик, подходя к подъезду пятиэтажки. — Сань, где твои ключи?

— Не знаю, поищи, пожалуйста.

После недолгих поисков нашли ключи висящими на моей тонкой шее. Ребята открыли дверь и осторожно потащили меня наверх.

Жил я, оказывается, на третьем этаже в двухкомнатной квартире.

— Ну, я побежал! — сказал мальчик и умчался вниз по лестнице. Как зовут? Не знаю, не познакомились…, Или знакомы были ранее, да я забыл. Выбил из головы нелёгкий бутс неведомого футболиста Вовчика.

В прихожей Толик усадил меня на банкетку и тоже собирался уходить, но я попросил помочь мне раздеться.

Толик отчего-то покраснел и стянул с меня пыльный пиджак, снял галстук. Немного помявшись, встал на колени и стянул с меня полуботинки. Я понял его смущение по-своему и пробормотал:

— Извини, Толь, мне действительно плохо.

— Саша, я для тебя всё сделаю, мы же.

— Да-да, слышал уже — лучшие друзья. — Толик закусил губу и отвернулся. Зачем я его так. Старый циник… в молодом побитом теле.

— Толик, перестань, не обращай внимания на дурака, мне умыться надо. Поможешь? Потом чай попьём.

— Нет, пойду я. — отчего-то сглотнул Толик. И ушёл. Я осмотрел свой пиджак, помятый и пыльный, темно-серый, в еле видимую светлую полоску, такие — же брюки (какие маленькие!) галстучек в тон верхней одежде (такой же костюм был на Толике, наверно это школьная форма). Рубашка была в моём вкусе — светло — серая, с накладными карманами и клапанами, с погончиками и с коротким рукавом. Я поднялся на ноги, расстегнул брюки и снова сел, стянул их с ног, затем взял одежду в охапку и, оставшись в трусах и майке, понёс её в ванную. «Интересно, у нас есть автоматическая стиральная машинка?» Оказалось, есть. Тоже LG. Ванная маленькая, у меня больше, лучше отделка, и… привычнее. «Стоять! Теперь ЭТО — твой дом» Загрузил в машинку костюм, рубашку, носки.

«Майку — трусы надо? А костюм не потеряет форму? Может, почистить?» Беда в том, что я давно не носил костюмов, любил то, что попроще, что можно сразу снять и бросить стирать. Джинсы, рубашку, поло…. Да и бельё на сменку сначала найти надо, вот здорово, приходят родители (!), а я тут такой голый.

Отчего-то меня затошнило, и я прошёл в туалет, оставив всё, как есть. Наклонился над унитазом и меня вырвало.

К чему бы это? Отравился? Сотрясение? Никогда не было, а сейчас есть! Спустил воду. Развернулся, сел на унитаз, не глядя, стянул трусы и с облегчением пописал. По привычке оторвал кусок туалетной бумаги, чтобы промокнуть писю. Сунулся достать. Писи не было.

Я похолодел.

Окончательно потеряв трусы, я побежал в ванную, где видел зеркало, лихорадочно стянул майку и уставился на отражение.

На меня смотрел перепуганный ребёнок с симпатичной, но попорченной мордашкой, с карими, почему-то глазами, под которыми уже наливалась синева. Русые волосы. Дальше — хуже. Худющие руки и ноги, впалая грудь с торчащими рёбрами, а между ног… ничего не было! То — есть сначала показалось, что ничего нет, что — то там определённо было. Я наклонился вперёд, но голова закружилась, я упал на подогнувшиеся руки и дальше — лбом об кафель.

Придя в себя на холодном полу, я уселся и снова рискнул исследовать свой новый организм. Да, пися была, но девчоночья.

Я недоумённо уставился перед собой. Ничего не понимаю. Меня называли Сашей. Что это я? Саша и есть Саша! Но мальчишеский костюм, во дворе меня тоже пацаны называли «он». Всё-таки, наверно я здорово треснулся, надо привести себя в порядок. И тело, и мысли.

