Первая формула

14 Свеча и пламя

– Для того чтобы стать плетущим, тебе необходим Атир, Ари, – сказал Маграб, покрутив у меня перед глазами камень.

К счастью, сегодняшний урок прошел наверху, на театральной сцене. Вчера мне снова пришлось ее почистить и натереть – иначе такого права я не заслужил бы. Ночью спал плохо, однако труды того стоили. Лицедеи сегодня в основном репетировали поодиночке, а кто-то подался в город, так что сцена была в нашем распоряжении.

На голову мне упал какой-то предмет и отскочил на колени. Я поморщился от тупой боли. Камень?

– Это еще зачем?

– Ты был невнимателен, – улыбнулся Маграб и подобрал камень.

Я сердито уставился на него, однако решил не врать и не спорить.

– Итак, Атир – краеугольный камень мастерства, – продолжил учитель, выразительно постучав себя по голове. – Если не научишься создавать нужный настрой – плетущего из тебя не выйдет. Без веры удачного плетения не получится. Более того – все может закончиться очень плохо.

– Плохо? – удивленно нахмурился я.

Маграб сжал губы в тонкую линию, и его лицо затвердело.

– Плетение тебе создать удастся, однако ты потеряешь над ним контроль, а это опасно. Пойми, мы вмешиваемся в законы и принципы, по которым живет мироздание. Представь, что значит утратить управление…

Он мог не продолжать: я догадывался, что случится, если плетение сработает неправильно. При первой нашей встрече Маграб создал огонь на своей ладони и удерживал, не давая ему вырваться на волю. Что произойдет, если плетущий сотворит огромный факел, а потом его воля ослабнет? Этак можно спалить здание, а то и целый квартал. Или все королевство.

– А еще ты можешь потерять себя. Честно – не знаю, что хуже, Ари.

Я вылупился на учителя, ожидая продолжения, и тот снова поднял упавший мне на голову голы́ш.

– Ты ведь помнишь упражнение с камнями, не так ли?

Я кивнул.

– Некоторые плетущие способны удерживать в уме образ так долго и настолько прочно, что все остальное для них перестает существовать. Есть риск раствориться в гранях своего разума и утратить себя навсегда. Я видел, как мастера плетения сходили с ума, угодив в ловушку собственного восприятия. После этого ты лишаешься возможности действовать. В итоге человек превращается в слюнявую куклу, ломается, соскользнув в глубины сознания.

Я хотел было задать вопрос, однако Маграб поднял палец:

– Да, плетущий ломается, когда заходит слишком далеко. Формула срабатывает неверно, и разум, пытаясь вновь и вновь выполнить плетение, попадает в мертвую петлю, созданную гранями восприятия. Так можно убить не только себя. Представь утратившего над собой контроль человека, раз за разом повторяющего боевую формулу.

Не хотелось бы мне попасть в такое положение. Потерять рычаг управления плетением – это одно. А спрыгнувший с катушек мастер, неустанно твердящий магическую формулу, – немного другое. Он ведь знать не знает, что творит. Я содрогнулся.

– Вот почему мы начинаем с развития разума ученика, Ари. – Маграб снова постучал себя по лбу. – Разум – оружие и щит плетущего. Его опора. Не разовьешь его как следует – не сможешь ни создать плетение, ни удержать его. – Он уронил камень на сцену, придав веса своим словам. – Нам требуется сильный ум.

Я облизал губы. Вопросов было множество, однако получится ли вытянуть из Маграба ответы? Он знал, что я нетерпелив, и все же мне удалось доказать, что слушать я умею и готов посвятить себя изучению мастерства.

– Что такое грани восприятия?

Покачав головой, Маграб тяжело вздохнул:

– Ты забегаешь вперед, Ари. Начинать надо с Атир – столпа веры. Атир – уверенность в том, что образ, который ты пытаешься удержать в голове, реален. Без него ничего не сделаешь. С тем же успехом можно приказать собаке стать кошкой и ждать, что она повинуется. Надеюсь, тебе будет сопутствовать удача. Вот над созданием Атир мы сегодня и поработаем.

Маграб предложил не совсем то, чего я ожидал, однако это был большой шаг вперед. Мой разум даже во время сна представлял собой два черных зеркала, в которых отражалась пара камней. Справляя нужду, переодеваясь, совершая вечерний туалет, я думал о двух булыжниках. Так продолжалось несколько недель подряд. Камни, камни, чертовы камни!

