Перевёрнутый полумесяц

Черноволосый парень в военной рубашке с погонами подкрутил фитиль керосиновой лампы, желтоватый свет разлился по помещению, выхватив на темной стене за письменным столом портрет Гамаль Абдель Насера.

— Попрошу ваши паспорта, — произнесла по-английски борода, резко подсвеченная снизу. Лицо человека оставалось в тени. Затем он разложил документы на столе и склонился над ними. С его лица исчезло какое-то неприятное, демоническое выражение, прямой свет керосиновой лампы упал на смуглое лицо с красивыми, правильными чертами.

Офицер-паспортист встал из-за стола и начал рыться в картотеке, сложенной в ящичках, которые выстроились на полу и на стеллаже у стены. Он то поднимался на цыпочки, то приседал на корточки, и всякий раз мы замечали, как мелькали из-под штанин его голые пятки. Вот бедняга, даже в девять вечера ему не дают покоя: ведь перед нашим приездом он наверняка уже устраивался на отдых и успел сменить военные сапоги на домашние шлепанцы, полагая, что «рабочий день» кончился.

Завершив сверку четырех паспортов с бланками картотеки, он снова повернулся к нам, и мы увидели совершенно другого человека, приветливого, разговорчивого, словно в течение всего дня он только и делал, что ждал приезда четырех приятелей из Чехословакии.

Угаритский кроссворд

Когда мы проснулись, стоял великолепный солнечный день, к тому же еще и воскресный. Над поляной, окруженной стройными соснами, вздымалась гора, которую мы объезжали вчера в сумерки, гора с тремя названиями. Римляне называли ее Моне Казиус, арабы — Джебель Акра, по-турецки она именуется Гебелиакра. Священная гора хеттов и греков, зажигавших на вершине ее жертвенный огонь…

Нам даже не верится, что этот чудесный край не что иное, как Сирия. Он совсем не напоминает скудную пустыню, которую мы ожидали встретить. Напротив, край этот как бы похваляется своим зеленым покровом, гордится сосновыми и дубовыми рощами, буковыми лесами. Вид у него поистине праздничный, воскресный.

Вероятно, мы воспринимаем его таким еще и потому, что как следует выспались, что сегодня нам не нужно никуда торопиться и мы снова можем вынуть фотоаппараты из футляров…

Вскоре мы были вынуждены признать, что, сами того не замечая, переместились в область славного прошлого финикийцев. Впрочем, название «Угарит» отмечено на наших картах. Чтобы попасть туда, нужно, не доезжая нескольких километров до Латакии, свернуть вправо, к морю.

И все же поворот мы прозевали. Дорога на Угарит сворачивает от главного шоссе под острым углом, едва заметный дорожный указатель обращен к тем, кто едет из Сирии, а вовсе не из Турции. Приходится возвращаться…

Совершенно неприметный курган. Так и хочется сказать: «Обычный холм, что особенного?» Слева, у горизонта, поблескивает узенькая полоска моря, в остальном же вокруг нет ничего достопримечательного. Впрочем, что достопримечательного может быть в краю, которому на протяжении столетий, даже тысячелетий никто не уделял ни малейшего внимания? Дующие с моря ветры скорее нанесли, чем сдули, лишний метр, озорно швыряя кургану в лицо песок — на, получай, раз ты все время молчишь!

Курган упорно молчал. Он молчал о своем великом прошлом, держал в тайне и свой точный адрес. В Мари, на Евфрате, были обнаружены глиняные дощечки с упоминанием об Угарите, прославленном царстве. В Богазкеойе, неподалеку от столицы хеттов, были выкопаны клинописные дощечки и… снова Угарит. В египетском Тель-эль-Амарна объявились на свет (уже в 1887 году!) записи, сделанные где-то в пятнадцатом веке до нашей эры, — и… опять Угарит! Но где же сам Угарит, куда он девался, где остатки этого знаменитого царства людей, принадлежавших к семье семитов?

Разгадка иероглифов и клинописи помогла заполнить многие белые клетки в том трудном кроссворде, который именуется «история народов Передней Азии». И все же часть квадратиков так и осталась незаполненной.

В марте 1928 года некий сирийский безземельный крестьянин (оставшийся безвестным, потому что современная история не обращает внимания на безземельных крестьян этих областей) решил посеять немного кукурузы на заброшенном участке возле Мина-эль-Баида, «Белого порта», севернее Латакии. Железный наконечник его примитивного плуга, сделанного из толстой ветви, выгреб из земли странные черепки. Об этом узнал французский археолог Клод Шеффер и на следующий же год принялся за дело.

За пять лет систематического труда в восемнадцатиметровом кургане, омываемом двумя рукавами полувысохшей речки Нахр-эль-Фидд, удалось открыть древний Угарит, городище Рас-Шамру. И заполнить еще одну клетку в кроссворде.