— Куда пропали мои трусики? — спросил я у своего отражения и пошёл их искать. Они валялись в коридоре, между ванной и туалетом.

Заглянул в туалет, вроде порядок, затем вернулся в ванную, хмуро взглянул на непонятное отражение в зеркале и залез под душ.

Открыл воду и взвизгнул от ледяной воды. Но… сколько я ни сливал воду, теплей она не стала. Найдя какое-то полотенце, яростно растёрся, нежно вытерев между ног. Не привык ещё. Мне надо привыкать?! Мне захотелось заплакать. За что меня так? Я девочка или мальчик? То есть я мужчина, но как себя вести на людях? Надо осмотреться, сказаться больным, впрочем, я и есть больной.

Так, пока я в ванной, тут есть мои вещи, к примеру, зубная щётка? Зубных щёток оказалось четыре. Одна маленькая.

У меня есть маленький брат или сестра? Надел майку и трусы, окончательно забыв про стирку, прошёл на кухню.

Метров шесть. Холодильник, стол. Прочая мебель, поттер. Поискал кружку, заварной чайничек, налил себе чай, нашёл печенье и, усевшись за стол, задумчиво прихлёбывал чай, загрызая печеньем.

Честно говоря, я чувствовал себя не в своей тарелке. Впёрся в чужую квартиру.

Да что там квартиру, в чью-то жизнь, возможно забрав чужую, вот этого непонятного девочки-мальчика. Где он сейчас?

Счастлив ли был? Навряд ли…. Читал я про них, в основном такие ребята не в восторге от такой жизни.

Что же случилось? Там я умер, а здесь? Сашу убили? Нет ответа.

Я, наверно, задремал, потому что вздрогнул, услышав, как открывается дверь. Сердечко ёкнуло: сейчас кааак войдёт хозяин, кааак погонит в три шеи. Что я несу? Но всё равно страшно. Затравлено оглянувшись, я увидел довольно молодую женщину лет 30–35.

— Ты уже дома? — спросила женщина. Странный вопрос. А как посмотреть: ведь я уже не я. Тьфу ты, запутался.

Женщина взяла меня за подбородок и повернула к себе.

— Хорош! Это когда-нибудь прекратится, или пойдём в полицию? Тебя же могут убить.

Я машинально кивнул.

— Что, хорошо сегодня досталось? Голова кружится?

Я снова молча, кивнул.

— Я сейчас схожу за Юриком (всё-таки братик) сказала (мама?), — а ты ложись, потом тебя посмотрю, — и очень быстро ушла.

Допив чай, я собирался пойти поискать свой угол, но тут опять кто-то пришёл. Снова опустившись на стул, мрачно уставился на стол, дожидаясь решения своей судьбы. Увидел я свою судьбу в виде мужчины, прошедшего мимо меня в туалет. Сделав там свои дела, мужчина зашёл в ванную, что-то там начал ругаться, затем вышел и сердито спросил меня:

— Это что за свинство ты развела в ванной? Опять всю форму изгваздала, не напасёшься на тебя, так ещё и по всей ванной разбросала грязную. Всё-таки я куплю тебя подходящую. Всё мама. Где она, кстати?

Я, молча встал и хотел тихо проскочить мимо разгневанного мужчины, но…

— Я тебя спрашиваю.

Мне ответить было нечего, я, молча пытался пробраться в коридор, но получил весьма ощутимую затрещину.

В голове сначала вспыхнуло, а затем погасло, как будто перегорела и лопнула электрическая лампочка. «Всё!» — успел подумать я и отключился.

Очнулся я в лежачем положении, приоткрыв глаза, увидел озабоченное мужское лицо и зажмурился.

— Ладно, нечего притворяться. Вижу же, что очнулась.

Я снова открыл глаза и попытался приподняться. Тут мне стало совсем плохо и, согнувшись к полу вытошнил весь чай прямо на ноги мужчине. Тот чертыхнулся и вышел из комнаты.

Я огляделся. Лежал я на двухъярусной кровати в небольшой комнате. Не пришлось искать свою кровать и на том спасибо.

