Первая формула

18 Так и Рох

Прыгающие камни и танцующие языки огня на несколько последующих недель полностью поработили мой разум, не отпуская даже во сне. С Витумом я тренировался до тех пор, пока не начал выполнять основные движения на уровне рефлексов. Закончив курс фехтования, продолжил упражнения с гранями восприятия.

Все мое существо словно разобрали на части и собрали вновь, сложив из них нечто новое. Я представить не мог, насколько вырасту умственно и физически. Но изменения не перевернули мою личность с ног на голову; произошли почти незаметные сдвиги в мышлении, в понимании сути вещей и во владении собственным телом.

Занятия с Витумом позволили обрести ловкость и подсознательное чувство равновесия. До того я был чем-то вроде дергающейся на ниточках марионетки или напуганной уличной кошки, а теперь меня переполняла внутренняя уверенность.

Упражнения Маграба заставили обращать внимание на такие вещи, которым я раньше не придавал ни малейшего значения. Сосредоточившись на жизни огня, запоминая его движения, я понял, сколь многие явления окружающего мира упускал из вида.

Каждую незаметную трещинку железного корпуса печи в моем трюме я теперь видел так же ясно, как пропасть между скалами. Странно, что не замечал их все эти годы.

По моему телу – куда более мускулистому и поджарому, чем до тренировок с Витумом, – бежали ручейки пота. Я скинул одежду, готовясь к сегодняшнему занятию: не хватало еще окончательно ее угробить.

Вокруг меня пылало огненное кольцо, а я сидел точно в его центре, пытаясь отогнать подступающий жар. В глубине души сознавал: стоит только потерпеть, пока выгорит масло, – и огонь стихнет, однако подобный путь Маграб не счел бы победой. Все равно найдет еще более изощренный и мучительный способ продолжить испытание.

Интересно, что думают прогуливающиеся по улицам Кешума люди? Зрелище хоть куда: с крыши старого здания в небо бьют яростные оранжевые всполохи.

– Ты не сосредоточен, – заметил Маграб, кинув в меня маленький камушек.

Даже не шелохнувшись, я еще глубже погрузился в те образы, что требовал от меня учитель. Языки пламени поднялись выше, лизнув мое тело.

– Удерживай его на месте, Ари.

Я подчинился и уставился на огонь, представив, что его завитки застыли у груди; Маграб медленно повел рукой сверху вниз. Простое движение – а пламя на глазах начало чахнуть.

Я сопротивлялся как мог, пытаясь сохранить его силу.

– Так… – Учитель опустил руку еще ниже. – Рох…

Он совсем сбил меня с толку. Вроде бы раньше для подобного плетения Маграб эти формулы не применял. Моя воля на мгновение ослабла, и языки огня стали вдвое ниже.

Приложив отчаянное усилие, я воспротивился плетению учителя, удерживая в уме огненный круг таким же яростным, как еще секунду назад.

Две воли сшиблись, словно встречные волны, и каждая старалась подчинить себе другую. Невидимая сила сотрясла разум, грозя уложить меня на лопатки. Сжав зубы, я вонзил ногти в ладони, сохраняя кольцо пламени на гранях разума.

Огонь в воображении горел ровно, и его танцующие языки достигали моей груди.

То ли меня вводили в заблуждение отсветы костра, то ли на крыше и вправду было жарко, однако по лбу Маграба вроде бы потекли крупные капли пота.

Или… или воля учителя столкнулась с неодолимой преградой, которую поставил на ее пути подросток.

Мне хотелось верить в последнее.

Тень Маграба на миг качнулась, затем начала расти, угрожая поглотить мою, и снова вернулась на место. Похоже, меня начала одолевать усталость – появились видения, – да еще и солнце, поднимавшееся за спиной, нестерпимо жгло затылок.

Пот с меня тек рекой, и я боролся за каждый вдох, пытаясь заставить легкие втягивать воздух. Где-то за глазами бешено пульсировало, словно в голове поселилось второе сердце.