Букварь нашелся

И вот мы стоим над глубоким колодцем, восемнадцатиметровым зондом в историю. Мы попали к нему, пройдя через необычные ворота, сложенные из каменных блоков в виде примитивного свода, вершину которого замыкает массивный камень. Кривыми улочками в крепостном валу мы подошли к краю мертвого колодца и теперь заглядываем в него. Мы смотрим на воображаемую лестницу пятиэтажного дома, первый этаж которого был возведен человеком в раннем периоде каменного века, где-то в конце четвертого — начале пятого тысячелетия, а самый верхний, пятый, построили финикийцы, между двенадцатым и шестнадцатым веками до нашей эры. Фантастическое здание, фундамент которого насчитывает шесть тысяч лет. А может, и все семь…

Чуть дальше проводник в форменной фуражке музейного хранителя показал нам небольшое помещение, сложенное «на живую нитку» из огромных глыб и мелких обломков камня, — здесь, мол, был найден этот знаменитый букварь.

Так сними же, человек пера, с глубоким почтением шляпу, а если тебе нечего снять, то хоть символически склони голову перед этой стеной, остатком комнаты, где помещалась знаменитая финикийская «библиотека школы писцов», в которой были найдены глиняные списки на пяти языках: шумерском — языке религии, аккадском — языке дипломатии, египетском — языке торговли, хеттском — языке могучего северного союзника и угаритском — языке, о котором до Шеффера никто даже и не подозревал!

И что самое главное: здесь были найдены дощечки с первым в мире алфавитом, это была финикийская система из тридцати знаков, послужившая грекам образцом для создания греческого алфавита. Говоря образно, здесь был найден букварь, который открыл народам в то время дикой и неграмотной Европы ворота к цивилизации.

Айвор Лайснер, автор книги «The living past», пишет, что культура и цивилизация доставлялись в Угарит из Вавилонии и Египта финикийскими купцами, которые укладывали ее собственными руками в трюмы кораблей в виде бочек и тюков с восточными товарами.

Беспокойные люди, вероятно, были эти финикийцы! На воде они чувствовали себя куда лучше, чем на суше. Они избороздили вдоль и поперек не только Средиземное море, но доплывали даже до берегов нынешней Англии, и вполне вероятно, что за два тысячелетия до португальца Васко де Гама обогнули Африку. Это были прирожденные торговцы. Они торговали всем, что ни попадало им в руки, и не только драгоценными дарами Африки и Азии — янтарем, слоновой костью, жемчугом и одеждами из дорогих тканей, но и живым товаром, опередив в этом деле на две с половиной тысячи лет вчерашних и нынешних поставщиков девушек для гаремов. Долгое время мир приписывал финикийцам целый ряд изобретений, таких, например, как производство стекла, чеканка монет, изготовление фаянсовой посуды. Более поздние научные открытия показали, что финикийцы были удивительными подражателями, что они, в сущности, исповедовали утилитаристскую философию, что в своих дальних и многочисленных путешествиях они умели выбирать лучшее из лучшего и затем приспосабливать перенятое для своих нужд. Вот и ради прославленного ныне алфавита финикийцы добрались до Египта и упростили сложные иероглифические знаки, так как для своих торговых операций они нуждались в письменности простой и ясной.

Долгое время существовали и существуют по сей день различные предположения о том, почему их, собственно, называют финикийцами. Еще древние греки выдвигали на этот счет две теории. Согласно одной из них финикийцы были поставщиками плодов финиковой пальмы, по-гречески phoinix. Согласно другой теории их название берет свое происхождение от слова «phoinos» — красный. С одной стороны, за красно-коричневый цвет кожи, главным же образом за то, что они были известными поставщиками темно-красного красителя — пурпура. Это был очень дорогой товар. Ведь пурпур добывался из желез крохотных морских улиток, то есть буквально по каплям. Поэтому пурпурная одежда стала достоянием самых сильных мира того, царей и императоров.

До наших дней дошли также сведения о том, будто при одном лишь упоминании имени финикийцев греки воротили нос. Говорят, что пурпурный краситель отличался невыносимым запахом и красильни финикийцев давали о себе знать издалека.

Жаль, что обширный город вокруг колодца веков до сих пор молчит. Новый колодец, возможно, опроверг бы эту историческую клевету.

А может быть, наоборот, подтвердил?

Кое-какие неприятности…

Остаток прибрежного сирийского шоссе, в сущности, не представляет особого интереса. За небольшим исключением.

Недалеко от городка Банияс перед нами вдруг появились огромные серебристые резервуары-барабаны. В первый момент мы просто остолбенели от удивления: никогда в жизни нам не приходилось видеть барабаны столь огромных размеров. Но разъяснение не заставило себя ждать. Большая вывеска у дороги гласила: «IRAQ PETROLEUM COMPANY, TERMINAL BANYAS».