Запросто можно в обморок грохнуться.

Видимо, Маграб читал мои мысли, потому что вытащил из складок хламиды чайную свечку.

– Принес для тебя. Сегодня будем знакомиться с огнем, учиться удерживать в уме его зрительный образ. Если получится – значит, ты способен сворачивать материю разума. Изучи историю огня. Освоишь ее – сможешь постигнуть и истории иных явлений нашего мира.

Судя по тону Маграба, новый этап обучения был чрезвычайно важен, хотя подробных объяснений я в тот раз от него не дождался.

– Любая сущность имеет свою историю, – согласился я.

На том стоял мой мир, и я твердо верил: постигнешь историю человека или явления – поймешь о нем и все остальное. Проще сказать, чем сделать, и тем не менее…

– И каждая из них стоит того, чтобы ее познать.

Маграб кивнул:

– Верно. Подобное знание создаст в тебе основу веры в свою способность воздействовать на все, что станет целью твоего плетения. Кстати, не каждый плетущий со мной согласится, но я – сторонник силы, которую дает история, Ари. Именно поэтому я здесь.

Похоже, намекает на тайную легенду – они обсуждали ее с глазу на глаз с Халимом. Я не знал о ней ровным счетом ничего.

Существуют разные виды голода, кроме желания поесть. Например, я всегда был голоден до историй и до магии, хотя и то и другое может подвергнуть тебя опасности.

– Так что там за история? – Я сделал все, чтобы произвести на Маграба впечатление щенка, ждущего подачки. Об искусстве лицедейства мне было известно не так много, однако, когда требовалось играть, я делал это неплохо, потому скорчил жалостливую гримасу.

– О, прекрати, Ари, – закатил глаза учитель.

Поставив свечку на пол, он зажал фитилек между пальцами. Его губы зашевелились, и хотя мы сидели почти бок о бок, я не расслышал ни слова. Маграб быстро потер фитиль, словно пытался добыть огонь первобытным способом. Искра и вправду вспыхнула, и учитель отдернул руку. Маленький язычок пламени заколебался, клонясь то в одну сторону, то в другую, будто не мог решить, какое направление выбрать.

– Теперь смотри на него до тех пор, пока в сознании не останется сплошная темнота с огоньком посередине. – Маграб поднял руку, предупреждая мой вопрос. – Картинка в твоем мозгу должна застыть так, чтобы огонек не плавал.

Я глянул на свечу:

– И какой в том смысл? Ведь на самом деле он движется.

– Верно, – улыбнулся Маграб. – Однако твоя задача заключается в том, чтобы представить себе не реальную картинку, а то, что я тебе велю. Плетущий управляет образом, который держит в голове. Если желаешь обрести способность менять мир – научись придавать в уме нужную форму хотя бы вот этому огоньку. – Наклонившись, он постучал пальцем по моей голове.

Я уставился на язычок пламени, танцующий, словно травинка на ветру, однако уловить четкого ритма его движений не сумел. Двигался огонек, будто подчиняясь капризу.

Маграб поднялся и отошел в сторону.

– Ты куда? – всполошился я.

– Пойду поговорю с Халимом. Об историях.

Я едва не дернулся за ним, но остался на месте, выбирая из двух вариантов. Либо сижу и выполняю задание, что позволит мне развить свой ум и сделать шаг на пути к искусству плетения, либо пристаю к Маграбу с вопросами насчет таинственной истории.

Все равно что выбирать между водой и воздухом. Опытный человек скажет: недостаток воздуха погубит тебя быстрее, чем жажда; только это ерунда. Время убивает нас так или иначе, и вопрос не в том, насколько быстро, а в том, что тебе нужно для жизни именно сейчас. Мне требовались истории и та магия, которой они пропитаны, однако в итоге я решил, что плетения для меня на первом месте. О чем Маграб говорил с Халимом, выпытаю после. Уж как-нибудь.

Я устроился удобнее и смотрел на свечу до тех пор, пока ее огонек не запылал в моей голове. Устав, закрыл глаза. Неподвижный и яркий язычок никуда не делся, и я удерживал его в сознании твердо, как раньше – надоевшие до смерти камни. Ни на что не отвлекался, поэтому пламя не плясало и не гасло.

Настоящий огонь себя так не ведет, и усилие отозвалось в самой середине черепа, затем боль сместилась ко лбу. Вскоре у меня появилось ощущение, что голову изо всех сил сжимает десяток крепких рук, пытаясь ее раздавить. Боль росла, а вместе с ней – искушение все бросить. Хотелось спать, но я отогнал дрему и удвоил старания.