Вряд ли я смог бы долго противиться воле Маграба. Разумеется, количество граней восприятия, которое я был способен создать, приводило его в восхищение, однако сравниться с ним в длительности их удержания мне не позволял опыт. Состязание на выносливость – не то же самое, что борьба с плетением, заставляющим булыжник упасть тебе на голову.

Мы изо всех сил давили на разум друг друга, навязывая свою веру, свое ви́дение огненного кольца. В итоге наша борьба заставила пламя замереть где-то посередине между высотой, которой добивался я, и уровнем, что пытался задать Маграб.

Я вспомнил его слова: все в мире имеет свою историю и в каждой из них кроется истина конкретной сущности. Огонь – живое существо, обладающее собственной волей.

Не могу сказать, что я тогда постиг историю огня – это было бы явным преувеличением. Однако кое-что узнать мне удалось, и знание осталось со мной навсегда.

Цель пламени не в том, чтобы гореть и разрушать. Огонь хочет жить и борется с миром за свое существование, за каждую искорку. Он и рождается в борьбе – от трения, от удара сталью о кремень. Согревая наши сердца и освещая наши жилища, огонь желает жить вечно и в то же время поглощает ту пищу, что его поддерживает. Тем не менее он старается расти и захватывать жизненное пространство. Его неистовую страсть к жизни невозможно умерить.

В каждом из нас есть огонь, просто называют его по-другому, да и формы он принимает разные.

Заново осознав непреложную истину, я ослабил хватку и позволил огню гореть так, как он считает нужным.

Поняв, что я делаю, Маграб тревожно распахнул глаза. Его плетение сражалось с моей волей, но само по себе огонь не подавляло. Теоретически образ, что он удерживал на гранях разума, должен был полностью погасить пылающее кольцо или хотя бы уменьшить его высоту до жалких нескольких дюймов.

А теперь, когда противодействие исчезло, учителю пришлось приноравливаться не к моей воображаемой картинке, а к реальной силе пламени.

Совладать со столь быстрым и неожиданным изменением ему оказалось не под силу.

Огонь вспыхнул, затем почти погас и наконец с ревом взметнулся вверх, воспользовавшись заминкой потрясенного Маграба. Наступила тишина, в которой весело, словно и не было никакой битвы умов, потрескивал наш костер.

Учитель долго смотрел на меня. Очень долго.

– О чем ты думал? – Говорил он бесстрастно, и я не сразу нашелся с ответом. – Ну, Ари?

– О том, что, отпустив образ с граней разума, заставлю тебя перестраиваться на ходу и бороться с волей огня, – пробормотал я.

Маграб зашевелил губами, однако за треском костра не было слышно ни слова. Наконец огонь погас, и учитель заговорил:

– Это безрассудный поступок, Ари. Глупый, опасный, ребяческий… – Каждое его слово падало мне на голову, будто камень. – Тот, кто резко схлопывает грани посреди плетения, рискует потерять разум. Если до подобного исхода и не дойдет – все равно плетущему придется столкнуться с новым поведением сущности, например – огня. Не будь я опытным мастером – пропустил бы такой удар, о котором ты и понятия не имеешь. Слава богу, что ты не создавал плетение, а лишь сопротивлялся моей воле, иначе получил бы жуткой силы отдачу.

Его откровенность потрясала.

– Маграб, я не знал. Мне так жаль…

Он в сердцах хлопнул по каменной крыше:

– Недостаточно просто сожалеть, Ари. – Он вздохнул, подперев голову кулаком. – Вот почему я до сих пор не обучал тебя плетениям. Ты еще не готов.

Я открыл рот, готовясь запротестовать, однако Маграб, собравшись с силами, поднялся, и надо мной на миг зловеще нависла его огромная тень. Не сказав больше ни слова, он прошел к люку и нырнул вниз.

Я сидел, уставившись на черное кольцо, оставшееся от догоревшего масла. В голове у меня до сих пор звучали суровые слова Маграба, однако я слышал и кое-что другое: «Так… Рох…»

Две формулы, которые сегодня произнес учитель. Мои мысли бешено закружили, подобно подхваченным ветром сухим листьям.