Надо мной была кровать брата, туда вела лесенка. Возле окна стоял письменный стол со стулом. Вероятно, моё рабочее место.

На полу разливалась вонючая лужа, которую никто не спешил убирать. В углу стоял небольшой шкаф.

Скоро изучение комнаты мне наскучило, и я снова закрыл глаза. Всё тело болело, голова кружилась, даже думать не хотелось.

Наконец открылась входная дверь. Послышались голоса, и в комнату вошёл мальчик лет шести.

Увидев лужу, он остановился.

— Мама! — закричал мальчик.

— Что тебе?

— Иди сюда!

Через некоторое время вошла мама.

— Что это? Саша, тебя стошнило? Почему ты молчишь?

Я поднял руку и покрутил над головой.

— Голова кружится? У тебя сильное сотрясение. Надо вызвать врача. Ваня! — крикнула она. — Вызови «скорую», у Саши сотрясение мозга.

— Было бы чему сотрясаться, — буркнул Иван (папа?), посмотри, что она наделала. Теперь лежит. Притворяется.

— Иван… — мама, молча, вышла из комнаты, потом пришла с ведром и тряпкой.

— Ну чего стоишь? Я попросила позвонить в «скорую».

Папа вышел. Мама закончила уборку и тоже ушла. Юрик присел на мою кровать и спросил:

— Тебе очень больно, Саша?

— Терпимо, Юр.

— Ты никогда так меня не называл.

— А как?

— Ну, Юриком, Юрасиком.

— Это голову я ударил, ничего не помню.

— Ты отодвинься к стенке, я уберу одеяло, потом переляжешь, а я тебя накрою.

В груди потеплело. Малыш заботится обо мне. Но тут моё внимание привлёк громкий голос мамы:

— Ты с ума сошёл! Может, ты её совсем убьёшь!?

— Она мне постоянно грубит, не хочет говорить со мной!

— Ты уж определись — грубит или не разговаривает.

Я с трудом встал с кровати, Юрик расправил постель и помог мне улечься.

— Юрик, иди кушать! — мама.

— А Саша?

— Ему не до еды.

Мне действительно было не до еды, даже мысли о еде вызывали отвращение. Да, адаптация в новом мире оказалась пыткой, хотя, если вспомнить некоторые книги, то там…

Но, как говорится, своя рубашка всегда ближе к телу. Провалялся я так довольно долго, не прислушиваясь к разговорам в квартире, поняв, наконец, что разговаривает больше телевизор.

Раздался звонок в дверь и ко мне зашли врач и медбрат с медицинским кофром.

— Ну, где тут больной? О! Какой красавчик! Сесть можешь?

Превозмогая слабость, сел, стыдливо прикрываясь одеялом.

— Майку сними, — я послушался.

— Он у вас что, под машину попал? Из окна выпал?

— Нет, просто подрался с мальчишками — сказала мама.

«Если бы подрался» — подумал я «Меня тупо били»

— Как тебя зовут, мальчик?

— Саша его зовут, — ответила мама.

— Почему ты не разговариваешь? — спросила врач. — Голова болит?

Я осторожно кивнул.

— Хорошо, — протянула она, — сейчас посмотрим твою голову.

Ощупала мою многострадальную головёнку, она покачала своей головой:

— Надо везти в стационар. На затылке огромная шишка, возможно и большая гематома, на лбутоже шишак, — прощупав рёбра на моём вздрагивающем тельце, спросила: — дышать не больно?

Я, опять молча, отрицательно покачал головой.

— Могут быть трещины в рёбрах… Да что это за ребёнок! Тебе случайно язык не оторвали? Скажи: а-а-а!

— А-а.

— Ну вот, хоть что-то живое осталось, — она достала молоточек и поводила им у меня перед глазами, потом попросила положить ногу на ногу и постучала по коленке.

— Присутствует расфокусировка зрения, слабая потеря ориентации (слабая ли?), но реакции нормальные. Ну что, будем оформлять? — повернулась она к маме.