Да, эти барабаны имеют прямое отношение к неприметной на карте ниточке, тянущейся на протяжении без малого девятисот километров из иракского Киркука через Сирийскую пустыню и обрывающейся на границе суши с яркой синевой Средиземного моря; к нефтяной реке, закованной в трубопровод, одна из труб которого имеет в диаметре шестьдесят шесть, а другая даже семьдесят один сантиметр; к реке, которая с прошлого года поит также и вновь построенный нефтеперегонный завод в Хомсе.

Мы насчитали двадцать восемь таких резервуаров. Вы-: строившись четырехугольником по семь в ряд, они безучастно взирали на заходящее солнце, готовившееся окунуться в ванну Средиземного моря. В ней уже покачивались два уродливых судна, заокеанские танкеры, прибывшие за живительной влагой.

В семидесяти двух километрах за Баниясом кончается Сирия. Дорогу преграждает Ливан. А в Ливан въезжают через тоннель.

Гор здесь никаких нет, приморская равнина плоская, точно лист. Именно поэтому здесь, на границе, сирийцы построили легкий двусторонний тоннель из бетона для того, чтобы, с одной стороны, во время таможенного досмотра их не поливал дождь, с другой — чтобы солнце не припекало голову. Сооружение это весьма и весьма полезное, что по достоинству оценивают и туристы, которым после долгого пути по выжженному краю надлежит предъявить для контроля паспорта, карнеты и… хватит! Ничего больше от нас сирийцы не потребовали, только начальник таможни с гордостью сообщил, что он хорошо знаком с Вашеком.

— Разве вы не знаете, кто такой Вашек?.. Ах, вот оно что, как его звали дальше… этого уже я не знаю, но у него была великолепная машина, «татра-111», он на ней возил из порта оборудование в Хомс. На этих «татрах» они по частям перевезли весь нефтеперегонный завод… Чики тайиб, тайиб [26], — произнес он признательно и при этих словах влепил печать в четвертый карнет. — Можете ехать…

Чтобы попасть в Ливан, нужно проехать несколько десятков метров. Но взгляните-ка, здесь словно прошла война: здания контрольного пункта и таможни рассыпались, будто карточные домики, на земле валяются груды бумаг, официальные донесения, карнеты — выбирай, какой только тебе больше нравится. Формальности выполняются в полевой машине.

— В прошлом году у нас тут были кое-какие неприятности, — произнес начальник паспортного отдела так, между прочим, как будто бы его это ни в коей мере не касается. «Кое-какими неприятностями» называли они восстание. Гражданская война. Интервенция Шестого американского флота. Ночные заседания Совета безопасности и чрезвычайное заседание Генеральной ассамблеи Организации Объединенных Наций. Страх всего мира перед угрозой войны на Среднем Востоке. Страх перед третьей мировой войной. Здесь же об этом говорится как о «кое-каких неприятностях»!

— Это бааситы натворили, сторонники панарабского националистического движения. Они хотят устранить границы между всеми арабскими государствами… и начали как раз отсюда…

Вопросы гражданского чиновника в очках, вмешавшегося в разговор в качестве представителя официальных властей, весьма вежливы, но целеустремленны:

— Есть ли у вас магнитофонная лента?

— Да, только без записи.

— Значит, записей нет?

— Нет.

— Грампластинки?

— Ни одной.

— Газеты, книги, печатные издания?

— Кроме справочников для своей работы, ничего. Мы журналисты и писатели.

— Будьте любезны, паспорта… Так, профессия совпадает… Не откажетесь ли от чашки чаю? Или от стакана кока-колы?

Мы были поражены, но последний вопрос был задан нам тем же главным таможенником, который задавал и все предыдущие. Не успели мы допить стакан лимонада, как формальности были закончены. И, уже подавая нам руку на прощание, таможенник вдруг вспомнил еще об одном.

— Вероятно, вы везете какое-то оружие?

— Разумеется, все оно значится в перечне, утвержденном вами. Два пистолета, охотничье ружье, две мелкокалиберки.

Настала минута мучительной тишины.

— Мне очень жаль, но я как-то не учел… Видите ли, у нас здесь были кое-какие…

— Неприятности. Мы уже знаем. И понимаем.

Целый час таможенник в очках добросовестно рылся в испещренных арабским шрифтом фолиантах, бумагах и сводах, чтобы найти дорожку, которая бы прошла между служебным долгом и искренней убежденностью, что четверо чехословаков приехали в Ливан не за тем, чтобы использовать свое дорожное оружие для очередной «неприятности». Но он не нашел такой дорожки.