Плетение Маграба было нацелено на сжатие огня – сверху вниз, – и две формулы логически совпадали с его действиями. Вероятно, их же он использовал, когда угрожал обрушить на Коли крышу театра.

Я повторял магические заклинания снова и снова, пытаясь сохранить их в памяти навечно.

Наконец меня совсем припекло. Пора спускаться… После того что я натворил, с Маграбом пока лучше не сталкиваться. Ладно. Как-нибудь найду чем себя занять, а там, глядишь, все утрясется.

Пробравшись вниз, я окунулся в благословенную прохладу театра. Несколько лицедеев, облаченных в невероятную смесь сценической и обычной одежды, слонялись по сцене. Каури плавно кружилась в танце. Ее руки порхали в воздухе, словно кого-то подзывая, однако воображаемый персонаж, похоже, от нее убегал.

Махам, свесив ноги, сидел на выдающемся в зал выступе и, шевеля губами, читал текст на свитке пергамента.

Что ж, все понятно. Наша труппа усердно репетировала – видимо, Коли все же вложил в театр свои грязные деньги. Теперь ему требуется отдача. Неважно, в какой форме, однако провал ему точно не нужен, так что больше никаких сырых представлений. Только идеальное исполнение.

Стоящий в партере Халим, завидев меня, махнул рукой, и я поспешил к нему. Подойдя ближе, замедлил шаг и почтительно склонил голову:

– Джи?

– Я тебя искал. Витум говорит, ты освоил технику сценического движения, а?

Я почесал затылок, стараясь не расцвести в благодарной улыбке:

– Да… наверное.

– Хорошо, хорошо, – пробормотал Халим себе под нос. – А как продвигаются занятия с Маграбом? Он только что проскочил мимо меня, точно ему задницу скипидаром намазали. Никак, поцапались? – Он окинул меня многозначительным взглядом, словно знал ответ.

– Да вроде… – вздохнул я, отведя глаза.

– Хм… – Халим хлопнул меня по плечу и дружески встряхнул. – Дай ему остыть. Время играет с нами забавные шутки: в нашем возрасте гнев вспыхивает по сущим мелочам, а потом так же быстро проходит. Знаешь, как порыв ветра. Ничего, он скоро успокоится. Кстати, я хотел бы побеседовать с тобой о пьесе.

По моему телу пробежала волна возбуждения, однако я постарался держать себя в руках. Похоже, Халим мои усилия заметил и широко улыбнулся. Под глазами у него собрались смешливые морщинки.

– Ах, о чем я говорю – ведь Витум наверняка тебе кое-что рассказал?

Я кивнул.

– Не хочу, чтобы ты задирал нос, но знаю: работаешь ты усердно. И ты нам нужен. – Он остановил на мне взгляд. – Деньги Коли дает под проценты. Их придется возвращать, поэтому я собираюсь сделать такую постановку, которую Абхар запомнит надолго. Стало быть, свистать всех наверх!

Я снова неуверенно кивнул. К чему он клонит? Витум говорил, что играть придется бандитов и головорезов, и все же мне хотелось получить пояснения от Халима.

– Речь не об эпизодической роли, иначе зачем с тобой столько возиться? Я ведь не дурак, Ари. Да, ты молод, но однажды все мои лицедеи состарятся и уже не смогут петь и махать мечом. У них начнут скрипеть суставы, их будет одолевать кашель… Понимаешь?

Понимать я понимал, однако поверить в свою удачу не мог. Видимо, Халим предложит мне куда более значительную роль, чем я думал. Роль, на которую я надеялся.

– Слышал о Сахане?

– О Сахане? Э-э-э…

Юный разбойник был одним из моих любимых персонажей. Принц, сбежавший из постылого дворца в поисках приключений и решивший заработать славу своим умом. Судя по легендам, Сахан ходил по морям, изучал фехтование, сражался со сверхъестественными силами, играя со смертью, а однажды угодил в реальность Шаен.

– Ты ставишь пьесу о Сахане? Хочешь сказать, что я сыграю главного героя? – Я задрожал от восторга.