На верхнюю губу упала капелька влаги, и я почувствовал вкус меди и соли. Невольно распахнув глаза, дернулся и отпустил мысленный образ.

Из носа выкатилась струйка крови. Голова гудела так, словно меня пнули ногой в висок, и все же мной овладела эйфория.

Тот, кто знает, какое испытываешь наслаждение, заваливаясь в постель после тяжелого трудового дня, меня поймет. Я словно несколько дней подряд таскал кирпичи на стройке.

Неожиданно до меня дошло, что мой разум окреп – во всяком случае, его область, которую я мог контролировать, расширилась. Если Маграб не лукавил, то должна была усилиться и способность управлять этим пространством.

Я с трудом совладал с желанием откинуться на спину. Горящий огонек вновь приковал к себе мое внимание, и я забыл обо всем, кроме свечи.

Впрочем, голова ныть не перестала, а теперь заболели еще и глаза. Картинка начала сопротивляться, хотя я потратил уйму времени, чтобы заставить ее замереть. Огонек возобновил пляску, повинуясь только ему понятному ритму, – то качался, то подпрыгивал. Вырос, затем уменьшился до крохотной искорки и вновь вернулся к прежним размерам. Я словно наблюдал за живым существом, не желающим, чтобы его свободу ограничивали. Огонь боролся, стремился вырасти и вырваться наружу; его удерживала лишь свечка с фитилем да жестяная банка.

– Как успехи?

Я резко выпрямился. Грудь вдруг пронзило ледяной иглой, дыхание пресеклось. Посчитав до десяти, мне удалось умерить сердцебиение и очистить усталый мозг.

Маграб, держа в руке деревянную чашу, поднялся на сцену. Поставив ее на пол, он положил сверху тонкую, свернутую вдвое лепешку и указал на пищу:

– Наверное, ты хочешь перекусить?

Что там в чаше? Непривлекательная коричневая взвесь, плавающая в жидкости такого же цвета…

– Терпеть не могу чечевицу, – надулся я.

Схватив лепешку, Маграб взмахнул ею в воздухе:

– С хлебом пойдет все что угодно, Ари. С хлебом и… маслом, – добавил он после театральной паузы.

Я уставился на лепешку, по-местному – тори. Как сияет ее аппетитная мякоть… Моя рука словно зажила собственной жизнью. Поднялась, выхватила у Маграба тори и оторвала кусочек. Я тут же сложил его в виде лопатки и погрузил ее в похлебку. После первой ложки появилось ощущение сытной еды, а после второй я почувствовал аромат, который придавали похлебке специи.

Можно сколько угодно ненавидеть чечевицу – например, если тебя ею кормят каждый день, – однако голод она утоляет. Я ел как заведенный, и наконец Маграб положил руку мне на плечо.

– Полегче, мальчик. Подавишься. Торопиться не следует ни в плетениях, ни в еде. – Он кивнул сам себе и повторил: – Как успехи?

– У меня получается, – не переставая жевать, невнятно ответил я и указал на кровавый след над верхней губой. – Было больно, но я сумел удержать огонек и заставил его замереть.

Изогнув брови, Маграб изучил мое лицо.

– Правда? Хм… Неужели с первого раза?

Я кивнул, и моя ложка перестала погружаться в тарелку с прежней скоростью.

– Впечатляет, – почесал подбородок учитель. – Я в свое время справился далеко не сразу. У тебя дар, Ари.

Я просиял от его похвалы, хотя и сознавал, что ничего особенного пока не совершил. Похоже, своими первыми успехами я был обязан в основном тому, что рос при театре, под крылышком Халима. Не перечесть, сколько историй мне удалось услышать и запомнить во всех подробностях. Свободное время выдавалось по вечерам. Лежа в кровати, я мечтал и повторял то, что узнал за день. Ничего удивительного, что у меня развилось умение мыслить образно и удерживать в голове разнообразные картинки. Упражнения Маграба стали лишь следующим этапом на этом пути.

– Что чувствовал? – испытующе взглянул на меня учитель, явно совершая в уме какие-то подсчеты.

– Ну, как будто мою голову до отказа наполнили воздухом. Еще немного, и черепушка лопнула бы. А сверху на меня словно опустили огромную каменную плиту. Я ведь знал, что огонь движется, и боролся с ним, заставлял замереть. Боролся с двумя живыми существами: с собой и со своим представлением о том, как на самом деле ведет себя огонь.