Мама беспомощно посмотрела на меня, а я отрицательно затряс головой, рискуя расплескать мозги.

— Нет, мы полечимся дома.

— Смотрите, надо бы сделать рентген… хотя завтра суббота, всё равно ждать специалистов до понедельника, не в реанимацию же определять. Ладно, пишите отказ от стационара, я сейчас поставлю герою укол и выпишу рецепт. Ну, герой, подставляй свою попку.

Врачи покопались в кофре, позвякали инструментами и, наконец, я дождался успокаивающую инъекцию в филейную часть.

— Обязательно вызовите своего участкового врача! — на прощание сказала врач СМП.

В квартире наступила относительная тишина, слышно было только, как мама что-то выговаривает отцу, отец вяло оправдывается.

— Юра, не беспокой Сашу! — мама.

— Ему, наверно, скучно.

— Врач сказала, полный покой.

Послышался горестный вздох.

— Это Юрке скучно, — сказал папа, — иди сюда.

— Пап, почему ты не любишь Сашу? — напрямик спросил Юрик. Я затаил дыхание.

— С чего ты это взял? — возмутился отец.

— Я же вижу.

— Мал ещё, видит он. Иди к своей Саше, тебе уже пор спать.

— Ещё девять часов! «Уже девять?» Я лучше поиграю…

— Только тихо, мы с мамой посмотрим передачу… о семье и школе, — с некоторым сарказмом в голосе добавил отец.

А мама на кухне звякала посудой.

Скоро я услышал осторожные шаги и тихое сопение:

— Саша, ты не спишь?

— Нет ещё.

— Давай я тебе что-нибудь расскажу.

— Расскажи.

В пол уха я слушал его рассказ о событиях в садике, о какой-то Маше, Мише и прочих друзьях, думая о своём.

Сейчас мы с женой досматривали бы какой-нибудь сериал, затем я отправился бы спать, а жена, по своей пенсионной привычке смотрела бы политические дебаты. Затем. — я вздохнул, — я бы проснулся, поворочался бы с боку на бок, проклиная бессонницу, и поплёлся принимать снотворное. Благодать.

— Ты меня совсем не слушаешь, — обиделся Юра.

— Извини, мне поставили какой-то укол, я, наверно, сплю.

— Тогда я тоже… а ты дашь мне поиграть на компьютере?

— Почему ты спрашиваешь? я не разрешаю?

— Папа с мамой ругают, особенно тебя, говорят, надо больше уроками заниматься, а не в стрелялки играть.

— Тут они правы, конечно.

— Да? — вредным голосом спросил он.

— А в чём дело?

— Ни в чём.

— Ну не хочешь говорить, иди спать.

— Мы никогда так рано не ложились.

— А что мы делали?

Братик с подозрением посмотрел на меня.

— Зачем ты меня разыгрываешь?

— Юрик, я, правда ничего не помню, только маме не говори.

— А папе?

— Папе можно, по — моему ему всё равно.

— По — моему тоже. Но мы ведь его все равно любим? — пытливо глядя мне в глаза, спросил Юрик.

— Конечно. Он же папа. А если сердится, значит, мы в чём — то виноваты.

Юрик даже открыл рот от удивления:

— Ты же… Ты думаешь, это из — за того, что ты захотел стать мальчиком?

— Может быть, но теперь я не могу отступиться, уже поздно.

— Да, все подумают, что ты струсил, и будут тебя презирать.

— Я тоже так думаю. Юрик, а все знают, что я, э-э…

— Кому интересно, знают, а для остальных ты пацан и пацан. Мы с мамой и с ребятами во дворе решили поддержать тебя и считать мальчишкой. Тебя тут никто не обидит, пусть попробуют. А этим мы ещё покажем!

— Ты не знаешь, чего они меня бьют?

— Да ерунду всякую говорят, только я не верю, наверно просто они плохие люди, поймают, кого и побьют просто так.

— А что за ерунда?