– Аррей-аррей. – Халим обнял меня за плечи. – Кровь Брама, мальчик! Да тебя трясет сильнее, чем Махама, когда тот блюет, налакавшись испорченного пива. Да, Ари. Данная пьеса – часть истории Ашура. Сахан, Атвун, Девятеро – все они будут связаны общим сюжетом. – На секунду задумавшись, он поскреб подбородок. – Впрочем, похоже, до конца я его не распутал, хотя именно мне случилось потянуть эту ниточку за хвостик. Не знаю, где она заканчивается, и порой натыкаюсь на узлы, которые приходится развязывать. Ну, так или иначе, ты слишком молод, чтобы играть Атвуна, а вот маленького принца-пирата… – Он улыбнулся. – Полагаю, с этой ролью ты справишься, а?

Я кивнул, едва не вывихнув шею:

– Джи!

Халим разомкнул руки:

– Вот и молодец. Считай, у тебя выходной. Сценической работы не будет. – Он слегка улыбнулся и ласково дернул меня за мочку уха. – Сегодня можно пошалить. Только не на сцене, Ари. Мне очень хочется, чтобы до премьеры у тебя с Махамом установилось перемирие, иначе я выпорю вас так, что оба научитесь думать о деле, – серьезно добавил Халим и отвесил мне легкий подзатыльник.

Предупреждение я воспринял без лишних споров и, вспомнив о своем наставнике, бросил взгляд в коридор в дальнем конце зала:

– Не знаешь, куда пошел Маграб?

Халим шумно выдохнул и слегка поник:

– Наверное, роется в моей библиотеке. Когда у нас нет возможности обсуждать одну интересную историю, твой учитель предпочитает заниматься раскопками. Сбегай посмотри, только не забудь о нашем разговоре. Пусть гнев старика утихнет. Не подливай масла в костер.

Он похлопал меня по спине, и я побежал в кабинет, на ходу крикнув «спасибо». Дверь была чуть приоткрыта, и я просунул в щель голову. Из темного угла доносилось раздраженное бормотание. Ну да, насчет настроения Маграба Халим не соврал. Я тихонько постучал по косяку костяшками пальцев:

– Можно войти, риши?

– Ого, с чего это я вдруг удостоился почетного титула?

– Ты ведь мой наставник, Маграб, – вздохнул я, пытаясь сохранить улыбку.

Учитель промолчал.

Я засопел, понимая, что сейчас лучше поступиться гордостью и попросить прощения. Вроде бы ничего сложного, однако подростковый апломб и дерзость никто не отменял.

Чем я отличался от обычного мальчишки? Добавь к этому месяц упражнений с гранями восприятия да занятий по фехтованию… Словом, я считал, что оснований для уверенности в себе у меня хоть отбавляй.

Однако настоящий лицедей должен чувствовать публику, так что я наступил своей песне на горло и смиренно вошел в кабинет.

Маграб и не подумал оторваться от книжки. Сидел, лениво листая страницы и просматривая текст, лишь слегка изменил позу – иначе и не скажешь, что он ощутил в комнате чье-то присутствие. С шуршанием сухой бумаги перевернулся еще один лист, заскрипела потертая кожаная обложка.

Тяжело сглотнув, я заговорил:

– Маграб… Риши…

Многие сыплют извинениями, нимало не смущаясь, однако, чем быстрее они выскакивают, тем хуже их принимают. Тут все дело в искренности, а вовсе не в словах. Все это само собой, вот только во мне зрел внутренний раздрай.

Конечно, на крыше я поступил неправильно, но за моими действиями не стояло ничего, кроме любознательности. Жутко хотелось больше понять о плетениях! Маграб и сам поощрял подобное стремление к знанию. В любом случае я отдавал себе отчет, что час назад повел себя не так, как от меня ожидали.

Вновь зашелестела бумага. Маграб молчал, уставившись в книгу.

– Риши, прости меня!

Он убрал палец со строчки, но глаз не поднял. Чего же еще хочет учитель, ведь я извинился? Наверное, надо объяснить, за что именно.