Маграб что-то тихонько пробормотал себе под нос. Открыл рот, вздохнул и снова закрыл. Нахмурился, помолчал, и наконец его лицо разгладилось:

– Так и есть. Огонь и вправду живой. Никогда об этом не забывай. Я впечатлен тем, что ты делал со своим разумом, но нельзя забывать об осторожности, Ари.

Я округлил глаза, готовясь запротестовать, однако Маграб не дал мне сказать ни слова:

– Позволь закончить. – Он почесал лоб и прищурился, словно ушел в свои мысли. – В нашем мире немало сущностей, которые можно связать плетением. Чем лучше ты понимаешь их природу, тем проще будет действовать. Помни: произнося формулу плетения, ты обязан безусловно верить, что можешь навязать сущностям свою волю. Ничего здесь нельзя делать наполовину. Вера и воля должны быть совершенны и тверды, как сталь из Эразмуса. Выполняя плетение с участием огня, ты должен его понимать, ибо вполне можешь столкнуться с его сопротивлением. Огонь – живая, голодная и дикая субстанция. У него есть собственная воля, и ее следует уважать. Если ты его удержал – значит, сумел навязать ему свою волю. В то же время неподвижность противоречит его природе – огонь привык двигаться, расти, есть. Тот, кто забывает об уважении к его естеству во время плетения, подвергает опасности свои грани восприятия. Так и теряют контроль.

Я осмысливал речь Маграба, забыв, что зачерпнул полную ложку похлебки. Учитель выразился ясно: выполняя плетение, следует сдерживать свой разум. Ты должен быть бесстрастен и сосредоточен на том, что желаешь себе представить, а порой еще нужно понимать ту сущность, с которой взаимодействуешь, учитывать ее волю. Тут требуется бездна мастерства. Не зная, какого ответа ждет Маграб, я кивнул.

– Очень хорошо. – Он махнул рукой, показывая, что я могу доесть. – Знаю, ты готов начать хоть сегодня. И все же поверь: я пытаюсь учить тебя так, чтобы ты не устроил грандиозного пожара. Если не будешь осторожен, то спалишь себя изнутри, клянусь выменем господним!

Его последняя фраза заставила меня крепко задуматься. Значит, можно поджарить себя неосторожным плетением? Предостережение учителя меня отрезвило.

– Мы работаем с древними могущественными сущностями, созданными великим Брамом, Ари.

Я встрепенулся. Что это за история?

– Расскажешь? – вырвалось у меня.

Маграб улыбнулся и задумчиво поскреб голову:

– Почему бы и нет? Но учти, я не сказитель. Скорее подобные способности есть у тебя. И все же… постараюсь. Только дам тебе одно задание, чтобы ты не забыл мой рассказ к завтрашнему утру.

О чем он? Подробностей я не дождался.

– Итак, когда Брам приступил к сотворению мира, ему пришлось использовать формулы плетения. Сам-то он об этом, конечно, не подозревал – умение создавать плетения было частью его естества. Увидев, что творят созданные им люди, он решил научить их своему искусству. Мы воспринимали его учение не так легко, как Шаен. Говорят, те знали формулы, позволяющие сделать создаваемые ими плетения невидимыми для всех, кроме Ситров. Скрытые плетения. Дорого бы я дал, чтобы перенять их опыт…

Глаза Маграба вспыхнули, словно огонек на нашей свечке.

Я не стал ничего говорить о его способностях сказителя. Зашел он вскользь, да еще не с той стороны. Что ж, не каждый умеет рассказывать так, как я.

Юности свойственна самоуверенность, однако жизнь расставляет все по своим местам, пусть из этого закона и бывают исключения.

– Когда Браму стало ясно, что почти никто из людей не обладает даром создавать известные ему плетения, он решил идти иным путем. Научил нас мечтать и мыслить образно. Затем показал, как переносить мысли в реальность. Объяснил, как связаны между собой солнце и луна, тогда люди начали понимать суть одного из его плетений. Видишь ли, они ведь действительно навечно вместе. Луна – старшее из творений Брама; она не знает преград на своем пути. Солнце Брам создал уже после и подчинил его воле луны, скрепив их особым плетением: любое из светил не могло навсегда исчезнуть с небосклона. В то же время они обречены вечно сменять друг друга.