Оружие опечатали, и оно осталось в таможне. А мы въехали в восьмую на нашем пути страну, в прародину финикийцев…

«Мерседес» и коза на веревке

Пока что от Ливана у нас голова идет кругом.

Ливан не случайно называют Швейцарией Ближнего Востока. От настоящей Швейцарии здешняя отличается только тем, что вместо озер тут великолепное море, лазурное, со множеством заливчиков и небольших пляжей, с щедрым солнцем. Вдоль побережья разбросаны приятные домики, рестораны, красивые виллы. Слева подымаются живописные горы, они надвигаются на берег и вновь отступают. По карте выясняется, что местами они достигают высоты трех тысяч метров, что зимой там можно покататься на лыжах, а через два часа после лыж выкупаться в море. А вот и доказательство тому — с рекламного щита улыбается парень с лыжами на плече, под ним надпись: «LES CEDRES» — CENTRE DE SKI![27]

Через несколько километров город Чекка — и снова лыжник, манящий в горы…

А чего стоят совершенно непостижимые контрасты, с которыми встречаешься на дороге!

Мужчины носят длинные галабеи, этакие ночные рубахи с болтающимися рукавами, а на голове арабскую куфийю с акалем — белый квадратный платок, перехваченный какой-то черной ленточкой. В этом одеянии они напоминают величественных шейхов из арабских фильмов. Только там шейхи без прозаических пиджаков, которые здесь напяливают поверх галабеи. К примеру, вон тот молодой человек — на нем синий двубортный пиджак, красные носки и элегантные желтые полуботинки.

В деревнях тоже встречаются мужчины, одетые по-европейски. Где-нибудь в Вене или в Будапеште никто даже и не обратил бы на них внимания. Некоторые женщины ходят в шароварах, поверх которых надета обыкновенная юбка; у других зеленая татуировка вокруг рта и на лбу, отчего они похожи на бедуинок откуда-нибудь с верховьев Евфрата. На некоторых женщинах черные габиты, лица прикрыты черными вуалями, словно они идут прямо с похорон.

А вот в селении Фидару за Библом, внешне совершенно не библейском, по банановой аллее шагает веселая компания девушек. Юбки у них выше колен, кофточки всех цветов, как пасхальные яйца: зеленая, красная, желтая, словно девушки соревнуются, кто из них привлечет больше внимания…

За местечком Жуйние, по своему расположению напоминающим Монте-Карло в миниатюре, из-за поворота вылетел красный спортивный «мерседес» с ливанским опознавательным знаком. За рулем сидел смуглый человек, рядом с ним девица, можно сказать — пылкая красавица.

Тут же за поворотом у самого шоссе стоял парень в галабее, с кнутом в руке и пас индюков. В другой руке он держал конец веревки с привязанной козой. Двое путников на ослах осторожно объезжают ее.

Ошеломленные пестротой впечатлений, в конце дня мы въезжаем в ливанскую столицу Бейрут.

Над плавным поворотом шоссе, там, где его пересекает железная дорога, раскинулось и бьет в глаза пурпурного цвета небо, навстречу нам скользят бесчисленные силуэты автомобилей. На фоне этого по-финикийски пурпурного заката уже зажглись неоновые огни витрин и реклам, перед домами в шезлонгах сидят люди, мирно созерцая уходящий день. На перекрестке, где нас задержал поток транспорта, выезжавшего из боковой улицы, перед грудой арбузов сидит торговец, близоруко вперивший взгляд в газету. Мы едем все дальше и дальше по улицам, куда, как нам кажется, перешло все движение портового города. И в самом деле, мы как раз минуем Залив святого Андрея. На мачтах и реях судов, стоящих в порту, мелькают огни, темная поверхность воды покрыта красными крапинками буев, время от времени склады освещает белый отблеск луча маяка. Над головами резко просвистел реактивный самолет. По звуку это наверняка французская пассажирская «Каравелла», идущая на посадку в южное предместье города.

Мы не знаем, куда двигаться дальше, названия улиц во французском плане города устарели, мы потеряли ориентацию в этом «вавилоне». Мирек бежит к регулировщику на перекресток, чтобы узнать, где же мы, собственно, находимся. Тот спокойно останавливает все движение и начинает разбираться в плане. Да, вот здесь. Отсюда все время прямо и в конце, за американским университетом, свернуть налево…

Скопившиеся позади нас машины подняли дикий рев, из трамваев несутся пронзительные свистки вагоновожатых, словно именно они обладают правами регулировщиков уличного движения. Истинные же блюстители порядка лишь посмеиваются, сохраняя полное спокойствие.

Выбравшись из сумасшедшего хоровода улиц и заглушив моторы на Рю Верден, перед зданием посольства, мы почувствовали большое облегчение.

Да, пожалуй, в Бейруте осталось что-то от торгового духа финикийцев. Недаром говорили, что у этого народа постоянно не хватало времени.