Я набрал полную грудь воздуха, пытаясь не нервничать:

– Прошу прощения за то, что хотел схитрить в нашем поединке. Знаю, что поступил безрассудно. – Учитель наконец взглянул мне в глаза, хоть и не удостоил ответом. – Мне не следовало думать, что я умнее тебя…

– Уфф. Ну, начало хорошее, продолжай.

Подавив желание повысить голос, я пробормотал:

– Мне не следовало экспериментировать, просто я вспомнил, что ты рассказывал об истории огня. Решил, что немного понимаю его природу, вот и захотелось проверить догадку. Конечно, надо было попросить тебя прерваться и рассказать о своей теории. Забыл об осторожности… Обо всем забыл, не сделал ничего, что полагается в таких случаях… Прости меня, риши.

Захлопнув книгу, Маграб положил ее на темную дубовую столешницу и оперся подбородком о сплетенные в замок пальцы:

– Похоже, теперь моя очередь извиниться за то, что разозлился, за излишнюю суровость?

Внезапно обретенная мудрость заставила меня смиренно промолчать. Впрочем, врать не буду – раскаяние Маграба мне здорово польстило бы. Другое дело, что скорее небо упадет на землю…

– Ари, я гневался не зря. Может, и был с тобой грубоват, однако правда на моей стороне. Плетение – не игрушка, не фокус для смышленых детишек, а инструмент изменения ткани мироздания, который позволяет нам идти по проложенной богами дороге. Стихии – это отдельный разговор. Легкомысленно в них вмешиваться не следует, тем более зная лишь малую часть их истории.

Еще раз извиниться? Нет, пока Маграб сердится, толку от этого не будет. Склонив голову, я уставился в пол, словно меня вдруг заинтересовали каменные плиты.

Учитель тяжело вздохнул и откинулся на спинку кресла:

– Ари, мальчик, меня беспокоит не столько твое поведение, сколько твоя безопасность. Я могу справиться с отдачей от прерванного плетения. Ты – нет.

– Что ты говоришь? Ведь я не пытался связать огонь!

– Все не совсем так. Ты ведь держал его образ на гранях восприятия, верно?

Я молча ждал продолжения.

– Так вот, в тот момент ты был одним из звеньев цепи. Мы оба воздействовали на огонь – каждый по-своему. Не восстанови я контроль, ты, резко схлопнув грани, получил бы жестокий удар. Наши волевые импульсы боролись друг с другом, огонь стоял между нами, и ты был частью плетения. Плетущий, пытаясь подавить волю противника, всегда рискует, и ни один из соперников не находится в безопасности. Внезапно остановить процесс – все равно что перерезать веревку воздушного змея и ждать, что он по-прежнему будет послушно реять над твоей головой.

Я облизал губы, только теперь осознав, что наделал.

Выходит, мои грани восприятия – не просто инструмент, помогающий лепить нужную реальность, не просто воля, навязываемая мирозданию. Они же – мой щит, удерживающий образ сущности, на которую я желаю повлиять, и не позволяющий ей нанести ответный удар. Грани – резец, молот и в то же время – защитник, не дающий мне стукнуть по собственному пальцу.

Пламени свойственно пожирать свою пищу, и для меня оно никакого исключения не сделало бы. Не восстанови Маграб контроль над происходящим, бушующий огненный вал обрушился бы на мое сознание. Я не представлял, какой урон мог нанести мне подобный удар, и все же был благодарен наставнику за то, что он предотвратил катастрофу. В тот миг я поклялся, что никогда больше не проявлю столь легкомысленного отношения ни к граням, ни к плетениям. Во всяком случае, пока не стану опытным мастером.

– Маграб, я понял. Понял. Я…

Он медленно поднялся, взял книгу и направился к встроенным в каменную стену полкам. Множество фолиантов и разрозненных документов свидетельствовали: у Халима нет ни времени, ни желания наводить порядок в этом хозяйстве. Маграб поставил книгу на место и подровнял несколько соседних томов.