Ничего себе плетение, если им можно связать два огромных небесных тела! Я понял, что это значит, и получил представление об одной из формул. Во всяком случае, так мне тогда казалось.

– Выходит, можно связать между собой две сущности?

– В каком-то смысле, – кивнул Маграб, указав на свечу и пламя. – Сосредоточься на огне и продолжай упражнение, а я буду рассказывать дальше. Только теперь попробуй удержать картинку живого пламени. Пусть его мысленный образ колеблется как в реальности. Глаза твои будут закрыты, но огонь у тебя в уме должен совершать точно такие же движения, как на свече.

От неожиданности я подавился. Попытался проглотить кусок – ничего не вышло. Попробовал выплюнуть – тоже тщетно.

– Обычно в подобных случаях выручает настойчивость, Ари.

Я вздрогнул и уставился на Элойн. Та с улыбкой смотрела на меня. Остроумие я ценю, как и любой нормальный человек, однако не посередине же рассказа! Не сводя взгляда с певицы, я продолжил.

Вскочив на ноги, Маграб дважды ударил меня по спине. Непрожеванный кусок выскочил наружу, и я, откашлявшись, быстро утерся.

– Кажется, я тебе уже говорил о терпении?

Слава богу, у Маграба хватило такта меня не унижать.

– Да, да, но могу ли я догадаться, в которую сторону колыхнется пламя, если у меня закрыты глаза?

– Верно говоришь, – усмехнулся учитель. – Вот тут и должна действовать сила.

Должна… Не «будет», а именно «должна». Похоже, Маграб не уверен в моих способностях.

Я вырос отверженным и презираемым из-за касты, к которой принадлежал, и, вопреки общему мнению, рано научился добиваться своего. Ненавидел людей, считающих, что я сдамся, раз жизненные обстоятельства выше меня.

Я не родился ни хитрым, ни сообразительным. Сама жизнь заставила меня воспитать в себе эти качества, иначе как выживать? Я не был самым умным мальчиком в округе, но развил ум. Поэтому, улыбаясь Маграбу, принял решение: докажу ему, что могу стать плетущим!

Ему – и всему миру.

Конечно, я не знал наверняка, что преуспею. Хотел – да. Однако порой желания и настойчивости бывает достаточно.

– Вот здесь и пригодится твоя способность к сказительству, Ари. Хороший сказитель всегда умеет не только говорить, но и слушать. Во всяком случае, так считает Халим.

С этим не поспоришь…

– Следи за огнем. Слушай его. Когда будешь готов, поймешь, что, закрыв глаза, ты продолжаешь его слышать, а значит – и видеть. Не рассчитываю, что ты справишься с задачей за раз. Я потратил месяцы, прежде чем приблизился к способности предсказывать, как поведет себя язычок пламени. И приблизился неплохо: не могу сказать, что изучил историю огня от и до, но связывать его плетением научился.

Я подчинился, вернувшись к наблюдению за свечой. Месяцы? Да я освою этот прием за несколько дней! Мой пристальный взгляд мог расплавить воск.

Маграб возобновил свой рассказ о Браме:

– Брам показал человечеству, как действуют законы мироздания. Объяснил, что каждая сущность в мире связана особым плетением. Предмет, который взлетает в небо, обязательно упадет вниз. Со временем упадет все что угодно – будь то камень или уставшая птица. То есть любая сущность, которой не место в небе, рано или поздно окажется на земле.

Я не мог сказать, что это такое уж тайное знание, однако предпочел держать язык за зубами. Обычно Маграб подбирался к сути вопроса постепенно – весь вопрос в том, когда и как.

– Едва люди усвоили урок, Брам показал, каким образом действует одно из плетений. – Маграб направил один палец в потолок, другим ткнул в пол. – Что видишь?

Я сделал лицо кирпичом:

– Свечу и пламя.

Шлеп!

Удар по руке не причинил мне особой боли, однако урок я запомнил.

– Иногда умных засранцев хвалят. А порой они зарабатывают затрещины, Ари.

Я прикусил язык, сдержав вертевшуюся на нем острóту, способную рассмешить лишь моего сверстника. Обычно за словом в карман я не лез, но на ходу учился сдержанности.

– Попробуем еще раз. Что ты видишь?

Пришлось дать напрашивающийся ответ – все равно непонятно, на что намекает Маграб.

– Один твой палец указывает на крышу, а второй – на пол.

Учитель оторвал палец от поверхности сцены и взмахнул рукой.