— Да. Говорят, Вовчик влюбился в тебя, а ты его послала. Ой! — закрыл он ладошкой рот.

— Ладно тебе. А что касается меня, довольно странный метод он выбрал для ухаживания!

— Ведь, правда ты никого не любишь? Потому что я тебя люблю!

Я еле удержался от смеха:

— Ты очень хороший… брат. Давай спать, а то глазки уже закрываются.

Братик молча разделся и полез на свой ярус, поворочался там немного и затих.

А у меня глазки, несмотря на укол, вовсе не закрывались. Они уставились на кровать Юрки и в голове начали гулять разные мысли.

Кое — что стало ясно, хорошо меня брат просветил, бесхитростно поверил в мою амнезию, не заметил другого человека в своём брате.

Что делать? — вечный вопрос. Поплыть по течению немного, адаптироваться понемногу. Нельзя и резко менять имидж: если я играю вздорного парня, надо так и вести себя. Вот школа… Я скривился. Когда я был взрослым, почти пожилым, я даже мечтал о таком приключении, а попав в такую интересную ситуацию — оробел.

Попаданцы бывают разные. Одни бывшие десантники, знают кучу приёмов, раскидывают врагов налево и направо, другие попадают на фронт, где героем вынужденно становится любой, тем более зная будущее. Бывали и обычные мальчики, и девочки, которых судьба забрасывала в разные жуткие места, и они выживали, да ещё становились то баронами, то графами, а то. Да и оруженосцем быть неплохо — дворянин!

А каков мой расклад? Не знаю, какой нынче год, но, похоже, век 21… недалеко я переместился. Тело досталось хоть и костлявое, мелкое, но молодое, хоть и побитое. Молодость своё возьмёт и через недельку буду, как новенький… новенькая… если снова не навешают плюх. Интересные эти люди — трансгендеры. Они что — садомазохисты? Раньше молча страдали внутри себя, не вынося свою беду на общее обозрение, а сейчас упрямо доказывают свою сознательную половую принадлежность, стойко, а иногда и не очень перенося неприязнь со стороны окружающих людей, переживая оскорбления и насилие. Видел я фотографии, где их раздевают догола и фотографируют, выкладывая в интернет, а, чтобы не подумали, что это фотошоп, заставляют пихать в себя разные муляжи, а может и не муляжи, — меня передёрнуло. Нет, это мужественные люди, достойные уважения.

Мысль перескочила на женскую сущность моего нового тела, и я поёжился. Месячные. Как много в этом слове.

Я сам отец двоих, теперь уже взрослых, дочек и помню, как младшая плакала отболи, а мама уверяла её, что это ещё не самое страшное. Потом беременность, роды. Мама! Куда я попал!

Успокойся, надо решать проблемы по мере их поступления. Во — первых надо укрепить своё новое тело, а то в свои 60 я выглядел вполне спортивно, а сейчас скелет скелетом. Прежний владелец этого тела испытывал немалые стрессы? Куда же без них.

А всё-таки, почему папа так нервничает? Тут таится какая — то загадка, напрямую не спросишь, сославшись на забывчивость, надо всё это выяснить самому.

И потом, я ещё не привык жить среди чужих людей. А что я скажу?! Что забрался в тело их сына-дочки и хозяйничаю в нём? Врагу не пожелаю такого знания. Куда же он делся? Может снова родился, ведь он был ещё маленьким и его отправили на переделку? А меня отправили что-то здесь исправить за мои грехи? Какие грехи? Мало, что ли.

Видимо, моя чёрная меланхолия достигла до Юрика, он спустился по лесенке на пол, качаясь со сна, ушёл. В туалет?

Вернувшись, он не полез наверх, забрался ко мне со стороны стенки, отвоевал себе место и тихо засопел, пригревшись.

Ощутив его чистое дыхание, я уткнулся носом в его волосы, вдыхая мальчишеский аромат, и почувствовал в груди счастливую теплоту, которая постепенно разлилась по всему телу. Я обнял брата, куда-то поцеловал и провалился в счастливый детский сон без сновидений.