– Вот в чем кроется трудность, Ари. Ты всегда понимаешь, но порой это лишь иллюзия. На самом деле – не всегда. Ты пока не созрел, и, возможно, именно по моей вине.

Стены комнаты словно раздвинулись, доказывая, насколько я еще мал. На столе Халима горели две свечи; мне захотелось принять их образы в свое сознание и обо всем забыть.

– Ари! – Голос Маграба донесся будто из другой комнаты.

Крошечные язычки пламени тихо танцевали, и я, свернув материю разума, начал тонуть. Представил себе подпрыгивающие и мерцающие огоньки бесчисленное количество раз. Вспомнил наш урок на крыше, слова и движения Маграба, когда тот пытался укротить костер, и моя рука пошла вверх, словно ее потянули за ниточку.

– Ари?

Я не обратил на оклик ни малейшего внимания.

– Так…

Сильная рука, вцепившись в мое запястье, сдвинула меня с места и выдернула из подступающего транса.

По спине прокатилась ледяная волна и осела где-то в затылке. Резкий переход меня ошеломил.

– Что ты делал? О чем думал? Что за слово ты произнес, Ари?

Я все еще никак не мог прийти в себя.

Маграб снова встряхнул меня так, что моя голова закачалась, словно у куклы.

– Ари!

Наконец в глазах прояснилось, и я, не отдавая себе отчета, заговорил:

– Что такое «так» и «рох», риши?

О смысле этих слов я догадывался, и все же хотелось услышать объяснение.

Маграб отпустил мою руку, медленно вернулся к книжным полкам и прислонился к стене.

– Опасался, что ты услышишь и запомнишь. – Он в очередной раз устало вздохнул. Выглядел учитель внезапно постаревшим: морщины углубились и вроде бы даже седины в волосах прибавилось. Нет, наверное, игра света… – Слух у тебя хороший, Ари. – Вряд ли Маграб пытался сделать мне комплимент. – А сам как думаешь, что это за слова, маленький умник? – спросил он, скрестив руки на груди.

Похоже, учителю хотелось, чтобы я в ответ промолчал или хотя бы ошибся.

– Это формула. Два элемента плетения, которым ты воздействовал на мои грани восприятия. Пытался умерить огонь.

Маграб прикрыл лицо ладонью:

– Я должен был предвидеть… – Он шумно выдохнул сквозь растопыренные пальцы. – Да, Ари. В точку. Это две части плетения, два его полюса. И все же они едины.

Отняв руку от лица, он переместился в центр кабинета.

– Смотри внимательно. – Маграб поднял указательный палец к потолку. – Так – в данном случае «верх». Рох – «низ», – добавил он, ткнув пальцем в пол. – Это и есть первая формула, которая устанавливает взаимосвязи мироздания, Ари. Не сомневаюсь – твой резвый умишко немедленно начнет обдумывать открывающиеся возможности, и прошу тебя остановиться. Недостаточно знать формулу на слух, недостаточно знать, что она умеет делать. Следует всегда помнить об основе основ – о вере и о гранях восприятия.

Он говорил, тяжело роняя слова, и я мог ответить лишь одно:

– Буду помнить, риши. Обещаю.

– Я устал, – вяло махнул рукой учитель. – Ты пробудил в моей памяти заповеди и страхи древних мудрецов. Оставь меня наедине с книгами, иначе начну нести беспросветную чушь. На несколько дней занятия отменяются. Мне нужно подумать.

– Да, риши.

Спорить я не стал и, быстро выскользнув из комнаты, осторожно прикрыл дверь. До ночи достаточно времени – успею воспользоваться советом Халима. Он ведь предлагал пошалить? Отлично, ведь я только что узнал волнующую и ужасную тайну.

Первая формула…

Да, первая из десяти, но не первая из тех, которую я использую, что бы там ни утверждали легенды.

Я еще пойму, как страшно далек был тогда от первого настоящего плетения, хоть и надеялся на обратное. Увы… До сих пор гадаю, что могло измениться в моем прошлом, если через несколько дней после этого разговора я сумел бы правильно применить первую формулу.