– И да, и нет. На самом деле ты видишь две точки окружающего нас мира. Одна находится наверху, вторая – внизу. Как думаешь, смогу я связать плетением верх с низом? Ну, или, по крайней мере, две конкретные точки?

Мои мысли заметались так, что ни одну из них я не успел толком ухватить за хвост:

– Ты можешь обрушить крышу театра? Ведь ты пытался это сделать, когда здесь был Коли… В тот момент все здание содрогнулось. Ты хотел уронить пару балок ему на голову?

Плотоядная ухмылка Маграба сделала бы честь царю зверей:

– В каком-то смысле. Впрочем, разнести здание театра я точно не стремился.

– Потому что тогда тебе не досталась бы история Халима.

– Потому что я и сам стоял под этой крышей. Тяжеловато разжиться историей, не говоря уж обо всем остальном, если тебя расплющит в лепешку.

Я вдруг заметил, как рука Маграба незаметно подбирается к миске с остатками чечевицы и хлеба. Голодный мальчик может быть сколько угодно сосредоточен на свече, однако помимо нее видит многое. Например, вора, пытающегося украсть его еду. Недолго думая, я шлепнул Маграба по запястью. Кстати, глаз от свечи не отвел.

– Вала муна! Дарита сатва! – Маграб отпрянул и затряс рукой.

Что это он произнес? Никак, проклятье?

– Что ты сказал?

Учитель продолжал потирать кисть, хотя шлепок был отнюдь не болезненным.

– Хм… Выражения из Ашрама. Там ходили слухи об одном тайном месте. Вроде бы путь к нему преграждала невидимая стена, и за ней явно что-то было, но… – Он замолчал и поднял палец, едва не заставив меня оторваться от созерцания пламени. – …как пробраться за стену, не знал никто. Ее защищало плетение, распустить которое не мог ни один из тех, кто учился в Ашраме. Пытались составить обратную формулу – ничего не вышло.

Ага, стало быть, распустить чужое плетение все же можно. Или, например, придумать обратную формулу. Нечто подобное я уже слышал в разных сказаниях, повествующих о великих магических битвах с применением бушующих стихий. В ходе таких сражений вставала на дыбы земля и рушились скалы.

– Что там, за стеной? – Я едва не оторвал взгляд от свечки и сразу вновь сосредоточился.

– Не знаю, Ари. Говорю же, за нее так никому заглянуть и не удалось. Да и риши запретили пытаться. Уж очень это было рискованно. Представь себе самонадеянных учеников: не ровен час, кто-нибудь обрушил бы своды нашей пещеры себе и другим на головы. Ходили слухи об одном дурачке, который пытался растопить стену. В итоге сгорел сам и сжег друзей. Мало того, своими плетениями он едва не высосал весь воздух из Ашрама. – Прикрыв глаза рукой, Маграб вздрогнул. – Так вот, каждый ученик, безуспешно пробовавший разрушить то плетение, рано или поздно произносил данное проклятие. Дьявольское плетение… – Он со вздохом покачал головой. – Кто знает, может, в один прекрасный день это удастся тебе? Так или иначе, сейчас не время предаваться воспоминаниям о древней магии и утерянных формулах. – Маграб устало улыбнулся.

Мог ли я забыть его слова? Впереди маячили великие свершения. Кстати, хотя я тогда ни о чем и не подозревал, у Маграба были причины рассказать эту историю.

Он щелкнул пальцами, призывая заняться делом, и я уставился на огонек, погружавший меня в транс своим ритмичным покачиванием. Маграб тем временем продолжил легенду о Браме:

– Как только Брама удовлетворили успехи людей, освоивших начальный этап искусства плетения и познавших принципы мироздания, он перешел к следующей стадии. Научил человека многократно сворачивать материю разума, показал, как следует заглядывать в себя и определять свой Атам – пространственную оболочку, окружающую наше физическое тело. В этом отношении люди сильно ограничены. Брам же, рожденный из огня и света, не ведал никаких препятствий ни в силе, ни в понимании сути вещей; погружение в магию плетения для него было столь же естественно, как для нас – сон.

Прислушиваясь к рассказу Маграба и собственным блуждающим мыслям, я растворился в пространстве. В сознании не было ничего, кроме черной стены, и в пустоте висел одинокий огонек, на котором сосредоточилось мое внимание. Я смотрел на него, пока не отключился от реальности. Слова Маграба превратились в отголоски далекого сна.

Наконец я и вправду уснул, но в забытьи продолжал думать о свече и пламени.